Так важно нам, русским, помнить себя такими, какими мы были в своём историческом прошлом. Но остаёмся ли сегодня? Не могу не привести строки из великого романа Льва Николаевича Толстого "Война и мир", такие злободневные сейчас.
Войска Наполеона под Москвой. Жители покидают город. Пакуют вещи, грузят на подводы(Е.С.С.)
--Ты знаешь, за что ?--спросил Петя Наташу(Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не ответила.
--За то, что папенька хотел отдать все подводы под раненых,-- сказал Петя,--Мне Василий сказал. По-моему...
--По-моему,--вдруг закричала Наташа, обращая своё озлобленное лицо к Пете,--по-моему это такая гадость, такая мерзость, такая... Я не знаю! Разве мы немцы какие-нибудь?..--Горло её задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице...
Наташа с изуродованным злобой лицом, как буря, ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
--Это гадость! Это мерзость!--закричала она, --Это не может быть, чтобы вы приказали.
-- Маменька, это нельзя, посмотрите, что на дворе,--закричала она,--Они остаются!..
--Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
--Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька, это ни на что не похоже! Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка... Маменька, ну что нам то, что мы увезём, вы посмотрите только, что на дворе... Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил своё лицо к окну. Графиня взглянула на дочь, увидела её пристыженное за мать лицо, увидела её волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывается на неё, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
--Ах, делайте, как хотите! Разве я мешаю кому-нибудь!--сказала она, ещё не вдруг, сдаваясь.
--Маменька, голубушка, простите меня. Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу
-- Mon Cher, ты распорядись, как надо!...Я ведь не знаю этого,--сказала она, виновато опуская глаза.
--Яйца курицу учат...--сквозь счастливые слёзы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди своё пристыженное лицо
--Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?..--спрашивала Наташа.
Граф утвердительно кивнул головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не казалось странным, что остаются раненые, а берут вещи, но казалось,что не могло быть иначе.
....................................
На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и все искали и находили возможность сложить то и то и отдать ещё и ещё подводы...
...............................
Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно-счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
---------------------------------
Л.Н.Толстой. "Война и мир". Том третий. Часть третья. Глава XV1/