Один день Александра Ароновича. Часть 3-я

Кузьмена-Яновская
Печерский Александр Аронович (1909-1990) - руководитель единственного успешного восстания в лагере смерти в годы Второй мировой войны.
   14 октября 1943 года узники подняли восстание в концентрационном лагере Собибор.

*************************************

Поляки думали, что немцы строят им мармеладную фабрику. По крайней мере, так
обещали нацисты, учинив в 1941-1942гг. активное строительство в лесу на территории железнодорожной станции Собибор, неподалёку от польского города Влодава.

Для начала лагерь был обнесён колючей проволокой высотой до трёх метров, затем
в нём был вырыт котлован и построено кирпичное помещение с бронированной крышей, совершенно без окон, с одним входом и плотно закрывающимися железными дверями. 
Каждая часть имела своё предназначение: жилые бараки, мастерские, склады,
в которых хранились вещи убитых.
"Главным" же объектом были газовые камеры для уничтожения людей.
В основном оно происходило в первые два дня пребывания в лагере.
Тех, кто обслуживал этот процесс, периодически расстреливали.
Незначительную часть нужных специалистов, таких как плотники, слесари, сантехники,
оставляли для хозяйственных работ.

Деятельность лагеря была глубоко законспирированной. Никто из жителей близлежащих окрестностей не должен был ничего знать.

"Вокруг лагеря для наблюдения за территорией было построено семь вышек высотою
6-7 метров," - отмечалось в акте "О зверствах немецко-фашистских захватчиков",
который был составлен представителями Красной Армии, осматривавшими бывшую территорию лагеря смерти, и жителями населенного пункта Желобок Второй 22 июля
1944 года.
Там же было указано, что система охраны учреждения делала побег оттуда крайне затруднительным: за первым рядом колючей проволоки располагалось минное поле,
а далее следовал ещё один ряд колючки.

В документах говорится, что руководство администрации состояло из членов СС, и до
пятидесяти человек из охраны были немцами. Рядовых охранников лагеря набирали из военнопленных, многие из которых были выходцами с Украины, а также из числа добровольцев-жителей окрестных польских сёл.

С марта по сентябрь 1943 года охранником Собибора являлся Иван Демьянюк,
прозванный за свою жестокость Иваном Грозным.
После войны ему удалось перебраться в США. Однако военного преступника пришлось
выдать сначала в Израиль, а затем в Германию. В ходе судебных процессов ряд
бывших узников Собибора дали показания против него. По первому приговору
Демьянюк отбыл семь лет заключения. А затем его приговорили к пятилетнему сроку,
но во время слушания своей апелляции на это решение преступник скончался на
девяноста втором году жизни.


Каждый день на "фабрику" приходили эшелоны с людьми, которые думали, что будут
работать на производстве мармелада. Чтобы не вызывать подозрения у прибывших,
нацисты даже разбили на переднем плане лагеря клумбы с цветами.

С "фабрики" же регулярно забирали так называемую готовую продукцию. Но на самом
деле из Собибора увозили в Германию не мармелад, а ящики с пеплом, мешки с
женскими волосами, бочки с человеческим жиром - всё это фашисты получали
из тел узников. А также отправлялись вагоны с одеждой и обувью, снятых с
работников "мармеладной фабрики".
Как отмечал Печерский в своих воспоминаниях, больше всего ценились детские волосы,
они шли на изготовление подушечек для седел.

В документах, опубликованных "Российским историческим обществом", есть также
учётная карточка заключённого Александра Печерского, узника Собибора,
организовавшего в этом лагере смерти восстание.


Александр Аронович Печерский родился 22 февраля 1909 года в Кременчуге. Сын
адвоката, еврей. В 1915 году вместе с родителями переехал в Ростов-на-Дону.
В 1931-1933 годах проходил службу в армии.
Работал электриком паровозоремонтного завода. Закончил Ростовский государственный университет. Руководил художественной самодеятельностью.
С 1936 года работал инспектором хозяйственной части в Ростовском финансово-экономическом институте.
22 июня 1941 года, в первый день Великой Отечественной войны, был призван в
армию и принимал участие в военных действиях.
В сентябре 1941 года был аттестован на воинское звание техника-интенданта 2 ранга, соответвовавшее воинскому званию командного состава "лейтенант" и служил в
должности делопроизводителя штаба 596-го гаубично-артиллерийского полка 19-й армии.
По некоторым данным вынес на себе раненого командира.

Побывал сначала в жестоком Витебском сражении, затем в Смоленском и, наконец, в начинавшейся Московской битве. В октябре 1941 года под Вязьмой его часть оказалась
в окружении, а сам Печерский был ранен и попал в плен.
Переболел тифом, но выжил. Уже в мае 1942-го предпринял первую попытку побега
с четырьмя другими заключенными. Но беглецов поймали и отправили сначала в
штрафной лагерь в Борисове, затем перебросили под Минск.

Во время медицинского осмотра охранники выяснили, что Печерский еврей. И  вместе
с другими военнопленными-евреями 20 августа 1943 года он был отправлен в минский "рабочий лагерь" СС на улице Широкой, где находилось около пятисот евреев из
минского гетто.
Отсюда 18 сентября 1943 года в составе группы заключённых евреев Печерский был отправлен в лагерь смерти Собибор, куда прибыл 23 сентября.
Из шестисот военнопленных около пятисот человек были казнены сразу, а восемьдесят отобрали для хозяйственных работ, среди которых оказался и Александр Аронович.


Согласно исследования Виктора Франкла, реакции узников концлагеря "можно разбить
на три фазы: 1. Шок поступления. 2. Типичные изменения характера при длительном пребывании в лагере. 3. Освобождение.
С похожим расчленением мы встречаемся и у Коэна, согласно которому "заключенный
во время своего пребывания в концлагере должен был пройти различные стадии,
которые можно классифицировать следующим образом: 1. Фаза первичной реакции.
2. Фаза адаптации. 3. Фаза апатии."

"Шок поступления. 
Коэн описывает свою реакцию в той мере, в какой он мог её рефлексировать как
ощущение расщепления личности. "У меня было чувство, как будто я не имею к этому отношения, как будто всё в целом меня не касается..."
(...)В конце концов дело доходило до сильнейшей психической травмы, когда новоприбывшим становилось известно о существовании газовых камер.(Коэн). Мысль
о газовой камере вызывала реакцию ужаса, и эта реакция прорывалась в очень
резкой форме у тех, кому пришлось услышать о том, что их жены и дети были убиты.
Ответом на неё не могло быть ничто иное, кроме острой реакции ужаса, которой не избежал и он (Коэн), когда прибыл в Освенцим.
При желании психиатрически классифицировать фазу шока поступления, пожалуй,
можно было бы отнести к реакциям аномальных переживаний. При этом только нельзя
забывать, что в такой аномальной ситуации, которую представляет собой концлагерь, подобная аномальная реакция переживания, есть нечто нормальное."

Иначе говоря, сойти с ума в такой ситуации есть явление самое нормальное.  А вот сохранить разум - для нормального человека...скорее, ненормально.

"...Это была первая селекция! (Словом "селекция" в лагере называли отбор тех,
кто должен был отправиться со следующей партией в газовую камеру). Первое
решение быть или не быть. Для огромного большинства из нашего транспорта, около
90 процентов это был смертельный приговор.
/Действительно, число заключённых, принятых в лагере (то есть не умерщвлённых
сразу после прибытия) из составов с евреями составляло в среднем около
10 процентов из числа людей, привезенных в Освенцим".(Центральная комиссия
по расследованию преступлений Германии в Польше. Варшава, 1946)./
Нам, меньшинству из тогдашнего транспорта, это стало известно вечером того же
дня. Я спрашиваю товарищей, которые находятся в лагере дольше, куда мог попасть
мой коллега и друг П. "Его отправили на другую сторону?" "Да," - отвечаю я.
"Тогда ты увидишь его там", - говорят мне. "Где?" Рука показывает на
расположенную в нескольких стах метрах трубу, из которой в далёкое серое польское
небо взвиваются жуткие остроконечные языки пламени многометровой высоты, чтобы раствориться в тёмном облаке дыма. Что это там? "Там, в небе твой друг", -
грубо отвечают мне. Это говорится как предупреждение. Никто ещё не может как
следует поверить, что человек действительно лишается буквально всего.
(...) Теперь я знаю, как обстоят дела. Я делаю то, что является кульминацией
всей этой первой фазы психологических реакций: я подвожу черту под всей моей
прежней жизнью!" (Виктор Франкл).