ГЛАВА VIII
"...Несколько телег, груженных чумными трупами проехало во тьме мимо... возчик защелкал кнутом... студент вытащил губку, промоченную спиртом и, приложив к лицу, втянул острый запах..."
Г. Х. Андерсон.
Глухой топот лошадиных копыт раздался, мерно отдаваясь от бревенчатых стен. Замер Нектарий, к венцам прижавшись.
С пяток возов, мертвецами груженными, вывернуло из-за поворота, и к окраине проехало ходом неспешным. Бросил тогда Нектарий узел свой и во всю прыть кинулся последнюю телегу догонять. Сумел таки догнать, прежде чем мужик, правивший ею, оглянуться успел, да зацепившись за ось, затаиться. Трясло его шибко в дороге, а от духа смрадного, что от трупов исходил, едва не выворотило. Только платок, водкой смоченный, коим он нос продолжал прикрывать и спасал его зловония этого. Так и добрался до самых Деревянных стен, закоторыми уже окраина начиналась. Притормозила телега на короткое время прям у Покровских ворот, настежь распахнутых. Стрелецкий сотенник- толстый, холеный, с высоко поднятым воротником и надвинутой шапкой долго и визгливо ругал с мужика, что телегой правил. Потом вновь тронулась телега, скрипя под грузом своим. Увидел Нектарий как над головой его проплыли своды ворот, в окнах башне которых виднелись караульные с алебардами, и вскоре вновь остановились они. Всё здесь было покрыто сизым дымом: тут и там пылали многочисленные костры, треща и чадя . Жгли можжевельник и полынь здесь в огромном количестве- запах их стоял плотной пеленой в воздухе, лез в горло, разъедал глаза. Тихонько сплоз Нектарий с телеги и в кустах ближайших схоронится надумал-заметят ведь, не приведи Господь, худо будет... Только шаг сделал, как схватила его за шиворот рука чья-то цепкая. Вскрикнул он от страха и обвис в бессилии, когда развернули его лицом к лицу. Узнал он все же полусотника Ершова, не смотря на платок, что нижнюю половину лицу закрывал.
Афанасий Матвеевич!- только и сумел простонать. Узнал его и Ершов, отпустил сразу.
Никак Нектарий- Вселоводов сын?!- вопрощал сразу.
Я, Афанасий Матвеевич. Батька помер, мамка померла и девки померли все и Панька помер. Один я остался.- проговорил Нектарий: Пусти меня, дядька Афанасий, Христа ради!
Никого ноне с Москвы пущать не велено!-строго сказал полусотник: Благо я поймал тебя, а другой и башку с плеч отсекнуть мог. С беглыми так поступать велено, коль хорониться надумают.
Нету в Москве боле жилья никакого!- заплакал Нектарий: Хоть под забором як собака сдыхай! Подсоби, дядька в беде моей! Христом Богом прошу!
Нету никакой возможности ноне и в стрелецком приказе- шепотом ответил Афанасий, оглянувшись по сторонам: Каждый, не ровен час преставиться может от поветрия сего. А уйти не велено. Держат здесь силою. Инпаче, говорят, воинства вовсе никакого не станет, коли и кремлевский полк разбежиться... Не уйти мне, но тебе дам волю. Воеводу нам нового прислали- лют как медведь цепной. Увидит нас вместе, так нехорошо может выйти. Так что схоронись в кустах до темна, а опосля выведу тебя отсель. А там уж как Господь подаст- сам себе путь держи... Ежели узрит кто, сразу меня кликай... Ну, иди...
Подтолкнул он Нектария к кустам, и как схорнился тот, дальше делами заправлять пошел. Так до темноты и просидел Нектарий там, смотря как подъезжают одна за другой телеги, как стаскивают кабальные крюками да виллами железными с них страшный груз и скидывают их во вры глубокие по всей длине стен Московских выкопанные. Катятся трупы черные, оскаленные, по земляным насыпям, раскидывая руками и ногами во все стороны. Десятками ложаться на дно- прямо друг на друга наваливаясь кучами беспорядочными. И без молитв и отпеваний всяческих землею засыпаются тут же. А другие мужики по ту пору новые скудельницы рядом копают. И стрельцы при саблях и бердышах тот тут то там неспешно ходят, за работой посматривают. Лишь по одежде и узнал Нектарий на одной из телег среди прочих мертвяков стрелецкого полуголову Беришова. Не минула его чаша сия, сколь он скрыться от неё не пытался- и лежал теперь добрый молодец, красавец писанный месивом безобразным и посинелым-только борода его колом вверх торчала...
Спустились сумерки, стало холодно дюже, но продолжали гореть костры, и всю ночь напролет шла вкруг них мрачная работа. Приказом самого государя Алесея Михайловича боролись люди как могли со страшной заразой, крепко обосновавшийся в Москве. И не было место здесь более ни Законам Православным ни человеческой добродетели: выживал здесь кто как мог, на одного Господа лишь и надеясь. В плотном карауле держалась Москва: на всех дорогах стояли заслоны, никого и не впуская и не выпуская никого, заворачивали всех назад, что сыновей боярских, что простой люд. Хоронили в одной яме что сына княжеского, что мужика-лапотника- без чинов разбору. А воров с разбойниками, равно как и беглых, велено было ловить и смерти предавать прямо на месте без суда и следствия. Отписывался государю Никон, да Хилков с боярами оставшимися о делахв Москве творящихся. Но неутешительными были письма ихние: к середине уже сентябрь подходил, а продолжало лютовать поветрие злое, напрочь выкашивая Москву с предместьями её...
Задремал Нектарий, кажись, под кафтаном пригревшись, когда потрясли его за плечо. Вывел Афанасий Ершов пацаненка к лесу- сдержал обещание своё. Лишь когда во тьме под деревьями очутились, тогда только протянул Ершов Нектарию хлеба половину, да кусок сала небольшой.
"Возьми гостинца- сказал негромко: В дороге пригодиться! На Смоленскую дорогу не суйся- там сам государь ныне станом стоит, и мухе не пролететь. Да к Калязину не иди- Никон там в оба бдит...".
Мне бы к Мологе выйти- сказал Нектарий: Покажи, как дойти, Афанасий Матвеевич, сделай милость!
" Негоже к Мологе идти- ответил Ершов: Мор там ещё сильнее нашего лютует. Поголовно людей выкашивает. Держи путь к Новгороду. Там спокойно. Туда следуй- он показал рукой- Не близок путь, да верен. Глухоманью иди, да в деревни попусту не заглядывай. Ну, ступай с Богом!". И толкнул его в спину легонько.
Спасибо тебе, Афанасий Матвеевич!- вздохнул Нектарий: Храни тебя Господь! Дай Бог, свидимся ещё!". Пошел он было меж деревьев, да не утерпел и назад оглянулся.
Дрожали во тьме освещенные багровым заревом от пылавших без числа огромных костров деревянные стены Москвы. Сновали тут и там словно демоны черные тени людей, на стенах и башнях города двигались многочисленные огни. Из открытых ворот то и дело выезжали груженные темными грудами телеги, останавливаясь возле черных как смола трещин рвов. И принимала молча земля страшный груз свой, и бураном летели вверх искры от швыряемого в огонь имущества. Воистину преиспоняя наверх вылезла и настал ад кромешный на земле...
Осторожно двинулся Нектарий в лес. Тихо было вокруг необычно- и самой глухой ночью в самой глухой чаще не бывает такой тишины- словно вымерло все вокруг . Даже здесь, в стороне от человечьего жилья чувствовалась близость страшной язвы. Полночи шел Нектарий полуощупью меж деревьев и кустов пробираясь- даже луны не взошло на небе и местами темень была такая-что хоть глаз выколи. Стал искать место для ночлега- иначе либо в болото в потемках попадешь, либо зверю хищному в зубы. Нашел в итоге дерево с дуплом большим - в него и схоронился. Долго сначала зубами с холоду да со страху стучал, в каждый шорох снаружи вслушиваясь, потом задремал все же и проснулся когда уже день занялся и совсем светло стало. Потянулся, члены занемевшие за ночь разминая. Совсем посинел и задрыг с холоду, да и жрать хотелось сильно- провизию свою скудную он в городе так и бросил, когда телегу похоронную догонял. Хорошо хоть ручей неподалеку журчал- хоть жажду уталил. Потом присел на пенек и задумался глубоко. Куда же попал он? Одна чащоба вокруг да и только. Куда идти, куда податься? Так и решил брести куда глаза глядят на волю Господа Бога положившись. Нашел несколько грибов осклизлых, коих сырыми так и съел, да ягод полусгнивших на кустах обнаружил. Кое-как заглушил голод, помолился истого и в путь двинулся. Холодно было вокруг и мокро- легкий парок изо рта шел. Все штаны и полы кафтана вскорости насквозь промокли, отчего пробирать его вскорости ощутимо начало. Только руки свои дыханием и грел по движению. Так и шел от Москвы все дальше и дальше уходя, ни людей, ни признаков жилья на пути своем не встречая. Ночевал где придется, ягодами, грибами да травами всякими питаясь и кору с деревьев глодал. Один раз, когда скоротал ночь под корнями вывороченной от бури ели, поснулся от того, что заяц едва по голове его не пропрыгал. В другой раз белку хотел изловчиться поймать, да порскнула, зараза, на дерево-только хвост рыжий и мелькнул средь сучьев. Однажды даже лося узрел- стоял громадный зверюга с саженными рогами посреди делянки, да башкой во все стороны ворочал. Обошел его Нектарий от греха подальше. А недавней ночью, когда на дереве ночевал- волков недалече услышал. Так всю ночь на и продрожал, в сучья вцепившись- все боялся ненароком вниз, во тьму сверзиться. Лишь когда уже день в права полные вступил, тогда только путь рискнул продолжить. С тех пор только на деревья на ночь и влазил... Осень была в лесу уже в самом разгаре своем: падал с дерева желтый лист и вода в озерцах да лужах черной смолой недвижимо стояла. Облака проплывали над самой головой, цепляя за вершины деревьев и редко можно было уже птичий голос услышать. Сколько дней шел он так- и сам со счета сбился. Жалеть начал шибко, что с Москвы сбегать надумал. Уж совсем было отчался, да пропадать решил, как вдруг увидел в прогале меж деревьев вдали крышы часть и бревенчатую стену. Двинулся туда -одно в лесу пропадешь. Вскоре расступился лес и вышел он в поле к деревне какой-то. Незнакомое место, но все ж жилье человечье- всяко лучше чем в чащобе лесной находиться. Но долго стоял ещё кустов подле, в деревню пристально всматриваясь. Тихо было там: ни лая собачьего, ни голоса человечьего, ни дымка над трубами печными. Нема была деревня будто погост, словно не люди жили там больше, а нечто страшное поселилось, что и словами описать нельзя. Двинулся туда Нектарий по меже, да приметил, что свисали почти да земли налитые пшеничные колосья, никто не пожал урожай-гибло все на самотек брошенное... Вскорости вышел на широкую улицу, что меж домов проселочной дорогой петляла. Заперты наглухо были все дворы, молчала деревянная церквушка, уныло торчал над колодцем покосившейся журавль. Неуж то и сюда, в глухомань лесную сие поветрие добралось?
Огляделся по сторонам и увидел с радостью несколько яблонь на околице росших, густо усеянных румяными плодами. Набрал он яблок палых, да вкусил их с большим удовольствием. Не то, чтобы насытился вволю, но хоть брюхо выть перестало. Повеселел даже немного и посмелее стал. Решил на свой страх по деревне пошариться-авось подаст Господь чего бедному сиротке. Подойдя к первому двору, толкнул калитку- не заперто. Притокрыл осторожно, заглянул в щель, и ахнул в ужасе, назад вскорости подавшись. Посреди двора с настежь распахнутыми хлевами целая стая остервенелых собак с рычанием терзала что-то. "Свят! Свят!"- закрестился он и к церкви торопливо пошел. В другие дворы и заглядывать побоялся уже. А подойдя к церкви и вовсе перепугался до смерти. Стояла у самой паперти телега всякими вещами груженнная, но без лошади- оглобли с хомутом у нее на земле прямо лежали.
А у телеги, прислонившись к заднему колесу сидел какой-то страшный мужик. Заросший волосами до глаз, с огромной всклокоченной бородой, весь в драных лохмотьях, вытянул он ноги свои в одном лапте, да голову на грудь уронил. Давненько, видать, сидел уже тут. Вздрогнул Нектарий, да перекрестился на мертвого. Вдруг пошевелился мертвец, поднял голову свою, да мутный, недвижный взор на Нектария уставил. Раскрыл потрескавшийся рот, произнес вой глухой и жуткий, да протянул к нему руку свою- костлявую, покрытую струпьями гнойными, да ногтями длинными и черными, словно когти звериные. Шарахнулся Нектарий, но уронил мужик руку без сил и вновь голову опустил. Хотел драпануть было Нектарий прочь из места этого, и остановился в ещё большем ужасе. С другого конца входили в деревню бесы в балахонах своих адских числом не меньше десятка. А с ними две телеги двигались, хворостом груженных, да несколько стрельцов верховых, видимо отдавших души свои нечистым. Скрылся спешно Нектарий в поле, там в пшенице густой схоронившись. Видел как рассыпались бесы по деревне-одни костры разводили, да зажигали головни, а другие по дворам шнырять начали. Вскорости из одних ворот появилась, какая-то баба согнутая вся, черная и в какую-то рвань закутанная, что идти уже нормально не могла, а еле ковыляла, на ногах шатаясь. А с ней пара ребят малолетних, так же истощавших сильно и спотыкающихся постоянно. Из других ворот тоже показался на свет божий не то дед, не то мужик- и не разобрать уж, потом ещё пара человек, что на людей уж похожи не были, а на какие то видения жуткие. Почти все они еле шли, да за изгороди постоянно хватаясь, не упасть дабы. Собрали их бесы, и погнали куда-то, палками да крючьями погоняя- видать в адское царство свое... Подошел один из них к мужику тому, что возле телеги сидел, да пырнул его издали виллами, а потом подцепив, на телегу забросил, после чего запалил её снизу головнею своей. А вскоре пошел красный петух над крышами гулять- занялась деревня, слышался треск пламени, да собачий вой, выстрелами сопровождавшийся. Пополз Нектарий на брюхе по борозде- ведь заметят, порешат сразу смертью злой, да без исповеди всякой прям под землю в царстиве сатанинское утащат...
Повелением патриарха Никона ходили по Москве и областям её отряды фурманщиков- взятых из людей колодных к смерти или каторге приговоренных, либо с числа вольнонаемных, поветрие ранее перенесших . Под стрелецким начальством и их неустанным присмотром ходили они, облаченные в длинные, просмоленные брезентовые балахоны, что от заразы спасать должны были, да сжигали повсеместно дома и дворы поветренные, равно как имущество и одежду заразную вместе с телами неприбранными. Били без жалости скотину одичалую, да собак взбесившихся, вместе с тем при случае и доходяг разных от мучений излишних избавля без молитв и панихид всяческих. Перекрыты были все дороги в другие области, прерванно было торговое сообщение напрочь. Но неумолимо продолжало наступать злое поветрие, повсеместно собирая страшную жатву свою, сея голод, страх и отчаяние по пути своему...