4
А тот, махнув рукой, помчался по тропинке и вскоре, метров через двести, кубарем скатился с горки прямо к пруду, чуть ли не в купальницу. Остановившись на заросшем бережку, Витя огляделся и, оставшись довольным от увиденной картины, вдохнул полной грудью влажноватый утренний воздух, не переставая удивляться и восхищаться всем тем, чего не описать и не высказать словами - только сердцем, только сердцем...
Глядя на старенький заброшенный пруд, схоронившийся в лесной глубинке, диву даешься, как такой небольшой прудик вот уже много лет не высыхает, а напротив, будто расширяется потихоньку. От ярко-солнечного цвета желтых кувшинок слепило глаза, а осеннее разнотравье, разбросанное везде по краю пруда, создавало впечатление оторванности этого сказочного места от существующей действительности...
Какие-то доли секунды - и Витя, разбежавшись, прыгнул чуть ли не в самую середину пруда, разрезав тишину бытия на миллион коротких звуков, отчего по воде еще долго расходились с нахлестом - кольцами и дугами - круги.
Встревоженные жители пруда вначале не поняли, что произошло, пока не увидели на глубине человека, плавающего так же, как местные лягухи, только мощнее. Вынырнув, человек наделал столько шума, что все живое в пруду - ожило, зашевелилось, заплескалось, показывая всему и всем, что жизнь здесь есть и будет и чтобы некоторые тут не очень-то хорохорились. А то науськают пиявок или, еще чище, "конский волос"* и быстро приструнят - хоть человека, хоть святого духа, вот так-то!
Ну а "конский волос", разбуженный, в состоянии легкого шока нервно сновал под водой в разные стороны - туда-сюда, туда-сюда, и, наконец успокоившись, замер в вертикальном положении, как небольшая черная ниточка, и очень внимательно, не мешая, в сторонке наблюдал за виновником, нарушившим вселенский покой в Богом забытом лесном прудике.
Возвращался парень не спеша. Легкий ветерок обласкал и обветрил его лицо, и по телу - с ярко-красными пятнами от растирания полотенцем - разлилось такое тепло, что от счастья захотелось обнять весь белый свет. Эту теплую осень он запомнит надолго.
Весь в своих мыслях, Витя не заметил, как навстречу ему с бешеной скоростью бежала с горки Варька, дочь соседей Зубковых. Витя едва успел открыть свои объятия, чтобы деваха не улетела прямо в пруд. А та как-будто только этого и ждала - налетев на парня, она обвила его шею руками и, прижавшись к нему щекой, да и всем телом тоже, стала тараторить :
- Какой ты хорошенький...Приходи сегодня на сеновал, будем женихаться".
- Ты что?! Совсем уже рехнулась? - крикнул Витя, оттолкнув девушку.
А та, заливаясь звонким смехом, стала, как решил Витя, завлекать его - откинув рыжие с золотистым отливом волосы, вдруг начала расстегивать верхнюю пуговку на кофточке и пристально, с хитринкой глядя на Витю, в уме прикидывала - клюнул или нет? Парень покраснел так, что, казалось, даже уши запылали, а кровь в висках бешено запульсировала ("О, парень, как тебя накрыло..."). И мысленно пристыдив себя окончательно, Витя, не глядя на Варьку, быстро поднялся по тропинке и пошел к своему дому - уже полубегом-полушагом. Вспотел от волнения так, что рубашка прилипла к спине, но легкий теплый ветерок, как-бы играя, надул рубашку, как парус, мгновенно высушив ее, тем самым выручая паренька, попавшего в неловкое положение. "Искупался, называется", - сам над собой подтрунивал Витя, в душе обозлившись за несмелость, а на Варьку - за то, что посмеялась над ним.
Вошел в дом. Окинув взглядом родительское гнездышко, успокоился, посветлел, и все, что произошло около пруда, расценил теперь как недоразумение и не более. Как хорошо дома, как спокойно : те же иконы в переднем правом углу; те же белые половицы, натертые голиком, чистые и широкие; та же русская печка, побеленная, с цветными занавесочками около лежанки; сундук, большой и вместительный; и деревянная кровать матушки - с подзором* по низу, белым кружевным покрывалом, сплетенным сестрой Мусенькой, и горкой подушек, прикрытых кисеей...
Быстро переодевшись, выбежал в просторные сени и, перепрыгивая через три ступеньки, выскочил на крыльцо. И все...Теплый воздух заворожил, и Витя, раскинув руки, выкрикнул :
- Как хорошо-то, Господи!
Мать, услышав голос сына, вышла из хлева :
- Накупался?
- На-ку-пал-ся, - ответил растяжно Витя и, хитро улыбаясь, закусил губу.
В тот день трудолюбие его просто зашкаливало - наколол дров, наносил колодезной воды - в дом, в баню, скотине. Поменял в хлеву подстилку из сена для живности. Подремонтировал взвоз*. И все что-то колотил, подкручивал, подгонял, пока мать не пришла и не отобрала у него молоток, гвозди, топор и, потрепав по модному чубику, не загнала в дом :
- Пора вечЕрять, не последний день живем на этом свете, все успеется.
И Витя, наскоро поужинав, чмокнув в щеку мать, убежал в горницу, а там стал быстро собираться на танцы в клуб. "Дело молодое", - подумала мать и долго глядела из раскрытого окна вслед удаляющейся группе парней и девчат. Вдали еще долго была слышна гармошка, а мать все глядела и глядела - на тропинку, на лес, думая о чем-то своем, только ей, матери, понятном : "Витя, сынок, спаси и сохрани тебя, Господи".
*Конский волос (волосатик) - червь, который имеет длину 30-40 см. и очень тонкое тело (3-5мм);
*подзОр - вышивка из белых ниток, связанная крючком, заправляется по краю кровати;
*взвОз - настил для заезда (спуска) на сарай (второй этаж).