Второй день войны.
С трех до шести утра где-то далеко гремит. Может, только кажется. Город просыпается. Уличные звуки глушат тревогу.
Подвывая, прошлепал первый троллейбус, вслед за ним зашуршали легковушки и фуры.
Собачники, первые прохожие, метла одноглазой дворничихи.
А вдруг все приснилось?
Обыкновенный рабочий четверг. Но нет, что-то сдвинулось, застучало, заскрипело.
Гена несколько месяцев назад чудом выжил - сложная операция на сердце плюс онко. Едем в лифте, от него слегка веет выпивкой. Машет рукой:
"Та, договорятся, ничего не будет". Он, заглянув однажды в глаза смерти, не боится.
В магазине людей чуть меньше, чем вчера, но и меньше снеди. Уже утром полки с водой и крупами полупусты. Цены вчерашние..
Море волнуется - раз.
Оживлены. Без страха, без паники. Обстановка в супермаркете чем-то напоминает предпраздничную суету.
Никто не верит в войну, а она уже здесь.
Самый сложный вопрос - куда деваться в случае бомбежки.
Никуда.
До ближайшего отмеченного укрытия на сто(!) человек бежать минут десять. Родной дом - панельный с вонючим подвалом, если что, схлопнеся, Рядом четыре заправки и стратегический мост. Паршиво.
Что дальше? Пустота.
В новостях учат во время бомбежки закрывать уши и распахивать рот, а я размышляю о том, что ничем не смогу помочь, если увижу человека с оторванной ногой. Буду стоять над ним, смотреть, как вытекает жизнь и рыдать.
Третий день войны.
Четыре утра. Под окнами урчит тяжелая машина. Военная, с прицепом. Долго не уезжает и, кажется, она здесь навсегда. Через десять минут двигается, за ней еще несколько.
Вторую ночь спать не получается. Говорят, в городе сирены, которые почему-то не слышны. И хорошо, прятаться все равно негде. Пусть будет, как будет.
За водой и хлебом очереди. Улыбок больше нет. Праздник не состоялся. Поганые сводки. Под вечер на крыше соседнего дома нашли метку, Затерли. На нашем чисто.
Море волнуется -два.
Поезд Мариуполь - Львов атакуют арабские студенты. Сограждане пока не проснулись, не верят. В вагоны без билетов не пускают ни за какие деньги. Аргумент: " У вас эвакуация еще не началась." Арабам удается захватить плацдарм. Затаскивают своих.
Дети, женщины, старики. От четырех до шести на полку. Душно.
На станциях народу прибывает. Стоят.
Мазерли из Марокко - будущий врач. Драпает на родину, я - наоборот, с. Уступил место малышке и на ночь пристраивается на полу, но не получается. Ходит туда-сюда.
Ночь скукоживается, поезд режет надвое серо-синее марево за окном. Надвое вспарывает судьбы.
Днем в центре вагона женщина синеет и задыхается. Ищут врача. Марроканец, схватив небольшой пакет, несется на помощь. Возятся долго, но повезло - выжила.
Открыли двери в тамбуры. Потянуло куревом и кислородом. Дышим.
Медленное время. Без мыслей.
Вечер. Львов. Сирена. Это не тревога, а начало комендантского часа. Все равно, мороз по коже.
Такси до очереди на границу. Сегодня хвост из машин - тридцать километров, значит идти часов десять. Звезды совсем близко, и где-то там Бог. Или нет.
Иду точно быстрее машин. Все они стоят. Возможно, граница пока на замке.
Шесть утра. Рядом край родины. Туча арабов. Украинцев в разы меньше. Нас ведут люди с автоматами, ставят в отдельную очередь. Много детей. От грудничков до подростков. Все стоят, сесть можно только на землю. Между народами аллейка. Посредине стоит свихнувшийся из ихних, что-то выкрикивает, трясет рукам. Смуглые люди, закутанные в тряпье, валяются на земле под забором. Похожи на мертвецов.
Девять утра. Говорят, началось движение. Незаметное.
В рядах арабов давка. Идут по головам. Звериный вой. Скорая. Выносят девушку с ненормально вывернутыми ногами.
У нас без движения.
Арабы атакуют. Снова скорая. Парень без сознания. Наши шепчутся: "Обезьяны." Смотрят с опаской и брезгливостью. А я знаю, что где-то среди "обезьян" Мазерли, который спас вчера украинку.
Мы одинаковы. Украинцы и жители Конго, американцы и монголы, но нас так просто стравить между собой, так легко оболгать и навесить позорные ярлыки. Говорят, цивилизация достигла невиданных успехов, но люди, со времен охоты на ведьм, ничуть не изменились. На врага стоит лишь указать пальцем и вот уже оправдано уничтожение миллионов жизней.
Море волнуется - три.
Морская фигура, на месте замри .