Папа заболел.
Однажды утром, после невыносимо душного, так и не разродившегося грозой июньского дня, отец проснулся другим человеком:
- Женя, - спросил он меня, - а где мама?
- Она умерла, папа, мы её похоронили два с половиной года назад…
- Да, что ты говоришь, сынок, я с ней вот только утром говорил. Куда она ушла? А где я, что это за квартира…
Всё.
Для меня началась другая жизнь.
Вот теперь я начал по настоящему ценить всю прелесть предыдущего периода нашей совместной эволюции. И вспомнил некогда популярную американскую фантастическую комедию «День сурка». Помните? Там главный герой попал в петлю времени и каждый новый его день был как вчера…
То есть как у меня.
Каждый Божий день бедный мой отец задавал одни и те же вопросы. Их было много. Очень много. И одни и те же. Одни и те же были ответы. Я даже нарисовал папе схему и советовал чаще её смотреть, чтобы сразу получить ответы на все вопросы. Наивный. Она не устраивала отца принципиально. Он смеялся надо мной. Распалялся. Злился. Не верил ни одному моему слову. Пришлось в свидетели звать жену и пригласить его дочь – мою старшую сестру. И это не помогло. Я доставал паспорт и показывал его прописку. Чем дальше, тем больше было видно, что он воспринимает ситуацию как заговор против него лично.
Все врут.
Где мама?
К вечеру я уже был невменяем. Затем наступала ночь, когда обострялись его болячки и начиналась бесконечная беготня.
Утро.
«День сурка».
………………….
Залез в интернет. Папина новая хворь называется деменции. Врачи с экрана монитора советовали: только убеждать, только убеждать!
И продуманно аргументировать ответы.
В науке это называется «проблемы короткой памяти». Моя приятельница главный неврапотолог области после обследования папы, даже не стала меня обнадёживать: если это и не Альцгеймер, а инсульта у него нет, они проверили на томографии, – перспективы всё равно печальные. Это не лечится и будет только хуже. Господи! Где силы взять?
Я с ужасом вспомнил статью в любимом православном журнале «для сомневающихся» «Фома», которую неоднократно читал и сотрудникам, и родителям в гимназии.
Статья о любви.
Почему с ужасом?
Я понял, что не имею и вряд ли научусь такой любви.
Это был отрывок из книги Марии Городовой «Колыбель огня» и назывался он «Любовь как повседневный подвиг». Отрывок - три письма моего одногодка, шестидесяти лет, что и придавало этой форме изложения особую эмоциональную силу. Поразительно, как в этих коротких письмах представлен главный, переломный момент судьбы взрослого и состоявшегося человека. Представлен не формой изящной словесности, а грубыми фактами жизни. Как поразительно меняется тональность и даже язык письменных посланий и что за этим скрывается. Я не обойдусь без цитирования, но это стоит того.
Письмо первое. «Здравствуйте, Мария! Никогда не чаял, что мне придётся плакаться Вам в жилетку. Безысходность заставила… мне приходится работать и жить в одной комнате с душевнобольной и одержимой старухой, девяностолетней матерью и быть при ней кухаркой, поломойкой, прачкой, ассенизатором, медсестрой, санитаркой, псаломщиком и чтецом... Последние три года… днём она спит, а ночью… её терзают бесы. Творит Бог весть что. Может распустить подушку или сломать верхушки комнатных цветов, или выбросить свои вещи из шифоньера, или опрокинуть телевизор. Может наесться сырого фарша…
Я уже научился без тошноты убирать по утрам, а теперь всё чаще и по ночам её испражнения, отмывать измазанные стены, холодильник, двери и ручки дверей. Бывает, что гневаюсь не только в душе, и гнев мой выплёскивается на неё мокрой тряпкой. С резкими словами я торкаю эту вонючую тряпку в её лицо. А потом… плачу в душе, корю себя, стою на коленях перед образами, молю Господа о прощении моих грехов и о милости для душевнобольной старухи. А какими только проклятиями и грубостями не оскорбляет меня мать… Жизнь превратилась для меня в сплошную муку. В дурдом отдавать её жалко… Батюшка сочувствует, говорит об особой милости к нам Господа и призывает терпеть, терпеть, терпеть. Вот и хочу спросить Вас, Мария (автор книги – Е.Д.) можно ли любить человека почти потерявшей человеческий облик… где этому научится?»
Письмо второе. «Здравствуйте, Мария! Понимаете… , я по образованию технарь… и никто и нигде не учил меня, как надо жить с психически больным человеком, как ему не делать плохо и как самому от мерзостей этого невменяемого человека не стать психом. Ответьте мне, ответьте, прошу с отчаянием, можно ли любить человека почти потерявшего человеческий облик? В своих деяниях и по своему быту уподобившегося животному? Если можно любить, то где, где, у кого, как этому научиться?
Письмо третье. «Здравствуйте. Мои дорогие и любимые, вот в покаяние мое и назидание Вам расскажу об упокоении матушки моей Анны. Старушка прожила долгую жизнь: 96 лет, 9 месяцев и 2 дня. С октября 10 дня она уже не вставала с одра своего. И может, жалея меня, каким –то неведомым образом сползала с кровати, чтобы помочиться на полу, а не в постель… Но самое неприятное было то, что кушала матушка исправно, а ходить не могла… Пришлось прибегнуть к слабительным… приходилось караулить её, чтобы не испачкать всё вокруг. Ведь памперсы она срывала… И только раз или два всё было более-менее терпимо. А я грешник, раздражался, ругал её, укорял, мол, вот Господь тебя, грешницу не берёт. И даже хуже: когда ты сдохнешь? А бабуля мне в ответ: сам подыхай, а меня и так Бог возьмет. С декабря прошли пролежни, бедняжка страдала от боли… Потом и слабительные перестали действовать. Врачи и соседи стали мне говорить, что человек помирает, зачем ты мучаешь её, пичкаешь всем, давай ложечку еды и питиё… Отошла бабуля 5 февраля около 5 часов утра…
Я потому, мои любимые, так подробно и натуралистично пишу об этом, что все мы не вечны, что дети имеют родителей, что родители имеют детей… на 9-й день… 13 февраля Церковь отмечала День новомученников земли Российской и мы в ходе службы и после хорошо помянули матушку Анну. Тоже своеобразную мученицу, ибо Господь, вот так долго и мученически очищал страданиями её душу. Вот только я-то, нетерпеливый грешник, нередко укорял её словами, что, видно, Бог от нас отвернулся: так больно было видеть её немощь и ощущать своё бессилие. Да ещё это гаденькое саможаление. Вот ведь прекрасно знаешь, что никогда, ни в коем случае нельзя жалеть себя…
А теперь исполняю свой последний, может быть долг перед старушкой: ежедневно читаю Псалтирь… сорок дней, как положено в Православной церкви… и размышляю о подвиге матери. Хотя при жизни её я, может быть, не без оснований считал её одержимой. Господь вразумляет нас, слепцов, всеми ему ведомыми путями и способами. Хотя мы, бывает, и не замечаем Его водительства и Его помышления о нас, слепых кутятах. Вот и сейчас Он вразумил меня в молитве «детей за родителей». Читая её, я ощутил великий подвиг и великое благо матери обо мне, грешном. Может быть, даже не в том подвиг, что она умудрилась дать своему сыну высшее образование и всячески поддерживала мои чистолюбивые устремления, а в том, что вымолила у Господа мой приход к Богу, моё устремление к нему. Всю свою жизнь, сколь я помню, она не ложилась спать без молитвы, и день её начинался с молитвы. А работать ей приходилось по 20 часов в сутки…
Прошу и Ваших молитв о новопредставленной.
С любовью и глубоким уважением, Н.
Это сейчас я привёл текст почти полностью и в важных деталях, а тогда, когда вспомнил о статье, помнил её только в целом, и мне пришла мысль, что я никогда, никогда! не выстою и не справлюсь с этими жизненными обстоятельствами.
Резюме будет не в мою пользу.
Только ещё больше обижусь и озлоблюсь на весь мир.
Почему это происходит со мной? Ведь все остальные прекрасно живут без проблем, отдыхают, гуляют и радуются, и только посмеиваются про себя, когда завожу свою «шарманку» про Бога…
В общем, было не весело.
А потом и вовсе стало страшно.
Папа начал сходить с ума.
Перестал узнавать нас и квартиру, где проживал уже семь лет. И всё время спрашивал меня: кто мы, кто он, как здесь оказался. Почему нет мамы, почему он ничего не узнает, где вещи, привычная обстановка… Это была ежедневная, изощрённая пытка - отвечать на десятки одних и тех же вопросов.
А потом Господь вмешался… Я очень чётко помню этот момент. Только что я ответил на очередной «запрос» отца и по глазам понял, что главный (до тошноты, до одури изжёванный), он оставил «на десерт». Только бы не сорваться… Мы обедали на кухне, когда по телевизору, бубнящему что-то невразумительное начался фильм. Краем глаза отметил – «наше новое кино».
«Диалоги», так назывался фильм.
Первая новелла «Коктейль».
Ну-ну…
Хорошие актёры: старый – наш земляк, между прочим, оскароносный режиссер Владимир Меньшов, и молодой, неплохой актёр – Евгений Стычкин. Играли, кстати, под своими именами.
Маленькая кухня в «хрущёвке». Отец сидит на балконе и говорит, примерно, следующее, обращаясь к сыну:
- Женя, где мама? Где она так долго ходит?
- Папа, мы её сегодня утром похоронили.
-Что ты говоришь, сынок, я только что с ней разговаривал.
…………………………
Волосы зашевелились у меня на голове. Я прямо влип в экран. Это же кино про меня. Это я Женя, я…
…………………………
-И потом, кто мне будет готовить яичный коктейль?
-Буду я.
-Зачем ты так говоришь. Я спрашиваю тебя, где мама?
-Она умерла…
-Ненавижу, когда ты так говоришь, ненавижу!
………………….
-Женя!
-Его нет.
-А где он?
-Он умер…
-От чего?
-Его задолбал его собственный отец…
…………………
-Сын, у меня проблемы?
-Проблемы у меня. А у тебя что-то случилось. У меня ты случился. Когда-то давно - я был у тебя. А теперь, - ты у меня, как будто сын. Я даже пойти в туалет боюсь. Ты же выйдешь и можешь попасть под машину. Нас теперь связывает пуповина…
………………..
-Женя, не уходи, прошу тебя, не уходи, мне так плохо без тебя…
-Я не уйду, папа.
Что это было? Почему Господь таким образом просвещает меня?
А тут следующая беда: папа почти каждую ночь вставал с постели и начинал собираться куда-то. На какое-то собрание, куда должен был непременно пойти. Его ждут. Очень возмущался, что мы его не пускали. Обижался. Спорил. Кричал. Потом начинал прорываться силой. Не смотря на свои болячки, он был всё ещё крепок и жилист, и было непросто бороться с ним. Таблетки, которые выписала районный психиатр «вырубали» и усыпляли его днём, а ночью всё повторялось.
К ужасу нашему дело осложнилось тем, что от болевого шока папина аденома предстательной железы перекрыла мочевые протоки и ему пришлось срочно делать операцию и вшивать временный пластиковый катетер, через который постоянно вытекала моча. Как теперь было удержать его на месте и не травмировать живот из которого торчала трубка. Как не дать ему сорвать стому. И всё-таки - не усмотрели: однажды утром, когда нас сморил сон, он с кровью вырвал из живота катетер. Господи, как я на него кричал. Как ругал – просто не мог осознать, что он уже иной, - психически нездоровый человек.
Теперь хирурги вшили ему стационарный катетер. И ночью, я ложился рядом с ним и обнимая, пытался удержать, уговорить его. Вдруг ставшими длинными пальцами рук, истончившимися и почерневшими как осенние ветви-прутья ветлы, он осторожно ощупывал моё лицо, которое уже не мог узнать.
-Ты, кто?
-Нет, ты Женька. Ты злой. Не пускаешь меня.
-А где, тот, другой – хороший Женя, который любит…
В какую уже не знаю по счёту бессонную ночь (днём полным забот было не до отдыха), я уже начал заговариваться. Пытка бессонницей сводила и меня с ума. Врачи советовали привязывать папу к кровати, - мы и этого с женой не умели, пришлось вызывать скорую психиатрическую помощь.
Неоднократно.
Через пару-тройку недель нас уже узнавали все экипажи, а один из дежурных врачей просто отказался делать папе уколы: кладите в психушку, сами не справитесь… Оказалось, уложить в психиатрический диспансер не просто. Через хорошую подругу удалось выйти на главврача и тот дал добро на госпитализацию… в понедельник.
В эту пятницу, с утра, папа был спокоен, а к вечеру и вовсе начал петь песни. Вот посмотрите, улыбаясь говорил он, поднимая голову с подушек и внимательно вглядываясь в потолок, вот они, - мои фронтовые друзья-товарищи. И опять пытался вырваться. Туда. К ним. Где был молод и счастлив. Не дожидаясь понедельника, ночью, я повез папу в больницу. Когда мы одели его, он вдруг очнулся и начал вырываться, и умолять: не надо, не надо…
Никогда не прощу себе!
При первой возможности, мы его оттуда забрали. Как оказалось, не в последний раз. Что там делали с папой? Позже открылось: даже пить забывали давать. Пил мочу из бутылочки с катетером. Еду, которую мы приносили – жрали санитары. При том, что почти каждый день я щедро раздавал немалые деньги всем от кого зависела жизнь отца: санитарам и санитаркам, сестрам. Лечащему врачу выплачивал его вторую зарплату. А папа несколько дней лежал в этой клятой больнице недвижимо, привязанный и у него появились пролежни…
Вот чего стоят деньги!
Где вы, люди?
Есть ли крест на вас…
Отечественная психиатрия цепко хранит свои тайны. И никого из здравых умом и сердцем не подпускает к себе. Туда за оконные решётки. Забрав последний раз папу, я отвез его прямо в реанимацию – было полное обезвоживание организма. При этом нас успокаивали, что всё прекрасно… Русский бестселлер «Полет над гнездом кукушки» ещё пишется.
Пролежни страшно прогрессировали. От них нет спасения. Спасибо, что умирать папе разрешили дома. День и ночь врачи и сёстры не покидали нас. Гной из огромной дыры на папиной пояснице черпали руками, на две трети погружая в спину ладонь. Уже был виден позвоночник. На пятках пролежни изъели плоть до кости…
Отец скончался на девяносто втором году жизни, прожив 91 год, 3 месяца, 11 дней, 2 часа 27 минут.
Прости меня, родной…
PS.
-За что мне такие испытания, Господи?
-Не за что, а для чего?
-Трудно, Господи, невозможно…
-Как бы не было трудно, не ропщи и не сетуй на обстоятельства. Никогда не дам тебе больше, чем ты можешь вынести.
-Почему Ты даёшь всё это увидеть и пережить мне?
-Это урок, где упавших поднимают, ослабших поддерживают, свернувших направляют.
-Почему Армагеддон, почему битва?
-Армагедон не место и не факт, а состояние. И пока в душе каждого идёт битва между добром и злом, ангелами и демонами – остаётся надежда…