Всё когда-то кончается: прошла весна с отчаянным оптимизмом, предвкушением, томлением, запахами свежей зелени, цветением природы, потом яркое лето, с короткими душными ночами, теплой волжской водой, с жаркими объятьями, незаметно подкралась осень с запахом полыни и урожая, осознанием зрелости, потом неминуемая дождливая осень с переходом в зиму. Вот и в жизни людей та же последовательность, - времена года.
Уже моросил осенний дождик, по небу бежали рваные тучки, по краю дороги лежал робкий снег. Свежо, сыро до озноба, холодно задувал ветер. В машине было тепло, удобно, шуршали по асфальту мягкие уже зимние шины. Осенние картины проплывали за окном. Рано опускались сумерки.
Вдоль дороги, медленно приближаясь, маячила какая-то точка-чучело. Машина сбросила обороты, как бы, сама по себе:
- Кто это в столь не подходящее время для прогулок и так далеко от населённого пункта?
Медленно переставляя ноги, по обочине брела старуха, — это было видно со спины. Время согнуло её. Мне стало невыносимо жаль, в фигуре явно угадывалась моя дорогая бабушка, разве что моя была сейчас далеко от этих мест и никак не могла оказаться здесь. Проехав чуточку вперёд, я остановил машину и вышел ей навстречу.
Черные когда-то глаза были тусклы и слезились, потрескавшиеся губы, заостренный подбородок и сморщенный нос. На месте щек были высохшие впадины, и в одной из них лежала прядь пепельно-седых волос, выбившихся из-под платка, которым была покрыта ее голова. Кожа на лице, шее в морщинах, и при каждом слове или виноватой улыбке старой женщины морщины приходили в движение.
Я предложил старушке сесть в машину, скорее руководствуясь эмоциями, чем разумом, не подумав, чем это может, закончится. Поблагодарив, она с трудом уселась на переднее сиденье, я не возражал, так как не люблю пассажиров сзади. Поехали. Салон машины наполнился новыми естественными запахами старого человека, который не ежедневно моется в ванной и не часто посещает баню, и уж совсем не пользуется парфюмом.
Навстречу поднималась луна. Огромный кроваво-красный полный диск выползал из земли, не предвещая, по приметам, ничего хорошего. По обочине от посадок медленно скользила тень от единственной тучки на небе.
- Куда направляешься, бабушка? - поинтересовался я.
- К сыну, - проскрипел голос старухи в ответ. В хрипотце угадывался когда-то мягкий и глубокий тембр голоса.
- Издалека добираешься и куда? Где живёт сын?- снова спросил я и то, что услышал в ответ, ошеломило меня.
- Иду я давно, с прошлого утра, быстро не получается, а деревня, где живёт мой сын со снохой и внуком, далеко, по этой дороге, за пригорком, как будем спускаться, я покажу, вётлы там большие, три подряд у каждого дома по правую руку стоят от дороги, так третий-то дом – это дом сына.
Вот это номер:
- Откуда вышла старуха и куда идёт не понятно. Что я буду делать, если она не вспомнит свой спуск, не узнает деревню, домой привезу? Не оставлять же её одну на дороге, бросить, высадить и уехать?
Что я скажу жене:
- Прими жена, я бабушку подобрал, - как не человека вовсе.
Вспомнился не ко времени рассказ Бунина «Старуха». Я предложил термос с чаем и домашние пирожки. Бабушка вежливо отказалась. Пришлось остановиться, поухаживать, самому перекусить за компанию. Она с аппетитом немного поела, с удовольствием согрелась чаем.
-Ты не сомлевайся, родимый, - как будто подслушала она мои мысли, - узнаю я это место, сердцем пойму, если глазами не увижу.
У меня вспотел лоб от услышанного. Можно много чего наделать за свою жизнь, но вот так пуститься в такое время в дорогу, нужны веские основания или глупость. Всё ли в порядке с бабулей? Опять угадав мои мысли, она произнесла нараспев:
- Я раньше бедовая была и красивая. Достаточно было глянуть на парня, проходя мимо, и он, как телок, пристраивался в хвост и шёл следом. Э-эх, - вздохнула она. Много было сожаления в этом выдохе, всё когда-то кончается. Но и гордость за себя чувствовалась в этом.
Я понял, что в благодарность за угощение, меня ждёт интересный рассказ.
- Я не отвлекаю тебя, милок. По глазам вижу, что ты умеешь и любишь слушать, - начала она свой неторопливый монолог на следующие часа три. Я не возражал. Только бы не проехать дом её сына.
Родилась я, в период сплошного разорения в богатой деревне Тамбовской области, название сразу и не вспомню, стара стала, выпадает временами из памяти, а потом приходит не ко времени. Власть непонятно что и хотела. Военные, угрожая оружием и расправой на месте, зорили богатые когда-то хозяйства, людей ссылали далеко, а кто перечил, расстреливали на месте.
Семья у нас была большая, теперь нет таких семей, два десятка только взрослых было. Не стали мы дожидаться, когда всё отнимут, а самих сошлют за Урал, погрузили добро на телеги, а сами пошли пешком за ними. Гуртом следом погнали скотину. Знали наши мужики, куда народ вести, и где приютиться на первое время в случае чего. Лесом и перелесками долго брели, делая большие остановки, сооружая переправы, делая гати, потом разбирая их. Дошли до лесных зимовий, потом долгое время следили за тем, чтобы не выследили нас случайные люди по дыму от печей. Постепенно вольготно расселились, привыкли так-то жить. Не всего хватало, но не было голодно, народ был работящий, даже маленькие рано начинали трудиться. Грамоте свои же и учили. Я уж девицей стала к началу войны, о которой мы случайно узнали спустя полгода, как она началась. В народ выходили редко, по крайней надобности, боялись. А молодость требовала своё – любви, а у нас одна родня.
В округе плохо жили, хоть и в колхозах, голодно, да и страшно: как что против власти - хватали, и пропадал человек навсегда. Во как было.
Наши мужики покумекали - война всё же, и те, что помоложе, да уже в силе были, ушли на войну. Шесть парней ушли. Воевать же кому-то надо, родину свою защищать. Более никого из них не видели, отчаянные были страсть, а такие долго не живут в лихие времена.
У меня ухажёр появился. Большой, сильный, рыжий, с лица-то не очень красив, но глаза умные и озорные, руки сильные и ласковые. Болтать много не любил, бывало, за вечер слова три-четыре скажет, но какие слова, да к месту, - век бы слушала, как песня. Появился он как-то неожиданно, выследил меня, наверное. Хотя я всегда старалась хвоста за собой не приводить, так ведь беду могла для всех привести, возвращаясь домой. Хоронились мы от всех. Он, как медведь, вышел из-за дерева и встал на пути, у меня аж ноги подкосились, да и вся вспотела разом, почувствовала: вот он! Потихоньку, ступая мягко, как зверь, даже снег не скрипнул, подошёл ко мне, за руки взял, в глаза заглянул. Тут-то я и поняла, что не ошиблась. Проводил он меня до хутора, до поскотины, где скотина паслась. Сумки мои поставил и исчез, не слова не сказав. Я осталась одна.
Горьковатый запах хвойного леса будоражил сознание, гулко шумели высокие сосны, не далеко в лесу выл волк, по опушке к лесу по синему снегу бежали тени облаков, - всё как обычно, но видела всё как в первый раз. Что это было, я пыталась понять, но голова плохо соображала, сердце прыгало в горле, знобило от пота, дрожали ноги. Навстречу от домов прибежали собаки, ласкаясь. Домой пришла, как во сне. Я никому ничего не сказала, поела то, что предлагали, попила чаю и ушла спать. Потом мужики видели следы округ хутора, собаки не лаяли, ловушки, расставленные для крупного зверя, не сработали. Выследить парня не могли, ловок был, да и чутьё у него, как у зверя. Мысли мои подслушивать умел: иногда думаю о чём - нибудь про себя, молча, а он вслух отвечает. Только это не пугало меня. Дома ругались, а мы встречались тайком. Кувыркаемся, бывало, в снегу, жарко даже, а одежда плохонькая была. Бабы, те вообще без трусов ходили, - трое юбок длинных, да пальтишко только попу прикрывает. Вернусь домой вся сырая, одежда на мне колом стоит на улице от мороза, а дома любовью от меня за версту несёт, бабы чуют, мужики ругаются. Тятенька строг был, хоть и любил меня очень, снял со стены вожжи, взял меня за руку, да во двор спустились с крыльца в ограду. Отходил меня страшно, пока из сил не выбился, а я слова не проронила, зубы сжала, голоса не подала, за любовь страдала. Потом повеситься в бане собралась, парень мой спас меня, вовремя вмешался. Не хотел он родне моей на глаза попадаться, а меня не бросал. Мои домашние требовали гнать его прочь, а мы продолжали тайком встречаться. Сладкие встречи эти были, потом больше не повторились уже никогда. Чем парень питался? Уходил куда? Появлялся как-то враз: не было только что, а тут, поворачиваюсь, а он рядом уже. Иногда уйду в лес, кричу его зову, а нет его. Устану, забреду в чащу, упаду, где посуше на хвою с листвой, слышу, рядом сидит. Порой не с чем возвращалась, только снова уходила его искать, как можно было от дел. Хорошо с ним, помолчим обо всём, бывало. Я его тоже слышать научилась. Про себя он вообще ничего не рассказывал, отмахивался или дурачиться начинал, а в мысли к себе не пускал. Весна пришла. Улетел мой рыжий сокол, так же неожиданно, как и появился, а я родила в срок, как водится, сына, и уж точно не на радость родне, хотя паренёк получился большой и здоровый, еле разродилась в бане, бабушка помогала.
Много я людей видела, а вот таких, как он сильных - нет, чтоб от одного взгляда злая собака назад садилась, а волк уходил с дороги. Что без слова мог подчинить себе не только лошадь, но и человека.
Много после мужиков у меня было, только вспомнить ни о ком из них не могу, просто шеренга без лиц. Видать никого не полюбила. Не предохранялась, а забеременеть не случилось. Ушла я от своих родичей. Житья не давали, ребёнком нагулянным попрекали. Лишняя для них была, и тятенька мой сам уже требовал заботу, старый стал.
Как вышла к людям, много по округе слухов узнала о медведе шатуне той зимой, чудил он, но людей не трогал, задерёт, бывало, корову прямо в хлеву, насытится и уйдёт, второй раз доедать не приходил. Следы путал мудрёно, засады обходил, потом вовсе исчез куда-то. Трудное было время, тяжело все жили, и мне тяжело жилось, голодать приходилось, но мы не сдавались. Красивая я была, мужики помогали, кто, как мог, от баб доставалось, не терпели они моей силы над мужским населением, да и я не с каждым в кровать прыгала, гордая была. Уехать куда-нибудь без паспорта и, думать нечего, – не уедешь, а паспорт в деревнях не выписывали. Справки в сельсовете не давали. Вот и жили, как на цепи. Свободы хотелось. Сбежали мы в город, потом переехали в другой, - всё одно и то же: «ура», «вперёд», «вот завтра…», а сегодня жизни нет. Жить-то по-другому не умели, — вот и вернулись обратно к себе в район, в село, куда вышла из леса. Сын уже большой стал, как отец, не простой парень, не сговорчивый, строем не любил ходить, пришлось пройти через всё, дом как-то отстроили, больше ухажёр один помог. Так и жили. Не хуже других, не пропали.
Я посмотрел на нее. Старуху одолевал сон, показалось мне. И стало почему-то очень жалко ее. Конец рассказа она вела каким-то торжественным тоном, а все-таки в этом тоне звучала боязливая, рабская нота, сломала — таки её власть.
Она замолчала. Мне грустно было рядом с ней. Она же дремала, качая головой, и тихо шептала губами что-то... может быть, молилась.
На встречу неслись машины. От облаков падали на землю густые тени и неслись по ней вдогонку, неслись, исчезали, являлись снова... Луна стала обычной, маленькой, поднялась высоко, светила в правое окно, иногда её совсем закрывали облака.
Неожиданно она продолжила, как бы свои размышления вслух, не обращаясь уже ко мне:
- Вот вы не оглядываетесь назад и не умеете жить оттого... Все, наверное, в моём возрасте приходят к этому, только изменить уже ничего не могут, а молодые нас не слушают. Вижу я, что не живут люди, а всё высматривают вокруг, примеряются, а так ничего и не начинают делать. А счастье в руках у каждого: что заказываешь, то и получаешь. Только точно надо знать, чего ты хочешь, чтоб не ошибиться и не пропустить свой момент в сомнениях - то счастье своё. Пропустишь, и останется только завидовать другим, да на судьбу перечить, а всем одинаково выпадает, только взять не у всех получается счастье-то своё. Так-то вот, - подытожила она.
Так за разговором прошло около трёх часов, мы порядком проехали. Спускаться начали с очередного пригорка. Дорога закладывала порядочный зигзаг. Старуха заёрзала.
- Кажись, приехали, - промолвила она, - хотела я тебе тайну свою досказать, да вижу, что ты и сам, верно, догадался, не перебивал раз.
Справа от дороги, верно, показались вётлы, а домов только два? Я аккуратно свернул с дороги на грунтовку и подъехал к последнему дому с правой стороны медленно, выискивая места поровней, остановился. Вышел из машины. У калитки стояла огромная тень человека, как медведя, вставшего на задние лапы, — это её сын, догадался я, сомнений быть не может, почуял мать. Скрипнула входная дверь, и на крыльце появилась женщина - сноха. Бабулю встречают.
- Доехали, - с облегчением понял я. Кожей почувствовал, что мне пора быстрее домой, не стоит знакомиться с её родными. Страшно, от чего-то стало: вечер, темно. Домов почему-то два, а не три, как говорила старушка. Пустынно вокруг, мужик опять же, какой-то огромный. Помог я вылезти старухе, прыгнул в машину, развернулся почти на пятаке, и пустился в дорогу.
фото из интернета в свободном доступе