Я увидел его впервые на междугородном переговорном пункте.
С горстью пятнадцатикопеечных монет я вертел головой, высматривая свободную кабинку. И вдруг застыл, как вкопанный. Замер. Со связкой ключей для вскрытия телефонных аппаратов в мою сторону шел молодой красавец-брюнет.
Оживший греческий бог Аполлон.
Когда воплощение высшей гармонии, красоты надвигается на тебя в подлиннике, живьем, это вызывает смятение. «Неужели такое возможно?! Выходит, возможно?..» - растерянно думаешь ты.
Я был тогда молод. Добивался внимания своей однокурсницы. В тот день, под впечатлением от увиденного, в голове пронеслось: «А вот ему, такому, и добиваться ничего не нужно: любая пойдет за ним, как загипнотизированная!»
Прошло несколько лет. Я женился. Однажды, вспомнив тот случай на переговорном пункте, поделился своим впечатлением с женой. Она воскликнула:
- Ой! Да я же его тоже там видела! И тоже застыла тогда, оцепенела, дурочка семнадцатилетняя! Стою у него на пути. Рот раскрыла от неожиданности. Он, наверное, привык к таким реакциям. Улыбнулся с пониманием, сочувственно:
- Ну, что, девочка? Что?..
Спустя два года после нашей свадьбы я отвез жену в роддом. Она рассказывала мне, что в палате ее поддерживала грузинка Лали. Они подружились. С разницей в несколько часов родили девочек.
Через две недели после родов у жены начались проблемы с кормлением: молока почти не было. Она позвонила Лали, пожаловалась. Та сказала:
- Слушай, а у меня молокозавод! Сцеживать приходится. Пусть твой приезжает, я ему по пол-литра сдавать буду.
И я поехал.
Нашел нужный дом, поднялся на третий этаж. Звоню в квартиру.
Дверь открылась. И я увидел перед собой его. Аполлона. Теперь он заматерел, прибавил в весе. Но это был он!
- Вам кого?
Я растерялся.
- Я… Мне…
Он смотрел на меня, выжидая. Наконец я выдавил:
- Лали здесь живет?
Аполлон обернулся. Сказал громко:
- Лали! Это тебя.
К дверям подошла красивая грузинка в вишневом японском халате.
Мы поздоровались. Она предложила пройти в комнату. Я извинился, сказал, что спешу. Она принесла из кухни пакет с пол-литровой банкой молока. Так мы и познакомились. Так Лали стала нашей дочери молочной матерью.
В ту зиму я ездил в их дом почти каждый день. Иногда оставался «на чай». И тогда мы пили с Лали кофе, курили на кухне. Я все больше узнавал о ней, о ее характере, интересах. От нее самой и из рассказов о ней жены выяснилось, что по профессии она врач-гинеколог. Но давно уже занимается домом, делами мужа. Умная, эмоциональная, она обладала железным характером. Это проскальзывало в некоторых интонациях при разговоре с мужем или в разговорах с кем-то по телефону. Еще я заметил, что, сердясь, Лали тут же переходила с русского на грузинский язык.
С Георгием мы постепенно тоже нашли общий язык благодаря любви к футболу, группе «Битлз» и нелюбви к молоку и советской эстраде.
Особенно сблизил нас с Лали период, когда я стал переводить стихи грузинских поэтов. Она с удовольствием помогала мне. Я даже пытался выучить грузинский язык. Лали записывала в моем блокноте красивые буквы родного алфавита, похожие на виноградные усики, первые грузинские слова, учила их правильному произношению.
- Я тебя люблю по-грузински: ме шен миквархар. Красиво, правда? Повтори.
Я повторял. Запоминал новые слова, выражения. Особенно понравилось мне, как звучит по-грузински красивая девушка – ламази гогу. С тех пор, звоня Лали по телефону, я здоровался с ней так:
- Гамарждоба, ламази гогу!
Наша дочь тоже обращалась к Лали по-грузински: дэда, мама. С возрастом она все больше становилась похожа на молочную мать характером, темпераментом. Лали не раз шутила:
- Мою дочь подменили в роддоме! На вот эту фроузен. Ваша юла озорная, неугомонная и то больше на меня похожа!..
Сходились родители в одном: обе дочери красотки, и это впоследствии добавит нам головной боли.
В некоторые праздники, дни рождения мы всей семьей приезжали в квартиру друзей, в которой все – от обстановки до изысканного, щедрого застолья - говорило о хорошем достатке. Лали угощала нас блюдами грузинской кухни, радовалась, когда мы нахваливали ее кулинарный талант.
В одну из таких встреч моя жена вспомнила о том, как она впервые увидела Георгия. Переждав наш смех, спросила его:
- Чем же Лалка тебя поразила, такого красавца, что ты взял ее в жены?
Он ответил не сразу.
- А вот представь. Просыпаюсь утром после нашей первой ночи. Передо мной на подносе - отбивные, салат и кофе. Такого со мной не случалось. Как честный человек и обжора я просто обязан был на ней жениться.
Георгий посмотрел на Лали, сидевшую с довольным видом.
- А теперь жрать не дает. Говорит, что я толстый. А я не толстый. Я крепкий. Слаб только вот в этом, - Георгий указал рукой на блюда с едой, - люблю вкусно поесть.
Лали саркастично парировала:
- Я бы тебе сказала, в чем ты крепок и в чем ты слаб…
Ее намек был понятен. Интерес женщин к Георгию и его к ним не угасал. Время от времени Лали узнавала о его похождениях. И тогда вспыхивали грузинско-греческие войны.
Это случилось первого сентября, в день, когда наши дочки пошли в школу.
Вечером позвонила Лали. После короткого разговора с ней жена сказала:
- Мне надо ехать.
- Что случилось? – спросил я.
- Пока не знаю. Но голос у нее… Что-то очень серьезное.
Через час жена позвонила от Лали.
- Придется остаться здесь на ночь. Утром накорми ребенка. Сделай омлет, пожалуйста. И отведи в школу, хорошо?
- Да что случилось?
- Все потом. Завтра.
На следующий день жена рассказала, что Лали выгнала Георгия из дома: узнала, что он изменяет ей с ее лучшей подругой.
Вскоре Лали наняла няньку. Устроилась в какой-то центр по организации гастролей деятелей искусств. Решила пожить для себя.
Мы с женой переживали за Лали с Георгием, надеялись, что они помирятся; ведь их семья стала для нас родной. Всякий раз, когда жена возвращалась от Лали, я ждал от нее каких-то обнадеживающих новостей. Но новости были – одна другой невероятнее.
Как-то жена вернулась в подавленном состоянии. Сказала, что к Лали приходила мать подруги-предательницы. Передала ей записку от дочери. Умоляла простить ее. Пожалеть, не калечить.
- Что значит, не калечить? Какая записка? – спросил я.
- Бывшая подруга уже полмесяца лежит в вендиспансере, на принудительном лечении, - ответила жена, - Лалка ее туда… устроила.
Я переваривал услышанное. Следующий вопрос задал не сразу.
- Но как же она… Как это?
- Вот так. Если есть деньги и связи, не проблема. Приехали. Забрали…
Я спросила: Лалка, тебе ее не жалко? Ох, как она вскинулась! « Еще слово про эту мразь скажешь, убью! Ты меня знаешь. Учти, ты - моя последняя подруга. Хоть этого не лишай. Все! Тема закрыта»
Казалось, что после таких событий примирение невозможно.
Но спустя какое-то время Лали и Георгий снова стали жить вместе. Как оказалось позже, ненадолго. Что-то, видимо, надломилось у них непоправимо. Георгий все чаще стал попадать в больницу со своим немыслимым, под двести, давлением, где и познакомился с женщиной-врачом, к которой позже переехал насовсем.
А наша семья тем временем переехала в Москву.
С Лали мы перезванивались. Она рассказывала о взрослой дочери, живущей теперь на Кипре, приезжающей иногда в родной город. В такие дни наша дочь старалась взять отпуск, чтобы встретиться с грузинской мамой и со своей молочной сестрой. Мы спрашивали, видится ли та с отцом. «Видится, - говорила дочь, - и Лалка все время болтает с ним по телефону»
Однажды весной я прилетел в родной город хоронить маму.
В тот день рано утром в палисаднике под окнами трехэтажного дома мои друзья готовили в большом казане поминальный плов. Пошел дождь. Я спустился к ним с зонтами, плащом, и увидел, что возле соседнего подъезда какие-то мужчины вырубают кусты виноградника, зеленой изгороди. Женщины-соседки кричат что-то им и пришедшему с ними участковому. Кто-то плачет. Участковый оправдывается, раздраженно объясняет что-то…
Ночью в самолете я пытался заснуть, но не мог, и смотрел теперь на происходящее, как на продолжение какого-то дурного сна, Я сдерживал себя, понимал, что если взорвусь, только все испорчу, потревожу покой мамы. Один из друзей подошел, обнял за плечи.
- Все пройдет… Все пройдет, дорогой…
Их окна второго этажа на нас смотрела Лали. Еще через пару минут она спустилась вниз, приблизилась к милиционеру, и, указав на меня, чеканно, резко сказала ему:
- Здесь прощаются с его матерью. Имей совесть.
Участковый поморщился. Крикнул рабочим:
- Хватит пока. После обеда закончите.
Это была наша последняя встреча с Лали.
Через пять лет ее убили наркоманы.
На похороны прилетели обе дочери – родная и молочная. На кладбище они с двух сторон поддерживали Георгия под руки. Он тяжело дышал. Голова его подергивалась.
К гробу подошел сам. Наклонился, что-то тихо произнес. Так тихо, что до сих пор никто, кроме Лали, не знает – что сказал Аполлон своей ламази гогу.