В заставке к публикации фотография дома,где проходило моё
детство, и деревья,котрые стали большими...
Полвека назад я уехала из родного города. И как бы ни было велико желание поехать и увидеться с подругами, родными, навестить могилы родителей, поездка по разным причинам в город детства и юности всё время откладывалась. А после развала Советского Союза я стала гражданкой ближнего зарубежья, и ездить в Россию стало для меня дороговато.
Но вот возможность представилась, и я решила совершить круиз Гомель – Москва–Челябинск – Санкт-Петербург, навестив за одну поездку всех родственников в этих городах.
Самым приемлемым транспортом для меня в длительном путешествии уже давно стал поезд с его комфортными вагонами, в которых я ездила всегда с удовольствием.
Я ехала домой – в свой родной город, в своё прошлое, в свои воспоминания, которые всегда сопровождали меня в пути. В моих планах для начала путешествия была остановка на пару дней в Москве, чтобы навестить своих двоюродных братьев. Когда-то в столице жили почти все родственники нашей семьи – мамины сёстры, папины братья, все со своими семьями. Теперь же из огромного числа родственников осталось два двоюродных брата, все другие завещали нам долго жить и ушли в вечность…
Каждый раз, бывая в Москве, я вспоминала свой первый приезд в столицу нашей Родины. Так торжественно и с волнением величали Москву – столицу огромной страны Советов.
Тогда привезла мама меня и двух моих сестёр в Москву, чтобы навестить всех родных, которые жили и в центре города, и в Подмосковье, чтобы познакомить нас с ними.
Я – младшая, мне шесть лет. Старшей – шестнадцать, средней –одиннадцать.
Было у мамы в то время большое желание съездить в Краснозаводск, откуда наша семья эвакуировалась во время войны в Челябинск, побывать в квартире, оставленной во время эвакуации, найти бывших знакомых и сослуживцев по заводу, с которыми работала до войны.
Моя старшая сестра в начале войны была уже первоклассницей, а потому хорошо помнила первые дни войны, путь в эвакуацию. В Краснозаводске у неё оставались подружки и одноклассники. Теперь же она ехала сюда десятиклассницей, и с волнением вспоминая прошлое, всё время рассказывала нам о том, что оставила ей на всю жизнь детская память..
Подошли к дому, из которого когда-то в спешке уехала семья. Казалось на несколько месяцев, а оказалось – навсегда.. Поднялись на второй этаж и остановились перед дверью нашей бывшей квартиры. Мама глубоко вздохнула и постучала в дверь. Прозвучало «Входите!» и мы оказались в небольшом коридорчике, из которого нас пригласили в комнату.
Там за столом, накрытом к обеду, сидели две женщины. Повернувшись в нашу сторону, они с любопытством рассматривали нас. Мама извинилась за беспокойство и объяснила им, что до войны эта квартира была нашей, и что из неё семья срочно уезжала вместе с заводом в эвакуацию.
Женщина, представившаяся хозяйкой, объяснила, что квартира после войны стояла долго без жильцов, а всех, оставшихся после бомбёжки без жилья, расселяли в пустовавшие квартиры.
Она предложила нам выпить по чашке чая. Мы согласились, но когда женщина из шкафчика вынула чашки, мама, посмотрев на них, вдруг извинилась и отказавшись от чаепития, сказала, что мы спешим. Вышли из квартиры, и старшая сестра спросила, почему мы отказались от чая. Мама объяснила, что когда увидела чашки в руках хозяйки, у неё перехватило дыхание: это были чашки, оставленные ею когда-то здесь, и она оставила их на столе, когда впопыхах собирались в дорогу и буквально минуты были даны им на сборы…
В том же доме тогда оставались жить мамина младшая сестра с дочкой, и мы пошли к ним…
В один из дней мама повезла нас на Красную площадь. Надела мама своё лучшее платье и чёрные лакированные туфли на высоком каблуке. Те туфли она взяла с собой, когда эвакуировались в Челябинск, и радовалась, что смогла их сохранить. И теперь в прекрасную летнюю погоду мама была очень красивой – статная, в ярком крепдешиновом платье, в туфлях на высоких каблуках. Но когда мы спускались в метро по эскалатору, мама при сходе с ленты оглянулась ко мне и не успела переступить – один каблук застрял в щели. Дежурная метрополитена остановила движение ленты, каблук извлекли, а мама осталась в одном туфле без каблука.
Настроение было испорчено. Мама сняла туфли и босиком шла по направлению, которое подсказали ей, к киоску, где сидел сапожник. Весь этот поход и ремонт заняли много времени, а потому, погуляв по площади и заглянув в ГУМ, мы только вечером вернулись к своему ночлегу.
В один из дней мама повезла нас в гости к своей тётушке в Малаховку. Семья постоянно жила там. Муж тётушки работал в самой Малаховке, а их дети – два взрослых сына, оба преподавали в институтах, пока не женатые, жили вместе с родителями и ездили на работу в Москву.
Когда мы приехали, дома были только хозяева. Ждали приезда сыновей –маминых двоюродных братьев.
Первым вернулся домой старший брат – Василий, вошёл в дом, увидел нас, подозвал меня и подал коробку с тортом. Я, ошеломлённая таким подарком, радостная, побежала к маме, которая была в это время в другой комнате, запнулась за порог, и торт полетел вниз кремом. Я заревела, взрослые стали меня утешать. В это время вошёл в дом младший брат – Валентин, подал матери сумку с продуктами. На столе появились ароматные французские батоны. Запах свежего хлеба отвлёк меня, и быстро успокоившись,тут же попросила дать мне кусочек вкусной булочки. Мамина тётушка – бабушка Марфа нарезала батон и, намазав один кусок шоколадным маслом, подала мне. Я буквально за минуту уничтожила этот кусок и попросила ещё. Бабушка улыбнулась и приготовила ещё. И второй кусок улетел в мой рот мгновенно. Мама извинилась и объяснила, что моё желание съесть кусочек булки с шоколадным маслом вызвано тем, что я никогда не ела такого масла, что в Челябинске в магазинах его нет. А я уже смотрела снова на булку. Спросив, хочу ли я ещё и, получив утвердительный кивок головы, бабушка подала мне новый кусок с маслом. Мама смотрела на меня укоризненно и, чувствуя себя неловко, всё время извинялась перед тётушкой. Но бабушка Марфа, улыбаясь, всё время говорила:
– Пусть, пусть ребёнок ест!
Тогда я съела почти весь батон и почти целую пачку шоколадного масла. Теперь вспоминаю эти дни с улыбкой и не понимаю, как я тогда не заболела от переедания… Старшие сёстры рассказывали потом, что я быстро уснула и проспала до утра…
… когда я вижу в детских руках белую булку, которую с аппетитом ест ребёнок, с удовольствием откусывая каждый кусок и глядя с озорной улыбкой на взрослых, я вспоминаю выпрошенные у мамы кусочки чёрного хлеба, политые подсолнечным маслом и посыпанные сахарным песком…
…за хлебом в магазин очередь занималась за час-полтора до открытия магазина. В одни руки отпускались один кирпичик чёрного хлеба и один батон, а поэтому становились в очередь по два-три человека от семьи, и, пропуская несколько человек впереди себя, повторяли покупку.
В нашей семье обычно за хлебом ходили взрослые или старшие сёстры. Но случилось так, что в один из дней идти в магазин, чтобы занять очередь пораньше, было некому. У всех были какие-то свои срочные и важные дела..
Была зима. Я тогда училась в первом классе, в школу надо было идти во вторую смену. Мама одела меня потеплее. Поверх валенок на голенишки валенок были натянуты штанины фланелевых шаровар. Пальтишко, чтобы не продувал ветер, подпоясано. Под меховой шапкой, чтобы не задувало в уши, повязан платок. Такую меня, укутанную в тёплые одежки, мама отвела в очередь и попросила соседку по дому, уже стоявшую там, присмотреть за мной.
Открытие магазина задерживалось, а потому перед входом собралось много народа. Люди, стоявшие позади, напирали на передних, и когда магазин был открыт, в помещение хлынул поток, отталкивающий передних и нарушающий весь порядок. Меня толпа смела из очереди, и пробралась я в магазин только с последними. Где-то выпали варежки. Найти их я не могла. В растерянности и обиде я стала плакать, слёзы лились рекой.Взрослые, обратили на меня внимание и стали спрашивать, чей ребёнок, потому что из-за рёва я ничего не могла сказать. Наконец подошла соседка, которой мама поручила меня, забрала меня в очередь. Все вокруг стали меня жалеть и попросили продавщицу отпустить мне хлеб вне очереди. Тогда вместо батона продали мне ещё одну булку хлеба.
Чтобы забрать хлеб и отвести меня домой, за мной должен был кто-нибудь из семьи прийти. Я стояла возле стенки, обнявши обеими руками хлеб, и ждала. Но никто не появлялся. Тогда я решила пойти домой одна.
Через некоторое время в пути мои руки начали мёрзнуть, и я ещё крепче прижимала к себе хлеб, боясь, что может выпасть. Случилась тогда со мной ещё одна беда: я почувствовала, как сползают с меня штаны. Видимо, в той толчее, когда я тоже пыталась прорываться в магазин, у моих шароварчиков порвалась резинка. Штанишки понемногу сползали и стали заматывать ноги. Я плакала, по щекам лились слёзы. Из носа – сопли, которые стали уже замерзать.
Я мелкими шажками, путаясь в штанах, доковыляла до дома. Жили в коммунальной квартире. В нашу комнату дверь была заперта. Меня увидела соседка по квартире и повела к себе.. Я не могла разомкнуть руки, на щеках замёрзшие слёзы и сопли. Язык, чтобы что-то сказать, не поворачивался…
Сколько других очередей мне пришлось отстоять уже взрослой, чтобы накормить свою семью хорошими продуктами, когда всё не покупалось, а «доставалось»?!. «Доставали», отстаивая в очередях порой не по одному часу, кур, мясо, фрукты, масло….
Однако пока было время, когда стояли в очередях, было намного лучше, чем когда стали покупать продукты по карточкам. А ведь был уже конец семидисятых…
В те годы мне часто приходилось ездить в командировки в Москву. И тогда сослуживцы просили, чтобы привезти им из Москвы что- либо из дефицитных продуктов. Чаще всего это были заказы на колбасу, мандарины, апельсины. Никому не хотелось отказывать. Тогда огромными тяжёлыми сумками везли для родных, знакомых, сослуживцев всё, что удавалось закупить…
В начале восьмидесятых поехали мы с мужем в турпоездку в Венгрию и Югославию. Какую разительную разницу увидели мы в магазинах зарубежья!
Зашли в один из магазинов Будапешта и, удивившись разнообразию колбас и мясных продуктов, предлагаемых покупателю, решили посчитать, сколько же там было сортов колбасных изделий. Насчитали более сорока и прекратили счёт, заметив, с каким любопытством смотрят на нас продавцы.Ушли, ничего не купив… Обменной валюты выдавалось на поездку немного, а хотелось привезти домой подарки…
Не стало Советского Союза. Не надо возить с собой большие тяжёлые сумки с гостинцами – в каждом городе множество магазинов с любыми товарами, которые мы хотели бы себе купить. Нужны только деньги…
С развалом Союза я оказалась гражданкой другого государства. Выросшей в Союзе, мне трудно сознавать, что на своей родине я–иностранка. И, всё-таки, в сердце для меня, как для многих из моего поколения, Беларусь и Россия – одна земля и один народ...
И в этой поездке, приехав в Москву, я чувствовала себяка.как дома. Навестила семьи двоюродных братьев,оставаясь в каждом доме на ночку, успела пообщаться, узнала про все их новости, побывала на Донском кладбище, где в маленьком склепе упокоены наши родные, и через пару дней уже ехала в поезде в Челябинск.
Помнила, как отпустили меня родители в первую самостоятельную поездку в Москву. Мне было шестнадцать лет. Я только окончила школу и сдала вступительные экзамены в институт.
Сколько восторга, впечатлений увозила я из той поездки домой ?!.
С какой грустью расставалась и с городом, и с родственниками, провожающими меня…
Сейчас Москва стала другой. Многолюдная, шумная, с множеством лиц разных национальностей, с безразличным холодным взглядом на любого, стоящего рядом, или со взглядом в себя, решающим свои проблемы.
Уже не стало города, наполненного тёплыми взглядами и людьми, готовыми обстоятельно рассказывать, как найти нужный адрес, как проехать, тут же рекомендующими посетить какое-то значимое место культуры. Не стало того города, который воспринимался с внутренним трепетом и волнением.
А уезжалая из мятущегося города, делового, холодного, переполненного лицами восточной и кавказской внешности, которые чувствовали здесь себя хозяевами жизни. Вспомнились слова песни: « Дети разных народов, мы мечтою о мире живём…» Россия открыта для всех, но большей частью русские люди здесь оказываются в худшем социальном положении.
В моём купе ехала до Бугульмы женщина – туркменка с двумя малышами. Там её встретил брат. Как она рассказала, они вместе должны поехать до своей границы с целью продлить срок разрешения на пребывание в России, чтобы затем начать оформление документов на постоянное жительство в Москве. Её муж уже три года работает в Подмосковье, где семья снимает квартиру, а брат работает строителем в Бугульме. Сама она устроилась на работу библиотекарем в школе, чему я очень удивилась, потому что даже разговаривать на русском языке у неё получалось не чисто. Я, услышав это, вроде поверила ей, но подумала, что за определённую мзду, что не так уж редко, можно устроиться на работу куда угодно. Как она рассказала, семья снимает квартиру, дети ходят в детский сад.
Страна прирастает иммигрантами.
Едут, убегая от нищей действительности. Едут, уверенные в возможности заработка, и остаются, обрастая семьями и домами…
В Челябинске остановка на три дня. Меня встретила сестра Надежда.
Едем с ней от вокзала через весь город на маршрутном такси, и я смотрю, как восстал город за семь лет после падения Чебаркульского метеорита. В том году я была в Челябинске через месяц после случившегося и видела, как пострадали здания, постройки.
…Погода не сопутствовала моим планам: холодный ветер и непрекращающийся дождь.
Для меня главной задачей пребывания здесь было побывать на кладбище и навестить могилы родителей.. Хотелось побывать и на посёлке, где я родилась, выучилась, выросла, откуда я уехала в свою новую жизнь.
Вместе с сестрой, принимая во внимание обещанный на эти дни дождь, наметили план действий.
Однако, как - будто подслушав наши разговоры и мои пожелания, погода подарила следующий день без дождя.
Сестра позвонила зятю, который в тот день был свободен, попросила отвезти нас на кладбище на машине. Если бы мы ехали на общественном транспорте, то ушло бы на дорогу не менее трёх часов. А так мы приехали на место уже через сорок минут.
Вошли в кладбищенскую ограду и, осмотревшись, я поняла, что одна я здесь могла уже заблудиться.
Мы шли мимо рядов плотно стоящих друг к другу могильных оград со множеством на памятниках знакомых фамилий.. Я читала их с замиранием сердца, потому что с каждой из них во мне возникал образ человека.
Пока сестра искала, как пройти к могилам родителей, я переходила от одной могилы к другой, останавливалась на мгновение, здоровалась, как встретившись с живыми после долгого отсутствия, и читала короткую молитву: «Боже, упокой душу усопшего!» или усопшей…Мгновенно в памяти возникали события из жизни, связанные с тем или другим усопшим,
Прошла мимо двух могил супругов – наших бывших соседей по коммунальной квартире, с которыми связаны первые годы моей жизни. Подошла к могилам рядом похороненных супругов– друзей моих родителей. Вот могила моей тётушки – маминой сестры Анны, погибшей во время взрыва на заводе. Пробираюсь по узким проходам между захоронениями к могилам родителей, которые оказались внутри большого количества беспорядочно находящихся вокруг упокоений.
Дорогие мои родители…Смогу ли ещё приехать поклониться им, поговорить с ними здесь, у их последних пристанищ, попросить прощения…
Вместе с сестрой посидели на скамеечке внутри оградки, погрустили, вспоминали прошлое, и, оставив на могилах привезенные цветы, пошли навестить похороненных рядом родных: маминого брата Ивана с супругой, бабушки Груни…
Обратный путь был заполнен разговорами о прошлом, об усопших и о живых, пока ещё хранивших память пережитого.
Через два дня я уезжала в Санкт - Петербург. Погрустили с сестрой о том, что время безжалостно и уже не знаем, придётся ли ещё встретиться, пока живы, и что нет возможности встречаться чаще. Одна надежда на интернет, что можем писать друг другу, да и увидеться через экран сможем.
Я уезжала навестить старшую сестру Наталью.
Поезд прямого сообщения идёт по маршруту, которым ранее я никогда не ездила. Его я выбрала специально, чтобы ещё, хотя бы через вагонное окно, смотреть на уральские красоты и новые города, через которые следовал путь.
Первая остановка – станция Снежинск.
Название города Снежинска сразу ассоциировалось в голове с этими местами, которые помнила с детства: Кыштым, Озёрск…И давнишние события, пережитые много лет назад молнией промелькнули в памяти.
1957год.Я ученица 7 класса средней школы. Совсем юные мы с подругами обсуждали услышанные случайные разговоры взрослых о каких-то взрывах, о чём-то они беспокоились…
Родители говорили об этом тихо, как – будто была какая-то тайна, о которой в газетах не писали. А однажды во время урока в наш класс вошли школьная медсестра, что-то записывающая на ходу, и незнакомый военный с каким-то прибором. Позже мы узнали, что прибор назывался радиометром. Они замеряли в классах радиационный фон. Этот прибор при замерах постоянно свистел. Нам объяснили, что фон в классе немного повышен, но это одинаково во всей школе, а поэтому надо спокойно продолжать заниматься… И мы занимались, играли, и росли…
Взрослые поговаривали о том, что в Кыштыме на закрытом предприятии произошёл атомный взрыв, но это держится в огромном секрете, а потому чтобы мы – дети нигде об этом ничего не говорили.
Прошёл год. Я перешла в восьмой класс, ученики которого считались уже старшеклассниками. А в начале учебного года старшеклассников всех школ, как правило, отправляли в колхозы на помощь собирать на полях картошку.
Название той деревни, в которую привезли наших учеников, осталось в моей памяти навсегда – Русская Караболка. Была она в Кунашакском районе. Рядом с ней была Татарская Караболка.
Мы ехали в кузовах грузовых машин, приспособленных для перевозки пассажиров. Расселили по несколько человек в домах колхозников в соседней деревне, а на работу в Караболку ходили пешком. Тогда мы увидели деревню Караболку пустой с полуразрушенными домами и не увидели людей, а потому интересовались, куда делись люди, которые посадили картошку, а выкапывать не стали. Тогда и услышали впервые, что из Караболки людей отселили в другие районы, скот убили и закопали, а многие дома разрушили и тоже закопали. На наши вопросы о возможности пребывания нас в такой местности председатель колхоза успокаивал, что за десять дней с нами ничего не случится.
Я проработала на поле только три дня. Хотя предстояло нам пробыть в колхозе ещё неделю, я заболела. Сначала я почувствовала сильный зуд на коже рук и на лице, потом появилась яркая краснота, и, наконец, лицо и руки покрылись волдырями, похожими на симптомы ожога третьей степени.
Наш классный руководитель попросила у председателя колхоза машину и срочно отвезла домой.
Врач, к которому отвела меня мама, долго сомневалась в диагнозе и дала направление на госпитализацию в районную больницу, где лечилась я целый месяц. Диагнозы, которые называли родителям, постоянно менялись, как и лечение, которое превращалось через три – четыре дня в опыты. К одной руке привязывалась одна мазь, к другой – другая, к лицу – третья. Лицо, в основном, лечилось цинковой мазью, которая подсушивала волдыри и кожа начинала трескаться. Ночами я не спала, а ходила от конца до конца длинного коридора в сумраке приглушенного света, нося свои забинтованные руки, как ребёнка, постоянно качая их, чтобы облегчить зуд. Наконец стареньким доктором было принято решение снять повязки, вскрывать пузыри ножницами и смазывать больные места йодом. Болезнь стала отступать, и через неделю меня выписали на домашнее лечение.
На следующее лето болезнь напомнила о себе.
Нас снова привезли в Караболку. Мы уже знали из объяснений учителей, что, не смотря на повышенную радиацию в этом районе, в этих местах сажали картофель, который не принимал на себя из земли радионуклиды и шёл на промышленную переработку на крахмал, а потому его решили сажать на освобождённых землях.
На этот раз наша классная, помня пережитую мной ситуацию в прошлом году, чтобы я не была занята на земляных работах, назначила меня помощницей поварихе на кухне. Мне было обидно, что я не с ребятами и что приходилось мне очень тяжело, когда приходилось мыть большие кастрюли. Воду я брала из недалеко протекающей речки. В моей памяти сохранилась прибрежная с затянувшейся тиной полоса, похожая на болото. К чистой воде я шла через неё.
Я заболела на четвёртый день. Сначала появился сильный зуд, затем на лице и руках появилась сыпь, быстро превращающаяся в волдыри. Болезнь рецидивировала.
И опять я попала в ту же больницу и то же отделение. Но теперь меня лечили быстрее. Доктор, помнящий меня по прошлому году, назначил хлористый кальций и повязки с йодом. Также ножницами вскрывали мне волдыри и смазывали обычным спиртовым йодом. На лице была маска из цинковой болтушки.
После выяснения того, что я заболевала, находясь в одной и той же местности, доктор посоветовал стараться никогда не бывать в том районе.
Прошло несколько лет. Я училась в институте, и у нас были в начале учебного года трудовые семестры, во время которых отправлялись студенты в колхозы на уборку овощей. Я старалась заранее узнавать, куда поедут студенты нашего факультета, и если это было направление в сторону северных районов области в сторону Кыштыма, находила причины отказаться от поездки, испросив в деканате замену. Сокурсники с насмешкой относились к моим «отлыниваниям», но ничего объяснить им я не могла.
И вот я вышла замуж за жителя Белоруссии. С моим женихом мы обсуждали, где будем строить наш дом. Зная свою беду и состояние экологии в Челябинске в связи со взрывом на комбинате «Маяк» в Кыштыме, я без всякого сомнения сразу сказала, что согласна поехать в Гомель, где по направлению института уже работал мой будущий супруг.
Часто приезжая в Челябинск проведать родных и встретиться с друзьями, я старалась никогда не бывать в сельской местности. Страх перед возможным повторением пережитой в подростковом возрасте болезни заставлял меня бывать только там, где у меня не возникало никаких сомнений. И когда я уезжала на постоянное место жительства в чистую Белоруссию, мои родители были очень довольны.
Но время шло и меняло мою жизнь. Не стало моих родителей. Спустя несколько лет я приехала в конце августа в Челябинск навестить на кладбище могилы моих родителей.
За могилами ухаживала сестра, которая приезжала на кладбище обычно в дни празднования Пасхи. И в тот раз она побывала на кладбище в мае, но за период времени от того дня до моего приезда наросло внутри могильной ограды много травы. И я взялась выдирать ту траву голыми руками.
Вечером, моясь в бане на даче подруги, я заметила, как по телу и рукам стали появляться красные пятна, появился зуд. К ночи лицо и тело были обсыпаны знакомой мне сыпью, а на руках появились пятна, глядя на которые я уже ждала увидеть волдыри.
К врачам я не шла, необходимое лечение помнила и стала лечиться сама.
Я решила срочно возвращаться домой. Чтобы пассажиры в поезде, глядя на меня, не пугались моего вида, мне надо было одеться как в футляр. Со мной не было подходящей закрытой хлопчатобумажной лёгкой одежды, которая могла бы закрыть меня и мои болячки по максимуму. Родственники выручили такой одеждой, и я срочно вернулась домой в Гомель. И всё-таки я ловила на себе взгляды пассажиров, с опаской смотревших в мою сторону. А всем всего объяснить не могла.
Для меня на всю жизнь остался вопрос, почему воспаление кожи возникало в одном и том же районе, примерно в одно время года.
Что повлияло: большая ли радиация, возникшая в результате ядерного взрыва недалеко от мест, которые в дальнейшем стали причиной многих бед в здоровье их жителей или наличие в растениях какого-то микроэлемента, выпадающего в атмосферу в результате технологического процесса и вызывающего заболевания кожи. Одно ясно, что именно наличие опасных промышленных производств в Челябинске и его области становится причиной нарушения экологии, а значит, нарушения безопасности здоровью людей.
За все годы жизни в Белоруссии я ни разу не заболела.
Однако беда, случившаяся в Чернобыле, заставила меня поволноваться не только из-за боязни рецидива болезни, но и за здоровье моих детей.
Много бед пришлось пережить людям вследствие случившейся катастрофы, много урона принесла она здоровью жителей.
…я ехала, перебирая в памяти проведенные дни с сестрой, вспоминая время посещения кладбища и встречи с родными, живущими в Челябинске, и планируя время , которое смогу провести в Питере...