Марк Лициний Красс – несостоявшийся властелин античного мира. А ведь все начиналось так многообещающе!..
Римский консул Марк Красс считался одним из богатейших людей своего времени.
Об этом говорило и его прозвище – Богач.
По оценке журнала “Forbes”, состояние Красса, добытое всеми правдами и неправдами, в пересчете на современную валюту было эквивалентно сумме порядка 170 млрд. долларов!
“Блеск его многочисленных добродетелей омрачается лишь одним пороком – жаждой наживы”, - свидетельствовал Плутарх. И тут же уточнял: “А я думаю, что этот порок, взяв верх над остальными его пороками, сделал их лишь менее заметными”.
С некоторых пор мечты Красса – победителя Спартака устремились к воинской славе, почестям, триумфам и неограниченной власти.
Когда в 56г. до н.э. в результате раздела сфер влияния между ним, Помпеем Великим и Юлием Цезарем Крассу досталась в наместничество процветающая провинция Сирия, он решил, что пришла пора действовать…
Незадолго до своего отъезда в Сирию, Красс посетил Лукулла, другого легендарного римского богача, умножившего свое состояние в ходе успешной военной кампании против понтийского царя Митридата.
Как лишь немногие, Лукулл слыл знатоком Малой Азии.
В свое время Красс оказал ему поддержку, и сейчас рассчитывал на отзывчивость собеседника.
Ужинали вдвоем. Рядом не было даже слуг. Прогнали и красивых рабынь. Так пожелал Красс, у которого к Лукуллу был важный разговор.
“Как лучше подготовиться к большой войне с Востоком?” – прозвучал, наконец, первый вопрос.
“ Ты, видимо, подразумеваешь Парфию? – уточнил проницательный Лукулл и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Бойся их лучников. Парфянские стрелки не столь метки, как скифы, но берут числом. Передвигаются они на конях и быстро меняют позицию. Становясь лагерем в незнакомой местности, старайся обезопасить от них свои фланги и тыл”.
“Верно ли, что парфянские вожди непрерывно враждуют между собой?” – Красс пригубил чашу с вином.
“Не переоценивай эти слухи, - покачал головой Лукулл. – В случае опасности, грозящей извне, их вожди способны забыть распри и объединиться”.
Долго еще в тот вечер беседовали с глазу на глаз хозяин роскошной виллы и его именитый гость.
Напоследок Лукулл сказал, глядя консулу в глаза:
“Главная опасность для того, кто хочет покорить Парфию, - это позволить себе увлечься погоней за богатой добычей. В пылу азарта можно не заметить коварно расставленной ловушки”…
“В ловушку попадают лишь безголовые простаки”, - парировал с усмешкой Красс.
План Красса был прост и, вместе с тем, грандиозен.
Нет, он не ограничится выжиманием налогов из Сирии, он двинется дальше – в Парфию, Бактрию, Индию, в неизведанные царства, сокровищницы которых ломятся от золота и драгоценностей! Уж он не станет уподобляться Лукуллу, с его бесцельным мотовством!
Он, Красс, присоединит к Римской державе всю Азию в качестве новой провинции, купит раздачей подарков любовь римского плебса!
Затем с помощью золота и верной армии одолеет своих соперников по триумвирату – Помпея, которого льстецы незаслуженно называют Великим, и этого выскочку Цезаря!
Он, Красс, будет единолично править Римом. А тот, кто правит Римом, - правит всем миром!
Путь же к единоличной власти и могуществу лежал через Парфию, соседнее с Сирией царство.
Оказавшись в Сирии, Красс, у которого под началом было 40тыс. воинов - семь укомплектованных легионов и 4тыс. конницы, дал своей армии отдохнуть на зимних квартирах, а затем начал готовить ее к победоносному походу. Многие местные князья и царьки, опасавшиеся ссориться с могущественным Римом, хотя и заигрывавшие ранее с парфянским царем, выражали Крассу свою лояльность. Казалось, эта война станет для полководца своего рода “увеселительной прогулкой”.
Для начала Красс занял ряд греческих городов в Северной Месопотамии, сдавшихся ему добровольно.
Здесь консул задержался на время, но не для того, чтобы устроить смотр войскам, а ради сбора дани.
Богатая добыча, да еще взятая столь легко, порадовала его сердце, в котором проснулся многоопытный делец.
Между тем, к полководцу, который позволил своим солдатам провозгласить себя императором, явилось посольство парфянского царя Гирода (Арсака XII) во главе с вельможей по имени Вагиз.
От имени царя посол спросил, уполномочен ли Красс вести войну с Парфией римским сенатом и народом, или же это его личная прихоть?
На все их вопросы Красс, смеясь, отвечал, что окончательный разговор с парфянами у него состоится в столице их царства – городе Селевкии и это, мол, произойдет очень скоро.
Тогда посол показал ему свою обращенную кверху ладонь:
“Скорее тут вырастут волосы, Красс, чем ты увидишь Селевкию!”
Тот снова рассмеялся и велел страже прогнать парфян.
В этот же период в лагерь Красса прибыл армянский царь Артабаз, предлагая свою помощь в войне с Парфией.
Но Красс не собирался делить с кем-либо ни славу триумфатора, ни будущие трофеи.
Он поблагодарил царя и отослал его обратно.
Жрецы предупредили его, что при ритуальных жертвоприношениях выпали дурные предзнаменования. Но Красс не обращал внимания на гадателей, как и на тех, кто советовал ему быть осмотрительней. Он был бесконечно уверен в своих силах. В войске полководца находился его сын Публий, имевший знаки отличия за воинскую доблесть, проявленную в Испании, а также квестор Кассий (один из будущих убийц Цезаря).
После переправы через реку Евфрат, являвшуюся границей между Римом и Парфией, к Крассу явился вождь одного из арабских племен Абгар Эдесский. О нем было известно, что когда-то он оказал ряд услуг Помпею и на этом основании считался другом римского народа.
Тонко льстя Крассу по поводу его талантов, Абгар доверительно сообщил, что имеет самые свежие сведения из парфянского лагеря.
По его словам, царь Гирод, опасаясь сражения, увел половину войска в Армению.
Вторая половина солдат осталась в Месопотамии, имея наказ отвлечь на себя внимание римлян.
Это, доказывал Абгар, всего лишь разношерстное сборище плохо вооруженных кочевников, которыми командуют военачальники Сурена и Силлак - люди, мало сведущие в военном искусстве.
Сурена, к примеру, обладает женоподобной внешностью и красит щеки румянами.
Мол, все они дрожат при мысли о несокрушимом противнике и его непобедимом полководце, и, скорее всего, разбегутся, едва завидев вдали пыль, поднимаемую римскими когортами.
Но главное, продолжал нашептывать арабский вождь, в армии Сурены находится караван с сокровищами царя, которые парфяне собираются спрятать в горах.
Надо ли объяснять, какой отзвук в сердце Богача нашли эти слова!
Абгар сообщил также, что знает прямую дорогу к лагерю Сурены и Силлака, и готов, отвечая собственной головой, провести по ней своих римских друзей.
И все же трудно понять, по какой причине Красс проникся к льстивому проводнику, при первом же с ним знакомстве, столь безграничным доверием!
Подобного рода легковерность никогда не проявлялась в нем прежде.
В Риме говорили, что нет такого дела, даже самого ничтожного, за которое Красс взялся бы, предварительно не подготовившись к нему во всех деталях.
Но сейчас Красс даже не выслал вперед разведку, чтобы проверить важную информацию, полученную от малоизвестного ему человека.
Быть может, эти сведения полностью соответствовали картине, которую полководец уже нарисовал в своем воображении?
Так или иначе, Красс отдал команду войскам двигаться по дороге, указанной Абгаром.
В самом скором времени этот князек настолько втерся в доверие к Крассу, что тот охотно прислушивался ко всем его советам, даже если те не согласовывались со здравым смыслом.
Однако чтобы достичь нужной местности, требовалось уйти в сторону от реки, которая являлась также надежной артерией снабжения войск. Но и странность маршрута, подсказанного Абгаром, не насторожила Красса ни в малейшей степени.
Вскоре дорога, сначала удобная и легкая, сделалась почти непроходимой. Безводные пески, лишенные малейшей растительности, уходили за горизонт. Воины не только изнемогали от адской жары и жажды, но и впадали в уныние от однообразных, безотрадных пейзажей, подступавших со всех сторон.
Однако Красс, опасаясь, что парфяне успеют добраться до гор и укрыть в них сокровища, призывал своих воинов идти вперед как можно быстрее.
Кассий пытался открыть глаза своему командиру на явный обман со стороны “проводника”. Но Абгар горячо клялся, что осталось потерпеть совсем немного, и тогда, мол, победу можно будет брать голыми руками.
Богач, мнивший себя вторым Александром Македонским, по-прежнему был околдован льстивыми речами этого человека.
Однажды утром Красс вышел к войскам, надев в спешке не алый плащ, как было в обычае у римских полководцев перед битвой, а черный. Спохватившись, он тут же сменил одеяние, но было уже поздно. Солдаты заметили черный плащ на своем командире и расценили это как еще одно дурное предзнаменование. Когда Крассу доложил об этих настроениях в войсках, он только рассмеялся.
Вскоре после того, как армия Красса миновала город Карры (Харан), разведчики донесли, что неподалеку, на холмистой равнине, сосредоточено огромное парфянское войско.
Находившийся рядом с полководцем Абгар тут же заявил, что должен, мол, подготовить окончательный успех военной кампании, затем вскочил на коня и ускакал в сторону противника. Прежде чем Красс осознал, что сладкоречивый проводник являлся, по сути шпионом парфян и завел его в ловушку, Абгар был уже вне пределов досягаемости.
Вскоре на горизонте появилась конница парфян. Казалось, эти воины, облаченные в грубые плащи и звериные шкуры, не представляют никакой организованной силы. Но вот, явно по команде, они сбросили с себя “дикарские” покровы, представ перед римлянами в шлемах и доспехах отменного качества, при этом их кони тоже были защищены латами из меди и железа.
Эта своеобразная “психическая атака” оказала угнетающее действие на римлян.
Красс приказал строить войска в глубокое каре. Один из флангов он поручил Кассию, другой – своему сыну, а сам встал в центре. Такое каре практически невозможно было разгромить ни конной, ни пехотной атакой.
Но недаром же при Крассе столько времени состоял Абгар – наблюдательный шпион царя Гирода.
Парфянские лучники, находившиеся за линией своей тяжелой конницы, принялись осыпать легионеров Красса градом стрел, которые летели по параболической кривой, поражая не только передние ряды, но и центр каре.
Эти стрелы, летевшие отовсюду, со всех сторон, обладали столь разящей силой, что буквально прикалывали руки воинов к щитам, пробивали насквозь и пригвождали к почве их ноги. Раненые катались от нестерпимой боли по земле, пытались вытащить зазубренные острия из глубоких ран, но только рвали и терзали собственную плоть. А стрелы продолжали сыпаться с неба непрерывным градом.
При этом рельеф местности был таков, что Красс не имел никакой защиты ни с флангов, ни с тылу.
Как тут было не вспомнить советы предусмотрительного Лукулла!
Какое-то время римляне сохраняли мужество, надеясь, что у противника вот-вот истощится запас стрел.
Но разведка доложила, что к парфянам подходят из пустыни целые караваны верблюдов, навьюченных стрелами, которые тут же доставляются к линии стрельбы.
Стремясь вырваться из зоны поражения, Красс поручил сыну возглавить штурмовой отряд с тем, чтобы навязать парфянской коннице ближний бой. Но парфяне притворным бегством заманили отряд в западню, почти полностью уничтожив его.
Затем, отрезав головы молодому Крассу и его товарищам, они насадили их на пики и, приблизившись к каре римлян, со смехом демонстрировали тем свой страшный трофей.
Красс, к его чести, не утратил присутствия духа.
“То, что случилось с моим сыном, касается одного меня” – заявил он, продолжая управлять своими легионами.
Но, все же, говоря об итогах этого дня, поражение римлян нельзя назвать разгромным, а потери – невероятно тяжелыми и неприемлемыми. Армия Красса не бежала, была полностью управляемой и, по-прежнему, численно превосходила парфянскую. Потеряв значительную часть конницы, вряд ли можно было рассчитывать на дальнейшее движение вперед, но организованно отступить назад было вполне возможно – ведь примерно в 40 км находился город Карры с римским гарнизоном, а дальше лежала хорошо знакомая дорога в Сирию, откуда можно было ждать подкрепления. Однако Красс, который неплохо держался весь этот день, ночью впал в апатию и фактически устранился от командования. Квестор Кассий и легат Октавий по своей инициативе созвали военный совет, на котором было принято решение отступать к Каррам.
На военном совете в Каррах среди римских офицеров закипели страсти.
Когда Красс предложил отходить через Армению, рассчитывая на помощь царя Артабаза, квестор Кассий отказался следовать за ним и увел за собой из города по старой дороге десять тысяч легионеров.
Красс же, с которым всё еще оставалась основная часть войска, на следующую ночь также ушел из Карр, направляясь в сторону гор.
И снова он ошибся в проводнике, доверив эту миссию некоему Андромаху, который тоже оказался парфянским шпионом! Тайными знаками тот осведомлял своих хозяев о каждом шаге римлян.
Вскоре коварный проводник завел легионеров Красса в непроходимую местность, окруженную болотами.
Наконец-то, Красс получил возможность рассмотреть внимательней победившего его полководца.
Это был молодой мужчина высоченного роста и мощного телосложения, не достигший еще 30-летнего возраста, статный и ловкий, но его лицо своими чертами и вправду напоминало о женском типе красоты, а щеки носили следы румян.
Сурена предложил Крассу подписать почетный мирный договор и даже прислал коня, украшенного драгоценной сбруей.
Только теперь у раздавленного неудачами, не раз обманувшегося в своих надеждах Красса появились дурные предчувствия.
Он понимал, что фактически его лично завлекают в западню.
Но его воины стали кричать, требуя, чтобы их командир тотчас отправлялся бы на переговоры.
Красс, опасаясь, что в случае отказа он будет выдан врагу силой, покинул лагерь с небольшой свитой и подошел к месту, где его поджидали парфяне.
Когда полководец попытался подняться в седло, один из парфян нарочито грубо подтолкнул его.
Эта провокация быстро переросла в вооруженную стычку, в результате которой были убиты все римляне, сопровождавшие Красса.
Его самого сбили на землю, и парфянин по имени Эксатр ударом меча отсек у него голову, а затем правую руку.
Оставшимся в лагере римлянам предложено было сдаться. Часть из них попыталась прорваться, но удалось это немногим.
Уделом остальных была гибель либо неволя.
Еще до битвы при Каррах царь Гирод с первой половиной войска вступил в Армению, чтобы покарать царя Артабаза за его попытку принять сторону Красса.
Но вскоре оба правителя примирились, и Гирод согласился на брак своего сына Пакора с сестрой армянского царя.
Пиры и угощения продолжались в течение многих дней.
Как раз в разгаре одного из пиров Гироду сообщили, что прибыл второй командующий парфянской армией Силлак с особо ценным трофеем.
Силлак, сопровождаемый Эксатром, вошел в пиршественный зал и пал ниц перед своим царем, а затем достал из кожаного мешка голову Красса и бросил ту на пол.
Находившийся здесь же известный трагический актер Ясон схватил ее и, впав в состояние вакхического экстаза, принялся восторженно декламировать из Еврипида:
Только что срезанный плющ –
Нашей охоты добычу счастливую –
С гор несем мы в чертог.
Ответом ему был рев восторга.
Ясон, держа перед собой голову, продолжал декламацию:
“Кем же убит он?”
И тут Эксатр выхватил у него голову и, обнаруживая знание греческой драматургии, воскликнул, продолжая стих:
“Мой это подвиг!”
Пирующие разразились одобрительными криками.
Царь Гирод щедро наградил и палача, и актера.
Несколько позднее в отрубленную голову парфяне влили через рот расплавленное золото, “так как Красс, богатейший человек, был необыкновенно жаден к золоту”.
Так бесславно закончилась “увеселительная прогулка” полководца, мечтавшего править миром.
Его тело осталось не погребенным.
Военная авантюра Красса едва не стоила Риму всех его восточных провинций.
Никогда еще римская армия не терпела в Малой Азии столь унизительного поражения.
Из 40 тыс. легионеров, перешедших Евфрат, домой вернулись только 10тыс. В основном, это были те, кто ушел из Карр вместе с Кассием. В песках и среди болот полегло более 20 тыс. солдат, а еще 10 тыс. оказались в плену.
Римляне были полностью деморализованы этим фиаско.
Но парфяне так и не смогли воспользоваться плодами своей победы, снова погрузившись в пучину внутренних распрей и раздоров.
Через некоторое время Гирод велел умертвить Сурену, завидуя его славе военачальника.
Затем в битве с римлянами погиб царский сын Пакор.
А еще позднее другой царский сын – Фраат попытался отравить отца, а когда яд не подействовал, то попросту задушил родителя.
Римляне, получившие столь важную передышку, сполна восстановили, в конечном счете, свои позиции в этой части Азии.
В 20 году до н.э. Октавиан Август победил парфянского царя Фраата, и знамена легионов, захваченные Суреной у Красса, снова вернулись в Рим.
Что касается Красса, то оценку его катастрофической кампании дали древнеримские историки.
По их мнению, талантливого полководца сгубила непомерно развившаяся мания величия, как и его алчность, нетерпение, честолюбие, извращенная вера в силу золота.