Это был удивительный мальчик — он появился в нашем дворе поздней весной, перед самым концом учебного года. И дело не в том, что он был совершенно не знаком никому из нас, что он был щуплый и бледный — весной не у всех ещё виден загар, да и рост с упитанностью у многих не соответствовали — например, Андрюшка Котовский носил одно время и другое прозвище: "Шкелет". В общем, дело не в этом. Главное, что этот мальчик выглядел совсем не так, как мы привыкли. Во-первых, он был с длинными волосами — такая причёска называлась,кажется, «гарсон», и носили её исключительно девочки. Во-вторых,на нём был необычный клетчатый жилетик и короткие,чуть ниже колен, брючки из такого же клетчатого материала. Под жилетиком — белая рубашечка с отложным воротничком. На ногах — белые гольфы, как у девчонки, с бомбошками. И это всё при том, что на вид ему было лет десять - не меньше. Спортивные тапочки его были странно раскрашены — разноцветными полосками. Мы, в принципе, знали слово «кроссовки», но видели их до сих пор только по телевизору - наши пацаны бегали в сандалиях, босоножках или вельветовых спортивных тапочках. Или в кедах. Не знаю, может, в Москве юные москвичи уже тогда щеголяли в кроссовках — до нас эта мода ещё не докатилась. А на мальчике были не просто кроссовки, они были ярко синими с двумя красными , вырвиглаз, полосками. И, судя по всему, пацан не собирался с родителями в цирк или в театр — он так гулять вышел. Во двор. Где футбол и песочница.
-Это чо за тип? — озадачился Серёга Губасов, приглядываясь к новичку издалека то одним, то другим глазом, по-щенячьи наклоняя голову.
- Подойди да узнай, — резонно предложил другой Серёга — с недавних пор Картавый, а по старой памяти — Клюв.
Губас пожал плечами и развалистой походкой бывалого направился к мальчику:
- Слышь, — сказал он с насмешливым вызовом. — Ты пацан или девчонка?
Мальчик смерил крупнокалиберного Губасова оценивающим взглядом от растрёпанной макушки до растоптанных кед и кротко спросил:
- А ты?
Не смотря на краткость вопроса, в его речи чувствовался какой-то незнакомый странный выговор, как будто пришепётывание.
Губас опешил. Клюв коротко рассмеялся и подошёл поближе, чтобы не упустить ничего важного.
- Ты, скорлопендря… — начал заводиться Губасов, который возвышался над пацаном на целую голову, не говоря уж о габаритах, но мальчик не дал ему договорить.
- Сколопендра, - поправил он. — Стыдно не знать правильного названия своих родственников.
Клюв захохотал. А мальчик добавил спокойно , и его пришепётывающий акцент при этом стал явным.
- Я — пацан, если выражаться твоим жаргоном. Дальше что?
- А вот увидишь щас! — грозно надвинулся Губас. Он сделал ложный замах и потянулся чесать макушку — надеялся, видно, что мальчишка зажмурится или хотя бы сморгнёт, а он начнёт насмешничать — мол, забоялся. Но мальчик не зажмурился и не сморгнул — может быть, просто не успел среагировать, только слегка отодвинулся, сочувственно спросив:
- Блохи? Помочь почесать? У меня как раз пуходралка с собой, — и он вытащил из кармана свои чудных брючек специальную расчёску, которой заводчики вычёсывают собак.
- Пуходё`гка, — машинально поправил Клюв, и мальчик, переведя взгляд на него, слегка наклонил голову:
- Совершенно верно, спасибо.
- Да ты кто такой? Откуда? - спросил Серёжка.
- Из Бранёва, — сказал мальчик. — Домбровский Данек. Даниил.
- А сюда как попал?
- Приехал с матерью. Жить. Она родом отсюда, в этом городе у меня бабушка , её мать. А папа — поляк, он там остался.
- Развелись,что ли? — догадался Клюв.
- Ну.
- А чего у тебя причёска девчачья ? И штанишки эти?
- Там так ходят, — снова лаконично ответил Данек.
- Так ты чо, ты этой пуходёркой свою гриву, что ли,чешешь? — заржал Губасов.
- Этой пуходёркой, — сказал мальчик. — Я чешу своего пса, — и свистнул — резко и пронзительно.
Из-за ближайших гаражей вылетело лохматое пушечное ядро и в галоп подлетело к мальчишкам. Пёс был в холке мальчику до плеч. Порода, отдалённо напоминающая алабая, но не чистых кровей и поэтому поменьше.
- Ни фига себе! — оценил Клюв — любитель всех четвероногих, лохматых и хвостатых. — Вот это телёночек!
- Ты же мог его свистнуть, когда я к тебе только начал приставать, — сообразил Губасов.
- Зачем? — искрене удивился Данек.
- Я же тебе мог вломить.
- Ты — мне? — удивление переросло в изумление. — Ну… давай, попробуй. Биг, сидеть! Свой! — и снова Губасову. — Давай, он теперь без команды не тронет, даже если замахнешься на меня.
Губас оглянулся на насмешливо наблюдающего за ним Клюва и несильно и неохотно замахнулся. Данек сделал какое-то экономное и неуловимое движение, и Серёга с размаху плюхнулся к его разноцветным кроссовкам со звуком падающего со второго этажа мешка муки — даже пыль взлетела, напоминая ту самую муку.
- Не ушибся? — заботливо спросил Домбровский.
- Моща! — оценил Губас. — Научишь?
- Если потом не на мне будешь оттачивать, — улыбнулся польский мальчик. — Ну а теперь, может, и ты назовёшься?
- Серёга Губасов, — Губас поднялся на ноги и охотно протянул пятерню для пожатия.
- Се`гёга Клюев, — представился Клюв. — Можно Клюв.
- А можно Картавый, — жизнерадостно добавил Губасов. И успокоил: —- Он не обижается.
- Ты, правда, не обижаешься? — Данек пожал узкую ладонь Клюва.
- П`гавда, — заверил Сергей.- Зови. А можно я Бига поглажу?
Так Данек Домбровский был принят сразу двумя лидерами нашей дворовой вольницы и свободно влился в коллектив; ни в каких играх он не отставал, но продолжал одеваться щёголем, и никогда ни драка, ни футбол не наносили вреда его белой рубашечке, ровной причёске и белым гольфикам. Бог знает, как ему это удавалось: носится по полю, пинает мяч, даже падает, но остановился, отряхнулся, пригладил волосы — и снова ни дать ни взять виконт де Бражелон. Кстати, из-за волос позже у него был серьёзный конфликт в школе, но об этом в другой раз.