«Мать», «мама». Что-то святое, не правда ли?
В купе один. На станции входит женщина. Отчитывает девочку: «Не смей при матери такие слова произносить! Развернусь, как залеплю, мало не покажется». И гневно глазами сверкала.
Девочка сжалась от ужаса. Села на сиденье, притихла. Зашла еще одна девочка. Подросток. Значит, у женщины две дочери. Тоже тихонечко села, как чужая.
Женщина разложила вещи. Достала необходимое. И семейство решило закусить.
Листаю альбом с видами Петербурга. И вижу, что он старшую дочь заинтересовал. Ерзала, не выдержала:
- Это же Петербург? Ой, мне очень город нравится. Правда, ни разу не была. Вырасту, там жить буду. Можно посмотреть?
Рука моя не успела альбом девочке протянуть. Как женщина сказала: «Сколько раз тебе мать говорила, чтобы ты не приставала к незнакомым людям. Жить будешь там, где мать скажет».
Белиберда какая-то. Осторожно говорю, что меня никто не побеспокоил. Напротив, даже приятно.
Женщина уже на меня голос подняла: «Мать знает, что говорит. Родите своих, тогда делайте, что хотите».
Хотел сказать, что у меня уже внучка. Но подумал, что унижу свою девочку упоминанием здесь – в присутствии этой дамы.
С альбомом выхожу в коридор. Продолжаю листать.
Женщина отправляет старшую дочь за кипятком. Она берет одну кружку, чтобы не ошпариться. Возвращается, ставит перед сестрой. Окрик: «Матери сначала подать нужно». Девочка испуганно исправляет ошибку.
После перекуса выходит ко мне в коридор. Мы косимся на закрытую дверь в купе. И я протягиваю ребенку альбом. Она зачарованно листает. А я по ходу поясняю, что есть что.
Глазки у девочки горят. И я ее хорошо понимаю. Спрашивает, бывал ли я там, в Петербурге? Киваю. И говорю, что у нее все впереди. Увидит еще.
Голос женщины: «Нина, шагай сюда»!
Возвращает альбом. И уходит.
Моя очередь пить чай. Хорошо есть печенье, отхлебывать горячий чай и смотреть в окно. Из задумчивости вывел голос женщины: «Сколько раз тебе мать говорила, не трогай в вагоне стекло. Оно грязное».
И я начинаю понимать, что ненавижу слово «мать». Оно стало символом чего-то грубого, бессердечного и навязчивого. Думаю: когда девочки повзрослеют, то улетят от своей матери далеко-далеко».
Женщина взяла полотенце и вышла. Видимо, в туалет очередь. И девочки остались одни. И старшая вернулась к любимой теме, что ей хочется уехать в прекрасный город Петербург. И что немного осталось. Школу закончит – и уедет.
А младшая сказала: «А меня что, с мамкой оставишь»?
Слово «мамка» резануло. Старшая девочка ответила: «Подрастешь, я тебя к себе заберу».
Это надо же! В детстве мечтать уехать от матери. Чтобы только подальше от нее быть.
Залез на вторую полку. Вспоминал разных матерей. Одна из них сына из дома прогнала. Он что-то не то сделал. Другая заела век дочери. С большим трудом отогнал негатив. Знаете, какой он привязчивый? Особенно на грубом фоне.
В памяти еще одна мать. Ручки сухие-сухие. Старческие. Как много они трудились. Лицо тоже старенькое, но оно облагорожено добром. И поэтому кажется моложе.
Она ходит по кухне с трудом. Поставила кастрюлю на газ. Нарезала мясо для щей. Ей нужно еще почистить картошку. В блюдце ждет своей очереди квашеная капуста.
Сварит щи. Семья сядет за стол. И старая мать сама, своей рукой нальет горячий суп сначала детям. Своим взрослым детям. А потом себе. И вдруг скажет: «Кажется, я пересолила». Это она нарочно так сказала. Ей важно услышать: «Что ты. Нисколько не пересолила. Вкусно, как всегда».
Мама ты моя мама, дай тебе Бог здоровья, что в святом слове «мать» ты умела эту святость сохранить.