В 1796 году вместо умершей Екатерины 11 на русский престол взошел ее сын 42-летний Павел 1.
Павел Петрович родился 1 октября 1754 г. в Санкт-Петербурге. Он родился в Летнем дворце Елизаветы Петровны. При родах присутствовали императрица Елизавета Петровна, отец Павла великий князь Пётр Фёдорович и братья Шуваловы.
Из круга родственников настоящую радость испытал лишь один человек: двоюродная бабка новорожденного императрица Елизавета Петровна, ставшая крестной матерью Павла Петровича. Ни отец, ни мать восторгов не выражали. По случаю рождения продолжателя династии императрица Елизавета издала манифест, это событие нашло отражение в одах, написанных стихотворцами того времени. Крещён 25 сентября (6 октября) духовником императрицы Елизаветы Петровны протоиереем Фёдором Дубянским.
Имя Павел при крещении было дано ему по велению Елизаветы. Она окружила внука целым штатом нянек и лучшими учителями, а мать и отец были фактически отстранены от воспитания своего ребёнка.
Несмотря на внешнее сходство Павла с отцом, впоследствии при дворе упорно ходили слухи, что ребёнок был зачат Екатериной от своего первого фаворита, Сергея Салтыкова, знаменитого в своё время красавца. Слухи подпитывало то обстоятельство, что Павел появился на свет лишь через восемь лет брака Петра и Екатерины, когда многие уверились в бесплодности этого союза.
Первым воспитателем Павла стал дипломат Фёдор Бехтеев, одержимый духом уставов, чётких приказаний и военной дисциплиной. Он издавал небольшую газету, в которой рассказывал обо всех, даже самых незначительных поступках мальчика.
Когда Павлу исполнилось 6 лет, Елизавета Петровна заменила главного наставника, предписав основные параметры обучения в своей инструкции. Им стал по её выбору Никита Иванович Панин. Это был 42-летний человек, обладавший обширными познаниями и разделявший идеи Просвещения. Во время дипломатической службы в Швеции и Дании он вступил в тесные контакты с масонами и не исключал возможность введения в России конституционной монархии по шведскому образцу. Граф Никита Иванович Панин, стал не только воспитателем Павла, но и его главным советчиком на долгие годы.
Никита Панин обозначил весьма обширный круг тем и предметов, в которых, по его мнению, должен был разбираться цесаревич. Возможно, именно в соответствии с его рекомендациями был назначен ряд «учителей-предметников». Среди них были митрополит Платон (Закон Божий), Семён Порошин (естественная история), Гранже (танцы), Винченцо Манфредини (музыка) и другие. Начавшись ещё во времена Елизаветы Петровны, занятия не прекращались ни в краткое правление Петра III, ни при Екатерине II. Все учителя отмечали, что наследник был прекрасно одарен от природы, являлся очень сообразительным. Он любил читать, особенно его увлек огромный роман испанца Сервантеса «Дон-Кихот», который долго был его любимой книгой. Конечно, ему и в голову не могло придти, что некоторые из потомков именно его будут называть «русским Дон-Кихотом»… Один из младших наставников Павла, Семён Порошин, вёл дневник (1764—1765 гг.), ставший впоследствии ценным историческим источником по истории двора и для изучения личности цесаревича.
У Павла был математический склад ума. Его признаки — логичность мысли, выверенность суждений, обусловленность умозаключений. Ему всегда всё хотелось «разложить по полочкам», дать всему окружающему объяснение, сформулировать задания и установить правила. Порошин писал: «В учении — особенно в математике — он делает успехи, несмотря на рассеянность… Если бы Его Высочество человек был партикулярный и мог совсем предаться одному только математическому учению, то бы по остроте своей весьма удобно быть мог нашим российским Паскалем».
Мальчика часто мучили сильные головные боли, но бабушка умерла, а мать не обращала внимания на подобные «мелочи». Как ему нужны было в такие минуты внимание и помощь матери! Но Екатерина была занята делами государственными и любовными, ей было не до здоровья сына.
Семена Порошина Павел искренне полюбил, но им пришлось расстаться. Ведь как только он привязывался к кому-то, как только у него возникало чувство симпатии к определённому человеку, то неизбежно это лицо «высочайшей волей» Екатерины 11 изгонялось из круга общения. Так случилось и с Порошиным: в 1767 году он был удален от Двора Наследника Цесаревича, в 1768 году назначен командиром Старо-Оскольского пехотного полка, а 12 сентября 1769 года скончался на двадцать девятом году жизни близ Елисаветграда.
На атмосферу воспитания Павла Петровича существенное влияние оказывало его окружение. Среди гостей, посещавших царевича, был целый ряд образованных людей того времени, например, писатель и композитор Григорий Теплов. Напротив, общение со сверстниками было достаточно ограничено. До личных контактов с Павлом допускались лишь дети лучших фамилий. Особенно близок к нему был князь Александр Куракин. Екатерина приобрела для сына обширную библиотеку академика Корфа. Его знакомили с трудами просветителей: Вольтера, Дидро, Монтескьё. Он овладел латынью, французским и немецким языками, в целом образование цесаревича было лучшим, какое можно было получить в то время. В программе обучения не было ничего, имеющего отношения к военному делу, что не помешало Павлу им увлечься.
Уже в юные годы Павла стала занимать идея рыцарства. 23 февраля (6 марта) 1765 года Порошин записал: «Читал я Его Высочеству Вертотову историю об ордене мальтийских кавалеров. Изволил он, потом, забавляться и, привязав к кавалерии своей флаг адмиральский, представлять себя кавалером Мальтийским».
***
Павел был провозглашён цесаревичем и великим князем, законным наследником Всероссийского престола 28 июня (9 июля) 1762 года. Когда Павлу было восемь лет, его мать, опираясь на гвардию, осуществила переворот, в ходе которого отец Павла умер, скорее всего был убит. При вступлении на престол Екатерины войска присягали не только ей самой, но и Павлу Петровичу. Есть сведения, что в преддверии венчания на царство Екатерина дала письменное обязательство о передаче короны Павлу по достижении совершеннолетия, впоследствии уничтоженное ею. Властолюбивая Екатерина не собиралась поступаться полнотой своего царствования и делиться им ни в 1762 году, ни позже, когда Павел повзрослел.
Екатерина не забывала и не прощала ничего и никого, что или кто хоть как-то ущемляли её нераздельное властвование. Павел являлся живым укором, и мать всегда смотрела на него не просто с холодным отчуждением, но и с опаской. Ведь наследник-цесаревич рано или поздно мог вспомнить о собственных правах на власть. Хотя Павел не делал ничего, что могло быть истолковано как «протест» или «неповиновение», но умной правительнице и прожжённой интриганке Екатерине этого и не требовалось.
Она знала, что Павел — враг, а потому многие годы царствования насаждала в своём окружении не просто высокомерное, но именно враждебное отношение к сыну, который третировался как умственно «неполноценный» и психически «неуравновешенный». Она готовилась устранить навсегда Павла от прав на Престол, передав их своему воспитаннику и любимчику внуку Александру. И если бы она прожила дольше, то можно почти с полным правом утверждать, что она довела бы это грязное дело до конца. Она вообще не любила останавливаться на полпути. Но не случилось: апоплексический удар и последовавшая затем смерть помешали «Екатерине Великой» совершить ещё одно великое злодеяние…
Павел всегда стремился иметь хорошие отношения с матерью. Подрастая, он тянулся к ней, прислушивался к ее советам, безропотно выполнял ее приказания. В начале 1770-х годов приближенные были уверены, что мать смягчится и отношения с сыном станут по-родственному сердечными. В 1772 году Екатерина, отмечавшая в Царском Селе летом годовщину восшествия на престол, писала своей приятельнице: «Мы никогда не радовались Царскому Селу больше, чем в эти девять недель, которые я провела вместе с сыном. Он становится красивым мальчиком. Утром мы завтракали в милом салоне, расположенном у озера; затем, насмеявшись, расходились. Каждый занимался собственными делами, потом мы вместе обедали; в шесть часов совершали прогулку или посещали спектакль, а вечером устраивали трам-тарарам – к радости всей буйной братии, которая окружала меня и которой было довольно много».
Однако эту идиллию, как и нежную дружбу матери с сыном, испортило неприятное известие об офицерском заговоре в Преображенском полку. Целью заговорщиков было отстранение от власти Екатерины и возведение на престол Павла. Заговор не слишком хорошо подготовили; он вообще больше напоминал детскую игру… Но императрица была шокирована. Прусский посланник граф Солмс описал это событие в письме Фридриху II: «Нескольким молодым дебоширам-дворянам… наскучило их существование. Вообразив, что кратчайшим путем к зениту будет устройство революции, они составили нелепый план возведения на престол великого князя».
Павел был не причем, но Екатерина на собственном опыте хорошо знала, что самый нелепый заговор нескольких гвардейских офицеров в России может привести к непредсказуемым последствиям. Она задумалась о прочности своей власти и о том, что в лице Павла подрастает конкурент. Тот же граф Солмс подметил, что отношения императрицы с сыном стали не столь уж искренними: «Не могу поверить, что это демонстративное обожание не содержит некоторого притворства – по крайней мере, со стороны императрицы, в особенности при обсуждении темы великого князя с нами, иностранцами».
***
20 сентября 1772 года великому князю Павлу исполнилось восемнадцать лет. День рождения наследника пышно не отмечали (Екатерине не хотелось лишний раз подчеркивать, что сын «вошел в возраст»), и праздник прошел совершенно незамеченным в придворных кругах. Павел получил один важный подарок – право на управление своими наследственными имениями в Голштинии. Его отец Петр III был сыном герцога Голштейн-Готторпского, и теперь по прямой линии в права наследства вступал Павел. Екатерина произнесла перед сыном речь о правах и обязанностях государей на подвластных им землях, хотя церемония проходила келейно и кроме императрицы, великого князя и графа Панина на ней присутствовало только два человека.
Однако радость Павла была преждевременной – править даже в своем крошечном государстве он не смог. Через год, осенью 1773 года Екатерина передала Голштейн-Готторпское герцогство Дании, лишив сына власти на этих землях. Но Павел все терпел и молчал. Многие современники задавались вопросом, как долго это может продолжаться и искали ростки будущего конфликта. Сэр Джордж Маккартни, занимавший с 1765 года пост английского посланника в Санкт-Петербурге, извещал Лондон: «Сейчас по всему видно, что императрица твердо сидит на троне; меня убеждают, что ее правительство продержится без перемен по крайней мере несколько лет, но невозможно предвидеть, что произойдет, когда великий князь приблизится к возмужанию…" То, что великий князь, повзрослев, не захочет сводить с матерью счеты, казалось европейским политикам невероятным и они ожидали нового государственного переворота в России.
Екатерина подыскала Павлу невесту и женили его 29 сентября 1773 года на великой княжне Наталье Алексеевне, рождённой принцессой Вильгельминой Гессен-Дармштадтской. Когда невеста с придворными прибыли в Петербург, то Павел произвел на них самое благоприятное впечатление. Вот что писал о нем граф Сольмс летом 1773 года:
«Великому князю есть чем заставить полюбить себя молодой особе другого пола. Не будучи большого роста, он красив лицом, безукоризненно хорошо сложён, приятен в разговоре и в обхождении, мягок, в высшей степени вежлив, предупредителен и весёлого нрава. В этом красивом теле обитает душа прекраснейшая, честнейшая, великодушнейшая и в то же время чистейшая и невиннейшая, знающая зло лишь с дурной стороны… одним словом, нельзя в достаточной степени нахвалиться Великим князем, и да сохранит в нём Бог те же чувства, которые он питает теперь. Если бы я сказал больше, я заподозрил бы самого себя в лести».
После женитьбы Павел Петрович заметно изменился: он стал более мягким и открытым, его глаза светились теперь радостью, а на публике он блистал красноречием и уже не искал уединения. Будучи рыцарем по натуре, он поклонялся любимой женщине, как его литературный герой Дон-Кихот. Павел не видел в Наталье никаких недостатков и при каждом случае всем рассказывал о её добросердечии, воспитанности и уме. Однако Наталья через два с половиной года, 15 апреля 1776 года, умерла при родах. Павел был в страшном горе, но мать решила его "утешить" и совершила по мнению историков неблаговидный поступок в отношении сына и его умершей жены. Она показала сыну переписку его умершей жены с его другом, который был ее любовником. Это было для крайне честного и прямолинейного Павла еще страшнее - пережить не только смерть, но и предательство любимой жены и друга.
В том же году Екатерина подобрала Павлу новую супругу — Софию-Доротею Вюртембергскую, которая после перехода в православие стала именоваться Марией Фёдоровной. Фридрих Великий самолично устроил встречу Павла с будущей женой в Берлине. Павел был пленён статной блондинкой с приятным лицом; на другой день он писал матери: "Я нашёл свою невесту такову, какову только желать мысленно себе мог: недурна собою, велика, стройна, застенчива, отвечает умно и расторопно. Что же касается до сердца ея, то имеет она его весьма чувствительное и нежное. Весьма проста в обращении, любит быть дома и упражняться чтением или музыкою". Этот брак был по любви. Павел был без ума от своей избранницы, он писал, что эта блондинка перевернула всю его жизнь.
И Мария Федоровна полюбила Павла и в день обручения клятвенно ему пообещала: «Клянусь этой бумагой всю мою жизнь любить, обожать Вас и постоянно быть нежно привязанной к Вам; ничто в мире не заставит меня измениться по отношению к Вам. Таковы чувства Вашего на веки нежного и вернейшего друга и невесты». Она свое обещание выполнила, верно любила Павла всю свою жизнь, родила царю десять детишек, среди которых были и два венценосных правителя – Александр I и Николай I.
После рождения у Павла старшего сына, наречённого Александром, Екатерина его у родителей отобрала. То же она сделала и со следующим сыном Константином, и с дочерью Анной. А в письмах издевательски сообщала своим корреспондентам, что Мария Федоровна так «театрально» плакала и молила Императрицу отдать ей детей, что это выглядело «неприлично»!
Мария Фёдоровна, обжившись при Дворе, очень быстро поняла, что нравы здесь господствуют предосудительные. Простая, романтическая, добропорядочная, она испытала потрясения от увиденного. Праздность и куртизанство определяли атмосферу придворной жизни. Её Павел представлялся страдальцем и праведником в мире разврата и лжи; он вызывал лишь восхищение и сострадание. Она не могла сдержаться и написала о том матери. Вюртембергская герцогиня откликнулась сочувственным письмом. «Вы правы, дорогое дитя, жалуясь на испорченность Императрицы… В природе нет ничего более жесткого, как сердце, которое предалось своим страстям и в зтом самозабвении не видит ничего кругом себя, Я понимаю страдания, которые Вы должны испытывать, присутствуя при всех возмутительных сценах».
В 1781-1782гг. Павел вместе с супругой отправились в заграничное путешествие. Они посетили Италию, где удостоились аудиенции папы римского, и Францию, где большое впечатление на них произвела усадьба принца Конде. Гримм не без восхищения сообщал Екатерине: «В Версале Великий князь производил впечатление, что знает французский двор, как свой собственный. В мастерских наших художников (в особенности, он осмотрел с величайшим вниманием мастерские Грёза и Гудона) он обнаружил такое знание искусства, которое могло только сделать его похвалу более ценною для художников. В наших лицеях, академиях своими похвалами и вопросами он доказывал, что не было ни одного рода таланта и работ, который не возбуждал бы его внимания… Его беседы и все его слова, которые остались в памяти, обнаружили не только весьма проницательный, весьма образованный ум, но и утончённое понимание всех оттенков наших обычаев и всех тонкостей нашего языка».
Однако Екатерина постаралась и это путешествие сыну отравить- она перехватила переписку его ближайших друзей, которые высмеивали ее фаворита Потемкина, подвергла их преследованиям и выслала из Петербурга. Об этом она известила Павла. Ужасное это ощущение не иметь права на дружбу, невозможность никогда быть самим собой. Цесаревич держался, но однажды высказал то, что было на душе. На одном из вечеров в Версале, Людовик XVI спросил Павла, имеются ли в его свите люди, которым он полностью доверяет. Павел Петрович дал ответ, который мог смутить Короля: «Я был бы очень недоволен, если бы возле меня находился какой-нибудь привязанный ко мне пудель; прежде, чем мы оставили бы Париж, мать моя велела бы бросить его в Сену с камнем на шее». Путешествие цесаревича продолжалось 428 дней; проехал он 13 115 вёрст.
***
Екатерина, чтобы удалить сына подальше от двора, подарила ему Гатчинский дворец, который, по сути, стал местом ссылки для наследника. Изолированный от двора, Павел в Гатчине создал свой «мини-двор» и «армию». Устраивал смотры, учения. Он полюбил это место своего уединения, единственное, что сильно огорчало супругов, то что он не мог видеть часто своих детей. Их, одного за другим, Александра, Константина и Анну, сразу после рождения отнимала Екатерина, и они жили рядом с ней в Зимнем дворце.
Павел получал 175000 рублей в год для себя лично и 75000 для своей жены, не считая денег, отпускаемых на штат его двора. Казалось бы сумма немалая, но Павел постоянно отчаянно нуждался в деньгах и, чтобы раздобыть их, прибегал к разным уловкам. Возможно объяснялось это тем, что управляющий нагло обворовывал его, бедные родственники Марии Фёдоровны его обирали, и сам он разорялся на бесполезные постройки и тратил безумные деньги на свою дорогую и смешную игрушку — гатчинскую армию.
Гатчинские войска принято характеризовать отрицательно — как грубых солдафонов, обученных лишь фрунту и шагистике. Однако это миф - сохранившиеся планы учений опровергают этот распространенный стереотип. С 1793 по 1796 годы на учениях гатчинские войска под командованием цесаревича отрабатывали приёмы залпового огня и штыкового боя. Отрабатывалось взаимодействие различных родов войск при форсировании водных преград, проведении наступления и отступления, а также отражении морского десанта противника при его высадке на берег. Проводились передвижения войск в ночное время. Большое значение придавалось действиям артиллерии. Для гатчинской артиллерии в 1795—1796 годах проводились специально отдельные учения. Полученный опыт лёг в основу будущих военных преобразований и реформ Павла. Несмотря на малочисленность, к 1796 году гатчинские войска были одним из наиболее дисциплинированных и хорошо обученных подразделений русской армии.
Уже в Гатчине Павлом осуществлялась политика облегчения тяжкой жизни крепостного крестьянства. Нормой стала двухдневная барщина, крестьянам разрешалось заниматься промыслом в свободное от барщинных работ время, открывались бесплатные школы, училища (в частности для детей-инвалидов) и медицинские госпитали.
Екатерина своего сына всячески "гнобила, но он "держал удар", виду не подавал, как ему было и тяжело, и выражал к матери бесконечное уважение и послушание. Павел воспитывался как наследник престола, но чем старше он становился, тем дальше его держали от государственных дел. Просвещённая императрица и её сын стали друг другу совершенно чужими людьми. Для Екатерины цесаревич был нежеланным сыном, рождённым от нелюбимого ею человека в угоду политике и государственным интересам, угрожавший ее пребыванию на престоле. И не то, чтобы он вел себя непочтительно, нет, но ведь и она сама и окружающие понимали, что она занимает престол не по праву. А она расставаться с властью ни в коем случае не хотела.
Екатерина обзывала войска Павла в Гатчине «батюшкиным войском» и не препятствовала распространению неприятных для сына слухов (если не распространяла их сама): о неуравновешенности и жестокости Павла; о том, что вовсе не Пётр III был его отцом, а её любовник Салтыков; что он вовсе ей не сын, что по приказу Елизаветы ей подложили другого ребёнка. Она его обижала и унижала, хотя в нем были все задатки великого императора. Но мнение его матери было абсолютно противоположным. Павел все это чувствовал, но современники писали: «Великого князя Павла Петровича было легче обмануть, чем кого-нибудь другого. Его характер, всё более и более недоверчивый, оказался очень удобен для тех, кто хотел погубить его».
Павлу было не позволено жаловать должности, награды, чины. Люди, пользовавшиеся расположением Павла, часто попадали в немилость и опалу при дворе. Разрыв между Павлом и Екатериной наступил в мае 1783 года. Тогда мать впервые пригласила сына для обсуждения внешнеполитических проблем (польский вопрос и присоединение Крыма). Нельзя исключать, что при этом произошёл откровенный обмен мнениями, который выявил полную противоположность взглядов.
Цесаревич не скрывал, что его во многом не устраивает течение дел в государстве, но при этом он даже и мысли не держал о том, чтобы бросить вызов существующему порядку вещей. Всегда находились люди, желавшие подтолкнуть Цесаревича к активным действиям; сделать его центром противоправительственных интриг или даже заговора. Этого опасалась и Екатерина, болезненно реагировавшая на малейшие подобные признаки. Толпы агентов и осведомителей каждодневно подслушивали и подглядывали за всем, что происходило в окружении цесаревича, а потом доносили «по принадлежности». Но ничего государственно-преступного не выяснялось. Да, велись разговоры на политические темы, да, звучала критика, но критика исключительно по адресу отдельных лиц и мероприятий. Имя же императрицы в этих критических разговорах не затрагивалось никогда.
Однако ясно, что все недовольные Екатериной и её правлением в такой ситуации возлагали свои надежды на Павла как на единственного наследника престола. И действительно, имя Павла Петровича использовалось бунтовщиками и недовольными правлением Екатерины. Емельян Пугачёв часто упоминал его имя. В рядах мятежников были замечены голштинские знамёна. Пугачёв говорил, что после победы над правительством Екатерины «царствовать не желает и хлопочет только в пользу Павла Петровича». У него был портрет Павла. К этому портрету самозванец часто обращался при произношении тостов. В 1771 году восставшие ссыльные на Камчатке во главе с Бенёвским присягнули Павлу как императору. Во время чумного бунта в Москве также упоминали имя царевича Павла
Екатерина 11 рассматривала возможность передачи престола любимому внуку в обход нелюбимого сына. Опасения Павла в таком развитии событий укрепляла ранняя женитьба Александра, после которой по традиции монарх считался совершеннолетним. Невесту Александру подбирада сама Екатерина и родители были о ее выборе не осведомлены. Из письма Екатерины от 14 (25) августа 1792 года своему корреспонденту барону Гримму: «Сперва мой Александр женится, а там со временем и будет коронован со всевозможными церемониями, торжествами и народными празднествами». Но неожиданный удар и смерть нарушили ее злокозненные планы.
***
Император Павел I вступил на престол 6 (17) ноября 1796 года в возрасте 42 лет. 5 (16) апреля 1797 года, в первый день Пасхи, состоялась коронация нового императора. Это было первое в истории Российской империи совместное коронование императора и императрицы. После вступления на престол Павел решительно приступил к ломке порядков, заведённых матерью. У современников осталось впечатление, что некоторые решения принимались «назло» её памяти. Питая глубокое отвращение к революционным идеям, Павел, к примеру, вернул свободу радикалам Радищеву, Новикову и Костюшко (всего 87 человек), осужденным Екатериной.
Взойдя на трон, Павел торжественно перенес прах отца из Александро-Невской лавры в царскую усыпальницу Петропавловского собора одновременно с погребением Екатерины II. Сын решил восстановить историческую справедливость и отдать последний достойный долг памяти своего отца. Он принял решение, которое так шокировало и возбудило современников: перезахоронить Петра III одновременно с погребением Екатерины II. Вся екатерининская камарилья возопила в один голос: это «святотатство», это — «оскорбление великой государыни». Все старались не вспоминать отвратительную несправедливость, совершенную относительно Петра III: император был погребен без необходимой для такого случая торжественности. У Екатерины не хватило благородства души отдать долг внуку Петра I.
Екатерина II преставилась 6 ноября 1796 года, а уже 8 ноября появился императорский указ на имя князя Юсупова, обер-церемониймейстера Валуева и статского советника Карадыкина, в котором говорилось: «По случаю кончины нашей Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны, для перенесения из Свято-Троицкого Александро-Невского монастыря в соборную Петропавловскую церковь тела любезнейшего родителя нашего, блаженной памяти Государя Императора Петра Фёдоровича, для погребения тела её Императорского Величества в той же соборной церкви и для наложения единовременного траура, учредили Мы печальную комиссию, в которую назначили вас к присутствию…» Одновременно был объявлен траур на год.
Первый раз Павел посетил могилу отца ещё 8 ноября, когда произведено первое вскрытие гроба. Второй раз то же случилось уже в присутствии Императорской Фамилии 19 ноября, когда была отслужена панихида. Начиная с этого дня в Благовещенской церкви ежедневно служились панихиды и дежурили особы первых четырёх классов по Табели о рангах. 25 ноября Павел совершил коронование своего отца, который при жизни не успел короноваться. Государь вошел в царские врата алтаря, взял приуготовленную там корону, возложил на себя и потом, подойдя к останкам отца, и при возглашении вечной памяти снял корону и положил её на гроб отца.
Тело же Екатерины II с 25 ноября находилось в гробу в Большом зале Зимнего Дворца, позже получившего название Николаевского. 1 декабря 1796 года состоялось перенесение гроба Петра III из Александро-Невской лавры в Зимний Дворец. Вдоль всего пути были выстроены полки гвардии и армейские полки, а траурную процессию возглавил Император Павел Петрович. На похоронной церемонии регалии Петра III – царский жезл, скипетр и большую императорскую корону – по приказанию Павла несли его убийцы – граф А.Ф. Орлов, князь П.Б. Барятинский и П.Б. Пассек. По воле самодержца они вынуждены были отдать последний долг убиенному. На просьбу дочери Барятинского Екатерины пощадить её отца, Павел Петрович сказал, как отрезал: «У меня тоже был отец, сударыня».
Гроб с телом Петра III был уставлен в том же зале, где покоились останки Екатерины II. Разница была лишь в том, что гроб Императора был закрытым, и его украшала корона, гроб же Екатерины был открытым, и корона украшала голову усопшей. Постоянно шли поминальные службы и при гробах дежурили особы, имевшие штатные должности при Дворе. Вся эта траурная церемония далеко не всем пришлась по душе. Придворные Екатерины, давно забывшие и не вспоминавшие убитого Петра III, были шокированы.
Графиня В. Н. Головина в своих мемуарах в полной мере отразила впечатления недовольных; «Всё было величественно, красиво и религиозно, но гроб с прахом Петра III, стоявший рядом, возмущал душу. Это было оскорбление, которого и могила не может стерпеть; это кощунство сына в отношении матери делало горе непереносимым».
В соборе Павел собственноручно произвёл обряд коронования праха Петра III. В изголовных плитах надгробий Петра III и Екатерины II высекли одну и ту же дату погребения – 18 декабря 1796 г., отчего у непосвященных может сложиться впечатление, что они прожили вместе долгие годы и умерли в один день.
Иллюстрация: Траурная процессия перезахоронения останков Петра 111.
Список литературы:
1. Боханов А. Павел Первый. М., 2010.
2. Валишевский К. Павел 1. Сын Екатерины Великой. 1912.
3. Сафонов М. М. Екатерина II и Павел Петрович: последние часы жизни императрицы Архивная копия от 21 июня 2011 на Wayback Machine.
4. Соловьев Ю. Рыцарство и юродство. К поэтике образа императора Павла Первого. О М., 1989.
5. Ходасевич В. Ф. Павел I Архивная копия от 31 января 2012 на Wayback Machine. Неоконченная биография.