Избушка, в которой жила наша бабушка, была маленькой, покосившийся, вынь кол и развалится. Гораздо позже колхоз отстроит ей дом за все ее заслуги. А заслуги были немалые. В Великую Отечественную Войну, когда в колхозе не осталось мужчин, все ушли на фронт, она взвалила на свои плечи колхоз и сохранила его, несмотря на тяжелое военное время. После войны, до последнего, возглавляла ревизионную комиссию, так как слыла человеком честным, бескомпромиссным и грамотным. Ее родители, простые, деревенские люди, души не чаяли в своей единственной дочери Машеньке: одевали ее, как городскую барышню и отдали на обучение в церковно-приходскую школу, которую она успешно закончила. Ко всему, была она невероятно хороша собой: нежные черты лица, большие голубые глаза и золотистые волосы, сохранившиеся до старости. Человеком она была удивительным: умная, с невероятным чувством юмора, мудрая и неунывающая. Что примечательно, на полке у нее стояли труды Ленина и Сталина, а в углу висела потемневшая от времени икона Спасителя, с которой родители выдали ее замуж. Когда двенадцатилетняя внучка Танюшка спрашивала ее о вере в Бога, ведь она партийная, то бабушка, вздохнув, отвечала: "Да кто ж его знает, а может он и есть."
Каждое лето к ней съезжались мы, ее внуки. Родители отправляли нас на все лето (на отдых, подальше от пыльного, знойного города, как говорили они) и забирали нас лишь к школе: лохматых, с ободранными коленями и локтями, с облупленными носами, загорелых, подросших за лето и шумных. Бабушка всегда встречала нас радушно и сердечно: "Приехали мои помощники!" - радостно восклицала она. При всем нашем раздолье, она не давала нам бездельничать: мы пололи на огороде картошку, из колодца носили воду, на озеро ходили полоскать белье (заодно купались до посинения), бегали в лес за грибами и ягодами, за полтора километра ходили в магазин за продуктами. Вечером, после ужина, угомонившись, постелив себе на полу, как галчата усаживались возле бабушкиной кровати и просили ее рассказать что-нибудь интересное и страшное. Например, про колдунов. Вот тут-то и начиналось самое захватывающее и таинственное. Уставшая за день, бабушка лежала на кровати и лукаво поглядывая на нас, спрашивала: "Про колдунов? А не боязно будет?"
"Нет, не боязно!" - хором отвечали мы и, затаив дыхание, с замиранием сердца готовы были слушать бабушкины рассказы.
" Как-то, - начинала она свой рассказ, - это было еще до войны... Когда наша семья работала в поле, нас обокрали. Много вынесли нужного, а для семьи ценного. А что такое в деревне, если тебя обокрали? Это лишиться с трудом нажитого. Да и жили мы бедно. Уж, мы и горевали, и плакали, и проклинали воров всеми страшными проклятьями, но этим горю не поможешь и добро не вернешь. Тогда наша соседка, бабушка Авдотья, рассказала нам о колдунье, которая живет в деревне за двадцать с лишним верст от нас. "Поезжайте к ней, она всем помогает," - заверила она нас. Мы не мешкая запрягли лошадь, набрали гостинцев: муку, крупу, яйца и вдвоем с двоюродной сестрой вашего дедушки Полиной, спозаранку отправились к колдунье. Подъехали к ее дому около полудня. К нам вышла ее дочь и сказала, что ее мать давно уже никому не помогает, она старенькая и сейчас приболела. Мы рассказали ей о нашем горе, расплакались и стали слезно просить помочь нашей беде. Она нас выслушала и сказав, что попросит мать принять нас, ушла в дом. Через какое-то время вышла со словами: "Заходите, она вас примет, но не креститесь и не поминайте Бога." Мы вошли в избу и струхнули... На кровати сидела старуха, настоящая ведьма, как из сказки: спутанные седые волосы торчат во все стороны, нос крючком, рот проваленный, острый подбородок наезжает на нос, лицо черное, в глубоких морщинах и в упор смотрит на нас, как ястреб, отчего мороз по коже пробирает. "Чего пожаловали?" - сердито спросила она хриплым голосом. Мы рассказали ей о нашей беде. Она что-то забормотала и пошамкала беззубым ртом.
"Садитесь на скамью и чтобы молчали, не разговаривайте," - грозно сказала она и подошла к печи. Открыла вьюшку и что-то спросила. И вдруг... из трубы раздался гулкий мужской голос: "Они на работе."
"Свят, свят, свят!" - запричитала испуганная Полина и стала исступленно шептать молитвы.
Старуха так рассвирепела, что я думала она ее разорвет, схватила метлу и выгнала Полину из дома. А мне говорит: "Не бойся и не вздумай читать молитвы, воры еще на работе, посидим подождем, когда они придут." Обмирая от страха, я молча сидела ни жива ни мертва, боясь поднять глаза на ведьму. Так мы просидели не знаю сколько времени. Она опять подошла к печи и что-то сказала в трубу. И тот же голос прогремел: "Идут." Колдунья закрыла трубу и сказала мне, чтобы я садилась к столу и когда я села, достала зеркало, поставила передо мной и говорит: "Смотри в зеркало, но недолго, как только разглядишь, его нужно перевернуть." Я посмотрела в зеркало и ахнула. Оно вдруг засветилось, и я ясно увидела нашу улицу, а по ней идут двое мужчин и женщина. В них я узнала соседей, живущих от нас через три дома.
"Разглядела?" - спросила колдунья.
"Да" - ответила я.
Она перевернула зеркало обратной стороной и рассказала мне, что нужно делать, чтобы воры вернули украденное: "Поймайте мышь, положите ее в кувшин и поставьте его в печь. Вскоре воры явятся и начнут просить прощение, а вы не прощайте, молчите. Не простите, вам вернут ваше добро, а простите, то ничего не вернут."
Гостинцы мы отдали ее дочери и уехали. Дома, сделали так, как она наказала. В мышеловку попала мышь, мы положили ее в кувшин, который поставили в печь. Спустя какое-то время, вдруг раздался стук в дверь и на пороге появилась соседка, которую я видела в зеркале. Едва переступила порог, как запричитала во весь голос: "Простите нас ради Бога, простите нас, простите!" Мы молчим. Она еще два раза попросила прощение и ушла, поняв, что мы не собираемся их прощать. На следующей день, Полина пошла на озеро полоскать белье более короткой дорогой, через кладбище. Видит, как через все кладбище к ней несется та соседка, что приходила вчера просить прощение. Подбежала к Полине и заплакала: "Да, простите вы нас, Христа ради, простите, умоляю, простите!" Полина не выдержала, махнула на нее рукой и говорит: "Бог простит." Женщина засмеялась и сказав: "Спасибо", - радостно побежала с кладбища. Так они нам и не вернули украденное добро. Бог их простил."
"Жаль, - вздохнула Танюшка, - бабушка, на кладбище дом стоит, кто в нем живет, сторожа?"
"Сторожа," - ответила бабушка.
"И не страшно им на кладбище жить?" - снова спросила внучка.
"Я спрашивала об этом сторожиху, она говорит, что сначала было страшно, а потом привыкли. Каждую ночь, после двенадцати, гремит щеколда, дверь отворяется и кто-то входит... (Господи! - перекрестилась она, - не к ночи будет сказано!) Шаги тяжелые. Топ, топ, топ... Подойдет к кровати, потрясет хозяина за ногу и три раза спросит, - "Эй, спишь? Эй, спишь? Эй, спишь?" Они молчат, притворяются спящими. Тогда тот постоит, развернется и уйдет. Утром они проверяли щеколду, она была закрыта, дверь никто не отворял... - Бабушка устало зевала, - ну все, полуночники, хватит разговоров, спать пора."
Мы укладывались спать, долго возились, смеялись, затем угомонившись, затихали.
"Лешка, ты не спишь?" - раздавался в темноте Витькин шепот.
"Сплю! Чего тебе?" - недовольно отвечал Лешка.
"Я на двор хочу, пойдем со мной."
"Я уже сплю, иди один."
"Боязно! - шепчет Витька, - вдруг в огурцах мертвец сидит, утащит ведь!"
"Иди, не бойся, - ворчит Лешка, - не утащит, мертвяки на кладбище живут."
"Витька, давай я с тобой пойду," - предлагаю я.
"Нет, с тобой не пойду, - плаксиво захлюпал носом Витька, - Ты девчонка!"
"Ладно, - смилостивился Лешка, - пойдем, трус."
Вернувшись, мальчишки долго толкались, шептались и хихикали, пока бабушка рассердившись, не пригрозила отправить их спать на огород, в крапиву. Они затихали и вскоре ночную тишину нарушало лишь сонное сопенье облупленных носов.
Будили нас лучи утреннего солнца и незабываемый запах сдобных лепешек, который я помню всю мою жизнь. Мы наперегонки неслись во двор к умывальнику, визжали, весело из ведра поливая друг друга холодной водой, затем чинно садились за стол, на котором уже стояли крынка молока, горшок с пшенной кашей и только что вынутые из печи ароматные лепешки. Молча принимались за еду (бабушка не любила, когда во время еды болтали и баловались). Не выдержав долгого молчания, Танюшка осторожно спрашивала: "Бабушка, а дедушка тебя любил?"
Бабушка, улыбнувшись, отвечала: "Любил."
"И не дрался?" - деловито спрашивал Витька.
"Нет, не дрался. Зачем же ему драться, если любил? - улыбалась бабушка, - Алексей, - обращалась она к Лешке, - завтра за тобой мама приезжает, ты написал сочинение?"
"Не успел," - мрачно заявлял Лешка.
"Ох, и достанется же нам с тобой! После завтрака садись и пиши. Ну все, не разговаривайте, ешьте," - строго смотрела на нас бабушка.
После завтрака Лешка с недовольным видом садился за стол и в тетради выводил.
"Как я провел лето.
Летом я отдыхал у бабушки в деревне. Мы с моим другом Плюней ходили на речку, на рыбалку. Но там было много стрижей и они не давали нам удить. Они летали над нами, кричали и их шлепки летели нам на голову. Мы с Плюней гоняли их удочками, но они не улетали. Нам было весело."
Вот и закончилось то далекое лето, перевернув страницу нашего детства, сотканную из слияния образов и чувств. Каким бы сюжетом не была наполнена наша книга жизни, одно остается неизменным - это полет на крыльях восприятия детства.