Авторское вступление
Этот рассказ написан на основании воспоминаний моего отца Абрамова Вениамина Ивановича, майора, старшего оперуполномоченного Погранвойск СССР. Он с конца октября 1944 года и до перевода в Казахстан летом 1951 года с небольшими перерывами на учёбу занимался борьбой с украинскими нацистами-националистами, а по-простому – с бандеровцами на Западной Украине в Ровенской области. С 22 июня 1941 и по конец октября 1943 года отец воевал в действующей армии, был особистом полка. Потом год проходил переподготовку на курсах оперативного состава погранвойск в Киеве и с осени 1944 года полноценно впрягся в войну с укронацистами.
Много чего отец прошёл, много чего видел, кое-что из того своего тяжёлого опыта он рассказывал мне. Рассказывал с детства. Сначала его рассказы носили довольно общий характер, а потом, когда я чуть подрос, рассказывал с подробностями, многие из которых были по-настоящему страшными. Один из его рассказов я и постараюсь передать здесь. Это мой первый, но, уверен, не последний рассказ про бандеровщину.
Далее речь пойдёт от имени моего отца.
Село под Кастополем
Служил я тогда в оперуполномоченным в одном из погранотрядов, штаб которого располагался в Ровно. Но жили мы с женой Улей не только в Ровно. Служил я и в Дубно, и в Сарнах, и в Костополе. В этих городах жила жена, сначала с одной дочерью, а потом с двумя, а я почти постоянно был в командировках, которые проводил на погранзаставах и в пограничных полках МГБ, организуя проведение и участвуя в операциях по уничтожению бандеровцев. Про одну из таких операций расскажу тут.
В этом селе под Костополем ранним майским утром 1946 года мы оказались не в ходе спланированной операции по уничтожению очередной бандеровской банды, а по срочному вызову председателя сельсовета. Село это было не то что уж очень просоветским, но к Советской власти его администрация относилась вполне лояльно. В нём за послевоенные годы даже партийная ячейка появилась. Да и сами селяне не проявляли явной агрессивности ни к нам, пограничникам, ни к другим структурам советской власти. То есть, в отличии от многих окружающих сёл, это село было практически нашим. Настолько нашим, что даже несколько парней, в том числе женатых, не к бандеровцам в лес ушли, а по призыву пошли служить в Советскую Армию.
Столь спокойных сёл и, тем более, небольших деревень в Ровенской области было не очень много, вряд ли половина наберётся, хотя после их освобождения от фашистов уже два года прошло. Остальные так или иначе поддерживали бандеровцев. Кто-то пропитание им поставлял, кто-то молодых парней в качестве бойцов в лес отправлял, кто-то отогревал и обслуживал в холода, кто-то собирал с сельчан деньги и передавал в банды, да и много ещё чем помогали бандитам. Мы это всё знали, но был приказ «мирных» жителей не трогать, вот и не трогали. А эти «мирные» творили всякое: то убьют кого-то из местной администрации или коммунистов, то на наших пограничников нападут, то милиционера зарежут, то изобьют односельчанина, лояльного, по их мнению, к Советской власти.
И вот из этого села дежурному по полку МГБ рано утром, часов в пять, позвонил председатель сельсовета. Он аж кричал и плакал в трубку – просил прислать не менее роты, так как на село напала большая банда бандеровцев и они уже на подходе к его хате, в которой сельсовет, собственно, и располагался.
Выехали мы быстро – дежурная рота всегда была под рукой и три машины стояли готовые к немедленному выезду. С ротой поехал и я в качестве представителя погранотряда, которому полк был придан для усиления. До села добираться надо было часа полтора-два – очень долго, даже слишком долго для такой ситуации, но и не выехать нельзя.
Уже при подъезде к селу из придорожных кустов выскочили два парня, оказавшихся жителями того села, в которое мы ехали. Председатель оправил их нам навстречу, рассказать, что да как, а сам остался в селе, пытаясь его отстоять с теми мужиками, которым удалось добраться до сельсовета. Парни рассказали нам, что в районе 04.00-04.30 село было разбужено выстрелами и криками бандеровцев, уже вошедшими в село со стороны леса. У сельчан, конечно, было выставлено охранение за околицей (своей милиции в селе не было), но часовых то ли аккуратно «сняли», то ли они оказались предателями. Поэтому и очнулись люди слишком поздно не успев организоваться для отпора бандитам, которых, по их оценкам, было никак не менее сорока, а то и пятидесяти.
Когда мы въехали в село, то увидели несколько догорающих хат (хаты с соломенными крышами сгорают очень быстро) и трупы людей, которые лежали во дворах домов, а то и прямо на дороге. Бандеровцев в селе уже не было. Оставшиеся в живых селяне рассказали нам, что те ушли в лес буквально минут за 15-20 до нашего приезда. С ротным мы решили, что догонять бандитов поедет он, а я с одним отделением солдат останусь в селе расследовать обстоятельства нападения. Не нравилась мне такая работа, уж лучше было постараться догнать бандеровцев да поквитаться с ними за село. Однако и этим надо было кому-то заниматься, тем более, что в этом, среди прочего, и состояли мои служебные обязанности.
Я много в своей жизни чего повидал. Видел ещё довоенные преступления украинских националистов в отошедшей к СССР в 1939 году Западной Украине, и войну с фашистами прошёл, и уже не первый послевоенный год за бандеровцами гоняюсь всё по той же Ровенской области. Но то, что я увидел в этом селе забыть не смогу никогда, потому что более страшного ни ранее, ни потом мне не приходилось видеть.
Рядом с хатой председателя сельсовета трупов было больше всего. Тут были мужчины, которые, по-видимому, пытались обороняться, но были убиты в ходе боя. Среди них мы нашли и председателя сельсовета. Были мужчины, которых здесь убивали издеваясь. Они лежали раздетыми с вырезанными гениталиями и звёздами на груди. Были несколько женщин, с отрезанными грудями и вспоротыми животами. Они буквально плавали в своей крови и кишках. Под деревом лежало четверо малых детей с разбитыми об это дерево головами. На дереве ещё не засохла их кровь с прилипшими к ней волосиками. Тут же нашли три трупа бандеровцев. Их мы определили по элементам немецкой формы одежды – очень они уважали её. Всего насчитали около 20 трупов.
Всё это я видел и раньше в других деревнях и сёлах, лояльных к Советской власти, за что и подвергнувшихся нападениям бандеровцев. Видеть всё это было страшно, но приходилось смотреть, даже изучать и протокалировать, а потом, вместе с местными селянами хоронить. Так бывало на моей памяти уже не один раз, почти привык, если к этому можно привыкнуть. Но тут мы увидели такое, после чего я не хочу, да и не смогу никогда считать бандеровцев людьми.
За хатой около хлева мы нашли ещё два трупа. Или один? Там лежала молодая женщина со вспоротым животом, а рядом с ней её отрезанная голова. Тут же лежал ещё связанный с мамой пуповиной малюсенький, не более ладошки, человечек. Его голова размером с большой орех лежала рядом с тельцем.
Двоих из моих солдат стошнило, и они убежал за хлев приходить в себя. Один из местных мужиков упал в обморок. Мне тоже стало плохо, но надо было работать – описать и это. Приходилось терпеть…
Пока мы разбирались с трупами, собирали их по селу к сельсовету, вернулась и наша рота. Им, к сожалению, не удалось догнать банду – лес они знали лучше, но троих раненых они захватили. Этим повезло, их не убили свои, а просто бросили, видимо так быстро бежали, что некогда было добить раненых. Бандеровцы, как правило, именно так и поступали. Теперь мне пришлось заняться допросом захваченных бандитов – это тоже было частью моей работы. Один из бандеровцев оказался свидетелем (или участником?) убийств селян у сельсовета и того самого страшного, которое произошло у хлева. Он клялся и божился, что никого не убивал, а я делал вид, что верю ему и даже сочувствую. Такая тактика допроса иногда неплохо действует.
Бандеровца звали Куприян – почему-то я запомнил его имя. Про убийства у сельсовета он рассказал, что убивали они по наводке из села. У главаря банды были точные списки всех коммунистов (их было всего четверо) и комсомольцев, а также тех семей сыны которых ушли по призыву служить в Красную, а теперь Советскую армию или члены которых в наибольшей степени были настроены просоветски. Кто снабдил банду этими списками он, якобы, не знал. Поэтому, аккуратно перебив охранение и войдя в село бОльшая часть бонды пошла по дворам отлавливать «виноватых» и поджигать хаты. Остальные штурмовали сельсовет. После убийства всех защитников сельсовета, сюда стали приводить не убитых в своих хатах селян и показательно издеваясь убивали. Причём детей из «виноватых» семей убивали первыми, чтобы сделать больнее ещё живым родителям, ну а потом добивали и самих родителей. На эти зверства заставляли смотреть других селян из ближайших дворов, не попавших в расстрельные списки. Они должны были всё запомнить, рассказать другим с тем, чтобы всё село в последующем помогало бандеровцам. Если же этого не будет, то обещали прийти ещё столько раз, сколько потребуется, и убивать, при неподчинении, всех, вплоть до последнего человека. Вырезание гениталий у мужчин и грудей со вспарывание животов у женщин объясняли просто – это чтобы не только на этом, но и на том свете краснопузые прихвостни москалей не смогли завести себе такое же краснопузое потомство.
Про самое страшное убийство у хлева Куприян рассказал, что в их банде это был первый опыт такого рода и даже самые оторванные бандеровские звери не решились совершить его принародно. Убитая была женой недавно ушедшего служить в Советскую армию парня. Палачи, удерживая женщину, сначала аккуратно вспороли ей живот, вытащили ещё живого младенца (он даже чуть шевелился) и на глазах матери, которая оставалась в сознании, оторвали у него голову так, как они это делали у курей, отрывая им головы двумя пальцами. Ну а дальше звереть им стало не интересно, так как женщина оказалась в обмороке столь глубоком, что и от вылитого на неё ведра холодной воды не пришла в себя. Поэтому ей просто отрезали голову и положили рядом. И это тоже объясняли тем, что от краснопузых только краснопузые родятся, а тут они, такие «молодцы», успели это пресечь ещё до рождения. Обещали и до отца младенца добраться, когда тот вернётся из армии.
Слушать и протоколировать всё это было очень тяжело. Даже у меня, ещё молодого и крепкого мужика сердце болело. А за окном хаты бывшего сельсовета селяне требовали выдать им этих троих бандеровцев, чтобы учинить самосуд. Допустить этого мы не могли, но пообещали сообщить им о дате, времени и месте казни этих нелюдей. Также посоветовали им выявить среди своих тех предателей, которые навели бандеровцев на село и на их соседей.
Суд над тремя захваченными нами зверями состоялся быстро, двух из них приговорили к повешенью и привели в исполнение прямо в тюрьме Костополя. Как обещали мы сообщили про это в село, от них приехали несколько человек, которых по нашему ходатайству допустили на казнь. Куприяна за активную помощь следствию, решили помиловать и присудили пожизненное заключение.
Предателей самим сельчанам выявить не удалось, опыта у них оказалось маловато, пришлось им помогать, в том числе и мне. Так или иначе, но через месяц-полтора все предатели были нами выявлены и взяты под стражу. Они указали место базирования банды, которую мы накрыли, используя их как наживку, и уничтожили уже во второй половине лета. Я участвовал и в подготовке операции и в её проведении. Банда в самом деле оказалась большой – более 100 человек, но захватили мы всего около 30, остальных положили на месте – уж очень ожесточённо они сопротивлялись, да и с нашей стороны ожесточение было не меньшим. Про жену солдата с ребёнком мы рассказали не только в своём погранотряде. В том налёте, о котором я рассказал выше, участвовала не вся банда бандеровцев. Тех зверей, которые убивали беременную женщину захватить не удалось, они были убиты при разгроме банды. А так хотелось посадить их в клетку и возить по сёлам и деревням, особенно поддерживающим бандеровщину, показывать людям и рассказывать, что и как они сотворили.
Заключение
Известно, что с сентября 1955 года, когда с подачи Н.С. Хрущёва был принят Указ «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.» борьбу с банеровцами завершили, т.е. тупо остановили, так их и не уничтожив. Бандеровцев, власовцев, крамских татар, «лесных братьев» из Прибалтики и других предателей в соответствии с этим указом амнистировали. Всех украинцев (в том числе и этих сволочей-бандеровцев) объявили братьями. В СССР на ТВ и в кинотеатрах крайне редко показывали художественные и, тем более, документальные фильмы про войну с бандеровщиной, очень немного было и книг. Мы лучше знали про власовцев и «лесных братьев», чем про бандеровцев, хотя бандеровщина была на порядок масштабнее и страшнее. Отец всё удивлялся и возмущался: «Как же так, почему про этих не говорят и не показывают. Такое замалчивание и всепрощение обязательно приведёт к возрождению бандеровщины и к новым жертвам на Украине, а может быть и не только там». Ведь он всё знал на собственном опыте, всё видел и понимал, что, оставив тех упоротых националистов живыми и на свободе Хрущёв создал мину замедленного действия под всем СССР, которая когда-нибудь взорвётся.
И вот она взорвалась в нашей уже жизни. Теперь бандеровцы на Украине не преследуемые бандиты, они и есть украинская власть, власть крайнего национализма, нацизма и откровенного бандитизма не только во внутриукраинском масштабе, но и в межгосударственном, и даже международном. Противно и то, что их поддерживает Евросоюз и НАТО, видя в этих уродах самых активных противников России, а в построенной ими «независимой» Украине АнтиРоссию.
Мой отец умер от инфаркта в 1978 году и не увидел, что его слова, которые он говорил ещё в 50-х – 60-х годах к сожалению, оказались пророческими. Он не увидел, что тупая политика Хрущёва привела к победе в ранее братской братской Украине тех, с которыми он боролся почти семь лет. Бандеровщина там победила, но, надеюсь, временно.