Как все принцессы, Таира мечтала о жизни красивой и яркой, но вялая череда дней щедрее всего несла скуку.
В высокой каменной башне никогда ничего не менялось. Просторная, с зубцами по периметру, башенная терраса открывала вид на город. Но он тоже не баловал впечатлениями. Тихие улочки в плену обыденности, густое марево садов, размеренность и устоявшаяся скука, - печальный обзор.
Отец Таиры, Повелитель Времени, был так обременен делами, что дочь почти не видел: слишком мало минут выпадает близким от беспредельности.
Образованием принцессы занимались учёные, философы; воспитанием, если честно, не занимался никто. И Таиру это обстоятельство ничуть не огорчало: она рано поняла, что воспитанность означает несвободу. Воспитанность загоняет человека в клетку ненужных условностей, глупейших церемоний и вечной оглядки на чужое мнение. А мнение окружающих принцессу совершенно не волновало.
Но всё же иногда хотелось, чтобы пресловутое это мнение хотя бы чуть-чуть заявляло о себе. Слишком часто свобода похожа на одиночество.
Чуть повзрослев, Таира поняла, что за качество собственной жизни человек отвечает сам. Никто со стороны не наполнит твои дни ни звуком, ни яркостью. Ткань повседневности не так уж безнадежна, если перекроить ее руками творца - дать волю любопытству, храбрости, утоляя жажду поиска и приключений.
Вот тогда и открыла она для себя Башню Вечности.
Пробиралась в нее Таира тайком: как истинная дочь своего отца она умела делать это незаметно. Крохотный сдвиг времени, и память стражей не разбирает последовательности: принцесса прогуливается или принцесса взбежала по витой лестнице наверх.
Сначала её заинтересовало Колесо Времени. Оно занимало большой зал и выглядело монументальным - значительным и непреклонным. Вращалось колесо очень медленно, почти незаметно, - сдвиг на крошечную дольку требовал целого дня. Месяцы казались похожими на ломтики торта на огромном блюде, от которых незаметно отрезали дольки дней. Ну а вообще Колесо состояло из четырех главных секторов, которые разнились по цвету. Таира поняла: красный – лето, белый – зима, нежно-изумрудный – весна. Цвет осени был оранжевым, ярким. Принцесса покачала головой: для этого сектора она выбрала бы серую краску да ещё добавила бы мутных разводов слякоти, побрызгала бы сверху противной холодной моросью…
Но кто бы ей позволил перекрашивать Колесо Времени?
И вообще оно ее разочаровало - крутилось колесо само по себе и не собиралось подчиняться наследнице Повелителя. А ведь она, пусть простит ее папочка, пыталась! Пыхтела изо всех сил, подступала с разных сторон, толкала тяжелый обод, дергала его, но все без толку. Бесстрастное Колесо как будто совсем её не замечало. А как же быть с монаршими желаниями? Она, как-никак, тоже властительница времени!
Она бы сделала, чтобы красный сектор шёл долго-долго, почти всегда. Иногда, для разнообразия, подключался бы белый с последующим изумрудным. А серый… то есть оранжевый Таира прокручивала бы единым мигом, так, чтобы никто и заметить его не успевал. Все бы говорили: как это мудро – исключить из жизни унылость, грязь!
Со временем принцесса перестала заходить в бесполезный зал, где время текло само по себе и люди ничего не значили.
Башня Вечности содержала куда более интересные вещи. И самым интересным был архив Времени. Он сильно отличался от библиотеки в башне принцессы. Здесь находились не только манускрипты, но множество диковинных вещей и артефактов, материализованные символы Хроноса, статуэтки, карты, ларцы и ключи, - застывшие во времени загадки веков. Со стен взирали древние лики.
Но самой интересной находкой оказалась Книга Судеб. О, этот фолиант был необъятен, поскольку не имел начала или конца. Страницы Книги не казались призрачными, однако возникали и исчезали по своему усмотрению, являясь принцессе на краткий миг прочтения.
Старый Хранитель архивов укоризненно качал головой: не дело, что принцесса пропадает в башне Вечности. Не дело, что маленькие ручки листают Книгу Судеб. Но куда ему справиться с упрямицей! Коль сам Повелитель не берется…
Книга Судеб настолько увлекла Таиру, что все остальное напрочь утратило значимость. Принцесса жадно вглядывалась в мелькающие страницы. Там жили люди, жили странной, совсем чужой и непонятной жизнью. В бурлении страстей, в сложной мешанине событий, с кучей непонятных вопросов и загадок, с непременным набором целей, подчас казавшихся отсюда бессмысленными. А ведь она могла бы помочь! Она могла бы удержать людей от стольких глупостей!
Теперь принцесса знала, что ей делать. Не так давно она научилась выходить за пределы своего времени. Это оказалось совсем не трудно. Просто нужно было на границе городской окраины поставить время на паузу. Ну и пусть в этих пределах жизнь людей замирала. Не насовсем же! Ненадолго. Не так уж часто и длительно гуляла принцесса за порогом своей реальности.
Ах, как она любила эти запретные игры! В них было столько новизны и сладкого риска!
А сколько движения давал простор! Менялись пейзажи под топот копыт, бил в лицо упругий, звонкий ветер, рывками бросалась дорога под ноги коня в стремительном галопе, а скорость наполняла пьянящим ликованием.
После первой же вылазки она поняла, что выходить в калейдоскоп чужих пространств в одиночку небезопасно. Пришлось посвящать в свои затеи Габриэля.
Из всех сановных её поклонников не нашлось ни одного, кому могла бы она довериться так, как Габриэлю. Но верный паж вырос. Принцесса попросила отца, чтобы оставил его при ней оруженосцем.
- У тебя разве имеется оружие? – рассеянно поинтересовался Повелитель Времени. Он был озабочен проблемами намного более серьёзными.
- Но мне не хочется определять его в стражники. А в королевскую гвардию я отпускать его не собираюсь.
Собственно, определение статуса пажа интересовало её не больше, чем отца. Какая необходимость в чинах и титулах, если не существует звания – друг? Уж до такого мало кому удается дотянуться.
Как всякий недальновидный родитель, Повелитель Времени запрет как способ воспитания не признавал, потому, разумеется, дал монаршее добро.
Преданный Габриэль сразу ухватил суть и легко усваивал её уроки. Под руководством Таиры он научился сдвигать небольшие временные пласты. Теперь они вместе нарушали законы пространства и времени, зато было кому подстраховать Таиру при необходимости. Габриэль караулил у нужной страницы Книги, и не было стража надежней.
Брешь, в которую уходила принцесса, Габриэль охранял трепетно и настороженно. Не раз он без спроса вырывал Таиру из чужой реальности. Как ни бушевала потом путешественница, Габриэль выдёргивал ее из передряги при первых признаках опасности. Может, он был и прав: в чужих мирах принцесса себе как будто не принадлежала и без помощи извне вполне могла бы там затеряться. А свой мир она все-таки ценила больше: свой есть свой.
Габриэль настоял, чтобы принцесса затребовала отряд рыцарей для сопровождения. Что ж, Таира вняла советам друга. Теперь ее боевой отряд мог смело исследовать просторы чужих времен по желанию принцессы. Таира чувствовала себя вершительницей судеб, когда встречалась с людьми из прошлого и предсказывала им грядущие беды, наперед зная всё, что с ними произойдет.
Жаль, что Книга Судеб никогда не возвращала к этим людям и каждый раз открывалась на другой странице.
Настоящее интересовало принцессу больше. Настоящее шло где-то рядом, параллельно. Неподалеку шли войны, рушились государства, гибли люди и плакали дети. С этим нужно было что-то делать.
Накануне, заглянув в любимую Книгу, Таира вновь обнаружила кровь. Шло сражение, и дико ржали кони, летели стрелы и мелькали копья… полыхали дома, выли собаки и вопили женщины.
Аранки… ульчары… Кто виноват, кто прав? Аранки отказываются платить дань и лишили своих господ продовольствия. Затянувшийся конфликт грозит замку голодом. И это на пороге зимы?
Выплыла перед глазами наивная мордашка: несмышлёныш, только вставший на ноги, страха не ведал – на стремительно ворвавшихся в деревню всадников смотрел, как на забаву. Но братишка, немногим старше, тащил его прочь изо всех своих слабеньких силёнок, а в глазах стоял такой ужас, словно представлял живое тельце брата воздетым на копьё. Неужели приходилось уже видеть такое?
Страх и боль заполняли эту страницу Книги, и Таира с ужасом ждала исхода. Где он, избавитель? Кто разгонит дым пожарищ и развеет отчаяние?
Мелькнула на миг фигура воина. На лице и в движениях твердость того, кто знает выход. Вид и стать предводителя, - такие для обездоленных - спасение. На неведомой и страшной дороге кто-то должен идти впереди. Быть факелом, маяком, надеждой…
В эту ночь Таиру мучила бессонница. А когда удалось заснуть, возникли картины сражений… войско, текущее за предводителем рекой, знакомый профиль... Он скакал на белом коне, и меч в его руках сверкал, как молния. Лицо жесткое, брови сурово сдвинуты. На миг он обратил взгляд к Таире, и пламя золотистых глаз обожгло ее.
- Это не твоя война, девочка, - сказал он строго.
- Не моя? Девочка? – кипела поутру принцесса. – Какая я девочка? Я – дочь Повелителя Времени! Это значит, все войны - мои!
Габриэль следил за ней несчастными глазами, но возражать даже не пробовал. Он слишком хорошо знал свою принцессу.
- Аранки… ульчары… это один народ! Представляешь, у них общие предки! А они убивают брат брата!
- Но ты-то чем поможешь?
- А кто им скажет, что они глупцы? Согласись: причина любой распри – человеческая глупость!
- А жадность?
- Жадность – тоже от глупости, - отрезала Таира. – И не вздумай перечить: мне нужно быть на этой странице!
Габриэль тяжко вздохнул: предстояло заступать на пост у Книги Судеб – поддерживать стабильность времени.
И теперь боевой отряд принцессы мчался среди холмов живописной долины.
По отдаленным холмам стекали вниз пышные кудри лесов. Осень, как большая рыжая тигрица лениво разлеглась на земле, и шкура ее переливалась на солнце багряно-оранжевыми сполохами.
Влажно синело высокое небо. Кружева облаков ещё не набрали предзимней тяжести. В прозрачной, звонкой высоте две чёрные птицы раскидывали и смыкали крылья, будто беззвучно хлопали в ладоши. Мерно складывали их, вновь раскладывали и медленными толчками входили в водоворот бесконечного движения. Двигался ветер, мягко шевелились облака, трепетали ветви в красочном разноцветье оперения. И всё это буйство красок, горьковатые ароматы, пьянящая карнавальная бесшабашность, - всё двигалось в чудесном диком танце.
Таира не сразу поняла, что здешняя осень и та, что печалилась у двери оставленной башни замка – явления совершенно разные. И дело даже не в том, что местные листья таяли, не оставляя грязи, и не в том, что пели они намного громче. Отличалось настроение. Здешняя осень озоровала и веселилась так беззаботно, будто и не готовила землю к смерти. Она швыряла листья целыми охапками, и те неслись вверх, выстраиваясь в цепочки и создавая в воздухе переменчивые узоры. Их вереницы вились в голубизне, сталкивались, рассыпались весёлыми взрывами и вновь выстраивались чередой радуг. Какие-то из листьев не таяли, вбирая прозрачность воздуха, а голубели, забирая у неба синь. Таира не помнила, когда остановила свой отряд, но сейчас все её воины, даже самые суровые, дружно запрокинули головы и удивлённо разглядывали калейдоскоп смеющегося листолёта.
Гирлянды из багряных, рыжих, пестро-зеленых листьев то и дело обвивали колючие хвойные лапы. Через разноцветный лиственный обруч прыгала белка. Какой чудный, какой праздничный мир!
От ближних деревьев прямо в них полетел яркий венок. Тори перехватил его, поймал на лету, смущённо протянул принцессе:
- Кажется, это Вам, Ваше… Мм…госпожа…
Упоминать свой титул в других мирах Таира не разрешала. Осень, будто смеясь над чужими запретами, шутливо предлагала взамен лиственную корону. Таира полюбовалась узорчато-резным золотом, водрузила венок себе на голову.
Осенние листья ее мира тоже умели петь, но только очень тихо, приглушённо. И от их недолгих песен веяло грустью. Здесь же каждый листик уверенно выводил свою мелодию, - хвостатые ноты разлетались по звенящему лесу…
- Госпожа, - услышала она. - Что прикажете делать с этим разбойником? Ошивается здесь… на землях ульчар.
Вопрос заставил ее напрячься. Прежде чем Таира осознала, что именно ее насторожило, к ней подвели странника. Дозорные, что ехали впереди, остановили бродячего музыканта. И теперь, на разгоряченных, переступающих конях, ждали её решения. Худой и заросший бродяга в немыслимо ветхом рубище тоже ждал, но без особого почтения.
Захваченная карнавальной удалью леса, на серьезный лад принцесса перестроилась не сразу.
- Дайте ему лепёшку, - приказала Таира. – Тори, найди ему плащ взамен… - кроме «отрепьев» в голову ничего не приходило.
Кажется, от нее ждали других слов. Сердито хмыкнул Барк. Брови оруженосца Рама поползли вверх. Посыльный Тори растерянно медлил, не желая расставаться со своим плащом. Где бы он нашел сейчас какой-то другой? Отряд не одобрил великодушного её порыва, даже кони всхрапнули раздраженно.
- Благодарствую, красавица, - поклонился ей бродяга.
- Не красавица. Госпожа! – подобрался бдительный командор Барк. В истории конфликта он разбирался тщательней всех. Сейчас учуял добычу: для аранка признать господство над собой – смерти подобно.
- Ты хочешь сказать, что твоя госпожа - не красавица? – укорил невежу музыкант.
- Куда путь держишь? – перебила нелепый сановно-эстетический спор Таира. В качестве предполагаемой госпожи чужого народа чувствовала она себя неуверенно. И уж совсем не придавал величия легкомысленный венок на голове.
- Куда дорога выведет. – уклонился от ответа странник.
- Но дороги бесконечны.
- В этом и состоит их сила, - ответствовал бродячий мудрец, увлекая самые простые вопросы в дебри своей нехитрой философии. Если он и потешался, то в зарослях густой его бороды ухмылка скрывалась надежно.
- Он шёл со стороны болот, - выкрикнул один из дозорных, и Таира ухватилась за подсказку.
- Ты был среди аранков?
- Я был среди людей, - сухо парировал оборванец с манерами благородного рыцаря.
Бдительный Барк мог усмотреть в этих словах вызов – будто только аранки считаются людьми. Но Таира поняла иначе: и аранки, и ульчары – люди. Песни барда для всех звучат одинаково.
Вот, оказывается, что обеспокоило ее в возгласах дозорных! Она предполагала быть примирителем, судить беспристрастно, а ее люди изначально приняли сторону ульчар и все симпатии склонялись к знати. Или это ее бессознательное стремление? Но какой же тогда она миротворец?
Барк щетинился, настраиваясь злобой против неведомого аранка. Но чем злее негодовал командор, тем большей симпатией проникалась к незнакомцу его госпожа. Таира ценила в людях достоинство, а окружающие ее рыцари путали самоуважение с самовлюбленностью. В их взглядах принцесса читала преклонение, робость, тайную надежду, скрытое вожделение и приглушённую жадность неудовлетворённых помыслов. А в этих, кошачьих, удивительно молодых на заросшем лице глазах не мелькнуло ни тени заискивания. Там прыгали искорки легкой иронии. В этих глазах она вдруг обнаружила родственное понимание, словно бродяга проник в её мысли и затосковал в безбрежье царственного одиночества. Легкой улыбкой выразил сочувствие…
Сердце принцессы споткнулось, ударилось об это участие…
Слишком живо напомнило оно чувство, с каким столкнулась во сне: опекающая, уверенная сила того, кто знает выход, а страха, напротив, не знает. Уж не родственник ли бродяга ее желтоглазому рыцарю?
- Аранки! Разбойники! – закричали вдруг воины. Всё пришло в движение. Ржание вздыбленных коней, вскинутые копья, Рам, хватающий поводья её скакуна, чтобы увести от опасности. Она еще успела заметить на фоне узорчатой рыжей стены деревьев бегущих вооруженных людей…
Как всегда! Габриэль начеку. Он выдернул ее из всей этой кутерьмы. Двинул там, в башне Вечности, незаметный временной слой, и нападающим аранкам воевать оказалось не с кем.
Что-то на этот раз у Габриэля не получилось. Не зря предупреждал хранитель: игры со временем опасны. Неизвестно, на какой странице откроется Книга Судеб.
Ощущение, что странички где-то слиплись! И она уже – не Таира, а Илга. И отец её – не Повелитель Времени, а предводитель ульчар в старинном замке. И этот человек ей кажется очень родным, потому что она совершенно не отделяет себя от неведомой Илги.
Лицо отца среди подушек осунулось и посерело. Бескровные губы закусили упрек. Он научил дочь стрелять из лука, владеть копьем, рубить мечом, но не сумел научить ни жестокости, ни подлости. Качества, может, и не лучшие, но как обойтись без них на войне?
- Вы не привезли пленников.
- У аранков хорошие дозорные. Нам не удалось подобраться незамеченными, отец.
- Но вы видели убегающих женщин.
- Ты учил меня мужеству, но не подлости, отец. Достойно ли рыцаря воевать с женщинами и стариками?
- Почему ты не разрешила Барку сжечь деревню? – допытывался отец.
Странно, но Барк и здесь оставался Барком. Имени не поменял. Из всех её воинов командор был не только самым умелым, но самым увлеченным чужими конфликтами. Может, скучно жилось ему в прежнем мире? Отцу Таиры, мудрому правителю, удавалось избегать ненужных распрей. Но устраивало ли это военачальников?
- Не видела в этом никакого смысла. К тому же у аранков хранятся святыни наших предков, и никто не знает, где именно, в какой из болотных деревень.
Суровое родное лицо исказилось гримасой боли, за ней укрылось и разочарование, и огорчение. Нет у него третьего сына, приходится довольствоваться бестолковой дочерью. Сдается, проскользнул на лице оттенок пренебрежения. Ладно бы ещё к ней, к неудачливой воительнице, а если к святыням предков? Слишком часто приходится Илге в последнее время напоминать воинам о том, что предки у аранков и ильчар были общими, так часто, как будто до неё им этого никто не внушал.
- Отец, аранки не могут уходить от боя бесконечно! – упреждая обвинения, закричала виновница ульчарских неудач! Я вызову их вождя на поединок. Они вынуждены будут принять честный бой!
- Один из твоих братьев погиб именно в честном…
Жуткий приступ кашля перекрыл старику горло, он потянулся с подушек вверх, хватая ртом недостающий воздух. Гневно махнул рукой, и Илга, зная, как не выносит он свидетелей унижающей его болезни, послушно повернулась и пошла прочь, сама задыхаясь от отцовского страдания и от злости на себя.
Здесь, в родительской спальне, помочь умирающему она действительно была не в состоянии. Ее помощь нашла бы место на поле будущего боя, там, где творилась победа. Победа! Вот что укрепило бы дух вождя ульчар лучше всяких снадобий и заклинаний. Сцепив зубы, чтобы не заплакать от жалости к исходящему кашлем отцу, Илга шла к тяжелой двери, как к рубежу, за которым следовало начинать войну, во всей ее жестокой мощи и несправедливости.
Кажется, Габриэль, сделал новую попытку сдвига. Но искажение временных потоков вновь отправило принцессу не туда, где ждал ее встревоженный друг.
Она все еще Таира-Илга, только теперь ей предстоит сражаться на поединке.
Схватка намечается один на один, в открытом поле, рядом с полыхающими рыжим пламенем холмами. За девушкой – воинство ульчар. За вождем аранков – зловещая людская стена со вздыбленными копьями.
Мелкий дождь пропитан тревожным волнением. Принцесса Таира ни копья, ни меча в руках не держала.. Справится ли Илга? Хватит ли ей боевых навыков на них обеих? И кого в ней сейчас больше – Таиры или Илги?
Разноцветная листва среди влажной мороси не поет, мечется тревожно, словно пытаясь сотворить завесу между противниками. Листолёт сегодня нерадостный и недолгий. Рыжие и багряные листочки, обозначив короткий полет, становятся все прозрачнее – тают в сероватом воздухе. Те, что успевают долететь до земли, просачиваются в нее, оставляя на влажной черноте красочные отпечатки. Зеленые с желтыми зубчиками, багровые с пятнышками, золотые следы былой красоты уходят под копыта нервничающих лошадей.
Удивительно, как настойчиво цепляется взгляд за ненужные мелочи.
Раздается звук трубы. Сигнал к бою. Вождь аранков трогает коня, пора съезжаться. Ах, Габриэль, что ты натворил? Такой неудачный сдвиг! Твоя принцесса может остаться на этом грязном поле навсегда…
Конь сам несёт ее к месту поединка, словно против ее воли. Два всадника останавливаются перед боем, чтобы взглянуть другу в глаза, поднимают забрала шлемов. Что ж, Таира не удивлена… только сердце непонятно дергается и ухает вниз: перед ней воин из сна, непоколебимый и мужественный. Значит, он вождь аранков. Разбойник! Кошачьи… да нет, тигриные глаза впиваются прямо в сердце, а там страх, тоска, слабость…
А вот рыцарь удивлен. Хмурая озадаченность на лице все больше перерастает в досаду. Он вновь окидывает ее фигуру недоуменным взглядом, и лицо его становится каменным. Воин отворачивается. Властно, как хозяин встречи, поднимает руку, кричит, чтобы слышали все, на обеих сторонах поля:
- Я не буду сражаться с женщиной.
И тогда она тоже свирепеет. Видимо, в ней прорывается взбешённая Илга:
- Трус!
Она поднимает копье и бросается на вождя аранков. Для воительницы Илги довольно беспомощная попытка… Наверное, нужно было хотя бы набрать скорость?
Он делает всего одно движение, и копье Илги вылетает из рук, а сама она уже лежит на грязной осенней траве. Доспехи почти не смягчили удар падения, ей больно так, что перехватывает дыхание. А этот… вождь аранков уже стоит над ней, рассматривает чуть ли не сочувственно и вроде не очень спешит добивать. Ждет, что она начнёт просить пощады? Ну уж нет, ни Илга, ни Таира унижаться не станут…
Воин вкладывает свой меч в ножны и… протягивает ей руку, чтобы помочь встать на ноги. Какое великодушие! Какой эффектный жест миролюбия! Но как унизительно!
Однако не менее унизительно лежать на земле в тяжеленных доспехах, зная, что подняться сама не сможешь.
Он приходит на помощь: просто вздергивает ее на ноги, как большую железную куклу. И теперь они стоят, как соучастники непонятного заговора перед воинственными толпами двух враждующих племен. Они обе растеряны, и Таира, и Илга. А он… мерзавец! Ощущение такое, что он забавляется. Точно: в тигриных глазах искорки смеха…
Он раздумывает. Потом наклоняется и заговорщицки произносит:
- Я предлагаю мир. Ломаем копья?
Илга не согласна. Отец Илги болен и ждет только победы. Но Таира… Таира, зачарованная добыча, она вообще не понимает, зачем ей война. Хмурь ненастья не пахнет скорбью, потому, что леса вокруг полыхают золотом. Сверкают доспехи противника. А над ними – лицо благородного оборванца, и в янтарно-солнечных глазах его – усмешка пополам с озадаченностью. И глаз отрывать от его лица не хочется.
- Мир? Это значит - ты обрекаешь жителей замка на голодную смерть? – возмущённо восклицает Таира-Илга.
- Да кто же не дает вам закупать у крестьян продукты? – удивляется рыцарь. – Согласись: закупать и отбирать – совсем не одно и то же.
- По традициям предков аранки обязаны подчиняться ульчарам, - протестует Илга.
Таира молчит. Таира ошарашена. Как принцесса, она уверена, что подданные обязаны подчиняться. Но так ли хорошо изучила она историю аранков, чтобы называть их подданными?
Рыцарь смотрит с печалью:
- Неужели твой отец тоже так думает? Мне жаль… Жаль, что мы слишком берегли святыни предков и не дали вам возможности прикоснуться к истине. В письменах указано: аранки и ульчары – свободный народ. Люди равны. Они могут быть пахарями или воинами, творцами или мастеровыми, но никто не должен быть рабом. Слуги и господа – установка неправильная.
И опять они смотрят друг на друга, потому что глаза быстрее найдут созвучие, чем слова. В глубине янтарного взгляда… Ах, лучше не лезть в эту глубину! Утонешь – и не заметишь… Видимо, нужно действительно ломать копья, объявлять мир, соглашаться на переговоры. Разве не подтверждает эту мысль созерцательное оцепенение всех зрителей странного поединка?
Он вдруг хватает её за руку и рывком бросает на себя, выставляя в другой руке щит. Он успел вовремя – огромный щит коротко громыхнул от удара прилетевшей стрелы. Воины обеих сторон взрываются яростными криками – никто не имел права прерывать поединок, как бы нелепо это состязание ни выглядело.
Воины-ульчары сами обезоружили нарушителя и ведут в центр, на суд вождей.
Это Барк. Барк наверняка понял, что победы ульчарам больше не добиться. А ведь победа для него означала восстановленную справедливость. Эх, Барк, что мы можем знать о справедливости? Она бывает такой многоликой… В кого из вождей он стрелял? Да хоть в кого – это одинаково подкинуло бы дров в костер незатихающей войны.
Вождь аранков даже не стал выяснять. Он распоряжался здесь по праву победителя. Рыцарь взмахнул рукой, и по его приказу голова Барка покатилась по рыжей траве. Единственная жертва несостоявшегося сражения. Последняя жертва бессмысленной войны.
Наконец-то у Габриэля получился сдвиг. Пласт времени пошел такой мощный, что Таира едва устояла на ногах. Она оказалась прямо во дворе замка, напротив Башни Вечности, перед разъярённым отцом. Он смотрел на нее молча, только в глазах светилось бешенство. Так и не придумав, что сказать дочери, он повернулся и ушёл, как всегда, обременённый грузом ответственности за весь мир. Нужно было улаживать последствия, сдвигать грани временного прорыва, устроенного дочуркой. Мирить… и судить… и выносить решения, - да чего только не требовало Время от своего «повелителя»!
Из проделанной заново бреши выбирались из другого мира всадники, взъерошенные и виноватые. То, что произошло с ними в этот раз, на игру уже совсем не походило. К тому же они потеряли Барка. Оставили его на ненужной, совсем чужой для них войне. Но это был выбор Барка. Захотелось ему остаться в небытии чужого мира, чужого поля. Может, тот мир сделал его в чём-то свободным?
Габриэль выглядел растерянным и жалким. Суматоха, видно, царила здесь серьёзная и потрепала его основательно. На скуле у него багровел свежий кровоподтек.
- Ваше высочество, я не смог сам, - виновато признался он. – Пришлось всё рассказать Повелителю. Вы уж простите, что так получилось, но я-то видел, как Вам было худо…
- Мне никогда не было так хорошо, Габриэль, - сказала принцесса. – Как не вовремя ты пришел мне на помощь! Не стоило звать отца…
Вновь и вновь перелистывала Таира Книгу Судеб. До чего же много страниц! Как найти нужную? Как вернуться к тому, кто остался для нее безымянным? Сейчас он, скорее всего, правит народом, который обрел долгожданный мир. А может, и нет. Он слишком свободолюбив, чтобы взваливать на себя пусть царственное, но бремя.
Да пусть бы он даже был простым странником, пусть бы ходил в лохмотьях, как тот желтоглазый бард! Она согласилась бы бродить с ним по лиственным просторам и слушать его песни.
Таира тосковала по несбывшемуся. По настороженной нежности, зарождавшейся в глазах рыцаря. Нежности, обречённой на сиротство. А может, теперь всё это ушло к Илге? Если ульчарка Илга существует, то наверняка осталась там, рядом с ним. Мысли об этом сворачивали душу в болезненный узел. Нет, лучше не думать об этом. Лучше просто вспоминать.
Таира тосковала по властности мужских рук, по влекущей уверенности груди в кратком миге их полуобъятия, по щиту, укрывающему от всех бед мира. Грудь воина ее сна представлялась единственным пристанищем от одиночества.
Старый хранитель осторожно покашлял за спиной.
- Я могу чем-нибудь помочь, Ваше высочество?
- Ах, старик. История народов так обширна. Слышал ты что-нибудь об аранках или ульчарах?
Хранитель подумал и покачал головой. Не так уж велики эти народы, чтобы оставить след в истории мира. А закладок в Книге Судеб не предусмотрено.
- Почему? Почему нет закладок? Почему нельзя вернуться туда, где осталось что-то важное?
- Именно поэтому, Ваше высочество. Что оно там осталось. Что оно для Вас важно. Сильным мира сего нельзя, чтобы что-то оказалось важнее другого. Все беды – от привязанностей. А правителю для объективности полагается бесстрастие.
- Какая чушь! Правитель что, - не человек? Он не должен любить? Не должен страдать? Не должен заботиться?
Старик смотрел печально. Даже для таких вопросов не нашлось времени у отца этой потерянной девочки! Кто лучше родителя расскажет о том, что такое любить и заботиться?
Правитель обязан раскидывать заботу вширь, он должен думать обо всём мире. А забота о дочери, видимо, слишком скромная малость. Сделаешь для себя её значимей – меньше достанется миру. Что будет с мирозданием, если Повелитель Времени поставит его ниже интересов своей дочери?
- Я думаю, девочка, тебе лучше поискать с в о ю судьбу. И не здесь, не в этой огромной Книге. И не в чужом мире, который с нашим никогда не пересечётся…
Таира махнула рукой. Даже не стала указывать на дерзость хранителю, который осмелился пожалеть её бесприютное сердце, заговорил как с дочкой, не как с властительницей.
Что толку от власти, если не дарует она встречу с тем, кто ждет принцессу на другой параллели? Власть не может воздействовать ни на Колесо Времени, ни на Книгу Судеб. Власть безжалостно разлучает с людьми дорогими и близкими. Зачем она нужна, такая власть?
А для сердца престолы и короны – вообще пустой звук. Живёт и бьётся оно по своим, свободным законам. Витает где-то над поющими холмами. И всё равно ему, что существуют другие реальности. Что кто-то неумолимый постановил: параллели не пересекаются.
В клетку её одиночества заглядывало хмурое небо. Корявые руки каштанов цеплялись за него, а ветер ревниво отрывал их от серой плоти. Сад оплакивал что-то несбыточное. Только осень способна сопереживать так полно и проникновенно. Только её музыка в состоянии передать пронзительное ощущение сиротства. Последние листья кружились медленно, в недолгом полёте перед столкновением с холодом влажной земли. Мокрые, побитые, но все равно янтарные, как глаза того, кто навсегда утвердил в её сердце осень.
«Пленник моих воспоминаний, где ты? Каково тебе сейчас?»
Четыре сектора на Колесе Времени. А ей нужен один. Оранжевый. Цвет осеннего колдовства. Колесо так медленно крутится. Оранжевый выпадает лишь на четверть года. А ей бы хотелось навсегда! Чтобы кружила и разлеталась листва, чтобы танцевала в красных бусах рябина, чтобы скакали в золотых гирляндах под синим небом кони и чтобы улыбнулся ей, наконец, из круговерти листолёта дорогой разбойник.