Lafcadio Hearn: Hereditary Memories
- Я заметил, - продолжал доктор, - что очень часто происходит так, что впервые увидев или услышав нечто новое, - то есть совершенно новое для нас, - мы испытываем удивление, вызванное не новизной того, что мы видим или слышим, но очень странным звуковым отголоском в уме. Я бы даже сказал эхо. А еще лучше употребить слово эхо-воспоминания. Нам кажется, - хотя мы точно знаем, что никогда не видели и не слышали об этой новой вещи в нашей земной жизни, - что мы слышали или видели ее в какой-то бесконечно далекий период. Старый латинский писатель считал это явление доказательством теории Предсуществования. Буддист сказал бы вам, что душа, проходя через все свои странствия в миллионы лет, сохраняет слабые воспоминания обо всем, что она видела или слышала в каждом перерождении, и что каждый из нас, ныне живущих во плоти, обладает смутными и призрачными воспоминаниями о вещах и событиях, услышанных и увиденных за эоны до нашего рождения. В том, что это явление существует, не может быть сомнения. Я не верю ни в буддизм, ни в наличие души, но я приписываю существование этих смутных воспоминаний наследственным мозговым отпечаткам.
- Что вы имеете в виду, доктор? - спросил один из пансионеров.
- Я имею в виду, сэр, что память может передаваться по наследству точно так же, как родинка, родимое пятно, физическая или моральная характеристика. Наш мозг, как выразился один умный писатель, подобен скалам Синайской долины, которые все сплошь покрыты надписями, созданными там длинными караванами Мыслей. Каждое впечатление, воспринятое мозгом посредством чувств, оставляет иероглифическую надпись, которая, хотя и невидима под микроскопом, тем не менее, материальна и реальна. Почему бы этим иероглифам родительского мозга не появиться в мозгу ребенка? - более тусклыми и менее поддающимися расшифровке для глаз памяти, но все же не настолько слабыми, чтобы быть полностью утраченными.
Наступило долгое молчание. Луна поднималась все выше; пальмы не взмахивали своими листьями; воздух все еще был наполнен жаром мертвого дня; и звезды в синеве сверкали с такой яркостью, как это бывает лишь южными ночами. Все, казалось, сновидением, кроме небесного света, и мы грезили также о Бесконечном.
- Доктор, - сказал бородатый незнакомец, молчавший весь вечер, - я хочу задать вам вопрос. Я жил в Вест-Индии, Новой Зеландии, Канаде, Мексике - я много путешествую. И у меня очень хорошая память. Я редко забываю вид города, в котором побывал. Я помню каждую улицу и закоулок, которые когда-либо посетил. Почему же тогда мне постоянно снятся места, которые - я уверен в этом - я никогда не видел, и я слышу во сне речь на языке, которого я никогда не слышал наяву ни в одной части мира?
Доктор улыбнулся.
- Можете ли вы описать, - спросил он, - места, которые видите во сне?
- Могу, потому что они мне снились больше сотни раз. Иногда я не вижу их целый год, но потом они вновь возникают в моих снах каждую ночь в течение недели. И я всегда слышу разговоры на том странном языке.
Я отправляюсь в эти места из большого порта, окруженного огромными причалами из тесаного камня - белого и истертого от длительного использования. Там всегда солнце, и свет, и воздух. Вокруг горы тропических фруктов, а так же вина, масла и специи, и много людей в ярких одеждах синих и желтых цветов. Меня посетила однажды странная мысль, что это может быть какой-нибудь порт на Средиземном море…
Затем я прибываю после долгого путешествия в чужую страну. Я не помню высадки. Помню только большой город. Он построен не так, как любой американский или европейский город. Его дома высоки, его улицы узкие и удивительные. Я видел в Испании несколько зданий, которые напомнили мне те, что я вижу во снах, но это были старые мавританские постройки.
В одной части города расположено громадное здание с двумя изящными куполами, вздымающимися, как белые груди, на фоне ярко-синего неба. Около куполов стоят высокие и очень стройные белые башни. Огромные лестницы из белого камня убегают вниз, в пространство тихой воды, где отражаются тени дворца или чтобы это ни было. Я вижу там птиц с огромными клювами и пылающим оперением, гуляющих около воды. Я видел таких птиц в виде чучел, но никогда живыми, разве что во снах. И я не помню, откуда были доставлены чучела этих птиц.
Я чувствую, что этот город столь же большой, как один из наших огромных западных городов. Я его не вижу, но я его чувствую. По его улицам течет могучий поток человеческой жизни. Люди смуглые и грациозные. Они похожи на бронзовые статуи. Черты лица у них тонкие, а волосы черные и прямые. Некоторые женщины обнажены до пояса и чрезвычайно красивы. Они носят огромные серьги и причудливые украшения из блестящего металла. Мужчины носят тюрбаны и яркие одежды. Некоторые очень легко одеты. Среди них много одетых в белое! Все говорят на том же странном языке, о котором я уже говорил, и еще есть верблюды, и обезьяны, и слоны, и крупный рогатый скот, не похожий на наш: у тех животных есть горб между головой и плечами.
- Это все? - спросил доктор.
- Все, что я помню.
- Вы когда-нибудь бывали в Индии?
- Нет, сэр.
- Разве вы никогда не познавали Индию с помощью искусств - книг, гравюр, фотографий?
- Не думаю, что когда-либо читал хоть одну иллюстрированную книгу об Индии. Я видел статьи, привезенные из Индии, и несколько картинок - рисунков на рисовой бумаге, но это было совсем недавно. Я никогда не видел на этих рисунках ничего подобного тому месту, которое описал вам.
- Как долго вы видите сны об этих местах?
- Ну, с тех самых пор, как был еще мальчишкой.
- Ваш отец когда-нибудь был в Индии или ваша мать?
- Мой отец был, сэр, но не моя мать. Он умер, когда я был ребенком. Я родился в Европе.
- Наследственные впечатления! - воскликнул доктор. - Это объясняет все ваши рассказы о метемпсихозе. Воспоминания отца, переходящие к детям, возможно, даже к третьему и четвертому поколению. Вам снятся индийские города, которых вы никогда не видели и, вероятно, никогда не увидите. Почему? Потому что легкие и незаметные впечатления, оказавшие влияние на мозг английского путешественника в Индии посредством зрения и звука, наследуются его детьми, родившимися в более холодном климате, которые никогда не видели восточных стран, и которых, тем не менее, всегда будут преследовать образы Дальнего Востока.