Армагеддон - в христианстве последняя битва
добра и зла. Она состоится в конце времён
и Ангелы сразятся с демонами.
Папа заболел.
То есть, прибаливал он всегда, - в девяносто лет говорить о каком-то особенном здоровье не приходится. Но после смерти мамы, как-то сразу дали о себе знать болячки, о которых и не подозревал. Что и говорить, мамин уход сказался на всех. После страшного февраля, весь пятнадцатый год отец пытался держаться, но всё чаще, мы с ним оказывались в больнице. Мы – потому, что оставить его одного не мог. Практически глухой, отторгающий этот уже непонятный и пугающий его мир, отец замыкался в себе и не шёл на контакт ни с медсёстрами, ни с врачами. А тем, некогда было заниматься «капризным» больным. В общем, я знаком не понаслышке о проблемах отечественного государственного здравоохранения регионального розлива.
Что же касается частных врачей…
За день до маминой смерти, в совершенном отчаянии от приговора эскулапов, я позвонил в частный кабинет кандидату наук, которая консультировала меня с моими болячками за немалые деньги. Так получилось, что в последнее посещение я не додал тысячу рублей моей vis-a-vis – у той не было размена. С хлопотами вокруг болящей, я не мог сразу вернуть долг, но, всё же позвонил, говорливой и милой даме, чтобы спросить её, как продлить, пусть на немного, жизнь моей мамочке. Не дав мне открыть рта, она напомнила о долге и сообщила, что не обязана бесплатно консультировать…
Я принёс ей деньги сразу после маминых похорон. Ухоженная, вкусно пахнущая женщина кокетливо спросила, как мама? Только легкая тень пробежала по её лицу, когда она услышала ответ.
Бог с ней…
Нам же всё равно пришлось воспользоваться услугами частных клиник, благо у папы была хорошая пенсия, да и помощь дочек позволяла пару раз в год подлечивать там обоих родителей, а после смерти мамы и одного отца. Врачи, как и везде в крупных медцентрах там неплохие, более комфортные условия пребывания и питание несоизмеримо лучше. За что, собственно платятся немалые деньги.
Ухаживать за больным человеком, – это профессия. Теперь я это понимаю. Колоссальный круглосуточный труд. Самое страшное, что я мог сделать - я начал жалеть себя. За что мне всё это? Ну, как же: лето, праздник, походы на яхтах на Взморье, базы отдыха, русская баня, шашлыки и вино, песни под гитару у костра – и всё без меня.
Без меня!
Так любящего эту жизнь.
Так желающего её.
Ранней весной, после того как прошли сороковины после кончины мамы, мы с отцом отправились в санаторий, где я пытался хоть как-то отвлечь его и подлечить. Это был первый опыт совместного проживания.
Больной человек угнетается своей болезнью. От этого портится его характер: всегда благодарный, смиренный и лояльный к людям отец стал колючим, скрипучим и нетерпимым ко всему на свете. Часто его раздражение и язвительность становились невыносимыми. Я не знал его таким. И тогда сам позволял себе колкости. Иногда выяснения отношений достигали высокого градуса. Как мама справлялась с ним? Справедливости ради скажу, что отец почти никогда не являлся инициатором семейных разборок.
Вообще же, последние годы жизни с мамой были прожиты плохо. Родители часто ссорились. От немощей конечно. Приходилось мирить их. И дело дошло до того, что в середине одиннадцатого года нам с женой пришлось перевезти родителей к себе, нельзя было оставлять их один на один. Благо наши условия жизни позволяли. Им выделили большую светлую комнату с маленьким, но отдельным санузлом и широкой, тёплой лоджией. Папа, уставший от болезненного состояния мамы и скандалов очень хотел жить вместе с нами, мама наоборот – старый как этот мир «конфликт двух хозяек».
Не могу сказать, что прежде у меня с отцом была сильная духовная связь. Конечно, он всегда был моим кумиром - офицер, полковник, защитник, фронтовик. Пример для подражания. И у меня всегда было чувство благодарности к нему – за счастливое детство и Бог ещё знает за что… Но иногда я не понимал его. Его поступков, мотивации. Иногда даже не узнавал его, таким он становился чужим, что конечно не добавляло теплоты в отношениях. Как-то, через несколько месяцев после смерти мамы, он вдруг попросил убрать её фотографию из комнаты. Что-то никак не мог простить ей там, в прошлом. Несколько раз он пытался заговорить со мной на эту тему, но я отказывался его слушать.
О покойных – только хорошее или ничего.
А ведь это мучило его. И если б только это…
Иногда он просил меня посидеть с ним. Обсудить новости. Но, обсудить (покричать в ухо) не очень хотелось. И тогда я брал его за руку и мы долго сидели молча, бездумно глядя на мельтешащий событиями телевизионный экран. Сколько бы раз я не заходил к нему, ночью или днём, я всегда незаметно осенял его крестным знамением и старался прикоснуться к нему – губами или руками. Старики ведь как дети, тактильные контакты так важны для них. Это поддержка, а иногда и опора в жизни. И потом, его, одинокого, мне было жалко до слёз…
На излёте лет, он стал религиозен и много молился, что я, нашедший спасение в Боге, всячески поддерживал. Наверное это и начало сближать нас по настоящему. Но как общаться о «тонких материях» если приходится всё время кричать. К глухоте он своей привык и хороший импортный слуховой аппарат, всячески рекламируемый мной, после нескольких проб был заброшен в угол.
Что там говорить, я и сам комплексую перед современной техникой.
Переживая, что отец потеряет связь с миром я купил ему радионаушники, чтобы не путаясь в проводах, мог комфортно смотреть телевизор. Это угробило его слух окончательно. Были ещё книги. За пару лет папа перечитал всю мою, не малую, библиотеку и обладая хорошей памятью, анализировал и чётко формулировал свои мысли.
Из чего состоит жизнь девяностолетнего человека.
В основном, из страхов.
То, о чём мы, молодые и не очень, практически не заморачиваемся и делаем почти автоматически - для старика целая проблема. Например, встать с утра и поменять одноразовые трусики на нормальные. Или одеть компрессионные гольфы. Я мерил давление отца после этой процедуры – оно зашкаливало. С меня самого семь потов сошло, пока я их не натянул на его ноги. И это нужно было делать каждое утро, ведь без них каюк! При варикозе и тромбозе нижние конечности становятся слоновьими и ходить невозможно. Тогда нужно систематически утром и вечером мазать ножки различными гелями и конечно, пить таблетки. Вообще, тема таблеток отдельная тема. Как найти здоровый их баланс в безумном стремлении к употреблению? Ведь «оно лечит, оно же и калечит». А лекарствами были заставлены оба подоконника их комнаты и каждый визит специалиста (приходилось частенько приглашать врачей) только умножали их количество...
А соблюдение элементарной гигиены? Почистить зубы, например. Или побриться. Были дни, когда самостоятельно он уже не мог совершать привычные действия и я просто держал папу над раковиной, чтобы он смог всё правильно сделать. Он же офицер. Всегда чистый, опрятный и вкусно пахнущий. А когда ноги отказали, я привозил его умываться – он настаивал, - на инвалидной коляске. Как мы «вползали» с ним в крохотный туалет – один Бог знает.
Банальная помывка для старого человека – целое событие. После того как я чуть не спровоцировал папино падение в ванной до меня дошло, что в медтехнике можно купить специальный стул для омовения – замечательное инженерное произведение человеческого гения.
И дело пошло на лад.
И мыть отца следовало специальными гелями и шампунями увлажняющими стариковскую сухую кожу. Иначе жуткие расчёсы по всему телу и тогда простыни, и наволочка покрывались пятнами крови. Нужно было обязательно обрабатывать кремами пальцы и подстригать ногти, особенно на ногах – оттуда могла прийти беда!
А сходить в туалет. Ну, просто в туалет! Мало того, что он мог это делать только каждый третий день и весь календарь был расписан по датам. Это был ещё и целый ритуал по приёму многочисленных слабительных.
Которые не всегда помогали.
И тогда нужно было делать клизмы, после чего можно было и «не добежать» до цели… И тогда приходилось чистить и мыть и его, и ковер, и пол. Всё это так физически, и главное – морально, выматывало его, что после «процедуры» он лежал несколько часов, приходя в себя. В этот день мы даже не гуляли. Стало немного легче, когда купили специальное кресло-туалет – опять, ура человеческому гению!
Вот о гулянье. Только «на ходу» и понимаешь какой немощный стал твой родитель. Несмотря на палочку с одной стороны и мою поддержку, с другой стороны отца швыряло при ходьбе в разные стороны, как при хорошем шторме. А то и просто нога проваливалась. Походка стала шаркающая и выматывающе - медленной. А в душе-то всё кипит, всё бежит – и то надо сделать, и это успеть…
Ещё мы постоянно ругались с ним из-за того, что не выпускаю его гулять одного. А как отпускать, если он падает! То, что он падает – отец никогда не признавался. И только по ссадинам и багровым синякам на теле, и можно было догадаться. Я видел дважды последствия падений, но этого хватило для продолжительной моей паранойи: звуковых галлюцинаций. Сколько раз днём, находясь в другой комнате и, особенно, ночью в спальне, я внезапно просыпался и, вскакивая с постели, мчался к нему, потому что отчётливо слышал этот страшный звук разбиваемый об пол головы.
Его ни с чем не спутаешь!
Первый раз я оставил его посидеть на скамейке возле дома, а он пошёл в магазин и накупил не нужных каких-то продуктов. Поднимая по лестнице эти клятые продукты, - они и перетянули его назад, - он с высоты трёх ступеней грохнулся затылком на асфальт. Я работал за компьютером и ничего не слышал, но вдруг, какая-то сила подбросила меня и, ничего ещё не соображая, помчался на улицу, благо живем на первом этаже. Отец лежал без сознания в луже крови. Как назло во дворе никого, и только случайный прохожий помог донести папу до постели. К счастью, рана была неглубокая, «скорая» скоро обработала рану. А дело всё в том, что папа в магазине выпил бутылочку пива. Любил он крепкое - «Охотник», оно и довело его до греха.
Второй раз, зимой, после скандала – я опять его не отпускал одного, - он, назло мне, оделся и направился гулять во двор. И спускаясь по подъездной лестнице зацепился ногой за ковер и полетел лбом прямо на каменный бордюр рекреации. Щель в голове образовалась внушительной и крови натекло... К слову, - вот, что значит танкист. Мне, чтобы «склеить ласты» хватило бы и первого случая.
Тем не менее мы продолжали вместе гулять: если шли зимой, то побродить по льду Приволжского Затона, а летом, на Волгу, - благо она тоже рядом. Сам страстный удильщик, папа любил смотреть, как ловят рыбу его коллеги по незатейливому этому промыслу. Несколько раз собирались порыбачить и сами, но где там… Когда ноги стали плохо держать я купил ему инвалидную коляску. Дорогой и прекрасный аппарат китайского заводского производства был почти бесполезен на наших дорогах. Но мы на такси доезжали до набережной Волги и там, на ровненьком, отрывались по полной!
Иногда на него наваливалась черная депрессуха, такая чёрная, что даже молитвы не помогали. И тогда я его жёстко мотивировал. У тебя три причины, - говорил я, - чтобы раньше времени не представиться. Первая. Дождаться и отметить 9 мая. Вторая. Дожить до Дня рождения 16 сентября. Третья. Познакомиться с правнуками.
Конечно главный его праздник был День Победы. И если б не ажитация, вокруг этого дня: кому пригласительный на приём губернатору, кому на парад, кому на концерт, - с ветеранскими предынфарктными переживаниями до трясучки рук и ног - какой бы замечательный был праздник! Я перестал его водить на главную площадь города на гостевую трибуну, после того, как несколько лет назад оцепление не пропустило (!) нас на парад. Мордатый розовощёкий лейтенант праздничным дискантом пропел-прокричал: товарищ полковник – пожалуйста, проходите, а вам нельзя. Я же сопровождающий, посмотрите сколько ему лет? Нет, нет, приказ…
А сколько здоровья мы сберегли батьке, когда вывозили его на природу, на базу отдыха. И там смотрели московский парад! Иногда снимали домик на два дня и папа на зорьке рыбачил с дебаркадера. Потом просыпалась внучка с зятем и, - как тяжёлая артиллерия подтягивались к деду. Днём обе дочери с женой варили уху, накрывали огромный стол, приезжали друзья. Вечером у костра были обязательные посиделки под гитару до поздней ночи. Иногда, на юбилейные даты мы снимали целый банкетный зал и начиналось незабываемое радостно-грустное застолье. С песнями. И слезами.
Как хорошо, покойно было всем.
Вообще, и маму, и папу вывозить отдыхать на природу мы стали лет десять назад, по нескольку раз в год, как правило в тёплое время. Они так тосковали по своей старой, давно проданной даче… И, поскольку друзей-приятелей своих они оставили по старому месту жительства, то все мои друзья как-то незаметно приняли родителей в свою кампанию. Когда мамы не стало мы единогласно присвоили отцу почётное и пожизненное звание «дед полка». В мае семнадцатого, словно предчувствуя грядущие папины немощи, мы с женой упросили надеть мундир с орденами и медалями. Как он блестяще выглядел. Орел! Даже рюмочку опрокинули с ним. И не одну…
Жизнь «вдвоем» не простое испытание. Когда жена была рядом о многих вопросах «бытия» я не имел представления. Хотя хозяйством занимался. Теперь, когда она была в Москве, с внуками, всё стало по-другому. К организации быта – стиркам, уборкам, глажкам я быстро привык.
Но только не к мытью посуды!
Что касается еды, то готовлю я с юности, это моё вкусное хобби. Но, как я скоро понял папе нельзя есть всё подряд. И, иногда, самое вкусное - для него очень вредное. Ни с того, ни с сего начинали сильно болеть кости. Потом на больном месте вырастала шишка и начиналось нагноение – с температурой и, как мне объяснили врачи, с возможной последующей ампутацией больной конечности.
Я был в трансе!
Всё это выделывала мочевая кислота, отток которой у отца был нарушен. Чтобы держать её в «узде» достаточно постоянно принимать таблетки, но снять нестерпимые острые боли можно было лекарствами, которые практически невозможно достать в отечестве нашем. Спасибо старшему зятю, спасая деда, привозил их из Германии.
Особенно страшными были ночные приступы папиной болезни. Сколько их было? В первое моё «сидение» - за два месяца шесть раз. По началу, я вызывал «скорую» и нас с отцом везли на окраину нашего города, в приснопамятную дежурную Кировскую больницу.
Дом скорби.
После того, как батю, (как ветерана войны) положили в отдельную палату, рядом с привязанным к койке наркоманом, который всю ночь бился и рвался «разобраться» со всем миром, я перестал пользоваться государственными больницами и ветеранскими «привилегиями».
В другой раз на вызов скорой помощи приехала какая-то бабища в неопрятном, мятом халате и оглядев отцовские «хоромы» ядовито заметила, «дед твой при таких условиях дотянет и до ста лет!» А затем вкатала папе пять кубиков какого-то зелья таким варварским способом, что огромная шишка на ягодичке, (а там «кожа да кости»), не смотря на все организованные мной процедуры – не проходила все два года, до самой его кончины.
Тогда я стал делать уколы сам, благо что уже лет десять «тренировался» на собаке и жене.
У отца был неоперабельный камушек в желчном печёночном протоке, который из-за погрешностей в пище (я же не диетолог, готовил как мог) начинал спонтанно двигаться и перекрывать проток. И тогда папа желтел и начиналась чудовищная лихорадка – резкий подъём температуры. Невозможно душными летними ночами отец молил меня укрыть его потеплее. Всем чем возможно. Его трясло так, что жутко клацали стальные, вставленные после войны зубы. Позже понял, если на этом этапе пролопушить и во-время не сделать укол но-шпы и анальгина, начнутся нестерпимые боли в животе и рвота. Если уколы были сделаны во-время отец покрывался холодным потом и впадал в беспамятство. Нужно было его переодевать в сухое, менять промокшие простыни. Ворочать тяжёлого папу по кровати я ещё мог, а вот сажать и переодевать! От отчаяния и непосильных физических усилий хотелось выть… У ветерана моего ещё и аденома предстательной железы и надо было регулярно поднимать его в туалет. Однажды он обмочил всю постель: как же я ругался на него бедного. Ругался и плакал.
Ну, где же Евгений твои главные христианские добродетели – смирение и терпение?
Выходит ты о них только слышал?
Когда отца немного отпускало начинался другой этап приступа: у него от уколов начинало падать давление и он мог умереть. Тогда нужно было его поднимать. Но как? Папа ведь превращался в овощь…
Бог миловал.
Чтобы папа в таком состоянии не упал и не разбился по дороге в туалет, я оборудовал «нужное» место в полуметре от кровати, между шкафом и комодом. Первое время пришлось учиться спать «коротким сном» и вскакивать на любой шорох в отцовой спальне, чтобы успеть добежать к нему и поддержать над ведром, чтобы не упал. За ночь – четыре, пять раз. И вылить всю дрянь, чтобы не воняло. И помыть ведро Доместосом. Я даже приобрёл видеоняню – чудо техники фирмы «Моторолла»: два аппарата работают в радиусе 30 метров друг от друга. Один с видеокамерой, установил у его кровати, другой с небольшим экраном, поставил у себя на тумбочке. Как я думал: допустим, зашевелился отец в постели, - я смотрю в полглаза, если тревога настоящая, - бегу, если нет, - дрыхну дальше.
Но!
Экран оказался слишком маленький, а у меня очки плюс 7. Ни фига не вижу! Так что, пока проснусь, пока очки одену, пока разгляжу – поздно уже и бежать! По началу было тяжело: от недосыпу стало болеть сердце и дёргаться тиком веки. Досыпал урывками днём. Потом, постепенно привык. Конечно, нервы сдавали, начинал среди ночи орать глухому и бестолковому со сна отцу моему сильнее чем нужно. Что думали соседи обо мне, слушая этот ор? В противовес мне, чумному, отец всегда вставал утром в замечательном настроении, лучезарно улыбаясь и ничего не помнил. Блаженный
Я не жалел его? Жалел! Но ещё больше жалел себя… Но никогда, даже в самые тяжёлые минуты не желал ему смерти и своего «освобождения».
Матерился и молился.
«Господи, помоги! Господи, не оставь меня сиротой! Но на всё воля святая твоя…». И акафист св. Пантелеймону много раз. И ещё. Слава Богу, в «скорой помощи», на телефоне, появился круглосуточный врач консультирующий по любому поводу. Да и мир – не без добрых людей: скоро мне начали помогать словом и делом замечательный врач и настоящий православный человек, - заведующая терапевтическим отделением Газпромовской больницы. И еще один врач-хирург из областной Александро-Мариинской больницы. Оба, кстати, доктора наук. А молоденький хирург из онкологии, который приезжал к нам по моему звонку «за тридевять земель» посреди ночи? Сколько они сделали для папы, - дай Бог им здоровья и счастья!
Только я научился справляться с собой и смог вытаскивать папу из небытия как на меня обрушились новые напасти.
Посерьезнее.
Так вот, только-только я начал смирять себя, и привыкать к жизни без «праздника», как тут же завопил-заверещал клятый скайп и из экрана монитора компьютера друзья мои уже из другого, средиземноморского мира, манят меня, взывают: дружище, ты где? И пытаются делать скорбные лица, соболезнуя моему затворничеству, но не получается у паразитов! Сзади фоном Адриатическое море, солнце и другие прелести на пляже, и такая во весь экран синь неба и воды, аж на душе фиолетово… Или жена из столицы звонит – и вроде бы жалеет, сострадает, но, как нарочно, почти всё время в интерьерах ресторации или домашних дочкиных застолий. В общем, тошнотворная отрава зависти накрывала меня не раз.
Сколько раз я задавал себе вопрос, почему Господь так милостлив ко мне, а я так слаб. Почему я отвечаю на Его любовь только грехами и не могу ничего изменить? Как будто бы есть какая-то граница, которую не могу переступить и «прорваться» к Нему…
Я верующий человек. Стараюсь жить по вере… Тем не менее, постоянно грешил и грешу! Как директор Православной гимназии я много рассуждал о роли христианства в формировании духовного мира человека, особенно педагога и воспитателя нашей гимназии. Упоительно повествовал на родительских собраниях о христианских добродетелях. Вместе с батюшкой пытался сформировать единую христианскую общину – островок спасения в безумном нашем мире.
И мне внимали!
Ещё как…
Чего-чего, а говорить, убеждать, я умею.
И, вроде бы всё правильно, и вроде бы всё верно…
Но!
Как-то моё собственное радостное состояние неофитства и удивление первооткрывателя евангельских истин постепенно стало тускнеть и вянуть. Молитва всё больше становилась формальной. Стал раздражённым и злым. Сквернословил. Нетерпим стал, прежде всего к родным и близким. Даже к собаке, которая изводила меня сыплющейся шерстью и заставляла ежедневно пылесосить большую квартиру и много убираться - стал просто жесток.
Она-то причём?
И что со мной? Господь так долго терпел моё фарисейство, что решил подвинуть меня от многих слов к делу…