Давно это было – тридцать пять лет назад. Ещё жив был и даже не проявлял никаких признаков агонии Советский Союз. А почтенное учебное заведение в Москве, где я имел честь тогда учиться, именовалось Академией МВД СССР. Оно было единственным на всей «одной шестой части суши», это уже после развала СССР только провинциальные техникумы поленились назвать себя академиями…
Наша «альма матер» учила не только разноязычных граждан СССР. На иностранном «спецфакультете» учились вьетнамцы и афганцы, болгары и монголы, и ещё бог знает кто – иностранные «менты» ходили и в национальной форме, и в нашей, но со своими знаками различия. В общем, это был разноплеменной сброд, среди которого особо экзотично выглядели вьетнамцы. Эти по сути своей были обыкновенными лавочниками, которые возможность учиться в СССР использовали для организации своего домашнего бизнеса. В Москве они скупали всё «железо», которое пользовалось спросом в тогдашнем Вьетнаме – чайники и сковородки, утюги и кастрюли… Надо было видеть огромные контейнеры у входа в общежитие Академии, по которым, как мухи, ползали вьетнамские офицеры и чёрной краской рисовали свои домашние адреса! Но непосредственно с русскими (советскими) слушателями вместе их не учили. Зато у нас были свои «иностранцы».
Азиаты (казахи, узбеки и др.), как и ребята с Кавказа, не доставляли никаких проблем. И то сказать – кто может организовать настоящий шашлык или плов? Не русский же Ваня? Но у нас были украинцы…
Ещё на сборах, при поступлении в Академию, я сдружился с хорошим парнем из Припяти, который спал в нашей казарме на соседней со мной койке. У нас на двоих была одна тумбочка. Неохотно он рассказывал о только что случившейся катастрофе на Чернобыльской АЭС и о своей службе, а по утрам старался незаметно сгрести с подушки целые пряди своих тёмных волос, которые покидали его голову жутким образом… Жаль его, он так и не поступил, его забраковала повторно проведённая медкомиссия!
Но были и другие… В нашей группе из 22 человек учился Михаил Кошарский из Винницы, высокий худощавый капитан с удлинённым, немного «лошадиным» лицом. Его назначили «секретчиком», в обязанность которого входило обеспечение занятий группы материалами с грифом секретности. Он сидел за ближайшим к выходу из аудитории столом и сразу же по окончании занятия Кошарский вставал и объявлял:
– Подождите выходить, сдайте тетради!
Вся группа безропотно сдавала секретные спецтетради и терпеливо ждала, пока секретчик их пересчитает. Убедившись, что в пачке ровно 22 тетради, Мишка разрешал группе выйти. Так повторялось ежедневно по несколько раз, в зависимости от количества занятий по расписанию. Но как только заканчивалось последнее занятие, Мишка, вместо привычного «Подождите, сдайте тетради!», нагло выдавал: «Почекайте, здаты зошиты!» С окончанием занятий он переходил на «ридну мову» и ни с кем из нас не говорил по-русски вплоть до начала занятий следующего дня. И это несмотря на то, что в общежитии Академии он жил в одной комнате с русскими парнями!
Кроме него, в нашей группе учились ещё двое парней из Украины (из Днепропетровска и Ворошиловграда, ныне Луганска), которые ничем не отличались от русских, за исключением мягкого южнорусского говора. Собственно, они и по духу были русскими, если не принимать во внимание их «территориальную» принадлежность.
Как повелось испокон веку в офицерской среде, каждую новую звёздочку на погоны у нас было принято обмывать коллективно и отнюдь не газировкой… По такому священному поводу мы собирались у нас в общежитии, и всякий раз в разгар торжества мне приходилось брать в руки баян, привезённый с собой на два года в Москву так, «на всякий случай». Однажды меня даже слегка пожурил наш начальник курса полковник Минчук – добрейшей души дядька, живший в доме напротив общежития Академии:
– Вы там поаккуратнее празднуйте, вас на целый квартал слышно!
Не заклеймив себя позорной слабостью признанья, я попытался возразить:
– Товарищ полковник, так пол-общежития гуляло вчера, приказ министра большой был, скольким звания объявили?
В ответ Минчук ехидненько прищурился:
– А баян чей был?
И надо же было случиться, что именно в это время, в Москве, у Мишки подошёл срок очередного звания – майора милиции! Естественно, ему пришлось «проставляться» и самому выпить целый стакан водки с замоченной в ней звёздочкой. Да и говорить в этот вечер в комнате общежития ему пришлось по-русски. Постепенно дошло дело и до баяна… Прослушав несколько песен, новоиспечённый майор бросил-таки реплику, мол, украинские песни лучше русских. Недолго думая, я вслух с ним согласился:
– Давай, Миша, сегодня специально для тебя – украинскую!
И я заиграл и запел давно знакомую мне «Черемшину»:
Знов зозули голос чути в лиси,
Ластивки гниздечко звили в стриси…
Мишка удивлённо взглянул на меня и подхватил:
…А вивчар жене отару плаем,
Тьохнув писню соловей за гаем…
Оказалось, что он неплохо интонирует, не искажает мелодию. Вся группа немедленно подхватила:
Всюди буйно квитне черемшина,
Мов до шлюбу вбралася калина…
А кто-то по-озорному, по-мужицки перефразировал окончание припева:
Вивчара в садочку,
В тихому куточку,
Жме дивчина, жме…
Я начал второй куплет:
Йшла вона в садок повз осокори,
Задивилась на високи гори…
Кошарский неуверенно пропел первую фразу и умолк… Было ясно, что он не знает слов. В полном одиночестве, издевательски глядя на него, я допел на «мове» до конца все четыре куплета песни.
Ребята гоготали долго, будучи разгорячёнными спиртным, не особо ограничивая себя в комментариях к происшедшему. Украинскому «патриоту» досталось, от чего он просто вскочил и ушёл сначала в свою комнату, а затем и вовсе из общежития, переодевшись в цивильную одежду…
Я вспомнил этот эпизод сегодня, глядя по ТВ, как «братья славяне» добивают из гаубиц и «градов» на Донбассе всё, что ещё осталось неразрушенным, как сидят пленные хохляцкие пацаны побитыми щенками, глядя на вооружённых шахтёров и гадая, останутся ли в живых.
Где ты сейчас, бывший майор (или полковник?) Кошарский? Стар ты воевать, ведь нам обоим по семьдесят. Помнишь ли, как с русскими мужиками пел русские и украинские песни? Или скрипишь зубами от злости из-за своей калитки на «клятых москалей»? Так беги – куда подальше, в Карпаты либо ховайся у себя, в Виннице, там ещё с прошлой войны бункера «Вервольф» остались, ты же сам рассказывал.
А может, ты, так же как и я, в ужасе от всего происходящего сегодня в твоей стране? Так мы оба тому виной – прозевали, когда это всё только-только начиналось… Надо было ухо держать востро – а мы пели «Черемшину»!
1.03.22 г.