Есть люди, мимо которых трудно пройти не зацепив, они будто сами напрашиваются, чтобы их непременно ущипнули или ткнули в бок. Жил в поселке один Кирюха. И это вовсе не прозвище. Мамочка его Кириллом звала, торжественно выговаривала, через два "л'', словно князя какого величала. А какой там Кирилл, если самый натуральный Кирюха. И вид, и повадки — все какое-то непонятное.
Теперь не помню, как мы сошлись на пруду, явно, что не сговариваясь. Их было трое: Кирюха, Сашка Ольховик и Генка Мохов. Компания, в общем-то, не моя, и учились они классом старше, короче, и не друзья, и не враги. Да какая разница, когда всем одинаково скучно. Сашка из Питера возвратился, на лице сплошная тоска, глаза на убогость нашу болотную смотреть не хотят. У Генки настроение еще хуже, он второй год подряд в физкультурный техникум поступал, и оба раза неудачно. Лежим на берегу, млеем. Один Кирюха успокоиться не может. Свербит у него кое-где. Сначала Генку шпынял, все допытывался, как того угораздило экзамены провалить.
"Ты, — говорит, — наверно, лыжи с буквой "ы" на конце написал, они на тебя и обиделись".
Генка, дурачок, оправдывается:
"Не писал я ни про какие лыжи! А правило про жи - ши, если хочешь знать, я с первого класса помню".
А Кирюха вроде как удивляется:
"Тогда почему же не приняли, если ты главное правило знаешь? Для физкультурного техникума этого вполне достаточно".
Но Генка ему быстро надоел, такая неуклюжая мишень пригодна разве что для разминки, самые отравленные стрелы у него для Ольховика припасены. Завидует, что Сашка целый месяц в Питере болтался. Сам же попросил рассказать про город-памятник, а слушать не хочет, перебивает чуть ли не на каждом слове, тупого из себя изображает, будто разницы между Пассажем и Эрмитажем не знает. Однако Сашка-то не из тех, кто позволяет над собой издеваться. Он быстро нашел способ успокоить остряка, да так хитро вывернулся, что самому мараться не пришлось.
"Слышь, — говорит, — Кирюх, человек в техникум не поступил, у него трагедия, а ты скалишься, на больную мозоль давишь. Генаша терпит, терпит да и окунет тебя в пруд, чтобы охладился чуток..."
А Генаше только подскажи. Сгреб маломерка в охапку и прямо в одежде — с крутого бережка. У нас это называлось — воду греть. Бедный Кирюха наглотался, но сделал вид, что не обиделся. Да и как возникать, если сам наскреб? Выжал брюки и предложил почитать книжку в тридцать шесть листов — в картишки то бишь перекинуться на щелбаны. От безделья и то рукоделье. Все лучше, чем рукоблудие, да и Генка душу отвел, карта ему перла, а лупил он свои крученые с оттяжкой так, что слезы выступали. И все равно азарт не разгорелся. Свежего ветерка не хватало.
И тогда Кирюха придумал новую игру. Давайте, мол, на высадку сыграем. Мы сначала не поняли, но он растолковал.
В десять вечера на седьмой участок уходил мотовоз, между поселком и участком — три остановки: разъезд, суходол и мост. Мы должны были сесть в вагон и начать играть на высадку — значит тот, кто проигрывает первый, высаживается на разъезде и топает домой. Второй проигравший вылезает на суходоле и отправляется вдогонку. Третий выходит на мосту. А чемпион преспокойненько доезжает до конечной и обратным рейсом возвращается домой.
Придумано было не слабо. Всем понравилось, особенно Генке, он даже объяснил нам, что подобный розыгрыш называется "олимпийской системой". Правда, Сашка попытался его отрезвить, успокойся, мол, ты же первый и потопаешь на свою олимпиаду. Ну а физкультурник решил, что если карта пошла, значит, это надолго, раздухарился малый.
"Ты меня не пугай, — кричит, — мы еще посмотрим, кто потопает, а кто поедет!"
Кирюха тоже свое шило подпустил:
"Не слушай его, Генаша, я, к примеру, на голову ниже тебя, значит по сравнению с тобой — безголовый!... Так у кого больше шансов? И вообще, трус в карты не играет..."
Договорились встретиться на вокзале без пятнадцати десять.
Вечером из дому вышел — небо нездорового цвета, и духотища опять же — вроде как дождь собирается. Идти, думаю, или нет. Дорога до вокзала недолгая, отправился для очистки совести. А игроки уж там. Нервничают. Ольховик заверяет, что слышал по радио, будто бы дождь обещали. Сашка вообще привык за главного выступать, каждый год то старостой, то комсоргом выбирали, и на вокзале сразу же два шага вперед — и обсуждать повестку дня. А первым предложением — не разойтись ли по домам, пока дождик не начался. Ехидненько так предложил. Генка заменжевался –– я, мол, как все. А что все? Ясно, что каждому по отдельности хочется домой, под надежную крышу, только сознаваться в этом никому не хочется. Сашка провокацию подпустил и ждет. Я смекнул, что он ждет, когда мы запаникуем, и молчу. Но всех удивил Кирюха. Уперся — и ни шагу назад. Уговор дороже денег. Колоду из кармана выхватил и быстренько сдавать, а если карты на кону, то отговорки уже не в счет. Взялся — ходи.
Но на игру его уже не хватило. Зашел, что называется, не в свою масть. И карта вроде нормальная пришла, так нет же, разбазарил козырей и остался ни с чем. Глубокий нокаут. Генка от радости чуть ли не визжал.
"На выход! — кричит, — уговор дороже денег!"
Я грешным делом думал, что Кирюха начнет изворачиваться, вечно у него отговорки находились. А тут, как партизан, молчит, терпит. Подъехали к разъезду. Кирюха вздохнул, подобрал с пола газетку затоптанную, поднял ее над головою, вроде как на случай дождя, и под нашим конвоем подался из вагона, да и спрыгнул-то прямо в лужу — это уже явный перебор... Но сам ведь игру придумал.
Он остался, а мы поехали дальше. Генка продолжает духариться: теперь, мол, очередь за молодым, выставим пернатого, авось дождичек начнется, пусть подрастет. За молодого, разумеется, меня держит. А пернатым меня звали потому что фамилия птичья.
Сам, говорю, не вылети.
А он в философию пускается:
"Ерунда, мне в техникуме не повезло, значит, здесь будет все нормально".
Достойное утешение нашел, ничего не скажешь. И, самое интересное, что он почти угадал. Карта мне пришла жиденькая, можно было и, не играя, сдаваться. Но Сашка распорядился по-своему — он собрал верхушку козырей и держал игру, кому вылетать, зависело от него, и выгоднее было топить меня, потому как сидел под моей рукой, — но он почему-то пожертвовал Генкой. А тот сразу в хай:
"Сговорились! Не считается! Или будем переигрывать, или я никуда не пойду. Сяду здесь, и ничего вы со мною не сделаете".
И действительно, что можно сделать с человеком, для которого не существует законов чести?
Да тут еще здоровенный дядька услышал наш базар и подошел. Поинтересовался, не на деньги ли играем. И поинтересовался именно у Генки, потому как догадался, кто в проигрыше и кому предстоит расплачиваться. Но у того хватило ума сказать, что играем на щелбаны. А за это дяденька ему тут же и выговорил:
"В таком, случае, парень, ты не прав. Коли проиграл — подставляй. Сам-то, поди, горазд лупить, вон клешня какая".
Мы для вида засмеялись, а когда мужик отошел, Сашка высказал должнику — не громко, но вразумительно — что если он не вылезет из вагона, то вылезем мы, только жизнь его после этого дня станет очень и очень грустная. И Кирюху в пример привел, дескать, на что уж хиляк, а держался, как настоящий мужчина.
Генка закис. Крыть было нечем. И чтобы хоть как-то отвлечь нас от военных мыслей, предложил, пока мотовоз ползет до остановки, сыграть просто так, чтобы время убить. Но Сашка его тут же окоротил:
"Нет, Генаша, если ты сейчас сойдешь, завтра мы с тобой может быть, и поиграем, а пока, извини... Страшно, конечно, одному, но Кирюхе тоже не весело было".
Нашел чем пронять — кому хочется оставаться без друзей, да еще и трусом прослыть?
Высадили. Ноги он не проиграл, так что бежать было на чем. Остались вдвоем. Пока с Генкой склочничали, вроде как союзниками сделались. Но игра-то не кончилась. Да тут еще гром как хрястнет, вагон чуть ли не подпрыгнул. И дождик влупил. Сашка колоду в руки взял, тасует, а сдавать не спешит. Я тоже не тороплю. Сижу, прикидываю — если протянуть время, то можно до моста не успеть разыграть партию, тогда уже волей-неволей придется ехать до конечной в сухом и теплом вагоне. А на мосту, между прочим, даже будки нет, чтобы сильный дождь переждать. Оказалось, что и Сашка об этом же думал. Может, так и протянули бы, но он возьми да и предложи — давай, дескать, на ничью. Говорит вроде как в шутку, а ухмыляется так самодовольно, будто подарок мне делает. И абсолютно уверен, что я обрадуюсь его подарку и с благодарностями полезу. Это меня и взбесило.
Нет, говорю, сдавай. Ребята мокнут, а мы чем лучше.
Он тогда с другого боку. Ты, мол, ничего не понял — нас надули, как первоклашек. Сам подумай — что выигрывает чемпион? Катается всю ночь в поезде — это разве выигрыш? Занявший второе место шлепает по шпалам восемь километров, а тот, кто догадался проиграть раньше других, идет всего два километра.
Получалось, что Кирюха проиграл специально. И пока мы выясняли, кто из нас дурнее, он лежал на диванчике и посмеивался. Глупые дерутся за первое место, а умный предпочел занять последнее, но остаться в выигрыше.
Кстати, я сразу обратил внимание на странный проигрыш, но подоплеку не усек. Хорошая мысля пришла опосля и после подсказки. Однако на Кирюху злости почему-то не было. Зато против Сашки... аж до лихорадки. Может, потому, что всегда недолюбливал его за гонор, за то, что на все рот кривил и шестерками себя окружал.
Он, когда Генке помогал проиграть, уже тогда был уверен, что я подчинюсь ему. С глупым Генкой можно было на неожиданности нарваться, а со мной — без церемоний...
Это меня и доконало. Лучше уж пешком, под дождем, чем под Сашкиным крылышком. Не нужен мне такой зонтик.
Нет, говорю, будем играть.
Ему деваться некуда. Марку терять неохота. Он даже сказал, будто пошутил насчет ничьей, на вшивость меня якобы пробовал.
Я и потом таких фруктов частенько встречал, им почему-то казалось, что они имеют право экзамены людям устраивать...
Как выиграл, я не понял. Наверное, слишком сильно хотелось. Не проиграть боялся, не высадки из вагона, а именно выиграть хотел. Да и дурная, наследственность должна была помочь. Не мог же внук знаменитого шулера опростоволоситься в такой ответственный момент. Доигрывали уже после остановки, так что на прощальные слезы времени не было. Да и желания. Сашка даже не доиграл, как только понял, что с его картами не победить, бросил их и, ни слова не говоря, вышел.
Когда поезд тронулся, я все-таки не удержался, выглянул из тамбура посмотреть, как он там, но ничего не увидел.
Дождь.
Темнота.
Жуть.
Верите или нет, но стоило заглянуть в эту природную прорву, и, кроме сочувствия, никаких других чувств к недавнему врагу не осталось. Честное слово. Выпустил пары, и все... Возвратился в вагон, и... представляете, кого увидел. Кирюху!
Сидит на лавочке мокрый, как воробей, и смеется. Я кое-как проморгался и спрашиваю, откуда он свалился.
"С крыши, — говорит, и начинает рассказывать, не терпится ему: — Гена-то наш только при девчонках герой. А как один остался, сразу сгорбился. У меня камешек с собой был, я кинул, он как подпрыгнет, и — за поездом вдогонку. Тогда я по-совиному как ухну, он аж присел. Нет, ты бы видел, как он на карачках ползал, должно быть, камень для обороны искал. А Сашка, так тот сразу дрючком вооружился..."
А зачем, спрашиваю, на крышу-то полез, спал бы сейчас в теплой постельке и цветные сны смотрел.
"На крыше-то интереснее, — говорит, — и вас проконтролировать хотелось..."
Представляете, для того, чтобы проследить за нами, проторчал всю дорогу на крыше...Тем, кому не доводилось залезать в поезде выше верхней полки, я поясняю, что там, наверху, даже в солнечную погоду довольно-таки свежо. Ну хоть бы в кабину к машинисту попросился. Нет, ему потребовался самый лучший наблюдательный пункт, чтобы ничто не мешало удовольствию.
Там же, в вагоне, он придумал и новые правила игры, усовершенствованные. Принцип остался прежний, но стартовать надо было с конечной остановки — кто первый проиграл, тому самая длительная прогулка — все но справедливости. Просто, как в прямой пропорции, — и никакого контроля не требуется.
Но на вторую игру он так никого и не подбил.
Кстати, после школы Кирюша поступил на юридический. Ох, не завидую жуликам, которым достанется такой следователь. Но представьте себе другой расклад — вы не виноваты, а он сидит в кресле прокурора...