Прощальным гонгом для усопшего ударила, падая на деревянную крышку гроба, прихваченная зимним морозцем жирная глина.
Дальше… вечный покой для опустевшего «сосуда».
Казалось, сама зима конца января накрыла землю застывшими белыми волнами реки забвения и, накинув на небо блёклую серо-синюю вуаль, ещё пребывала в трауре по прошлому году.
Здесь, среди памятников и крестов, охваченная состраданием, она своим холодным дыханием остужала развороченные скорбью людские сердца, погружая пульсирующие мирской суетой человеческие души в благоговейный трепет, порождая в их обленившемся мозгу мысль о существовании тонкой грани между жизнью и смертью.
Небольшая группа людей, провожающая в последний путь, немного отошла от места захоронения, оставив у могилы вдову, которую поддерживали под руки её взрослые дети. Заботливо напичканная транквилизаторами, она сухими глазами, переполненными горечью утраты, смотрела, как крепкие мужики из похоронной команды закапывали, только теперь наконец-то понятную ей, «любовь до гробовой доски», половинку её жизни, некогда связывавшую с собой её светлые мечты и с такой жаждой добровольно впитавшую в себя её молодость.
Порыв январского ветра, перекинув с кипенно-белых, нетронутых сугробов снежинки, украсил их кристальными телами глинистый могильный холмик и никчёмные для витающей души цветные знаки внимания, с развивающимися чёрными лентами.
Погребальный обряд подходил к своему завершению, когда на измятом снежном покрове дороги, убегающей от свежего захоронения к храму, появился бодро шагающий мужчина богатырского телосложения, от которого исходила, какая-то удивительная, первобытная жизненная энергия.
На его непокрытой голове кустилась чистая, давно не стриженая шевелюра русых волнистых волос. Своей удивительно плавной, подпрыгивающей походкой, словно вместо ног у него были пружины, и с неуместно широкой, лучезарной улыбкой, ни на секунду не покидающей его лица, он сразу привлёк к себе всеобщее внимание.
Поравнявшись с могилой, мужчина кивком головы поприветствовал работяг из похоронной команды, которые, отчего-то стараясь не смотреть в его глаза, ответили тем же, как своему давнему знакомому.
На нём был старый дутый пуховик тёмно-серого цвета, с почти истлевшей на кромках рукавов и карманов тканью, с побелевшими кое-где пятнами - свидетелями чрезмерно усердного застирывания, скорее всего ещё прошлогодней осенней грязи. Слишком короткие брюки, со следами некогда существовавших стрелок, как-то несуразно не дотягивались до натянутых, стремящихся к ним хэбэшных тонких чёрных носков, торчащих из разбитых офицерских ботинок, и как результат их несостоявшейся встречи, голые полоски мужской голени демонстрировали окружающим густую шерстяную поросль на раскрасневшейся от мороза коже.
Мужчина присел перед могилой на корточки, поправил ленту на венке, встал, троекратно перекрестился, и чуть ли не сложившись вдвое, низко поклонился.
Новый порыв ветра сбросил на людей с высокой, немного в стороне стоящей берёзы невесомые кристаллы изморози, а истёртое серое небо, не выдержав непосильной тяжести, вдруг порвалось и высыпало на землю ослепительные потоки холодных солнечных лучей уходящего первого месяца недавно народившегося года.
Подняв свою улыбку навстречу солнцу, незнакомец зажмурил глаза, и… замер.
На его чуть полное, чисто выбритое лицо, преломляя свет, радостно искрясь, опускались мелкие кусочки переломанных кристаллов, рождённых в результате ночного союза, мороза и воздушной влаги. Тая, они превращались в мелкие водяные капельки, которые, в сочетании с красным румянцем на щеках, походили на испарину, преисполненного, к сожалению, лишь только физическим здоровьем его организма. Всё это, вместе с упругой кожей лица, лишённой морщин, совершенно лишало возможности окружающим определить его возраст.
Открыв глаза, резко развернувшись и пройдя с десяток метров, он свернул с натоптанной дороги….
Не меняя своей странной походки, не сбавляя скорости, по колено проваливаясь в нетронутый снег, мужчина прошёл через открытую калитку низкой металлической оградки, окрашенной ярко-голубой краской, и резко остановился над могилой, укрытой тёплым пушистым одеялом снега. Бережно стряхнув снежинки с блестящей наледи, которая словно саркофаг покрывала исполосованную мелкими трещинами деревянную перекладину креста, он расстегнул пуховик и осторожно достал из-за пазухи бумажный цветок.
Оторванное от тепла человеческого тела, простенькое хрупкое творение задрожало, затрепетало на холодном ветру своими нежными голубыми лепестками и, ожив в большой сильной руке, стало кланяться, изгибаясь из стороны в сторону, на своей тонкой проволочной ножке. Словно добрый сказочный чародей в своём мистическом саду мужчина посадил рядом с основанием креста в ровную ослепительную россыпь мельчайших бриллиантов трепетный цветок. Очень осторожно расправив его бумажные гофрированные лепестки своими несоразмерно толстыми пальцами, он перекрестился на деревянный крест и застыл, глядя на него.
Вдруг, его полная ослепительной энергии больная улыбка, словно расплавленный воск, быстро стекла с лица под пуховик, и в нагретой сердцем темноте, превращаясь в нечто, мгновенно поменяла крепкое бодрое тело на сгорбленное, немолодое вместилище убитой души.
Под ярким январским солнцем его ранее безразличные глаза мгновенно наполнились пронзительной небесной синевой и невыносимой для живого человека бездонной, всепожирающей тоской, которая выплёскиваясь, тут же прочертила на посеревшем лице глубокие морщины не пережитого горя…
Через минуту мужчина неуклюже развернулся, тяжело подняв руку, чуть коснулся креста, вышел из калитки могильной оградки и, загребая ногами белую целину снега, медленно побрёл вглубь кладбища, унося свою ссутулившуюся спину подальше от натоптанной людьми дороги.
Пройдя немного, он споткнулся… Упал… и тут же поднявшееся на ноги, его освобождённое от воспоминаний тело, прыгающей походкой скрылось среди зелёных туй, бурно разросшихся на удобренной людскими телами земле.
Двое мужчин, отделившись от остальных наблюдавших, подошли к могиле, на которой одиноко покачивался от январского ветра, голубым пламенем свечи, маленький бумажный цветок. Сойдя с дороги в глубокий снег, они поглядели на медальон, прикрученный к кресту…
…С белой эмали большими, искренне удивлёнными глазами на них смотрела, расположенная вполоборота молодая девушка с тонкими правильными чертами лица и невинной улыбкой на не успевших что-то сказать застывших устах.
На медальоне внизу виднелись даты 25.01.1984 -20.04 2007.
- Татьяна… Да… двадцать три года… Совсем молодая… -
вздохнув, сказал пожилой мужчина.
– Сегодня ей исполнилось бы тридцать восемь. Сегодня Татьянин день. Только подумать семья… куча детей… проблемы… счастье… планы и…. …Дааа….
- Не справедливо…. Как же всё это не справедливо… -
не отрывая взгляда от портрета девушки, произнёс молодой парень.
– Красивая…
- Молодой человек не стоит здесь кощунствовать, -
глядя на уходящую к горизонту панораму кладбища, отрешённым голосом, произнёс тот, что постарше.
- Разве может человек со своей справедливостью вклиниваться в священный союз между жизнью и смертью. Да и не Вы ли час назад говорили о великом достижении человечества, свободе...? Учитывая человеческие чувства и эмоции, эти два понятия совершенно между собой не совместимы. Да и что такое справедливость…? Где Вы её видели…? Скорее всего… это лишь цель, стоящая перед человечеством в будущем… если оно у него есть.
Они молча вышли на дорогу ведущую к храму и не спеша пошли по скрипящему холодному снегу под лучами ослепительно - яркого солнца.
– А, Вы, не обратили внимание, что на чёрно-белом изображении у девушки голубые глаза? – спросил пожилой собеседник, чувствуя как тревожно заныли суставы его ног от постепенно тающего набившегося в ботинки снега.
Парень вздрогнул, выныривая из своих мыслей.
- Да, да, конечно заметил. Это отражённый от цветка свет попадает на медальон.
Уже подходя к храму, пожилой мужчина тяжело вздохнул.
– Эх… молодёжь… и на всё-то у вас есть быстрые правильные ответы…
Вдалеке на самой окраине кладбища, за чёрными посадками, окоченевшими от недавно минувших крещенских морозов, печально пропел свою прощальную песнь дизельный тепловоз скорого поезда.
Тук-тук… тук-тук… тук-тук…
…стучали его колёса о стальную стрелу времени, унося жизнь живых в пока ещё неведомо - манящую даль будущего.