Коричневая лужица от чая растекалась по столу. Заварочный чайник валялся на полу рядом с его телом.
Он жил один уже пять лет. Ну как жил, вернее было бы сказать существовал. Ведь жизнь, это когда каждой клеточкой ощущаешь себя живым. Когда просыпаешься утром и невольно улыбаешься пению птиц за окном. Когда наливаешь себе чашку крепкого чая и, делая глоток, закрываешь глаза от терпкого удовольствия. Когда листаешь альбом со старыми фотографиями и...
И только старые фотографии привносили в его существование видимость жизни.
Он просыпался утром без каких-либо чувств. Не было ни радости, ни угрюмости, одна лишь дыра, засасывавшая все чувства.
Опускал ноги на холодный пол и, нашарив растоптанные тапки, пошатываясь шёл на кухню.
Пока закипал чайник он стоял у окна и невидящим взглядом смотрел на купол старенькой церквушки.
Лидушка. Его Лидушка каждое утро стояла на этом же самом месте и, пока закипал чайник, читала про себя молитвы.
Он заходил на кухню и всегда ворчал на неё:
- Опять ты тут с духом разговариваешь? Говори не говори, а кормит-то тебя не он, а я.
Лидушка только улыбалась, прерывая свой неслышный разговор. Она заваривала чай, нарезала батон, мазала его тонким слоем жёлтого сливочного масла, ставила на стол банку с вареньем и говорила:
- Старый ворчун. Ну, допустим кормлю себя я сама и даже тебе что-то перепадает. А то, что ты зарабатываешь деньги, так это всё благодаря тому, что у тебя есть руки и ноги. А это, знаешь ли, не твоя заслуга.
Он только фыркал в ответ, отправляя в рот кусок батона с маслом. В душе-то он был с ней согласен, но показывать этого не хотел.
Каждое воскресенье она рано утром уходила в ту маленькую церквушку, а он стоял у окна и слушал пение птиц.
- Когда ты уже сломишь свою гордыню и переступишь порог храма, — качала головой Лидушка, обнимая его сзади за плечи.
Гордыня его сломалась в тот момент, когда Лидушки не стало. Вот тогда он вошёл в храм и долго стоял на пороге, не смея пройти дальше. Какая-то старушка, неистово отбивавшая поклоны в углу, обернулась и что-то проворчала себе под нос. Из другого угла на него смотрел Николай Чудотворец, которому часто молилась его Лидушка. Прямо напротив входа висел образ Богородицы, не сводивший с него своих печальных глаз.
Старушка поднялась с колен и, подойдя к нему, прошипела:
- Хоть бы крестным знамением себя осенил, нехристь.
Он посмотрел на неё, повернулся, и вышел из храма.
С тех пор началась его жизнь без жизни. Вот и сейчас, когда закипел чайник, он медленно повернулся от окна и налил в заварочный чайник кипятка. Вода медленно начала приобретать янтарный цвет.
Отрезав кусок батона он достал сливочное масло, посмотрел на него и поставил обратно.
Рука потянулась за фотоальбомом. Он переворачивал его страницы, всматриваясь в каждую фотографию, которую уже знал наизусть, но это давало ему эффект её присутствия. На одной из них, на самой последней, он остановился. Взяв её в руки он долго смотрел в вечно смеющиеся Лидушкины глаза. Рука его дрожала, а пальцы, прикасавшиеся к её волосам, не слушались. Он поставил её фото напротив себя и взял в руки заварочный чайник. Струйка терпкого, ароматного чая наполнила чашку до краёв и перелилась через край.
Сердце перестало биться в тот момент, когда её образ растворился в тумане его памяти. Он с грохотом упал на пол и наступила тишина его жизни. Исчезли фоновые звуки и фоновые мысли. Он погрузился во тьму вечного покоя, сулящую неземной свет.
Коричневая лужица медленно подползала к краю стола и тонкой струйкой стекла на пол. Тишину нарушил звон колоколов. Сегодня был какой-то праздник.