Печерский Александр Аронович(1909-1990) - руководитель единственного успешного восстания в лагере смерти в годы Второй мировой войны.
14 октября 1943 года узники подняли восстание в концентрационном лагере Собибор.
***************************************
Относительный успех восстания в Собиборе - это уникальное явление, так как вся
система организации деятельности лагеря была построена таким образом, что люди
просто не успевали самоорганизоваться, - разъяснял RT Константин Залесский,
историк Третьего рейха, писатель и публицист:
"Для того, чтобы подготовить восстание, нужно было много времени, а этого времени
в Собиборе, в общем-то, не было - люди приезжали и почти сразу же их уничтожали.
Кроме того, любой побег должен был готовиться самими заключёнными заранее и без помощи извне, а это всегда очень сложно. Совершить побег именно из Собибора
было более тяжёлой задачей, чем, например, из Бухенвальда, так как у пленённых
в Собиборе не было никакой связи с внешним миром. Следовательно, им было
некуда бежать."
Многие работы по истории концентрационных лагерей, и особенно лагерей смерти,
содержат одну и ту же мысль: гипотетически узники могли бы быстро одолеть
своих мучителей, элементарно сплотившись. Однако же кучка сволочей, притом
ещё разобщённых и строчивших друг на друга многостраничные доносы в Берлин,
умудрялись держать в повиновении тысячи забитых, потерянных и униженных
людей.
Легко рассуждать таким образом, находясь вдали, а не внутри происходящего
процесса. Заключённый, попавший в концлагерь, прошедший первую "селекцию"
и получивший знание о существовании газовой камеры, пребывая на стадии шока,
казалось бы, должен немедленно сойти с ума...
Бывшая заключенная Освенцима, польская писательница Северина Шмаглевская
вспоминала, как узников-евреев уничтожали сразу же:
- По дороге они задыхались в битком набитых товарных вагонах, спали вповалку на
полу и на двойных нарах. Воздух был много раз пропущен через лёгкие и отравлен
запахом нечистот. Но когда поезд прибывал на станцию - его встречали весело, с оркестром. Евреям говорили, что сейчас их ждёт баня и дезинфекция одежды.
Вновь прибывшие входили в камеру хранения, где у них в обмен на стальные
номерки принимали чемоданы, узлы, рюкзаки. Дальше была парикмахерская, где
у женщин состригали длинные волосы, раздевалка и снова такой же аккуратный
номерок. А потом ряды душей - холодная и горячая вода.
Истосковавшиеся по чистоте пленники начинали старательно мыться, не замечая, что
двери за ними уже закрыты и герметически задраены. А потом пускали ядовитый газ.
Через пятнадцать минут все умирали в конвульсиях и корчах, не зная, что эсэсовцы наблюдали за происходящим в специальные глазки. Многих это так возбуждало, что
они даже мастурбировали.
А потом мощные вентиляторы выдували газ. Приходили заключённые, кому до поры даровали жизнь, крючьями выволакивали трупы и смывали пол из шлангов. Собирали стальные номерки, куски мыла, кольца, серьги, вырывали изо ртов коронки и мосты
из драгоценного металла. Трупы везли в один из четырёх крематориев.
Но те не справлялись с переработкой огромного количества "сырья", и мертвецов
сваливали в бетонированные ямы, перекладывая штабелями дров, обливали нефтью
и сжигали на воздухе.
Для ускорения процесса вдоль ям ходили люди с длинными черпаками на
металлических палках - они собирали вытекающий из горящих тел жир и поливали
им костёр.
Я помню каждодневкую жирную копоть над лагерем. Изголодавшиеся люди принимали
её за запах печеного хлеба. Помню чёрный от человеческой золы снег и толпы детей, которых каждый день водили в "газовню". /Северина Шмаглевская/
"Всё время поражался тому, что человек в состоянии вынести столько, не покончив
с собой и не сойдя с ума".
/Бруно Беттельмхейм (1903-1990), детский врач, психотерапевт, доктор
психологических наук. В 1938 году после захвата Австрии был арестован и попал
в Дахау, а потом в Бухенвальд. Увиденное и пережитое в гитлеровских концлагерях наложило отпечаток на деятельность всей его жизни. Беттельхейма потрясло, какое разрушительное воздействие лагерной жизни производит на личность заключенного.
Очень быстро он начал понимать, что сходит с ума, и принял решение, которое
помогло ему выжить и остаться человеком в нечеловеческих условиях: Беттельмхейм
стал профессионально наблюдать и анализировать личность в условиях концлагеря./
"Безвыходность ситуации, ежедневно, ежечасно и ежеминутно подстерегающая угроза смерти, близость смерти других - большинства - всё это делало само собой
разумеющимся, что почти каждому приходила, хоть и на короткое время, мысль о самоубийстве. Ведь более чем понятно, что в этой ситуации человек принимает
вариант "броситься на проволоку". Этим повседневным лагерным выражением
обозначался повседневный лагерный метод самоубийства: прикосновение к колючей проволоке, находящейся под током высокого напряжения. Конечно, негативное
решение - не бросаться на проволоку - в Освенциме давалось без особого труда;
в конце концов, попытка САМОубийства была там довольно-таки бессмысленной.(...)
В Освенциме заключенный, находящийся ещё на стадии шока, вообще не боится
смерти.
В первые дни его пребывания газовая камера уже не вызывает ужаса: в его глазах
она представляет собой всего лишь то, что избавляет от самоубийства. Вскоре,
однако, паническое настроение уступает место безразличию, и здесь мы уже
переходим ко второй фазе изменений характера." (Виктор Франкл)
Фаза адаптации.
"Тут нам пришлось по-настоящему понять, насколько верно высказывание Достоевского,
в котором он прямо определил человека как существо, которое ко всему привыкает.
Коэн по этому поводу говорит: "Как физическая, так и духовная приспособляемость
человека очень велика, по крайней мере намного больше, чем я считал возможным.
Кто был в состоянии представить себе человека, узнающего, что все близкие ему
люди погибли в газовой камере, или ставшего свидетелем всех зверств концлагеря,
или даже испытавшего их на себе? (...) Не ждёт ли каждый, что люди в такой
ситуации будут либо реагировать острым психозом, либо склоняться к самоубийству?"
Но по сравнению с большим количеством заключённых число самоубийств было очень
мало... "Если учесть нечеловеческие условия жизни, самоубийства были поразительно редкими".
"Эта апатия является как бы защитным механизмом психики. То, что раньше или
позже могло возбуждать человека или отравлять ему жизнь, приводить его в
возмущение или в отчаяние, то что вокруг него, чему он был свидетель или даже участником, теперь отскакивало, как от какой-то брони, которой он себя окружил.
Здесь перед нами феномен внутреннего приспособления к специфической среде: всё происходящее в нём достигает сознания лишь в приглушённым виде. Снижается
уровень аффекивной жизни. Все ограничиваются удовлетворением сиюминутных,
наиболее насущных потребностей.
Кажется, что все помыслы сосредоточиваются на одном: пережить сегодняшний день.
Когда вечерами заключённых, усталых, измученных и спотыкающихся, замерзших и
голодных, пригоняли с "рабочего задания" в заснеженных полях обратно в лагерь,
каждый раз у них вырывался тяжёлый возглас:"Ну вот, ещё один день выдержали."
В общем, про обитателя концлагеря можно сказать, что он спасается, впадая в
своего рода культурную спячку. И напротив, тем более неумолимо берёт верх всё то,
что служит самосохранению. "У меня была лишь одна мысль: как мне выжить", -
говорил Коэн.
Психоаналитики, находившиеся в числе заключённых, обычно говорили в этой связи
о регрессии - возврате к более примитивным формам поведения:
"Интерес не выходил за рамки одного вопроса: как бы мне получить побольше еды и попасть на относительно терпимую работу? Этот стиль жизни и эту жизненную позицию нельзя понять иначе, как регрессию", - замечает Коэн.
В концлагере человека низводили до животного начала. Здесь перед нами регрессия к примитивной фазе влечения к самосохранению." (Виктор Франкл)
Вся жизнь в лагере приводила к общей примитивизации, а недоедание - к тому,
что именно пищевая потребность становилась основным содержанием, вокруг которого вращались все мысли и желания...
Из воспоминаний бывшего советского военнопленного Ивана ПавлОвича:
- Я попал в главный блок, где содержались 28-30 тысяч узников. После карантина
меня определили в так называемую гольцкоманду - разгружать дрова для сжигания
трупов в ямах. После уничтожения людей эсэсовцам доставалось не только много драгоценностей и денег, но и взятой в дорогу еды, которую они тоже использовали
в качестве орудия пыток. Немцы привязывали ведро с хлебом к машине и медленно
ехали по лагерю. Их забавляло, как голодные узники бросались к еде, а они
отбивали их палками по голове. Однажды мне всё-таки удалось вырвать из ведра
буханку. С ней пролежал несколько часов на парах, не притронувшись, а после
честно разделил между своими товарищами. Иначе не мог поступить - однажды
одного заключенного задушили свои же соседи за то, что он съел их пайку - 250
граммов хлеба. А заболевших и ослабевших от голода немцы никогда не лечили -
делали укол фенола прямо в сердце.