Выездной караул – это совершенно особенный вид караульной службы, с которым мне пришлось первый раз столкнуться тогда ещё в советской армии осенью 1987 года. Именно столкнуться. Другого слова не могу подобрать. Дело в том, что в "Уставе гарнизонной и караульной службы" выездной караул даже не упоминался. До сих пор не могу понять почему, поскольку у такого караула много важных отличий.
Потом уже были и другие выездные караулы. Но этот был особенным потому, что был моим первым.
Сразу оговорюсь, что обычный "стационарный" караул (приходится брать в кавычки, так как такого названия в уставе нет) я, как и все мои однокашники – выпускники высшего военного училища, знал, хотя прозвучит нескромно, в совершенстве. В течение пяти долгих лет учебы мы отходили бессчётное количество суток в караулах на полигонах с боевой техникой, складах и других объектах училища.
Впрочем, помимо караулов, разных нарядов было не меньше: наряды по роте, КПП, столовой, учебным корпусам. Уставы мы знали буквально наизусть. Например, можно было не сразу вспомнить какую-нибудь значимую дату из своей жизни, но забыть обязанности часового или порядок применения оружия в карауле – никогда. Одним из государственных экзаменов перед выпуском из училища был экзамен на знание всех уставов и сдать его "на отлично" никакого труда не составляло.
Будучи молодым лейтенантом двадцати двух лет, выпустившись из училища и отгуляв первый офицерский отпуск, я прибыл сначала в штаб округа, оттуда в штаб дивизии и, наконец, в свою воинскую часть на должность заместителя командира роты.
Командир роты, мой непосредственный начальник, крепкий мужик тридцати семи лет, капитан на «капитанской» должности, совмещал в себе стальную жесткость и изредка отцовское радушие. Он очень верно выстроил отношения с личным составом роты: пред ним все без исключения, от рядового "зелёного" бойца до его заместителей - "чистого" зама в моём лице и замполита роты, были равны.
Армейская субординация предполагает абсолютную авторитарность. По-другому нельзя. Будучи богатырского телосложения и обладателем мощного командного голоса, он наводил страх на весь личный состав роты и даже за её пределами. А в момент проявления того самого радушия, мог мгновенно переключиться на жесткий разнос подчиненного. Думаю, что это был такой психологический приём, вынуждавший нас всегда быть в тонусе. Но главное, чего он не мог вытерпеть особенно в подчиненных офицерах (далее можно вводить смягчающий коэффициент, увеличиваемый по нисходящей до рядового) – проявление слабости духа! Судите сами, кто теперь был первым в этой очереди…
Однако, некоторое его расположение мне удалось завоевать после проверки "на вшивость", которую он мне устроил через несколько дней после прибытия и вступления в должность.
Дождавшись вечера и опустив по домам офицеров, прапорщиков и "сверчков" (сверхсрочнослужащих сержантов), за исключением старшины роты, командир зашел в канцелярию, где я заполнял журнал учебно-боевой подготовки роты. Эту "почётную" обязанность ротный повесил на меня в первый же день моего прибытия.
- Ты чего тут всякой х… занимаешься? - спросил он вдруг суровым обвинительным тоном. Впрочем, как я уже упомянул, такое обращение к подчинённому было его обычной манерой.
- Так я же Ваше поручение выполняю!? - оторопел я, приподнявшись над столом и показывая руками на журнал. – Вот, почти всё заполнил, ещё немного осталось!
- Да брось ты эту х..! - вдруг выдал ротный, резко смягчившись.
- По домам? - облегчённо выдохнул я.
Мне, как заместителю командира роты, по прибытии в батальон, от квартирно-эксплуатационной части гарнизона сразу выделили однушку в пятиэтажном доме жилого сектора служебной территории. Не всем так везло. Но в моем случае, как в последствии пояснил ротный, руководством, помимо моей таки руководящей должности, было учтено ещё два важных обстоятельства. Во-первых, я был уже женат. А это очень поощрялось в армии, поскольку жены считались важнейшим фактором, положительно влияющим на поддержание воинской дисциплины. Офицерских жён в войсках полушутливо-полувсерьёз называли "политотделом". Во-вторых, я был уже членом КПСС, вступив в ряды партии в начале пятого курса училища, отходив перед этим год кандидатом в её члены. В те времена, кстати, далеко не все курсанты военных училищ удостаивались такой чести. Это не хвастовство. Просто надо было достаточно хорошо учиться и не иметь залётов по дисциплине. Заметьте: не иметь залётов, не значит не нарушать. Я, как и многие, тоже был не без греха.
- А ты чего, торопишься, что ли? - вдруг насупившись, спросил ротный.
- Да нет, - поспешно произнес я, догадываясь, что иной ответ может если не разрушить, то крайне негативно повлиять на мою будущую карьеру.
- Давай зайдём к старшине, - предложил командир приказным тоном.
Жена к тому времени еще не приехала и торопиться мне было некуда. Но даже если бы она была дома, то отказаться было немыслимо в любом случае.
Наша казарма была устроена классическим образом. Одно из помещений – каптёрка, как и в любой армейской казарме страны, являла собой "кабинет" старшины роты. Свободный вход туда был ограничен всем, кроме ротного, у которого были свои ключи. Однако, он редко заходил туда один. Дело, конечно, не в авторитете старшины. У командира нашей роты, как я уже упоминал, авторитетов из числа личного состава не было. Просто ротный любил выпить, а старшина должен был всегда быть готовым к его заходу на небольшой перерыв. Однако сразу надо оговориться, что никто и никогда не видел его пьяным. С запашком перегара он бывал часто, а вот пьяным нет.
Мы зашли в каптёрку. Небольшое окно с видом на забор. На подоконнике в цветочных горшках, расставленных во всю его длину, большими сочными пучками зеленел лук, местами ощипанный. На столе, за которым чинно восседал старшина, была расставлена нехитрая закуска и питьё: хлеб, тушенка, литровая банка чистого спирта, банка с водой для запивки, куски сахара и три гранёных стакана.
Старшина, старший прапорщик, в свои сорок восемь лет являлся, по армейским меркам, древним дедом. Весь личный состав части, даже руководство, так его и называли – "дед". Он дохаживал последние месяцы до увольнения на пенсию.
- Спирт пить будешь? - без предисловий, внимательно глядя мне в глаза, спросил командир.
- Можно… - согласно кивнул я, поймав себя на мысли, что сейчас чем-то похожу на Шурика из "Кавказской пленницы" в сцене "птичку жалко".
Мы сели за стол. Ротный взял банку со спиртом, плеснул себе в стакан примерно на один большой глоток.
- Имей в виду, - наставительно поднял указательный палец ротный. - Чистый спирт надо пить по следующим правилам: каждый сам себе наливает, поскольку больше одного глотка делать нельзя, а у каждого мера глотка своя. И перед этим глотком воздух надо набрать в лёгкие, а после, проглотив спирт, медленно выдыхать через рот. Иначе ты сильно обожжёшь глотку. То есть, пить спирт после выдоха, как водку, нельзя. Только после вдоха – всё наоборот. Понял?
Я кивнул.
- Смотри, как надо, - командир нарочито сильно вдохнул, выпил, потом медленно и осторожно выдохнул, запил глотком воды, отгрыз небольшой кусок сахара.
Процедуру повторил старшина, потом я.
- Наш человек! - радостно заулыбался ротный.
Далее пошли детальные разъяснения о том, как организована жизнь в гарнизоне. Кто есть кто в нашей части и в роте. И прочая…
После всех этих разъяснений, когда банка со спиртом была уже пуста, ротный встал.
- Всё! Пора по домам. Ты как?.. - весело и бодро спросил он.
- Нормально, - ответил я. Действительно, чувства опьянения почти не ощущалось - как после двух-трёх бутылок некрепкого пива. Хотя, если переводить выпитый объем спирта в водочный, то получается, что мы выпили четыре поллитровки водки на троих.
Подвох, однако, был впереди. Я почему-то с трудом встал. Ноги как-то непривычно отяжелели. Голова была в норме, а вот опорно-двигательный аппарат работал с некоторой задержкой. У моих собутыльников такая особенность явно отсутствовала. Сказались, видимо, годы тренировки.
Я взял себя в руки. Внутренне напрягся. Вроде всё заработало. От казарм до жилого сектора надо было пройти около трехсот метров. Ротный свернул по делам раньше куда-то вправо метров через двести, махнув рукой на прощанье. Старшина еще метров через пятьдесят ушёл влево.
Когда до подъезда оставалось ещё метров десять, меня вдруг стало сильно кренить вправо. Выправить направление движения удалось с трудом. Я испугался. В голове пронеслось: если сейчас начну "считать забор", то это залёт, да еще какой! Не успел прибыть в часть, такой весь правильный молодой лейтенант, коммунист и "в зюзю" тыкается в дверь подъезда как последний алкаш.
Собравшись с силами, дотянул до входа в подъезд. До четвертого этажа шёл держать одновременно за стену и перила лестничного пролета, а квартира была на пятом. Последний этаж преодолел с огромным трудом, в полусогнутом состоянии, перебирая двумя руками поперечины перил. Счастье, что никто не встретился на пути. Подошёл к двери. Открыл. Захлопнул и сумел сделать несколько шагов по направлению к кровати…
Очнулся на кровати лёжа на спине одетым по форме. Светало. Увидев себя в отражении зеркал, закреплённых на дверцах шкафа, я подумал, что именно так должен выглядеть мой труп, приготовленный к погребению. Выходных у нас не было. К восьми утра надо было идти на службу. Фуражка валялась в углу прихожей. Голова была в норме, прочие члены организма слушались. Казалось, всё в порядке. Зайдя на кухню, выпил полстакана воды и… хмель ударил в голову. Я раньше где-то слышал о таких "проделках" спирта, но тут всё ощутил на себе. Хорошо, что вчерашнее состояние "нестояния" не вернулось. После прохладного душа я позавтракал тушёнкой с макаронами. Запаха от меня явно не было, но некоторое опьянение, сродни вчерашнему, не покидало примерно до обеда.
- Да чтоб еще хоть раз этот спирт – никогда! - говорил я себе в тот день.
Ну да, конечно, зарекалась свинья в грязь не лазить…
Еще примерно через пару дней, ротный объявил, что мне надо готовиться в выездной караул, коротко объяснив задачу: из пункта "А" в пункт "Б" надо было сопроводить железнодорожным транспортом и обеспечить сдачу в капитальный ремонт две единицы военной техники нашего батальона. Преодолеть предстояло около четырёх тысяч километров товарным составом. Точнее разными товарными составами, поскольку такое расстояние один и тот же товарняк пройти не может, если он не какой-нибудь особенный. Как правило, он двигается до определенных железнодорожных узлов, потом состав дробят по вагонам и формируют новый в нужном направлении.
Но эти тонкости я узнал позже, как говорится, "в процессе", когда где-то в Сибири нашу теплушку отстыковали от охраняемой техники, загнали на другой путь и мне пришлось бежать в диспетчерскую железнодорожного узла с требованием снова соединить теплушку и платформу с охраняемой техникой вместе.
Вообще, различных вводных в выездных караулах было много. Настолько много, что описание всех особенностей и происшествий требует отдельного рассказа, если не сказать повести.
Выездной караул состоял из троих караульных – рядовых солдат срочной службы и начальника. Не буду вдаваться в подробности о том, как устроена жилая – караульная часть теплушки. Отмечу только, что в средине тяжелых шарнирных дверей вагона, слева и справа, крепятся хорошо отёсанные крепкие доски толщиной пять-шесть и шириной двадцать-двадцать пять сантиметров, а длина их составляет четыре-пять метров. Эта подробность нужна для описания того самого мелкого происшествия уже в пути.
Вблизи гарнизона было выстроена отдельно стоящая железнодорожная платформа – "рампа". Она была устроена по типу платформ для пригородных электричек, только раза в два короче. Железнодорожники подогнали к ней теплушку и открытую платформу с низкими металлическими бортами для крепления на ней охраняемой техники.
Все более или менее свободные офицеры и прапорщики во главе с командиром роты сооружали в теплушке жилую часть караульного помещения. Я, конечно, тоже был в их числе. Ставили по всем правилам пожарной безопасности печь-буржуйку, колотили дощатые нары для отдыха и крепили со стороны раздвижных дверей те самые хорошо отёсанные доски. Потом загнали технику на платформу и закрепили её к ней.
В заднюю, нежилую часть вагона-теплушки сложили груду пиленных досок для розжига печи. И где-то раздобыли большой рулон плотной технической бумаги толщиной сантиметров сорок и высотой около метра.
- Бумага и деревяшки для розжига, а уголь будешь добывать в пути с соседних товарных составов, во время остановок, в эти ёмкости, - напутствовал меня ротный, бросив рядом с рулоном несколько скомканных солдатских вещмешков.
Действительно, дровами такую печь топить было крайне тяжело, пожалуй, даже невозможно, так как они очень быстро прогорали. Буквально как щепки. Да и взять их было негде в дороге. А вот уголь натаскать с вагонов соседних составов большого труда не составляло. Уголь горит очень долго и выделяет гораздо больше тепла, чем любые дрова, колотые даже из самых плотных пород дерева. Только надо брать правильный уголь – длиннопламенный. Впрочем, эту мудрость я и мои подчиненные бойцы усвоили уже опытным путем.
Мужики работали дружно и сделали, казалось всё, что нужно. Однако, забыли одну важнейшую в дороге принадлежность – прорубить дыру в дальнем углу для отправления естественных надобностей организма. В последующем это обстоятельство имело ключевое значение в этой истории.
Топор у нас с собой, конечно, был, но рубить дыру в полу теплушки я даже и не думал, поскольку был уверен, что вагон придется потом сдавать железнодорожникам. Наивный. Это уже в других выездах, я поручал это делать в первую очередь и без всяких сомнений. Позже, много покатавшись таким образом по просторам нашей большой страны, я узнал, что существуют специально оборудованные для выездных караулов вагоны, в которых всё предусмотрено и оборудовано. Но дожидаться пока такой вагон нам пригонят в планы руководства моей воинской части, видимо, не входило.
К тому же за пять лет училища, когда твой дом – казарма с двухъярусными койками, когда в туалет можно встать из лежачего положения на койке не раньше, чем через час после отбоя, когда ты пережил бессчётное количество подъёмов по тревоге, ночных марш-бросков летом и зимой в полной выкладке и в противогазах по шесть-восемь часов, когда мозоли на руках от полосы препятствий и утреннего и вечернего турника, а на ногах от портянок в сапогах эти мозоли такие, что спокойно тушишь о них "бычок" и ничего не чувствуешь, привыкаешь ко всему, кроме того, чтобы задавать своим командирам риторические вопросы.
Уже заступив в караул и проведя ночь на рампе, мы наконец дождались маневрового поезда, который отвез нас на ближайшую узловую станцию и пристыковал к самому обычному товарному составу.
Двинулись в дальний путь. Мне было чем занять своих солдат. Зная уставы наизусть, в том числе устав гарнизонной и караульной службы, я заставлял их многократно повторять за мной все основополагающие уставные термины и определения. Прежде всего порядок применения оружия часовым. Вскоре они наизусть знали всё, что требуется. До автоматизма отрабатывал с ними порядок обращения с оружием и много чего ещё. Времени на безделье не было.
Солдатам удавалось поспать по пять-шесть часов в сутки, а мне не более трех-четырех часов. И так почти месяц. Потом, после прибытия на место, неделю сдавали технику в капремонт буквально по винтику, меняя у приёмщиков недостающие мелкие детали на оставшийся сухпай. И ещё неделю возвращались в свою часть.
Выставляя одного из караульных на пост возле охраняемой техники, днем или ночью, я постоянно находился возле приоткрытой двери теплушки. В товарном составе никто об остановках не объявляет, проводников нет, расписания нет (хотя может у машиниста какое-то и есть, весьма примерное, но нам толку от него никакого). Если поезд трогался, то я должен был успеть втащить своего часового в вагон. Если потеряю часового таким образом, да еще с оружием и боеприпасами – меня под трибунал. Если не выставлю часового на пост, то могу допустить расхищение охраняемого груза – меня под трибунал.
А ещё надо было успеть найти и натаскать с других товарняков уголь для печи и пополнить запас воды в сорокалитровый бидон из нержавейки, вслепую разыскивая ее источник на очередной узловой станции. Причём вода нужна была чистая, питьевая, дабы не заразиться или не отравиться в пути. Я уже не говорю про необходимость трехразового приготовления пищи на четверых здоровых мужиков.
Утром следующего после нашей отправки дня кто-то из бойцов обратился ко мне с ёрническим оттенком в голосе:
- Товарищ лейтенант, а какать-то как будем?
Что касается отравления малой нужды, то пояснений не требовалось: приоткрыл дверь вагона и "отжал тюбик". Товарняк обычно не ставят на пассажирских путях, а если и ставят ненадолго, то дверь в теплушке открывается и с другой стороны вагона. А когда состав двигается, то какая разница? Всё также. Надо только помнить про технику безопасности при движении: мужское достоинство далеко не выставлять, чтобы при разгоне или торможении тяжелой шарнирной дверью не прищемило. Всё просто и понятно.
А вот как какать?
- Подходим к рулону плотной бумаги у задней стены теплушки, отрываем примерно полметра и кладём его на пол. Потом "делаем" на этот кусок, заворачиваем полученное в кулёк и выкидываем за борт. Всё ясно? - довольный, что решение быстро найдено, пояснил я. - Только аккуратней выбрасывайте, чтобы не попасть во что-нибудь или в кого-нибудь!
Бойцы, слава Богу, попались шустрые и толковые. Все всё поняли.
Дней через десять-двенадцать рулон вдруг закончился.
Ну мы же в советской армии, не белоручки какие-нибудь!
- На остановках, залезаем под теплушку и делаем это дело! Всем ясно? - решение, конечно, не самое лучшее, но ничего другого я придумать не мог.
Остановки всегда были длинными. Меньше двух-трех часов никогда не стояли. Чаще от полусуток до суток. Это если не происходило переформирование состава, о котором я уже упоминал, тогда можно было и на двое-трое суток застрять. Потерпеть до очередной остановки труд не велик. Я так могу, значит и остальные смогут.
Однако, еще через несколько дней, целые сутки наш состав двигался медленно и без остановок.
Ко мне вдруг подошел один из моих караульных и заявил:
- Хочу какать!
- Ну и что? Все хотят. Терпи! - ответил спокойно я.
- Товарищ лейтенант, я очень хочу - продолжал солдат.
- Ну а я чего могу сделать? - я начал злиться. - Остановки давно не было, наверняка она уже скоро будет. Терпи!
- Нет! Я хочу сейчас! - не унимался боец. - Сейчас пойду в дальний угол теплушки и насру!
- Что?! - заорал я. - Только попробуй! - далее я разразился трёхэтажным матом и сразу представил как зловонная кучка в дальнем углу теплушки издает надлежащий ей аромат. А ведь за этим энтузиастом могут потянуться и другие. И даже втихаря. Это будет беда.
- Нельзя! - строго и громко, чтобы услышали остальные, подытожил я.
- Тогда я сейчас обосрусь! - вдруг выдал мой оппонент.
А вот это был убойный аргумент!
Если он и вправду навалит себе в штаны, точнее, в свои армейские бриджи, то будет еще хуже, чем куча в углу вагона! Второго комплекта одежды ни у кого нет. Воды в бидоне осталось ведра на два, да и вообще она является стратегически важным запасом и предназначена только для питья и приготовления пищи. Даже если мы потом найдем воду, то в чём он стираться будет - в нашем бидоне для питьевой воды?! А может в единственной алюминиевой кастрюле для варки макарон?! У нас, правда, было одно оцинкованное ведро для сбора окалины от сгоревшего угля. А как же я его, обосранного, на пост выставлять буду? Целый рой мрачных мыслей метался в голове. Кошмар…
Вот ведь, сволочь, приспичило ему!
Но хуже всего было то, что боец, очевидно, не блефовал.
Я снова разразился громким матом в его адрес, вымещая раздражение и в отчаянной надежде, что может это как-то подействует и притормозит процесс. У командира роты точно бы получилось. Но в моём случае, наоборот, сработал обратный эффект: потенциальный засранец вдруг заметался по вагону, держась за уже расстегнутые края армейских бриджей и готовый их скинуть в любую секунду.
Приходится признать: я растерялся и не зная, что делать, уже готов был сдаться и отправить несчастного мученика в дальний угол теплушки, как вдруг решение подсказал один из солдат:
- Товарищ лейтенант, давайте мы его за руки подержим, а он за дверь вагона наружу сходит?
- Правильно! Молодец! Быстрее! - скомандовал я.
Счёт шел на секунды. Даже, наверное, на доли секунд, как в большом спорте. Мы все метнулись к двери вагона. Действовали не сговариваясь, быстро и чётко, как будто отрабатывали этот маневр также часто, как правила обращения с оружием.
Я быстро приоткрыл дверь вагона, другие схватили бедолагу за обе руки и за шиворот, чтобы не вывалился. Резко скинув бриджи, страдалец присел под тесанную опорную доску, закрепленную поперек двери, выставив подальше задницу. Я, на всякий случай, тоже встал рядом и крепко схватил за рукав сидящего "на краю пропасти". Мы уперлись в опорную доску, соорудив собой надёжную конструкцию, полностью исключающую несчастный случай.
Трагедия, казалось, миновала! Облегчённо вдохнув через приоткрытую дверь вагона ещё не испорченного забортного воздуха, я уже было успокоился, мысленно нахваливая сообразительного бойца. Как вдруг обоих солдат, держащих нашего бедолагу почти навесу, начало трясти от смеха. За всей этой суетой никто не обратил внимание на то, что наш состав въехал в какой-то город.
- А-а-а… - испуганно заорал виновник происшествия, почувствовав тряску страхующих рук, - держите крепче! Уроните!
За спинами солдат, которые никак не могли унять хохот, я разглядел следующую картину: наш состав медленно двигался по высокой насыпи, поодаль от которой, примерно в полста метрах, внизу, параллельно тянулась обычная городская улица. Середина дня. Люди, спешившие по своим делам, стали останавливаться на тротуаре и показывать руками в нашу сторону.
Сразу стало понятно, как происходящая в нашей теплушке драма выглядит со стороны: наверху по насыпной колее медленно ползёт обычный товарняк, а из приоткрытой двери одного из товарных вагонов выставлена чья-то голая задница.
Что бы это значило? Разглядеть что-либо ещё внутри тёмного пространства теплушки через приоткрытую на полметра дверь было невозможно. Может это какой-то нереально крутой извращенец нетрадиционной ориентации? Это же надо до чего дошёл, мерзавец: пробирается в товарные поезда и использует их таким образом для своих пакостей!
Раньше мне как-то доводилось слышать об извращенцах, выставляющих своё неприкрытое мужское "хозяйство" на всеобщее обозрение. Тьфу, конечно! Но вот чтобы какие-то паскудники выставляли голые задницы, да ещё из товарного вагона?!
А может это какой-то необычный военный груз со специальной маркировкой? Рядом же военная техника на открытой платформе. Пусть иностранная разведка голову поломает!
Судя по "вставшей" от любопытства улице и протянутым в нашу сторону рукам, можно было предположить, что эти люди вряд ли наблюдали подобное явление раньше. Хотя товарные поезда, очевидно, проходили в этом месте часто.
- Ну всё, всё, хорош ржать! - пришлось скомандовать мне, хотя самому едва удавалось сдерживать смех.
Еще примерно через полминуты мученика втащили внутрь вагона. В последующем, до конца маршрута такой ситуации больше не возникало.
Возвращаясь назад в свою часть, мы везли с собой ящик с оружием, три солдатских матраца, скрученных в рулоны, большой баул с четырьмя комплектами зимних техничек (теплые куртки и ватные штаны), которые нас выручали холодными ночами, тяжелую чугунную буржуйку и сорокалитровый бидон из нержавейки для воды.
Из-за этой кучи имущества иногда возникали конфликты с проводниками. Один из них было вообще преградил мне вход в плацкартный вагон, начал угрожать какими-то жалобами, вызовом начальника поезда и милиции. Мне пришлось его просто оттолкнуть. А что было делать, если есть всего пять минут на посадку на проходящей поезд?! Помимо имеющегося казённого барахла, я должен был обеспечить сохранность оружия и боеприпасов и мне было совсем не до реверансов.
Моих солдат, к тому же, необходимо было обеспечить трёхразовым питанием в имеющихся непростых условиях. Сам можешь остаться голодным, но солдата накорми! Этот принцип я соблюдал неукоснительно и значительную часть своего денежного довольствия, которое успел получить по прибытии в часть, потратил в дороге именно на это, поскольку сухпая уже не осталось.
Еще раньше, до сдачи техники в ремонт, на одной из узловых станций представитель военной комендатуры исчиркал мою постовую ведомость замечаниями, начиная с того, что часовой на пост был выставлен, якобы, с задержкой и заканчивая ненадлежащим внешним видом личного состава. Интересно, этот "индюк" в звании капитана сам-то хоть раз бывал в таком выездном карауле?
По прибытии в часть, внимательно прочитав кляузы в постовой ведомости и оглядев меня усталым взглядом, командир нашей части, подполковник, старый опытный воин лет сорока, громко произнес:
- Ты технику доставил?! Сдал?! Люди и оружие с боеприпасами в целости?! Молодец! А это… - он небрежно ткнул в ведомость, - полная х...я!
Вот такая невыдуманная история случилась в моей жизни много лет назад.