Как я готовился к 8-му Марта

               
       Проснулся я с ощущением чего-то несделанного. Вот что-то надо было сделать, а что -  хоть убей,  не помню.  Во всем  виновата моя рассеянность. Или как обо мне говорит  супружница: моя бестолковость.  То я полотенце после умывания   не туда повесил,  то мои носки оказываются совсем в неожиданном  для  них местах, при чем разные.  То ключи от квартиры и машины каждое утро ищу по всем карманам и  углам.  Все со мной не так.  Чего не хвачусь,  ничего  не могу найти  там, где все это  должно  бы находиться.   

        -Ты обыщи  свои сумки,  а  с ними и ящики столов,  - как правило, советует мне Гликерия, то есть моя любимая подруга  жизни.

        Правда,  зовут ее вовсе не Гликерия, а Галя, но я принципиально называю ее  этим именем. Вычитал у какого-то древнего  летописца, будто жила  некогда этакая   больно мудрая  правительница первобытного клана - Гликерия. Так вот она только тем и занималась в этом самом клане, что всех поучила уму разуму. От этого рода, если верить  Пимену, дескать, и пошел мудрый  женский род.
      
Я думаю, моя жена  доводится той самой Гликерии близкой родственницей. Больно уж всезнаистая  моя Галина, ну просто как ее  древняя прародительница.

        Но что самое главное, моя Гликерия, то есть Галина,   на самом деле всегда оказывается права:  обыскав карманы, сумки и  выдвижные ящики столов я действительно  обнаруживаю  пропажу.  Удивляюсь я терпению моей  подруги. Откуда она его берет? Видать от того,  что работа у нее специфическая.   Окажись я  на ее месте,  хотя бы на один день,   запросто  загремел бы в психушку.   

        Дело в том, что моя супруга работает логопедом. Исправляет погрешности в произношении звуков, или возвращает плавную речь заикам.  Видать эти  их:  «му – му – му», или  «ы – ы – ы», выработали  у нее железное терпение пока  несчастный   вместо   пяти  слогов  наконец-то «родит»  одно  единственное  слово.

        Признаться, для  Гали  я и есть заика,  только  не словесный, а поступочный, то есть  у меня надо исправлять   не  дефекты речи,  а    поступки.  Правда,  этот порок  на  мою профессиональную деятельность не распространяется. Единственным полигоном   моей рассеянности  является домашняя среда. Надо отдать должное я признаю собственную ущербность   и не возмущаюсь за критику.

        Моя Гликерия,  видя безнадежность воспитательных потуг  по отношению ко мне, плюнула на все мои вывихи, решив поберечь, как говорят в таких случаях,  собственное здоровье.     Детей у нас пока нет, хотя мы  живем совместно уже третий год в счастливом браке, однако, в этом вопросе   дали  клятвенное обещание  нашим «дедам» заиметь для них не мене двух внуков.

        И все же, что следовало  мне сделать, в этот Женский день 8 Марта? Не открывая глаз, пошарил рукой по рядом лежащей подушке, как и подозревал, жены на ней  не обнаружилось.  Так. Надо вспомнить.  Галя еще вчера что-то мне наказывала, а  я как всегда, все  ее  поручения пропустил  мимо ушей. Была бы Галя дома,  сразу  напомнила  мне, что надо  сделать.      

        Подхватившись с раскладного дивана, который  в нашей однокомнатной квартире служит нам супружеским ложем, я  кинулся на кухню. Так! На столе лежит лист бумаги, а рядом ручка. Молодец, любимая, даже оставляя  меня одного на произвол судьбы,  ты незримо присутствуешь рядом,  помогая  своему любимому мужу.

        Однако, каково же было мое разочарование, когда я прочел, оставленное ею послание, где указывалось не забыть убрать за собой диван и сделать все так, как  мы вчера планировали. А что мы планировали? Убей,  не помню. Подпись как всегда с поцелуями и обещанием  встречи. А это значит, снова я  буду выглядеть перед ней  дуб дубом, если не хуже.

        Что же мы вчера планировали? Хоть убей, не помню. И тут раздался телефонный звонок.
      
-Масик! Здравствуй,  сЫночка, - послышался в трубке знакомый мамин голос. Меня    вообще-то зовут  Марком, вернее Марком Викторовичем, а    Масиком меня называет моя родительница.

         Правда, Гликерия вздумала было критиковать  мамино сюсюкание, апеллируя тем что, дескать, такую версту под два метра  называть  каким-то  Масиком просто неприлично. Однако получила железобетонный отпор со стоны любящей ее  свекрови.

Моя супружница мудрая женщина, со свекровью спорить не стала,  не из-за боязни, а из-за уважения к  родительским чувствам, чем еще больше обрела уважение у моей матери.   Еще не известно, как она,  сама, Гликерия став матерью, будет    называть  своих собственных сопляков.   

         –Ты, сынок,  не забыл, что сегодня  Международный Женский день  и мы с папой придем к вам в гости,  чтобы   поздравить Галочку, а заодно и ты поздравишь меня? – Словно обухом ударило меня по дырявому темечку, и я тут же сразу вспомнил, что сегодня восьмое Марта, и что мне поручено Гликерией сходить за покупками и накрыть  праздничный стол.

         Именно об этом и велся  вчера разговор, вернее вовсе не разговор, а   монолог супруги в то время, как я обмирал у телевизора, от предстоящего гола в ворота   «Динамо».   Полоумный  комментатор об этом так кричал  в микрофон,  что казалось  вот-вот накаркает  беду.

Тогда я  не врубался в  Галинкины слова. И только после того, как   услышал, что с трудом, но все же наши вырвали победу со счетом 2:1, я повернулся к супруге, когда  та  уже заканчивала свои  наставления:

        -….. в общем ты  понял,  где все это купить. Главное обрати внимание на  горошек, ты его определишь по весу,  это совсем не трудно. – Закончила  свой монолог Гликерия  синхронно с комментатором.  – Смотри, не опозорься, к нам завтра придут в гости  твои родители. Я с утра  по  записи, иду в салон красоты, желаю  быть белым человеком. - Повертевшись перед зеркалом, Гликерия отправилась знакомой тропой прямо на кухню.

         Тогда я не придал значения словам жены, как и ее поручению. И вот сейчас, звонок мамочки грохнул меня колуном по черепушке,  и тут же я все вспомнил.

         -Пусть твой отец поучится у тебя, своего сына, как надо вести домашнее хозяйство. Пусть ему будет стыдно, - расхваливала мама мои несуществующие таланты, со слов    Гликерии.

        Та  постоянно рассказывает родительнице о моих  мифических достоинствах,   какой я  по ее мнению замечательный хозяин в доме и ее помощник. Хотя  прекрасно понимал, что это не так, а вовсе наоборот, то есть никакой я не хозяин, а так себе, приложение к своей Гликерии в размере оклада  опера Прокуратуры и даже не старшего.  Однако настало время  платить долги, отрабатывать аванс  доверия,  выданный мне женой.

        Словно ошпаренный, молниеносно собрал  в кучу постельное белье вместе с подушками, затолкал  все это  в  диванный  ящик и, не позавтракав, потому  как  не то что минуточки, а  секундочки  уже не было в запасе,  ринулся к двери  и,  не ожидая лифта,  сломя голову ринулся вниз.

Восстанавливая  в памяти наказы  жены,  смутно всплывали ее слова: «…двести грамм», то ли это относилось к  горошку, то ли к чему другому. Решив, что  все же эта цифра, обозначенная Галей,    вес баночки,  я устремился к торговой машине с будкой,   притулившейся у Первореченского рынка. Там   шла бойкая  торговля  нехитрой   снедью    для  малоимущего  населения от мера города в честь  8 марта.   

       Народу возле машины толкалось, словно на демонстрации.  В основном это было население женского полу с редким вкраплением  седеньких  старичков  с палочками.  Взглянув на часы, понял:  стоять в очереди для меня  смерти подобно, как пить дать, не успею подготовиться к  встрече гостей. Пренебрегая  сегодняшним   женским  преимуществом  по случаю  праздника, ринулся в самую  гущу свалки,  одинаково расталкивая  пожилых  льготниц,  и  дебелых   дам  предпенсионного возраста.

        С  высоты своего роста  сразу заметил  вожделенный зеленый горошек в банках,   выстроившийся в ряд,  аж в  пяти     разнокалиберных   емкостях.  Выбирай любую  из серии. Однако  Гликерия  вроде бы наказала мне купить   баночку с весом именно в двести грамм.
      
Продираясь к  горошку,  я   узнал   о себе  все,  и подробно:  кто я такой и  какое  у меня   воспитание, и что я из себя представляю. Однако,  отбросив в сторону фольклорное   определение собственной личности со стороны пожилого электората,  продолжал упорно пробивался к цели.

        Заветная баночка манила и притягивала  мой взор   нежнейшим  колером    молодой  весенней  зелени, словно магнитом.  Я  перегнулся через  очередь и,  протянув руку, ткнул в одну из них:

        -Какой вес у этой баночки? –  выкрикнул  я   в сторону продавщицы, колыхаясь   вместе с разъяренной  галдящей толпой от напора желающих заполучить заветную покупку.

        -Сто восемьдесят четыре грамма,  – ответила продавщица, не взглянув в мою сторону. Нет, это не подойдет, решил я и указал на рядом стоявшую:

        -А эта сколько весит? – Я был почти рядом с заветным прилавком, как вдруг из-под моей руки вынырнула дама неопределенного возраста,  по всему видать только что посетившая  Гликерин салон красоты –  на  это  указывала  ее  прическа, залитая лаком с резким запахом.   

         На голове  модницы   красовалось, если  можно так  назвать  сооружение, смахивающее  на аистиное гнездо,    которое   нервно вздрагивало от  гневных выкриков  своей хозяйки в мой адрес, и  грозилось  вот-вот  завалиться набок.   

         Дама, толкаясь к прилавку спиной,   в районе моей подмышки по причине  собственной  малорослости, гневно изобличала мое хамство.

Теперь мне отчетливо была видна  верхняя часть  ее прически,  представляющая  собой  спирально закрученные и  склеенные лаком пряди    волос на макушке почему-то с углублением посередине  сооружения, отчего   возникало сильное желание  посадить в него птицу. Большой аист не вместился бы, а вот аистенок  запросто, мелькали в моей голове ненужные образы.

         Но это еще не все издевательства над несчастной, страждущей похорошеть:   под мочкой  уха,  почему то лишь с  одной стороны, ей приклеили  прядь  волос на щеку в виде    « а-ля Кармен». Делая бедолагу не только жалкой, но и смешной. Сейчас эта самая «Кармен», приклеенная насмерть,  все же  отлепилась    от щеки  и  воинственно нацелилась в  мою строну, подобно острой пики.

        -Мужчина,  куда претесь!  - мне казалось, что это закричала на меня,   освободившаяся  от щеки «Кармен», а ее хозяйка взбрыкнув задом, больно саданула меня  в коленку чем-то острым, по всей видимости копытом, то есть  каблуком. Не обращая внимания на  даму с ее пикой,  я  продолжал кричать продавщице, указывая на очередную баночку:

        - Какой у нее вес?!   - та,   ругаясь  с  очередным  покупателем, недовольным тем, что ему дали пачку макарон за  тридцать рублей, а сдачу как за  тридцать три, совершенно не реагировала на мои  интересы к горошку.

        -Что ты  голову морочишь  со своим горошком, сколько весит, сколько весит, бери любую и уходи!!!   – теряя  терпение,   орали покупатели на меня, которых я оттеснил, как они считали от их законной очередности.

        «Кармен», зацепившись за рукав  моей куртки,  распрямилась и стала  еще больше похожей  на остро заточенный  бандитский стилет,  правда, в миниатюре.  Теперь этот кинжал   совместно со своей хозяйкой во всю пихали  меня снизу и сверху, лишая возможности обороняться.

        -А эта?! Сколько весит эта?!?! –  продолжал я надрываться, стараясь перекричать возмущенную толпу, ткая  пальцем  в сторону заветной баночки, перегнувшись   через голову хозяйки  «Кармен», и придавив ее  собою.

        Я уже не обращал   внимания на моральную сторону  женского дня, мне нужна была заветная баночка горошка весом в двести грамм, меня поджимало время.

        -Мужчина, станьте в очередь!  -  не взглянув в мою сторону, прокричала продавщица.  На  мои крики она не реагировала,  по-видимому, адаптировалась  к  ним.   

        -Да что же это такое, сколько можно висеть у  прилавка  и  загораживать  весь обзор?! Мало того, что залез без очереди, так еще  вздумал  копаться, как на базаре!  – Теперь уже  хором кричала  озлобленная толпа.  Все   ополчились  против  меня.

        -Я только спросить! - отбивался я.
         
        -Всем только спросить! -  В ответ  орала настырная налакированная дама  у меня под мышкой. Она так и не успокоилась, продолжая громче всех обзывать  меня  всякими гадостями.

        Этим переполохом воспользовался  парень где-то  даже выше меня ростом,  почти за два метра. Протянув руку над толпой, мимо моего плеча, тыча в лицо продавщице деньги, кричал:

        -Мне пакет муки!
         
        -Смотрите, нашелся второй такой же!  Один никак не выберет горошек, а теперь и второй лезет без очереди за мукой.

        -Да я без сдачи!  - не оборачиваясь к толпе, прокричал парень.

        -Всем без сдачи!  -  орала  теперь уже вся   толпа, ошалевшая, как ей казалось, от  подобного беспредела.   

        Продавщица действительно протянула    нахальному парню пакет с мукой,  выцарапав  при этом из его ладони деньги.  От такой несправедливости, то есть второго безочередника,   толпа ахнула и  озверела,  угрожающе качнулась теперь в сторону   длинного.

        Того швырнуло   на металлический угол  кузова,  с  зажатым в руке вожделенным   пакетом  с мукой.  Нежная бумажная  упаковка лопнула, и мука просыпалась прямо  мне на голову. Передо мною закрылся весь белый свет, пропали банки с горошком, пропала продавщица.

Воспользовавшись моей    ослепленностью,  потерявшего ориентацию в окружающем,  безжалостная толпа  выбросила  меня из своих рядов.   

         Крепко  сжимая  в руке целлофановый  пакет, я вдруг  почувствовал вокруг себя непривычную пустоту. Продрав глаза от  мучного ослепления,  принял решение: больше  не принимать попыток,  выяснять   вес горошка. Наскоро отряхнувшись, осмотрелся окрест  и   порысил  в сторону уже самого  Первореченского рынка.  После схватки с  покупательским коллективом  в   кулаке у меня   остались лишь крепко зажатые    ручки   пакета, сам же он канул в озлобленно-враждебной для меня толпе.   

        Внутри рынка не рискнул  возобновлять  поиски  зеленого горошка. Одно его название  вызывало у меня стойкое к нему отвращение. Посмотрев на часы, понял   времени  уже не оставалось. Через  час прибудут мои родители.  Просчитав варианты, подскочил к рыбному отделу и купил целый килограмм  вкусной  малосоленой   жирной  селедки,  не  отреагировав  на  вылупленные  в мою сторону  глаза продавщицы.

         Расплатившись за покупку, ринулся домой, осозновая свою никчемность в хозяйственных делах.  От чего мучился виноватостью. Единственное что грело мою душу  и вселяло надежду, что  переступив порог квартиры,  услышу:

         -Это ты,  моя рыбочка? – так называет меня моя Гликерия.
         
         Нет,   вовсе не Гликерия, а моя радость, моя любимая, а главное моя защитница. «Я за тобой, как за стеной», – поется в хорошей песне и это верно. Но  думаю будет более верным  для меня: «Я за женой, как за стеной». С таким оптимистическим настроением  я бодренько  порысил   в сторону своего дома.
 
        Однако там поджидал меня  неприятный сюрприз.   Моя надежда и заступница отсутствовала. Вот тебе раз! И как теперь быть? Кто меня защитит перед родителями? Кто не даст упасть в собственный позор?  Я оказался потерянно беззащитен.

Вот-вот придут родители. Взглянув в прихожей на себя в зеркало понял, почему продавщица рыбного отдела таращились на меня.  В зеркале обозначилось  существо   идентично  привидению, обильно обсыпанное  мукой.

         Наскоро  приведя себя в относительный порядок,   кинулся на кухню. Отыскал  большую кастрюлю. Единственное, что я хорошо  умею делать, так это быстро и ловко  чистить картошку. Этому я  был обучен  незабвенным  прапорщиком  во времена  своей  армейской службы.  Многочисленные  наряды  на кухне  не пропали даром.
         
         Видать прапорщик готовил  нас не к  войне, а к мирной жизни. Чистка картошки был не единственным   видом  деятельности, которому  обучал нас, воинов российской Армии,  хозяйственный  прапор. Мы освоили  быстроту чистки  и разделки селедки, мыть полы и  подметать плац, перед приездом Генерала.

         Сейчас я с благодарностью вспоминал своего военного наставника  и кинулся проявлять чудеса.

С рекордной  быстротой  была начищена  картошка  и,  поставив ее на плиту вариться,  набросился на селедку. Это уже  не проблема. Скоро  вся эта  толстенькая, сочная, малосольная  вкуснятина была разложена на большом блюде, украшена кружочками репчатого лука и  полита подсолнечным маслом.

         Кастрюля с картошкой вовсю  хлопала крышкой.   Не успел я  расставить  на столе тарелки, бокалы, разложить вилки-ложки, как моя  бульба   была готова.  Вывалив ее  в большую  глубокую  миску, отнес в комнату и,  разместил  ее на лобном месте.  Пошарив  в холодильнике, отыскал зелень, которой  постоянно  пользуется  моя Гликерия,  измельчив ножом, посыпал ею  дымящуюся  горку.

         Отойдя на некоторое расстояние  от устроенного мною натюрморта,  залюбовался. С  самого утра  у меня  во рту не было  ни единой росиночки.  Исходящая паром, рассыпчатая  картошечка, аппетитно посыпанная зеленью, жирнющая  селедочка,  с кольцами лука  вызывали у меня такой прилив  голода, что я готов было уже плюнуть на все,  и  кинуться к застолью,  однако...   

В это самое время  в дверях раздался  веселый   звонок..

         Появились гости. Это были мои родители, а за их спиной, с букетом цветов мило улыбаясь,  стояла моя  Гликерия,  ну просто красавица.  Я с ужасом  вспомнил, что так и не удосужился купить  цветов ни жене, ни матери.  В  маленькой прихожей сразу стало тесно и празднично.   Толкаясь  между  родителями, я помогал им раздеваться,  подавал  тапочки, а  те шутили,  почему-то поздравляли меня с праздником,  обнимали, целовали, словно это был мужской, а не женский   день.

         А когда Гликерия пригласила всех  к  столу,  я   не узнал своего сиротского  натюрморта из отварной картошки с селедкой.  Весь стол был уставлен такими умопомрачительными вкуснятинами, отчего я уже  было открыл рот, чтобы ахнуть  от  изумления  и воскликнуть: когда же ты,  моя славная  Галиночка  все это успела   откуда-то   извлечь   и  так красиво расставить  на столе, как в это время  моя  мамочка,  окинув  восхищенным  взором  праздничный стол заявила:

         -Смотри, отец, и учись у своего сына, как надо готовить праздничное застолье.

         -Спасибо вам за   замечательного, хозяйственного сына, приготовившего  для всех нас такой   роскошный  праздничный стол.  -  В тон   родительнице  пропела моя  славная   Гликерия,   глядя  добрыми глазами   на моих прослезившихся родителей от  умиления за своего  необыкновенного, на их взгляд,    Масика.

         Правда, о себе я был совершенно другого мнения. Жена,  повернувшись ко мне и, приобняв поцеловала  меня в щеку.

Притушив в себе  мысли об истинной своей хозяйственной   никчемности, я   не сдержался,  пошел на сделку с совестью,  и полетел  на  «Седьмое небо» от  похвалы   своей  любимой Галиночки,  хотя и выглядел дурак дураком.

И  тут же, за столом   мысленно поклялся, что, пойдя провожать родителей, обязательно  зайду в цветочный магазин и куплю  жене  и маме по букету.

         В общем  праздник   Женского Дня  в нашей семье  удался на славу. И все благодаря мне, как заявила моя  Гликерия.
               
                …………………………………………………………………………………..