Буквы на экране одна за другой выпрыгивали из-под курсора и складывались в стройные ряды текстового полотна. Это выглядело настолько упорядоченным, что напоминало Альберту процесс возведения стены. Казалось, кто-то невидимый хочет выложить из знаков и символов ровную кирпичную кладку. Но ровной не получалось. Неожиданно в текстовый массив вторгались диалоги или пробелы между абзацами или, не дай бог, строчки из междометий, и выложенная кладка рушилась, зияя провалом.
Альберт смотрел на эти изъяны и думал, что так же происходит и с его романом. Местами он рушился и провисал, и приходилось всё время чинить и залатывать, находя в обрывках мыслей и образов то, что могло бы сойти за достойную заплату. Но он всегда знал, что мастерски с этим справится — устранит прореху — он всегда справлялся — всю свою долгую писательскую жизнь. Одолеет это и сейчас — перед самым Переходом — в своём последнем прощальном романе.
Альберт набрал на клавиатуре слово из четырёх букв: «Вики». На экране имя жены одиноко встало в начале абзаца. Он нервно нажал на клавишу переноса строки и снова впечатал имя супруги, затем повторил это ещё и ещё раз.
Вики
Вики
Вики
Вики
На мониторе слова выстроились в одинокий ровный столбик и снова разрушили кирпичную кладку текстового полотна. Писатель облегчённо вздохнул, он знал, что жена всё правильно поймёт, когда прочитает это. Она догадается, что именно хочет разрушить её муж. Догадается и сделает правильные выводы. Он поставил точку. Переход должен был состояться сегодня.
***
За окном палаты шёл моросящий дождь, какой может идти только осенью. Стекло затянуло рябью мелких капель. На фоне сумрачного неба они бы выглядели особенно грустно и уныло, если бы изредка извне их не подсвечивали фары пролетающих мимо аэромобилей. В такой момент окно преображалось — капли, впуская в себя свет и обретая объём, играли всеми цветами радуги. И неожиданно начинало казаться, что это не просто вода, а мелкая россыпь бриллиантов — блистательных, дорогих, манящих, — с совершенно другим настроением, не таким, как у дождика за окном. Но волшебство исчезало сразу же, как только транспорт уносился прочь. И палата вновь погружалась в осеннее настроение — с хандрой, меланхолией и осознанием, что это надолго.
Вики пребывала в унынии. Она наблюдала, как доктор проделывает манипуляции с её престарелым мужем и её настораживало настроение супруга, которое за последнее время сильно изменилось. Ещё недавно, до написания своего романа, Альберт пребывал в подавленном состоянии. Его одолевала тоска и депрессия. Муж часто жаловался, что нет больше таких ощущений, которые могли бы его вдохновить и порадовать. За годы всех своих предыдущих жизней — от Перехода к Переходу, — он испытал и перепробовал абсолютно всё, что только можно испытать и перепробовать. И теперь совсем не понимал, каким ещё способом можно наполнить себя новыми впечатлениями.
Но сейчас Вики волновало не это. К этим его стенаниям она давно привыкла. Сейчас её пугало, что состояние Альберта с недавних пор резко изменилось. Его потухшие глаза снова загорелись, бледность лица уступила место здоровому румянцу, а походка стала пружинистой и упругой. Он с удовольствием завтракал по утрам — ел много, иногда готовил сам, перестал заправлять себя галлонами кофе и беспрерывно курить, и даже снова стал напевать в душе.
Но самое главное, он нашёл вдохновение для своего романа. Он писал много, плодотворно и даже вовремя ложился спать, а не просиживал, как раньше, ночи напролёт в безуспешных поисках подходящих слов и образов. У него получалось абсолютно всё, и он чувствовал себя вполне довольным. И это настораживало Вики, потому что видимых причин для объяснения происходящего не было.
— У вас потрясающее настроение! — воскликнул врач, меняя Альберту капельницу. Доктор снял с высокой трёхногой стойки пустой стеклянный флакон и установил новый — с чуть розоватой жидкостью. Раствор булькнул и лекарство по капле начало перемещаться в «систему». — Я давно вас не видел в таком приподнятом состоянии духа! Так держать! Какой это ваш по счёту Переход? — спросил он и участливо укрыл одеялом руку писателя.
— Пятый! Это пятый его Переход, — воскликнула Вики. Она сидела на самом краешке кресла рядом с кроватью, напряжённо вытянув спину и кусая губы. Наспех уложенная чёлка постоянно лезла ей в глаза и Вики время от времени нервно заправляла её за ухо. Её молодое лицо омрачала хмурая беспокойная морщинка между бровей. — Мне кажется, что он волнуется. Он так возбуждён! — нервно произнесла она.
— Я не волнуюсь. — Альберт ободряюще улыбнулся жене и накрыл свободной от капельницы рукой её ладошки. От этого его жеста выражение её лица просветлело, тело слегка обмякло, и она откинулась на спинку кресла. Альберт решил перевести тему и обратился к доктору:
— Скажите, любезный, а как это работает? Столько раз пользовался процедурой перехода и ни разу не интересовался, как это устроено. В чём, собственно, суть? — Он кончиком языка облизал сухие обветренные от вновь обретённых морских прогулок губы. Его дряблый рот на мгновение вытянулся в напряжённый овал, а затем снова уголками повис вниз.
— Как это работает? — переспросил доктор. — Хм… Забавно, что это никого не интересует в самом начале. По первости всех интересует только результат, — ответил он и, вскрыв ампулу, набрал в шприц лекарство. В помещении запахло очень раздражающе и отталкивающе — как будто смешали амбре морского прибоя с чем-то очень неестественным — напоминающим запах ацетона или формалина.
Вики выдернула ладошку из-под руки мужа и инстинктивно зажала нос. Доктор, проследив за её жестом, положил вскрытую ампулу в небольшой прямоугольный контейнер и герметично его закрыл. Сквозь его прозрачную стенку было видно, как внутри ампула треснула и через секунду истёрлась в порошок. Врач нажал кнопку на пульте и включил систему вентиляции, которая, мягко загудев, рассеяла остатки неприятного запаха.
— Так сильно пахнет наше с вами главное лекарство, — прокомментировал он. — Это генный код медузы Turritopsis Nutricula. Это она живёт вечно, вернее, когда приходит время погибать, она превращается в полип и путём почкования снова рождается. Отвечающий за это ген мы и подсаживаем в человеческую ДНК. И теперь люди тоже могут начать всё сначала. — Врач подошёл к Альберту и, закатав рукав его пижамы, вколол препарат в его предплечье. Писатель поморщился. — Но как вы по опыту уже хорошо знаете, — продолжил он, — начинать всё сначала человеку приходится с младенческого возраста. Правда и созревание идёт быстро — примерно за год. — Доктор улыбнулся и, отвернувшись, начал собирать на столе прозрачные пластиковые пластины с историей пациента. Сложив их в стопку, он сжал их между пальцами, отчего они завибрировали и свернулись в маленький аккуратный кубик. Врач подошёл к стене и, проведя по ней гранью куба, утопил его в крохотной ячейке. — Вы можете сказать друг другу слова напутствия, — обратился он к своим пациентам, его рот снова тронула улыбка, но в этот раз совершенно дежурная. — Я вас оставлю. — Он развернулся на пятках и вышел из кабинета.
— Увидимся через год, — тихо произнесла Вики. — Вернее, увидимся-то мы раньше, но по-настоящему узнать и вспомнить меня ты сможешь только через год, когда достигнешь зрелости. — Она грустно улыбнулась. — Имей в виду, я буду злой воспитательницей и буду шлёпать тебя по попе, пока ты будешь расти. — Она зарылась лицом в его пижаму. — Что-что, а пахнуть ты будешь также даже поначалу, — её голос слегка дрогнул.
— Младенцы пахнут по-другому. — Альберт усмехнулся и провёл иссушенной ладонью по её блестящим волосам. — Прочитай мой роман. Это важно для меня. Это мой самый лучший роман. — Он поцеловал её в макушку. — Я нашёл для него самое мощное вдохновение, — он опустил глаза.
— Ты меня пугаешь! — воскликнула Вики и отстранилась.
— Ты сильная, ты справишься… и поймёшь меня, — неопределённо ответил он.
***
Старинное здание суда возвышалось в конце улицы. К его входу вела широкая парадная лестница с балясинами перил по краям. Её мраморные ступеньки облепили зеваки и журналисты. Кто-то, подстелив под себя пластиковую пластину раскладывающейся газеты, уселся на приступок и отрешённо жевал бутерброд. Кто-то, умело орудуя дистанционным управлением, запускал парить вокруг себя в воздухе фото- и видеокамеры. Некоторые беседовали, другие молчаливо и напряжённо всматривались вдаль, выискивая глазами среди прохожих ту самую жертву.
Народа было много и Вики подумала, что плотно усеянная людьми лестница напоминает ей неправильной формы консервную банку с кишащими в ней червями. Такую когда-то они с Альбертом брали с собой на рыбалку, может, в прошлой жизни, а, может, в позапрошлой, когда ещё была популярна естественная ловля рыбы. Всё это было так давно, а вот ассоциация прочно засела в голове. И тут она с ужасом подумала, что недаром неожиданно вспомнила про рыбалку, потому что сейчас сама являлась той, которую все хотели поймать.
— Вики! Где же вы ходите? — рядом с ней притормозил серо-голубой аэромобиль. Он парил в воздухе в нескольких сантиметрах от земли. Из приоткрытого окна выглядывало взволнованное лицо её адвоката. Верхние пуговицы его рубашки были расстёгнуты, отчего на груди можно было разглядеть короткие тёмные волоски. Из-за обильно выступившего пота они прилипли к телу. — Я вас обыскался! — воскликнул он и нажал кнопку на спинке переднего сиденья. Дверь аэромобиля плавно поднялась вверх. Изнутри пахнуло кожей обивки и дорогим одеколоном. — Садитесь скорее! — Он сгрёб в охапку валяющийся на сиденье пиджак и скомканный галстук и отодвинулся вглубь.
— Я вас ждала и не выдержала, — пролепетала девушка. — У меня сдали нервы! — Она уселась в машину, и низко наклонив голову, обхватила её руками. Её волосы были гладко зачёсаны и собраны в пучок. В ушах маленькие, но дорогие серёжки, камешки которых имитировали зрачки хозяйки, способные смотреть в ту же сторону, что и обладательница украшения. На запястье часы известной марки с браслетом, по форме напоминающим мелкую живую змею. Чтобы узнать время, нужно было окинуть рептилию взглядом и в её распахнутых глазах отображались цифры электронного табло.
Такие аксессуары девушка выбрала умышленно. Этого требовал адвокат. Своим видом ответчица должна была показать, что ценит все атрибуты, которые являются важными в обществе, членом которого она является.
Вики с волнением посмотрела на юриста и нервно воскликнула:
— У меня просто не выдерживают нервы, вы это понимаете? — не получив ответа, она снова низко наклонила голову и судорожно окинула взглядом пол — там, как назло, валялись брошенная адвокатом пустая банка из-под кока-колы и смятая бумажная листовка с большим цветастым заголовком «Сенсация! Жена убила своего недоразвитого мужа!» Девушка, как от удара, охнула и спрятала лицо в ладошках.
— Вики, успокойтесь! О господи! — Адвокат заёрзал на сиденье. — Нам сначала нужно хотя бы попасть в зал суда. Возьмите себя в руки! — Он порылся во внутреннем кармане валяющегося рядом пиджака и выудил оттуда маленький флакон с узким заострённым горлышком. — Вот возьмите. — Он протянул ёмкость подзащитной.
Вики дрожащей рукой взяла флакон и прыснула содержимое себе в ноздрю. Зрачки её резко сузились, взгляд остекленел, отчего лицо приняло отрешённый вид.
— Так-то лучше! — Спутник окинул её удовлетворённым взглядом. — Мы пройдём через другой вход, — сказал он. — Зайдём со стоянки на крыше. Хотя это запрещено, но сегодня у меня есть полномочия. — Он запустил на спинке переднего сиденья навигатор и пальцем выбрал пункт назначения. Аэромобиль отозвался мелодичным сигналом и, резко набрав высоту, помчался к зданию суда.
***
Судья смотрел равнодушно и холодно. Он беспрерывно поправлял очки на носу, в которых были вставлены толстые линзы с большими диоптриями. Было понятно, что у него плохое зрение. Он мог бы в любой момент исправить его лазерной коррекцией, но обычно к такому методу никто не прибегал. В моду давно вошли естественные человеческие слабости и изъяны, и многие, наоборот, берегли их и старались выставить напоказ. Видимо, главный правозащитник тоже следил за модой.
— Вики Ковальски, вы можете пояснить суду мотив своих действий? — Судья посмотрел на ответчицу равнодушным взглядом. — Почему вы не обеспечили своему мужу — Альберту Ковальски, должных условий, чтобы по достижению своего полового созревания он смог осознать себя старой личностью и всё вспомнить. — Юрист зевнул, прикрыв рот пухлой ладошкой. Пальцы на ней были похожи на перетянутые бечёвкой колбаски, и сам судья весь лоснился от жира. Ещё неделю назад на предварительном слушании он выглядел худощаво и поджаро, но сегодня был в теле. Видимо, подсел на популярную нынче игру с резким изменением веса. — В результате ваших действий, — продолжил он, — ваш супруг не смог вообще осознать себя вменяемым человеком. Его мозг сейчас находится на уровне развития младенца и теперь это не подлежит никакой коррекции. Вы понимаете, что подвергли мужа аннигиляции? В таком состоянии он достигнет старости и умрёт естественной смертью, потому что продлить его жизнь будет невозможно! — Судья устало взглянул на ответчицу, выражение его лица приняло откровенно скучающее выражение. Но в следующий момент он резко встрепенулся, так как сквозь цветной витраж окна в помещение пробились солнечные лучи. Они осветили стол, за которым восседала судейская коллегия, и главный правозащитник с удовольствием отметил про себя, что линзы в его очках, отреагировав на яркий свет, перекрасились в тёмный цвет, и теперь напоминали солнцезащитные, как было популярно пару веков назад. «Какая забавная новинка, — подумал он. — Но жалко, что уже завтра надоест».
Изменение цвета очков — единственное, что сейчас интересовало его в зале суда. На остальное ему было откровенно наплевать. Он «варился» в юриспруденции уже несколько столетий и повидал всякое, что только можно повидать в этой сфере. И от всего смертельно устал. Но ничего другого он не умел и, самое главное, не хотел уметь. Его талант раскрывался только в юриспруденции и он, как мог, его реализовывал. Он честно пытался пробовать себя в других отраслях, но все эти попытки были безуспешными. Другие сферы деятельности ему давались тяжело или были неинтересны, а от своей он смертельно устал. Он страшно скучал и пытался разнообразить жизнь разными модными новинками.
Вчера его друг из соседнего департамента — Йозеф, решил попробовать отрезать себе ногу — чтобы побыть калекой. Вот это было что-то новенькое! Забавное развлечение! Всё равно потом можно пришить себе конечность обратно. Но каковы ощущения? Солнцезащитные очки судьи не шли с этим развлечением ни в какое сравнение.
«Как же всё надоело, — в очередной раз подумал правозащитник. — И что прикажешь делать с этой ненормальной девицей? Может, записать её в сумасшедшие? Девчонка даже сама не знает, какой популярностью будет пользоваться. Настоящая сумасшедшая! Да она прославится», — он снова устало взглянул на неё.
— Так что же? Вики… э-э-э… — Он посмотрел в пластиковую пластину протокола. — Ковальски, — прочитал он её фамилию. — По сути вы загубили ребёнка и целую человеческую жизнь.
— Он этого хотел, — тихо произнесла Вики. — Альберт этого хотел! Он написал последний роман, в котором иносказательно попросил меня разрушить его жизнь и наконец с ней покончить.
— Почему? — В глазах судьи впервые промелькнуло любопытство. — Почему он вдруг решил покончить с такой успешной обеспеченной жизнью в таком процветающем обществе?
— Потому что он исчерпал себя, а ничего другого делать не умел и не хотел. Он был писателем несколько жизней подряд и иссяк. Его больше ничего не радовало и не вдохновляло… — Она замолчала, к её горлу подступил комок, она с тоской посмотрела на змею на своём запястье и поморщилась. — Он испытал абсолютно всё! — её голос задрожал. — Он перебрал в жизни все возможные ощущения. Поэтому решил испытать последнее, чего никогда не испытывал — смерть. — Она резко зажмурилась, понимая, что может сейчас заплакать.
Глаза судьи забегали, он быстро опустил взгляд и сделал вид, что внимательно изучает дело. Пульс его участился, он заволновался и почувствовал, что начинает потеть под плотной мантией. Он посчитал про себя до пяти. Надо успокоиться! Да, необходимо срочно успокоиться! И точно надо будет попробовать отрезать себе ногу, как Йозеф, или руку… да чёрт возьми, что угодно! Иначе, он тоже попросит жену проделать с собой нечто подобное. Боже! Испытать окончательную смерть! Каковы ощущения!