Добрый день, дорогие читатели!
Сегодня я предлагаю Вашему вниманию произведения моего товарища. В силу ряда причин, он попросил опубликовать его произведения у меня. Выполняю его просьбу.
ОБ АВТОРЕ
Анатолий Алексеевич Михеев родился в 1953 году, в Свердловске. Дальше всё как у всех: школа, октябрёнок, пионер, комсомолец, грамоты за сбор макулатуры, металлолома, победы на спортивных соревнованиях, замечания по поведению, вызовы родителей, выпускной…
Поступление в военное училище, служба в Прибалтийском, ГСВГ (Вост. Германия), Северо-Кавказском, Дальневосточном, Уральском военных округах. Учёба в академии. Перестройка, развал СССР. Уход на пенсию в 41 год.
Адаптация к мирной жизни – ТОО, аппарат городской Думы, ряд коммерческих организаций и «Ветеран труда». Жена, дочь, зять, два внука. И первая проба пера…
Зевать по- итальянски
Как-то к нам в полк приехал новый особист, до этого служивший в Польше. (Для справки: наши группы войск стояли в ГДР, Венгрии, Польше, Чехословакии, Монголии). Неожиданно легко сошлись с ним и иногда проводили время вместе.
Решил он купить новый цветной телевизор, ну а кого пригласить как не меня для выбора, доставки, обмытия.
Едем в центр города, но перед этим заезжаем в сберкассу – деньги были на книжке. А у меня, как на беду, был лотерейный билет, да билет не простой, а с одними нулями, еще поперек надпись – «образец». Такие билеты выставлялись в сберкассах рядом с табличками розыгрышей. Я его выпросил, не знал для чего, но был уверен- пригодится.
В полку много талантливых людей. Одному из них, художнику по призванию, а по штатному расписанию - механик-водитель, я отдал со словами: - «Нули оставь, образец убери!». Через день у меня был лотерейный билет с заветными нулями без лишних надписей, и он почти месяц ждал своего часа.
Время прибытия в сберкассу выбрано удачно. 14.30, народу нет, два кассира: пожилая тетенька, с властным взглядом, и молоденькая сотрудница, явно скучающая, готовая к общению Да просто было видно – тишина ее тяготит. Заходим, два капитана, улыбаемся, громко здороваемся. От одной в ответ кивок, другую словно из нутрии зажгли (думаю не трудно догадаться которую). Пока особист достает документы я - к молодой, знакомлюсь с ходу, а в голове молоточки: – «у тебя есть лотерейный билет, он в документах за обложкой». Буквально через несколько секунд план готов!
- Дайте пожалуйста последнею табличку розыгрыша денежно-вещевой лотереи.
С достоинством разворачивая таблицу, лотерейный уже в руке, поясняю: - «Выполнял интернациональный долг, Родина вот рассчиталась».В это время пожилая кассир уходит в подсобку не проявив интереса к моему диалогу.
- «А почему лотерейный» – спрашивает меня молодая сотрудница Света.
- Ну как вы понять не можете, нельзя вести валюту той страны где был. Во-первых утечка информации, во-вторых я в трех странах был.
Найдя выигрыш «Москвич», я предлагаю ей записать счастливые цифры в мой билет. Особист, чуть не забыл про него, внимательно, ничего непонимающими глазами, смотрит на нас. Потом, воспроизводя увиденное, так отметил: – «Одна - старательно выводит цифры, чуть высунув язык, второй – раскрасневшийся, с возбужденным взглядом на ходу «творит». Да, я вошел в раж: развиваю свою значимость, таинственность, говорю полунамеками, держу паузу. Объект был готов, чтобы его разыгрывали. Снизив голос, демонстративно оглядевшись, почти шепотом доверительно говорю: «Да, собственно, я инструктор, на месте доучивал нелегалов, в Москве всему не научишь».
- Ой, а что Вы преподавали? – залепетала Светка.
Приложив палец к губам шепчу: «Учил зевать по итальянски».
- А это так важно?
-Еще как! – с достоинством отвечаю – На таких мелочах и попадаются.
- Один резидент в западной стране «сходил по нужде» а гульчик застегивал на ходу, чуть не выйдя на улицу – привожу старую байку, а для нее она новая.
Счастливый номер вписали, Светка спрашивает: «А что дальше?». Я объясняю: «Могу здесь получать, или в другой сберкассе».
Появляется старший кассир, Светка показывает лотерейный и торжественно объявляет: - «Маргарита Федоровна, они разведчиков готовили за границей, а теперь хотят деньги получить, я сама заполнила билет, по-моему все правильно!».
Маргарита Федоровна не заканчивала театральных, не работала в студии МХАТ, но великие артисты могли бы позавидовать той гамме чувств, которые промелькнули на ее лице, причем читаемых и понимаемых. Ходит такая легенда, что будучи студентом Олег Даль, показывая этюд с заданием – «Ты падаешь в лифте» – просто описался. Экзаменующие поняли, что он испытал. Так и я, посмотрев на Маргариту Федоровну почувствовал - дальше смешного не будет.
Крика не было, был вопль, откуда-то появился младший сержант милиции, немного заспанный и непонимающий, сжавшаяся в комок Светка, извергающая молнии Маргарита Федоровна, бледный я и смеющийся особист.
Нас спасло его удостоверение, купленный мной торт, искренние извинения, смешной анекдот.
Телевизор купили. Но, включив его, глядя на экран, немного обмыв, мы обсуждали свое - как сходили в сберкассу. Чего только в этой жизни не бывает.
Карасиная смерть
Это случилось перед последним гос. экзаменом в академии.
Придумали тоже, между «госами» пять дней подготовки. Когда объявляли о таком регламенте, один из слушателей – десантник (а им терять было не чего – отчислить практически невозможно, за них заступался лично командующий ВДВ) встал и задал вопрос генералу – начальнику факультета: «Нельзя ли сократить до трех дней, а то в материальном плане слишком накладно?». На что услышал такую ахинею, типа, есть возможность лучше подготовиться, повторить весь курс. На мой взгляд – кучка профессионалов кормится около главной загадки: что первично дух или материя? Единого взгляда нет, и не предвидится в ближайшее время, так видно, и будут кормиться, а нам, простым смертным, остается уповать на волю божью и память.
До сдачи экзамена по философии осталось четыре дня. Июль месяц, распорядок прежний – в пять утра на рыбалку, в семь возвращаюсь, отдаю рыбу соседу по комнате – Володьке, он ее чистит, жарит. Я на пробежку, в душ, затем завтрак, и в девять консультации.
Все по-прежнему, но что-то, было не так. Это почувствовалось еще с утра. Проснулся в четыре часа, сквозило какое-то беспокойство, а в чем дело не понятно. Анализирую:
- жужжащая муха,
- мои тапки у соседской кровати – опять гад – Вовка бегал в туалет в них,
- книга не на месте – что за привычка брать без спроса,
- а может предстоящая консультация? Хотя это не экзамен.
Правда предупредили – этот полковник дотошный, заместитель начальника кафедры, лекций у нас не читал, но такой зануда.
- Да ладно, пойду рыбачить - так и не найдя причину беспокойства начал собираться.
Почему люди рыбалку любят? Сначала это была необходимость выживания – пища, а сейчас - радость, природа, красота, если поймал, то и победа, много поймал – большая победа. Есть и еще один нюанс – идешь в гости - не можешь определить круг общения, его определяют за тебя, а на рыбалку едут с товарищами, которые тебя устраивают, с кем не тяготит находиться вместе, хотя бывают исключения. Клевать начало сразу, поэтому, наверно, я не заметил появления пожилого мужчины в дырявом зипуне и мальчонки лет шести-семи (правильно шутят – внешность обманчива сказал ежик слезая с половой щетки).
Мальчик подбежал ко мне, сказал, что зовут Валерой, спросил как меня. Мой ответ изумил его и он сразу помчался к деду.
- «Дед – это «Карасинна Смерть», его так зовут…»
- «Тише ты, тише» - замахал руками дед.
Вскоре Валерка опять был у меня и мгновенно засыпал вопросами.
- «Почему у нас не клюет? А у тебя уже вон сколько».
Нет ничего проще, чем давать советы, так поступил и я. Сначала я посоветовал так: «Вторник, держишь червяка правой рукой, затем плюешь на наживку три раза, прищуриваешь при забросе левый глаз, держишь левой рукой правое ухо и т. д. Валерка, при этом, бегал к деду и передавал громко мои советы, чем раздражал его невероятно, клева – то у него не было. У меня карась шел буром, секрет прост, как все великое – с вечера забросил в это место сетку с хлебом – утром пошла добыча.
Дед окончательно вышел из себя, и наглым образом, пристроившись рядом, начал забрасывать на мое место.
Сделав свирепую рожу, я громко заявил:
- «Товарищ! Ничего не перепутали, акватория занята, Вы нарушаете конвенцию» (я не знал какую, но уверен был что нарушает).
Дед, с просящими глазами, бормотал: - «я немножко...».
- «Ладно» - смилостивился я (мне уже не надо – в садке плескалось штук двадцать, грамм по сто пятьдесят особей, что явно хватало на завтрак, а лишнего мы не берем).
Дальше было, как обычно, отдал Вовке рыбу, пробежка, душ, завтрак и в девять сидели в классе, напомню консультация по философии.
Поскольку карась, рыба костлявая, примчались мы за пять минут до начала, пришлось довольствоваться первым столом.
Дежурный командует
- «Встать, смирно!».
Заходит полковник, и я с ужасом узнаю в нем деда Валерки, которого я «воспитывал» два часа назад. Он меня тоже узнал, хитро прищурился и «…Карасиная смерть тоже здесь…, во вторник червяка берем правой рукой…да?». Упавшим голосом спрашиваю «…на экзамен можно не ходить, все равно два?»
«Почему же? – улыбнулся полковник, у Вас же есть немалый арсенал вспомогательных средств – левой рукой за правое ухо, беря билет, прищурь левый глаз, да наверное и другие…».
Один французский философ произнес: «Как медленно тянется день, затем подумал и добавил, как быстро летят годы». А время до экзамена пролетело быстрее некуда. Иду в первой пятерке. Экзаменующие: наш преподаватель, два полковника (один из них дед). Одновременно отвечают два слушателя, и я выстраиваю маневр, – идти к другому преподавателю, и уже договорился с одним майором – он к деду, я к другому. Но, как говорила моя бабушка: Большой загад, не бывает богат. Дед хитро улыбнулся и объявил – « Анатолий, Вы ко мне…».
Билет был более менее нормальным, к тому же за плечами высшее гуманитарное образование, курсы, но наука шибко мудреная, а голова не мусорный ящик, все туда не впихнешь. Ответил на первый вопрос, перешел ко второму, вскоре выдохся и с мольбой смотрю на деда, почти так же, как он просил место в акватории.
- «Давайте перейдем к дополнительным вопросам, не хочется ставить четверку, чувствуется хорошая базовая подготовка» – задумчиво произнес полковник.
- «А на тройку я ответил?» - с надеждой пытаюсь выяснить…
- «Почему на тройку, Вы на четверку с плюсом ответили, а я хочу поднять балл».
Боже мой, да не гад, он вовсе не гад, врет молва, и докладываю: - готов.
Два дополнительных вопроса позади, дед, наверно «телепат», спросил именно то, что я хорошо знал, и через минуту в зачетке было написано «отлично». Получая документ и отвечая на рукопожатие, шепчу: - «Вы меня извините за рыбалку, утро, еще не проснулся».
- «Все нормально Карасиная Смерть, молодец!».
Вечером, пригласив деда с Валеркой на рыбалку, выставил коньяк, да он тоже притащил, и мы окончательно расположились друг к другу. Жаль, учеба окончилась, а дед хороший мужик, хоть и философ.
Малая земля
Конец 80-х. Меня, старшего лейтенанта, отправляют на курсы повышения квалификации от Главного политического управления СА и ВМФ в г. Минск. Срок обучения - шесть месяцев. В войсках вырваться на учебу всегда считалось большим везением. Вмиг становишься «нормальным человеком» с регламентируемым распорядком дня. Ни тебе тревог, нарядов, дурных поздних совещаний, на которых от тебя не ждут советов, никому не интересно твое мнение, а только покорности и записи поставленных задач. Видимо из-за этих совещаний с лейтенантских пор у меня что-то случилось в организме (наверное с седалищным нервом). Только сажусь, вижу начальников – закрываются глаза. Это в дальнейшем происходило на Военных советах, партийных конференциях, даже на парт.активе ГСВГ, где меня занесло в президиум. Было очень стыдно, но «болезнь» брала верх. Страдал всю службу, но спал. Меня ругали, стыдили, наказывали, но рецидив носил стойкий характер.
Так и с первых занятий на курсах я попал в поле зрения начальника курса и из ста слушателей - меня он знал по фамилии и имени. А эта популярность в армии службу отнюдь не облегчает, даже на курсах.
Время летело быстро, тяготили два обстоятельства: скучали по женам, детям и отсутствию денег.
Прошло уже месяца три, когда я серьезно влетел. Курсовой подполковник, звали его за глаза Федор, в субботу в обед попрощался (я был дежурным по курсу) и исчез, не забыв проинструктировать, что если будут искать из штаба, то он где-то здесь При этом, вероятность его появления (этому предшествовал предыдущий опыт)равнялась нулю. Минут через двадцать заканчиваются занятия, прибегут радостные сокурсники, будет стоять шум, гам и также быстро исчезнут, растворяясь в недрах гостеприимного Минска. Впереди выходной, воскресенье.
Я уже отобедал, запасся журналом «Юность», сел в кресло дежурного, положил ноги на стол, при этом прикрепив к подошве на кнопку бумажку «Федора нет!», чтобы не отвлекали одним и тем же вопросом, волнующим в субботу абсолютно всех и погрузился в чтение.
Действительно, к 15.30 стало тихо, продолжаю читать, надо же как-то дотянуть до 18.00 и передать повязку следующему. Благодать.
На вечер все спланировано: сначала, на переговорный путь – позвонить жене, поговорить с отцом, при этом намекнуть, что сын хоть и офицер, но армия народная, народ должен поддерживать свою армию и ко дню артиллерии (19 ноября), в целях повышения боеготовности, можно послать сыну рублей 25-30. Я не наглел, но они сами предлагали в письмах. И в этой ситуации шел вроде на встречу (человек все может для себя оправдать). Далее планировал сходить в «Яму» - так называлась пивнушка, довольно приличная, рядом с курсами. Туда и пацаны с курса придут. Но планы были скорректированы кем-то свыше.
Читаю довольно захватывающую вещь, студенты на отдыхе, хохмы, а в душе какая-то тревога, беспричинная, навязчивая, радость от чтения немного смазывается.
Неожиданно рядом раздается крик: – «Встать! Смирно!»….
Вздрогнув убираю журнал и, о Боже, стоит Федор и начальник учебного отдела - подполковник Ю.
«Трое суток ареста! Снять с дежурства!» - и к Федору – «Наряд несет службу отвратительно»…И вместе проходят в кабинет начальнику курса.
Арест офицера на курсах автоматически означал отчисление, «телега» командующему округом, партийное взыскание и вечное звание - лейтенант. Гром и молнии раздающиеся за дверью начали постепенно стихать, приоткрылась дверь, показался Федор, протянул мне дипломат, с сожалением посмотрел на меня и прошептал: – «Второй раз не обделайся».
Через минуту я перелазил через забор, так быстрее к магазину. И вскоре бегу обратно, бережно неся дипломат с колбасой, батоном и двумя бутылками водки. Осторожный стук в дверь, передача в щелку «кожаного спасителя», которого приняли неизвестные руки и полуторачасовое ожидание. Не смея отлучиться, хотя повязку давно передал новому дежурному, я наматывал километры по коридору, монотонно проходя двадцать метров туда и обратно. Дверь приоткрылась, мало изменившиеся, внешне подчеркнуто застегнув все пуговицы и крючки, вышли два старших офицера. Не глядя по сторонам, отдав честь вскочившему дежурному покинули расположение. Едва дождавшись понедельника, первым на лестнице встречаю Федора и изобразив (какое только мог) раскаяние робко спрашиваю: – «Что со мной будет?». Получаю ответ: - «Расстрелять тебя надо, почему не на занятиях?» – «Так ведь рано еще!». И уже мчась по коридору понял – у Федора все обнулилось в голове, стерлось, а напоминать я не собирался.
За полгода учебы таких случаев набралось, что дало повод курсовому отдельно предупредить меня – «Если выкинешь что-нибудь на экзаменах – поедешь последним». Это не касалось самой учебы, здесь претензий не было, это касалось «чего-нибудь», чего я и сам не мог предвидеть.
Позади два экзамена, две пятерки, сегодня сдаем последний и домой. Итак, партийно-политическая работа. Комиссия очень представительная: два генерала, два полковника и наш преподаватель. Все волнуемся, я беру билет. Три вопроса, последний – «героико – патриотическая тема в произведении Л. И. Брежнева «Малая земля!». Экзаменаторы изучают нас, а мы их. Замечаю, что после двух вопросов мне ставят звездочки – это отлично, осталось выдать третий и…Со мной что-то случилось…Посмотрев в глаза старшему из приемной комиссии – Генерал-лейтенанту – заместителю Члена Военного Совета Дальневосточного округа – я говорю: – «Могу спеть песню «Малая земля!». Ничего не дрогнуло на лице этого умного генерала: – «Пожалуйста…».
Сделав зачем-то шаг назад, я пропел первый куплет, не забывая жестикулировать…
«Малая земля. Кровавая заря…
Яростный десант. Сердец литая твердь
Малая земля – геройская земля,
Братство презиравших смерть»
Еще только начав петь, боковым зрением увидел заглядывавшего в дверь перекошенного курсового, улыбающихся сокурсников, прекративших отвечать товарищей, и сфокусированные на мне взгляды всех присутствующих.
«Ну, что» - сказал председатель комиссии – «У Вас все? Следующий…».
В коридоре меня встречает булькающий как электрочайник Федор.
- «Ты не поедешь последним, ты поедешь самым последним…».
Через час было построение, на котором объявлялись оценки, но за этот час я многое передумал. Я не мог сам себе объяснить: – «Зачем?».
Сначала зачитали у кого отлично, меня не было, затем – хорошистов, троечников, меня не назвали. «Ну все, приплыли…».
Вдруг генерал вызывает меня и объявляет: -«Пять с плюсом, молодец, нестандартный»…, - что-то еще хорошее, и до меня едва доходит – пронесло, похоже удача не отвернулась. – «Да и за что, что я такого сделал…» - заговорил внутренний голос неожиданно оживший, - «Зачем этот генерал так мучил, мог бы сразу сказать, тоже мне любитель держать паузу. Все, чтобы я еще раз…, никаких хохм, все как все!»
При этом невольно вспомнились слова бабушки «зарекался кот сметану не есть…».
Психологическое оружие
Это произошло в период службы в Группе советских войск в Германии. Я, осатаневший капитан, через два месяца выходит срок получения майора. Пропагандист полка – все получается, считаю сам себе асом в профессии, бывает, наступает такая фаза, работаешь в удовольствие. Часто появляются статьи в групповой газете (газета «За Родину» Группы Советских войск в ГДР) с моим фото. Если честно, то на практике было так: ленивые военные журналисты, сделав два – три клише с моей физиономией, запросят по телефону у меня какую-нибудь информацию, добавят отсебятины и готов материяльчик). Мне начинает нравиться уходить в секретку и читать приказы нового руководства ГСВГ, выискивать что-то эксклюзивное, которое пропускают многие коллеги. Так я стал новатором (во всяком случае у себя в дивизии) в полевой наглядной агитации – убран белый фон и красные буквы, демаскирующие позицию, заменив на серый и темно-серый и коричневые буквы, стал укрывать маскировочкой сетью и т. д. А тут пошла мода на стрельбу агитснарядами – освоил при помощи старых артиллеристов снаряжение агитснаряда и прославился. Меня стали посылать на учения с другими полками для обучения персонала и оказания помощи. Сначала нравилось, а потом пришло понимание, что за тебя твою работу никто не сделает и два-три дня балдежа возмещаешь вечерами и ночами личного времени.
Все это продолжалось бы и дальше, но случилось следующее: прикомандировали к одному из полков соседней дивизии, нахожусь на магдебургском полигоне, до обеда часа три, я на безымянной высоте в компании старшего инструктора политотдела по спецпропаганде старшего лейтенанта Леши и двух экипажей звуко-вещательных станций на БТР-х. Приятный осенний день, впереди справа вышка командующего – издалека видно суетливое движение машин, людей. Перед нами рубеж МС Батальона, готовятся к атаке, а у нас на высоте мир, благодать. Неожиданно сзади раздается скрипуче-противный, до боли знакомый голос: «А это что за войско? Кто старший?». Леша вскакивает, докладывает носителю этого голоса – заместителю командующего армии по боевой подготовке генералу Ж. У меня с ним взаимная нелюбовь, и причем давно. Как-то, проводя в полку строевой смотр, он приказал, чтобы офицеры были в повседневной форме (т.е. китель, рубашка, галстук, сапоги), но при всем снаряжении, а это: пистолет, портупея, противогаз, тревожный чемодан, полевая сумка, комплект химзащиты, планшет, бинокль). Заставил пройти торжественным маршем, а когда объявили перекур, подошел к группе офицеров полка и спросил глядя мне в глаза: «Ну, как настроение?»
«Как у ишака бухарского» - ответил я и улыбнулся.
Генерал взорвался, на меня навешал все ярлыки: паникер, испугался трудностей, такие как я бегали в 1941 до Москвы. На что я ему заметил: «Вся красная Армия была под Москвой!». Лучше бы я этого не делал. Строевой смотр закончился, а проверка продолжилась, и я ее сдавал лично генералу Ж. Доходило до абсурда: на кроссе он за мной ехал на велосипеде, при стрельбе из танка на уазике, лично осматривал мишени, а перекрытие норматива по одеванию ОЗК (общевойскового защитного комплекта) я пересдавал в кабинете командира полка, при этом подтвердил прежний результат. Скрипя сердцем и гримасой на лице, вынуждено поставил четверку, хотя офицеры отдела боевой подготовки армии втихоря говорили: «Зарезал змей». Меня предупредили, что весной он постарается также лично принять экзамен. Все последующее подтверждало эту взаимную «любовь». Силы явно неравные – генерал и капитан. Если он приезжал на стрельбы, то после доклада руководителя стрельбы, сразу разыскивал меня и следующим стреляющим был … ну не трудно догадаться. Спасало то, что результаты были довольно нормальные: пять или четыре.
И вот новая встреча. Генерал в хорошем настроении, поздоровался за руку, а это знак! Пошутил: «Рот закрыл, рабочее место убрал? А?». улыбаюсь, молчу. Затем он повернулся к Леше и кивая на БТР: «А это что за пукалки? Комары ее боятся?». И с удовольствием рассмеялся в одиночку.
- «Зря вы не верите в наше оружие», - возразил я. Во мне начал шевелиться бесенок.
- «Лучше бы добавили в полк одну бортовую машину, чем два этих драндулета», - проговорил все еще улыбающийся генерал.
- «А хотите, я одним драндулетом, сорву атаку батальона?» – вдруг выпалил проснувшийся во мне бесенок.
- «Этой пукалкой?» – изумился генерал, - «да, давай поспорим на ящик коньяку».
Протянул руку для заключения пари. «Лучше водки» - пожимая руку, пробормотал я.
Где-то зашевелился внутренний голос, но бесенок главенствовал на тот момент, приводя меня в действие.
- «Костя, заводи», - скомандовал я сержанту-командиру одной из установок. Схватил шлемофон и прыгнул в командирский лючок, развернул рупоры в сторону начинающего атаку батальона. Все что происходило дальше невозможно объяснить. Это состояние аффекта, в котором убивают неверных жен, друзей, малознакомых и хорошо знакомых. Во мне сидел и действовал какой-то другой человек. Проверив, что аппаратура включена, я резким, чеканящим слогом (а аппаратура усиливала в десятки раз) произнес: «Внимание, слушать только мою команду, повторяю – только мою команду - СТОЙ! Стой…е… вашу мать! От командира взвода и выше – обозначить себя красными флажками! СТОЙ – правый фланг! Местность заражена. Вернуться на исходные позиции. Офицерам батальона обеспечить выполнение приказа. Доложить о занятии исходной позиции через семь минут».
Все внизу смешалось, начал доноситься мат, поднялась пыль, войска разворачивались назад, а техника по инерции еще двигалась вперед. Но было понятно – атака сорвалась.
Потный, выжатый как лимон, спрыгнул с БТРа. Подхожу к генералу, а у него совершенно обалдевшее выражение лица – он опытнее, мудрее и первый понял последствия этого пари.
- «Ты мудак, ты что наделал?» – прохрипела голова генерала, отдельно существовавшая в тот момент от тела. У меня стала происходить смена чувств на смену ощущения хорошо сделанного дела, возникало тревожно-поганое чувство – во что-то влип и основательно.
От вышки командующего не разбирая дороги, забавно подпрыгивая, к нам мчался уазик. Вылезший из него подполковник, спросил: «Кто старший?» - и увез генерала. Минут через десять, следующий уазик увез Лешу – его же были установки. Поняв, что очередь за мной, быстро смылся в расположение полка, к которому был прикомандирован.
Обед показался невкусным, послеобеденный сон не состоялся. Бесенок, руководивший мной, спрятался, зато вовсю заявил о себе внутренний голос, распекавший меня до изжоги: «Правильно сказал генерал – мудак, зачем связался, вечно делаешь, а потом думаешь, чудило ты на букву М…».
К вечеру прибыл в родной полк. И в кафе за пивом честно все рассказал командиру. Предчувствие не обмануло, утром меня доставили к начальнику политотдела дивизии. Умный, но резкий он сразу дал понять, что я ему напоминаю идиота, который пилит сук, на котором сидит. Из-за меня генерала досрочно хотят отправить в Союз. Лешу – уволить из армии. Батальону, за нарушенное управление, двойка. Полку соответственно тоже. Труд офицеров и солдат сведен к нулю. Поля стрельбы все расписаны, батальон выпал из графика, а на кого списать затраты ГСМ?
Главный негодяй всего этого один капитан. Исчерпав заряд гнева, начПО уже спокойно спросил: «А для чего?». Я кратко доложил: «Хотел доказать силу нашего оружия».
- «Доказал?» – и не дожидаясь ответа – «В полк не уезжать, ждать на улице в курилке, чувствую ты сейчас очень популярен».
Группа войск – это почти миллионная группировка войск, обслуживающего персонала, и до меня в этот день никому не было дела. Подходили политотдельцы, подбадривали, шутили и уходили трудиться. Я сидел и думал. Появился Леша, извинился перед ним. Но странно, не очень расстроен этот старший лейтенант.
Оказывается, Леша позвонил в Москву, его утешили и обещали помочь, чего не сделаешь сам – помогут связи, если они есть. У меня связей не было. Последующие три дня я на всякий случай подчистил все хвосты, втайне готовлюсь к сдаче дел, а тут телефонограмма. Суть – такого-то числа сборы в штабе армии, а НачПО лично обеспечить мою явку. Меня лишили права заболеть, уехать в отпуск и даже умереть. Про меня не забыли.
Сборы открывал начальник политического отдела армии, Член Военного Совета генерал О. После нескольких минут общих фраз, отложив бумажку, начал от себя, точнее про меня. Выяснилось, что в армии он 26 лет и большего вреда, чем принес я, он не помнит, жаль что отменили расстрелы, таких надо беспощадно ликвидировать. Еще меня надо водить по расположению того полка, получившего двойку, личный состав которого будет в меня кидать камни, а их женщины и дети - плеваться. Это все длилось минут двадцать. Потом что-то другое, но я уже сидел отрешенно и рисовал в тетради крестики, чертиков и черт знает, что еще. Перерыв. Новые выступления, безвкусный обед, снова выступления – про меня забыли. Вечер, на ужин не пошел, отказался от встречи с друзьями в неформальной обстановке. Пошел на спортгородок читать книжку, не понимая ее содержания.
- «Чего скучаем?» – слышу знакомый голос начальника отдела агитации и пропаганды армии – «Чего один?». Подсел ко мне, заинтересованно попросил рассказать как все было. У меня что-то перевернулось, поперхнулось, взял да и все выложил: и строевой смотр, и двухлетние подколы и финал.
Вместе помолчали: «Держись, ой я уже опаздываю» – и помчался дальше.
Следующий день, доклад командующего армией, подробный анализ за полгода и только в конце вспомнил обо мне. Но удивительно, командующего перебил начальник ПО армии и сказал: «Мы тут разобрались, капитан не такой уж негодяй, у них там спор был по поводу эффективности оружия и он выиграл, но оба дураки – не подумали о последствиях».
Оказывается, вчера вечером начальник отдела агитации в бане, где отмечался день рождения одного генерала (там же был начальник ПО армии) рассказал об этой истории, все смеялись, уссыкались от подробностей, да еще он что-то приврал и вот, я герой.
После ухода командующего, генерал по другому рассказал присутствующем обо мне, зал смеялся, а меня отпускало. Я уже не был врагом трудового народа, и сослуживцы не боялись, как в первый день подходить ко мне в курилке, похлопывать по плечу и не отводить глаза.
Пронесло.
Жажда
Я лейтенант. С каким желанием мчался на службу, проводя там по 13-14 часов, имея редкие выходные, крутился как белка и где-то через год начало получаться. Рота привыкла к моим требованиям, сложился коллектив.
Но тут родина решила послать нам испытание – у нас стали служить солдаты с высшим образованием, т.е. окончившие ВУЗ без военной кафедры и не служившие в рядах Советской Армии. Я стал начальником своих сверстников. Это 24-х-летние умные, хитрые, практичные молодые люди, рассматривающие год службы, как время сохранения для светлого будущего.
Один из августовских дней, 9 часов утра, рота на полигоне. Я в канцелярии пишу конспект для занятий. Захотелось пить, графин пустой, вызываю дневального. Показываю на графин и говорю: «…Принеси воды…». Солдат (назовем его Володя М., выпускник ИНХ г. Минска) берет графин и уходит, затем возвращается и говорит: «Нет воды». Я в ответ: «…В столовую сбегай». Казарма стояла на горке, а столовая ниже уровнем и частенько из-за слабого давления там была вода, а у нас нет.
Проходит минут 20 (столько времени ему понадобилось пройти 50 м туда и обратно) солдат возвращается и докладывает: «Нет воды». Смотрю на это лукавое выражение и говорю: «В пожарку сходи (еще ниже уровнем), колодец на плацу выкопай, а то получается приказ не выполнен».
Немного надо рассказать о нашей части. Считался наш полк придворным, т.е. через плац штаб дивизии, а мы при дворе, как говорили раньше. Этот вчерашний студент все рассчитал правильно. Он решил копать колодец. Вышел на середину плаца, ровно мелом очертил квадрат, аккуратно сложил куртку, пилотку, поставил графин и начал медленно вскрывать асфальт. Ему хотелось быть замеченным.
У начальника штаба дивизии окно кабинета выходило на плац, а оперативному дежурному дивизии (ОД) загораживало окно трибуна. И вот начальник штаба увидев бойца, копающего чего-то на плацу звонит ОД и спрашивает, что происходит. ОД выходит из здания и кричит бойцу: «Что делаешь?», тот в ответ: «Копаю колодец!». «А-а» - едва скрывая зевоту отзывается майор и идет докладывать НШ. Зевота у него прошла быстро.
Надо представлять себе каков был НШ: въедливый, крикливый, иногда он так кричал, возбуждался, что казалось мгновенье и он тебя укусит.
Этот несчастный майор через минуту был бодр, изруган, узнал необычайно интересные вещи о себе….
- Какой колодец, майор? На плацу? Вы ум отлежали еще в детстве. Да того военкоматского сотрудника, который подписал вам направление в училище надо расстрелять перед строем. Почему Ваши родители не всегда пользовались противозачаточными средствами, и т.д.
Во время второго доклада ОД звучала и фамилия солдата, и кто приказал рыть и зачем.
НШ заорал, чтобы этого недоношенного лейтенанта доставили на плац и сам устремился туда же.
Сижу, пишу конспект, жду воду (пить хотел не с похмелья – я с подъема вместе с ротой пробежал 3 км и потеря влаги дала о себе знать). Врывается помощник дежурного по полку и сообщает, что НШ дивизии вызывает меня на плац. Хватаю фуражку и бегу. Как только увидел бойца, НШ, аккуратно сложенные форму, лопату, кайлу и графин, снятые 10-12 см асфальта ужас охватил меня. Мой доклад о прибытии был прерван. НШ немного присел, склонил голову набок и как заорет: «Пить захотелось? Жажда мучает? А почему на плацу, не у меня в кабинете? Взял бы и вырыл у меня, сам попил бы и я потом пользовался…»
От меня никто не ждал ответа, меня уничтожали прямо на плацу, при всем честном народе (народ прятался и хихикал за акцией, которая обрамляла плац). Не буду приводить все высказывания, они до сих пор неприятны, оглашу только постановляющую часть: лично самому заделать этот квадрат. Остаток дня с двумя бойцами, украв около кинотеатра в городе три ведра асфальта (тяжелые такие), ручным катком, впрягшись как лошадка Пржевальского я заглаживал свою вину.
Прошло четыре дня, наступил понедельник. Ох, как я хотел, чтобы наступил сразу вторник – построение полка и офицеров управления дивизии.
Накануне я рвался куда угодно – на песчаный карьер, как в известной кинокомедии, в любой наряд, полигон. Но из штаба дивизии позвонили и предупредили, что я должен быть на разводе – приказ командира дивизии. Этот типаж нисколько не уступал НШ. И я не улыбался последние 2 дня…
Наступил понедельник. Стройные шеренги полка, управления дивизии (около 80 человек). Звучит: «…смирно…равнение на право…».
Командир дивизии (КД) генерал майор К. здоровается, мы все дружно отвечаем, громче всех я. Но ничего меня не может спасти. Дается команда офицерам - 15 шагов вперед – дабы сохранить конфедициальность, ведь табель о рангах никто не отменял.
КД, обращаясь к КП: «Ну, где Ваш землекоп?». Меня вытолкнули к КД. Он уже в курсе, представляю как все расписали, переврали. Но удивительно, КД подошел ко мне вплотную и спросил: «Ты не еб-й?». Я четко ответил: «Нет!». Он ставит меня лицом к строю офицеров и начинает: «Лейтенант сидел в канцелярии, захотел пить», - и обращаясь к КП – «Он, (на меня показывая), не запойный?». КП, впервые за эти четыре дня, дает мне положительную характеристику, хотя и в пятницу, и в субботу, воспитывая меня говорил: « Ну зачем тебе этот колодец, ну взломал бы мой кабинет, в углу канистра с водой, сам попил бы, других напоил…».
Ну, отвлекся. КД продолжает повествование: «В кране не оказалось воды и принимается решение – копать колодец. Сначала, он хотел копать в кабинете НШ. Но тот находился на рабочем месте, тогда место было выбрано здесь, да и поближе бегать, водопой под рукой», – и ко мне – «что молчишь?»
В какой-то момент, когда человека доводят до какой-то точки (кипения или бздения – ученые до сих пор спорят) он сатанеет. Такое случилось и со мной. Я прошел стадии:
- дикой боязни этой публичной порки;
- тупого равнодушия, смирения, неизбежности;
- пофигизма;
- и начал вступать в стадию сатанения с примесью дерзости.
- «Товарищ генерал! Я отдал солдату приказ, он должен быть выполнен, но допустил ошибку – вместо четкой постановки задачи в шутливой форме предложил сбегать к пожарке или вырыть колодец. Мне в тот момент и в голову не пришло, что солдат выберет – копать, очень уж нестандартный набор. Но я твердо знаю, приказ должен быть выполнен, так что виноват, готов понести любое наказание».
Генерал думал почти минуту и заорал: «Мальчишка, чтобы приказы отдавать мало иметь чем едят, и на что фуражку одевают, надо чтобы это место работало!».
Далее перешли к другим делам, про меня забыли, но мне было все равно, я осатанел. Внешне, мне кажется, это не проявлялось. Хотя когда один из уважаемых прапорщиков – ветеранов подошел в курилке и спросил: «Толя, не подскажешь где копать колодец, я участок под сад взял». Но посмотрев мне в глаза сказал: «Извини», а на смеющихся прикрикнул: «Заткнитесь!».
Прошло 1,5-2 месяца. История стала забываться, подколы прекратились, появились новые объекты внимания, но случилось следующее.
Понедельник. Нет воды. Завтрак у бойцов срывается. Воду начали возить в 4 часа утра, а повара не успели. Жующие на бегу солдаты, подгоняющие их командиры, в воздухе топот, мат и процесс переваривания проглоченной, но не прожеванной пищи. Полк выдвигается на развод. На правом фланге стоит управление дивизии, нервно ходящий у трибуны командир дивизии и распекает вмиг покрасневшего КП. Опоздали на 15 минут. То, что КД взбешен, было понятно всем. Поздоровались. Звучит команда: «Зам.ком. полка по тылу ко мне».
Тучный майор, великий сын осетинского народа резво трусит к генералу. Хотя между строем и КД метров 25 микрофон все доносит.
- «Почему?» – майор пытается что-то промямлить, но натыкается на – «Молчать, когда вас спрашивают!».
Наступает тишина и тут генерала словно осенило.
- «Где этот рыжий землекоп? Ко мне.»
Стою, но чьи-то заботливые руки выталкивают меня из строя, и я мчусь, и не жду ничего хорошего. Окинув меня взглядом и не найдя к чему придраться, генерал заорал, а микрофон усилил: «Лейтенант захотел пить и приказал рыть колодец, а тут полк без воды! Да если бы майор лейтенант был на вашем месте, тут была сотня колодцев, позор вам, руководство полка».
Потом посмотрел на меня и сказал вполголоса, а микрофон добросовестно усилил: «Пошел на хер!» В строй я возвращался с лицом героя. Меня начали ставить в пример.
Однажды в отпуске
Ура! Я лечу в Хорватию - супер, четырнадцать дней балдежа, ожидания чуда, предвкушения чего-то даже не знаю чего. Вместе с Палычем, товарищем по работе, сгорая от нетерпения, а я еще откровенно побаиваюсь этого четырех часового полета, нервно покуриваем в накопителе. Рядом такие же пассажиры и каждый переживает по-своему: одни, считая себя верхом остроумия, пытается шутить, но смеется в одиночку, особо продвинутые отхлебывают из фляжек, постоянно звенят сотики, очень мало читающих, зато много молчащих, а просто равнодушных я не заметил.
Еще не взревели моторы, а по первой мы пропустили. Организм требовал еще, особо не афишируя расправляемся с первой чекушкой - хорошо быть запасливыми. Неожиданно просовывается между кресел довольно широкая физиономия и рука с бутылкой коньяка - «…мужики, хочу с Вами пока жена спит, я Валера…». Удивительно, еще десять минут назад мы не подозревали о существовании друг друга, а теперь одинаково раскрасневшиеся с маслеными глазками поднимали тосты, хихикали и тихонечко ворковали.
Полет шел своим чередом, вопросы безопасности как-то отпали, точнее мы их сознательно не будировали. В салоне тем временем пошло легкое оживление масленые глазки появились у многих, если не у большинства, в воздухе запахло пищей, проснулась супруга Валеры - после сердитого шепота одним собутыльником стало меньше, а нам было уже все равно.
После успешного приземления, довольно не хлопотных таможенных процедур и трех часового путешествия на автобусе мы в отеле, класс! Наконец-то разобрались, со всего рейса нас здесь шестеро, а над нами взяла шефство довольно пожилая дама Светлана Владимировна.
Первое утро и разбудил не противный звук будильника, а ласковое солнце. Пляж через дорогу вода чистейшая - сказочно красиво, из нирваны выводит командный голос Светланы Владимировны – «…мальчики, быстро раздевайтесь, сейчас самый полезный загар..». Нет, легко, во всяком случае я не сдамся. Захотелось как-то уесть, осадить самозванку – опекуна. Идея пришла сразу.
- «Светлана Владимировна, а Вы могли бы раздеваться помедленнее, мы c Палычем два одиноких мужчины, ну не на иностранок же нам пялится, это не патриотично».
- «В каком смысле раздеваться…?»
- «…ну…это как сейчас…только халат, но помедленнее, грациозно.».
Два дня мы вынуждены смотреть на это подобие (очень жалкое) стриптиза, но как говорится за что боролись… Палыч не выдержал первым: «…ты заварил, ты и расхлебывай». Надо отдать должное, Светлана Владимировна для своих 70-ти лет смотрелась более-менее…, но не за этим мы ехали. И вот утро третьего дня, все как обычно…напевая что-то под нос наша попутчица принялась снимать халат, не забывая делать пируэты. Мы, по предварительной договоренности отвернулись. Уловив, что никто не интересуется этим волнующем танцем, совмещенным со снятием одежды - Светлана Владимировна возмущенно воскликнула: «…а почему не смотрите? я тут стараюсь, а они…». Поскольку инициатором всего был я то адресовано соответственно тоже мне.
- «Спасибо, а что Палыч не сказал? ...мы уже познакомились, пока не нужно…».
Кажется, море встрепенулось, рыбы ушли поглубже, птицы взмыли повыше, мы с Палычем сделались пониже, а всего-то навсего это был крик адресованный нам: «НЕГОДЯИ!».
Вечером мы помирились, пили пиво смотрели на море и рассказывали веселые истории.
Правда, надо признаться, что от опекунства мы не избавились. Нас по-прежнему курировали, решали за нас, пытались подчинить чужой воле. Это планида всех подкаблучников, есть хищники и есть млекопитающие, видимо мы с Палычем относимся к последним. Все устаканилось, каждое утро в 8.00 мы на пляже, закрепили за собой места и даже подкупив сувениром местного собирателя денег за шезлонги (1 евро) перестали платить. Но на пятый день на своем месте, пока я нырял со скалы, почти вплотную расположил шезлонг итальяшка. На мое удивленное лицо не отреагировал , достал бинокль и начал разглядывать отдыхающих. Ох Европа, что женщины зачастую загорали топлес, что в переводе на военный язык – голый торс. Отель, где мы остановились, был не молодежный, так что смотреть особо было не на что. Действительно возбуждала только одна мулатка, но природная скромность языковой барьер и отсутствие лишней валюты сдерживало от попытки познакомиться. Я долго терпел этого итальяшку, моя целомудренность бунтовала, а традиционная ориентация вообще подтолкнула к следующему поступку. Выпив маленький бокал пива я залез на камень и громко заорал, привлекая к себе внимание: «Либо геноссен, сеньоры, леди…ит из ЦРУ…» и показываю пальцем на итальяшку, который через бинокль пытался рассмотреть грудь у дамы, а у нее ее не было!
Народ начал заинтересованно смотреть на нас. Для убедительности я еще несколько раз орал показывая пальцем «ЦРУ…ЦРУ» и по русски добавляя: «…шпион проклятый, смерть фашистским лазутчикам…». И удивительно, меня поддержали, а самое удивительное игру приняли окружающие…стали свистеть, кричать и вмиг покрасневший и вспотевший итальяшка перестав оправдываться. А он по началу заорал: «…Я найм ЦРУ..», собрал вещи и ретировал. Вечером Палыч расщедрился и поставив передо мной коктейль из водки с соком и даже сказал что-то хорошее про меня. На седьмой день мы поплыли в Венецию. Опекунша Светлана Владимировна превзошла мать Терезу. Завтрака не было, т.к. мы отъезжали в порт на автобусе в 4.30, она с вечера используя пляжную сумку и невнимательность обслуживающего персонал во время ужина сделала запас продуктов в расчете человек на девять. Наше кормление началось в автобусе. Первый завтрак – 5.15 (вареные яйца сливочное масло, паштет, булочки с колбасой; второй завтрак прошел на теплоходе в 7.50 (бутерброды с сыром, сосиски вареные, груши – пиво пришлось покупать самим). Все это было сервировано, плюс разные салфеточки, пакетики со специями, стаканчики – БЛЕСК! Люди не благодарные, так и мы с Палычем, забыв про все хорошее на пл. Святого Марка потерялись от Светланы Владимировны и встретились только перед отплытием на теплоходе, предварительно прихватив в «Дьютки Фри» бутылку русской водки. Обратный путь был похожим, за исключением – то что утром было едой, вечером стало закусью. В отеле Светлана Владимировна устроила скандал, ресторан с ужином нас не дождался и мы за счет заведения через силу давились огромными отбивными запивая халявным пивом. Сонные, под предводительством атаманши и стоящих поодаль в почтительной позе двух официантов завершали этот не легкий день, размышляя о том, что лучше – быть опекаемыми, или ни кому не нужными.
Утро расставило все по местам.
- «Ну что Вы копаетесь, надо было не давать пить пиво, как я посмотрела, теряем время, солнце нас ждет…». Радость ушла и мы понуро поплелись на пляж, на десятый день тайно уехали в Загреб и о, странно, нам не хватало атаманши. Вечером, держа отчет, перебивая друг друга, докладывали ей о поездке, угощали вином и клялись что такое не повториться. Две недели отдыха летят быстро, но последние два дня хочется домой. К этому времени русская колония сдружилась, все вместе закатывали отвальную, набираем сувениров, томительно переживаем последние часы.
Аэропорт, заячья душа начинает свербить, страхи возвращаются, но противоядие известно: «Дьюти Фри». Родная этикетка на стеклянном сосуде, вокруг мгновенно организовывается компания, шутки, смех, высота 9000 м, полет нормальный. Мучает одно, на табло постоянно горит надпись – туалет занят. Подзываю стюардессу и спрашиваю: «кто-то застрял, может веревку съел?». Она смеется и рекомендует сходить во второй салон. Я ее рассмешил, когда взял с подноса целую пригоршню карамелек пояснив, придет встречать жена с сеструхой, а я поиздержался – вот и вручу как подарок. Возвращаюсь из второго салона проходить рабочий тамбур, где бортпроводники, запасы продуктов и всякая всячина. Проходя этот тамбур, наша стюардесса (все никак не мог прочитать ее имя на шильдике) говорит коллегам: «Вот он, вот…ну который все деньги просадил, а жене с сестрой нашу карамельку везет…». И ко мне: «…расскажите что-нибудь веселенькое…».
Азарт во мне вздрогнул и проснулся: «…хотите про авиацию?». Все кивнули. Я начинаю: «Летит рейс из Америки в Москву, один русско-говорящий американец спрашивает стюардессу – «что за аббревиатура на лайнере ТУ1542Б? У нас названия дают, в Европе тоже – например Люфтганзе и т.д. а как у вас расшифровать?».
- «Да все просто, ТУ – это конструкторское бюро Туполев, 154- это модификация самолета, а 2Б – это мы с Маринкой».
Из пяти присутствующих рассмеялись все, кроме нашей стюардессы. Причина лежала на поверхности – на шильдике я прочитал ее имя – Марина. Что-то пробормотал, извинился, поспешил на свое место и громко объявил обращаясь к Палычу: «Больше я никуда, если скажут что торопился, вышел раньше – не верь, привяжи меня к креслу».
Марина обиделась, развозя напитки сказала мне, что не ожидала от меня пошлости. Вот и все прекрасное заканчивается так же как и непрекрасное. Только последнее тянется, а первое летит.
Через день, копая картошку, отвлекся, задумался и на вопрос сестры: «ты что, уснул?» пытаясь пояснить шучу – еще вчера шелест волн шепот губ, а сегодня? В спину больно чмокнулась пущенная женой картошка сопровождаемая: «Вот гад». И я реально вернулся в настоящее, «гад» продолжил копать картошку.
Биология
Что-то мне с учебой не очень везло, постоянно выгоняли – то с урока, то со школы и военного училища, то с военной академии. Совсем не потому, что я плохо усваивал учебный материал, а из-за стремления сделать учебу, т.е. процесс познания привлекательным, веселым. А мои быстрые отклики, ремарки, как ответный укол рапиры, вызывал смех ребят, раздражение учителя, отвлечение аудитории и желание педагога наказать возмутителя спокойствия. Не дать пошатнуть железный культ учителя.
Биология. Учитель – пожилая женщина, участница Великой Отечественный войны, уважаемая, но с чудинкой. Любила она пересказывать жизненные истории, поэтому эти уроки напоминали современные уроки ОБЖ. На очередном уроке звучит рассказ о ее знакомых летчиках, которые на маленьком самолете летели над тайгой. Авария, неудачное приземление, травмы, перебитые ноги…и тут делается пауза, ну точно театральная…и с пафосом сообщается, что ничего у них не было: ни воды, ни еды и они выжили только по тому, что пили мочу друг у друга. Пауза. Тишина. Слышно как жужжит муха и моя одинокая рука поднятая вверх.
«Что ты хочешь?» - спрашивает она меня, довольная произведенным эффектом на класс. Стараясь не улыбаться, изобразив туповатую любознательность я спрашиваю: «Вы говорили, что у них ничего не было, а была ли хоть кружка, банка? Как они мочу пили?». Через минуту класс постанывая, задыхаясь от хохота лежал на партах. Ни грозные крики, ни красное лицо преподавателя не действовали. Я, при этом, сохраняя простодушно - дурашливый вид, преданно смотрел на нее, не позволяя себе ни хихикнуть, ни улыбнуться.
- Вон! К завучу, без ее разрешения не пущу!
Изобразив покорность, непонимание произошедшего, плетусь на выход.
Кабинет завуча по воспитательной работе Маргариты Петровны (сокращенно МРП) закрыт, но уйти не дали. В спину прозвучали кинжально произнесенные слова – «А почему Толя не на уроке? Заходи, рассказывай».
Отдельно о директрисе. У меня только еще формировался в голове эталон женской красоты, фигуры. Позже анализируя, прихожу к выводу, что она тоже была в основе этого собирательного образа. Все, что должно быть у женщины, у нее было, не крикливо, когда каждая часть соревнуется за первенство, а в гармонии и завершало эту гармонию. Красивое лицо, гладко зачесанные и связанные в пучок черные волосы, умные насмешливые глаза и муж – первый секретарь горкома КПСС.
-А что рассказывать - заныл я (меня на ходу типаж, делая обиженный вид).
- Это все из-за Вас -надо было видеть как увеличились ее глаза.
-Ну и? – уже с интересом спрашивает директриса.
- А Вы же сами на линейке 1 сентября говорили, чтобы мы были любознательными, пытливыми – пафосно выпалил я, а затем пересказал случившееся.
Директриса отвернулась к окну, сразу стали проявляться ее усилия по борьбе со вздрагивающимися плечами. Немного погодя, справившись, раскрасневшись от подавленного смеха, сказала – «Иди на занятия, после уроков к МРП». Перебивая ее я робко спросил – «Родителей надо?».
- Нет, они уже были на прошлой неделе.
Не искушая судьбу, я тихонько покинул кабинет. Месяц меня не пускали на биологию. Но до самого выпуска (я еще чудил не раз), при встрече, директриса по особому смотрела на меня. Глаза ее становились строго-веселыми, они не ругали меня, они просто не поощряли.
Маньяк
Занесла меня нелегкая этой зимой в один из городов Тюменской области: надо было согласовать документ в местной администрации. Заранее созвонился, и когда предстал перед очами местных чиновников, мне сообщили – документ готов, надо чуть-чуть подождать…, «познакомьтесь, это новый начальник отдела». Привычно склонив голову и назвав себя, стал рассматривать эту начальницу. Спустя какие-то 8-9 месяцев, уже ничего не запомнилось в ее внешности, кроме больших бледно-дымчатых рыбьих глаз, да еще не моргающих.
Минут пять сидели молча. Рыбий глаз смотрел и смотрел. Пытаясь снять нарастающее напряжение, спрашиваю: «вы не смотрите екатеринбургские новости?».
-Довольно редко…
-А у нас недавно показывали про маньяка, все; суд состоялся, женщину оправдали.
В комнате, где еще четыре сотрудницы, установилась тишина. Довольный, что стал центром внимания, спрашиваю: «…Дак Вы не слышали?».
-Ой, расскажите, пожалуйста…
Чьи-то заботливые руки наливали чай, пододвинули вазу с конфетами. Сделав двухминутную паузу, начал творить.
«В один из холодных декабрьских дней, женщина возвращается домой, ищет около квартиры в сумочке ключи, а сзади нападает маньяк, не грабитель, а сексуальный. Пытаясь не расстегивать, а срывать, он преодолел первый рубеж обороны – шубу. Вопреки ожиданию, жертва не оцепенела, а прижалась к нему и зашептала в ухо: «Маньяк, дорогой, давай не здесь, пойдем ко мне, холодно тут и неуютно, да и наздевала на себя, как капуста». Маньяк почти не раздумывал, и вскоре оба скрылись за дверью. Это было вечером в четверг. В понедельник, ближе к обеду, маньяка выпустили. И он сразу побежал подавать заявление в милицию. В дежурной части несколько раз выслушали эту историю, но заяву к производству приняли. В чем только не обвинял он эту женщину: и в вынужденном прогуле на работе (пятница, понедельник), и в неприятных объяснениях с женой, и в физическом насилии. Тут «Рыбий глаз» перебивает меня «…А что? Позвонить-то не мог?».
- «Видимо не давали» – размышляя вслух, задумчиво произнесла одна из сотрудниц.
Я продолжил.
- «Состоялся суд, хорошо, что большая половина присяжных оказалась женщинами, небольшой штраф заплатит (оплата двенадцатидневного нахождения в реабилитационном центре) вроде и все. Маньяк-то был серийным, в районе стало тихо».
Тихо стало и в кабинете, и только «Рыбий глаз» не сдавался: «…Зачем же она так, и у него же семья, дети, да и на работу дала бы позвонить, жестоко как-то…»
Остальные сотрудницы, посмеиваясь, говоря вразнобой, но приходя к одинаковым выводам:
1) чушь какая-то, придумки;
2) женщина молодец.
Что-то еще шептали на ухо друг другу и смеялись.
«Рыбий глаз» продолжал, не моргая, смотреть на меня, отчего мне становилось обидно за нашу Родину, Гос. Думу: почему берут сотрудников без чувства юмора и нет закона, категорически запрещающего это делать. А может и в самой Гос. Думе, есть такие же…. Дальше боюсь размышлять, страшно!
Трусы
Работал я как-то помощником председателя городской Думы одного из уральских городов.
Работа интересная, нужная. Шеф, т.е. председатель – нормальный, вменяемый мужик. Круг обязанностей определен, и в силу моей шустрости задачи выполнялись в срок. Умение организовывать сотрудников, приобретенное в армии, помогло и на этом поприще. Так что оставалось время и на редкие шалости.
Июльский солнечный день. Помощница известного депутата спускается по лестнице. В большом проеме окна солнце светит ей в спину, и о, чудо! Легкое белое платье просвечивает насквозь и уже не скрывает молодое тело этой красивой девушки. В курилке установилась тишина, прерываемая нервным покашливанием одного старейшего депутата. Многие порядочные мужья, забыв о верности, супружеском долге, нервно облизывали вмиг высохшие губы, а отдельные мысленно заходили так далеко, что невольно покраснели.
Я не был в числе очевидцев, но минут через двадцать получил информацию, что начальник орготдела с негодованием объявила в отделе, что Ирина (назовем ее так) совсем обнаглела и пришла на работу в просвечивающем платье без трусов. Нравственность коллектива поставлена под сомнение, особенно «предавали анафеме» эту дерзость более пожилые сотрудницы. Мужская часть хранила нейтралитет. Спустя какое-то время, перекуривая с одним из старейших сотрудников Думы, обменивались новостями дня. Начали конечно со стороны, плавно перейдя к насущным делам местного масштаба. Обрадовались появлению в курилке Ирины и наперебой кинулись подносить зажигалки. Мы с полуслова поняли друг друга и приступили к развитию темы с молодой сотрудницей.
- «Ирина», - первым начал я, - «На тебя возвели поклеп, только не обижайся, нам трудно заводить разговор на эту тему, но на кону твоя честь и нам это не безразлично.
Говорят, что начальник орготдела заявила, дескать ты сегодня без трусов…».
Ничего не выдало лицо этой умной, готовой также похохмить, девушки, выдавали только несколько увеличенные зрачки. Насмешливо улыбаясь и сладко затягиваясь дымом тоненькой сигаретки говорит: - «А вовсе нет!». И шлепает через платье резинкой от трусов. Мой напарник тут же подхватывает мою мысль и едва сдерживая смех говорит: - «…А может это просто резинка, может ошиблась одеваясь?». Иногда некоторые девушки оденут резинку, а про трусики забывают».
Надо знать это новое поколение, куда нам заморенным, прожившим всю предыдущую жизнь в стране, где не было секса: - «Давайте покажу…», - и делает попытку расстегнуть пуговицы на платье идущие снизу вверх. Не сговариваясь, дружно кричим: - «Нет! Мы верим». Минуты две молча курим, затем робко, словно уговаривая, я произношу: «Ирина, нам придется некоторое время контролировать тебя, ну это, в рабочем порядке, чтобы никто не замарал честь девушки и нашего товарища…».
Без малейшего смущения прозвучал ответ: « Легко».
Ближе к обеду, увидев управляющего делами Думы, я ему сообщаю: «А Ирина в трусах! Начальник орготдела ошиблась!».
«Чего?» - изумленно воскликнул он будучи совершенно не в курсе тех проблем, которыми жила Дума уже три часа.
«В трусах!» - как ни в чем не бывало повторяю я и гордо удаляюсь, довольный тем, что мы восстановили честь девушки.
Часы
Так развернула судьба, что я из войск, с должности замком по политической части (одних солдат 2500 человек, 80 прапорщиков, 175 офицеров) попадаю в родной город преподавателем в училище, которое сам и заканчивал. Благодать. Впервые я понял, что лучше нести ахинею, чем бревно.
Волею случая, на 23 февраля (праздник посвященный дню Советской Армии) меня относят к лучшим офицерам училища и во Дворце Молодежи вручают дешевенькие, так называемые, каминные часы. Большие, неуклюжие, но я очень доволен. В армии мало поощрений – благодарность, грамота, поцелуй перед строем и снятие ранее наложенного взыскания. Поскольку я служил имея много подчиненных, то провинность любого позволяла рассчитывать в основном на поощрение – снятие ранее наложенного взыскания.
В этот момент я получил квартиру рядом с училищем, в новом доме, строящимся силами военных строителей, и бегал периодически контролировать отделку. Договорился, чтобы обои мне наклеили мои, т.к. Родина предложила такие блекло-унылые, что они мгновенно погашали радость обладания своей квартирой.
Прочитав лекцию и имея «окно» в занятиях аж два часа, через дырку в заборе бегу домой. Только подхожу к дырке, из-за мастерских выходит начальник училища с замами. Увидев меня, они почему-то обрадовались.
- «Подполковник, а вы куда? Сколько сейчас времени?».
Быстро и не заметно сняв наручные часы, приложив в знак воинского приветствия руку к головному убору, бодро докладываю: «Подполковник такой-то, бегу домой чтобы посмотреть время, т.к. часы подаренные вами, товарищ генерал, несколько громоздкие и носить их постоянно с собой неудобно».
Ни чего не дрогнуло на этих лицах, наделенных властью и осознанием высокой миссии руководить. Пауза затягивалась, и тут заговорил генерал: «А вы бы спросили у кого-нибудь? А по чему нет наручных?»
- «Собирались купить, а тут квартиру дали, взяли обои, краску. Жена говорит - «Служи лучше, подарят».
- Правильно говорит, только нельзя в рабочее время домой к часам бегать, 10.47 сейчас. Они потеряли ко мне интерес, я поплелся на кафедру. От общения с начальниками стало грустно, а за армию - обидно. До сих пор убежден – нельзя ставить на должность человека без чувства юмора.