Студентами нас отправили в колхоз убирать урожай. На луковом поле девчата выдергивали головки лука из земли, складывали в ведро, а потом высыпали в мешок. Парни носили эти мешки в тракторную тележку. Как-то я подошёл к одной симпатичной девушке в штормовке, помог ей полное ведро высыпать. Стоим незнакомые. Я смотрю на её ямочку на левой щеке. И спросил: - Тебя как зовут?
- Я одному сказала, так он моё имя на заборе ножиком написал.
Вообще-то я стеснительный был до девушек, но тут вдруг ляпнул: - Дай мне твоё лицо потрогать.
- Потрогай.
Прикоснулся осторожно. Кожа тёплая, нежная, словно персик. И какое-то непонятное волнение побежало у меня по телу.
Я потом мешки таскаю и думаю: «Что это было?»
Через пару дней, в солнечное воскресенье августа, встретилась она мне, когда по тропинке с речки шла в малиновом сарафанчике выше колен.
- Дай, - говорю – ещё раз лицо потрогать!
- А ты руки помыл?
- Три раза в день керосином мою, как мать приучила. Чтобы чесотку не подцепить.
- Можно и солёной водой. Ну ладно, потрогай.
Я прикоснулся ладонями к её щекам, заглянул в омут её зелёных глаз и, - сердце словно кипятком ошпарило! Заколотилось оно, запрыгало в груди, но не смогло наружу выскочить. Так и растеклось за рёбрами, точно клюквенный кисель. Через полчаса я захотел убрать руки от её лица и не смог этого сделать! Какая-то сила притянула их, словно магнитом, и держит накрепко! Так и стояли мы до самого утра, пока первые петухи наваждение не сняли. Потом пошли по разным избам, где нас поселили, а руки у меня, точно тряпичные, висят по бокам. Видимо за ночь вся кровь из них ушла в другое место.
Три дня минуло, а руки у меня не оживают. Тогда на колхозном поле я подошёл к девушке с зелёными глазами:
- Теперь руки у меня не действуют и не смогу я твоё имя на заборе написать. И на бумаге тоже. Скажи, как зовут.
- Лида.
- Это твоё настоящее имя?
- Если бы я своё настоящее имя знала, разве бы я здесь в земле ковырялась?
«И то верно, - подумал я, - для этого надо долгий путь пройти»
Тут председатель колхоза на лошади скачет.
- Вот ты где, болезный! Цепляйся кобыле за хвост, в госпиталь тебя повезу. Министерства обороны! У меня брат там электриком работает.
- Да как же мне, коли руки не работают?!
- О, горе ты моё луковое!
Телегу запрягли, студенты меня в неё положили, полмешка лука с собой снарядили. Езжай, говорят, а мы за тебя учиться будем.
В госпитале консилиум собрали. Бородатые профессора в очках думали-гадали, что со мной делать, и постановили отрезать руки, чтобы дальше болезнь не пошла. А меня успокоили, что если потом деревянные протезы приладить и пиджак надеть, то совсем незаметно будет.
Но старушка-уборщица в чёрном халате закричала на них: - Иш чего удумали, отрезать! А мне потом кровь с пола и стен отмывать?!
Профессора испуганно замолчали, потому что если уборщица обидится, да уволится, то полы некому будет мыть. А во-вторых: она только на пенсии уборщицей стала, а до этого доктором наук была.
- Пустите ему через голову ток, потому что все команды организму оттуда идут!– сказала старушка.
Пришёл полупьяный электрик, клеммами провода к моим ушам прицепил, а другие концы проводов в розетку сунул. Тут свет и погас - короткое замыкание! Потому что это был не медицинский ток. У меня все волосы на голове, включая усы и брови, выпали мгновенно и навсегда. Но чувствую – кровь по рукам забурлила-забулькала!
Меня как выписали, я сразу на луковое поле пошёл, чтобы девушку ту увидеть. А там – снегу по колено, студёный ветер позёмку гонит! И нет там никаких студентов, нет и девушки моей. Тут и ночь опустилась. А куда идти? Ни дороги, ни огонька в деревенской избе. Мёртвая снежная равнина кругом! Пошёл я, с плачущей душой, куда глаза глядят. Сколько дней брёл, не помню, но как-то упёрся лбом в деревянный забор, и вижу – на одной доске ножом вырезано: «Лида». Оторвал я эту доску, обнял крепко и к сердцу прижал! Пусть хоть она у меня будет.
Принёс деревянную Лиду домой, и стали мы с ней жить. Хорошо, спокойно жили. Где положишь её – там лежит. Где поставишь её – там стоит. И не ворчит на меня, что в сапогах по комнате прошёл или что денег мало зарабатываю. А откуда у меня большие деньги, если я учётчик на фабрике, где карандаши делают для слепых детей?
Со временем Лида у меня пропадать стала. На три дня, на неделю. А как появится, - пахнет от неё то извёсткой, то медной проволокой. Тогда я её прикрутил шурупами к стене. И снова жизнь стала тихой, как замёрзшая вода.
Я иногда думаю, а была ли та, живая Лида с ямочкой на левой щеке?