Глава двадцать вторая. Тревожные дни

ЖИЗНЬ,КАК ДЕНЬ
Книга первая.
Глава двадцать вторая. Тревожные дни.

 Тамара Васильевна осторожно подошла к комнатке Егорки и в раскрытую дверь увидела, как он там, склонившись над столом, что-то пишет. Хотела было его уже и похвалить, да увидела, что он сидит, подложив ногу под себя, и тут же строго ему скомандовала:
 - А ну-ка, Егор, прекрати! Сколько тебе можно говорить?! Сядь как следует или же ты хочешь искривить позвоночник?!   
 - Да ведь тётя Люда так всегда сидит. А спина-то у неё ровная...
 - Меньше разговаривай, а делай то, что тебе бабушка говорит! Или же я совсем для тебя ничего не значу? А то всё только и слышу: «…тётя Люда, тётя Люда!».
Сама же недовольно подумала: «Да, конечно же, вот такая тётенька заберётся с ногами в кресло, так оно всё и развалится...». Действительно, все кресла в доме и в самом деле раскачались, болты с гайками из них вылетели так, что приходилось их по всему полу собирать да вновь завинчивать.   
 А Егорка ей:
 - Ой, бабушка, значишь, очень даже как много ты значишь! Тебя-то, я очень и даже очень сильно люблю!- тараторя всё это, Егорка, прижавшись к ней головой, быстренько вытянул ногу из-под себя.
 Заметив это, Тамара Васильевна невольно улыбнулась и ласково потрепала его по волосам:
 - Хороший ты, Егорушка, у меня,- и поцеловала его в голову,- очень даже ты какой хороший, просто лучше даже всех! 
 Бабушка-то во внуке души не чаяла, потому что сама его и вырастила.
 - Ну, ладно, работай... не отвлекайся. Ты у меня, конечно же, молодец!
 И это было сущей правдой, в доме его все любили, он был общей радостью и отрадой. Особенно для Тамары Васильевны. Она не могла на него нарадоваться. Да и было на кого! Внешне-то он был даже очень хороший, а внутри-то сама доброта, да и какой же он ещё и умница! Бабушка это отлично знала: схватывает он всё быстро и на лету, да и какой же ещё он во всех её делах первый помощник! Да и ещё, к тому же, как он красиво пишет, почерк просто всем на загляденье.
 «Весь в маму...» ,- не могла бабушка на него нарадоваться.
 - Русский сейчас делаешь или же что?.. Математику уже сделал?- склонившись над ним строго спросила Тамара Васильевна. Но это лишь так, для порядка. 
Егорка, давно уже считавший себя большим да взрослым, не любил вот этакой её опеки:
 - Так я же с неё и начал…
 - Хорошо, очень даже хорошо! После всё это я у тебя посмотрю, да и всё проверю.       Пойду-ка я, дружок, пока на кухню. Нужна буду, так зови…
 - Ладно, бабушка,- кивнул головой внук.
 Тамара Васильевна, прежде чем уйти, ещё раз окинула взглядом небольшую его спаленку. Всё было здесь, как всегда, вроде бы и в полном порядке, даже форточка открыта. «Свежий воздух способствует мыслительному процессу!»,- вот этакое изречение как-то сочинил его друг и дядя Сергей, что и повесил прямо над его письменным столом. Сделал он это для того, чтобы её внук этого никогда не забывал и проветривал свою комнатку.
 «Правда, здесь действительно очень даже тесновато,- посетовала вдруг неожиданно для себя Тамара Васильевна,- сейчас-то я к нему и сама едва протиснулась… вдвоём-то тут не развернуться...».
 Почти всю эту комнатку занимала кровать, что рядом с письменным столом, прижавшимся к окну. Был, конечно, здесь и стул, на котором Егорка сидел за столом. «Но разве это главное?..- мысленно одёрнула себя Тамара Васильевна,- в тесноте-то он здесь, да не в обиде. Прежде всего, ему здесь тепло и уютно, много света, так что учиться-то ему здесь вполне сподручно...глаза не портит... Да вот только, если бы он ещё и за столом сидел правильно, ровно, да не кривил бы он свой позвоночник!..".
 Вот этого-то она боялась больше всего, как бы внук её, глядя на эту тётю Люду, ни приобрёл бы вот такую плохую привычку. Именно это её особенно огорчало, очень даже беспокоило. Тамара Васильевна просто не могла этого видеть, как вот этакая тётя устраивается в лёгких красивых, но хлипких креслах. Никто в их семье никогда в них с ногами не забирался.
 Бабушка Егорки очень этого не любила, считая это не только неприличным, но  даже и вредным, совершенно неудобным. Она хотела только одного, чтобы внук её рос стройным и красивым, а значит, и счастливым. Вслед за Чеховым, а это Тамара Васильевна тоже когда-то вычитала, что "в человеке всё должно быть прекрасно!". Конечно же, именно так и должно быть всё в её внуке!
 За спиной же у Егорки, в полшага всего от спинки стула, стоял большой книжный шкаф со стеклянными дверцами. Причём, до самого потолка забит книгами.
Тамара Васильевна давно уже к нему привыкла и не представляла теперь этой комнаты без этого шкафа. Несмотря на всю её тесноту, этот шкаф был здесь очень необходим. Именно здесь её средний сын Сергей, незаметно и накрепко, пристрастил её внука Егорку к книгам. И оно, вот этакое их совместное пристрастие, Тамаре Васильевне очень даже нравилось.
 Причём, в самом Сергее это было с самого раннего детства. Несмотря на недостаточность своего образования, Тамара Васильевна много читала, так что она полностью приветствовала это увлечение в своих детях, а теперь-то уже и во внуке Егорке.
 Перед сном они вместе частенько читали в этой небольшой комнатке, где она и сама нередко подменяла своего сына Сергея в этом занятии с Егоркой. Потому-то вот этакие их вечерние посиделки в тишине да в покое с книгой в руке, не только ей нравились, принося им всем несомненную пользу, но ещё и доставляли истинное удовольствие от совместного общения, крепче привязывая их друг к другу.
 За чтением же они совершенно не замечали времени и оно продолжалось до тех пор, пока кто-то из них первым ни засыпал.
 "А комнатушка-то, действительно, слишком мала,- грустно констатировала Тамара Васильевна, завершив обозрение этой комнаты,- уж очень-то она тесновата...". Придётся им теперь, видимо, вместе с отцом поднатужиться, что-то здесь придумать, да выдумать. Парень-то растёт, взрослеет, скоро станет и совсем большим. Если бы было можно вот эту самую комнатушку совместить со спальней Веры и Вадима, то и у него, у Егорки, могла бы здесь получиться вполне приличная спаленка…». Вот этакая мысль-идейка вдруг запала ей в голову, что даже самой   понравилась. А это значит, что её реализация в жизнь становится делом лишь времени.
 Тамара Васильевна умела добиваться исполнения всех своих желаний-решений да мечтаний-идей. Какие бы они ни были. Многое было уже сделано в этом их доме по её желанию-хотению, да разумению, что, однако же, всем без исключения нравилось.
Дом-то у них, вроде бы, на первый взгляд, был большим по площади. Да вот только эту самую детскую комнатку они сделали почему-то совсем не по уму, совершенно не подумав, не продумав, слишком уж очень махонькую.
 "Будто бы наши дети никогда и не вырастут, останутся навсегда маленькими?,- дивилась она на себя и на мужа своего Семёна Савельевича,- нельзя же вот так жить, только лишь одним днём?! Времена-то меняются, как и мы сами, как и вся наша жизнь!..".
 Теперь вот бери да и засучивай рукава, переделывай всю эту работу: "Как же это мы могли так глупо просчитаться?"- недоумевала она,- как же это так на нас всех непохоже!". Ведь они-то, Гончаровы, всегда делать умели с расчётом, глядя в будущее, по уму да по разуму, раз и навсегда! Именно потому-то вот этакий  промах и вызывал в ней сейчас большую досаду: "Как же здесь получилось всё нехорошо!"
 "Бедный Егорка,- вздохнула она,- ещё чуть-чуть и ты сам не пролезешь в эту спаленку..."
 Однако же, дело-то было здесь совсем не в промахе. Не в том, что они были слишком скупы да прижимисты. Этим Гончаровы никогда не страдали. Всё это Тамара Васильевна прекрасно и сама знала. Ведь все семейные финансы были у неё в руках, и она их умела считать. Но когда дело касалось чего-то важного, срочного, особенно при вот этом строительстве их дома, то здесь-то они с деньгами совершенно не считались. Особенно при создании "родового их гнезда".   
 Для этого они здесь ничего не жалели: ни времени, ни сил, ни денег. Это же была их самая заветная мечта, дело всей их жизни, целью её, и потому оно было для них в особом приоритете.
 Дело-то было в том, что в самом начале грандиозного их строительства материальные средства у них были слишком скудными. Потому-то иные их мечты-фантазии были не всегда соразмерны с их материальным возможностям.
 Приходилось подчас им ограничивать себя во многом, во всём, в том числе и в самом необходимом для жизни, а не то чтобы потакать буйству своей фантазии. И всё-таки, несмотря на это, они умели находить возможности для выполнения задуманного.
 Вот потому-то они так надолго затянули своё строительство. Почти на целых двадцать лет. Но несмотря ни на какие свои материальные трудности, они не желали расставаться со своей светлой мечтой, с памятью о своём деревенском детстве.
 А мечтать-то они все в этом их "родовом гнезде" очень даже любили.
Причём, Тамара Васильевна и Семён Савельевич начали мечтать о своём доме очень давно, прямо сразу же в начале их семейной жизни. Ещё до войны. А вот после возвращения Семёна Савельевича с фронта, после его излечения от тяжёлого ранения, они и задумали построить этот свой дом в Крутом Яру.
Но лишь только в конце пятидесятых годов они на это решились. Взяли в Крапивенке приусадебный участок под индивидуальное строительство. А вот строиться-то они начали лишь в середине шестидесятых годов, когда Сергей окончил среднюю школу и пошёл работать на комбинат.
 Причина же их столь долгой раскачки была ещё и в том, что семья-то у них всегда была большой и многодетной. А работник-то был в ней пока лишь один Семён Савельевич. Тамара Васильевна растила своих малых детей и работала лишь по-сезонно, да и то на тех лишь работах, где можно было при себе держать детей.    
 Да и сам Семён Савельевич тоже тогда немного зарабатывал. "Конечно же, если бы нам сейчас строиться, то было бы совсем иначе!- с сожалением думала Тамара Васильевна, оглянувшись на внука,- дети-то наши уже все выросли, неплохо все  зарабатывают...". Только вот теперь-то у каждого из них свои семьи. Свои появились заботы да хлопоты! Так что у неё-то, с Семёном Савельевичем, с деньгами опять пока не густо. Не очень-то тут и разбежишься….
 И опять же, всё теперь ложится на плечи одного Семёна Савельевича. Потому-то он сейчас и не хочет уходить на пенсию, хотя ему и пора бы давно отдыхать. Ох, как пора. А он-то всё трудится, да крутится. А когда она ему об этом напоминает, то он в ответ только отшучивается: "Воплощаю в жизнь нашу заветную мечту о счастливой нашей будущей жизни!". А когда она-то, эта их светлая будущая жизнь  наступит? Пока не видать.
 Кажется, в это он уже и сам перестал верить. А Тамара Васильевна, глядя на него, тоже думала: "Много ли той жизни у нас осталось?". А была ли она с ним, на самом деле, когда-либо счастливой? Конечно же, видно была, коли у них с ним столько теперь детей, коли они любят вот так с ним жить и работать. 
 Ведь и она-то точно также мечтала, когда была не так стара да здорова, о счастливой и красивой их жизни. Эх, дал бы только им Бог, с Семёном Савельевичем, да и всеми здесь живущими, сил да здоровья, то по иному бы всё они здесь многое бы переделали. Навели бы они здесь ещё большую красоту...сделали бы всё так, как они о том все мечтали и чему радовались.
 Но чего уж нет, того уже и не будет! Нечего посыпать сейчас голову пеплом. Просто нужно радоваться жизни, тому, что есть. Рассуждая так, она в то же время чувствовала, что не совсем тут она права в отношении своих детей. Зря она так думает про них. Они же их, родителей, тоже не забывают. По возможности, всегда помогают им тем, чем могут. Ну, конечно же, всё больше физически, чем материально.
 Однако же, и про общую их мечту-фантазию тоже они не забывают. Продолжают вместе с ними работать и мечтать. Так что тут нечего ей пенять на них, на детей своих родных, да обижаться! Получается, что хороших они с Семёном Савельевичем детей воспитали. Отзывчивых да уважительных не только к ним, родителям, но и друг к другу. Так что все эти их новые задумки, при общим-то их желании да хотении, всегда могут быть вполне и осуществимы.
 Получается, что и расширить-то вот этакую комнатку для Егорки, не составит и большого труда. Мужиков-то теперь, молодых да сильных, в нынешней их большой семье предостаточно! Все сыновья-то у них работящие да хваткие в работе. Особенно Сергей. Так что вот этакие мысли про детскую эту комнатку несколько её успокоили и отвлекли от мрачных мыслей, несмотря на всякие тревоги последних нынешних летних дней.
 Воспоминания вернули её в дни их молодости с Семёном. Когда их дети были совсем маленькими. Да, конечно же, самая печальная весть для неё сейчас это странная, и как ей чувствовалось, опасная болезнь её мужа Семёна Савельевича. А без главы их такого большого семейства всем им Гончаровым будет очень даже тяжело. Его отсутствие и сейчас остро чувствуется. Не с кем ей сейчас даже и посоветоваться, поделиться своими мыслями. А их-то накопилось немало.   
 «Да, Семён-то мой всегда был слишком большим, просто одержимым тружеником",- с теплотой в душе и некоторым даже сожалением подумала она о нём. И неожиданно тихо прошептала:
 - Как он там, бедный, лежит в больнице-то? Дай Бог ему здоровья!
 - О чём ты, бабушка? Не волнуйся!- вскинул вверх голову от своей тетради внук её Егорка.- Всё будет хорошо. Вот только придёт дядя Серёжа, он тебе всё и расскажет.
 Тамара Васильевна взглянула не него, заметив, что он тоже волнуется. И пожалела о том, что зря поступила так опрометчиво: "Мал ещё волноваться!". Пытаясь как-то даже его успокоить, она добавила:
 - Конечно же, не волнуйся, Егорушка, всё будет хорошо. Так это же я всё так, ненароком, вспомнила про дедушку... А ты делай уроки, делай...и не обращай на меня внимания.
 И тут же она вышла из его комнаты, чтобы не мешать ему заниматься, продолжая уже в зале думать о Семёне Савельевиче. На любой работе муж её был всегда на высоте, впереди всех. Был он одним из самых лучших в своём автотранспортном цехе на комбинате, с медалями да почётными грамотами. Оставался таким же активным он и дома.
 Потому что был он человеком дела, мало говорил, но много делал. С рождения он был таким, никак его не исправить, иначе жить он просто не мог. Работать Семён Савельевич любил с малых лет, и работа его тоже любила. Жизнь заставляла быть его трудоголиком. За добросовестность-то его все и уважали, причём в любом коллективе, в том числе и в их собственном доме. А дети его ещё и любили.
 Отцовское слово, однако, и сейчас для них всех закон. Оно здесь решающее в любой ситуации. Особенно при строительстве вот этого их "родового гнезда".
 "Здесь-то он, видимо, и надорвался...потерял на этой стройке своё здоровье...",- опять же тихо вздохнула Тамара Васильевна, направляясь на кухню. По пути, проходя сквозь зал Тамара Васильевна ненароком глянула в окно: "Не идёт ли там с работы Вера?".
 Но дальше черёмухи с клёном, что росли на улице под окном, она ничего не увидела.
 - Нет, рано ещё...,- прошептала она и обратила свой задумчивый взгляд на часы, стоящие прямо в центре серванта. "Да, что-то сдаёт наш отец в последнее-то время, ой, как даже сильно сдаёт! Боюсь я за него... Хотя лет-то ему не так уже и много, чуть-чуть за шестьдесят... Разве это возраст?!".
 Да, конечно же, болезнь-то с годами не считается... А много ли они видали с ним в жизни хорошего, в том числе и счастья? Только лишь одно: работа да работа! Как же она, эта их жизнь-то у них до смешного быстро пробежала?! Совсем-то они её почти и не видели. Сейчас-то только бы им жить да радоваться. А вот сил-то у них и нет!
 Когда они начинали здесь вести вот эту свою стройку, то как они всё тогда  рассчитывали: что вот этакая их небольшая детская комната первоначально будет для одного только лишь маленького Олега. Пока он, конечно, маленький. А потом-то будет уже видно: что и как, кто здесь будет жить.
 Но слишком долго они так наперёд не заглядывали: "Не в том суть,- убеждали они себя,- время-то само покажет, да подскажет, как быть им и жить дальше". Главным же было для них тогда: это достроить вот этот их дом! А ведь зря, надо было думать уже и тогда о будущем. Пока они всё здесь строились, да трудились, Олег-то у них не только успел здесь вырасти и окончить среднюю школу, но и поступить в коммунально-строительный техникум и окончить его. А теперь-то он вот уже и служит в армии, сержант. На него Семён Савельевич никак ныне не нарадуется.
 Хорошего они парня воспитали: весёлого да неунывающего. Старикам на радость. Егорке же, при тогдашнем первом их заселении, было всего года три, не больше. Теперь-то он совсем вырос, большой да взрослый, годы-то его быстро летят, не остановишь!
 "Как же это всё было давно!",- дивилась про себя Тамара Васильевна, смотря на Егорку, хотя он ей постоянно твердит, что всё тоже помнит: как они сюда заселялись. И даже помнит то, как они ещё жили все вместе в Крутом Яру в их старой коммунальной квартире. Но вот в это-то Тамаре Васильевне совершенно не верится: "Напридумал он это всё себе, или же это он от кого-либо из нас услышал...".
 А фантазировать-то Егорка любил, это она знала отлично, как и все они Гончаровы. Очень даже любил. Однако же с ними, с его рассказами, она была во многом и согласна. Особенно в том, что для них то время и было самым счастливым.
 С тех самых давних и счастливых пор и обживает Егорка свою вот эту маленькую спаленку. И она ему, эта комнатка, очень даже нравится. Причём и до сих пор, в отличие от его бабушки. В ней ему хорошо и уютно. Совершенно он не воспринимает её тесноты, давно она стала для него его личным пространством, где он чувствует себя абсолютно комфортно. Главное же то, что у него всё нужное здесь под рукой. В том числе и вот эти книги. В этом-то добром старом шкафу.
 Основным же пространством, где все они, живущие здесь Гончаровы, в этом их большом доме, "родовом их гнезде", чувствовали себя прекрасно и которое они долго и так старательно строили, был, конечно же, зал, что располагался в самой сердцевине дома. По размерам дома он был довольно большим. В нём было три небольших окна, выходящих на липовую аллею, а четвёртое смотрело прямо на их улицу.
 Перед этим окном кудрявилась зелёной листвой красавица-берёза, а чуть-чуть далее её была видна также зеленеющая листвой черёмуха. Красота! А рядом с ней рос, уже начинающий золотиться пышной головой, раскидистый клён. Деревья заглядывали в окна дома со всех сторон, коими Гончаровы не уставали любоваться. Даже зимой. Причём, все эти окна зала расширяли ещё более пространство внутри  зала, наполняя его дневным светом и красотой природы в любое время года.
 Кроме того, всем им здесь жить нравилось, да ещё принимать гостей в небольшой, но  довольно уютной комнате-гостиной, как Сергей называл её "камерной", где все они тоже очень любили проводить свои вечерние часы.
 Конечно же, они могли бы похвастаться перед гостями и своей просторной кухней-столовой, где они тоже любили собираться за праздничным огромным столом по великим и семейным датам.
 А ещё могли они погордиться вместительной прихожей с соответствующей здесь необходимой мебелью. Но более всего им нравилось бывать с гостями в их летней  большой и светлой, очень просторной террасе, где сегодня днём они уже пили чай с Сергеем.
 Именно отсюда, с этой вот террасы и открывалась чудная картина-панорама на подступающий почти к самом дому лес. Так что, порой, казалось даже, что сама здешняя природа проникает в этот их дом и наполняет его своей красотой. Особенно  нынешней осенью.
 В этом доме были ещё три небольшие спальни. Кроме той небольшой, что служила детской комнатой Олегу, а теперь она служит Егорке. Конечно же, все эти три комнатки были несколько больше, чем та детская, но не настолько, чтобы считаться просторными.
 Были они по размерам скромны, но значительно уютнее, чем у Егорки, хотя с точно такой же мебелью. Но кроме всего прочего, вдобавок ещё к той мебели, здесь были трёхстворчатые модные тогда шифоньеры и даже прикроватные тумбочки, прекрасно подобранные по стилю светильники и обои приятной цветовой гаммы.
 Окна были здесь завешаны красивыми шторами, стояли радиоприёмники и прочие атрибуты, предназначенные для спального помещения. В одной из таких спален, что расположилась рядом с детской, и находилась спальня Веры с Вадимом. Единственное окошко выходило совсем не на улицу, а ко всеобщему сожалению на большую, ту самую террасу, о которой уже шла речь. И это, естественно, было несколько неудобным, но придумать что-то иное при строительстве было никак нельзя. Как они ни старались и не ломали головы. Не позволяла прямоугольная конфигурация дома. "Вот потому-то,- думала сейчас Тамара Васильевна,- совмещение спальни Веры и Вадима с детской Егорки, просто необходимо".
 Тамара Васильевна ещё более утвердилась в этой мысли. Две другие спальни, находящиеся на противоположной стороне дома, были с окнами, выходящими в сад. В них-то и поселились все три сына Гончаровых: старший Аркадий, средний Сергей, да младший Олег.
 Одну из них, угловую с двумя окнами, одним выходящим в сад, другим - на липовую аллею, заняли Сергей с Олегом. А в другой поселился Аркадий после своего развода с женой Мариной. Он пришёл сюда и занял эту комнату ещё до окончательного завершения строительства. Никто этого развода от него никак совершенно не ожидал. Особенно сам Аркадий. Ведь все же видели, что он был просто без ума от своей Марины и то, что до ненормальности он любит своего сына Юрия. 
 А вот Тамара-то Васильевна видела не только это, но и кое-что иное. Она даже этот развод и предчувствовала. Всеми своими силами даже пыталась это предотвратить. Но ничего из этого у неё не получилось.
 Развёлся Аркадий стремительно, также как и женился. И это после тринадцати лет его совместной жизни с Мариной, имея двенадцатилетнего сына. А ведь люди-то предупреждали их, говорили, что зря Аркадий женится на ней, на слишком уж легкомысленной девушке. Но никто из них, Гончаровых, в это не верил, считая всё это враками и наговорами, да людским злословием: "Завидуют люди, видно, всегда счастью других, только и всего!".
 Вначале точно также думала и она сама, Тамара Васильевна, об этих слухах. Главное же было для неё то, что Марина нравится их сыну. И этого было для неё достаточно. Как же может она, мать, помешать этому их счастью? Да она никогда никакими слухами и не интересовалась!
 Аркадий же никогда и ничего о своей Марине не рассказывал. Потому-то они о ней ничего и не знали. Даже имени её не знали и не имели о ней ни малейшего представления, хотя жили они в одном посёлке.
 Увидели они Марину впервые перед самым окончанием Аркадием художественного училища. Когда она вбежала к ним однажды в небольшую их коммунальную квартиру со своей подругой и скороговоркой, торопясь, сказала:
 - Здравствуйте, я Марина! Завтра я еду в Москву, и Аркадий меня просил привезти ему рубашки на смену. А то в эти выходные дни он будет сильно занят и не сможет сам приехать.
 После столь внезапного и стремительного появления незнакомок в их квартире, после небольшого замешательства Гончаровых, рубашки и нательное бельё были собраны и переданы подружкам. Следующее же появление Марины в их квартире было уже только на её с Аркадием свадьбе.
  Сама же свадьба прошла-случилась также довольно стремительно, как-то суматошно и спонтанно. Приходит однажды домой с работы усталый Семён Савельевич, а Аркадий лежит на диване, подложив руки под голову и смотрит в потолок застывшим взглядом. Семён Савельевич забеспокоился о нём и спрашивает:
 - Что с тобой, Аркадий? У тебя, я вижу, что-то случилось или заболел?! О чём ты задумался?   
 А Аркадий ему в ответ:
 - Пап, наверное, я женюсь...
 Да, было теперь о чём и самому Семёну Савельевичу задуматься. Аркадий только первые дни свои в их доме после училища, только-только что он приехал из Москвы с дипломом учителя рисования, пока что и без работы, а тут, откуда ни возьмись, вот уже и свадьба подоспела.
 Почесал отец затылок, но делать нечего. Нужно готовиться к свадьбе. Настояла, всё-таки, Марина, довела Аркадия до загса. Подали они тогда заявление, вот и появилось теперь время у самого Аркадия для своих глубоких раздумий. Но делать-то теперь нечего.
 Стали готовиться Гончаровы к торжеству. Накупили всякой снеди на стол, слава Богу, в конце-то шестидесятых с продуктами, вроде бы, проблем тогда никаких не было. Рябины на коньяке да белого вина "Гратиешты" накупили, затёрли они самогонку, прокричали дружно: "горько!", да "ура!".
 Ну что же, мир им молодым да любовь! В коммуналке-то у них, где и прошла их свадьба, без того тесновато, чтобы молодым вместе с хозяевами разместиться. Совершенно оказалось жить здесь им негде. Да и Марина была сама против.
 И ушёл тогда Аркадий к молодой своей жене жить в зятьях. В точно такую же коммуналку, только чуть меньшую, чем у них, у Гончаровых. Где кроме самих молодожёнов проживала ещё и старенькая бабушка Марины. Новобрачная была сиротой, родители же её погибли во время войны, так что воспитала-вырастила её бабушка. И она была ей вместо матери с отцом.
 Вот это-то обстоятельство её биографии, детское её сиротство, и подкупило Тамару Васильевну с Семёном Савельевичем. Они-то очень даже хорошо сами знали сиротскую долю. Потому-то и помогали они молодым с первых дней, чем могли. В основном больше физической силой, своими руками, чем материально.
 Семён Савельевич похлопотал-побегал, да и устроил потом своего первенца Аркадия работать учителем рисования в Яснополянскую среднюю школу. Марина же работала воспитателем в одном из детских садов Крутого Яра. Всё, казалось бы, у них было хорошо.
 Стали они обставляться новой мебелью. Купили новый холодильник, редкость по тем временам, телевизор, сервант. Кстати, Марина тоже не осталась в долгу: помогла устроить в детский сад, где и сама работала, младшего их сына Олега, то есть, младшего брата Аркадия. На восемнадцать лет Аркадий старше Олега. Ведь с детскими садами тогда, хотя в Крутом Яру их было шесть, были сложности немаленькие.
 Но самое приятное, что Олежек в этот детский сад ходил даже с пребольшим удовольствием, потому и не доставлял никому из Гончаровых особых проблем-хлопот. Особенно сопровождающему его туда по утрам Сергею, которому после детсада нужно было попасть ещё и в свою школу к первому уроку. Школа же находилась в противоположном конце посёлка. Но он был спортсменом и потому бегал быстро, редко опаздывал. 
 Но со временем зарплата Аркадия, школьного учителя, перестала удовлетворять Марину. И тогда он стал искать себе работу более денежную уже в Туле. До областного центра от Крутого Яра было добираться значительно ближе и легче, чем ему из посёлка до Ясной Поляны. Вначале он решил попробовать себя как свободный художник. Устроился работать в торговой рекламе города. Одновременно публикуя свои рисунки из жизни города в областной комсомольской молодёжной газете. Подрабатывая тем самым к своему основному заработку.
 Да так успешно, что вскоре окончательно перешёл работать в редакцию газеты. Одновременно он установил довольно тесные связи и с Тульским книжным издательством, занялся параллельно ещё и иллюстрацией книг. Одна из которых, под названием: "Сын Отечества", даже заняла второе место на Всесоюзном конкурсе. И это было его первым триумфом.
 С тех пор он и не порывал этих связей. Но главное же то, что все свои силы и время он затрачивал на пейзажную живопись. Да-да, он сильно любил природу и достиг здесь немалых успехов. Постепенно начал участвовать  в коллективных выставках тульских художников. Был замечен, и о нём заговорили, в том числе и в печати. Его имя становилось всё более известным в Туле.
 Работал Аркадий не жалея сил и не чувствуя усталости. Благо, что лес-то был рядом с домом, как бы продолжением Крутого Яра. Жил он теперь напряжённым ритмом, других забот у него особенно и не было. И это ему нравилось. Но вот этакий его жизненный ритм несколько нарушило рождение сына Юрия. Теперь появились у него новые заботы.
 Ребёнком оказался неспокойным, плохо ел, спал, много плакал, так что кормить его Аркадию приходилось бегать в лес, на окраину посёлка. Только там ему удавалось его с трудом накормить. Аркадию же для этого приходилось срываться с работы раньше времени и быстрее мчаться домой, ни на минуту не задерживаясь, чтобы успеть увезти его в детской коляске в лес. И там его, почти насильно, уже накормить.
 Ни жене и ни бабушке дома этого никак не удавалось. У них не хватало терпения.  Аркадий по-прежнему жил в однокомнатной коммуналке у бабушки-тёщи. Марина рано бросила кормить грудью ребёнка. Но Аркадий не унывал, он не только успевал заниматься кормёжкой в лесу сына, но и выбирал здесь самые красивые места для будущих своих пейзажей. А таких мест рядом с Крутым Яром было немало. Через день-два он находил время и прибегал сюда уже с этюдником, перенося эти чудные места на полотно. Так он постепенно готовился к своей первой персональной выставке.
 Неприятности в его семье начались не сразу. Спустя несколько лет, когда сын Юрий уже подрос. Возможно, они были и раньше, но только он на них не обращал внимания, занятый повседневными заботами и своим творчеством. Гончаровым же Аркадий никогда ни на что не жаловался, ибо был занят только своими заботами. А Тамара Васильевна с Семёном Савельевичем и с другими домочадцами только лишь радовались, глядя на молодых, когда те прибегали к ним на огонёк.
 Причиной же их первых серьёзных раздоров, как подозревала Тамара Васильевна, стала постоянная нехватка у них денег, хотя Аркадий весь выбивался из сил, работая в газете и в издательстве, не отказываясь ни от каких иных побочных заработков.
 Марине же, для всё более растущих потребностей их семьи, всё больше не стало хватать денег. Хотя жили они безбедно, позволяли себе то, что не могли позволить себе Гончаровы. Материальный достаток у них всё более возрастал, а вместе с тем возрастали и их потребности. И это было вполне закономерно. К тому же, Аркадий получил уже от редакции свою двухкомнатную квартиру, отработав в газете всего несколько лет.
 Квартиру же эту в Туле со всеми удобствами они поменяли на Крутой Яр, пусть на "хрущёвку", переделанную прежними хозяевами в трёхкомнатную. Неплохо они её с Мариной обставили современной мебелью, с хрусталём, коврами и паласами, с претензией даже на роскошь. Одевались они оба тоже по моде того времени, пусть недорого, но со вкусом и красиво.
 Со стороны их семья выглядела вполне замечательно. Но вот такая суматошная жизнь, погоня за благосостоянием, постоянная добыча денег у Аркадия забирала всё его рабочее и личное время. А он-то был просто одержим своим рисованием! На живопись у него почти не оставалось времени и от этого он очень страдал.
 У Марины же появилась совсем иная страсть-влечение, какая-то тяга к перемене мест, к путешествиям. Особенно нравилось ей ездить к Чёрному морю, к солнцу, наслаждаться пляжами, морском бризом, где она чувствовала себя, как рыба в воде, легко и свободно.
 Мотивировала она эту свою страсть к путешествиям тем, что это нужно не ей, а прежде всего для здоровья их сына. Без морского воздуха да жаркого солнца ему никак не восстановить здоровья. Хотя он особенно-то и не был болен, просто избалован всякими деликатесами. Капризничал и мало ел, был закормленным ребёнком тем, о чём другие только мечтали.
 Однажды Марина прямо так и заявила Аркадию: "У тебя любимое увлечение - это рисование, а у меня только лишь одна отдушина - это путешествия!". И вот этакое её увлечение, однако же, не было совершенно бесплатным и безобидным.
 Потому-то Аркадий и работал без отпусков и выходных, а она тем временем путешествовала, спасая сына от потери аппетита. И до того она  допутешествовалась, что у неё вскоре появились любовники. Так что для связи с ними после возвращения с курортов она хитроумно придумала-завела секретный свой "почтовый ящик". То есть, адрес своей подруги, что в конце-то концов однажды и открылось Аркадию.
 Ничего нет тайного, чтобы не стать явным. Такая есть поговорка. Разводу предшествовала безобразная семейная ссора со скандалом. Причём, с пощёчиной и слезами. Досталось и подруге с её с мужем, хозяевам этого "почтового ящика". 
 И вот этакое фальшивое её поведение по отношение к Аркадию, конечно же, Тамара Васильевна никак  не могла не заметить. С первых же дней. Несмотря на льстивость и хитрость Марины. Но Аркадий-то этого всего никак не замечал. Ему было не до того. Постоянно он был занят только своей работой, добыванием денег, да своим  творчеством.
 А вот Тамара Васильевна пыталась ему на это намекнуть, на этакую какую-то  неестественность в её поведении. Но тот только отмахивался и смеялся:   
 - Ну, ты, мама, даёшь! Не преувеличивай, Юрочке, действительно, нужно солнце и море....
 Что тут скажешь? Ему видней. Ещё чего доброго обвинит её в предвзятом к ней отношении. И она молчала. Приметила Тамара Васильевна уже давно, что не любит Марина его, Аркадия, но боялась о том говорить с сыном. Переживала всё это внутри себя, надеялась на лучшее, что всё перемелется и будет у них всё хорошо. Но лучшего-то пока не предвиделось.
 А он-то, Аркадий, ничего не видел, не слышал и не замечал. А может быть, он и не старался этого заметить. Когда же они вместе с сыном приходили к Гончаровым в старую их квартирку, то Аркадий и не знал, где и как её усадить, чем получше угостить.
 Тамара же Васильевна, глядя на всё это, понимала, что только может навредить сыну своим неверным словом, то есть, разрушить их семью. "Пусть живёт в своём неведении,- решила она,- коли в нём он так счастлив". Возможно, она и сама ошибается? Потому и молчала, желая сыну с Мариной счастья, да всяких благ, считая, что у каждого человека должна быть одна семья, а не несколько.
 Она по-старинке думала, что семья-то дана человеку свыше, что браки вершатся на небесах. Но, в то же время, видела много фальши в поведении Марины, что счастливой семейной жизни у Аркадия никак не получается. Не ладилась у него семейная жизнь. Ох, как не ладилась!
 Сейчас, анализируя всё это, вспомнился ей и такой случай. Однажды, когда не прошло и года после их свадьбы, Аркадия от газеты направили в командировку в город Ефремов, сделать там серию рисунков со строительства нового химкомбината. Тогда-то Тамара Васильевна это и приметила.
 Работала она тогда на колхозном рынке, что был здесь же в Крутом Яру, куда со всех окрестных деревень свозили сельчане свою продукцию. К своему огорчению, именно тогда, Тамара Васильевна увидела неожиданно около одного из рыночных магазинов шумную и развесёлую компанию юношей и девушек. Была та компания навеселе, настолько шумна и безобразна, что на неё нельзя было никак не обратить внимания. И в той шумной компании Тамара Васильевна, к своему удивлению,  увидела вдруг Марину.
 Не поленилась она тогда, взяла да и пошла к её бабушке Марфе, благо, что идти было недалеко. И поделилась с ней она своими мыслями-сомнениями по поводу Марины, считая, что это очень нехорошо вести себя так в отсутствии мужа. А та ей в ответ:
 - Пускай гуляет, она же молодая!
 - Хорошо,- спокойно сказала в ответ Тамара Васильевна,- пусть гуляет. Пусть. И я тоже скажу своему сыну пусть он тоже гуляет, ведь и он ещё молодой. Но, что тогда у них за жизнь получится? 
 Повернулась и вышла. С тех пор прошло много времени, этот случай уже почти забылся, а вот сейчас-то он ей вспомнился. Совсем не напрасными были тогда её опасения. Да и сейчас, в последнее время, Марина уж больно часто стала забегать к ним, Гончаровым, тогда ещё на старую их квартиру. И только лишь на минутку. Да всё наспех, даже не сняв шубы, с быстрыми словами:
 - Скажите, мама, Аркадию, если он спросит, что я у вас была. А то что-то он в последнее время слишком стал ревнивым...
 "К чему бы это?",- думалось ей. Аркадий же у матери никогда ничего про Марину и не спрашивал. Так что Тамаре Васильевне врать-то вовсе не было нужды. Только вот потом, спустя некоторое время, и поползли всякие-разные слухи про Марину и Аркадия по посёлку. Но только Тамара Васильевна старалась этого совсем не слушать. Отметала напрочь. Ни к чему было ей слушать сплетни да слухи собирать."Зачем портить жизнь себе и людям?"- считала она,это не было в её жизненных правилах. Сплетниц она обходила стороной. Однако же, не все слухи бывают сплетнями. И она это тоже знала.
 Развод Аркадия для всех Гончаровых был, однако же, равносилен разорвавшейся бомбе. Это был первый и чрезвычайно сильный неожиданный удар по всем их жизненным установкам, принципам и мечтам о счастливой и радостной жизни. Все в семье не только сочувствовали Аркадию, но и вместе с ним переживали, стараясь его поддержать и ничем не обеспокоить, чем-то занять, отвлечь от мрачных  мыслей.
 Тем более, что в первые дни после своего развода он совершенно потерял себя. Но больше всех ему сопереживал, конечно же, Сергей. Ибо он счёл поступок Марины мерзким и предательским, которому нет оправдания и прощения. Тамара Васильевна знала, что Сергей до сих пор не изжил в себе юношеский максимализм, всегда был по жизни прямолинеен и бескомпромиссен. В том числе и в их семье. За что получил от Семёна Савельевича прозвище "Адвокат".
 Для Сергея никогда не было никаких авторитетов, если он стоял за правду и справедливость. Будь это хоть сам отец. Тамара Васильевна потому и считала, что ему-то, Сергею, будет труднее всех по жизни из всех её детей. Он совершенно не мог кривить душой и находиться в стороне видя несправедливость. Она-то его, ой, как даже хорошо понимала!
 Точно такой же она была и сама по-молодости. Ведь поступок Марины вызывал и в ней тоже столь же сильное отвращение. Ибо все у них в семье знали какой Аркадий на самом деле заботливый семьянин и как он сильно любит своего сына Юру. Как он благоговеет перед Мариной.
 Для него-то, для самого Аркадия, это её предательство оказалось просто катастрофой. И если бы ни постоянная его тяга к творчеству-рисованию, ни его одержимое пристрастие к красоте, ни его преданность живописи, то вряд ли ему возможно было бы выйти из столь безвыходного состояния, его жизненного штопора.   
 Спасала же его, однако, не столько сама работа, а сколько поддержка всей их большой семьи. Она принуждала его брать в руки краски и идти писать этюды в рядом стоящий лес. Без этого бы он не смог выдержать, устоять перед бедой, только это и помогло ему воспрянуть духом. А вместе с ним воспрянули духом и все они, Гончаровы.
 В эти дни они особенно стали активно участвовать в организации его персональных выставок, широко их рекламировать. В доме у них был установлен теперь полнейший режим тишины. Кроме того, они все лично принимали участие в организации его встреч с сыном, без которого он мучился и не мог жить. Вера по просьбе мамы ходила за ним к Марине и приводила его к ним в дом в Крапивенку, где обосновался Аркадий. И точно также возвращала назад.
 Всё это действовало на Аркадия успокаивающе. А вот им-то, их родителям, Тамаре Васильевне с Семёном Савельевичем, кроме вот этих переживаний становилось опять негде жить. Аркадий занял их комнату, но и это обстоятельство их не омрачало, оно меркло на фоне той его большой беды. Всё в этой жизни, казалось, теперь им мелочью, совсем несущественным. Они были все готовы всё здесь отдать Аркадию, всё что у них было, лишь бы только вернуть его из депрессии. И это у Гончаровых медленно, но верно получалось.
 Аркадий постепенно оттаивал. Вместе с ним воскресали и все находящиеся в доме.
Почему? Да потому, что теперь Аркадий был с ними рядом со всеми, на глазах. Родители непосредственно видели его теперь каждый день, ощущали вместе со всеми их детьми, видели то, что все их дети живы и здоровы. А это было для них самым главным в жизни, самым важным.
 Тамара Васильевна и Семён Савельевич очень даже хотели, чтобы все они, их дети, были счастливы. Для того они и строили этот их большой дом, чтобы всем им вместе в нём было здесь хорошо и уютно. Потому-то они и решили сами расположиться пока что в зале, то есть, в самом центре дома, уступив детям спальни, чтобы никого из них не обидеть и ничем не побеспокоить.
 На ночь же они раскладывали стоящий здесь диван, а к утру они его собирали. Так что днём зал вновь обретал свой прежний вид. Летом же они оба перебирались на свою любимую террасу, где им всегда дышалось легко, привольно и сладко спалось.
 Так что это их вполне устраивало и особенно не напрягало. С детства они особой роскоши не видели, ко всему были всегда привычны и совершенно неприхотливы в жизни. Всё постепенно стало на свои места, как будто бы и ничего страшного не случилось, не произошло.
 Главное же, они старались здесь, в доме, и вне его не концентрировать внимание на случившемся, а переключить Аркадия на что-то другое, интересное, то есть занять его каким-то нужным делом, чтобы он не смог отказаться. Так что спустя некоторое время жизнь в доме, вроде бы, и совсем вошла в свою колею. Так думала и Тамара Васильевна.
 Но это только им всем так казалось. Предстояла вновь борьба с теснотой. А сил-то у родителей уже не было. А дети уже решали другие жизненные проблемы-задачи, создавая свои семьи. Развод Аркадия был лишь первым звоночком к будущим их тревогам.
 Ведь они-то с мужем как рассчитывали в начале этакого грандиозного для них  строительства, что, во-первых, у Аркадия есть уже своя семья, своё жильё. Квартира-то у него пусть и небольшая, но двухкомнатная, вполне хорошая, со всеми удобствами. Пусть, даже и "хрущёвка". А иных тогда и не строили. Тогда-то это считалось вполне даже приличным жильём. Для Веры с мужем Вадимом и их сыном Егоркой родители собирались оставить свою старую коммунальную квартиру в Крутом Яру, где ныне проживает с женой и дочкой Сергей.
Но тогда-то Сергей был ещё холостым, а Олег совсем маленьким. Вот это-то и послужило причиной их этакого опрометчивого решения. То есть оставить двух младших братьев при себе, при родителях, пока они подрастут.
 С годами и у них в жизни должно что-то измениться. Женятся ведь они! А там, глядишь, и жизнь сама им подскажет: кому в Крапивенке жить, а кому и нет. Впрочем, никому из них, из их детей, дорога сюда не заказана. Потому что этому дому навеки быть их "родовым гнездом".
 Особенно, если у кого-то из них в жизни что-то не заладится, или же будет совсем нехорошо, то всегда у них будет родной причал. Но это всё они только так прикидывали да рассчитывали в теории, в самом нехорошем случае, а на практике такого в их понимании вообще никогда и не должно быть. Они всегда считали, что их дети, однозначно все, должны быть счастливыми, в том числе и в браке.
 Так как детей своих они воспитывали вполне нормальными людьми. А может быть, и сверх этого. Так что, априори, никаких разводов у них не должно быть в принципе! Даже развод Аркадия казался им случайностью, временным явлением в их жизни. Про себя же они все думали, что всё у них, у Аркадия с Мариной, срастётся да образуется. Но не срасталось.
 Однако же, пока они, Тамара Васильевна с Семёном Савельевичем, вот таким манером мечтали да рассуждали о будущей здесь жизни своих детей, а потом всё строились да строились, дети-то у них совсем выросли. Ко дню окончания самого строительства они почти все успели пережениться. Кроме одного того же Сергея да ещё малолетнего их сына Олега. Но и от них тоже можно было ждать в любой момент всякого.
 Вот тут-то жизнь и внесла свои коррективы во все их планы, да прикидки. Такие внесла коррективы, что всё их планы, можно сказать, полетели корзину. Аркадий после тринадцати лет жизни с Мариной, как уже было сказано, оставил свою квартиру, как он гордо говорил: "Сыну!", а сам явился жить к отцу с матерью, заняв их комнату. Вера, дочь их, не могла теперь тоже покинуть своих родителей, чтобы жить отдельной семьёй в старой их коммунальной квартире, которая теперь пустовала. Так как они, старики, отец с матерью, стали совсем хворыми, слабыми, растеряв с годами всё своё молодецкое здоровье.
 Трудная была у них жизнь, не пощадила она их, хотя они по-прежнему пытались они  жить в том же темпе. Но это у них плохо получалось. А тут ещё и братья Веры к их дому прибились. Все трое теперь завзятые холостяки. Так что теперь-то здесь без её ухода да присмотра никак им было не обойтись.
 Старики-родители явно уже не могли справляться со своими бытовыми проблемами, делами-хлопотами. В доме-то, конечно, всегда требуются не только мужские, но и молодые женские руки, забота да помощь. Все повседневные стирки-уборки, готовки и прочее теперь свалились на одну Веру. На её молодые руки и плечи. На неё-то и  упала вся тяжесть ухода за своими самыми родными и близкими людьми.
 К тому же, никуда от неё не ушли и заботы о её собственной, пусть пока небольшой, но любимой семье. Однако, она не роптала, несла с радостью свой крест, словно и не замечала своих сверх нагрузок в большой их семье, состоящей почти сплошь из одних мужиков. Она же всегда его несла, но только мужики теперь стали совсем большими.
 Молчал пока на эти происходящие изменения её муж Вадим. Не то, чтобы он привык к этому за много лет, просто он понимал, что Вера очень любит всех здесь живущих и не может поступить иначе. Но чем всё это может закончиться никто пока не знал. И даже не думал. По-прежнему, казалось, все они являлись одной дружной большой  семьёй. И это было правдой.
 Они привыкли заботиться друг о друге. И здесь, в этом новом их доме, "родовом гнезде", все братья, а не только муж Веры, старались дружно, с огромным желанием, помогать своей сестре по дому. Активно участвовали они во всех домашних хлопотах. Особенно старался Сергей, потому что они с Верой были по возрасту да и характеру наиболее близки друг другу.
 Но всё равно, несмотря на все эти дружные старания, умения, да взаимопомощь, без Веры они никак бы не смогли здесь в доме обойтись.
 Тамара Васильевна за все её труды была очень благодарна своей дочери. 
Точно также, как были благодарны ей и все они без исключения, живущие в этом доме. За то сердечное тепло, которое она дарила им всем. Вера же совсем не считала сложившуюся ситуацию в их семье чем-то особенным или же неправильным.   
 Всё было как обычно и вполне нормально! К таким взаимоотношениям в их семье они привыкли с детства. Все всегда желали жить вместе дружно и помогать друг другу. Потому что так были они воспитаны своими родителями с детства.
 И потекла у них здесь в Крапивенке точно такая же жизнь, как в старой их коммуналке. Опять же, всей большой семьёй, в заботе друг о друге да во взаимопомощи. Было им здесь опять хорошо да радостно в общении друг с другом. Ибо по другому они жить не умели, да и не успели отвыкнуть.
 - Не в роскоши да и не в богатстве-то счастье,- размышляли они над словами своих родителей. Главным же для них было здесь то, что завещали им отец с матерью:
 - Оставаться всегда самими собой, прежними, не изменять себе и своей мечте, сделать здесь жизнь, в этом их новом доме счастливой и красивой. Причём, для каждого из них.
 И вот в этаком-то их всеобщем стремлении к счастью, во всеобщем их желании достичь здесь полной гармонии не только с природой, а и в семейной жизни, опять же главная роль принадлежала именно Тамаре Васильевне. Ибо это и была её мечта, не проходящее желание, а точнее настоящая идея-фикс: сделать всех здесь в семье счастливыми. Этому желанию она отдавала все свои силы.
 Именно она, их мама, Тамара Васильевна, своей добротой и сердечностью, своей любовью к ним ко всем сразу, крепила их большую семью - единственную для неё  самую лучшую мечту на целом свете. Потому-то они все здесь не только её одну любили-уважали, но и повседневно благотворили каждого здесь живущего и этот прелестный уголок. Все они не переставали восхищаться энергией и самоотверженностью своей мамы по созиданию здешнего семейного уклада и благоприятной в доме атмосферы.
 Точно так же относились к ней и все, кому посчастливилось с ней общаться. Тамара Васильевна обладала каким-то особым, просто удивительным внутренним чувством такта, меры и чуткости, удивительным даром умиротворять души. Потому что и сама она была всегда окружена нежным светом любви, сияющей аурой тепла и благости.
 Их мама, Тамара Васильевна, как бы и сама генерировала чистоту и искренность при общении с людьми. К тому же, она совершенно не могла терпеть-выносить и органически переносить подлость и фальшь в человеческих отношениях. 
 Не выносила она даже и малейшей развязности, пошлости, сальности в поведении людей и в их разговорах в её присутствии. Но особенно ей претила неискренность и лживость, лицемерие в людях. А это она всегда видела в людях с первого взгляда. 
 Такие качества в них она прямо и открыто презирала, стараясь с такими людьми не общаться. И это было в ней с самого детства. Категорично и прямолинейно ею всегда это высказывалось прямо в лицо таким людям, она не умела кривить душой.
 Потому-то некоторые из таких людей её даже и побаивались. Обладая же тонким и острым природным умом, сильным характером, Тамара Васильевна, между тем,  притягивала к себе людей хороших, светлых, своим мягким тактом и деликатностью, доброжелательностью в общении. Она сразу же вычисляла людей хороших, честных и порядочных.
 Хотя в общении была она не столь говорлива, молчалива и немногословна, а всё больше любила сама слушать людей. Видимо поэтому-то её слово было наиболее ценно, к нему нельзя было не прислушаться, когда она начинала говорить. Тем более, что она слова не так часто роняла.
 Кроме всего прочего, привлекала она людей к себе своим к ним вниманием и чистотой своей души. А также врождённой какой-то интуицией, интеллигентностью, чувством собственного достоинства и справедливостью, владевшей ею с детских лет.   
 Желая людям только добра Тамара Васильевна ценила в людях их нравственные качества и достоинства. И точно так же люди относились к ней. Она была всегда счастлива тем, что в её окружении были такие люди, и когда у её знакомых и друзей всё было хорошо в жизни, когда все они были счастливы.
 Однако же, в последние времена, наблюдая за жизнью всех своих повзрослевших детей она никак не могла сказать себе, что полностью довольна их и своей жизнью, что счастлива. Ей почему-то стало теперь казаться, что не так всё у них ладно в доме, и в семьях её детей. В отличие от того, как они раньше дружно жили все вместе, большой их семьёй. И никак она не могла понять: почему же это ей всё так кажется?! Что же здесь не так?
 Первым ударом по извечному её желанию сделать всех счастливыми в их доме был неожиданный развод Аркадия. Ведь каждая мать, а тем более сама Тамара Васильевна, должна быть счастлива только тогда, когда счастливы её дети. И это не подлежит сомнению. А тут вот развод. И в этом-то было несчастье для них всех. Именно в разводе и прослеживалась ещё какая-то скрытая беда-закономерность их жизни, которую она чувствовала и понимала, что эта беда способна сделать их всех несчастливыми. Тамара Васильевна, действительно, этого очень боялась, что этот первый в их семье развод повлечёт за собой и другие большие беды-неурядицы в жизни её детей.
 Тамара Васильевна стала бояться теперь за каждого из своих детей, их возможных  разводов. Опасаться за их семейное счастье. Теперь-то она особенно и начала тревожиться за Сергея! И было почему. Не такой ведь он как все, слишком доверчивый. Червь сомнения грыз её сердце, в предчувствии беды. "Так в чём же дело,- рассуждала она, пытаясь каким-то образом избавиться от этакой мысли,- Откуда же такое беспокойство?". Быть может, всё это оттого, что все её дети  слишком уж любят друг друга и уважают своих родителей?!
 А ведь жёнам-то это может и не понравиться. Всякое бывает. Ей-то не только так думалось, но она ещё это и замечала в последнее время. Бывает же, видимо, и такая женская ревность?! Бывает! У них-то с Семёном Савельевичем родителей с малолетства не было. Так что такого чувства она никогда не испытывала. Но люди-то говорят, и в книгах о том пишут, в кино тоже показывают.
 "Но разве можно к родителям относиться иначе, как же можно их не любить?,- думала она, глядя в окно,- это же вполне нормальные отношения.". Впрочем, всякое бывает. Но отец-то у них, Семён Савельевич, ведь такой работяга, каких и поискать надо. Как же его детям не любить и не уважать? Фронтовик-орденоносец, от Тулы до Берлина дошёл. Таких героев, как он, мало. Гордиться бы им всем надо было бы таким отцом, а не только уважать, да и невесткам тоже, зятю. Две войны прошёл, многое испытал, в танке горел, дважды ранен, один раз тяжело в самом Берлине...   
 И Тамара Васильевна вновь вздохнула, вспомнив про мужа. Вспомнилось ей тут ещё как её Сергей, во втором классе или третьем, прикрутил на свою школьную гимнастёрку отцовские ордена: Красной Звезды и Отечественной войны, и с ними заявился в школу.
 Учительница, увидев его, так и ахнула. Отобрала их у Сергея, а вечером принесла их к ним домой. И что ей, Тамаре Васильевне, было удивительно, отец-то ему и слова не сказал, а только лишь молча взял у учительницы ордена и положил обратно в ящик комода, где хранилась до того не только его кобура с медалями и орденами, но и все их документы.
 Потом обернулся к учительнице и произнёс:
 - Извините, больше этого не повторится...
 А наклонившись к Сергею, тихо добавил:
 - Он же ещё маленький, это наше упущение...
 Затем погладил сына по голове. Позже он в этот ящик комода вставил замок. А ведь мог бы Сергею и ремня всыпать, что случалось и за меньший проступок. Не раз такое бывало.К слову сказать, в доме-то у них никогда никаких запоров-замков не было.
 Проступок этот забылся, а вот две дырки от тех орденов в школьной форме Сергея так навсегда и остались. Хотя Тамара Васильевна их тщательно заштопала. И долго ещё потом эти штопки напоминали ему о его нехорошем проступке.
 - Что поделать,- вздохнула опять Тамара Васильевна,- любят они все своего отца, и тут ничего не поделаешь, точно так же, как любит Семён Савельевич своих детей.
 Авторитет его, как отца, для них и до сих пор очень даже высок. Даже когда случается, что и он бывает неправ. Для них-то он всегда самая последняя инстанция в любых спорах, во всяких жизненных  ситуациях. Всегда все в семье прислушиваются к его словам-советам.
 Неужели же именно в этом есть большая доля и её вины, что она так их всех воспитала? В полном уважении к нему, Семёну Савельевичу! К своему отцу, как к главе их большого семейства.
 Пусть он, как и все люди, конечно же, вовсе и не святой, не безгрешен, но они-то его любят и уважают. И прежде всего за все его труды праведные, старания на благо всей их большой семьи.
 А семья-то у них стала ещё больше после того, как дети стали жениться. А вот в семьях у них совсем иная получается картина, чем в их большой семье Гончаровых. Слишком уж они, их дети, уступчивы да услужливы по отношению к своим вторым половинам. И это не всегда хорошо.
 Тамара Васильевна, конечно же, совсем не за домострой, но вот нет к их детям со стороны их вторых половин должного уважения, а значит и любви. Нет, не ценят они их, не любят, не воспринимают их должным образом. Это же сразу видно. И она не знала, как это можно изменить, помочь и сделать их счастливыми.
Здесь-то она совсем бессильна.
 "Ох, как они сильно их не ценят!"- жалостью наполнилось её сердце ко всем её детям. И тут же её мысль перекинулась на Семёна Савельевича, лежащего сейчас в больнице: "Как он там без меня?". Эта мысль огнём обожгла её сердце. Особенно сильно жалко было ей ещё и Сергея, хотя он никогда ни на что не жаловался, совершенно не терпел жалостливого отношения к себе.
 Потому-то Тамара Васильевна не только сейчас, но и вообще никогда и не пыталась этого делать! И вот она сейчас мысленно вновь и вновь анализировала все свои наблюдения последних месяцев нынешнего лета. И не находила в них утешения. Вот только внук Егорка один её радовал.
 Может, хоть ему удастся стать счастливым?! Дай-то Бог!
 - Сколько же мне дал терпения Господь, сколько дал сил?!,- порой сама она удивлялась на себя, переживая тайком за своих детей. Теперь-то, после развода Аркадия, оказавшись все вместе здесь в одном доме, они-то родители, были в какой-то даже мере и счастливы. По-своему, конечно. Почему?
 Да потому, что теперь они могли видеть всех своих детей каждодневно. Всех вместе и сразу! Вот именно это и было для них счастьем. Это давало им радость и успокоение. Они были все у них опять на глазах, как в детстве.
 "Неужели же и в этом есть какая-то доля нашего родительского счастья?",-удивлялась Тамара Васильевна. Хотя волнений теперь было не меньше. Конечно же, они с отцом в детские их дни и юности были счастливы несколько иным: успехами своих детей в учёбе, в освоении профессий. Они радовались профессиональному росту своих детей, полнокровной их жизни, наполненной интересными делами и людьми, тому заслуженному уважению, которым они пользовались у окружающих их людей.
 Но вот сейчас-то она во всём этом начала сомневаться. Была ли вот этакая их жизнь по-настоящему полнокровной? Правильной? Могла ли она радовать их с Семёном Савельевичем, как родителей? Особенно семейная нынешняя их жизнь! Отнюдь, к сожалению, не всегда.
 В личной же семейной жизни почему-то у них, причём у всех, не очень-то ладилось. Тамара Васильевна видела это и ничего не понимала. Может так это и у всех бывает поначалу? И у них-то с Семёном Савельевичем по молодости тоже не всё гладко было.
 Потому-то и считала, что это всё у них временно да преходящее. Всё со временем уладится и успокоится. Сегодня-то вот так, а завтра уже всё совершенно будет иначе! Пройдёт всё и перемелется, мука будет. В построении же новой семьи нужны, прежде всего, понимание да терпение. Вот этого-то, видимо, у молодых и нет.
 Строя с Семёном Савельевичем вот этакий их большой дом, как родовое своё гнездо, они стремились с мужем к главному, чтобы этот их дом и соединял их всех в одну большую единую семью, а не разъединял. Чтобы дом не был похож на большое общежитие.
 Потому-то они и сделали его с большой кухней-столовой, вместительным залом, уютной, пусть небольшой камерной гостиной, красивой террасой, чтобы никто здесь не замыкался по своим спальням да каморкам, не был бы в отдельности, чтобы быть им всем вместе каждодневно и ежечасно. Чтобы жить дружно и ежедневно общаться.  Ведь они-то в их старой квартире всегда были вместе и не могли жить друг без друга, без общения.
 Так и дальше должно было бы быть! Так что же здесь в их родовом гнезде не так? Почему нет дружбы и любви?! Что они с отцом не предусмотрели? Кажется, всё они создали здесь для удобной и уютной для всех счастливой жизни: просторную ванную комнату, служившую и прачечной. Всё хорошо, есть все удобства, а радости нет.
 Для встречи гостей была также предусмотрена и просторная прихожая, переходящая в малую каменную отапливаемую террасу. Прямо при входе в дом для сохранения тепла был подстроен небольшой "предбанник", а перед ним открывалась из дверей небольшая площадка под навесом, на которую прямо со двора вела в дом, ступенек в семь, красивая каменная лестница.
 Площадка перед ней и эта самая лестница были обрамлены затейливыми железными перилами-парапетом. Такой же красивой, как этот дом, должна быть и их старость.
 Потому-то они все и любили его, как свою светлую мечту о счастье. Они нередко рисовали в своём воображении уже и строительство здесь над домом второго этажа. Да причём с мезонином, с прозрачной крышей, чтобы устроить там оранжерею или же небольшое помещение под мастерскую для рисования. Такими были их мечтания.
 Они же все искренне верили в то, что все их мысли, все мечты-фантазии материальны, а значит вполне исполнимы. Мечтали же они в будущем также отделать и цокольное помещение, существующее под всем домом, куда бы они могли перенести все имеющиеся в доме бытовые помещения. Включая ванную-прачечную и туалет. Здесь-то, в этом их цокольном помещении, они собирались также обустроить место для небольшого тренажёрного зала с настольными играми. Например, с теннисом или бильярдом. Так как все они были привержены к занятиям физкультурой и спортом. И для этого они всегда умели находить время. Вот потому-то они, ещё в самом начале строительства, предусмотрительно сделали в цокольном этаже проёмы для окон. С трёх его сторон, чтобы было много дневного света. 
 С той же целью изнутри цокольного этажа вверх вела на первый этаж железная красивая лестница. Это был их, как бы, задел на будущее. А вот в зале-то или же гостиной, как они считали, должно быть обязательно пианино. И всегда должна звучать музыка.
 Музыка должна была бы каждодневно украшать их жизнь. Им очень хотелось жить красиво, без этого она была бы у них неполноценной. Несмотря ни на что, даже на стремительно бегущие годы и всевозможные неудачи, они все по-прежнему мечтали о счастливой и радостной жизни!
 Но это всё опять же было только в их мечтах да в перспективе. А вот сейчас-то Тамара Васильевна совершенно явственно чувствовала, что у них здесь-то должно что-то произойти да и нарушить все их мечтания. И вот этого она не хотела.  Боялась этого.
 "Нет-нет, не всё, видно, складывается ладно в семейной жизни у моих детей,- грустно думалось ей, - причём изначально, с первых же дней". Хотя она, как мать, прилагала все свои силы к укреплению их семей и никакого разлада не видела, не могла этого ни понять, ни принять.
 Откуда же это всё исходит? Но вот, видимо, не всё у неё получалось. И это её сильно мучило. А тут ещё и отец у них совсем разболелся. Какие же тут могут быть мечты о счастье?! О своём здоровье Тамара Васильевна уже совершенно не думала. К этому она давно уже привыкла. А вот к разладу в семьях своих детей она привыкать вообще не желала. Совершенно этого не хотела.
 Но только одного она не знала, что же ей сейчас предпринять?! И все её мысли в последние месяцы тем только и были заняты, как избежать беды. Опять же, Семён Савельевич болен, теперь-то он ей совсем не советчик!
А.Бочаров.
2020.