В 1984, работая в Киргизии, в Тенгизбайской геологической экспедиции, я испытал головокружительный карьерный рост, крутизной сравнимый разве что со склонами Памир-Алая. Полевой сезон я начал разнорабочим, через 2 месяца был переведён в промывальщики 2-го разряда, а к концу сезона у меня появился подчиненный, только что вернувшийся с Афганистана солдат Лёха. Это был простой, красивый лицом, прекрасно сложенный и оглушенный ненужной войной парень, зачисленный в экспедицию на пару месяцев. Я слышал, что устроила его мать, она надеялась, что сын в горах придёт в норму.
Неделю мы с Лёхой отрабатывали один ручей с отрогами. Двигались в горах на лошадях, брали пробы, ночевали в палатке. К полевой жизни он не был приспособлен, ничего не умел, даже варить кашу. Я удивлялся тогда, что ничем не помог ему армейский опыт.
Вечером, на закате, мы устраивались у хилого костерка, я жадно слушал его афганские байки. Рассказчик он был так себе, мне приходилось тормошить его расспросами. Когда Лёха погружался в свежие воспоминания, лицо его деревенело и становилось похожим на ритуальную маску. Глаза стекленели, в них прыгали языки пламени. Думаю, что беседы наши имели для него терапевтический эффект. Ночью он безмятежно спал, а утром выглядел как обычный парень, который живет мечтами о девушках, пиве и мотоциклах. А вечером снова превращался в оцепеневшего зомби.
«На учебке я политику не хавал. В сказки замполита про интернациональный долг, про безопасность южных границ, про укрепление мирового социализма, ни капли не верил. Но когда вся рота поехала, то и я поехал. Ни один не вышел из строя и не сказал: «я не хочу». И вот везут нас по пыльной дороге, смотрю я на высоченные горы, чужие пастбища с тоской и думаю: что я здесь забыл и нахрена сюда еду? Потом про себя решил: «Ничего, я ведь только водила. Едем в тихое безопасное место. В Афгане есть места куда хуже. Может годик покручу баранку и домой вернусь".
Расквартировали нас в палатках. Кормили нормально, от пуза. Коллектив ничего, командир тоже. Дедовщины почти не было, жить можно. Капитан Поликарпов нам сразу заявил: «Пацаны, детство ваше закончилось. Тут или вы душманов, или они вас. Первостепенная задача бойца вернуться домой живым и невредимым. Удаётся это далеко не всем. Знаете, кто во время Отечественной войны воевал лучше всех? Бухгалтера! Потому что расчетливые и осторожные. Поэтому не баловаться, наркоту не курить, не отлучаться и, самое главное, слушаться меня, вашего командира!».
Две недели в расположении прошли тихо. Сосед у меня по койке был из Пскова, Пискунов. Ночью раз толкает меня и вещмешок просит. Тут, говорит, неподалёку сад грушевый есть. Не спится мне, схожу, нарву. Ну и смылся тихонечко из палатки. Утром просыпаюсь от далеких взрывов. Шум, беготня. Оказывается, нашли Пискунова мёртвым в овраге с распоротым животом. А в живот груш натолкали. Командир сразу взял опытных дедов, дом окружили, окна выбили и три гранаты внутрь по команде кинули. От взрывов я и проснулся . Деды сказали, что в мазанке с пуштуном жена жила и две дочери. Красивые, или нет, неизвестно, лица свои под паранджой прятали. Капитан не разрешил нам потом в дом заходить, чтобы мы не размякли.
В тот день сделал Поликарпов построение. Поставил перед строем носилки с моим соседом. И каждого заставил близко подойти и посмотреть, что афганцы с нашими делают. Вот тут и щелкнуло во мне что то, озверел я. Дошло, наконец, что такое война. Стало ясно зачем я здесь: за Пискуна с моджахедами расчитаться.
Стрелок я был хороший. Что очередями, что одиночными - одним из лучших на учебке был. Даже грамоту дали. Видно это в отца, он у меня заядлый охотник. Война - это ведь как охота, только не на кабанов, а на людей. Ну и главное отличие, конечно, что кабаны на людей не охотятся.
- «А сколько ты местных в Афгане убил?» - перешёл я к делу.
-«Двоих загасил - это сто пудов, а про третьего не знаю. Может и жив остался. Первый был верняк, как на охоте. Наше отделение на БМП отправили одну тропу перекрыть. Мы поднялись по тропе и внизу трёх духов на подъёме с ишаком увидели. В этом месте тропа на другую сторону ущелья перепрыгнула и назад возвращалась. Вот тут и была наша засада. Место идеальное: стрельба из укрытия и сверху. Деваться им некуда. Мы духов между собой поделили, мне достался второй, с винтовкой M16. Ну мы их и расстреляли дружно, как в тире. Ишака не задели, а хурджуны сняли и проверили. Боеприпасы с едой, наверх своим поднимали.
Потом был еще один молодой, безбородый. В него я прицельно стрелял с 200 метров. Он упал, его свои за скалу оттащили. Этот не точно. Может жив остался, а может нет. Ну а с третьим сомнений не было. Дело было так. Мы с прапорщиком Мотовиловым своих на блокпост забросили и в часть возвращались. Расстояние небольшое, километров 20. Но дорога такая, что 3 часа возвращаться. Серпантин, камнепады, сужения, мосты. Жара в августе была жуткая, за 40 и ни ветра, ни тени. Вода питьевая у нас закончилась. Подъехали к маленькой сакле с колодцем. Аксакал из дома вылез, я ему на флягу показываю. Он недобро так, зло на меня посмотрел и на колодец кивнул. Сомнение промелькнуло: а вдруг отравлен? Ну как он может быть отравлен, когда старик здесь живёт, а другой воды нет, сухой распадок. Набрал я две фляги, себе и Мотовилову. Напились мы и дальше поехали. 30 минут не прошло, как животы у нас прихватило в районе печени. Да так, как будто штыком колет. Мы сразу два пальца в рот и блевать до изнеможения. Антидот из аптечки вкололи. Через полчаса оклемались, Мотовилов приказывает: «возвращаемся, поквитаться со стариком надо». Возвращаемся, старик нас увидел и в гору побежал. Я его с колена загасил. Хоть и слабый был, но поднялся и контрольный в голову сделал. Вот и все мои афганские трофеи».
Я подкинул в костерок из веток ячий кизяк, от него повалил густой едкий дым. Лёха закашлялся, вытер слёзы и неожиданно произнёс: «А знаешь, Пискун говно мужик был. Жадный и наглый. Я раз его сигаретами угостил, так он сразу две из пачки вытащил. Слиплись, говорит, извини. Жадность фраера погубила, как с этими грушами. Так что, наверное, зря я за него воевал…»
......................