Иван Болдырев
Рассказ
Р
Стрелки настенных часов слились на двенадцати. Вот уже много лет Николай Дмитриевич Сорокин в это время включает телевизор и слушает в кратком, но емком изложении последние известия. Они длятся всегда в пределах десяти - пятнадцати минут. Но в них, по убеждению Сорокина собраны самые важные события.
Супруга Николая Дмитриевича Анастасия Егоровна в эту же самую минуту отправляется к себе на кухню. За многие годы их пенсионной жизни она привыкла, что ее супруг, как только заканчиваются «Новости», идет обедать. Анастасия Егоровна была внимательной и заботливой. Она не могла допустить, чтобы ее Николай Дмитриевич сидел и ждал, когда она управится с разогреванием, или приготовлением обеда.
На этот раз Анастасия Егоровна накрыла стол в обычное время. Но муж ее задержался. Она прошла в зал и увидела, что Николай Дмитриевич подскочил в своем кресле, словно его что-то укусило. Анастасия Егоровна с удивлением спросила:
– Тебя что, пчела укусила? Так у пчел ныне время спячки. Что с тобой произошло?
Николай Дмитриевич сначала вглядывался в супругу с полным непониманием. Потом, видимо, пришел в себя и ответил:
– Крюков умер.
– Крюков? Кто это такой?
– Ты, похоже, совсем забыла про наше прошлое. Это же мой начальник в период моей молодости. Тогда я только вступал на газетную стезю. И от этого самого Крюкова здорово настрадался.
Анастасия Егоровна, наконец, вспомнила, о ком говорит ей муж:
– Да это же тот самый завсектором печати, который освободил нашего бывшего редактора Бугримцева Петра Максимовича от должности. И твоим руководителем дипломной практики был именно он. Не приведи Господи никому больше такого руководителя.
– Ну, вот видишь? Все и вспомнила.
Николай Дмитриевич встал со своего кресла и пошел на кухню. Они сели за кухонный стол. Неторопливо пообедали. Николай Дмитриевич встал со своего стула и сказал супруге:
– Ну, мать, пойду в спальню, почитаю. А, может быть, и подремлю. Если получится.
Но ни читать, ни подремать его совсем не потянуло. Он был весь потрясен кончиной бывшего заведующего сектором печати, а потом бывшего заместителя заведующим отделом пропаганды обкома партии. Первое его знакомство с этим колоритным человеком состоялось при весьма драматических обстоятельствах.
А ведь начало работы в первой своей редакции районной газеты было очень трудным, но зато очень интересным. Коллектив в ней подобрался весь покладистый. Случались иногда конфликтные ситуации. Ну, а где они не случаются? И в первом для Коли Сорокина редакционном коллективе случалось подобное. Только все быстро улаживалось.
Теперь, вспоминая те давние временя, Николай Дмитриевич думает, что мирная жизнь в их тогдашнем коллективе в основном поддерживалась благодаря редактору Петру Максимовичу Бугринцеву. Интереснейший и талантливейший был человек, вечная ему память.
Бугринцев был поистине диковинным человеком. К моменту создания их районной газеты он уже имел богатейший журналистский опыт. Во время Великой Отечественной войны начинал в одной из фронтовых газет. После того, как демобилизовался с военной службы, сразу пошел работать в районную газету. Как утверждали старые работники печати, сначала ничем себя не показывал. Потом пригляделся, притерся к мирной жизни, стал ярко выделяться среди районных газетчиков. А к приходу Коли Сорокина в районную журналистику это был уже асс своего дела.
Молодым ребятам в районной газете приходилось только удивляться. Такой опытный, много повидавший на своем веку, а с неопытными юношами держался на равных. Теперь Николай Дмитриевич нередко вспоминает, как это происходило. Когда он только начинал работать в районной газете, перед тем как нести свою писанину редактору на прочтение, его била дрожь. Какую оценку опытнейший и талантливый журналист даст, ему, кто и десятка своих публикации не набирает.
Но все проходило просто удивительно. Помнится, в первый раз Петр Максимович читал его репортаж. Вдруг остановился. Коля Сорокин весь сжался в ожидании оценки руководителя газеты. Но из уст Петра Максимовича зазвучало следующее:
– Знаешь, Коля! Ты это вот предложение написал вполне правильно. Но мне вдруг пришел в голову неожиданный вариант. Если ты не будешь возражать, давай его попробуем? Но я хочу тебя предупредить, если тебе мой вариант неприемлем, нисколько возражать не буду.
С самым малым журналистским опытом Коля Сорокин понял, что против предложения редактора его писанина ничего не стоит. Поэтому он стал просить Петра Максимовича оставить в тексте именно его, Бугринцева текст. С того дня Сорокин полюбил ходить со своими материалами только к редактору. После такой правки все написанное Николаем Дмитриевичем становилось только лучше. В районе на него стали смотреть с уважением. О нем в райцентре заговорили как о способном газетчике, у которого проявляется искра способности.
Коля Сорокин не был единственным, которому судьба послала такую благодать. Петр Максимович работал одинаково со своими подчиненными. Следовательно, работать с таким опекуном было сплошным удовольствием. В райцентре стал гулять среди людей разговор, что редактор в их районе на эту должность вовсе не тянет. Руководитель такого уровня в определенных ситуациях должен быть и строгим и требовательным. А этот только сопли разводит. Ни спросить, ни потребовать.
Но такое утверждение исходило от немногих. Всегда были и будут во все времена сторонники преимущественно властного руководства. А когда начальник и подчиненный разговаривают доброжелательно, без окриков и упреков, вовсе не служебные взаимотношения, а полная неразбериха.
Только вот в районе, где тогда работал Петр Максимович Бугринцев со своими сотрудниками, было немало людей, которые знали редактора как человека с твердым характером, с непоколебимой принципиальностью и настойчивостью.
Петр Максимович писал прекрасные очерки и глубокие аналитические статьи на экономические темы. Все это читалось с большим удовольствием и автору доставались только похвала и восхищение. Если бы он специализировался только на этих жанрах, все было бы просто прекрасно.
Но Петр Максимович был многогранен. Он мог поразить читателей и обычной производственной информацией, и сжатой до предела заметкой, либо корреспонденцией, отчетом. Но главным образом редактор славился тем, что писал талантливейшие фельетоны. И чаще всего это не сходило ему благополучно. Героями фельетонов Бугринцева чаще всего становились люди, облеченные высокими должностями. Как только выходил номер с таким фельетоном, его герой тут же бежал на прием либо к первому секретарю райкома партии, либо к председателю райисполкома.
Туда же незамедлительно вызывался и редактор районной газеты Петр Максимович Бугринцев. Партийный лидер района сначала мягко пытался помирить вступившие в конфликт стороны. Он все время твердил, что ставшие обиженными сторонами, не один год вместе работают. Значит, надо найти путь к примирению. Об этом их настоятельно просил партийный руководитель. Со своей стороны он сделает все возможное и невозможное для прекращения свары.
В этих попытках установить мир и согласие Петр Максимович держал себя тверже гранита. В райцентре по этому поводу стали говорить: «Вроде мямля мямлей наш редактор, а свои фельетоны отстаивает непоколебимо. Становится, чуть ли не Александром Матросовым или Василием Прокатовым, бросающимся на амбразуру»
Все продолжалось бы в привычном порядке. Если бы.… Если бы Петр Максимович был таким же стойким по всем своим жизненным параметрам. Но у него имелась одна известная слабость, которая, в конце концов, сыграла с ним злую шутку. Редактор районной газеты был пристрастен к выпивке. И чаще всего выходил за пределы сохранения памяти.
И другая с ним случилась оплошность, в которой он опростоволосился только сам. И только сам. Больше года он возглавлял районную газету, а заместителя редактора себе обрести у него так и не получилось. Когда он звонил по этому поводу в сектор печати обкома партии, ему неизменно отвечали, что подходящей кандидатуры они найти никак не могут. Не попадаются им подходящей кандидатуры – и все тут. Предлагали поискать самому. И он нашел.
В свое время, когда Петр Максимович еще работал в одном из районов заместилеем редактора, с газетными кадрами дела были совершенно другие. Тогда в Советской Армии проводилось крупное сокращение. Под него попали многие офицеры политработники. Вот в редакцию районной газеты, где заместителем пребывал Петр Максимович, попал капитан из пехоты Ефим Данилович Шумаков. Он как-то сразу потянулся к Бугринцеву. Тот ответил отставному капитану взаимностью. Их появившаяся тяга друг к другу завязалась, казалось бы, на пустом месте. Петр Максимович был большим мастером прекрасно излагать свои мысли на бумаге.
А вот ораторским даром не обладал. Зато капитан в отставке Шумаков мог без устали говорить весь день. Но в написании газетных материалов никак не выделялся. Его тексты с формальной точки зрения не были уж совсем никудышными. Но получались они какими-то бездушными. Ефим Данилович, поэтому большую часть на работе отдавал разговору. Мастер печатного слова Петр Максимович к удивлению сотрудников редакции очень любил слушать Шумакова. Каждый пустячный рассказ капитана вызывал у него заразительны смех.
К сожалению Петра Максимовича, их дружба длилась недолго. Буквально через год Ефима Даниловича Шумакова с должности литсотрудника перевели в другую районную газету заведующим отделом писем. Таким путем Бугринцев лишился рассказчика, которого он с веселым смехом готов был слушать целыми днями.
Поскольку Петру Максимовичу, наконец, предложили подбирать заместителя самому, он незамедлительно этим воспользовался. У него тут же появилась нужная кандидатура. Бугринцев немедленно позвонил в районную газету, где работал Шумсков:
– Фима! У меня к тебе есть хорошее предложение!
Они давно не общались. Поэтому Ефим Данилович проявил неподдельный интерес:
– Какое? Просто сгораю от нетерпения.
– Ты хочешь со мной поработать? У меня до сих пор нет заместителя редактора. В обкоме все от меня отмахиваются. Говорят, что нет подходящей кандидатуры. А по мне, ты на эту должность самый подходящий.
Шумсков в телефонную трубку долго молчал. Потом ответил уже озабоченным голосом:
– Да я бы с большим удовольствием с тобой согласился работать. Но я же, как ты знаешь, человек семейный. Тут мне дали квартиру. И, знаешь, квартира просто замечательная. А у тебя, где мне жить? Газетчиков квартирами не особенно балуют.
– Зря ты, Фима на меня не надеешься. Прежде чем к тебе звонить с этим предложением, я с нашим первым секретарем детально эту тему пережевал. Будет тебе лабаз. Не хуже, чем у тебя там имеется.
После этих слов, как говорится, ударили по рукам. Через несколько дней Фима Шумаков уже приступил к исполнению новых должностных обязанностей – заместителя Петра Максимовича Бугринцева. Смех редактора снова зазвучал из его кабинета с прежней веселостью и удовольствием. Оба друга были очень довольны таким решением их судьбы.
Для остальных сотрудников редакции районной газеты начало их совместной работы было делом второстепенным. Изо дня в день они хлопотали о добыче фактуры для написания материалов. Их постоянно не хватало. Все при случае спешили в хозяйства района. Добывали там нужные сведения и нередко до позднего вечера гнали строки, которых всегда не хватало.
Но вскоре выявился недовольный появлением нового заместителя редактора. Ответственный секретарь редакции Михаил Ефимович Косачев сначала стал ходить с грустным выражением лица. Он молчал, но всем в редакции стало очевидно, что ответственный секретарь редакции появившемуся заместителю вовсе не рад. Как-то он зашел к Коле Сорокину в кабинет, помялся у его стола, а потом спросил:
– Коля! Твою третью полосу я уже сверстал. Машинистка печатает твою статью. Понимаю, ты свою норму выполнил. Но у меня вторая страница чиста, как белый снег. Шумаков только и знает, что веселит редактора. Писать в газету, как видно, и не собирается. Если так будет продолжаться и дальше, я учиню большой скандал.
И вскоре скандал разразился. Редакция в понедельник сошлась на планерку. Вначале все складывалось нормально. По устоявшейся традиции сотрудники представляли свои личные планы работы на будущую неделю. В них вникали. Потом предложенное сотрудником обсуждалось. Но на этот раз заведенный порядок внезапно был нарушен. Ответственный секретарь Михаил Васильевич Косачев несколько неожиданным для планерки голосом сказал:
– Ну, а Ефиму Даниловичу планировать ничего не будем. Он мне в свою папку ни единой строчки не предложил.
В этот момент надо было видеть лицо редактора Петра Максимовича Бугринцева. Оно было удивленным. Оно было растерянным, Оно было даже испуганным. Петр Максимович обычно выглядел статным подтянутым юношей. Хотя по годам он давно воспринимался окружающими молодым мужчиной. А тут такая растерянность. На нем, казалось, все как-то неряшливо обвисло. Физиономия его стала больше походить на не знающего, что ему отвечать ученика. Наконец, он заговорил:
– Что ты имеешь ввиду, Михаил Васильевич?
Ответственный секретарь тут же быстро ответил:
– А то и имею в виду, что у Ефима Даниловича в следующий номер ни единой строчки не написано. Пришлось мне у Николая Дмитриевича Сорокина его материал из запаса изъять. Да разбивать вторую полосу снимками нашего фотокора. Остальное позаимствовано из тассовских материалов. Две трети страницы заполнены тем, что не о нашем районе, а о том, что всецело представляет общесоюзный интерес.
Петр Максимович резко повернулся в сторону Шумакова:
– Фима! Ты что после приезда к нам ничего не написал?
Лицо Шумакова расплылось в улыбке:
– Ну, что тут удивительного? Пока не успел. Впрочем, ты сам виноват. Ты меня все время отвлекал своими вопросами. Потом над рассказанным мной долго смеялся. Вот и некогда было мне поработать над материалами.
Всегда спокойное и привлекательное лицо Петра Максимовича внезапно резко побелело:
– Да ты что? Посмеяться надо мной хочешь? Ты первый день в газете и не знаешь, что тебе, как и всем нам, надо ежедневно и много писать. Иначе какой из тебя тогда газетчик?
За время этого разговора и Шумаков резко изменился:
– Ну, хватит меня, как школьника учить. Сам знаю, что мне надо делать.
Петр Максимович Бугринцев уже больше походил на строгого пехотинского сержанта, чем на редактора районной газеты:
– Ну, если ты не школьник, будем теперь разговаривать по-взрослому. Отныне все тобой написанное приноси ко мне читать и править.
Лицо Ефима Даниловича Шумакова стало бешеным. Он окинул всех присутствующих в кабинете страшным взглядом и, молча, вышел вон. Но со следующего дня он послушно стал приносить свои оригиналы на прочтение. Только уж из кабинета редактора больше не звучал благостный зовущий смех.
Загруженный своей работой по самую макушку, ответственный секретарь редакции Михаил Васильевич Косачев еще и возглавлял партийную организацию коллектива. Поэтому ему по нескольку раз в месяц приходилось ходить в райком партии. То его туда вызывали по каким-то неотложным вопросам. То надо было сдавать в орготдел бумаги отчетности.
Пришлось ему посетить райком партии почти сразу после скандала в редакции в связи «заседаниями» заместителя редактора Ефима Даниловича Шумакова в кабинете Бугринцева. Пришлось Михаилу Васильевичу проходить мимо приемной первого секретаря райкома партии. И там он увидел сидящего заместителя редактора. Он хотел было, молча пройти мимо. Но любопытство взяло верх:
– А тебя, Ефим Данилович, какие дела сюда привели?
Тот густо покраснел и сердито ответил:
– Нашлись дела, если я сюда пришел.
Михаил Васильевич понял, что нормального разговора у них не получится и двинулся на выход из приемной первого секретаря.
В редакции он завел разговор, зачем это понесло на прием в такой высокий кабинет их заместителя редактора? Сотрудники редакции высказали различные мнения. Но потом пришли к единому выводу: пошел к первому секретарю райкома партии с кляузой на своего непосредственного начальника. Убедиться в этом пришлось тут же. На следующий день редактор Петр Максимович Бугринцев был приглашен к первому секретарю райкома партии. Когда он оттуда возвратился, его окружили вопросами. Всех интересовало, не по доносу ли своего заместителя он туда попал.
Петр Максимович лишь махнул рукой и ничего не ответил. Но по райцентру распространился слушок, что Шумаков ходил на прием к первому секретарю райкома партии действительно с жалобой на своего бывшего друга, а теперь только его непосредственного руководителя.
Когда Николай Дмитриевич Сорокин в бессонные ночи копался в памяти о тех давних временах, он отмечал для себя, что тогда дело еще не доходило в стране до решительной борьбы с пьянством и алкоголизмом. Потому и разговор в кабинете первого секретаря проходил в предельно мягких тонах. Были, конечно, упреки. По райцентру, мол, ходят разговоры о чрезмерном увлечении спиртным редактора районной газеты. И это ему чести не делает. Но все кончилось почти дружеским советом последить за собой. Иначе авторитет руководителя газеты поплывет.
Если для самого Петра Максимовича все сошло слишком уж гладко, то для его заместителя оказалось не очень. Все редакционные прямо «окрысились» на него. Среди газетчиков доносить на товарищей по работе было последним делом. Да и среди райцентровских чиновников это занятие воспринималось плохо.
Капитан в отставке с самых первых дней работы рядом с Петром Максимовичем Бугринцевым понял, что встретили его в этих краях с большой прохладой. Тут ценили тех, кто мог проявиться себя. А чем мог особо отличиться Фимка Шумаков? Писал он более чем посредственно. В те годы, как помнил Николай Дмитриевич Сорокин, всех рангов и должностей газетчики стремились не только преподнести своим читателям броский материал. Они изо всех сил стремились преподнести его в ярком литературном исполнении. Такие журналисты как Петр Максимович Бугринцев доводили своих поклонников до слез. Его работы были написаеы не только блестящим языком, но и пропитан высокими чувствами и переживаниями.
После своего визита к первому секретарю райкома партии Шумаков понял, что его авторитет в райцентре опустился до самой низкой планки. В таком незавидном положении продолжать свою жизнь он не хотел. Он хотел добиться своего триумфа с большим размахом. И с небольшим промежутком в газете появилось два «ляпа». В одном из последних номеров районной газеты в очерке Петра Максимовича читатели заметили досадное недоразумение. Главный герой очерка лесничий местного лесничества вдруг предстал в газетной публикации главным инженером. А главный инженер лесхоза оказался под фамилией и именем главного лесничего. Когда об этом спросили самого автора очерка, он только растерянно развел руками. Говорил всем, что материал перед сдачей в набор несколько раз перечитывал. Раньше он не любил этого делать. Но на этот раз ему по поводу этого очерка несколько раз звонили. Звонили ему те, кто давал ему данные для этого очерка.
Петр Максимович дотошно спрашивал всех сотрудников, которые участвовали в выпуске этого номера, не просил ли кто внести в очерк эти изменения. Редактор слишком хорошо знал всех сотрудников редакции. Были они людьми порядочными. Ни единого подлого поступка за ними не замечалось. Складывалось впечатление, что в печатный цех прилетел представитель нечистой силы и учинил это безобразие. Только вот Петр Максимович был закоренелым атеистом и в наличие в руководимой им газете нечистой силы нисколько не верил.
Второй материал, с которым случилась подобная нелепица, написал не Бугринцев, а Шумаков. В одном из сел района, которое тянулось вдоль берега Дона, жил учитель биологии. Удивительный был человек. Как только заканчивались уроки в школе, он отправлялся на Дон и детально изучал там вовсе не донских рыб, а мелкую живность, которая населяла эту знаменитую реку. Различные пиявки, лягушки, разного рода головастики безмерно интересовали биолога. Свои исследования он щательно обобщал в статьях и публиковал эти статьи в периодической печати.
Биолог достиг широкой известности. Его открытия в малой живности донских просторов публиковались в центральной печати. Но преподаватель средней школы предпочитал всем изданиям свою районную газету. Редактор Бугринцев читал статьи биолога как захватывающие литературные бестселлеры. Он с нетерпением ждал, когда у биолога родится новая статья. Тогда Петр Максимович ходил по редакции и всем советовал не просто прочитать, а вчитываться самым внимательным образом в написанное школьным учителем. При этом редактор постоянно произносил, что им в газету регулярно пишет ученый самой высокой марки.
И вдруг случилось так, что в последней опубликованной в районной газете статье все оказалось перепутано. И нелюбимый всеми заместитель редактора объявил, что этот материал готовил в номер именно он. Но слегка подправил лишь самую малость. Все остальное ему предложил исправить Петр Максимович Бугринцев.
Николай Сорокин был шокирован очевидной нелепостью. Талантливый журналист и поэт, несомненно, умный человек мог посоветовать сотруднику газеты откровенную провокацию. К чему все это затеялось, если всем очевидна нелепость и ненужность совершенного?
Но совсем его добил случай, который произошел на его глазах. Он сидел в своем миниатюрном кабинетчике и готовил очередной материал. Дверь резко открылась, и к нему стремительно ворвался Ефим Данилович Шумаков. Он отдавил его плечом от стола, взял телефонную трубку и стал набирать междугородний номер. Николай попытался протестовать:
– Ефим Данилович! Мне редактор по межгороду звонить категорически запретил.
Шумаков снова отодвинул его от стола:
– Мне – можно.
Телефонистка междугородней связи объявила, что соединение произошло. И Шумаков перешел на возмущенный тон. Как предположил Николай, звонил заместитель редактора в обком партии. Догадался по тексту. Шумаков начал жаловаться:
– И до каких пор мне работать с этим беспробудным пьяницей? Снова все перепутал. Сидит сейчас готовит извинение автору статьи. А это ведь известнейший биолог. Часто публикуется в центральной печати. Теперь как ему в глаза смотреть?
Из трубки сердито ответил властный мужской голос. Николай прислушался и догадался, что Шумаков связался по телефону с заведующим сектором печати обкома партии. Из трубки Сорокину удалось разобрать, что Павел Сергеевич Крюков весь вне себя:
– Тебе не надоело чуть ли не каждый день писать сюда свои депеши? У нас, что другого дела нет, как разбираться в твоих кляузах?
– Павел Сергеевич! Но ведь запои каждый божий день. В редакции все сыплется, как песок.
Шумаков вдруг отошел к окну, и Николай перестал слышать голос заведующего сектором печати. Он что-то долго внушал Шумакову. Шумаков лил помои на Бугринцева. Коля Сорокин чувствовал себя, словно на него самого вылили помои. И выйти как-то неловко. И слушать эту мерзость не было сил.
Потом лицо заместителя редактора просветлело. Он положил телефонную трубку и уже бодрым голосом сказал Сорокину:
– Ну вот и все. Откомандовался наш Петр Максимович. Эпоха его беспробудного пьянства, наконец, заканчивается.
Два дня Ефим Данилович Шумаков жил, как на иголках. По телефону ему сказали: «Через два дня приеду». И больше никаких подробностей. С кем приедет? На поезде, или на автобусе? Где и с кем его встречать? Ничего конкретного. А Ефиму Даниловичу очень хотелось организовать встречу работника обкома партии подобающим образом.
Павел Сергеевич Крюков совершенно неожиданно появился во второй половине третьего дня в коридоре редакции. Почему он опоздал, на чем приехал в районную редакцию с опозданием, для Шумакова так и осталось тайной за семью печатями. Он увидел заведующего сектором печати обкома партии уже входящим в кабинет редактора Петра Максимовича Бугринцева. Решил, что самый лучший вариант – дожидаться Крюкова тут же, в коридоре. И не ошибся. Павел Сергеевич пробыл в кабинете Бугринцева совсем недолго.
Шумаков почтительно раскланялся с областным начальником и поинтересовался, уделит ли ему Крюков несколько минут внимания. Но областной начальник держался официально:
– Я начинаю собеседования с каждым из членов коллектива. Подойдет ваше время, тогда и побеседуем. А сейчас я пока сильно занят.
Из своего кабинета вышел Петр Максимович Бугринцев. Он передал ключи от него Павлу Сергеевичу. Крюков подошел к секретарю – машинистке и подал ей лист бумаги со списком сотрудников редакции:
– К вам, Нина Матвеевна, у меня особая просьба. Будете впускать ко мне на прием только по этому списку. И ни в коем случае от него не отступать. Иначе я сегодня могу и не уехать от вас домой. Если кто начнет настырничать, немедленно меня зовите.
Стоящий у дверей кабинета редактора Ефим Данилович Шумаков заметно помрачнел. Ожидая своего большого начальника в редакции, он мечтал стать его главным путеводителем и советчиком. Да только большой начальник, получается, в упор его не видит. Ну, что ж, придется искать другой путь для сближения. Заместитель редактора попытался успокоить себя этой мыслью. Но надежда на удачу у него заметно таяла.
Коля Сорокин упорно продолжал писать свою статью. Но дело у него продвигалось медленно. Его вовсе не пугал приезд Крюкова в их коллектив. Никаких грехов за собой он не чувствовал. Но за судьбу Петра Максимовича основательно переживал.
В те годы с журналистами обкомовские власти часто проводили различные совещания, встречи, диспуты и прочие мероприятия. Поэтому Николай Сорокин хорошо представлял личность заведующего сектором печати обкома партии. На абсолютном большинстве проводимых в области мероприятий Павел Сергеевич сидел в президиуме. Выступал на них и с большими, и с короткими речами. Держал он себя на них напористо активно.
Сам Сорокин не был таким уж активным и общительным человеком. Но за короткое время работы в районной газете в области у него появилось немало знакомых среди газетчиков. И все они говорили ему, что Павел Сергеевич Крюков человек непростого характера и нрава. От него уж лучше держаться подальше. Можно нарваться при общении на крупные неприятности. Потом не расхлебаешься.
Судьба Колю Сорокина пока миловала. Не было у него случая с Крюковым лично общаться. А потому сам он не мог судить, что из себя представляет человек и большой партийный начальник Павел Сергеевич Крюков. Чем он был очень доволен.
Как сказала всем ожидающим своего собеседования с заведующим сектором секретарь – машинистка, Крюков спешит, чтобы сегодня же возвратиться в областной центр. Но как казалось Коле Сорокину, встречи областного начальника с районными журналистами тянутся слишком долго. Давно закончился рабочий день, а его очередь была не самая крайняя. Перед ним предстояло попасть в кабинет редактора на собеседование Ефиму Даниловичу Шумакову и еще двум газетчикам. Да после завершения собеседований предстояло еще совещание коллектива газеты. Маялся бедный Сорокин в приемной, но изменить ситуацию у него никаких возможностей не было. Надо набраться терпения. И он дождался своего часа на собеседования.
Крюков предложил ему сесть за стол напротив него и каким-то непривычным голосом, отличным от напористости на различных областных совещаниях спросил:
– Ну, что Николай Дмитриевич, какое у тебя мнение о вашем редакторе? Давай, как говорится, за и против. Только очень хочу, чтобы все предельно честно.
Коля удивленно посмотрел на Крюкова. Тот, словно угадал его намерения. Именно это он сейчас и собирался говорить. Об этом он и сказал областному начальнику:
– С таким намерением я к вам и пришел.
И Сорокин начал с того, за что он так полюбил Бугринцева. И талантлив, и замечательный руководитель. Не криком решает редакционные дела, а доброжелательным умным разговором. У него в кабинете, какой бы серьезный разговор ни затевался, все идет на равных.
Павел Сергеевич Крюков в конце откровений Сорокина тяжело вздохнул:
– И все-то ты, Сорокин, очень правильно говоришь. Вот только промолчал о пристрастии вашего редактора к выпивке. Не будь у него этой слабости, золотым был бы во всех отношениях. А то ведь расставаться с ним приходится.
Николай резко вскочил со стула. Павел Сергеевич Крюков тоже встал:
– Да не пугайся ты. Петр Максимович сам заявление написал. По собственному желанию. Когда возле него эти пасквильные дела развернулись. За пьянку никого не хвалят. А он в это втянулся сверх всякой меры. Да еще черти его связали с этим доносчиком и клеветником Шумаковым. Как за лучшего друга за него хлопотал. А этот «друг» о нем столько вранья написал. На десятерых хватило бы. Да только ушлый этот Шумаков. Многое мы в обкоме хотели определить, как клеветническое. Но он, мерзавец, так в своих кляузах все обосновал, что, в обкоме поверили именно ему.
Совещание сотрудников редакции было коротким. Павел Сергеевич сказал, что в связи со своим пристрастием к спиртному Петр Максимович Бугринцев написал заявление на расчет по собственного желанию. Но из редакции уходить и в мыслях не держит. В обкоме партии ему предлагали перейти на работу заместителем редактора. Он не согласился. Попросил оформить заведующим сельхозотделом. Эта работа ему всегда была намного ближе.
И еще Петр Максимович всем говорил, что в последнее время у него стали развиваться успехи в поэзии. Готовится солидная подборка в областном литературно-художественном журнале. Сам он поставил перед собой цель выпустить достойную поэтическую книгу. Если работать редактором, эта задумка вряд ли бы осуществилась.
Свое короткое, но емкое выступление Павел Сергеевич Крюков закончил совсем неожиданно. Он повернулся в сторону Шумакова и сердитым голосом сказал:
– А ты, Ефим Данилович в моих глазах выглядишь в этой истории отвратительно. Если я буду работать в обкоме, ты до самой пенсии заместителем редактора останешься. Если не попадешься на своих кляузах.
Коля Сорокин слушал все это и млел от удовольствия. И удивлялся тому, что люди, которые рассказывали ему о Павле Сергеевиче Крюкове, имели о нем однобокое представление. Не всегда он придирчиво строг в своих суждениях. Выходит, бывает он и добрым и предельно честным в своих оценках.
Теперь, Николай Дмитриевич, вспоминает ту давнюю пору, и понимает, что в тогдашних его оценках преобладающую роль играла его привязанность к редактору Петру Максимовичу Бугринцеву. Защищал его Павел Сергеевич Крюков – значит он хороший человек. Между тем прошло определенное время – и ему пришлось горько убедиться, что в жизни все нередко складывается намного сложнее и непредсказуемее.
В редакции районной газеты, в которой тогда еще продолжал работать молодой журналист Николай Сорокин, почти постоянно не хватало сотрудников. И чуть ли не половина их заочно училась на отделении журналистики местного университета. Коля Сорокин после зимней сессии должен был приступать к написанию дипломной работы. Но все сложилось так, что новый редактор Алексей Евгеньевич Краско неожиданно его крепко огорчил. Оказывается все заочники, кроме Николая Сорокина, побывали у него с вызовами на сессию и получили на то разрешение. Он замешкался. И Краско беспомощно развел руками. Не с кем, мол, ему будет выпускать газету, если и его, Сорокина, он отпустит на сдачу зимней сессии. Алексей Евгеньевич настойчиво убеждал Николая, что он человек способный. Что он может вполне прилично сдать свою последнюю сессию не со своим курсом, а индивидуально.
И не устоял Николай Сорокин. Пришлось ему ждать возвращения своих товарищей с зимней сессии. И только тогда он понял, что вляпался по самую макушку. Пока он не сдаст зимнюю сессию, никто тему его дипломной работы не утвердит. А сдача экзаменов у Сорокина продвигалась трудно. Вот и получилось так, что руководителем его дипломной работы оказался Павел Сергеевич Крюков. Как сказали Николаю в деканате, из потенциальных претендентов на руководство по подготовке дипломной работы остался только Крюков. Так что выбирать было не из кого. Да и Крюков, как назло, в то время обретался в командировке в Москве. Николаю дали полную волю выбирать себе тему. Пришлось возвращаться в свой районный центр и самому определять, о чем писать и на каких проблемах в ней особо заострять внимание.
До защиты дипломных работ на Колином курсе оставалось всего две недели, когда он привез свое творение на прочтение своему руководителю. Павел Сергеевич встретил его с упреками. Время, мол, совершенно упущено. Вряд ли уже можно что-то исправить. Сорокин сидел в кабинете заведующего сектором печати обкома партии, низко опустив голову. Он-то рассчитывал, что Крюков что-то ему подскажет для исправления и улучшения написанного. Но, когда Николай подвинул ему папку с дипломной работой, Павел Сергеевич вернул ее обратно:
– Все уже поздно исправлять и улучшать. Печатай, как есть.
В кабинете с Крюковым сидел редактор из Ольховатского района. Сорокин слышал, что он дружит с Павлом Сергеевичем. Летом часто вместе отдыхают на Дону. И тут, как потом долго удивлялся Сорокин, заведующий сектором печати сморозил откровенную глупость. Он вдруг сказал:
– Послушай, Сорокин! А что, если тебе написать дипломную работу об Ольховатской районной газете?
Николая всего затрясло от такого предложения:
– Да когда ж я ее писать-то буду? До защиты остались считанные дни.
Крюков ему возразил:
– Ну, это ты зря. В избранной тобой газете по избранной тобой теме практически ничего нет. А в Ольховатской все, как на ладони. Только успевай перепечатывать на машинке.
Николай был в полной растерянности:
– Нет. Все-таки я не успею.
Крюков пожал плечами:
– Ну, как хочешь. Тогда езжай домой и перепечатывай, что написал.
Сорокин впал в панику:
– Павел Сергеевич! А, может, все-таки прочитаете?
– Некогда уже читать.
Николай понял, что ему надо побыстрее убираться от заведующего сектором печати. Он вернулся в свою редакцию и отдал текст секретарю – машинистке. Чуть ли не на коленях попросил ее отпечатать его дипломную работу так чисто, чтобы никаких правок и стирания ненужного резинкой нигде не наблюдалось. Сходил и в типографию. Ее заведующим работал бывший фронтовик. Он слыл отличным переплетчиком. Заведующий дал Николаю слово, что в переплете его дипломная работа будет лучшей в университете. Сорокин выслушал заведующего типографией с грустным лицом. В мыслях он стал насмехаться над самим собой. Дурак дураком. Сидел и радовался этому своему начальнику, который показался молодому газетчику порядочным человеком, когда заступался за освобождаемого от должности редактора Бугринцева. А он оказался хамелеоном. Меняет свой цвет и взгляды в зависимости от обстоятельств.
Оформление дипломной работы прошло быстро. Текст надо было вести в областной центр на прочтение оппоненту. В этом качестве предстояло выступить заведующему промышленным отделом областной газеты. Это оказался человек средних лет с сумрачным выражением лица. Он был немногословен. Попросил Сорокина оставить у него дипломную работу до завтрашнего завершения рабочего дня. Свой отзыв он быстро не напишет, а потому сам занесет его в университет. Благо ходит на работу и с работы мимо университета.
Все делалось в большой спешке и Коля начал думать, что его защита дипломной работы, вероятнее всего, провалится. С этой мыслью он и дожил до страшного дня испытания. Николай Сорокин сидел в аудитории, где шла защита, почти спокойным. Он заранее убедил себя, что его дело безнадежное и ему придется готовиться все повторять через год.
К середине дня пришла его очередь. Председатель комиссии зачитал краткую аннотацию и предоставил слова автору дипломной работы. Коля занял место у трибуны, раскрыл свои тезисы выступления и тоскливым голосом стал их излагать. Когда Сорокин закончил говорить, члены комиссии как-то понимающе переглянулись. Потом председатель комиссии удовлетворенно сказал:
– Ну, что, товарищи. Я выступающего слушал внимательно. И, на мой взгляд, изложено довольно прилично. Если все, что сказано, обстоятельно изложено в дипломной работе, думаю, Сорокин со своей работой справился успешно.
Заговорили и другие члены комиссии. И к великому удивлению Николая Сорокина, все хвалили его дипломную работу. Зачитали текст оппонента. И Николай чуть не прыгнул до потолка. Заведующий промышленным отделом областной газеты высказал только положительные отзывы. Оппонент, а ни единого слова критики.
И тут попросил слово заведующий сектором печати:
– Постойте, постойте, товарищи! Что-то вы ударились в сплошную похвальбу. А дипломная работа явно слабая. Я читал ее и нашел там массу недостатков. Так что членам комиссии поумерить бы свои восхищения.
И Павел Сергеевич Крюков приступил к критике дипломной Сорокина. Оппонент от областной газеты на защиту не пришел. Члены комиссии со смущенными лицами, молча, слушали. По словам обкомовского начальника, дипломная Сорокина заслуживает лишь удовлетворительной оценки. И не более того.
Председатель приемной комиссии тоже чувствовал себя неуютно. Он всего лишь нашелся сказать:
– Вы, Павел Сергеевич, руководитель подготовки дипломной работы. Вам виднее.
И Николай Сорокин вышел из аудитории, как помоями облитый. Возможно, он единственный в стране из дипломантов, кого защищали люди практически посторонние. И лишь руководитель, который должен был руководить ее подготовкой и поддерживать своего подопечного при защите, высказался против. Небывалое явление. Теперь Николая Сорокина уже не обманешь. Даже если Крюкова при нем станут изо всех сил расхваливать, он будет считать этого человека непорядочным. Он способен на подлость.
Время шло. В жизни людей что-то менялось. Одни сходили с жизненной тропы и память о них как-то очень быстро таяла, растворялась в забытье. Другие, наоборот, обретали большую известность, становились могущественнее и известнее во власти. Тот же Николай Сорокин постепенно перестал называться только по имени. Для всех в редакции, да и в райцентре он стал уже Николаем Дмитриевичем. По служебной лестнице он продвинулся до заместителя редактора. А совсем недавно оказался и редактором.
Он еще никак не свыкся со своим новым положением. А его уже вызвали в руководящий партийный кабинет и предложили готовить материалы к очередному пленуму райкома партии. Николай Дмитриевич впал в панику. Но заведующий отделом пропаганды и агитации райкома партии старался всячески его поддержать. Он убеждал новоиспеченного редактора, что волноваться ему нет смысла. В помощь ему отдаются все, кто связан с отделом пропаганды. И Сорокину надо изо всех сил постараться. Тема на пленум выносилась сугубо их, редакционная: «Борьба за повышение действенности газетных выступлений». И времени на подготовку пленума отвели совсем немного. Всего две недели.
Все эти дни Николай Дмитриевич почти не спал. Лицо его стало утомленным и серым. Когда пришел день проведения пленума, Сорокин еле держался на ногах. А тут еще только он пришел на работу в свой кабинет редактора – сразу телефонный звонок первого секретаря райкома партии:
– Ты звонил, Павлу Сергеевичу Крюкову о нашем пленуме?
Сорокин оторопел. Он только и нашелся сказать:
– Никому я об этом не звонил. Не было у меня времени по телефону разговаривать. Мы еще вчера вечером материалы дорабатывали.
– А откуда ж он узнал, что у нас пленум по такой необычной проблеме?
– Понятия не имею.
– Но он уже к нам едет. Так что на пленуме будет присутствовать. Держись, парень.
На душе стало скверно. Такого для себя подвоха Николай Дмитриевич вовсе не ожидал.
В районном Доме культуры пленум открылся минута в минуту. Доклад делал первый секретарь райкома партии. От волнения Сорокин не все воспринимал очень уж внимательно. Но ему показалось, что доклад был воспринят благожелательно. Потом слово дали ему, редактору. Свое выступление он читал по написанному заранее тексту. И еле выдержал этот тяжкий момент. Все обращали внимание, насколько бледен был в этот момент редактор Сорокин.
Когда газетная тема была полностью обсуждена и по ней было принято постановление, заведующий отделом пропаганды и агитации сказал Николаю Дмитриевичу, что он может идти в редакцию в свой кабинет. Там ему надо постараться успокоиться.
Сорокин так и поступил. Ему очень хотелось попасть к себе домой. Там принять сильнодействующего успокоительного. Да немедленно уснуть крепчайшим сном, чтобы избавиться от нагрянувших на него треволнений.
Только потрясения для него продолжались. Внезапно открылась дверь его редакторского кабинета и перед Сорокиным образовался сам Павел Сергеевич Крюков. Он весь сиял от удовольствия:
– Ну, ты и молодец! Знаешь ли ты, что мы уже несколько лет подряд изо всех сил старались, чтобы хоть в одном районе на пленуме обсудить газетные проблемы. Ни в одном районе области на это не согласились. А ты только редактором стал и по-тихому этот подарок нам преподнес. Ну, спасибо тебе большое! Вот уж порадовал, так порадовал!
Николай Дмитриевич не знал, что ему делать в этой ситуации. И он обратился к Крюкову:
– Павел Сергеевич! Пленум закончился. Пойдемте в ресторан пообедаем.
Представатель обкама партии отмахнулся:
– Там ваш первый секретарь меня ждет. Он пригласил меня с ним пообедать. Мне пора идти. А ты все-таки молодец.
И за Крюковым дверь закрылась.
Николай Дмитриевич теперь бессонными ночами ломает голову, куда ему относить покойного Крюкова. Раньше после защиты дипломной работы он был о нем резко отричательного мнения. Теперь мысли раздваиваются. И все чаще стал приходить к выводу: живые люди на земле вовсе на святые на небесах. За свою жизнь они порой натворят всякого. Случается, много хорошего. А порой – не глядел бы на этого человека. Как говорится, в жизни людей всякое случается.
Р