Старый человек сидел на садовой скамейке в скверике у памятника Пушкину в небольшом областном городе. В руках его была потрепанная барсетка, прозрачный пакетик с пирожком и небольшая бутылка крепкой настойки. Старик тревожно оглядывался по сторонам с известной долей стыда за своё, между прочим, вполне невинное пристрастие. В бутылке и помещалось-то всего сто граммов, такую даже в самолет можно взять, но старик стеснялся и этого количества алкоголя.
Он предполагал, что оставшиеся в его жизни немногочисленные знакомые могут случайно встретить его здесь и застать за распитием в одиночестве. А с кем ему пить в пустой квартире? У него даже кота нет. В свои семьдесят лет он уже почти никого не знал - померли былые друзья-товарищи. А тех, кого знал и еще помнил, уже не узнавал - глаза утратили былую зоркость военного летчика, настоящего аса, не случайно дослужился он до звания подполковника. "Нда-уж. Был ас, теперь пас. А по соседям с такой дозой не пойдёшь. Не поймут. Надо тогда хоть поллитру брать,"- это он подумал еще в магазине, а ему стакан крепкого - уже много, столько ему не надо, - "Значит, сосед выпьет большую часть. А после этого соседка обидится. Решит, что он спаивает её мужа". Вот и выходит - компаньонов нет, пить ему одному в свой день рождения. Его "фронтовые" законны, но будет очень неприятно, если его застигнут в сквере с бутылкой.
Опасения старика были не напрасны. В городе его знали многие. Если не лично, то в качестве известной в городе персоны. После службы в армии, он был несколько лет активным депутатом городского совета. Когда-то по его инициативе в городе появились небольшие скверы с ночным освещением и детскими площадками. Вот и этот сквер - его детище. Он, между прочим, сам тут первое дерево посадил. Он уже и не помнил, что за дерево, какой породы, где, в каком углу сквера посажено? С тех пор прошло лет двадцать, а скверы по-прежнему радовали горожан и гостей города.
Как депутата, его помнили не многие. Слишком много этих депутатов. Хороших, конечно, не много, но, кто помнит хорошее? Главное, почему его знали, - его единственная дочь была замужем за одиозно богатым человеком города.
Зять старика владел заводом по производству детского питания, круп, муки и макаронных изделий. И зять этот почитал себя кормильцем области. Не потому, что бюджет областной пополнял исправно налогами, Антон Владимирович Сенцов кроме налогов занимался благотворительностью и создал целую сеть столовых для бедных. Правда, злые языки говаривали, что благотворительность его с душком, типа, что это за помощь бедным - один обед в неделю, или бедным да нищим довольно один раз в семь дней питаться? или секрет какой-такой в этих обедах имеется, изобретение века, - поел-попил и на неделю на боковую, храповицкого давить, а в столовых тем временем новую порцию чудо-пищи сготовят. И столовые эти, реально, только по субботам работали. Что не отнять, готовили в этих заведениях вкусно. Без изысков с салатами по-гречески или паштетов по-французски, но чисто, аккуратно, сытно. Потому около каждой из восьми столовых Сенцова каждую субботу с десяти утра очереди выстраиваются, чтобы в час дня первые тридцать человек получили свою порцию борща, овощной закуски, второго блюда и компота из свежих фруктов. В очереди успевали и новости городские и международные обсудить, и посетовать на родственников и соседей, и погадать, чем сегодня кормить будут. Но едва открывалась дверь в обеденный зал, все разговоры прекращались и каждый счастливец, входящий в эту дверь, устремлялся к ближайшему свободному столу, уже накрытому на четыре прибора. В столовых ели быстро и молча, нельзя задерживать тех, кто еще томиться на улице в ожидании своей порции каши. Выходили по одному через вторую дверь, во внутренний двор и далее на параллельную улицу. Несколько официанток проворно убирали со столов и накрывали на следующую партию голодных горожан. И так в течение трёх часов в каждой из унифицированных столовых Сенцова успевали поесть до двухсот человек. Зачем Сенцову было это нужно, не знал никто. Никто не афишировал свои обеды у Сенцова. Никто не выражал Сенцову публично благодарности. Зато завидовали ему и его семье все.
Впрочем, старик не знался с зятем. И это тоже не было секретом для горожан.
Это только кажется, что можно сохранить семейную тайну от соседей. Соседи имеют глаза и уши, умеют думать и, если человек им интересен по какой-либо причине, догадываются до самых тонких деталей семейных взаимоотношений.
Старик никогда не бывал в особняке зятя, дочь и её сын приезжали проведать его довольно часто, один-два раза в неделю, а чаще ему и не надо. Приезжали на своих машинах всегда сами, без главы своего семейства, без водителя и без охранников. Несколько лет назад старик овдовел. И, если его жена частенько гостила в доме дочери, иногда даже ночевала там в своей отдельной спальне, то старик не поехал даже на свадьбу внука прошлым летом.
А начиналось всё цивильно и доброжелательно. Будущий зять понравился подполковнику запаса своей широкой улыбкой, открытым взглядом, высоким уровнем интеллекта, красиво поставленным баритоном и атлетическим телосложением. Тогда, почти тридцать лет назад, он благословил с чистым сердцем свою дочь на этот брак.
Потом выяснилось, что красивый баритон способен виртуозно лгать, а атлетическое телосложение помогает физически устранять конкурентов. Выяснилось это очень скоро после не по-студенчески пышной свадьбы.
Зять не стал заморачиваться с продолжением учебы. В начале девяностых можно было купить практически любой диплом, были бы деньги. Деньги дал тесть. Правда не на диплом, а на рождение внука. Но зять решил, что ему нужнее липовый диплом, а младенец "перетопчется", полежит в кроватке, взятой напрокат, и поездит в колясочке не немецкой, а китайской. Вроде бы пустяк, но зарубочка появилась. Потом зять еще раз обратился за помощью и использовал эту помощь не по ожидаемому назначению. Потом зятя едва не посадили за что-то, но он каким-то непостижимым образом оказался непричастен к тому событию, зачинщиком которого он был по первоначальным показаниям свидетелей.
Впрочем это давние дела. Старик уже не помнил подробностей, которые его не волновали. Были факты обмана. И эти факты были неприятны. Обман, в глазах бывшего офицера, был не простителен. Поэтому старик уже больше никогда не интересовался делами дочери и зятя. Дочь он принимал. Родная кровь. Зятя вычеркнул из списка знакомых.
Он-то вычеркнул, но для горожан они продолжали быть родственниками. Поэтому и знали его многие. И многим казалось интересным знать об их внутрисемейных взаимоотношениях. Старик это понимал. Он неплохо разбирался в людях.
И поэтому теперь сидел на скамейке, тревожно оглядывая проходящих мимо людей. Выпить хотелось мучительно. Кровь требовала стимула, разогрева. Горло судорожно сжималось в предвкушении. Но подлый страх прослыть алкашом удерживал его. Бутылка была маленькая, плоская как фляжка. Она почти скрывалась в его сухой, мелко подрагивающей руке. Только блестящая золотом пробка предательски сияла в свете закатного солнца. Старик хотел скрыть её в рукаве рубашки, но узкий манжет не пожелал расстегнуться. Прятать пузырек в барсетку не хотелось, там лежат документы, вдруг бутылка разобьется.
Но вот, наконец-то, сквер опустел. Старик освобожденно вдохнул похолодевший воздух и начал осторожно отвинчивать крышку бутылки. Руки почти не дрожали, что с его застарелым Паркинсоном было удивительно. Откупорив бутылку, старик тяжело вздохнул, поднял правую руку с вожделенным напитком и, запрокинув голову насколько пустила больная шея, начал осторожно глотать свой эликсир. Жидкость взбулькивала при каждом его глотке. Дойдя до половины пузырька, старик с сожалением опустил руку, посмотрел оценивающе на остаток и поставил бутылку на скамейку справа от себя. Достал из пакета пирожок с ливером и задумчиво отломил маленький кусочек. Поискал глазами голубей или бродячую собаку, с кем можно поделиться оставшимся куском пирожка и, не найдя никого подходящего, сунул обратно в пакет пирожок и аккуратно положил в почти беззубый рот ароматный кусочек. Медленно пережевывая эту крошечную порцию еды, старик продолжал всматриваться в стремительно темнеющую впереди аллею.
- Батя, позволишь присесть рядом?
Вопрос раздался неожиданно. Старик не заметил подошедшего сзади человека. Его голос заставил вздрогнуть и приниженно вжать голову в плечи. Мужчина лет около сорока, в светло-сером летнем костюме, не дожидаясь ответа, скинул с плеча рюкзак и опустился на скамью. "Что, никого не осталось составить компанию? Бывает. Небось все друганы уже покойники? Лет-то тебе, отец, небось, уже семьдесят - восемьдесят" - человек беспокойно поелозил ногами и вскинул руки, потянулся всем своим длинных худым телом и зевнул.
- Сто три.
- Ого! Никогда бы не подумал. Выглядишь лет на тридцать моложе. Не, батя, ты серьезно? Сто три?
- Сто три.
- Обалдеть... Но я бы не хотел столько жить. Это ж ты сколько войн пережил? Революцию... Ты революцию помнишь, батя? Правду говорят, что никакой революции и в помине не было?
- Была. Только меня тогда еще не было.
- Как не было? А-а-а, ну, да. Это ты, батя, выходит, тысяча девятьсот девятнадцатого года рождения?
- И день рождения у меня девятнадцатого. Мая.
- Ишь, ты. Небось и месяц был бы девятнадцатый, ежели бы такой был.
- А ты, сынок, сообразительный!
- Есть такое дело маленько. А ты, батя? Давно сидишь так? Скучно, поди? А я вот только с поезда. Всю дорогу проболтал с попутчицей, даже поспать не удалось, такая болтушка попалась. Но хорошенькая. Такая ципочка-лапочка... Впрочем, чего вспоминать. Уехала она дальше, а я вот тут вышел. Типа, родина у меня здесь. Выходит, что я местный. Хотя я тут не был лет двадцать. И еще бы лет десять не приезжал, да мать жалко. Скучает по мне. Да и в огороде ей помочь надо. Она у себя на огороде всё лето живет. И я к ней завтра с утреца поеду. Эээх! Сейчас бы в люльку, да денег нет на такси, а топать пешком минут тридцать. Рюкзак больно тяжелый.
- Я могу Вам дать денег на такси, молодой человек.
Старик пристально посмотрел на ярко-белые кроссовки соседа, предлагать так явно деньги незнакомцу почему-то было неудобно, но человек-то, хоть и таким странно-замысловатым способом, попросил помощи именно в денежном выражении.
"Да, ты чего, батя? Это как я у тебя могу взять какие-то деньги? Не, ну ты смотри! Ну, батя, удивил, так удивил!" - мужчина резко поднялся и гневно жестикулируя повысил голос: "Я ж вижу. Сам только на сто грамм потянул, пирожок растягиваешь, чтоб на подольше хватило, вместо ужина, а туда же. Он мне денег на такси даст! А сам потом неделю будешь голодный сидеть? Он мне денег на такси даст! Да я сам бы тебе дал, если бы они у меня были. Вообще-то они есть, но на карте и не рубли, евры. Менять надо. А банк уже не работает. Не, батя, так дело не пойдет! Короче, ты посиди тут, рюкзак покарауль..."
Мужчина сделал несколько резких поворотов корпусом влево-вправо, разминая затекшее тело после долгой дороги и тяжелого рюкзака, и быстрым шагом стал удаляться, оглядываясь на старика и продолжая кричать: "Я мигом обернусь. У меня тут рядом друг школьный живет. Сиди тут. Не уходи. Рюкзак с ценными вещами на твоем попечении", - его самого уже не было видно в сгустившейся тени деревьев, а голос еще звучал в глубине аллеи. Фонари светили болезненным оранжевым светом, освещая только небольшие круги у своих подножий.
Старик нервно поежился, покосился на брошенный рюкзак, решительно опрокинул остатки настойки в горло, сунул бутылку в пакет с пирожком и попытался забросить пакет в урну. Пакет не долетел. Его содержимое вывалилось на гравийную дорожку. Старик с кряхтением встал, наклонился, хотел поднять рассыпавшийся мусор и, потеряв равновесие, упал лицом прямо на бордюр.
Сколько он так пролежал, он не знал. Он потерял сознание от резкой боли при падении.
Очнулся он уже на скамейке. Рядом суетился давешний мужчина и еще какие-то люди. Кто-то причитал. Кто-то старался обтереть его лицо, залитое кровью. Боли не было. Было недоумение: "Как же так? Как это я?" Подъехала машина скорой помощи. Милая юная фельдшер померила старику давление, оказалось всего 80 на 50. Это при его родном и постоянном 170 на сто... Старик воспринимал происходящее сквозь искрящийся туман. И так, словно он ко всему этому не имеет отношения.
- Вам надо в больницу. У вас перелом носа. Я наложила повязку. Она остановит кровь. Но я не смогу Вам вправить кость. Вам помочь дойти до машины?
Старик с удивлением смотрел на девушку в белом халате. О чем это она? Какой перелом? Какая больница?
"С Вами, красавица, я, хоть на край света! Но только не в больницу", - попытался он пошутить. Вышло неловко.
"Вам надо срочно в травмотологию", - решительно заявила фельдшер, - "Кто тут с Вами?" - она сурово оглядела собравшихся около старика людей, выделила взглядом мужчину в светлом костюме, - "Вы "скорую" вызывали? Уговорите Вашего отца ехать. Ему помощь нужна".
- Да, батя, не ожидал я, что ты такой слабый! Короче, сказано, надо, значит, надо. Не боись, своих не бросаем! Я с тобой поеду до больницы. Тем более, что она рядом с моим домом. Давай-ка, подсоблю. Паш, братан, подхвати-ка его с другого бока. А крови, крови-то сколько! И откуда в тебе столько крови? Небось уже почти вся вытекла. Ох, батя батя! Вот оставляй такого на охране!
За разговорами словоохотливого нового знакомца старик не заметил, как оказался внутри машины. Только когда фельдшерица уселась на переднем сиденье, а шофер захлопнул дверцу, он понял, что сейчас его повезут в больницу.
- Нет, нет! Никуда я не поеду!
Он живо представил себе как в больнице доктор, осматривая его, скажет: "Э, да Вы пьяны, товарищ! Что же вы так распустили себя? Пить надо меньше! Надо меньше пить". Старик в ужасе схватился за голову. "А потом, когда увидят мои документы и поймут, кто я... Когда скажут дочери, что его, пьяного, подобрали на дороге чужие люди... Что я смогу тогда сказать ей?" - мысли судорожно бились в панике - "вот сейчас они откроют паспорт и поймут, кто я. Что делать? А где мой паспорт? Он был в сумочке..."
- Где моя сумка? Я потерял сумку. Пустите меня. Мне надо найти её. Там все мои документы.
- Не волнуйся, батя. Целы твои документы. Захватил я твою барсетку.
Новый знакомый излучал спокойствие и уверенность.
- Ты, батя, главное, не переживай. Все болезни от волнений. А тебе еще жить да жить, внуков растить. Вот завтра тебя из больницы под мое поручительство выпустят, тогда и будешь буянить. А пока потерпи малость. Ясен пень, что больно, но нельзя же так нервничать. Всё будет хорошо. Это я обещаю".
- Послушайте, кто Вы? Я даже имени Вашего не знаю...
- Серега я. Сергеем зовут. Вот и познакомились. Ты, батя, не переживай так уж шибко. В твои годы волнение смертельно опасно. Короче, если я, Сергей Кропотов, пообещал, что всё будет хорошо, значит, так и будет. А кстати, лет тебе сколько, батя? Ты тут давеча что-то про сто три года вещал, но, прости, я тебе не поверил. Тут медсестра спросила, как зовут, да сколько лет. Ну, я имя выдумал, а лет тебе дал навскидку. Семьдесят три. Угадал я, батя?
- Чего ты меня всё батей кличешь? Какой я тебе батя?
- Вот так, жди от людей благодарности и доброго слова! Как мне тебя звать, коль ты не представился?! Я тебе себя назвал, а ты мне - нет, батя!
- Юрий Петрович меня зовут. Извини.
- Ну, совсем другое дело! Так вот, Юрий Петрович, звать я тебя всё равно буду батей. Ибо мы уже доехали до больницы. А кто я тебе, если зову по имени-отчеству? А так, я тебя батей зову, и все думают, что я твой сын. И вопросов лишних не задают. Так-то. Короче. Выгружаемся на перевязку.
Старик безропотно вылез из салона машины, поблагодарил фельдшера и приготовился долго ждать своей очереди к дежурному доктору. Девушка фельдшер побежала искать кого-нибудь из сотрудников приемного отделения.
- А! к черту! будь, что будет, так их сто лет и три года прождешь. Короче, батя, садись, жди, а я сейчас доктора притащу.
Спорить с Сергеем было бесперспективно, старик присел в больничном коридоре на клеенчатый диван. Сергей побежал хлопотать по его делам.
Старик расслабился, окруженный теплом и заботами еще пару часов назад незнакомого человека. Ну, уличат его в алкоголизме, и что? Зато он себе нашел почти сына. А может этот симпатичный человек и вправду его сын? Мало ли он покуролесил до женитьбы? Наверняка где-то парочка неизвестных ему детей живет на этом свете. Может, и Сергей его сын. Старик почувствовал облегчение. Даже боль отступила. И дышать стало легче. Глаза непроизвольно закрылись. Впервые в его жизни не он решал за себя и за других. Впервые ему не нужно было изображать непоколебимую уверенность и силу, а можно просто сидеть и ждать, и надеяться на чужого человека, ставшего ему сыном.
В больнице было тепло, светло и тихо.
Голова старика поникла на грудь, на залитую кровью рубашку.
Старик вздохнул глубоко-глубоко, словно хотел нырнуть.
Спустя несколько минут вернувшийся с дежурным врачом Сергей нашел старика бездыханным.
- Э, да я его знаю. Ты кого мне притащил, подлец?! Я тебя спрашиваю? Ты смерти моей хочешь? Ну, не ожидал я от тебя такой пакости, Серега! Заявляется раз в сто лет и, на тебе! сюрприз приготовил...
Врач торопливо прощупывал пульс на сонной артерии, расстегивал ворот рубашки старика.
- Анна, Тоня! носилки. Быстро-быстро, девоньки! Готовим реанимацию. Кислород сюд,а срочно!
Уложив старика на диване, поднял ему ноги вверх.
- Держи так. А то потеряем его еще до появления этих копуш. Анна! да где вы, черт вас побери!
- А чё за драма, ну упало у деда давление, ну, упал он, и чё? Андрюха,ты толком объяснить можешь из-за чего такой тарарам? Первый раз вижу, как ты пуп из-за старика рвёшь.
- Некогда. Потом. Делай, что велено и молчи.
Врач стал растирать старику руки. Медсестры вкатили каталку с кислородным баллоном. Переложили старика, наложили ему на лицо маску и бегом повезли к лифту.
- Не, не понимаю, что за дела? Объясни, будь человеком.
- Ты как, еще помнишь свою основную профессию? будешь ассистировать. А то у меня сейчас только я да эти две куклы.
Через час Юрий Петрович уже спокойно спал в отдельной палате. Одна из сестричек преданно сидела около его койки и следила за подключенными приборами. Андрей, врач местной больницы, и Сергей, новый знакомец Юрия Петровича, однокурсник Андрея, уселись на подоконнике в коридоре рядом с палатой старика. Андрей нервно затягивался электронной сигаретой и потирал виски.
- Ну, хоть теперь-то ты мне объяснишь?
- А что тут объяснять? Твой батя, ты еще помнишь, что ты мне его так представил? ни много ни мало - тесть Антона Владимировича Сенцова. А Антон Владимирович Сенцов, не верни мы к жизни его достопочтимого тестя, закопал бы и меня, и тебя, и больницу целиком на счет раз-два-три.
- Это что же за страшный человек такой, просто Дракула какой-то.
- Человек-то он хороший. Добрый даже местами. Но у него жена имеется. Вот она - акула настоящая. А Антон Владимирович Сенцов, он, ну, просто бизнесмен денежный. Наверное, самый богатый человек в городе. Но не в этом дело. Понимаешь, денег у них не то, что куры, голуби пролетные, не клюют... Они за эти деньги весь город скупить могут. Так вот, Антон Владимирович ради своей жены драгоценной всё вокруг смести может во мгновение ока. И, ежели она недовольство кем выскажет, тот считай не жилец уже. Во всяком случае здесь. Сенцов ему сам билет до Магадана или Рио, по обстоятельствам, купит и выпроводит без почестей. А теперь, сам посуди, вот ты притащил мне его тестя бездыханного и бесчувственного, а тот возьми, да и отдай душу Богу здесь. И что по твоему скажет в таком разрезе мужу своему Алиса Юрьевна? Ах, какие тут врачи замечательные?! Да она ему шепотом шепнет: "Падлы безмозглые, это они отца угробили, эскулапы бездарные!" - и всё. Пиши пропало. Антон Владимирович ради её удовольствия нас тут всех рядом с тестем и уложит. Ну, да, слава Тебе, Господи! старик выжил, еще какое-то время поживет, а там, Бог даст, окочурится у себя дома.
- Кто окочурится?
Вопрос прозвучал неожиданно резко и громко совсем рядом. Из-за поворота от лестницы в сторону врачей двигался высокий статный мужчина средних лет. Рядом семенила бледная миниатюрная крашеная блондинка с ярко подведенными глазами.
- А, здравствуйте, Антон Владимирович! Уже приехали? Да это мы так, о своем, житейском разговаривали. Вот, познакомьтесь, этот человек Вашего папеньку, можно сказать, спас, с того свету почти вытащил, Сергей Николаевич Кравченко.
- Очень приятно, Сенцов. А Вы кто такой?
- Врач местный. Заведующий отделением. Андрей Викторович Красильников, к Вашим услугам.
- Очень хорошо. Ну, как он? Условия у него хорошие?
"А зайти к нему в палату можно?" - подала голос блондинка.
- Да, да, конечно, пожалуйста. Он, правда сейчас спит, но вы можете посидеть, подождать тут.
- Мне тут рассиживать некогда. Алиса, ты останешься? Мне надо ехать, а за тобой потом машину пришлю. Его, как я понял, утром можно будет уже домой забрать?
Не дожидаясь ответа Сенцов развернулся и стремительно покинул помещение. Алиса Юрьевна вошла в палату к отцу, оставив дверь открытой, и картинно бросилась к нему на грудь : "Ах, папа! как ты нас всех напугал! ну, разве так можно?" - и, обернувшись к врачам, поинтересовалась, - "это же ничего опасного? Вы всё сделали, чтобы его спасти?" Она выпрямилась и надменно повернув голову медленно проговорила: "Я надеюсь, что вы сделали всё правильно. Имейте в виду, если что не так, лучше сами увольняйтесь заранее. Антон Владимирович не оставит вам шансов. Уж это я обеспечу".
Высказывая свои претензии, блондинка не заметила, что отец её проснулся, разбуженный её громким голосом.
- Алиса, детка, всё в порядке. Я отлично себя чувствую. Спасибо этим молодым людям. Они спасли мне жизнь сейчас.
- Ах, ты уже не спишь? Доктор, могу я сейчас забрать отсюда отца?
- Да, разумеется. Но ему было бы лучше побыть еще под наблюдением.
- Пустяки какие! Я ему дома устрою наблюдение. Папа, собирайся. Мы сейчас поедем ко мне и больше ты без меня никуда ходить не будешь! Спасибо, доктор. Я буду иметь вас обоих в виду.
Еще через полчаса старик и его дочь уехали.
- Что это было? - спросил друга Сергей.
- Наши провинциальные будни, Сережа. Это у вас там, в ваших западных европах, врачей гонорарами благодарят, а у нас, спасибо скажут, и за то спасибо. Хорошо, что голову не отрывают за нашу работу. Устал я что-то. Пойдем, брат, выпьем на радостях встречи. У меня коньячок хороший припасен на такой случай.
А через час после отъезда старика в больницу приехал охранник Сенцова, огромный амбал, с ящиком Курвуазье Наполеон в подарочных упаковках. Это была цена спасения жизни бывшего подполковника.
Сам подполковник в отставке в это время уже лежал в одиночестве в отдельной, гостевой, комнате в доме ненавистного зятя. Вокруг светили белым светом гладкие панели стен и потолка. В углу около окна, завешенного белой атласной портьерой, стояла гигантская черная китайская ваза с икебаной из белых искусственных цветов и веток клена с алыми листьями. В звенящей тишине равномерно и монотонно постукивали каминные часы в массивном мраморном корпусе. Белоснежный камин сиял первозданной чистотой. Белый шелк постели приятно облекал старческое тело.
Юрий Петрович прикрыл глаза, сложил на груди руки и подумал: "А хорошо бы сейчас умереть". Вздохнул прерывисто, с булькающим звуком в горле. И замер.