Зашел на недавно перекрытый фейсбук. Проверить добро. Думал, может поперли или эмбаргу какую наложили. Завел ВПН, дедовский еще, довоенный, гляжу, весь хлам на месте, целехонький, и даже стена не разрисована. Только собрался восвояси, как спалился на ерунде. Засекли проклятые, правда вежливо - Влад, примите участие в опросе о COVID-19, даже если вы чувствуете себя хорошо. Даже люди, которые чувствуют себя хорошо, могут помочь ученым спрогнозировать распространение COVID-19. Примите участие в коротком опросе, проводимом Мэрилендским университетом, чтобы помочь!
Вон оно как. И ничего, что Влад из России, и даже чувствует себя даже если хорошо - а как еще себя может чувствовать непуганный тоталитарно-агрессивный слабоумок из Челябинска, важнее помочь Мэриленду. Гораздо важнее. Срочно, вот прям щас - ученым. Чтоб они побыстрее спрогнозировали распространение ковид 19. Чтоб еще разок другой планету уколоть - сделать мир чуточку лучше. Неугомонные. И эти, местные умники-контактеры, туда же - узнайте больше о COVID-19. Кому что, а вшивому баня.
Вот хер вам с солярой, и еще три таких же сбоку. Когда фейсбук убил аккаунт Александра Бабушкина стало совсем не по себе - почувствовал приближение. Разрыва, исхода, изгнания или обнуления.
Нет, меня лично скребли по-пустякам. Как-то зачеркнули три джазовых поста - Колтрейна, Димеолу и Махавишну. Враги, кто б спорил, но после того как разразился сарказмом, вернули. Все и вдруг. Потом, после публикации шутливой фотки с обратным приводом колеса на движок и подписью о значительной экономии топлива, прилетел грозный втык, подписанный всеми действительными и недействительными членами - дружок, вечный двигатель невозможен, гласил ученый текст, а посему ты, мил человек - господин соврамши. Частенько банили Сашу Каунова, Андрея Баженова - за плохие слова типа "хохол", что-то еще, короче, всех подряд - я даже внимание перестал обращать, просто звонил "колхозанам" и трепался от души. Часами висели на проводе. Конечно жаль. Джазовую коллекцию, что росла с 2010 года, собственную страницу, сообщества, аудиторию, много чего, но это должно было случится. Убить пересмешника. Новая, мать ее, этика.
Похолодало, пишут, до минус тридцати двух. Врут похоже, а может напротив, ничего кроме правды, поди пойми. Так-то нормально, свежо, бодро и мухи не кусаются. Ни одной не поймал, хотя шел вразвалочку и руки навеселе. Ни портфеля, ни авоськи – все по карманам, и пока распихивал, выделил интересную особенность. Психологическую. Одна вещь на карман, а если больше - неприятное волнение. Зуд неуверенности. Потянешь ключи - уронишь перчатку. Или зажигалку. Поэтому по разным – боковым и внутренним, и поэтому забываю. Похлопаешь, вроде на месте, а придешь, засада – либо телефон, либо табак. Даже когда умная сумка с собой.
Благоверная когда-то подарила. Через левое плечо о пяти отделениях и трех молниях. Черная, мягкая. Казалось, проблема решена. Как-бы не так. Однажды потерял ключи от конторы – большая связка в черном, кожаном футляре. Все перевернул – восемь раз лазил в сумку, десять в портфель, выворачивал штаны и ботинки, чуть паркет не отодрал. На дне. Не поверите, притаилась на дне. Вот той самой благоверной сумочки - кожа к коже, цвет к цвету.
Ага, и пока волновался пустяком, зацепился за мыслишку. Уникальность – это я. Подождите ржать, други – не я, а «я». Не поняли, тогда специально для танкистов – ощущение собственного я, того самого центра целого, на периферии которого находятся образ, возраст и гендер с тендером. Вне сопоставления, сравнения или соотнесения с Другим. Чистая уникальность, исходная, взятая сама по себе во всей полноте невыговариваемого ощущения. Самодостоверность. Тут и речи нет об отличиях с различиями, плохизне или лучшизне, и если хотите осознать, почувствовать, что это такое, просто скажите «я». Можно про себя, но только по-правде, а вообще, мало собираемся вместе, преступно мало.
То-се, работа-учеба, дети-школа, телевизор-диван. Привыкли, обмякли, поплыли. Лень матушка, и в первую очередь, душевная. Выглядение, опять же. Как буду выглядеть, что скажут, как посмотрят - да ну нах. Предвзятость - что мне-умнику могут сказать нового. Сидите, сидите - береженого бог бережет.
Неужели, живая речь много хуже компьютерной анимации, приколов от камеди или ушлепочных сериалов. Вдруг спросят, а я не емши. Не кушамши. Или попросят, пригласят на танец, или, не дай бог, задумают театр ставить. Мир меняется на глазах, а мы под ванной сидим. Пердим со скуки или чавкаем зевая. Скепсис, всезнайство, неверие. Матрица протухания.
Смотрите, пространство освободилось. Пустота. Творческая, художественная, интеллектуальная. Нет, сидя. Только сидя. Или лежа. Лежа и сидя. Сто первая и сто вторая позиции. Для крепчания.
Взвейтесь соколы орлами, никто ничего на блюдечке не принесет. Никакого нового контента. Не надо боятся самодеятельности, косых взглядов или шепотка в углу. Кто вам прочитает Пушкина, Пастернака, Рубцова - телевизор, а может самим, друг другу. Кто расскажет провинцию, деревню, природу. Тоже интернет. Выжмет слезу, прикатит комок под гланды, вытащит в небо. Смартфон - вот это вот жеванное щастье.
Лично топлю за традицию-интеллигенцию, за людей, которых посчастливилось встретить, которые принесли сияние и смысл, приоткрыли горизонт сущего, помогли понять мир и себя. Включили. Тех, чей авторитет освещал дорогу - любовь к музыке и спорту, книгам и стихам, родному краю и стране в целом. И речь не столько о начальниках или звездах, сколько тех, кто оставался в безвестности. О подвижниках и творцах. Тихих, бесшумных.
Сами подумайте, Вадим Шмыгин, о котором писал не раз и не два - кто из нас знал, слышал, видел, хотя жил в ста метрах от Бабы Поли. Дом, где магазин Уральские сувениры. Мимо. Мой отец. Да, его знали как величайшего юриста. То есть, по специальности, но Юрий Дмитриевич - это еще интеллектуал с большой буквы, яркий представитель традиции, тончайший знаток литературы, написал интереснейший трактат по Очарованному страннику Лескова, а сколько учеников и последователей - целая школа длиной в пятьдесят лет. Леонид Григорьевич Пивер - будто вчера простились, еще живо пожатие рук. Школьные учителя, институтские преподаватели, музыканты, поэты, художники, инженеры. Литературный музей - чтоб открылся и заработал по-полной в конце концов. Золотой фонд, который оживает речью. Нашей речью - устной, письменной, рассказом, творческим актом, сценкой, оформленным воспоминанием. Глаза в глаза, душа к душе. Неужели не интересно, неужели только по пьянке.
Незадолго до пандемии Роман Грачев придумал писать Челябинск вместе. Альманах "Челябинск-любимых не выбирают". Первую часть собрать успели - был радиоэфир, некоторый ажиотаж, что-то еще. Короче, вышла книга. Но ведь альманах задуман, как многосерийный, где каждый год может быть разным. Стихи и песни, сценарии и репортажи, и читатель становится соавтором, соучастником, соисполнителем. Можно концертом, музыкальным спектаклем или посиделками с гитарой. Или проект Евразийства, что успешно двигался в Урало-Сибирском доме знаний. Любо-дорого - нет блин, стоп-машина, ковид всемогущий.
Мужество быть — есть этический акт, в котором человек утверждает свое бытие вопреки тому, что мешает его утверждению. Эти слова принадлежат Паулю Йоханнесу Тиллиху, христианскому экзистенциалисту, философу, который по праву считается одним из самых влиятельных богословов ХХ века. То, что мы истовые, безбашенные Челябинцы сомнений нет. Станковые. Но други, чувства требуют выхода. Как передать эстафету, кому - думаете, если сетовать про не ту пошла молодежь и мы были другими, что-то путное сдвинется. Ответ очевиден. Факультет ненужных вещей должен работать в натуре, вживую, от лица к лицу, человека человеку. Воздухом, мыслью, объятьем.
Надо встречаться, други. Говорить, смеяться и грустить. Вживую и по-настоящему. Чтоб дух захватывало, чтоб высоко, чтоб на ура и на всю жизнь. Кроме нас некому.
Чему быть, того не миновать, и плевать на тысячи утраченных фолловеров, важно не растерять действительно ценное - тех людей, которые были рядом по настоящему. Всерьез, душевно живых, неравнодушных. Остальное пыль и дым. Опавшие листья.