/Юродивые ХХ века, гл 21/.
,,, Если честный человек, раз ошибившись, следит затем за своим поведением с еще большей осмотрительностью, то сущий подлец со временем только наглеет и тем меньше скрывает свои подлости, чем чаще удается их совершить, ибо стыд – словно одежда: чем больше ветшает, тем меньше о ней попечения.
Апулей.
Едва столкнувшись с редакторами, ВВ понял: "Нет ничего тяжелее, как устраивать свои статьи. То – непонимание, то – равнодушие". Иначе говоря, будешь иметь свою точку зрения – умрешь с голоду. Выбор оказался очень небольшой, как и перед каждой продажной женщиной: "погибнуть на площади, т.е. перед модными домами, замерзнуть на улице или быть растленной ради рубля, который даст ужин". Увы! ВВ относился к тем робким людям, которые выходят на площадь не для того, чтобы свергнуть законное правительство, а чтобы быть растленными ради рубля. Не Базаровы-с. И встречая на заплеванных улицах жрицу заплеванной любви, "обрёкшую себя в замужество всему народу" (Почти что монашка, обрекшая себя в невесты Христу), ВВ чувствовал: "Она одна мне своя в мире – такая же бездомная, тоже без отца, без матери. И будет мне она жена на ночь. Как и мне на час работы нужен каждый хозяин, и я говорю о всяком через час – "провались". Да еще пинка норовит дать в зад, который так горячо целовал. Вообще чувствуется, что этот продажный сын продажной журналистики неплохо знает гулящих женщин. И они его знают. По той же причине и «Комсомолка» постоянно печатает расценки на продажную любовь, как свою, так и чужую.
Конечно, и ВВ и г-на Вырабова в детстве учили говорить правду. А во Второзаконии вообще прямо сказано: "Правды, правды взыскуйте." И многие действительно начинали жизнь, взыскуя правды, а заканчивали Сибирью.
Василий Понятливый вовремя понял, что надо быть Василием Блаженным, чтобы жить среди людей и говорить им правду: забесплатно люди правду еще потерпят, а вот за деньги – вряд ли. Поэтому первым делом ВВ отрешился от своей точки зрения, словно Николай II от царства, и пошел батрачить на ниве чернильной, поскольку не мог, хлопнув дверью, уехать в имение со словами: «Служить бы рад, прислуживаться тошно».. С ВВ, в сущности, начинается современная журналистика, его исполинская личность стоит у начала двадцатого века, словно чучело медведя у входа в приличное заведение. В мокроступах. В девятнадцатом веке работники пера почитали своим долгом порядочных людей хранить верность тому знамени, которому присягали раз и навсегда. «…во всей русской литературе, придерживающейся двух главных направлений, из которых во главе самого распространенного стоит «Современник», а второе имело в начале своим представителем «Русский вестник», мы не знаем ни одного органа, даже ни одного сотрудника, который торгует своими убеждениями…», -- говорил Лесков. ВВ отринул этот пережиток крепостничества и принялся бегать от знамени к знамени в поисках не истины, а лишней десятки.
«Будем мужественно смотреть в глаза правде", - как и завещал робкий обыватель ВВ и скажем правду: не любил ВВ правду: "Только дурак повинуется долгу". И еще читатель КП, кормивший комаров в тайге в верстах от Вилюйска, куда он в отличие от Чернышевского поехал совершенно добровольно. Убеленный сединами гений внушал нетерпеливому петербургскому юноше: "… любви к правде… у меня не только не было, но и представить себе не мог." А о нравственности не знал даже того, как это слово пишется (был человек малограмотен в нравственном отношении): «Я не враждебен нравственности, а просто «не приходит на ум». Потому что если бы пришло, пришлось бы стать революционером. Вот и отбрыкивался человек от нее.
Потому что, как указывали Писарев и Добролюбов, "люди, лишенные материального обеспечения" мало ценят отвлеченные понятия. А если юноша удивлялся и спрашивал, как ВВ стал столь бессовестным, ВВ ответствовал: "Так меня устроил бог". Ну, с богом спорить не будешь: его пути неисповедимы.
ВВ и сам иногда поражался: "Удивительно, как я уделывался с ложью. Она никогда не мучила меня…" Иначе говоря, начал наш поденщик пера свой путь наверх с того, что отрекся от требования Писарева "всегда и везде отыскивать истину" и почитать ее выше внушений дрянного самолюбия", а потому неправы те, кто утверждает, что ВВ торговал совестью: нельзя торговать тем, чего нет. ВВ, вообще прикладывал гораздо более усилий для затемнения истины, чем для ее отыскания. Когда же неподготовленные к отношениям всеобщей продажности люди дивились и спрашивали, говорил ли этот светоч самодержавия, православия и народности вообще когда-нибудь правду, и с каких пор начал врать, ВВ так же простодушно ответствовал: "С моего испуганного и замученного детства".
А ведь у нас как бывает? Кто-то где-то крикнул, что Розанов что-то необычное насочинял. Да и спрятался. А приспособленцы – они же, как овцы, куда одна – туда и все. (А где лягут – там можно начинать себе усадебку строить). И вот уже "под Розанова" сочиняются труды, а самый робкий из соискателей теплого местечка норовит унавозить свою речь чем-нибудь "розановским". Хотя, отметим справедливости ради, даже самые восторженные его поклонники не дерзают его именовать «совестью народа».
/Продолжение следует/.