С нового 1862 года Николай Литвинов продолжил дневник:
«2 января, вторник. У Александра Александровича сильно пошла кровь из носу. Кровотечения эти с ним случаются теперь что-то очень часто.
8 января, понедельник. За завтраком Александр Александрович отличился. Когда я стал ему выговаривать за его манеры, то он с самым дерзким видом начал презрительно пофыркивать, прикидываясь, что не понимает, за что я к нему привязываюсь. Я рассердился и сильно на него прикрикнул. От двенадцати до двух у Александра Александровича были уроки русской словесности и английского языка. Он из обоих предметов получил по четыре балла. Дай бог не сглазить.
20 января, суббота. В восемь Александр Александрович с наследником поехали к великой княжне Марии Николаевне. Не могу сказать, чтобы я остался доволен вечером; пряток не было, но зато выдумали костюмироваться, и великие князья, нисколько не стесняясь присутствием дам, надевали при них штаны, снимали и выворачивали куртки и т. п.
24 января, среда. В десять часов пошли к императрице. Великие князья скоро вернулись от нее, и Александр Александрович пошел к Рихтеру, чтобы не пропустить урока музыки на трубе, он как-то стал дорожить этим.
28 января, воскресенье. Великие князья сели читать — Александр Александрович «Письма Боткина», а Владимир Александрович «Письма Яковлева». В семь часов я вошел с Владимиром Александровичем в комнату Александра Александровича и застал его спящим крепким сном, облокотившись на руку.
21 февраля, среда. Когда великие князья кончили читать Евангелие, я сказал Александру Александровичу, что не худо бы было во время говенья читать его по дням. Нужно было видеть, какая поднялась буря возражений. Александр Александрович дошел до того, что сказал, что это вздор!
12 марта, понедельник. В два часа мы поехали в Таврический дворец. Погода была не особенно хороша, а лед и горы совершенно были занесены снегом; но Александру Александровичу это-то именно и понравилось. Он сначала покатался на коньках, а потом вооружился лопатой и деятельно стал помогать дворникам очищать каток и горы.
27 марта, вторник. После обеда Александр Александрович и Владимир Александрович поссорились друг с другом. Владимир Александрович спрятался в камердинерскую и боялся оттуда выходить, потому что Александр Александрович угрожал ему. Я велел Владимиру Александровичу выйти из засады и обещал, что никто его не тронет.
5 апреля, четверг. Перед обедом мы пошли пешком по Дворцовой набережной и встретились с великим князем наследником, гулявшим с Рихтером. Нас сошлось, таким образом, пять человек, а в ряд можно было идти только вчетвером. Так как я умышленно не поторопился занять место, то и оказался один назади. Александр Александрович заметил это и предложил разделиться так, чтобы я шел не один. Великие князья сделали мне подарок, который несказанно обрадовал меня (“История цивилизации Англии” Бокля, на английском языке).
28 апреля, суббота. Обедали сегодня у родителей. Возвращаясь от обеда, великие князья Александр Александрович и Николай Александрович начали приставать к маленькому брату Алексею Александровичу; дело началось шуткой, а кончилось очень неприятно для старших братьев: Алексея Александровича так облили водой и измучили, что он пожаловался императрице и государю».
На этом дневник Николая Павловича Литвинова заканчивается.
V
Лето 1862 года было тревожным: в иностранных газетах злорадно писали о заговоре между русскими офицерами в Варшаве.
Вельможные паны свыше полувека вредили России, мечтая о былом величии. Заговоры и бунты не прекращались, подавалось это как народно-освободительное движение, и находились в России люди сочувствующие.
Ты просвещением свой разум осветил,
Ты правды чистый лик увидел,
И нежно чуждые народы возлюбил,
И мудро свой возненавидел.
Когда безмолвная Варшава поднялась,
И бунтом [шляхты] опьянела,
И смертная борьба [с Россией] началась,
При клике «Польска не згинела!»
Ты руки потирал от наших неудач,
С лукавым смехом слушал вести,
Когда [полки] бежали вскачь,
И гибло знамя нашей чести.
[Но вот] Варшавы бунт [бесславно пал,
И град лежит в огне и] в дыме...
Поникнул ты главой и горько возрыдал,
Как жид о Иерусалиме.
А. С. Пушкин. «Клеветникам России».
Слова, заключенные в скобки, принадлежат В.Берязеву.
Теперь, пользуясь смутами в России, связанными с крестьянской реформой, польские паны вновь готовили восстание, втягивая в него солдат русской армии, у которых родственники получили свободу, но без земли. (Восстание произойдет в январе следующего года и продлится 15 месяцев).
Оболваненные шляхтой, поручик Арнгольд, подпоручик Сливицкий и совсем ещё юный унтер-офицер Ростовский распространяли среди солдат брошюру «Великорус», в которой высмеивался Александр II, превратно истолковывались правительственные реформы, и там же говорилось о бедственном положении польского народа под царским гнетом.
Заговор был раскрыт. По решению военно-уголовного суда всех троих расстреляли. Рядового Щура, за то, что ночью поднял вооруженную роту в защиту арестованных, наказали шпицрутенами чрез сто человек шесть раз, –– Щур умер.
Через несколько дней брат Александра II, великий князь Константин Николаевич был назначен наместником в Польшу. Пытался вместе с гражданским губернатором вести примирительную политику, проводить либеральные реформы, но 4 июля на него было совершено покушение. Молоденький подмастерье выстрелил в упор из пистолета; к счастью, рана оказалась не опасной. Затем было два покушения на гражданского губернатора.
Все покушавшиеся были юнцами, но их хладнокровие при казни восхитило Герцена: «Умирать умеют!»
А князь-анархист Петр Кропоткин оставил воспоминания, указав на жестокость царя, но не касаясь причин:
«13 июня 1862 года наступил, наконец, день, которого кадеты и пажи дожидались с таким нетерпением. Александр II произвел нам род короткого экзамена в во-енных построениях. Мы командовали ротами, а я гарцевал на коне в должности младшего “штаб-офицера”. Затем нас всех произвели в офицеры.
Когда парад кончился, Александр II громко скомандовал: “Произведен-ные офицеры, ко мне!” Мы окружили его. Он оставался на коне. Тут я увидел Александра II в совершенно новом для меня свете. Во весь рост встал предо мною свирепый укротитель Польши и вешатель последних годов. Он весь сказался в своей речи, и он стал после этого дня противен мне. Начал он в спокойном тоне: “Поздравляю вас. Вы теперь офицеры. –– Он говорил о военных обязанностях и о верности государю, как это всегда говорится в подобных случаях.
Но затем лицо его стало злое, свирепое, и он принялся выкрикивать злобным голосом, отчеканивая каждое слово: –– Но если, чего боже сохрани, кто-нибудь из вас изменит царю, престолу и отечеству, я поступлю с ним по всей строгости закона, без малейшего попу-щения!..” Его голос оборвался. Лицо его исказилось злобой и тем выражением слепой ярости, которое я видел в детстве у отца, когда он кричал на крепостных и дворовых: “Я с тебя шкуру спущу!” Даже некоторое сходство между отцом и царем промелькнуло. Александр II сильно пришпорил коня и поскакал от нас. На другой день, 14 июня, по его приказу в Модлине расстреляли трех офицеров, а рядового Щура засекли шпицрутенами до смерти».
Сам Кропоткин пожелал нести службу в Сибири, и, вернувшись через 4 года, нашел, что Петербург изменился к худшему: «Это стал город кафешантанов». То есть, уже не вешали, не засекали шпицрутенами, а только пили и плясали. А Герцен, когда подавили восстание, каялся в русской вине перед Польшей.