На берегу Можайского водохранилища у старшего лейтенанта Сало стоял
кунг, к которому цепью была привязана металлическая лодка. Мотор от
лодки Сало хранил в кунге. Лодка прохудилась, и Сало позвал солдат
её подварить. Шура Баландин был дедом, ему Сало и поручил варить лодку.
Шура, сидя на лодке, попросил подать ему сварку, воин
за изолированную ручку передал ему держатель, Шура коснулся
открытых контактов, и они сразу его и убили - оказывается, Сало, не заморачиваясь,
подключил трансформатор к сети, никого об этом не предупредил, поставил армии боевую задачу по починке лодки и, чтоб не терять зря времени, сразу ушел пить беленькую в кунг.
Полковник-папа Сало возглавлял какое-то военное училище. На Сало инцидент
не повлиял никак, он даже на беленькой никак не отразился - норма осталась
нормой. Шура был сиротой, но какая-то тетка у него осталась - её и позвали
на похороны из места шуриного призыва.
Горетовских хоронили на Бестужевском кладбище, там же и Шуру под автоматный
залп закопали. Одетой в черный платок тётке дали сетку оранжевых апельсин.
Начполитотдела Чобитько поручил мне отвезти тётку в Москву на вокзал. Ещё он хотел себе из Москвы копчёной колбасы "для подготовки к долгой дороге на полигон" - будто ту колбасу в конце 70-ых в Москве для него с его сраным "полигоном" на каждом углу раздавали.
Тётка в электричке и метро сидела тихо, а на платформе вокзала стала в слезах просить
меня передать её горячую благодарность шуриным командирам за апельсины,
которых она отродясь в своей под Рязанью деревне не видала.