Гранатовый браслет. Еще одна версия событий. 1

Оксана Нарейко
Необходимое предисловие: несколько дней назад мы разговаривали с моей подругой (познакомились в интернете года три назад, говорю это для того, чтобы вы поняли, почему я могу не знать о человеке некие важные факты), и я с удивлением узнала, что она не приемлет магию, колдовство и прочие чары. Не верит во все это. Отрицает. "Но это же есть!" - заспорила я. "Для тебя есть, для меня нет", - ответила подруга, а я вспомнила, что есть такой метод защиты, называется, вроде бы "стекло", то есть человек, к примеру, в сглаз не верит и поэтому этот сглаз ему до того самого места. И работает! Есть одно большое "но". В это, то есть в отсутствие колдовства в жизни, надо верить искренне и честно.
Я, как человек воспитанный в семье, где была одна очень перспективная ворожея, умеющая одним словом похвалы сглазить любого, пусть даже самого близкого и любимого человека (эта родственница не училась контролю и сила из нее била во все стороны и глаз был дурной), верю и в волшбу, и наговор, и в сглаз, и в прочие не очень приятные вещи, а также и в приятные. Кстати, у нас тут 1 января елка свалилась просто так, сама, а до этого я свалилась с жуткой мигренью и сдается мне не совпадение это, а... Но я ухожу от темы. "Как же ты меня читаешь?" - спросила я подругу, так как в моем творчестве всякой мистики предостаточно. "Я люблю сказки и доброту. Она в твоих рассказах проходит красной линией. Обрати внимание, сказки я очень люблю, а вот всякую мистику... Сказать откровенно, повесть о гранатовом браслете мне не очень понравилась именно из-за колдуний и гадалок", - призналась моя подруга, а я почему-то сразу подумала, что можно переписать эту историю, убрав все потустороннее, все, что нельзя пощупать руками и измерить приборами (пока нельзя!). Первая фраза мгновенно постучалась в мозг и начала там биться настолько активно, что я поняла: история уже случилась, она рвется на волю и жаждет быть написанной. Щелчок, с которым я сняла колпачок с любимой ручки, прозвучал отчетливо и звонко, словно мне дали добро на старт. "Поехали!" - согласилась я и начала писать. Была ночь, мне пора было ложиться спать, но я все писала, торопясь хотя бы конспективно наметить сказку, чтобы она не обиделась и не исчезла.
А теперь еще одно. Наш разговор состоялся 4 февраля. И писать я начала в тот же вечер. Сегодня открываю воспоминания в фб и не знаю, удивляться или нет. Первая часть Гранатового браслета была опубликована 4 февраля 2020 года. Совпадение? Как думаете?
Не такое уж и совпадение? А как вам тот факт, что прототипом, нет, лучше сказать образом подруги Таньки, стала моя лучшая подруга Татьяна, с которой мы очень дружили в школе и институте. И день рождения у нее... Все верно, 4 февраля. Совпадение?
И еще. Это уже не совпадение, а еще одно подтверждение тому, что история должна была быть написана. Листаю ленту фб, чтобы отвлечься от письма и вижу картину того самого домика из рассказа о гранатовом браслете. Художник - один из моих любимых - Мигель Линарес Риос и этой картиной я проиллюстрирую вторую или даже третью часть этой новой-старой сказки.
Что ж, я надеюсь вам понравится и эта версия. Вводные все те же, герои тоже. Нет, лукавлю. Те же, да не совсем, иначе какой бы был смысл писать все заново. Правда?

Болезнь - это работа. Требовательная и крайне утомительная. С нее не сбежишь, не возьмешь отгул или отпуск. Болезнь - строгая начальница, выпивающая тебя досуха. "Как это вы хотите уволиться?" - словно спрашивает она, когда ты с надеждой идешь на операцию, процедуры и уколы. "Нет, нет, даже и не думайте!" И тебя рвет, шатает и мысль только одна: скорее бы уволиться из этой жизни, раз уж с такой поганой работы не отпускают. Знала бы я об этом раньше, я бы... А что я могла бы сделать? Опухоли - штука своенравная и непредсказуемая, никогда не угадаешь, кого она сделает своим рабом. Мне вот не повезло.
Говорят, болезнь - это шанс переосмыслить свою жизнь, попробовать понять, где и что ты сделал не так. Я честно пыталась выполнить это задание. Вспоминала, анализировала, крутила свою жизнь и так и эдак. И ничего не могла понять. Жила (да, что же это я о себе в прошедшем времени говорю! кусни свою исхудавшую руку, почувствуй живость боли, ох, не надо еще больше боли, просто прикоснись к руке и живи, пока живется!), живу я, как все. Дом, семья, работа. Забавно, вот работу сменила. Была архитектором, стала болящей.
Грехи? Дурные поступки, за которые до сих пор стыдно? Все было, врать не стану, не святая, но и наказывать настолько сильно вроде бы не за что. Наверное, не мне судить. В общем, болезненный во всех смыслах, урок, я все никак не могла усвоить и мне становилось все хуже.
Муж и дочки суетились, ухаживали, готовили мне какую-то полезную дрянь, от которой меня рвало еще больше и, что самое ужасное, они встревожено смотрели на меня. Вот это было также больно, как и ощущение разрастающейся опухоли.
Наверное, со мной действительно что-то сильно не так, но мне казалось, они входили в мою комнату, заранее готовые увидеть мое покинутое душой тело. Возможно, это защитное свойство психики, они и сами не понимали, что готовят себя к моменту прощания, им так было проще, а мне...
- Что вы обращаетесь со мной, как с раритетным фарфором?
Я даже пыталась скандалить и попыталась помыть посуду, но увы! Накаркала и разбила любимую чашку мужа. Он скривился, но тут же наигранно веселым голосом сказал:
- На счастье, Олечка! Это хороший знак!
Как же я ненавижу фальшь! Почти также, как и обязанности, которые накладывает на меня эта страшная работа - болезнь.
Когда говорят, что больные женщины - все равно женщины и ничто романтическое им не чуждо, соглашусь. Я цеплялась за ошметки нормальной, здоровой жизни, когда я была сама своему телу хозяйка, и когда муж дарил мне цветы, украшения, яркие шарфы и путешествия. Я понимала, сейчас я не могу никуда ехать, но дарить мне на день рождения табуретку для душа, это ли не издевательство!
- Оленька, смотри какая прелесть! Устанешь, сядешь, понежишься под теплой водичкой!
Мой Костя был так жалок этой гипертрофированной опекой, словами не передать! От этого мне было еще хуже. Мужчины и сами болеть не умеют, и за больными ухаживают так, что плакать не от боли хочется, а от их беспомощности. Нет, Костик все делал правильно, просто он очень боялся. Мне подумалось, из женщин получаются лучшие сиделки потому, что женщина может подарить жизнь, родить, и это знание, уверенность, что она может помочь, сильно во всех женщинах, сколько бы им не было лет, а мужчины... Слабый пол.
Я благодарила мужа за табуретку, девочек за контейнеры для пилюль (как бы я не возмущалась, вещь это действительно оказалась хорошая, я стремительно начала забывать свои дни, как я их проживаю, что ем и пью, и если бы не эти коробочки с ячейками, вряд ли бы я была сейчас жива, только таблетки держали меня на этом свете) и за стул с ночным горшком (стыдно-то как!), но та часть меня, та, не изъеденная, не обессиленная опухолью, вопила от ярости! Мой день рождения, ни цветочка, ни торта, ничего! Все полезное и блеклое, почему-то на ум пришло слово - "тухлое", как и я сама. Таньку в тот день ко мне не пустили, я слышала, как она рявкала на моих домашних, но прорваться ко мне не сумела, моих было трое, она одна, даже Таньке не удалось их одолеть. А я была слишком слаба, чтобы настоять на том, чтобы ее пропустила таможня в лице мужа и дочек. Танька, в отличии от них, отказывалась видеть во мне умирающую. Она, бывало, приносила мне охапку сирени, говорила, что рвала ее в городском парке, добавляла, это так романтично, как у Ремарка, а еще там растут розы и она ночью совершит набег и на них. Танька отважно врала, я была уверена, она скучно купила цветы у какой-нибудь бабушки на остановке, или у студента, который как раз и оборвал цветы в нашем парке. Танька покупала мне пирожные и говорила, их есть совсем необязательно, пусть постоят на тумбочке, а ты мысленно приноравливайся, какое съешь, когда поправишься. Танька приносила мне детективы и сама же их мне читала, смешно комментируя особо страшные или нелепые эпизоды. Танька искрилась энергией и была бы ее воля, поделилась бы со мной жизнью. Мы дружили со школы и ближе подруги у меня никогда не было. Танька и заварила всю ту кашу, благодаря которой я сейчас сижу на новой веранде, на коленях у меня кот Чижик и детектив в яркой, кровавой обложке, а в руке чашка чая, заваренного бабой Олей. Хороша каша получилась, а ведь ее могло бы не быть. Ничего могло бы не быть, если бы не упрямая Танька.
- Ольга, смотри, что я нам с тобой купила! - Танька ворвалась в мою комнату красная, возбужденная, радостная. - Вот не могу понять, как эта торговка пролезла в наш так тщательно охраняемый институт, нет, не торговка, лоточница! Помнишь, картинки о старых временах, там такие... нет, не лоточница, как же их звали... Коробейники! Слово какое уютное, правда? Коробка, коробейник... А эта коробейница видом придурочная, вся в облаках и цепочках, звенит, как трамвай, браслетов сколько на руках, колец! Ты бы ее видела! Глаза так загадочно закатывает! Пришла к физикам и ну нудить про волшебные свойства камней! Ох, ты меня знаешь, люблю диковины, пусть даже про них просто наврут красиво. Думаю, надо и тебе, и себе самой что-нибудь присмотреть. А тут звонок, а у меня лекция! Дайте, говорю, вот эти два браслетика, быстрее, дамочка, быстрее, шевелите колечками. Сколько с меня? Ах, она оскорбилась! Сказала, нельзя так с камнями, надо вслушаться, понять, в себя вглядеться! Некогда, отвечаю, в себя вглядываться, лекция у меня сложная, пакуйте скорее. Вспыхнула она, оскорбилась, цену процедила сквозь зубы. А мне что? Я заплатила и скорее в аудиторию! Смотри! Нравится?
Танька завралась окончательно, я видела, как горели ее уши, когда она весело и непринужденно плела эту историю. Я почему-то поняла, что она долго разговаривала с этой коробейницей, перемерила все браслеты и долго думала, какой именно мне может понравиться. Браслет был упакован в красивую, разрисованную коробочку, увидь я такую в детстве,  с ума бы сошла от счастья. Версия о быстрой, нелепой покупке еще больше затрещала даже не по швам, по всей материи.
- Нравится? - Танька вытащила из коробки гранатовый браслет. Я сразу узнала камень, у меня были бусы из граната, мне мама их дарила. Мама. В горле словно огненный цветок сгорел. Как бы не расплакаться.
- Большой будет, рука у меня...
- Нет, смотри, тут так хитро, он на веревочках, вот так затягивается.
Танька аккуратно взяла мою левую руку и надела на нее браслет. Он действительно подошел.
- Красивый, - хотела бы, не смогла бы сказать больше. Слова не шли от нежности и какого-то необъяснимого счастья.
- Это еще что?
Моя младшенькая, Сашенька, вся в меня, в бывшую меня, громкая и властная.
- Тетя Таня, вы вообще соображаете? Она в туалет еле ходит, руки от капельниц синие, а вы тут ей это браслет навесили, да еще не дай Бог инфекция и тогда...
Таньке не преподавателем надо было стать, а укротительницей тигров и прочих львов. Дочь она замолчала одним взглядом исподлобья и как-то особенно угрожающе чихнула. Сашенька выскочила за дверь. Я подозревала, побежала за подмогой.
- А себе взяла коралловый, - как ни в чем не бывало продолжила Танька и показала свой браслет в обыкновенном целлофановом пакетике.
- Тоже красивый, - искренне похвалила я, любуясь своим, гранатовым. Наверняка подруга вспомнила про те бусы. Я их долго носила, а потом они рассыпались и я также долго их оплакивала, а когда умерла мама... Нет, не думать, совсем расклеюсь.
- Сдается мне, никакой это не коралл, - Танька ногтем поковыряла бусину, - подозрительно дешев, как будто бы у нас в речке эти кораллы растут, да много их, куда там Австралии! Да и ладно, зато красивый. Как думаешь...
Закончить вопрос она не успела, снова открылась дверь и тихонько вошел радостный Костя.
- Олечка, ни за что не поверишь, что я тебе достал! Здравствуй, Таня!
У меня радостно заныло в оперированной груди. Неужели сегодня такой день сюрпризов и муж понял, я еще жива, я здесь, и меня можно и нужно радовать цветами и чипсами, даже пивом можно, если совсем чуть-чуть, пару глоточков, а что если он купил соленую рыбку? Или даже копченую? Мне нельзя и не очень хочется, но вдруг он понял? Я улыбнулась и сказала, что понятия не имею, что он достал.
- Вот!
Он гордо поставил мне на кровать большую упаковку, разрисованную иероглифами среди которых  я не сразу заметила фотографию довольного пса, писающего на пеленку.
- Это такая вещь! Все хвалят! Супер впитывающие гелевые пеленки! Японские! Дефицит! Главное, для людей не делают, а для животных, пожалуйста! Мне наша секретарша посоветовала, у нее какая-то мелкая собаченция, и вот эти пеленки так удобны, так...
- Хватит! Довольно! - я не ожидала, что у меня остались силы на крик.
- Я пойду, завтра загляну, - Танька чмокнула меня в щеку и быстро ушла. Я ее понимала, никто не любит скандалы.
- Что? Что такое? - всполошился муж.
- Я уезжаю, - неожиданно для себя выпалила я.
- Как? Уже? Думаешь, пора?
Мы все узнали заранее и место в хосписе мне пообещали. Я не хотела ехать, но Костя боялся боли. Моей. Он не хотел, чтобы я страдала. А я не хотела умирать не дома. Странно получалось. Мы любили друг друга, вроде бы понимали, но моя болезнь словно черная кошка пробежала между нами и мы стали немного чужими, перестали чувствовать друг дружку. Костя настолько сильно заботился обо мне, что перестал видеть меня. Я исчезла, осталась больная Оля, абсолютно другой человек.
- Какая же она дрянь! - громко произнесла я, а Костя испугался.
- Наша секретарша? Нет, она милая девушка и...
- Она разделяет людей, понимаешь? Мы словно оказываемся по разные стороны баррикады, она намекает, что скоро меня не будет и настраивает нас на войну не против себя, а против друг друга! Вот, что она делает! Она великий интриган и сволочь!
- Оля, Оля, ты про кого? Тебе плохо?
Как же я его напугала!
- Я про болезнь, Костя! Смотри, что она с нами сделала. Мы стали чужими. Я уезжаю в старый мамин дом. Мне нужно отдохнуть. Нам всем нужно отдохнуть от меня и ее величества опухоли.
Продолжение следует
©Оксана Нарейко