Пожалуй, это был самый тяжелый день в моей жизни.
Впрочем, так казалось почти каждый день.
Сегодня я лежала выпотрошенной куклой на диване и смотрела в потолок. Каждую минуту напоминала себе, что надо встать, и заняться полезными вещами. Но огромный камень, придавивший мою грудную клетку, не дающий расправить легкие, был категорически против.
Наверное, я могла бы описать эти ощущения гораздо лучше, но сегодня у меня словарный запас как у торшера. Пишу, как могу.
Так вот, они пришли снова.
Сели вокруг меня, наклонили маленькие головы и долго смотрели на распластанное тело. Один из них потрогал мою руку длинной тополиной веткой.
— Она живая? — спросил он остальных на своем странном шелестящем языке.
Поморщившись, отвожу палку рукой. Это ведь неприятно, когда тебя тычут какой-то острой грязной дрянью в тонкую, белоснежную кожу.
— Умойся. А потом накорми нас. — самый высокий и тонкий из них сделал повелительный жест. Смешное существо! Я себя сегодня не кормила, что мне до тебя.
— Идите к черту. Вас вообще не существует, это у меня просто съезжает чердак от переживаний.— подушка ударяется в стену, и не сбивает никого — Мазила.
— Жалкое зрелище! — тонко хихикает мелкая круглая сволочь.
Ответить нечего — это правда. Проведя по себе рукой, прихожу к нескольким открытиям. Футболка задралась, пока я медленно сползала по подушкам вниз вдоль дивана в процессе погружения в горестные мысли. На волосах сзади зародился начинающий колтун. Лицо было чуть влажным от непроизвольных слез, под глазами щипало — тоненькая кожа всегда плохо переносила мои жизненные драмы. Повернув голову набок, встречаюсь с очередным происком приболевшего воображения глазами.
— Дай поесть. — он сидит совсем близко, и если бы я была садисткой — непременно отгрызла бы ему голову.
— Отстань.
Обидчивая мелкая ерунда прыгает мне на грудь и еще сильнее придавливает меня к дивану. Тянет ко мне тонкие лапки и и начинает гладить по щеке, нежно, ласково. Касания его теплые, уютные, и в голове просыпается каскад воспоминаний.
Сейчас было бы верным решением столкнуть на пол незваного гостя и бежать из квартиры куда глаза глядят, лишь бы не соприкасаться с этим потоком прикосновений. Но вместо разумных действий я громко всхлипываю, и слезы градом катятся прямо в подставленные горячие лапки.
— Дашь поесть? — заискивающе заглядывая мне в глаза, гость проводит лапой по моим губам и рыдания становятся нестерпимы.
Мне на грудь взбираются все новые и новые чудовища. Они трогают мои безвольные руки, стягивают с меня футболку, впиваются в ребра. Погружение в эти болезненные ощущения похоже на похмельный синдром: комната опасно кружится, и полупрозрачная пелена охватывает зрение. Пытаюсь сбросить их, но раньше легкие маленькие тела становятся тяжелыми, как зимняя куртка после длительных скитаний по городу под дождем. И мои жалкие трепыхания тонут среди множества тонких, упорных лапок.
Будильник спасает от кошмара.
Провожу руками по телу — конечно, никого нет. Шлепаю сама себя по щеке. По сравнению с безумием вчерашнего вечера, утро выглядит ярким и солнечным. Начинает казаться, что все воспоминания, приходившие вчера, лишь иллюзия. С этой мыслью я живу почти минуту, пока не вижу в отражении зеркала у себя за спиной наклоненную маленькую голову.
— Покорми!