Святой

25 июля 1146. Всеволод Ольгович.
Посланник василевса прибыл ко двору великого князя сегодня утром. Они без труда добрались на остров под Вышгородом, где находилась резиденция великого князя. Тот не особо жаловал Киев, хотя и держал город железной хваткой. Здесь, на острове, великий князь чувствовал себя более комфортно,  и до родных черниговских вотчин было ближе.  Сейчас, Константин уже с четверть часа стоял позади посланника василевса. В ожидании великого князя, он в который раз отрывал взгляд от редеющей рыжей макушки посланника и окидывал взглядом гридницу, в которой, несмотря на солнечный свет, падающий через открытые окна,  горели светильники. Вокруг кресла великого князя небольшими группками расположилась пестрая вереница бояр. Туники, бархатные и аксамитовые кафтаны знати, тускло отсвечивали золотым и серебряным шитьем. Среди них выделялись двое. Один, высокий грузный мужчина, с грубыми чертами лица, словно вылепленными из глины неумелой рукой ребенка. Он то и дело вытирал пот с багрового от жары лица. Излишняя полнота, которую  он пытался скрыть, кутаясь в синее корзно, с красной каймой по подолу, придавала боярину лишних лет пять семь. Это был Улеб, киевский тысяцкий, как сказали Константину накануне. Люди между собой шептались, что этот человек в Киеве  мог все или почти все. Он был тысяцким с начала великого княжения Всеволода Ольговича. На удивление всем князь Всеволод назначил на эту должность именно его, а не кого-то из своих черниговских сподвижников. Говорили, что именно Улебу удавалось держать в узде строптивую столицу, не жаловавшей черниговцев. Другой был далеко не молод и почти сед. Он не согнулся, не сгорбился под бременем лет, подобно другим людям его возраста. Он относился к породе людей, которые стареют красиво. Он стоял, выпрямившись гордо расправив плечи и  широко расставив ноги в сафьяновых сапогах. Его туника из восточной шелковой ткани сшитая по-фигуре, придавала ему статности. Единственным украшением на боярине было золотое кольцо в мочке правого уха, воспоминание о лихой молодости. Иван Вышатыч, как почтительно называли его окружающие бояре и дружинники, был обычным киевским боярином, который не занимал никаких должностей, но мог все, может даже больше чем все. Как сообщил Константину Роман, успевший попить меду в киевских кабаках, и посетить злачные места столицы, а, следовательно, узнать все, именно ему князь Всеволод поручил уладить проблемы своего брата Святослава в Новгороде. Ему удалось навести там порядок, а заодно привезти в Киев зачинщиков волнений против Святослава Ольговича, как узников.
Вдруг раздался шум. Роман дернул Константина за рукав. Бояре неохотно выстроились в нестройный ряд, почтительно склонив голову. В конце зала открылась дверь, и появились великий князь со свитой, возглавляемой печатником. Великого князя сопровождали дюжина милосников и четверо гридей в ламеллярных панцирях с наручами, в полном вооружении. За ним шли еще двое людей в княжеских корзно.  Один из них, был сухощавым мужчиной лет сорока пяти с длинными тщательно расчесанными темными волосами, обрамлявшими неестественно смуглое для русича лицо. Из-под богато расшитого корзно, блестели золотом бармы. Другой был коренастым мужчиной, небольшого роста с обветренным лицом воина, одетым скорее по-походному. Его выгоревшие, цвета соломы волосы, небрежно падали на лоб. Единственным его украшением пряжка аметистом на плаще.   
- Смуглый это Игорь, а блондин  Святослав – шепнул Константину Роман. – Мать Игоря из рода Музалонов, а ее племянник сейчас архиепископ Кипра. Мать Святослава дочь какого-то половецкого хана. Я не удивлюсь, если они живут, как кошка с собакой.
Если быть точнее, князь Всеволод не вышел, а его вывели под руки слуги, усадив на княжеское кресло в торце зала. Голубая, искусно расшитая туника, с вышитыми диковинными животными на нарукавниках болталась на князе, как на вешалке. Великий князь, тяжело дыша, словно после  бега, развалился на кресле. Константину бросились в глаза большие капли пота, стекавшие по щекам и шее с набухшими венами. На лице посланника на миг мелькнула тень разочарования. Тем  временем, мужчины в княжеских корзно, расположились по обе стороны великого князя.
Печатник громко произнес:
- Великий князь Киевский Всеволод Ольгович и его братья князь Новгород-Северский Игорь Ольгович, и князь Белгородский Святослав Ольгович.
Бояре вразнобой склонили головы. Посланник и его свита приклонили колени, после чего он встал, подошел к креслу и вручил великому князю грамоту.
- Здравствуй Иоанн, - приветствовал посланника по-гречески,  словно старого знакомого Всеволод. Князь принял грамоту и, не читая передал ее милоснику лет двадцати. Тот ловко развернул послание перед глазами великого князя. Всеволод несколько секунд повертел в руках свинцовую печать грамоты, глядя то на фигуру императора, то на образ Спасителя и углубившись в чтение, негромко сказал посланнику:
- Иоанн, говори на родном языке, я понимаю.
- Великий князь, - торжественно произнес посланник, - валилевс Мануил приветствует тебя. Василевс  желает тебе и твоей державе процветания. Он приветствует и братьев великого князя Игоря и Святослава.
Посланник слегка приклонил голову. Всеволод никак не отреагировал на приветствие, а Игорь снисходительно кивнул в ответ, поглаживая рукой в золотых перстнях узкую аккуратно подстриженную бородку.  Святослав, широко улыбаясь, сказал:
- Мы рады видеть посла василевса в наших землях...
Всеволод оторвал глаза от грамоты и недовольно покосился на Святослава, оборвав его на полуслове. Великий князь слабо махнул рукой и милосник убрал документ, отойдя за кресло. Бояре, кто недовольно, кто недоуменно переглянулись, не понимая слов посланника. Всеволод вновь махнул рукой и из полумрака гридницы вышел лысый толмач. Стоя рядом с великим князем,  толмач принялся переводить, четко выговаривая слова.
- Великий князь, - торжественно произнес посланник, - василевс передает тебе и твоей супруге, твоим братьям дары.
Слуги посланника поднесли сундуки и ларцы из красного дерева и осторожно открыли их. В солнечном свете блеснули  дорогие одежды и золотые украшения. Отдельно князю преподнесли Евангелие, которое тот полистал с нескрываемым интересом, восхитившись красотой и качеством миниатюр. Посланник с видом человека, знающего толк в книгах рассказал, что Евангелие было создано в лучшем скриптории Константинополя, любимыми мастерами отца Мануила Иоанна ІІ. Затем посланник обратил внимание на украшения из золота и серебра, особо выделив искусно  выполненную константинопольскими ювелирами диадему.
- На диадеме изображен твой покровитель Кирилл Александрийский,  великий князь. Пусть он оберегает тебя от напастей, врагов и помогает счастливому княжению.
Всеволод слабо кивнул, листая поднесенную ему книгу:
- Это не только Божья книга, но и произведение искусства!
- Василевс Мануил узнал, что ты заложил монастырь под Киевом, где строишь  храм. Он прослышал о трудностях с  постройкой, отнюдь не связанных с недостатком средств, ибо он знает, ты богат. Поэтому для помощи в этом богоугодном деле, он шлет тебе архитектора Романа. Зодчий  поможет поставить храм Христов даже в самом сложном для постройки месте. Он уверен храм будет стоять во славу Христа и в твою великий князь. В свое время Роман был отправлен на учебу в Константинополь великим князем Мстиславом. За эти годы многом превзошёл своих учителей, как в строительстве храмов и дворцов, так и в осаде городов и твердынь неверных. Это ценили василевс Мануил и его покойный отец Иоанн. Василевсу тяжело отдавать тебе такого человека, но пришло время возвращать долги.
Роман сделал шаг вперед и приклонил колено перед великим князем. Всеволод немигающим взглядом измерял Романа и кивнул:
- Благодарю. У нас есть свои мастера, но грамотный строитель мне не помешает. Я благодарю императора и молю Бога дать мне возможность преклонить колени в заложенном мною храме.  Но, наверное, василевс хочет сообщить мне что-то еще?
- Да, - ответил посланник и склонил лысеющую голову.
Всеволод, вяло посмотрел на макушку посланника, зачесанную в попытке скрыть пробивающуюся плешь. Иоанн был не молод и красил седые волосы хной, причем не удачно, и кожа под волосами была окрашена неестественно-коричневый цвет. Всеволод брезгливо поморщился, а посланник, заметив мимику князя,  неестественно   запрокинул голову, пытаясь скрыть недостаток.
- Василевс просит обеспечить безопасность и неприкосновенность своих купцов на территории Дикого поля. Два каравана купцов были ограблены куманами.
- Император знает, ведь я не контролирую земли южнее Корсуня у Богуславля, а мой дражайший брат Изяслав южнее Малотина. Кроме того империя сама тесно общается с куманами, причем тут я? - резонно заметил Всеволод.
- Всем известно могущество великого князя, - льстиво заметил посланник.
Всеволод довольно улыбнулся. Было видно, что великому князю были приятны эти слова. Посланник мгновенно уловил перемену и добавил:
- Да, империя имеет некоторое влияние на куманов Крыма, но не больше. Но черниговские князья женаты на дочках половецких ханов и могут им замолвить слово о купцах,  мягко пригрозить, либо рассказать о взаимовыгодности. Ведь торговля выгодна не только нам, но и куманам.
За спиной великого князя Святослав что-то сказал Игорю и тот рассмеялся. Посланник сделал вид, что не заметил смеха и умолк, ожидая ответа Всеволода.
- Ну, допустим, -  сказал великий князь.
Посланник продолжил.
- Императору известно ущемлениях  византийских купцов в Киеве и других городах твоей державы. Особенно это касается транзитных караванов. Изменились и правила торговли вопреки прежним договоренностям. С купцов требуют дополнительные пошлины, не предоставляют достаточного количества складов, либо их качество оставляет желать лучшего. Иногда у наших купцов требуют отдать в виде пошлины до четверти товара. Мы видим преимущества купцов других народов. Это  значительные убытки для купцов-ромеев и империи. Император хочет, соблюдения прежних договоренностей, иначе будут приняты симметричные меры к твоим купцам. Чем же они хуже франков?
Всеволод повернулся к пестрой толпе бояр и, отыскав тысяцкого недовольно поинтересовался:
- Улеб, что там происходит...
- Великий князь, империя ограничивает поставку ряда товаров – шелковых тканей,  паволоков, пряностей, - бойко ответил Улеб.
- Согласно договору, русские купцы имеют право вывозить ткани на сумму не более 50 златников, для византийских купцов этого ограничения нет. Значит, в целом, нет сложностей в поставке этого товара, - парировал посланник.
- Четверть? А чего ж мне шьют льняную одежду в Янчином монастыре?  – удивился Всеволод и метнул раздраженный взгляд на Улеба.
- Брат мой, можно ли мне сказать слово? – вмешался в беседу Игорь
Всеволод кивнул.
- Брат, мой хорошие ткани фламандского и фризского производства завозятся из Германии, но удивительные ткани везут с Востока. Пряности и приправы также завозятся оттуда. Я думаю нужно снизить пошлины с византийских купцов,  и даже несколько поднять для других.
- Посмотрим, - буркнул Всеволод,  и погрозил пальцем Улебу, - завтра поговорим. Что еще?
- Василевс уверен, что великий князь знает, о падении христианских крепостей в Палестине. В связи с этим христианские государи Европы планируют поход на неверных. У василевса есть опасения  относительно франкских государей, ведь они не православные. Поэтому василевс просит у великого князя, как православного государя, христианина и воина поддержки.
- Мне требуется обратить королей и графов в православие? – насмешливо улыбнулся Всеволод.
- Зачем! -  наигранно всплеснул руками посол и молитвенно сложив руки, льстиво заметил:
- Великий князь, у тебя, как великого воина, есть храбрые ратники готовые совершать подвиги для защиты православной веры.
Из слов посланника было не понятно кого он имеет в виду  - то ли мусульман, то ли католиков, то ли одних и других. Пока Всеволод соображал, посланник продолжил:
- Часть крестоносцев пойдет через Киев, и император просит помочь внести в их умы христианские ценности и уважение к православию…
Приступ жестокого кашля у Всеволода прервал речь посланника. Всеволод  почти сполз с кресла и наверняка упал бы на пол, если бы на помощь не подскочили пара милосников, подхвативших его под руки. Всеволод с трудом подавил кашель и выпрямился, потирая ладонью грудь. На его тунике в районе подмышек и груди расплылись большие пятна пота. Он поднял ладонь вверх, показывая посланнику, что аудиенция окончена.
-  С этим можно помочь, а также со всем тем, написанным в грамоте.
Великий князь, опираясь на руки слуг и тихо ступая ногами в сафьяновых сапогах по деревянному полу, подошел к посланнику. Внимательно посмотрев ему в глаза, он громко сказал:
- Я не могу отказать в помощи моему брату Мануилу и постараюсь выполнить все его просьбы. Прошу принять от меня подарки. Для василевса и его  молодой супруги я передаю собольи и песцовые шубы, а изделия моих золотых дел мастеров. Императору, как воителю и защитнику веры, я дарю меч.
Пока толмач громко переводил его слова, Всеволод приблизил свое лицо к лицу посланника, так близко, что почти коснулся его плеча своей густой, с проседью бородой, и тихо прошептал:
- Ты же приехал в такую даль, не для разговоров о тряпках, торгашах и религиозных фанатиках? Тебя через час проводят в мои покои.
- Великий князь, - тихо ответил тот, - я приду не один, а с лекарем. Император прослышал о твоем недуге.
Через час, посланник в сопровождении Константина зашел в личные покои великого князя. Он был впервые в ложнице монарха, хотя бывал в домах людей разного достатка и профессий. Даже несколько бывал в палатах старшего брата василевса севастократора Исаака. Любой дом в глазах Константина был связан с его обитателями. Он ходил в трущобах Константинополя, где бедняки делились последней коркой хлеба, приглашался во дворцы военной аристократии, где жестокость соседствовала с глубокой верой во Всевышнего и расточительностью, захаживал в утопающие в роскоши и пороке дома купцов и чиновников империи. В любом жилище Константин он пытался найти сущность, его хозяев.  Так Исаак, страдающий от ущемленных амбиций и ревматизма страдал физически и морально глядя на пышущего здоровьем и обладающего неограниченной властью императора. Лечение ему слабо помогало и, разочаровавшись в выздоровлении и в возможности обрести престол, Исаак превратил свои апартаменты в Большом Дворце в комфортабельную келью, где вериги и власяницы соседствовали с ложем, покрытым такими мягкими перинами и нежными простынями, подходившими скорее  хорошенькой женщине, нежели суровому мужчине.
Константин с интересом изучал полутемную ложницу великого князя, слабо освещаемую тусклыми лучами света падающими сквозь цветные стекла оконниц. Обстановку спасали с треском горящие свечи в бронзовых подсвечниках, окрашивающие лицо в восковой цвет. В комнате тяжело пахло смесью каких-то трав, кумыса и мужского пота. В помещении, укрытом мягкими персидскими коврами, в только известном одному Всеволоду порядке были расставлены большая кровать с пуховыми подушками, несколько сундуков, икона Спаса с горящей лампадой, серебряная, покрытая чернью посуда, кувшин из белого стекла, и несколько небрежно валявшихся пергаментных манускриптов с изысканными миниатюрами. Все это указывало на то, что хозяин жилища любил роскошь. Сваленные в углу в кучу тусклый ламинарный панцирь, наручи, поножи, пару мечей и подшлемник, говорили о его воинственности. Сам Всеволод полулежал на большом кресле, покрытом медвежьими шкурами в длинном шелковом восточном халате и шароварах. Он был бос, и Константин мог видеть кривые пальцы его ног. Князь был с запотевшим серебряным стаканом в руках, откуда делал маленькие глотки. Рядом с ним находились  два вооруженных отрока из младшей дружины. Константину показалось, что князь опасается за свою жизнь.
Всеволод кивнул гостям в сторону украшенной резьбой скамьи. Посланник, с чувством собственного достоинства уселся, устроившись поудобнее, всем видом показывая, привычку приватного общение с венценосными особами. Константин напротив, сел на краешек скамьи, осторожно положив на колени сундучок с лекарскими принадлежностями.
- Так что же нужно императору от меня на самом деле? – устало, полюбопытствовал Всеволод.
Посланник наморщил лоб, пригладил редеющие волосы к черепу и, скорчив таинственную мину заговорил:
- Великий князь, ты брат, союзник и друг василевса. Империя принесла свет христианства, культуры и знаний в твою державу и с тех пор у нас общая вера и общие враги. Мы идем в одну сторону, невзирая на некоторые свары. Споры проходят, а мы остаемся. Я буду откровенен.
Всеволод настороженно наморщил лоб, ожидая подвоха от хитрого византийца.
- На восточных границах империи грядет война – государи Европы хотят отомстить мусульманам за падения христианских городов. Но василевс опасается не столько неверных, сколько франков, поскольку им нужны не столько победы над сарацинами, сколько богатства империи.  Это большая авантюра и василевс полагает, что крестовый поход может закончится неудачей. Прошло сорок лет - мусульмане и христиане  очень изменились за это время…
Посланник многозначительно вдохнул, развел руками и, сцепив их в замок на животе продолжил:
- Василевс не желает грабежа крестоносцами христианской Византии дорогой в Палестину, а воевали с неверными. Великий князь может помочь василевсу пропустив через свою территорию крестоносцев, либо по дороге  в Палестину, либо по пути назад.
- Зачем они тут?  Зачем мне эта головная боль? Да и это большой крюк, - парировал Всеволод.
- Но почему нет? Германцы, чехи, поляки воины, -  парировал посланник. - Великий князь часто сражается с соседями и мятежными кузенами, как говорят на Западе. Профессиональные солдаты ему пригодятся…
Всеволод понимал, если византиец уверен в неудаче крестового похода, то скорее всего так и случится. На это наверняка есть веские причины.  Обозленных неудачей искателей приключений выгодней посадить на корабли и отправить через море по Днепру в Киев. Меньше городов разграбят. Здесь же им не будет такого раздолья – иные вернуться домой, другие сложат голову, кто-то останется служить у него.
- Спасибо, у меня есть своя дружина. Но если крестоносцы появятся в наших краях,  то я помогу.
- Благодарю, великий князь…Я думаю, мы подготовим соответствующее дополнение основным статьям торгового и военного договора… И еще…
Всеволод напрягся. Он понял, что сейчас они подошли к главному, к тому ради чего была прелюдия, включавшая торговые и военные вопросы…
- Василевс знает, что в твоих жилах течет кровь ромеев и просит тебя об одолжении, как родственника. У императора есть брат, Андроник. Он как твои кузены является возмутителем спокойствия. Андроник интригует против императора. Недавно он ухитрился попасть в плен к туркам и несправедливо винит  в император. Василевс выкупил Андроника из плена и назначил наместником фем Ниш и Браничево. Но он не уверен в нем. Мать Андроника Ирина сестра Галицкого князя  Володимера Володаревича. Поэтому Андроник может бежать к своему родственнику или возмущать империю с его помощью.
- Почему же император его не арестует своего брата, -  искренне удивился Всеволод.
- На это у императора есть веские причины, и я не могу говорить об этом. Не говорю не из-за отсутствия полномочий, я недостаточно осведомлен об этом.
-Что же знает уважаемый посланник? – спросил Всеволод, отпивая глоток воды.
Посланник, изображая внутреннюю борьбу между долгом дипломата и добропорядочностью человека, понизив голос произнес:
- Я говорю то, о чем не должен говорить в слух. Андроник заявил василевсу, что хочет кровью, в бою смыть позор поражения. В то же время до императора дошли слухи, о том, что он пообещал Конийскому султану Киликию, в случае поддержки его похода на Константинополь. В столице он также активно вербует сторонников, однако, не переходя границы разумного. Василевс питает к своему двоюродному брату непонятную слабость. Может связанную с воспоминаниями юности, а может из-за недостаточности улик.
Всеволод понимал, что это игра, и посланник действует строго в рамках полученных инструкций. Причем говорит нужными словами, в соответствующее время, оптимальной интонацией. Он поставил стакан на подлокотник кресла и откинулся на подушки.
- С Галицким князем у меня сложные отношения, последние пару лет я с ним воюю. Просить, его арестовать Андроника практически нереально. Или если Андроник бежит к Володимиру, он должен та сгинуть? Ведь он поменет Константинополь на какую-то волость на периферии греческого мира.
- Это первый вариант. В случае если обнаружится явный заговор, и Андроник сбежит.
- Галицкий князь его не задержит.
- И не надо. Андроник человек буйный. Он может пострадать в стычке, в драке, отравится непривычной пищей. Все в руках Божих… - посланник театрально поднял руки вверх, и глядя на деревянный потолок, будто бы надеясь увидеть там Бога. Однако не найдя ничего кроме нескольких пятен, копоти он  обратился к великому князю поделившись интимной подробностью:
– Кстати, у меня несварение желудка, ведь он непривычен к местной пищи. Боль, тошнота, часто хожу в отхожие места. Андроник же, как лицо императорской семьи привык к изысканной пище…
На великого князя откровения посланника не оказали никакого впечатления. Он перевел взгляд на оконницу, за которыми виднелась густая зелень.
- Второй вариант? – устало спросил он.
- Великому князю предстоит война за киевский стол. Василевс может направить ему на помощь отряд воинов под командованием Андроника. Причем с ним может случиться тоже самое, и в Галиче.
Всеволод, не отрывая глаза от оконницы, слегка кивнул головой. Вдруг великого князя прервал приступ кашля, и он  буквально согнулся, вдвое хватая воздух ртом, подобно рыбе, выброшенной на берег. Всеволод уронил стакан, и пролившаяся на ковер вода оставила на нем небольшое темное пятно. Один из отроков отворил оконницу.
Константин   увидев Всеволода, понял, что князь более чем серьезно болен. Сейчас он уже в уме прикидывал, на сколько заболевание опасно для жизни и в силах ли он помочь.  Посланник и вопросительно взглянул на лекаря и Константин незаметно кивнул в ответ. Тот разочарованно поморщился, но мгновенно скорчил на лице скорбную мину.
Поборов приступ кашля Всеволод, тяжело дыша,  пояснил:
- Мои лекари поят меня какими-то травами, кумысом и не дают дышать свежим воздухом. Говорят, он вреден...
Отдышавшись, великий князь вернулся к беседе.
 – Так, что получу я? Пока, я вижу, как император пытается отобрать мои наследственные земли в Крыму.
- Не отобрать, а спасти, именно спаси! Эти земли отрезаны от метрополии и адекватно управлять ими тебе невозможно, даже опираясь на своих половецких родственников. Покровительство василевса дает защиту русской колонии в Крыму. Торговля, промыслы, доходы идут великому князю. Великий князь, конечно, может попробовать пробить коридор к Тьмутаракани...
- По-моему император очень много хочет...
- Нет, нет и еще раз нет -  замотал головой посланник, вскочив со скамьи.
 Посланник, осторожно ступая по мягкому ковру подошел к великому князю.
- Василевс знает, о более тесной связи с империей черниговских Ольговичей, чем Мономаховичей. Последние, по крайней мере, наиболее могущественные из них, делают ставку на франков, на правителей Германии, Чехии, Венгрии, Польши. Они хотят разорвать ту пуповину, появившуюся со времен крещения твоей державы. Это огорчает василевса. Взамен, он предлагает тебе всяческую помощь в сохранении великокняжеского стола за твоим родом. Василевс знает, о трудностях удержания престол твоей семьей…Военная, политическая и финансовая помощь тебе пригодиться.
- Я великий князь, и я решаю кому, где и когда править.
- Да, великий князь, в твоей силе василевс не сомневается, но в твоих наследниках да. Ты ведь не старший в роду Ярослава. Твои братья и дети на столько сильны, что бы удержать киевский стол? Император опасается слабости твоих наследников, которые могут потерять великое княжение. Как следствие - отношения наших держав могут, ухудшится и от этого пострадает и он, и ты.
- Я успею все подготовить.
- Если ты поможешь василевсу, он готов помочь тебе. Прими от него лекаря, он со мной.
Всеволод задумался и потер пальцами рук глаза. Он внимательно посмотрел на Константина и тот почувствовал на себе колючий проницательный взгляд глаз великого князя. Константин невольно заерзал на скамье и поднялся на ноги. Своим нутром он чувствовал, что сейчас встает на зыбкий и опасный путь, причем, куда эта дорога приведет, знает один только Бог. Пути же назад нет.
- Валилевс знает, о твоей болезни, - продолжал посланник. - Сохранить великокняжеский стол для своего рода ты, сможешь только в том случае если будешь здоров и силен в ближайшие годы.
Всеволод задумался и потянул руку.  Отрок спешно налил в  кубок вина из кувшина и поднес его великому князю. Тот  взял кубок в руки и мгновенно осушил, словно путник, страдающий от жажды.
- Вышли все, кроме вас обоих, - выдохнул Всеволод и ткнул указательным пальцем сначала в Константина, затем  в одного из отроков.
Посланник встал, обратился к Константину с торжественной строгостью:
- Валисевс приказывает тебе приложить все свое умение и старание для излечения великого князя.
Лекарь понимал, желание посланника сказать еще что-то, но промолчал и лишь многозначительно подмигнул лекарю. Константин знал, что с любой важной информацией и за любой помощью, он должен был обратиться в византийскую торговую миссию в Киеве. Но Киев был далеко… Константин поклонился, а посланник и отрок скрылись за дверью.
Какое-то время великий князь и Константин молча смотрели друг на друга. Константин оробел и не знал с чего начать. Ему помог Всеволод, который грубо его окликнул:
- Чего смотришь, иди сюда лекарь. Работай!
Константин подошел вплотную к великому князю. Превозмогая волнение в голосе он  спросил:
- Великий княже, от чего ты страдаешь?
- Мне тяжело дышать, и у меня болит сердце. Я хочу вздохнуть глубоко, полной грудью, но не могу избавиться от боли. Грудь мою будто давит камень.  Он давит на грудь и на сердце, прерывает дыхание, и я не могу избавиться от этого страдания. Порой у меня случается зевота, которая не дает мне вдохнуть воздух. Тогда мне кажется, что Господь собирается забрать мою душу, и каждый вздох может быть последним.
Константин положил руки на голову великого князя и раздвинул веки и рассмотрел белки глаз. Он прислушался к его тяжелому булькающему дыханию. Затем заглянул рот князя, полный гнилых зубов. После лекарь опустился на колени и попросил  пациента дал ему руку.
- Я не знаю что со мной. Я веду благоразумный и умеренный образ жизни, я верю в Господа... Мои лекари говорят, винят в этом дурные соки, образовавшиеся вследствие тяжких забот и трудов. Из-за этого сердце  впадает в неопределённость и притягивает со всего тела вещество и душит меня...
Константин щупал пульс на потной руке Всеволода. Пульс великого князя был частым и неровным. Константин отпустил руку князя и  понял, что рядом с ним, не всесильный монарх, который казнит и милует, а слабый человеку, боящийся за свою жизнь. В его глазах были страх и надежда, все то, что он почти всегда видел в глазах других больных.
- Великий князь, снимите халат и шальвары.
Всеволод безропотно подчинился. При помощи отрока он снял одежду оставшись лишь в нижних штанах. Первое бросилось ему в глаза, это были повязки на сгибе рук.
- Великий князь, тебе делали кровопускание?
-  Да, но мне стало только хуже. Я думал, что сдохну как загнанный конь. Этих коновалов я приказал посадить в поруб. После кровопускания я ослабел и с тех пор не могу спать. Теперь каждую ночь я просыпаюсь от удушья... я уже не знаю, зачем тут ложе, когда я могу спать только в этом кресле... я устал ... ингода мне кажется, что за несколько часов нормального сна я готов отдать год жизни... я не могу и не хочу, есть... мне тяжело пить... Вино ненадолго меня опьяняет, и кажется, что меня отпускает. Лекарь, что со мной? Что?
Константин смотрел на отекшие ступни ног Всеволода, в которых с трудом угадывалась лодыжки и нервно покусывал губы.
- Ну что? – с надеждой в голосе спросил Всеволод?
Константин понимал, что дела великого князя плохи. Но сказать Всеволоду насколько он плох, лекарь не решался. Он решил выиграть еще немного  времени.
- Великий князь, ложитесь, я прошу. Я должен осмотреть ваш живот.
Всеволод, пересилив себя и растянулся на ковре перед креслом. Константин встал на колени и осторожно нажал на верхнюю правую часть живота. В тот же миг он увидел, как вздулись вены на шее князя. Он дернулся, и сел на тяжело дыша ковер. Всеволод уперся спиной о кресло и с ненавистью посмотрел на пышущего здоровьем отрока. Тот побледнел.
- Что скажешь лекарь? – обреченно спросил он.
- У меня есть лекарство, которое может облегчить твои страдания, княже – осторожно сказал Константин.
Всеволод закрыл глаза и с минуту- другую помолчал. Затем открыл глаза и переспросил Константина:
- Облегчить? То есть, ты хочешь сказать, что я не выздоровлю. Так?
Константин потупил взгляд. Тщательно подбирая слова, лекарь, запинаясь, негромко сказал: 
-Великий князь, я этого не говорил... У тебя тяжелая болезнь… Все в руках Божьих. Бывает, умирают полные сил юноши, а бывает, что тяжко страдающим людям Господь дарует жизнь…
Всеволод встал на колени, схватил Константина за кафтан и что есть силы затряс лекаря.
- Лекарь, ты же лучший. Ты же из Царьграда, из столицы христианского мира. Тебя прислал император, потому что ты лучший. Почему ты говоришь такие слова?! Почему?! Ты должен меня вылечить! Не то я тебя убью лично, лично вырежу кишки…
Константин мгновенно покрылся, потом и у него неприятно засосало под ложечкой. Ему показалось, вцепившийся в него великий князь своей тяжестью повалит его на пол. 
- Я тебя в порубе згною… я тебя…я тебя...
Подоспевший отрок схватил подмышки Всеволода и оттащил его к креслу. Константин сел и увидел, что великий князь тихо плачет. По его щекам маленькими капельками струились слезы, теряясь в густой поросли бороды и усов. Широкие, мокрые от пота плечи содрогались от рыданий. Константину был в замешательстве: ему одновременно, было страшно за себя и жалко этого человека. Первый порыв подойти к великому князю, перешагнув через церемониал и традиции, положив руку на его плечо, сказать несколько теплых слов утешения, был отброшен наставлениями посланника, которые он хорошо помнил.  Примерно за час до визита к Всеволоду посланник спокойным, почти равнодушным голосом говорил, что Константин, хоть и русич по крови, является человеком василевса. Он здесь чужак, поскольку прожил большую часть жизни в Византии и ему нельзя никому доверять, делать не обдуманных поступков. Константину нужно забыть чувства и оставить при себе только логику и тщательно заученные инструкции. Иначе... иначе его жизнь не будет стоить ломаного медяка, что в Киеве, что в Константинополе...
Константин встал на ноги. Всеволод исподлобья посмотрел на него и просил:
- Это так?
Затем с силой стукнув рукой по полу и обреченно простонал:
– Да сам знаю, что так. Такая развалина как, я долго не протянет. Одно отрадно, что долгая болезнь в мучениях отправит мою душу к Господу, в рай.  Я почувствовал, как в меня вселилась эта хворь два года назад, возвращаясь с похода из Галичины. Я простудился и меня свалила лихорадка. Поэтому с неделю проваляться в Неятине. Потом, медленно, день за днем эта хворь стала подбираться к моему сердцу, высасывая из меня силы и жизнь. Лекарь, сколько я протяну?
- Великий князь, - взвешивая каждое слово, произнес Константин, - у тебя от тяжких трудов и волнений изменилась работа сердца. Это привело к тому, что желчь разлилась по твоему телу выдавливая в кровь и вещество в конечности. Поэтому твои ноги наполнились жидкостью и опухли. Нажав на твою печень, а увидел, а ты почувствовал, как вздулись твои вены на шее...
- Ты это будешь говорить своим константинопольским купцам, кого ты там еще лечишь? Я не простой смертный, мне нужно закончить много дел.
- Я не знаю, княже. Все в руках всевышнего. Однако я приложу все свои силы и искусство врачевания, твоего спасения...
Всеволод трудом встал на ноги, и, опершись на руку отрока, пошел к столу. Он зацепил ногой отхожий медный горшок, который с грохотом перевернулся, несмотря на мягкий ковер.  Константин тем временем открыл ларец и недолго покопавшись в нем, достал пузырек из толстого зеленого стекла наполненный какой-то жидкостью.
- Великий князь, это настой травы желтой лисички или наперстянки. Франки используют ее для лечения водянки. Я сделал настой этой травы на крепком экстракте вина по рецепту арабского врачевателя Ар-Рази. Нужно пить по двадцать капель...
- Подойди ко мне, - поманил Константина пальцем Всеволод.
Константин с пузырьком в руках подошел к великому князю.  Всеволод плеснул немного воды в один из стоявших кубков. Затем взял у Константина пузырек и отмерял туда двадцать капель и протянул кубок лекарю.
- Сначала выпьешь  ты. Если ты не умрешь, то выпью и я. Знаю я ваши ромейские подвохи.
Константин, не мешкая осушил кубок до дна и протянул его отроку.
- Теперь ты будешь при мне безвыходно. Будешь молчать, как рыба о том, что знаешь, увидишь или услышишь. Потому что если сболтнешь лишнего – вырежу язык и ослеплю. Если повезет, то  утоплю в Днепре. Ты меня понял?
- Да, великий князь.
- Вот и хорошо.
Всеволод немного помолчал и кинул отроку
- Рогота, прикажи позвать ко мне моих братьев Игоря и Святослава. И помоги мне одеться.

26 июля 1146 года. Час по вечерни. Игорь.
Всеволод принял братьев на следующий день. Целые сутки он был в мрачных раздумьях, никого не допуская к себе кроме  личной охраны и прислуги. Он не захотел видеть даже прибывших вечером этого дня из Киева, жену с младшими детьми.
Великий князь всем запретил покидать остров, между тем как прибыть туда было не так уж сложно - к пристани то и дело пришвартовывались ладьи, подвозившие все необходимое для жизни двора. Покинуть резиденцию великого князя, можно было только с его личного разрешения, что вызвало беспокойство у ее обитателей и гостей. Особенно были раздражены бояре, которые понимали и чувствовали надвигающиеся перемены, и были вынуждены пребывать в бездействии.
Константин принялся за свою работу, под тщательным надзором милостников Всеволода. В первую очередь он распорядился об изменении рациона великого князя, убрав оттуда вино и мед, а также мясо, заменив пресной пищей состоящей из овощей и рыбы. Всеволод, который и так ел без аппетита, теперь с вялым отвращением жевал салаты из рубленой капусты. Константин приготовил больному отвары из корней девясила и овса, а также из боярышника и мяты. К вечеру Всеволод почувствовал себя несколько лучше, но ночью наступило ухудшение. Константин применил все свое искусство, для облегчения состояние больного, но вскоре убедился, что его усилия вылечить больного тщетны – слишком уж далеко зашла хворь. Это понимал и Всеволод, поскольку попросил духовника. Константину он сказал, что просит Бога подарить ему еще неделю жизни, что бы закончить дела, а ему приказывает, нет, просит, приложить все усилия к этому. Ведь без человеческого усилия Божья воля не свершается.
Сейчас оба брата великого князя стояли у дверей ложницы, одетые в простые туники из дорогих византийских паволок с длинными рукавами и боковыми разрезами внизу. Сидя у окна, в нескольких шагах от гостей, со стоящим рядом молчаливым Роготой, Константин смог рассмотреть братьев лучше. Игорь был неестественно бледен, с темными кругами вокруг глаз и выглядел взволновано и разбито. Складывалось впечатление, что Новгород-Северский князь не спал всю ночь. Святослав, как многие блондины, выглядел моложе своих лет. Без громоздкой парадной одежды он выглядел более стройно и изящно. Святослав нервничал, но старался выглядеть спокойным. Стараясь скрыть беспокойство, он время от времени пощипывал свою рыжеватую бороду, с неудовольствием косясь на Игоря.
Всеволода облаченный в просторную льняную рубаху из мастерских Янчиного монастыря, с удовольствием вдыхал запах чистой ткани. Великий князь полулежал на кресле, утопая среди пуховых подушек. На небольшом столике рядом с креслом стояло два красивых кувшина – один с холодной водой, другой с квасом, и несколько серебряных кубков. Всеволод вертел в руках тонкой работы золотой энколпион, украшенный эмалью. Золотая цепочка креста тонкой змейкой сползала по его колену на мягкий ковер.
- Здравствуй брат мой, отец мой, - мягким тенором поприветствовал Игорь Всеволода, - как твое самочувствие? Я надеюсь, хворь отступает?
- Бывало и лучше, брат мой, - ответил великий князь.
- Доброго дня отец мой, - поздоровался Святослав, - я целую ночь молился за твое выздоровление.
- Я знаю... твои молитвы, брат мой Святослав, подарили еще один рассвет.
- Мы молимся за твое выздоровление... – поддержал Святослава Игорь, и поинтересовался, указывая на Константина, - Брат мой,  а кто это с тобой?
Константин поймал на себе недоверчивый, холодный взгляд Новгород-Северского князя. Он почувствовал не беспокойство, не страх, скорее неприязнь. В отличие от Всеволода Игорь не вызывал у него чувство благовейного трепета или страха.
- Это мой новый лекарь, который находится со мной фактически неотступно.
Святослав недоверчиво хмыкнул, а Игорь, демонстративно подняв вверх украшенные золотыми перстнями и браслетами руки, еще раз поблагодарил Бога за счастье пребывать вместе с возлюбленным старшим братом и пожелал ему скорейшего выздоровления.
Всеволод скептически смотрел на братьев, и знаком пригласил их сесть бархатной тканью скамью.
- Закончили официальные приветствия? Тогда садитесь и слушайте. У нас не так много времени. Поговорим, как братья, как семья.
Первым присел, на скамье Святослав. В апартаментах Всеволода он чувствовал себя как дома. Поэтому Белгородский князь развалился на скамье, вытянув ноги и скрестив на груди руки, и с равнодушным видом  начал изучать свои домашние кожаные  башмаки. Игорь, поправив пояс, подчеркивающий слегка выпирающее брюшко, опустился рядом, облокотившись на спинку, и не удостоив взглядом Константина и Роготу вопросительно уставился на Всеволода.
Всеволод, тщательно взвешивая слова заговорил:
- Братья мои, я буду с вами откровенен. Мне осталось жить не долго... Да лекарь?
Всеволод кивнул в сторону Константина, и, не дав ему ответить, продолжил:
- Я пригласил вас для обсуждения важного вопроса. Как мне... Как нам сохранить за нашим родом великокняжескую власть и Киевскую землю.
- Брат, ты будешь жить долго и счастливо... – начал было Игорь.
- Помолчи, - оборвал его Святослав, - помолчи Игорь! Что ты хочешь сделать великий княже?
Игорь обиженно скривился, и хотел было огрызнуться, но Всеволод заставил его замолчать.
- Первое, что я желаю, это попросить у вас прощения. Я порой поступал несправедливо по отношению к вам. На это у меня были веские причины. Если у нашего прадеда Ярослава или нашего дяди Владимира Мономаха, даже у его сына Мстислава были достаточные ресурсы, позволяющие держать страну в узде, то у меня их уже не было. Буду откровенен с вами. Для того, что бы быть сильнейшим, мне приходилось стравливать между собой Мстиславичей, Владимировичей, Ростиславичей и иных князей. Они истощали себя в борьбе и становились слабее, а я сильнее. К сожалению, порой страдали и вы... Но, по правде вы же всегда оставались в выигрыше.
Игорь Ольгович, язвительно ответил:
- Как сказать, Всеволод! За семь лет твоего правления, я болтаюсь из одной дыры в другую. Ты мне обещал Чернигов, а в итоге я оказался в Новгороде-Северском, а Святослав в Белгороде. Да, брате? Кто занял Черниговский и Стародубский столы? Наши двоюродные братья Изяслав и Владимир Давидовичи!
- Новгород-Северской не дыра. Там правил наш отец и я, - глухо ответил Всеволод.
- Ты обещал добавить нам волостей, но толком ничего не дал, - не унимался Игорь.
Святослав молчал, однако по его выражению лица было видно, что он не разделяет мнение брата, и ожидает наиболее выгодного момента, для вступления в разговор.
- Игорь, сейчас не время обижаться. Год назад я признал тебя своим наследником. Сейчас это  обещание надо воплотить в жизнь.
- Всеволод, - вмешался Святослав, - сейчас тяжелое и сложное время. Игорь не тот, кто сможет удержать власть.
- Ты хочешь сказать, что я не должен быть великим князем? А Киевским князем должен быть ты?!– почти взвизгнул Игорь. -  Да ты младше меня! Ты нигде не мог удержаться больше года! Чего только стоят твои новгородские княжения!
- В отличие от тебя я знаю разницу между Новгородом Великим и Новгородом-Северским. Кстати, любое мое княжение не ограничивается псовой или соколиной охотой, пирами и книгами.
- Как ты смеешь! Я старший брат!
- Ну и что, что старший. Править это не с хорошенькими певчими церковные псалмы петь. Всеволод, да какой он князь!  Не то, что воевать или править, он жену обрюхатить не может.
- Я тебя убью, - обиженно вскрикнул Игорь, готовый бросится на брата с кулаками.
- Давай, попробуй, - поднялся, растирая руки Святослав.
- Заткнитесь оба, - рявкнул Всеволод, нагнувшись вперед. - По большому счету ни ты Игорь, ни ты Святослав не готовы к великому княжению. То, что вы готовы драться, как петухи, лучшее тому подтверждение. Великое княжение не только охота, пиры, походы, а искусство управлять. Попойка, убитый вепрь или тур, полюбовниця или полюбовников, это только незначительное дополнение к  власти. Все это вас есть. Речь идет об управлении государством, защите его интересов, поднятии его престижа, завоеваниях и многом другом. Я говорю о необходимости держать в узде десятка два буйных голов, ничего не видящих кроме собственных амбиций, о родственниках, у которых мозгов хватает, только что бы отхватить кусок пожирнее - и все. Задача правителя державы состоит в обуздании этой вольницы, направив ее энергию в нужное русло и не забыть о себе. Если вы умны, то другие князья будут сражаться за вас, думая, что отстаивают свои интересы. Но есть реалии жизни. Если вам суждено остаться у власти, то только вместе. В противном случае вас разорвут. Поэтому неважно кто станет великим князем, если им будет один из вас, то править вам обоим. По закону Ярослава  старший из братьев должен быть великим князем. Ты  Святослав, тоже сможешь официально править Киевской землей, но после Игоря, учитывая, что у него нет детей, Киев может закрепиться и за твоим родом.
- Может, и будут у меня дети, - возмутился Игорь. – Кстати, закон Ярослава неоднократно нарушался, и тобой тоже.
Всеволод тяжело вздохнул, закрыл глаза и с бессильным стоном откинулся на спинку кресла. Казалось, что спор с младшими братьями высосал из него все силы. Великий князь прижался к спинке кресла, будто  к стволу тысячелетнего дуба, в надежде получить из него недостающих жизненных сил. После недолгого молчания он слабым голосом произнес:
- Вы знаете, что после смерти великого князя Святополка, на киевский стол мог стать наш отец? Ведь Олег Святославич был старше Владимира Всеволодовича Мономаха. Но Мономаха, ненависть черни, разогретая нашими врагами, лишили  нас того, что нам принадлежит по праву. Поэтому я лишь восстановил справедливость. Да, мне пришлось отодвинуть в сторону старших родственников. Но у меня есть оправдание -  не все готовы и способны нести эту тяжкую ношу правителя государства. Я вырвал для нас Киев и великое княжение. Мы должны брать выше отца -  он боролся за Чернигов, а мы должны удержать Киев.
- Тоесть, великим князем буду я, и Святослав признает это? – спросил Игорь.
- Да признает. Правда, Святослав?
Святослав, недовольно кивнул, встал и начал мерять шагами комнату, время от времени останавливаясь у груды доспехов, рассматривая наручи, украшенные симарглами и львами.
 - Братья, я люблю историю, потому что в ней отражается наша действительность. В Риме, когда он был языческим, еще до рождения Христа правили консулы. Их было двое, и они правили через день. Страной управляли два человека, не ущемляя прав друг друга. Все было в гармонии.  Братья вы должны держаться друг друга и действовать согласовано. Ты Святослав закаленный воин, а твоя голова Игорь, полна мудрых мыслей, которые ты почерпнул из редких книг. Вы дополняете, друг друга, только вместе победа будет за вами.
Святослав кивнул головой, поднял с пола наручи Всеволода.
- Согласен, – кивнул он. - Всеволод, твои оружейные мастера хороши. Их доспехи  надежны и красивы.
- Могу подарить.
- Не надо. Я заставлю своих мастеров выковать такие, даже лучше, -  ответил Святослав и небрежно опустил наручи на пол. 
Всеволод пропустил эти слова мимо ушей.
- Братья слушайте внимательно. В Киев нужно послать надежного человека, Юрия Прокопича к примеру. Пусть берет Ратшу, мечников и послезавтра привезет к нам  лучших киевлян.
- Зачем эти формальности? – спросил Игорь. – Ты же еще в прошлом году объявлял меня наследником? Ты же год  назад собрал нас, черниговских Давидовичей, своего шурина Изяслава Мстиславича и объявил свою волю. Ты даже ссылался на пример Владимира Мономаха, который посадил на киевский стол своего сына Мстислава, а не брата Ярополка. С этим  все  согласились.
- Это было год назад. С тех пор многое изменилось, -  ответил Всеволод.
- Игорь, насколько я помню, вокруг было с две дюжины гридей и отроков Всеволода, все вооруженные до зубов и готовые выполнить любой его приказ. Куда тут спорить и сопротивляться, – резонно заметил Святослав.
- Но они целовали крест!
- Сегодня целовали, а завтра забыли об этом, будто ты клятвы не нарушал...
 Слова Святослава прервал стон Всеволода. Великого князя пронзила боль за грудиной. Он схватился за рубаху, пытаясь ее разорвать. Константин бросился к Всеволоду, с силой сжал его в руках, и с трудом нанес под язык пасты содержащей мятное масло. Великий князь рычал и молился. Братья спокойно смотрели на мечущегося от боли и страха Всеволода. Было не ясно -  то ли они растеряны или с интересом наблюдают, чем кончится приступ. Через пару минут Святослав решительно  шагнул к двери:
- Я позову на помощь наших лекарей, -  сказал он.
- Стой. Мне легче...- остановил его Всеволод. - Он оттолкнул Константина и откинулся на спинку  кресла. – Слушайте внимательно. Лучшие люди Киева и Вышгорода присягнут Игорю на верность здесь, на княжем дворе, в окружении верной мне дружины, перед моими глазами. После этого мы устроим пир, но никого не выпустим с острова.
- Мы их напоим, что б никто не вернулся в Киев и не начал возмущать город, - вставил Святослав.
- Правильно. Одновременно мы отправим в город верных людей,  с целью собрать Киевский люд на присягу Игорю. Но присягать они будут не на Ярославом дворе в сердце города, а на княжем дворе вне города, но не далеко... К примеру, на Угорском. Хорошее место -  пару верст от Киева и Печерский монастырь рядом. Туда придёт не вся чернь, готовая  разнести все в щепки, а лишь малая ее часть. Простой люд всегда без головы, потому, что головы, которые вертят чернью, будут стоять рядом с вами.  Их страдающих от похмелья загрузят в ладьи и привезут на повторное крестоцелование. Даже если они захотят сделать негодное для нас дело, то не успеют. Я тебя объявлю своим соправителем. После мы купим лояльность мятежного боярства. Кто откажется о благ - того запугаем, опорочим, обманем.
-  И еще нам нужны союзники... – сказал Игорь.
- Правильно братец, правильно, - ты можешь, когда хочешь, изрекать мудрые мысли.
-  Один у меня есть.
- Это кто?
- Галицкий князь Володимир Володаревич! Он мне обещал помощь, за то, что я уладил свару между вами...
- Игорь, - схватился за голову Всеволод, -  Игорь, это было два года назад. У нас уже третий год с ним распри и в этом году мы его не разбили. Тогда Володимир Володаревич изменил своим вассальным обязанностям, за что лишился городов Микулина и Ушицы. Он был в безвыходном положении зажатый моими войсками и ратью моих союзников. Поэтому он откупился, заплатив 1400 серебряных гривен, которые я разделил между всеми участниками похода, и тобой Игорь. Себе, заметь, я не взял ни куны. Ты же свою часть получил? Получил! Может Володимир, обещая помочь, поклялся на кресте? Или вы укрепили с ним отношения устройством брака между вашими родственниками? Ничего такого небыло. Игорь, брат, он тебе ничего не должен.  Какой он тебе союзник! Наши союзники -  мой сын Святослав,  с волынской дружиной, половцы, а также Давидовичи -  Изяслав и Владимир. Последним надо хорошо заплатить. Если нам удастся заручиться их поддержкой - мы будем на коне.
- Брат мой, зачем ты меня унижаешь перед Святославом, и этим смердом, который сидит в углу! Ты разговариваешь со мной как с малым дитя.
Всеволод взглянул на Игоря с нескрываемым разочарованием, словно учитель, многократно объяснявший решение простой задачи нерадивому ученику, который никак не может ее понять. Игорь побагровел до черноты на фоне светлой туники, а его лицо исказила обиженная гримаса. Святослав же подошел к окну, и, насвистывая какую-то мелодию, стал рассматривать снующих по двору слуг.
Всеволод с трудом встал на ноги и заковылял к Игорю. Константину стало не по себе. Он понимал, что как свидетель свар в семье великого князя он рискует жизнью. Константин осторожно встал, отошел к сундучку с  лекарскими принадлежностями, и, прижав руку к нательному кресту зашептал «Отче наш..».
- С кем ты разговариваешь, - глухо сказал Всеволод.
- С  тобой Всеволод…
Звонкая пощёчина оборвала слова Игоря. Он мгновенно побледнел и опустился на колени. Всеволод, тяжело дыша навис над младшим братом. Святослав даже не пошевелился, продолжая смотреть в окно.
- С кем ты разговариваешь? – повторил вопрос Всеволод.
- С тобой отец мой, с тобой возлюбленный старший брат…- дрожащим от бессильного гнева голосом, сказал Игорь.
- Теперь слушай. Я тебя не унижаю, а говорю правду. Учу не делать ошибок и глупостей, просчитывать поступки на несколько шагов вперед, как в шахматах. Игорь, ты хоть и разменял пятый десяток, но не шибко поумнел. Перед Святославом тебе скрывать нечего, он тебя хорошо знает. Этот лекарь прибыл только вчера. Он  прислан мне из Константинополя василевсом, его еще не успели подкупить. Может благодаря его врачебному искусству, я еще сижу с вами. Поверьте, и он вам сгодится.
- Брате, зачем ты так. Ты выбрал меня наследником. Но ты и шагу ни сделал мне, что бы помочь.   К примеру, у тебя в стане любого князя на Руси есть свои приятели, которые дают знать обо всех тайнах и планах. У меня же их нет,… Ты даже не захотел ими поделиться со мной, а таких случаев много, – жалобно сказал Игорь
- Святослав, - обратился к младшему брату Всеволод, - в Новгороде Великом у тебя были свои люди?
Святослав повернулся и с явным неудовольствием глядя на коленопреклонённого брата сказал:
- Да, да, было дело. Конечно, были приятели. Тысяцкий, мы с ним были кумовья, он предупредил о покушении на меня. Еще Якун Мирославич, его брат Прокопий, которых едва не убили во время заговора новгородцев против меня, но они откупились. Были и другие, они тяжко пострадали потом. Но я их не забыл. Покрыл их убытки доходами некоторых волостей, кому-то заплатил деньгами.  Якун, кстати сейчас, со мной.
- Вот видишь, кто тебе запрещал иметь приятелей? За свои сорок пять лет ты мог находить приятелей, покупать, заинтересовывать их в своей дружбе. Но ты этого не делал или не смог сделать. Даже если я скажу о своих приятелях в стане врагов, захотят ли они иметь с тобой дело?  Сможешь ли ты при необходимости их  защитить или отблагодарить? Святослав между тем, княжил в Новгороде Великом, в самом сложном городе нашей державы, где далеко не каждый может княжить.
- Брат, зачем ты так!
- Затем, сказать, что ты слаб. Все уверены, что тебе не в силах удержать власть. Но наша задача всех обмануть. Если мы успеем состряпать наши дела как надо, все претенденты на Киевский стол, решат на какое-то время тебя оставить, как компромиссную фигуру. Сделают они это по одной причине -  ни мой шурин Изяслав в Переяславе, ни его дядья Юрий в Суздале и Вячеслав  в Турове, не смогут удержать Киев. Они возьмут паузу, для накопления сил, но время будет играть на нас. Это даст нам возможность усилиться и всех обмануть. Помните, мы победим в случае, если вы будем действовать в унисон. Встань с колен, Игорь, тебе негоже стоять на коленях. Привыкай, что бы на коленях стояли другие.
Игорь поднялся с колен и хотел что-то ответить, но Всеволод поднял руку и остановил его.
- Нам,  требуется тайно отослать гонца к Изяславу и Владимиру Давидовичам в Чернигов и к Изяславу в Переяславль. Но после присяги тебе Игорь. Это можно поручить Мирославу Андреевичу. Он нам предан, да и головой хорошо думает. Мы отправим его тайно, сразу после присяги тебе Игорь, здесь, на княжем дворе.
Игорь и Святослав кивнули в знак согласия.
- За это время к нам придёт помощь с Византии, во главе  двоюродным братом василевса Андроником. Он будет биться за нас, а если вдобавок сложит голову в битве или умрет от дурной смертью,  мы получим еще дополнительную помощь.
- Как хитро закручено... -  усмехнулся Святослав.
- Когда ты укрепишься в Киеве, лишь тогда я с чистой совестью смогу предстать перед Богом, - вздохнул Всеволод. – И еще, хотя мы на острове, и отроки моей малой дружины контролируют каждый вершок земли, нам надо молчать о нашем разговоре. Отдавая приказ, вы должны проследить, что б исполнитель должен знать лишь малую часть задачи, не представляя для чего он выполняет получение. Даже здесь у стен есть уши и глаза.
Всеволод подозвал Святослава, опустился на колени и достал из-под рубахи энколпион висящий на груди, снял его и поднес к губам.
- Я, Великий князь Всеволод клянусь любить своих братьев Игоря и Святослава, и быть им верным братом и другом. Клянусь сделать все, что бы мой брат Игорь стал великим князем Киевским. Клянусь  поддерживать его во всех начинаниях, бороться за него, в независимости от победы и поражения. Клянусь, что мой сын Святослав будет бороться на вашей стороне, в независимости от того жив я лили нет.
Всеволод поцеловал крест и протянул его Игорю. Игорь опустился на колени, поцеловал крест и произнес:
- Клянусь любить моих братьев и нетия моего Святослава, стоять за них в борьбе за Киевский стол, не зависимо победим мы или нет. Если я нарушу свою клятву, пусть  меня накажет Бог.
Святослав подошел к братьям, опустился на колени и также произнес клятву крестоцелования.
- Запомните братья, - спокойно, но жестко напоследок произнес Всеволод. -  Если  мы выполним клятву, наш род будет владеть и наследственными землями нашего деда Святослава Ярославича  и Киевской землей, и Ольговичи будут сильнейшими. Мы будем властвовать над всей державой. Если мы проиграем, значит, рискуем  остаться в границах Северской или Черниговской земель, а в худшем случае стать князьями-изгоями, каким был в свое время наш отец.
Всеволод оглянулся на Константина. Тот посмотрел в глаза великого князя, но увидел в них лишь черную пустоту. Константина вновь накрыл липкой волной приступ страха, и появилось неприятное чувство внизу живота.
- Лекарь, ты будешь молчать, о том видел и слышал. Иначе, если повезет, ты умрешь быстро, если нет -  то медленно и мучительно. Правда, Рогота?

28 июля 1146 года. Иван Вышатыч
Улеб и Иван Вышатыч стояли на берегу Днепра,  глядя на солнце, садящееся на Западе. В этом месте течение реки вымыло на острове небольшой заливчик, на берегу которого росли невысокие ивы, опускающие ветви с узкими зелеными листочками к поверхности воды. Клонящееся к закату солнце, окрашивало облака над их головами от  серо-свинцового до золотисто-оранжевого цвета   на горизонте. Вдали, на другом берегу реки темными силуэтами рубленных деревянных построек, среди которых угадывались глава Босисоглебской церкви, строения детинца и посад, виднелся Вышгород.
- Ты знаешь Улеб, я красоту заката стал ценить только с годами. Может потому, что каждый закат разный, а может и потому, что следующего заката может и не быть, - говорил Иван Вышатыч.
- Наверное, - равнодушно пожал плечами Улеб.
Иван Вышатыч посмотрел на песчаное дно косы, плавно уходившее в заросшую водорослями глубину. На фоне желтовато-коричневого песка были видны веселые стайки мальков, которые беззаботно сновали в толще воды.
- В детстве я любил удить рыбу, Улеб. Рядом с нашим замком на Роси была вервь, к которой прибился закуп или смерд, уже не помню точно, по имени Бовык.  Он был возрастом примерно как я сейчас. По утрам или вечерами, Бовык садил меня к себе в лодку. Мы плыли по реке. Я смотрел в темную глубину реки, стараясь рассмотреть там рыбу, а он бормотал какие-то молитвы и заклинания. Он не был христианином в полном смысле этого слова, и часто обращался к старым богам, в которые верили наши прадеды. Вдруг он бросал весла, опускал якорь, и мы забрасывали снасти. Он говорил, что к нам придет рыба, и мы начинали удить. Ты представляешь, у нас всегда клевала рыба, большая рыба. Мы ее подсекали, вытаскивали и бросали на дно лодки. Потом мы возвращались. Он жил один полуземлянке. Я как сейчас помню обмазанные обожжённой глиной ступени, старую глинобитную печь, простые глиняные миски, горшки и амфорки, горой, стоявшие на убогом столе. Его печь была до того стара, что большая часть  ее деревянного каркаса изнутри выгорела. Печь неоднократно ремонтировалась и мне казалось, что она завалится. Но рыба, которую готовил на печи Бовык была отменной. Такой вкусной рыбы я больше никогда не ел, хотя поверь, я знаю толк в яствах. Отец меня ругал рыбалку. Он говорил, что наше дело охота. Повзрослев, я научился охотится. Я ходил на вепря и тура, ходил сам на медведя,… Но сейчас я бы все вернул, что б попасть в ту лодку, к Бовыку и удить окуней, верховодок, ловить сомов и щук…
Улеб резко махнул рукой, пытаясь поймать присевшую на полевой цветок капустницу. Но насекомое, ловко увернувшись от ручищи тысяцкого и  петляя, полетело прочь. Улеб грязно выругался.
- Иван, нам сейчас не воспоминаний детства.  Я чувствую перемены, и не в мою пользу.
Иван Вышатыч уселся на зеленую траву. Он сорвал пучок зелени, поднес ее к носу и глубоко, с наслаждением вдохнул запах полевых трав. Боярин выбрал один стебелек, засунул его в рот и стал его жевать.
- Иван, чего ты молчишь? Я будто в клетке. Я вижу Вышгород, его посад. Там южнее,  за сосновыми лесам, стоит Киев. На том берегу люди, но я не могу их услышать, немогу сесть в лодку и  добраться на тот берег.
- Ничего нельзя сделать. Надо просто ждать, - задумчиво сказал Иван Вышатыч и лег спиной на зеленый ковер травы.
- Умрет Всеволод или нет?
- Конечно. Бог его заберет к себе, но когда - известно только ему одному, - философски заметил Иван Вышатыч.
- Поскольку мы изолированы от внешнего мира, видимо дела его не слишком хороши.
- Возможно. Может он протянет неделю, может две, а может год-два. Говорят него новый лекарь, грек. По слухам, он лечит его иначе, не так как наши лекари и рот у него на замке.
- Тогда надежда на Петра Бориславича и его знакомства…
Улеб присел рядом с Иваном Вышатычем и вытянул на траве жирные ноги в сафьяновых сапогах. От тысяцкого разило перегаром и кислым потом. Иван Вышатыч недовольно поморщился, но ничего не сказал. Улеб не обратил на это внимания, так как был озабочен своими мыслями.
- Иван, я чую своим задом неприятности. Каждый час сюда прибывают ладьи с людьми, появился старший сын Всеволода. Никто ничего не знает. Еще этот посланник василевса с претензиями, Новгород-Северской князь, который хочет моей шкуры...
- Тебе-то чего, Улеб?
Иван Вышатыч выплюнул травинку, лениво зевнул и рассудительно заметил:
- Ты киевский тысяцкий, но ты не в Киеве, а попасть туда не можешь. Виноват в мздоимстве по отношению к византийским купцам не ты, а вороватые мечники. Улеб, ты ведь готов плетью отстегать виновных лично, но не можешь. Не можешь одной простой причине - тебе нельзя покинуть остров. Я не вижу повода беспокоиться.
- Тебе то нечего волноваться -  ты богат. Я могу, лишится должности тысяцкого...
- Нечего на полюбовниц деньги выбрасывать да в кости играть. Заведи одну,  ну трех девок, да и жена у тебя есть.
- Стар ты, а я еще нет. Поэтому мне нужно больше молодых упругих девок! – в захлеб по-лошадиному расхохотался Улеб. -  У меня жена спит, повернувшись ко мне задом. На это у нее множество причин: воскресение, праздник, причастие. В среду и пятницу, к примеру, кувыркаться запрещает ее духовник, в понедельник нельзя вместе спать, поскольку вспоминаем умерших, в четверг – потому, что вспоминаем тот день, когда схватили Христа, про пост я вообще молчу. Когда дело до этого доходит, она лежит в рубахе раздвинув ноги как бревно. Зато,   страх как ревнивая...
Иван Вышатыч что-то промурлыкал в усы, и беззвучно рассмеялся. Улеб покосился на него и продолжил:
- Я обычно с полюбовницами встречаюсь на Подоле, есть там у меня место. Но однажды, когда моя жена была в Овруче, ко мне во двор, что у Софиевских ворот, пришел один купец с женой  просить меня о помощи. Были у него проблемы из-за мздоимства. Одновременно ко мне пришла вдова Афанасия Есифовича. Ну, ты знаешь, какая она девка. Я купцу и говорю, что мне нужно принять вдову моего дорогого друга, которая должна поделиться своими трудностями. Так он оставил мне свою жену, объяснить трудности торговли. Зато как мы покувыркались втроем.... и потом еще...
Улеб  мечтательно улыбнулся, похотливо причмокнув губами. Тысяцкий погрузился в приятные воспоминания, и мысленно перед его глазами проносились яркие картины жарких встреч с молодой вдовой и красавицей купчихой.  Иван Вышатыч насмешливо хмыкнул:
- Гуляй пока есть силы, но с умом.
- Ты тоже, на сколько я знаю, был ходок.
- Тс-с-с-с, - тихо сказал Иван Вышатыч. – Ты слышишь?
Улеб прислушался. Он ничего не слышал кроме трескотни кузнечиков, легкого шелеста июльской листвы, да шепота волн седого Днепра. Для уверенности Улеб даже  приложил ухо к земле, но ничего не услышал и отрицательно замотал головой. Иван Вышатыч похлопал его по плечу поднял указательный палец.
- Едут двое – трое всадников, - прошептал старый боярин.
Собеседники подняли головы, над зеленой  травой всматриваясь  вдаль, туда, где темнеющее небо сливалось с изумрудной зеленью острова. Улеб прищурился, пытаясь увидеть наездников.
- Ну и слух у тебя Иван, в твои то годы, - искренне удивился Улеб и тыкнул пальцем в даль, - по-моему, вижу.
- Улеб, повоевал бы с мое, почувствовал, как жизнь висит на волоске, не такое бы учуял.
- Точно, вижу две точки. Может это княжеский разъезд?
- Врядли.  Там до дюжины всадников, а у нас двое-трое.
- Тогда надо подняться, иначе они нас не увидят.
- Тоже правильно. Наши слуги путь не высовываются, а сидят в кустах.
Улеб тихо свистнул. Из кустов поблизости выглянул детина с рябым лицом.
- Сидите тихо пока не позовем.
Детина промычал что-то в ответ и скрылся в густой зелени. Оба боярина поднялись во весь рост, что бы быть видными издалека. Всадники их заметили и повернули к ним лошадей.
Через минуту другую, всадники перешли из рыси на шаг и остановились возле них. Оба были молоды. Один из них был одет в льняную рубаху, поверх которой была небрежно накинута  красивая зеленая свита. Всадник был подпоясан кожаным ремнем с золоченой пряжкой, на которой болталась сабля с костяной ручной с серебряным набалдашником и темлякой. Он помахал рукой боярам, как своим старым знакомым. Другой был дружинником укутанным в воинский плащ. Лицо его было невозможно рассмотреть: голову прикрывал шлем, а не защищенную шлемом часть головы и шеи прикрывала кольчуга. Из образованной щели на Улеба и Ивана Вышатыча недоверчиво смотрели темные глаза.
Первый всадник спешился и пошел на встречу к Ивану Вышатычу ведя лошадь под уздцы, в то время как другой всадник в шлеме остался в седле.
- Здравствуй Петр Бориславич! Рад тебя видеть в полном здравии, - приветствовал вновь прибывшего Улеб.
- Здравствуй Улеб Есифович, здравствуй Иван Выжутович.
Иван Вышатыч скрестил руки на груди еле заметно кивнул головой, недоверчиво оглядывая всадника.
- Кого это ты нам привел Петр?
- Человека, который нам  расскажет много интересного, - задорно произнес Петр Бориславич и подвел лошадь к воде.
Животное наклонило голову и стало жадно пить речную воду. Петр Бориславич поглаживая лошадь по шее, смотрел на животное нежно приговаривая:
- Пей моя хорошая, пей моя любимая...
- Петр, что ж твой друг нам не покажет свое лицо? – поинтересовался Улеб.
- Видимо опасается за свою жизнь, - ответил за него Петр Бориславич.
- Волков боятся – в лес не ходить.
Всадник молча смотрел на бояр, готовый вонзить шпоры в бока животному и унестись прочь.
- Да ладно вам, - по-стариковски вздохнул Иван Вышатыч, - что ты нам хочешь сказать? Как там тебя величать?
Всадник не произнес ни звука, внимательно рассматривая собеседников.
- Да ты слезай с коня, садись на травку рядом со мной стариком, поговорим. Я тебя чаркой вина угощу, - с показной веселостью сказал Иван Вышатыч.
Но всадник и не подумал спешиться, лишь слегка опустил поводья. Лошадь воспользовалась этим и медленно подошла к воде.
- Как там великий князь поживает? Как его драгоценное здоровье? – поинтересовался Иван Вышатыч.
- Он болен, - глухо сказал незнакомец.
- Все знают, что болен, - с сарказмом заметил Улеб.
- Он тяжело болен и долго не протянет. Ему даже не поможет греческий лекарь.
Петр Бориславич многозначительно посмотрел на Ивана Вышатыча и Улеба. В глазах тысяцкого мелькнула молния, а на лице всплыла ехидная ухмылка. Иван Вышатыч остался абсолютно равнодушен, лишь поднес левую руку к лицу и стал поглаживать седую бороду.
- Как жаль, горе-то какое! - с напускной заботой в голосе сказал Улеб. - Мы готовы ему своих лекарей  прислать, хотим приказать молится за здоровье Всеволода Ольговича своим семьям и челяди, но не можем. Так и сидим закрытые на острове, словно в темнице и страдаем от бессилия.
- Молитесь сейчас за здоровье и выздоровление великого князя, -  ответил всадник.
- Петр, твой спутник сообщил нам такие важные вещи, что  я не знаю, сколько ему заплатить. Наверно дам пустой кошель.
Петр Бориславич, взял за уздцы коня и отвел от воды и привязал животное за толстую ветку ивы стоящей близ воды.
- Улеб, не верит  он вам, - ответил Петр Бориславич.
- Нам, - поправил его Улеб.
Петр Бориславич вернулся к всаднику и со всей искренностью, на которую был способен произнес:
- Говори, не бойся. Я целовал крест, что  спасу тебя, твою жизнь от гнева великого князя. Люди, перед тобой не желают тебе зла. Они мои друзья, и помогут тебе в трудную минуту. Скажи нам то, что ты хотел сказать.
Незнакомец молча выслушал слова Петра Бориславича, и в ответ лишь потрепал гриву лошади. Животное опустило голову и начало жевать траву. Иван Вышатыч, стоящий в сторонке, с интересом наблюдавший за общением Улеба с неизвестным громко хлопнул в ладоши. Все трое собеседников повернули голову в его сторону.
- Да, ребятушки, вас только на переговоры посылать, вы кого хочешь, можете запугать, - сказал Иван Вышатыч.
Петр Бориславич недоуменно, а Улеб понимающе улыбнулись.
- Так, дорогой гость. Это ничего, что я тебя так называю? – лукаво улыбнулся Иван Вышатыч.
Всадник кивнул головой.
- Смотри, что получается. Ты приехал нам с вестью, ведь так? Можешь не отвечать, все мы знаем, что так. Но весточка, которую ты привез, пока свежа, но на завтра она протухнет, как дохлая дичь, пролежавшая целый день под палящим июльским солнцем. Может весточка станет с душком еще раньше. Ты можешь ничего не говорить, и просто уехать. Но, помни, сейчас ты куешь себе будущее. Может оно может стать блестящим, а может, не будет стоить и ломаного медяка. Это все зависит от тебя, от того что ты сообщишь нам или сделаешь. Тебе хочу пояснить важную и простую вещь: перед тобой люди, которые подсказывают князьям верные решения и помогают их воплотить в жизнь.
Всадник в раздумьях опустил голову. Он дернул поводья, и лошадь, дожевывая пучок травы, нерешительно затопталась на месте.
- И еще, ты уже продал своего господина, поскольку скрываешь от нас свое лицо? Кстати, найти тебя будет легко.
- Я не предаю своего господина, - с обидой в голосе возмутился всадник.
Улеб понял, что незнакомец обнажил слабое место в своей обороне, и с трудом сдерживая радость, с легкой хрипотцой в голосе произнес:
- У Всеволода Ольговича, нашего любимого князя сейчас тяжелый период в жизни. Мы его верные слуги, не можем желать князю зла, мы хотим ему помочь. Наверняка он нуждаться в нашей помощи, не подозревая, что может опереться на наше плечо.
- Да, я хочу помочь великому князю. Наверное, ему сложно справится с навалившимися бедами. Всеволоду Ольговичу нужна помощь других, верных людей.
- Более верных людей для Всеволода Ольговича, чем тысяцкий Улеб и Иван Вышатыч не найти, - авторитетно произнес Петр Бориславич. – Иван Вышатыч, к примеру, сумел привести к спокойствию Новгород Великий, когда враги великого князя возмутили градских людей против брата великого князя, Святослава. Улеб же, который год твердой рукой держит в узде Киев, который недолюбливает птенцов гнезда Олега Святославича.
- Да, это правда, - с важностью в голосе подтвердил Иван Вышатыч и обратился к незнакомцу, – ты можешь говорить с нами даже не открывая лицо. Нам то нечего скрывать, намерения у нас благие. Скажи для начала, почему мы должны тебе верить.
- Я в последние несколько дней нахожусь неотлучно при великом князе – день и ночь.
- Мы восхищены твоей верностью и любовью к великому князю, и …? – сказал Улеб.
- Великий князь боится, что скоро он предстанет перед Богом. Он хочет передать великое княжение своему брату Игорю. Всеволод Ольгович целовал крест, что поможет Игрою добиться великого княжения и заставил целовать на верность Игорю обоих Святославов – брата и сына.
Незнакомец умолк, видимо ожидая какой-то реакции на свои слова от слушателей, однако те стояли молча. Повисло молчание прерываемое стрекотанием кузнечиков.  Незнакомец продолжил:
-  Он хочет, что бы киевляне и вышгородцы целовали крест на верность Игорю завтра здесь на княжем дворе, а послезавтра близ Киева и Печерского монастыря, на  княжьем дворе, что близ Угорского. Также великий князь послал гонцов в Белгород, Витичев, Богуславль, Канев, Овруч и иные города, призвать в Киев отроков малой дружины.  Шлет гонцов  на Черниговщину, Северщину, и к половцам с просьбой о помощи Игорю.
Лицо Улеба вытянулось, и он нервно захрустел костяшками пальцев. Петр Бориславич глубоко вздохнул и нервно сглотнул слюну. Иван Вышатович не изменился в лице, лишь вновь  стал поглаживать свою седую бороду.
- И все? – произнес он.
- Еще ему обещал помощь василевс.
- Важные для нас новости. Теперь зная, их мы можем помочь великому князю в свершении его задумок. Слезай с коня, я тебя обниму и отблагодарю.
Всадник колебался. Видимо, что-то ему подсказывало об нежелательности данного шага. Между тем Иван Вышатыч раскрыл объятия перед незнакомцем и искренне улыбнулся. Всадник осторожно спешился и нехотя, не выпуская поводья из рук подошел к боярину. Иван Вышатыч  широко улыбаясь, достал из штанин кошель. Однако всадник отрицательно мотнул головой и Иван Вышатыч разочаровано развел руками.
- Значит, не хочешь, от меня благодарности. Бессребреник ты наш… Даже не знаю, будешь ли ты клясться на кресте о дружбе с нами…
Всадник замер, видимо не решаясь ничего предпринять, всем видом он, показывая нежелание близкого общения. Однако Ивана Вышатыча это ничуть не смутило. Боярин с искренней улыбкой подошел к незнакомцу и обнял его, прижал к себе и отпустил.
- Эх, Рогота, Рогота! – с ноткой разочарования сказал он  и  ловко, левой рукой подцепил шлем собеседника.
Шлем свалился на траву, обнажив испуганное и одновременно удивленное лицо отрока. Не давая ему опомниться, Иван Вышатыч с размаху нанес правой рукой сжимавшей кошель удар в область виска. Раздался глухой стук, и тело Роготы грузно рухнуло на землю.
- Что ты наделал?! Зачем?! – в ужасе закричал Петр Бориславич.
Вместо ответа Иван Вышатыч тихо свистнул. На свист из кустов вылезли трое парней с рябым во главе.
- Ребятки, бросьте его в воду, -  тихо, почти ласково сказал Иван Вышатыч.
- Он же пришел нам помочь, - подскочил к лежащему на траве Роготе Петр Бориславич.
- Да, Петр прав, - неуверенно поддержал его Улеб, - зачем ты его убил? Он мог в дальнейшем быть нам полезен.
Иван Вышатыч положил руку на плечо Петру Бориславичу, остановив его.
- Петруша, молодо ты и зелено. Сколько то тебе годков?
- Двадцать два.
- Отличный возраст, замечательный, - почти ласково сказал Иван Вышатыч и устало посмотрел на лежащего на земле Роготу. 
- Ребятушки в воду его, в воду, - ласково повторил Иван Вышатыч рябому хлопцу.
- У него хорошие доспехи, оружие, может серебро по карманам, -  рассудительно заметил рябой.
- В воду я сказал, и не глубоко, лицом вниз. Еще, стукните его головой об ветку ивы, ту, что повыше и потолще, и коня поводите поблизости, пусть потопчется.
Рябой с недовольными хлопцами направились к лошади Роготы, выполняя приказ Ивана Вышатыча.
- Не кипятитесь. Через пару деньков вернетесь и заберете, то, что осталось от Роготы - кинул им вслед Иван Вышатыч.
- Зря ты его так, ой зря, - кисло заметил Улеб.
Улеб засунув  большие пальцы рук за пояс, подошел к лежащему на земле Роготе. Он наклонился над лежащим, и внимательно оглядел его голову, покачал головой и с видом знатока спросил:
 - Ты его билом кистеня огрел?
- Да, - ответил Иван Вышатыч, показывая увесистый кожаный кошель.
- Хорошо приласкал, почти без крови.
Лицо Петра Бориславича покраснело. Он затряс головой, от чего его длинные, слипшиеся от жирного пота волосы, упали на лицо, почти закрыв глаза. Петр, сжав кулаки и почти закричал:
- Так ты изначально собирался его убить! Это же грязно, не по-божески, я ему обещал, что он вернется живой и здоровый.
- Петруша, дружок, убивать вообще не по-божески, - спокойно, но твердо ответил Иван Вышатыч. – Посуди, ты к нам приводишь телохранителя великого князя, который отказывается от денег и от клятвы. А что он говорит взамен? То, что я и так узнаю через несколько часов. На эти события, раньше завтрашнего вечера я никак не смогу отреагировать. Завтра вечером все это уже будет, как я говорил, тухлятиной. Зато  Рогота увидел, как ближайшие бояре великого князя встречаются тайно, вдали от его резиденции. Это говорит о том, что дело не чисто. Поэтому вернувшись Рогота мог рассказать о своих подозрениях Всеволоду. Великий князь Всеволод слишком умный и поднаторевший в интригах. Не думаю, что для нашего князя нужно много доказательств, что бы от нас избавиться, так, на всякий случай.  Вот не знаю, дожили ли бы мы до утра. Всеволоду терять нечего – одним грехом больше, одним меньше. Слишком уж высоки ставки. Так, что Петруша, я спас тебе жизнь и ты мой должник.
- Он мне поверил, я его привел! – громко,   фальцетом вторил Петр Бориславич.
- Если я не прав, он сам пришел к нам, использовав тебя, – заметил Улеб.
- Отож, -  вздохнул Иван Вышатыч, -  отож. Ты представь, что завтра на пиру нам преподнесут нам по кубку доброго вина, а на утро мы будем мертвы. Нам даже исповедаться не удастся. Скажут, что рабы божьи Улеб, Петр и Иван умерли от перепоя либо отдали Богу душу от слабости желудка.
- Иван Вышатыч, ты же его убил, не в честном бою, а подло, исподтишка. Я, честный человек, привел Роготу сюда как агнца на заклание...
- Петруша, ты знаешь, что имя Петр, звучит по-гречески как камень. Будь тверд душой и разумом, и слушай меня внимательно. Во-первых, я Роготу не убил, а только оглушил. Во-вторых, ты не малое дите, знаешь куда ввязался. В третьих - если ты беспокоишься о своей репутации - то зря.  Тебе  ее ковать на протяжении всей жизни. Может быть, спустя годы ты будешь рассматривать этот случай, как проявления своей силы. Кстати, скажи мне Петр Бориславич, зачем ты стоишь с нами, зачем вызвался нам помочь, зачем клялся нам кресте? Ответь?
- Я не хочу правления Ольговичей в Киеве. Я, как и все киевляне желаю, видеть великими князьями потомков Владимира Мономаха. При нем и его потомках было процветание Киева, а Олеговичи только и могут, как все рушить.
- А ты Улеб тут зачем? – поинтересовался Иван Вышатыч.
- Как киевлянин, я конечно за Мономаховичей, но я также хотел бы остаться тысяцким при следующем князе. Ответь нам, что ты хочешь Иван?
- Отвечу. Я здесь потому, что служу Киеву, а не князю или какому-то роду.
Улеб и Петр Бориславич недоуменно посмотрели на Ивана Вышатыча.
- Да, да, именно Киеву. Великие князья их воеводы, дворские и печатники, гриди и отроки приходят и уходят, а мы киевляне, остаемся. Я хочу, что бы киевский стол занимал достойный и способный человек. Да, Владимир Мономах был великий человек, поэтому я ему служил верой и правдой. Его сын Мстислав – тоже был  достойный. Зато его брат Ярополк, будучи смелым воином, оказался никудышным правителем. При нем отпали от державы Полоцк, Новгород, да и Чернигов перестал повелеваться. Поэтому когда на престол взошел младший брат Мономаха Вячеслав Владимирович, человек хороший, но слабый, я понял, что это ошибка. Я встал на сторону Всеволода Ольговича, хотя он не Мономахович, и в Киеве особой популярностью не пользовался. Потому, что он человек, умный, ловкий, хороший воин, дипломат и интриган. Всеволод заставил державу повелеваться себе и поднял престиж Киева. Я служил ему верой и правдой, и не ошибся. Но сейчас князь делает большую  глупость – хочет передать власть своему никчёмному брату. Поэтому моя задача приложить все силы для помощи достойнейшему князю.
- Интересная позиция, - усмехнулся Улеб. Он повернулся к реке и смачно сплюнул в воду.  - Иван, ты старше меня, наверное  знаешь жизнь лучше. Но я о земном - хочу остаться тысяцким и я не уверен, что новый князь не отберет у меня мои имения. Петр Бориславич, хочет великого княжения Мстиславичей,  ты ратуешь за благополучие Киева и всей Киевской земли. Но нас объединяет одно - неприятие Ольговичей на киевском столе. Будем действовать заодно. Кроме того хотим ли мы этого или нет, нас связывает кровь. Бог с ним, с Роготой, что нам сейчас делать?
- Сейчас – ничего. Будем действовать, как только окажемся в Киеве, - ответил Иван Вышатыч, -  сейчас полная покорность великому князю.
- Наверное, нас тут не было и мы даже не встречались? –  горько усмехнулся Петр Бориславич.
- Правильно думаешь, ты умнеешь на глазах, - усмехнулся Улеб.
- Едем присягать Игорю Ольговичу?
- Да, - громко рассмеялся Улеб.

29 июля 1146 года. Всеволод Ольгович.
- Он не жилец, - шепнул обливаясь потом Улеб Ивану Вышатычу, указывая на Всеволода Ольговича. Иван Вышатыч в ответ безучастно кивнул, рассматривая изнеможённую фигуру великого князя, сидящую в просторном кресле.
Они не знали, что два дня назад Всеволод попросил Константина, дать ему снадобье, которое поможет ему не быть «развалиной» в течение дня. Константин  приготовил настой из трав и плодов, привезенных в Византию из далеких Китая и Африки. Час назад, Всеволод принявший лекарство почувствовал себя бодрее, даже немного поел и смог принять участие в важной для него церемонии. Константин мог созерцать встречу великого князя со своими подданными, скромно стоя у косяка двери ведущей в сени терема.
Милосники заранее вынесли большое кресло для великого князя, и поставили его так, что бы оно было видно со всей площади перед княжеским теремом. Теперь великий князь сидел на нем сгорбившись, тяжело дыша. Со стороны казалось, что княжеская диадема, играющая на солнце блеском золота и драгоценных камней, давила на Всеволода, не давая выпрямиться. По правую руку от него стояли братья Игорь Ольгович, Святослав Ольгович и сын князя-принцепса Польши Владислава – Болеслав, все в парадных княжеских клобуках. Болеслав, приходившийся Всеволоду Ольговичу зятем, казался мальчишкой рядом со своими матерыми родственниками рассеянно смотрел по сторонам. По левую руку стояли супруга великого князя Мария Мстиславовна и его старший сын Святослав, князь Волынский. Мария Мстиславовна в белом убрусе, покрывавшим ее голову и княжеской диадеме со свисающими колтами, выглядела величественно. Ее лицо, сохранившее миловидность, несмотря на многочисленные беременности и роды было задумчиво. Сын Всеволода Святослав был взволнован, видимо мучаясь в догадках, останется ли за ним Волынь  и неловко переминался с ноги на ногу.
Улеб, Иван Вышатыч и Петр Бориславич в томительном ожидании стояли в первом ряду лучших людей Киева перед резным крыльцом терема. Было еще далеко до полудня, но июльское солнце так пекло, так что парадно наряженная знать Киева и Вышгорода, собравшееся княжем дворе страдала от жары. Капли соленого пота медленно пропитывали одежду, и она неприятно липла к телам людей. Поблизости, в хозяйственных помещениях готовился банкет: на огромных жаровнях жарилось мясо, в печах пекся хлеб, готовилась иная снедь. Вокруг распространялся горячей запах горячей еды, который, казалось, усиливал действие жары, вызывая головную боль и головокружение.
Во дворе собралось не так много людей, что-то около двухсот человек, однако территория, огражденная рублеными стенами с заборолами и хозяйственными постройками, существенно ограничивала площадь и визуально создавала впечатление человеческого моря, плещущегося  возле крыльца, что вызвало довольную улыбку Всеволода. По периметру двора и на стенах  расположились около полусотни вооруженных отроков малой дружины, с подчеркнутой снисходительностью взиравших на изнывающих от жары гостей. Перед крыльцом  на наспех сколоченном из досок возвышении, покрытом бархатной тканью стояли две больших  иконы в дорогих окладах. Лики Спаса и Богородицы глядели с холодным равнодушием на  гудящий рой людей. Возле икон в парадном облачении стояла дюжина священников и монахов во главе черниговским епископом Онуфрием, который читал молитву.
- Мирослав Андреевич, Василь, - тихо обратился  Улеб к боярам стоящим рядом с ним, - вам не кажется что, Всеволод Ольгович безразличен всем, даже его жене?
Оба  боярина недовольно покосились на тысяцкого и старательно перекрестились вслед за свитой великого князя.
- Понимаю, - заговорщически подмигнул Улеб, - мне тоже жарко.
Иван Вышатыч наступил на ногу Улебу. Тот недовольно поморщился и тихо язвительно хмыкнул.
Тем временем епископ закончил молитву и умолк. Великий князь сделал знак рукой и два телохранителя помогли ему подняться с кресла. Всеволод властно оглядел людей стоящих у его ног. Улеб, и другие бояре, тихо гудевшие мгновение назад, подобно пчелиному рою, умолкли и робко склонили свои головы.
- Киевляне! – громко сказал Всеволод, - Киевляне и жители Киевской земли. Я уже восьмой год ваш князь. Все это время я боролся за процветание Киева, киевлян, вышгородцев и народов всей державы. Я защищал и обогащал вас, слушал и справедливо судил, собирал дань и делился последним, я защищал слабых и помогал бедным. Ведь так?
Великий князь умолк и вновь окинул взглядом замолкнувших людей, ожидая ответа. Но в ответ была тишина. На лбу, между глаз великого князя сошлись  две морщины и еле заметная тень, подобно легкому облаку над нивой, пробежала по его лицу. Улеб, как опытный царедворец, успел это заметить. Он мгновенно понял, что ничего хорошего из этого не выйдет. Решение действовать пришло к нему мгновенно. Он дернул за рукав своих соседей Мирослава Андреевич и Василя Половчанина заорал во всю глотку:
- Правда, княже правда! Правда, княже правда!
- Правда! Правда! – поддержали его соседи.
Через считанные секунды все люди стоящие на княжем дворе нестройным гулом прославляли князя и кричали слова благодарности. Всеволод слабо улыбнулся и поднял руку, прося всех умолкнуть. Когда все стихло,  великий князь продолжил:
- Киевляне. Я очень болен. Я не знаю, сколько Бог мне отпустит времени. Но я боюсь за вас. Когда вы осиротеете, вам нужен будете нуждаться в защитнике, оберегающим вас, заботящимся   и судитяшем по справедливости. Поэтому я предлагаю лучшее, что есть у меня. Вот  вам брат мой Игорь, возьмите его себе в князья.
- Возьмем с радостью, - вновь заорал Улеб, и многоголосая толпа стала вторить ему, - возьмем с радостью!
Великий князь опустился на кресло. Четверо слуг осторожно подняв кресло с великим князем спустили его к иконам. Всеволод с трудом встал, поцеловал лик Спаса и Богородицы, и поцеловал крест епископа.
- Я клянусь быть верным слугой моего брата Игоря Ольговича, клянусь верно служить ему,  защищая и заботясь о Киеве, Вышгороде, киевлянах и всех жителях моей державы, -  громко сказал он, и почти упал на кресло. Телохранители подхватили кресло и отнесли его в глубину терема, оставив в сенях. Константин зашел за ним.
Тем временем оставшиеся князья спустились вниз к иконам. Начинался обряд крестоцелования.
В прохладных сенях Всеволоду стало легче и он с облегчением, откинулся на спинку кресла и хрипло задышал. Константин подошел к великому князю и пощупал его пульс.
В полумраке клети, по периметру стен, стояли печатник, казначей, ключник, покладник, княжеский конюший и меченоша. Все административно-хозяйственные чины княжеского двора робко смотрели на своего хозяина. В клети кружили мухи, которые словно чувствуя свою добычу, пытались сесть на князя. Покладник, схватив полотенце, бросился отгонять насекомых.
- Боже, как я устал…, - простонал Всеволод и оттолкнув рукой покладника, поманил указательным пальцем меченошу.
Меченоша, осторожно ступая по жалобно скрипящим половицам, подошел к великому князю.
- Олекса, друг мой, твои люди нашли Роготу? - спросил Всеволод, и схватив меченошу за ворот, резко притянул его к себе.
- Пока нет, княже, - ответил тот.
- Найди его, слышишь найди его из-под земли. Непонятно, что здесь ты делаешь?!
- Мы ищем его, великий князь. Известно, что он выехал с княжего двора вечером. Мы найдем, достанем его из-под земли.
Всеволод отпустил меченошу, и громко закашлял. Покладник, взял со стола уставленного яствами ковш с квасом, и осторожно обходя лавки, подал ему пить. Всеволод сделал небольшой глоток и оттолкнул ковш. Капельки холодного кваса упали на дощатый пол. К великому князю подошел конюший.
- Великий князь, есть новости. Конюхи нашли лошадь, на которой Рогота покинул княжеский двор.
- Где нашли?
- В двух верстах отсюда.
- Олекса, почему сторожевые разъезды ее не нашли?
- Они ищут Роготу. Прочесывают каждый вершок острова, но остров велик. – ответил меченоша.
- Значит плохо ищите, - резко оборвал его Всеволод, - иди и без Роготы не возвращайся! Понял!
Меченоша, поклонился, и пятясь, исчез в темноте дверного проема. Тогда Всеволод, с трудом подавляя кашель, обратился к печатнику:
 - Протасий Павлович, приведи ко мне Мирослава Андреевича и Болеслава, а затем моих братьев Игоря,  Святослава, старшего сына и жену. Все можете идти. Хотя нет. Твоя задача напоить всех гостей. У низ не должно остаться ни сесть в седло, ни забраться в лодку или ладью, как минимум до завтрашнего полудня. Все остальные, должны ему помогать в этом, помимо выполнения своих прямых обязанностей. Можете идти.
Приближенные великого князя спешно покинули сени и через минуту Всеволод, и Константин остались вдвоем в сенях.
- Как я лекарь? – спросил Всеволод  и после небольшой паузы добавил. – Отвечай, не бойся.
- Княже, с Божьей помощью ты хорошо держишься, но тебе надобно принять снадобье - ответил лекарь.
Через четверть часа в сени зашли печатник и боярин Мирослав Андреевич. Мирослав Андреевич три раза глубоко поклонился, справился у великого князя о здоровье и в выражениях своей преданности и почтения к нему. Всеволод выслушал боярина с каменным выражением лица. Когда тот закончил, Всеволод Ольгович коротко и ясно изложил перед боярином задачу. Вытянутое, чем-то напоминающее лисью мордочку лицо Мирослава Андреевича, вытянулось еще больше, когда он получил поручение Всеволода ехать в Чернигов. Боярин сразу оценил щекотливость и опасность данного дела. Он понимал, что Всеволоду осталось не долго, а впереди маячили туманные перспективы, и лишь обещание вотчин в Курском Посемье, исконных землях Ольговичей, сломили его сомнения.
- Твоя задача, - говорил Всеволод, вручая Мирославу Андреевичу  грамоту, с болтающейся на ней печатью, с изображением святого Кирилла, - убедить Изяслава и Владимира Давидовичей, поддержать Игоря на киевском столе. Обещай от моего имени все, что они попросят, а просить они будут много. Напомни о клятве на кресте. Объяснишь, что возможно воевать им не придется, но будет необходимо сделать вид, что они собираются в поход, побряцать оружием. И еще, самое важное… намекни, прозрачно, но понятно, что князь Переяславльский признал Игоря великим князем Киевским.
Мирослав Андреевич поднял брови над глубоко сидящими маленькими глазами, и удивленно посмотрел на великого князя.
- Великий княже, а как?
- Не знаю как, но от этого зависит твое успех твоего визита. Ты же умный, ты можешь,- сказал, как обрезал Всеволод.
Мирослав Андреевич обреченно закивал головой, мысленно прикидывая тактику переговоров с двоюродными братьями Всеволода.
- Если не получится? – осторожно, словно нехотя сказал Мирослав Андреевич
- Должно получиться, -  тоном не допускающим возражений, ответил Всеволод.
- Великий княже, когда мне отправляться в Чернигов?
- Прямо сейчас.
- Как прямо сейчас?
- Очень просто Мирослав Андреевич. Ты сейчас выйдешь за дверь и увидишь моего главного конюшего. Он отведет тебя на пристань. Ты сядешь в ладью и переплывешь на другой берег Днепра. Там тебя будут ждать три лошади. Будешь скакать, меняя их до самого Чернигова.
- Путешествие сопряжено с расходами. Я уже несколько дней не могу покинуть княжий двор…
- Мирослав, та же за дверью стоит мой казначей. Он обеспечит тебя всем необходимым.
С каждым словом Всеволода, лицо Мирослава Андреевича приобретало все более кислый вид. Перспектива сутки напролет провести в седле, а потом еще и извиваться, как уж на сковороде, заставляя поверить своим речам строптивых кузенов князя Всеволода не прельщала боярина. Мирослав Андреевич быстро сообразил, что выполнение поручения связано с риском для его шкуры. Стоили ли этого вотчины в Посемье, был вопрос риторический. Но в случае удачи – это была бы ступень к дальнейшему его росту благополучия.
- Великий княже. Если я буду в качестве посла…
- Да, посланника…- продолжил Всеволод, - только не говори, что тебе нужна свита.
- Не свита, охрана…
Всеволод задумчиво наморщил лоб и посмотрел в полумрак.
- Логично… - согласился после недолгого раздумья Всеволод, - один мало, пять много. В Чернигов ехать безопаснее, чем в Киев. Ладно, дам тебе двоих.  Можешь идти.
Мирослав Андреевич кланяясь вышел за двери. Всеволод потер глаза и обратился к печатнику:
- Слушай-ка Протасий Павлович, найди пару отроков не болтливых и сообразительных, да отправь их с Мирославом. Да, пусть они проследят, что бы боярин ни с кем не трепался по дороге. Пусть за ним присматривают, мало ли чего!
Следующим был Болеслав. Войдя в клеть, он остановился между столом и креслом великого князя.  Молодой человек выглядел неуверенно. Он чувствовал себя не в своей тарелке, так как был просителем и задержался на острове случайно.
- Болеслав, сын мой, подойди ко мне, я тебя обниму, - почти нежно, по-польски сказал Всеволод.
Болеслав подошел и встал на колено перед великим князем. Всеволод обнял его за плечи и по-отечески поцеловал Болеслава в лоб.
- Сын мой, как моя дочь, как мой внук Ярослав?
- Отец мой, последние вести из Польши говорят, что все хорошо. Отец пишет то же самое.
Всеволод удовлетворенно вздохнул.
- Присядь сын, рядом мой.
Болеслав пододвинул лавку ближе к креслу великого князя и  послушно на нее опустился.
- Ты знаешь, что самое главное для меня? -  поинтересовался Всеволод у Болеслава, слегка похлопывая молодого человека по плечу.
- Наверное здоровье...
- Здоровье важно. Но его уже у меня нет... Для меня, как отца, дороже всего счастье моих детей, а значит моей дочери, моего внука и твое счастье. Ведь муж и жена одно целое...
- Да, отец мой...
- Но твое счастье, а значит моей дочери и внука, зависят от тебя и твоего отца Владислава. Важно насколько успешна ваша борьба за наследство.
- Да, - послушно  кивнул Болеслав.
- Зная, как вам сложно и тяжело бороться с врагами, я прислала вам в помощь армию.
Болеслав снова кивнул головой, ясно понимая, что одними словам благодарности ему не отделаться.
- Теперь пришел твой черед помочь мне.
- Что же мне надо сделать? – покорно спросил он.
- Все очень просто. Болеслав, тебе прийдется съездить в Переяславль к моему зятю Изяславу Мстиславичу и убедить его не противиться великому княжению Игоря Ольговича.
Хотя и Болеслав был очень молод, и в политике был новичок, здравый смысл ему подсказывал, что  грядет большая свара и в этой свалке, где родственники будут отчаянно мутузить друг друга ему делать нечего. Он неловко попытался отказаться от поручения.
- Князь, почему ты просишь ехать к Изяславу именно меня? Я же просто гость. Кроме того наш враг Болеслав Кудрявый женат на сестре Изяслава.
- Я тебя прошу помочь по трем причинам. Во-первых, ты один из немногих кому я доверяю.
Болеслав мимо воли покраснел в ответ на комплимент Всеволода и пытаясь скрыть это, отвел взгляд в сторону.
- Во- вторых, Болеслав, ты из Польши, а Изяслав западник. Он больше дружит с чехами, поляками, уграми, чем с куманами, а Византию вообще недолюбливает.
Болеслав заморгал глазами и беспомощно посмотрел на Константина, словно ожидая от лекаря помощи. Константин, не понимавший  ни слова по–польски, догадывался, что Всеволод дает молодому поляку сложное и неприятное поручение и тому никак не отвертеться. В этом он ни как  не мог ему помочь. Болеслав напоминал Константину глуповатого щенка-переростка, который наказан, но толком  не понимает за что.
- В третьих – продолжал Всеволод, - если мой брат Игорь не будет великим князем, о помощи можешь забыть…
Болеслав что-то тихо и невнятно забормотал, в последней отчаянной попытке возразить. Всеволод, не обращая на это внимания, поманил пальцем печатника, и взяв у него заранее подготовленную грамоту, вручил ее расстроенному Болеславу.
- Это весточка от меня Изяславу Мстиславичу. В добрый путь. Болеслав, ты получишь вооруженный эскорт, согласно своему статусу. Тебя переправят на левый берег Днепра и после чего направишься в Переяславль. Можешь идти, возлюбленный сын мой.
С этими словами великий князь вновь поцеловал Болеслава в лоб и махнул рукой. Печатник взял под руку Болеслава, и чуть ли не силой и вывел молодого человека из клети. Всеволод бессильно откинулся на спинку кресла . Константин вновь подошел к Всеволоду с снадобьем.
Мария Мстиславна со старшим сыном Всеволода Святославом, появились в сенях примерно через час. Супруга князя, дотоле сдерживающая себя разрыдалась. Слезы ручьем текли по ее щекам, смывая тонкий слой пудры и румян. Мария, которой не было и сорока, казалось состарилась лет на десять.  Она опустилась на пол и положила голову на колени Всеволоду тихо всхлипывая. Всеволод осторожно сдвинул на шею убрус и стал осторожно поглаживать голову княгини. Святослав опустился рядом и взял в свои ладони левую руку отца.
Константин уже знал, что брак Марии с Всеволодом был не по любви, а фактически политическим союзом между кланами Мономаховичей и Ольговичей. На момент свадьбы Всеволод был почти в два раза старше невесты. Было ясно, что между пятнадцатилетней девчонкой и мужчиной, разменявшим четвертый десяток, небыло ничего общего. Рассказывали, что Мария плакала, валяясь в ногах отца великого князя Мстислава, моля об отмене брака со «стариком», которого она не знает, не любит и никогда не полюбит. Отец молча посмотрел на нее и ответил, что у нее, как и у него по рождению нет права на любовь и ей повезло в сравнении со старшими сестрами, которые оказались в Византии, Дании или Норвегии.  Ведь  она же будет не в чужой стране, а рядом в Новгороде-Северском. Сказал и ушел. Только  тогда ее мачеха Любава, которая годилась Марии в старшие сестры, обняла и сказала такие необходимые слова утешения. Потом... потом, со временем между ними возникли если, если не любовь, то привязанность, дружба, уважение которые со временем возникают между поначалу чужими людьми, особенно после появления общих детей.
- Не плачь… так надо…все будет хорошо…, - слабым голосом, говорил Всеволод, осторожно поглаживая тщательно уложенные русые волосы Марии правой рукой, - все будет как надо…
- Почему так случилось, почему ты уходишь?! Почему?!
- Потому, что этого хочет Бог. Видимо приходит мой час…
Всеволод забрал руку у сына и вытер ею пот, выступивший на лбу. Вдруг лицо великого князя исказила гримаса боли и охватил приступ грудного кашля. Константин подскочил к Всеволоду и с трудом дал ему немного снадобья с мятой, купировавшего кашель. Жена и сын отодвинулись от Всеволода и с нескрываемой жалостью и горем глядя на больного. Всеволод закрыл глаза, до боли сжал кулаки и сполз на пол. Константин хотел его поднять, но великий князь отрицательно помахал головой.
- Я сейчас очень страдаю, молюсь Богу, много думаю. Я понял, что все, что происходит с нами, происходит не так как мы хотим, а так как надо, даже если это нам не нравиться. То, что я умираю нужно тебе Мария  и тебе Святослав.
- Отец, не надо так, я тебя люблю…- с обидой в голосе возразил Святослав
- Всеволод, зачем ты так говоришь, - вытирая слезы платком, поддержала сына Мария.
- Потому, что все это время ваше благополучие было, обеспечивал я. Теперь вам, нужно становиться сильными, особенно тебе Святослав, - грустно сказа Всеволод.
- Он многому научился у тебя…- произнесла Мария, переводя взгляд на сына.
- Но еще большему я не успею научить, и тебе придется учиться на своих ошибках. Если будешь умен, станешь великим князем, но погодя, когда придёт время, -  сказал Всеволод к Святославу.
- Отец…
- Слушайте внимательно меня оба, - остановил его Всеволод и неожиданной холодностью и жесткостью произнес, - слушайте, вам придется горой стоять за Игоря. Святослав, твоя задача удержаться на Волыни. Вы должны знать своих главных врагов. Знаете кто они?
- Сыновья Владимира Мономаха Вячеслав и Юрий? – выпалил Святослав.
- Нет, нет, еще раз нет, - разочарованно вздохнул Всеволод. - Главный ваш враг твой дядя, Изяслав Мстиславич, - и с горечью добавил, -  правда, ведь Мария? Ведь Мономахово племя ненавидит нас Ольговичей.
Мария Мстиславна обижено опустила глаза и с болю в голосе сказала:
- Всеволод, зачем ты так…Я родила тебе детей, их  хоронила тех, что взял себе Бог. Я  всегда была с тобой: и когда ты отобрал великокняжеский стол у моей семьи, и когда ты садил на Новгородский стол своего брата. Я всегда стояла за тебя, за своих детей. Я уже связана плотью и кровью с Ольговичами.
Святослав благоразумно молчал. Всеволод махнул рукой, и продолжил:
- Мария, это все в прошлом. Если Игорь не удержит Киевский стол, тебе придется заступаться за детей перед своим братом Мстиславом, дядей Юрием.
- Отец, не беспокойся, мы победим. Верь в нас.
- Всеволод, я твоя жена, ответь мне  честно, почему Игорь? Он же слаб. Почему не Святослав, твой брат или твой сын?
- Мария, ты же мудрая женщина. Мы все заложники лествичного права. Святослав, ты еще очень слаб, что бы нарушить закон. Сын мой, я тебя очень люблю, ты моя надежда. Но если бы я объявил тебя наследником, то тебя разорвали бы на куски и в первых рядах были мои родные братья, твои дяди. Не обижайся.
Всеволод обнял Святослава и Константин увидел, что из глаз великого князя катятся слезы.
- Запомните, Вячеслав слаб духом, а Изяслав силен. Если даже перед вами будет войско во главе с Вячеславом, биться придется с Переяславльским князем... Игорь, много знает, он прочитал много книг, но мой брат недостаточно смел и умен, что бы использовать знания в свою пользу.
- Отец, что же мне делать?
- Быть сильным духом и стоять с дядей горой за Игоря. Втроем вы удержите Киев.
Всеволод отпустил сына и перевел взгляд на сидящую у его ног жену.  Мария подняла голову и посмотрела на мужа.
- Мария, у меня к тебе просьба. Я заложил монастырь на Дорогожичах... Там строится храм...
 Мария сквозь слезы сказала:
- Да, знаю, я видела зодчего Романа.
- Ты должна достроить храм и монастырь, и превратить их в крепость. Нашу крепость, крепость Ольговичей. Я же не просто так выбрал это место. Монастырю стоять на пересечении дорог, что  идут на Киев, в том числе путей, которые ведут на Вышгород Волынь и Чернигов. Это стратегически важное место. Давным-давно еще Владимир-креститель начал покорение Киева с отсюда... Я тоже выступил на Киев с Дорогожичей... Мария дострой монастырь. Я хочу, что бы однажды этот монастырь стал форпостом для занятия столицы Святославом, его детьми и внуками! Он должен быть местом, где будут Ольговичи чувствовать себя как дома, даже если в Киеве будут сидеть их заклятые враги. Вы поняли?!
- Да, муж мой.
Святослав взял мать за руку и согласно кивнул головой. Всеволод поднялся на колени, поцеловал в лоб жену и сына и заполз на кресло.
- Идите...
Святослав поднялся на ноги и медленно вышел за двери. Мария какое-то время смотрела на хрипящего мужа, который полулежал на кресле и Константина возившегося с ним. Константин видел, как на ее лице отражались боль  и горе, радость за минуты радости, упоения властью и обида за отнятую любовь и разбитые надежды. Одновременно Константин понимал, перед ней два пути – жизнь в качестве частного лица, со всеми преимуществами и трудностями, связанной с ее вдовьим статусом, либо постриг в монастырь. Вскором времени ей предстояло сделать тяжелый выбор. Мария подавила свои слезы, и с холодной маской безразличия вышла из сеней.
Затем Всеволода отнесли в его покои. Он уже не мог лежать и на спине, ни на боку, лишь сидел или полулежал в кресле. Порой великий князь проваливался в полусонное состояние, которое прерывалось приступами удушья. Всеволоду казалось, что огромная гранитная плита давит на грудь, не давая ему сделать даже маленький вдох. Его охватывал грудной кашель, и казалось, что кашель выдавливает из него остатки жизни. Тогда Константин бросался к великому князю и применял  все свое искусство врачевателя, для облегчения его страданий.
Ближе к заутрени в покоях великого князя появился меченоша. Он потребовал разбудить задремавшего князя. Константин начал протестовать. Но Всеволод, спавший чутко, сам открыл глаза. Он обвел мутным взглядом комнату, и различил при тусклом освещении светильника  спорящих меченошу и лекаря.
 -Кто тут? – хриплым голосом спросил Всеволод.
 -Великий князь, это я, Олекса, твой меченоша, -  ответил вновь прибывший.
 -Чего тебе?
 -Княже, нашли Роготу.
 -Где?
 -В воде, у берега острова. Примерно в двух верстах отсюда.
 -Что с ним?
 -Он утонул
- Или  его утопили?
- Мы его нашли в воде. У него на голове рана. Наверное, он на скаку ударился головой об иву, вывалился из седла и упал в воду.
- Откуда ты это знаешь?
Меченоша замялся на месте и пробормотал:
- Княже его же нашли в воде.
Всеволод задумался и закрыл глаза. С минуту в комнате царила тишина, прерываемая треском светильника и редкими криками пьяных, отходящих после пира. Всеволод открыл глаза и поинтересовался у Константина:
- Лекарь, ты можешь определить утонул человек или нет?
- Если человек утонул, в его легких должна быть вода.
- Олекса, где тело Роготы?
- На берегу, там где мы его нашли.
- Олекса, бери Константина и скачи назад. Когда прибудете на место, всех отпустишь, и оставишь только двух, самых надежных, из тех,  которые умеют держать язык за зубами. Лекарь разрежет Роготе грудь и посмотрит, есть ли в легких вода. Потом вы его похороните и тщательно обыщите все в округе, если найдете что-то подозрительное, хватайте и бегом ко мне.
- Резать грудь Роготе это не по божески, не по-христиански, -  попробовал возразить Олекса.
- Если этого не сделаете, я велю убить вас обоих, - спокойно сказал Всеволод.

30 июля 1146 года. Константин.
Константин скакал в предрассветной темноте за Олексой. Он был не важным наездником. У него уже болели копчик и ягодицы, и при каждом повороте лощади он до боли в пальцах впивался в гриву лошади, рискуя вылететь из седла. Олекса это понял сразу,  когда Константин неловко взгромоздился в седло, и, пригнувшись в шее, проехал несколько саженей к воротам княжеского двора. Поэтому меченоша приказал одному из гридей скакать Константином приглядывая за ним. Четвёртый всадник был замыкающий. Сам Олекса, будто слился с конем в единое целое и скакал на нем без шпор, управляя животным только плетью, подобно куману.
Внезапно Олекса негромко свистнул. Это был знак остановиться. Константин, держа поводья в руках отклонился назад, сжал бедра, прижал к телу лошади колени и слегка потянул  повод. Животное, почувствовав приказ всадника, замедлило шаг и остановилось. Олекса обратился к всадникам:
- Сворачиваем на право?
- Вроде в этом месте. По близости еще будет небольшая балочка, а затем еще с полуверсты шагом, неспеша, - ответил со  знанием дела один из всадников.
Константин посмотрел вокруг, удивляясь тому, как его спутники ориентируются почти в полной темноте. Он в предрассветном полумраке, он не различал ничего кроме темной травы да черных силуэтов редких кустов и деревьев. Всадники свернули вправо и поехали шагом. Вскоре вдали блеснуло дрожащее пятно света. Это был ориентир для Олексы и меченоша уверенно направил лошадь к нему.
Они подъехали к костру и увидели с полдюжины отроков и гридей малой дружины Всеволода, сидевших у огня.  Олекса и спешился, а дружинники невесело встали ему на встречу. Меченоша  коротко спросил:
- Где он?
- У меня  за спиной, - сказал отрок, стоящий несколько поодаль от других.
Олекса шагнул в вперед и наклонился, рассматривая неуклюже лежащее тело. Меченоша  опустился на колени, махнул рукой  дружинникам и раздраженно сказав:
- Посветите!
Один из гридей, зажёг факел в костре и подошел к Олексе. Олекса коротко выругался и подозвал Константина. То неловко слез с лошади и неуклюже как медведь зашагал по вытоптанной траве, опасаясь упасть, подошел к Олексе. Константин неоднократно  видел мертвых. Нередко люди умирали у него на руках. Но за всю свою жизнь, он так и не мог свыкнуться со страданиями и смертью человека. Но когда жизнь оставляло тело, Константин относился к нему почтительно, но спокойно. Можно  сказать, привык к тому проявлению смерти, которое бесповоторно меняло тело человека, воспринимая его как должное.  Но сейчас, дрожащем свете огня он смотрел на бледное лицо Роготы, со  спутанными волосами, падающими на лоб, на крупинки речного песка и водорослей на его теле, с профессиональным интересом. Олекса слегка толкнул локтем лекаря в бок.
- Очень мало света, - предупредил вопрос меченоши Константин.
- Может еще факел?
- Не стоит. Скоро будет светло. Я не думаю, что час-другой сделают погоду.
- Ты, наверное, прав…Ну тогда чуток подождем? Я отправлю всех отсюда? – промолвил Олекса.
Константину показалось, что в голосе Олексы сквозит неуверенность, характерная для людей непривыкших принимать решения. Константин молча кивнул головой. Олекса отошел в сторону и негромко заговорил с дружинниками, которые по окончании разговора, исключением их двух спутников, сели на своих лошадей  и неспеша покинули их. Олекса со своими двумя дружинниками отошел к воде и о чем-то зашептался. Константин сел на влажную от росы землю, обхватил руками колени и стал смотреть на сжирающий сухие ветки огонь. Легкий ветер, дувший с Днепра трепал его волосы и лизал лицо, взбадривая его. Константин толком не спал уже несколько дней, его красные от бессонницы глаза слезились и зудели, а все тело ломило от усталости. Он решил на минуту – другую закрыть глаза, что бы немного передохнуть и под мерный треск костра погрузился в полусонное состояние, в которое проваливаются люди, безуспешно борющиеся со сном. Константин думал, что дремал совсем немного, но когда очнулся от тяжести чьей-то руки на своем плече, солнце было высоко над горизонтом и успело нагреть его русую макушку.
- Пошли, лекарь, пошли, – зевая, произнес Олекса.
Константин открыл глаза и медленно поднял голову, лежащую на коленях. Ему понадобилось пару минут, для осознния, где он находится и почему. Он несколько раз хлопнул себя ладонями по щекам и только тогда окончательно пришел в себя. Константин встал, размялся и шагнул к телу Роготы. Трое его спутников были рядом. Он посмотрел на бледное, почти синюшное лицо трупа и опустился на колени, читая про себя молитву. Олекса и его спутники набожно перекрестились. Он обследовал его голову трупа. На лбу под спутанными волосами он нашел глубокую ссадину.  Затем Константин приступил к осмотру тела. Он обнаружил две раны: гематому в районе правого виска и глубокую рану среди густых волос между лбом и макушкой.
- Разденьте его, - попросил Константин.
Гриди замялись глядя то на Олексу, то на Константина. Олекса недовольно прикрикнул:
- Давайте, живее.
Пока отроки раздевали тело Роготы, Олекса поинтересовался:
- Что скажешь лекарь?
- У него две раны - висок и ближе к макушке, последняя тяжелее.
- Ясно. Мы эту рану сразу заметили, еще что?
-  Еще, похоже, позвонки на шее сломаны. Больше пока ничего
- Складно говоришь... Я не лекарь, но знаю толк в ранах. Скажу, будто его ударили по голове, а затем в висок, или наоборот. Врядли он свалился с коня.
Тем временем гриди сняли с тела Роготы кольчугу, тунику и нательную рубаху, обнажив бледное тело со сморщенной  возле сосков кожей. Константин отметил, что заметных ран на теле Роготы не было. Олекса со знанием дела прокомментировал:
- Я же говорил, что его приложили по голове. Если  б он свалился с лошади, и запутался в стременах, да лошадь его протащила, пострадали бы и тело, и ноги и голова. Я не верю в такое.  Рогота был отличный наездник.
- Поднимите его за ноги, вертикально, головой вниз, - приказал Константин.
- А  это зачем? – удивился Олекса.
- Если б Рогота был жив и в сознании оказавшись в реке, то наглотался бы воды, и она вытечет.
- Понятно. Хлопцы, за работу.
Гриди с трудом подняли тело за ноги и руки трупа бессильно упали на землю. Константин, что есть силы, надавил на живот, но изо рта не вылилось ни капельки воды. Отроки отпустили тело, и оно грузно опустилось на землю.
- Значит, он не утонул? – осторожно поинтересовался Олекса, указав пальцем с грязным ногтем на лежавшее тело.
- Похоже на то, ответил лекарь.
- Так ты, резать его будешь?
- Константин пожал плечами, вопросительно посмотрев на Олексу. Было ясно, что Роготу убили. Понимали  это и гриди Всеволода. Олекса прикусил губу и решительно обратился к отрокам:
- Хлопцы, вы верны своему господину, великому князю Всеволоду Ольговичу? Вы готовы выполнить любой его приказ? Сложить за него голову?
Гриди невесело кивнули.
- То, что мы сейчас сделаем, это не богоугодно, но  приказ князя Всеволода.
Дружинники исподлобья смотрели своего командира.
- Василька, вы взяли лопаты?
- Да, Олеска, - ответил один из отроков.
- Василько, сейчас вы с Якуном отойдете, сажень на двадцать отсюда и выкопаете яму поглубже. Будете ждать, пока я вас не позову. После похороним Роготу.
Гриди облегченно и пошли к лошадям, за лопатами.   Константин опустился на колени и еще раз осмотрел тело и рассеянно посмотрел по сторонам. Олекса мрачно усмехнулся и протянул Константину большой нож с широким кривым лезвием. Константин положил нож на траву, молитвенно сложил руки. Олекса стал на колени рядом. Константин прочитал «Отче наш», и три раза перекрестился. Олекса последовал его примеру. От решительности, которая была в нем еще с час назад, не осталось и следа. Лекарь покосился на Олексу в надежде, что тот его остановит. Но в глазах меченоши он увидел лишь решительность и собачью преданность своему хозяину.
- Давай режь, - выдавил из себя Олекса
- Меня же могут за это казнить…- прошептал Константин.
- Тебе ведь раньше приходилось резать трупы? Только не пытайся мне соврать.
- Это запрещено...Но приходилось. Если меня будут допрашивать, я буду отрицать это...
- Давай режь. Если ты этой сейчас не сделаешь, то тебя убью я, - холодно перебил его Олекса.
Константин взял в руку нож и вонзил его в тело трупа, чуть ниже шеи...
Приблизительно в это же время лучшие люди Киева, помятые и  уставшие после крепких возлияний во время долгого праздничного  обеда длившегося до темна, грузились в ладьи. На пристани суетились бояре, слуги и рабы. Последние грузили тюки с вещами господ. Матросы  готовили суда к отплытию. Кругом гудел человеческий рой, из которого отдельными всплесками вырывались крепкие ругательства, громкие приказы, смех и крики возмущения.
В этот час на пристани показались Игорь и Святослав Ольговичи. Игорь был с трудом разбужен и наспех  облачен в парадную одежду. Новгород-Северский князь, страдавший от утренней боли в суставах и перепоя, тяжело кряхтя неуклюже как медведь ступал ногами в сафьяновых сапогах, опираясь на резной посох. Он громко жаловался на недомогание брату, рассчитывая на сострадание или, как минимум, понимание.
- Святослав, - говорил он, - я устал от страданий. Каждое утро, милосники мне массируют ноги, колени, втирают в кожу какие-то мази и настои, иначе я ходить не могу. Ты представляешь, мог ли я это представить еще лет пять назад! Что мне делать? Лекари меня пичкают разными травами, я заказываю у купцов разные заморские лекарства, но это не шибко помогает!
Святослав страдал с перепоя и с трудом воспринимал слова брата. Его мучали тошнота, головная боль и легкое головокружение. Все мысли Белгородского князя были заняты похмельем. Он понимал, что перебрал вина из великокняжеских погребов, и в который раз клялся, что это в последний раз. Святослав ночью пару раз рвал и мчался от сухости во рту. Он просыпался, пил холодную воду, и падал на кровать, погружаясь в беспокойный, полный кошмаров сон. Затем все повторялось снова. По-настоящему князь смог заснуть лишь под утро. Но с первыми лучами солнца  его разбудили, одели и обули. Больше всего он жалел, что не опрокинул с утра  кубок вина, так заманчиво стоявший на столе. Ему было не до нытья Игоря: он искал глазами слугу, который нес ему ковш с медом или холодным квасом, что бы опохмелиться
- Что мне делать, а? Почему ты меня не слушаешь? – продолжал стенать Игорь.
Святослав как раз увидел слугу бегущего к нему с ковшом полным холодного меда. Князь мгновенно забыл о брате, бросился к слуге. Он выхватил из его рук ковш и жадно осушил его до дна, проливая липкую влагу на нарядную свиту. Холодный мед его освежил, и он почувствовал, как возвращается к жизни. Святослав смачно рыгнул, и с блаженной улыбкой отдал ковш.
- Отнеси. И еще, принеси-ка мне новую свиту, эту  я замарал. -  блаженно произнес он слуге.
Тот сразу бросился выполнять поручение. Святослав погладил живот своей мозолистой ладонью и зевая, сказал:
- Извини брат, что ты хотел мне сказать?
- Ноги у меня болят, - обиженно ответил Игорь,  - как лечить их? Мои лекари и знахари не могут помочь.
- Игорь, тебя должна волновать присяга киевлян, а не больные колени. Вот станешь великим князем, будут у тебя лучше лекари, и лечи свои колени, сколько душе угодно.  Будет тебя врачевать, к примеру, Константин, лекарь Всеволода. Говорят, он хорош, и только благодаря ему наш брат еще дышит.
В ответ Игорь что-то невнятно забормотал, оперся на руку Святослава и побрел к своей ладье.
- Да брось ты Святослав, - после небольшой паузы произнес Игорь, - я уверен, что присяга больше формальность. Ты же видел, с какой радостью они меня приняли. Ты не поверишь, что мне вчера нарассказывали гости на праздничном застолье … Все они  как один изливались в преданности, да еще такого наговорили друг на друга. Наверняка думали, что я мертвецки пьян. Зря так думают, я все запомнил…
Игорь заговорщически подмигнул брату и кивнул в сторону суетящихся на пристани людей.
- Ты знаешь, ведь стоит только захотеть, и я могу испортить любому из них жизнь. Могу посадить в поруб, изгнать, или даже…даже казнить. Ничего, пусть дрожат. Кого-то я оставлю, а некоторых людишек изгоню, и поставлю на их место своих людей.
- Да ты еще тот интриган, -  рассмеялся Святослав.
- По-твоему я хуже Всеволода? Думаешь, он один такой? Ошибаешься! Всеволод всегда держал меня в тени, отодвигал на второй план. Все, эти времена прошли, и каждый человек Киева будет у меня под ногтем. Каждый со страхом, держаться за свое место, выполнять любую мою волю.
- Я бы не был так категоричен…
- Не спорь со мной, это вопрос времени…
- Кстати, ты знаешь, что пропал Рогота, отрок, который последнее время круглосуточно был при Всеволоде? -  как бы между прочим, поинтересовался Святослав.
- Ну и что! Мало ли, что случилось! Может, он пошел по девкам, а может и по хлопцам, – Игорь, хитро подмигнул Святославу. -  Наверняка ему нужно отдохнуть. Скажу честно, в последние дни меня мутило, когда я заходил в ложницу Всеволода. Я бы не придавал такого значения пропаже.
- Игорь, он много знал.
- Когда Рогота вернется, я прикажу его выпороть. Также как и лекаря -  утром мне сказали, что он исчез. Он кстати, слышал не меньше.
- Да, лекаря не видно, но его никто и не ищет…Роготу же ищет весь двор...
- Не раздражай меня болтовней, брат. Садимся в ладью, еще выпьем и отоспимся, пока дойдем до Киева.
- Раз великий князь приказывает, то так и сделаем, отец мой, - улыбнулся Святослав.
Оба брата обмениваясь скабрёзными шутками подошли в великокняжеской ладье. Ладья, в которой должен был спускаться со спутниками в Киев Игорь, была самой большой – длиной порядка двенадцати и шириной не меньше трех саженей и была  собрана без единого железного гвоздя и скобы и обшитое в на хлёст сосновыми досками.  Сидящие по оба борта бородатые гребцы, смотревшие на пассажиров через весельные порты или в щели между висящими щитами, готовы были приняться  за работу. Игорь и Святослав осторожно, дабы не упасть, поднялись на ладью, причем Игорю помогли два меченоши. Они  помогли князю дойти до кормы судна, не зацепившись за ванты и другой такелаж. Оказавшись на корме, Новгород-Северской князь уселся в торце специально установленного для него стола, ломившегося от яств и напитков. Святослав не присел рядом, но дотронулся до плеча брата. Десятки стоящих на пристани, включая киевских бояр, напряженно глядели на будущего великого князя, в ожидании монаршей милости. Игорь Ольгович попытался принять задорно-лихой вид. Он почесал лоб, сдвинув на затылок княжескую шапку. Однако это получилось у него нелепо. Перед зрителями стоял сорокапятилетний, полнеющий мужчина, с мешками под глазами, не способный устоять на ногах без помощи посоха в руках. Князь походил скорее на стареющего повесу, нежели на удалого витязя, способного вести в бой дружину. На пристани кто-то громко хмыкнул, и Игорь грозно нахмурил брови и раздраженно спросил:
- Что-то не так, киевские люди?
- Все так княже, - ответили хором, вмиг исправившиеся бояре.
Святослав, скептически окинул брата взглядом и негромко, но достаточно, чтоб это было слышно окружающим сказал:
- Княже, пригласи к себе в ладью лучших людей, угости вином.
Игорь, недовольно поморщился, и шепнул Святославу:
- А надо? Мне так плохо…
- Мне тоже плохо. Но так требует обычай, они твоя опора, - шепотом ответил Святослав.
Игорь прокашлялся и громко сказал:
- Верные мои слуги, Данило Великий, Юрий Прокопьич, Ивор Юрьевич, - прошу на мою ладью отведать со мной завтрак.
- Это только черниговские. Надо еще киевских, - шепнул ему Святослав.
- И вы, верные мои слуги, слуги великого князя, - продолжил Игорь, - Улеб, Василь Половчанин, Лазарь Саковский, Мирослав Хилич, Иван Вышатыч. Прошу вас отведать скромную трапезу мою по пути в Киев.
Названные бояре дружно поклонились, ловя завистливые взгляды своих соседей, собрались было подниматься на княжескую ладью, когда их опередил Иван Вышатыч.
- Князь мой, - почтительно поклонился он, -  разреши мне плыть отдельно. Стар я для празднований и пиров, мне бы на завалинке полежать и подремать. Мне нужно отдохнуть, что  бы быть в силе, по приезде. Княже, пожалей старика...
- Ладно, -  снисходительно ответил Игорь, в душе обрадованный просьбой боярина, - отдыхай. Я уважаю твои заслуги и твои года. Но приказываю, по приезде на  Угорское быть на ногах.
- Клянусь княже, - по-стариковски неуклюже кланяясь, сказал Иван Вышатыч.
- Княже, - подал голос Улеб, - разреши мне тоже плыть отдельно?
- А тебе то чего, ты то не стар?
- Княже, - с заискиванием в голосе пожаловался Улеб, - княже, вчера вечером прибыли сотские и мечники из Киева. Меня с неделю нет на месте и уже халепа. Кто не может, а кто боится принимать решения. Пока мы будем спускаться вниз по реке, я разберу самые важные и неотложные дела.  Прибытию  в Киев, отдам соответствующие распоряжения мечникам для поддержания порядка в городе. Все должно быть под контролем.
Игорю польстило, когда Улеб назвал столицу «его городом». Хоть Новгород-Северской князь и недолюбливал киевского тысяцкого,  но расплылся в довольной улыбке.
- Ладно, -  снисходительно разрешил Игорь, - но что бы в Киеве ты был рядом. Тысяцкий моя опора. И еще, без всяких твоих махинаций с византийскими и другими купцами. Я все помню.
- Да, княже, - униженно кланяясь ответил Улеб. – Княже, вместо себя могу предложить Петра Бориславича, человека многих талантов. Он и на гуслях играет, и истории знатные знает, и стихи- песни складывает.
- Да, - удивился Игорь, знавший толк в пении, сочинительстве и литературе, - почему я его не знаю?
- Он еще очень молод. Но может ты знаешь его отца, Борислава - он не единожды ходил в походы с твоим братом Всеволодом Ольговичем.
- Борислав... Борислав... Припоминаю, - наморщил лоб Игорь, - у него красивый двор где-то на полдороги между Золотыми и Жидовскими воротами. Я прав?
- Так, княже, близ митрополичьего двора, - подтвердил Улеб, выталкивая перед собой Петра Бориславича.
Петр Бориславич покраснел и скромно потупил глаза. Игорь, близоруко прищуриваясь, смерил взглядом молодого человека с головы до ног, широко улыбнулся  и громко произнес:
- Добро пожаловать на мою ладью…
Петр Бориславич замялся оглядываясь на Улеба и Ивана Вышатыча. Лица опытных царедворцев расплылись у верноподданнически-благожелательных улыбках.
- Иди, что стоишь, -слегка  подтолкнул Петра Бориславича Улеб.
Бояре, поднялись на ладью умостившись по знаку Игоря по обе стороны стола. Причем черниговские бояре сели по одну сторону, а киевские по другую сторону стола. Святослав и Игорь уселись в торце стола. Петр Бориславич поднявшийся на ладью последний замешкался в поисках своего места. Дело в том, что киевских бояр было больше, и они тесно прижавшись, заняли всю левую часть стола. Черниговских было только трое – и рядом с ними можно было примоститься. Но Петр Бориславич, как киевлянин, не горел желанием сидеть рядом с черниговцами.
Игорь, опираясь на посох, встал и поковылял к Петру Бориславичу. Он похлопал молодого человека по плечо.
- Боярин, я тебя не мог видеть где – то раньше? – с напрягая память спросил Игорь и легко провел пальцами по щеке и шее молодого человека. Его пальцы остановились у ворота туники и слегка пощекотали его шею. Петр Бориславич закрыл глаза и до боли прикусил губу.
- Нет, княже, вряд-ли…
- Хорошо. Зато сейчас я узнаю тебя получше, - сказал Игорь и медленно, словно нехотя, убрал руку. – Присаживайся рядом с Ивором Юрьевичем. Теперь вы все не черниговские или киевские бояре, а лучшие люди земли Киевской и верные слуги великого князя Киевского Игоря Ольговича.
- В ближайшем будущем, - поправил брата Святослав.
- Да, в будущем. Брат мой, но ты к словам не придирайся.
- Так, старший брат мой, - с ухмылкой ответил Святослав.
Князь Игорь и Петр Бориславич уселись за стол. Святослав крикнул капитану, и ладью начали отшвартовывать.
Иван Вышатыч и Улеб, стоявшие в стороне от скопившихся на пристани людей, наблюдали, как ладья великого князя отшвартовывалась кормой от причала. Капитан судна отдавал громкие приказы, напряженно суетившейся команде.
- Иван Вышатыч, если б ты знал, как мне хочется убраться отсюда. У меня  зад горит, - с натянутой улыбкой на лице сказал Улеб.
- Не паникуй. Все идет как надо, - спокойно ответил Иван Вышатыч и махая рукой вслед отшвартовывающейся ладье.
- Все вокруг ищут Роготу. Найдут – могут добраться до нас. Ой, не поздоровится нам тогда.
- Остров большой, пускай ищут. Рогота лежит глубоко на дне речном.
- Или не глубоко?
- Или не глубоко... Но даже если Роготу найдут, уже будет не до него. Пошли-ка лучше на нашу ладью. Она не такая роскошная, как Игоря, но на ней спокойней. Вздремнем. Чем скорее отсюда отчалим, тем лучше... На палубе мы будем в безопасности. Наши подручные уже там.
Иван Вышатыч по-стариковски закряхтел, потер поясницу и кивнул на ближайшую ладью, на которой Улеб увидел знакомое рябое лицо. В его мозгу промелькнули неприятные воспоминания позавчерашнего дня. Улеб почувствовал неприятный озноб и слегка поежился.
- Знаешь Иван Вышатыч, мне действительно нужно разобраться с делами. Без меня действительно начинается хаос. Чем быстрее я решу торговые и судебные дела, тем лучше.
- Ну, да ладно. Главное, что у нас в ладье у Игоря Ольговича есть свои глаза и уши.
- Иван Вышатыч, нам обязательно нужно решить, что делать дальше. Дороги назад  для нас нет. Да и вдвоем мы не справимся.
- Вот сегодня вечером и поговорим. Ты главное не суетись.
С этими словами оба боярина разошлись, каждый в свою сторону. Иван Вышатыч на одну ладью, с целью подремать ближайшие пару часов, а Улеб на другую, выполнять свои должностные обязанности. Сидя в ладье Улеб грубо отчитал своих мечников и ему немного полегчало. Однако, когда дело дошло да подготовки письменных распоряжений связанных с выплатами резов и возвращениями куп, у него похолодело внутри – он не мог отыскать печать. Улеб лихорадочно начал вспоминать, где он мог ее оставить или потерять, не вспомнил. Наконец, бессильно  стукнув кулаком по борту ладьи он выругался и убедил себя в том, что оставил печать в Киеве.

30 июля 1146 года. Олекса
Они похоронили Роготу в безымянной могиле.  Олекса пробормотал короткую молитву. Константин и гриди стояли молча в разнобой крестясь.  После Олекса расстроено приказал отрокам, закопать яму и внимательно осмотреть  округу.
- Что будем искать, то? – невесело поинтересовался один из них по окончании работы.
- Не знаю, Якун, - отрезал Олекса, - незнаю. Если ты найдешь этот предмет, значит сразу поймешь.
Якун, пожал плечами, вяло развернулся и медленно, словно подбитая утка пошел  к берегу, где ожидал его товарищ.
- Эй, - бросил вдогонку Олекса, -  эй, ищите с умом,  особенно, где заметите следы людей.
- Ха, - невесело откликнулся Якун, - ночью свою землю вытоптали и кони, и люди. Будем искать, если приказывают.
Они начали поиски. Олекса попросил Константину присоединиться к поискам. Лекарь, поднял валяющуюся у ног палку, обломал на ней мелкие сухие ветки, превратив ее в некое подобие посоха и медленно пошел вперед. Константин осторожно зашагал, внимательно разглядывая землю траву, раздвигая траву новоявленным посохом. Трава была высокая, густая, полная полевых цветов, и Константин решительно  ничего  не замечал кроме свежей зелени. Зато его глаз сразу выделял растения, которые могли понадобиться  для врачевания - одуванчик, настой которого хорош для больной печени, зверобой, который что помогает при ревматизме,  душицу, и полынь, улучшающие аппетит, мяту, которая снимает тошноту, снижает диарею и успокаивает человека… Через четверть часа Константин убедился в бессмысленности своих поисков -  он врядли отыщет что-то полезное для Олексы, разве что поможет случай.
- Олекса, я ничего не найду, это не мое, -  крикнул он меченоше, стоящему неподалеку.
- Смотри внимательней, обращай на мелочи -  ответил тот. – Подойди ко мне.
Константин, прорываясь сквозь заросли жимолости, подошел Олексе. Меченоша стоял поблизости больших кустов, возвышающихся над зеленым ковром травы. Возле кустов была естественная впадина длиной в несколько саженей. Олекса присел на корточки над впадиной и указал пальцем вглубь.
- Смотри, тут долго сидели какие-то люди. Трава здорово примята и не успела еще подняться.
Константин присел на корточки рядом с меченошей, пытаясь рассмотреть следы человека.
- Смотри дальше. Видишь - на кустах срезаны две ветки.
- Почему срезаны? – спросил Константин.
- Свежая ветка тяжелее ломается, поэтому волокна на месте слома ветки будут рваные. Тут видишь, косой отрез. Резали, скорее всего, ножом. Место отреза не свежее, значит, ветку отрезали не сегодня, а день два назад. Наверное, пару дней назад тут кто-то долго сидел и ожидал.
- Роготу?
- Может быть.
- Ты на все обращаешь внимание как бывалый, опытный охотник, -  неуклюже попытался сделать комплимент Олексе Константин, и, оправдываясь, добавил, - но искать следы человека в траве это не мое.
- Да, это так, -  согласился Олекса, - зато ты свое дело знаешь. Я бы не мог понять, что Роготу утопили, не смог бы разрезать тело,…Даже если бы вода в легких была, я бы этого не понял.
Олекса брезгливо поморщился, вспоминая растерзанное тело Роготы и вздрогнул. Константин кивнул в ответ.
- Так значит, его убили раньше, а потом бросили в воду? -  мрачно спросил Олекса.
- Скорее всего, - коротко ответил Константин.
- Собаки...
- Кто его так?
- Враги...
- Роготы?
- Скорее всего, это враги великого князя, но может быть и недруги  Роготы. У каждого из нас есть враги, но не все их знают.
- У Роготы была семья?
Олекса встал, выпрямился и пожал плечами.  Он с минуту смотрел вдаль, туда, где синеющее небо сливалось с коричнево-зеленой кромкой земли, и не глядя на Константина ответил:
- Насколько я знаю -  нет. Их вервь погибла во время свары великого князя Всеволода с Ярополком Владимировичем... Точнее Всеволод Ольгович еще не был великим князем, а правил в Чернигове, Ярополк сидел в Киеве. Знаю, у него была невеста, Звенислава. Она сейчас в Киеве… Знаешь Константин, у меня такое чувство, что затевается большая война, я не  знаю чем это закончится, уцелею ли я. Когда мы нашли тело Роготы, то естественно его обыскали. Хлопцы нашли в его сумке серебряную гривну. Возьми ее и передай ей.
Олекса достал из кармана тускло блеснувший на солнце шестиконечный слиток серебра.  Он, колеблясь повертел его в руках, словно сомневаясь в принятом решении и  протянул ее Константину. Лекарь взял гривну, почувствовав в своей ладони теплоту и приятную тяжесть металла.
- Почему я? Почему не ты, Якун или Василько?
- Понимаешь, Константин,  мы отроки, гриди, дружинники, каких много. Сегодня мы живы, а завтра будем лежать со вспоротыми животами, как Рогота, и никто о нас не вспомнит. Если повезет, родным выплатят виру, за мою может две, а может и нет. Якун и Василько, они хорошие люди, верные друзья в бою, но спустят эти деньги в кабаках  или на гулящих девок. А я…я такой же, как они, только повезло подняться на ступень выше. Ты же дело другое.  Ты лекарь и можешь спасти жизнь князю, боярину, членам их семьи. Поэтому если будут выбирать, кому оставить жизнь, а кому нет -  тебя оставят вживых. Хотя мы незнакомы, но я почему-то  тебе доверяю…
- Но я не даже не знаю Звениславу, не знаю Киева. Я на Руси я был в последний раз был еще ребенком.
- Если попадём в Киев вместе, я помогу ее отыскать. Если нет...  - Олекса наморщил лоб, видимо прикидывая, что будет дальше, - если нет, тебе придётся самому  ее найти. Константин, ты  это сделаешь, если захочешь…Все поговорили и ищем дальше, - Олекса хлопнул ладонью по бедру, показывая, что разговор закончен.
Несколько часов они прочесывали округу, в поисках не зная чего. У Константина от усталости начало рябить и слезиться в глазах. Каково было Олексе и его людям, он даже не представлял. Находку сделал Якун. Гридь вразвалочку принес  Олексе этот странный металлический предмет.  Каждый из них с интересом повертели его в руках. Это была двусторонняя металлическая матрица в виде щипцов. Олекса повертел в руках находку и авторитетно изрек:
- По-моему, помощью этой вещицы можно ставить вислые печати… Смотрите, вот с этой стороны архангел с копьем, а с этой надпись…
- А что написано? – живо поинтересовался Якун ткнув пальцем с грязным ногтем в выемку матрицы.
- Ты же знаешь, я не умею читать и писать, - ответил Олекса.
- Может лекарь умеет? – логично заметил Василько.
Трое мужчин вопросительно посмотрели на Константина. Лекарь мгновенно побагровел и негромко ответил:
- Я могу только по-гречески.
Олекса разочарованно выругался и добавил, что всю жизнь завидовал книжникам. Меченоша отдал приказ возвращаться, и через несколько минут небольшая кавалькада, двинулась назад.
По прибытии на княжий двор их поразила необычная тишина и угрюмость. Олексе, сразу сообщили снующие в беспокойстве слуги, что великий князь очень ослаб, и примерно час назад исповедался. Олекса не теряя времени, направился к покоям великого князя. Константин посеменил за ним. Как ни странно, но они без труда попали в знакомую Константину ложницу. Сейчас там царил полумрак, смешавшийся с тяжелым запахом пота, мочи, ладана и плавящегося воска.  Стоящие возле кровати два подсвечника з чадящими свечами и тускло мерцающий светильник, бросали блики на неестественно бледное лицо Всеволода Ольговича. Великий князь полулежал на кресле, тяжело дыша. Рядом с ним блеклыми тенями стояли трое слуг и монах, бормочущий   молитвы. Когда Константин подошел к великому князю и наклонился к нему, лекарю показалось, что глаза Всеволода безжизненно-пусты и тот не узнал его. Но Константин ошибся.
- Что тебе надобно лекарь, - отрешенно сказал Всеволод.
- Княже, скажи, что ты чувствуешь. Я должен это знать, что бы тебе помочь.
Всеволод с трудом приподнялся и выдавил из себя:
- Все вон… и монах тоже…
Великий князь откинулся на спинку кресла и прошептал:
- Живот болит, в груди жжет, в горле…Дышать не могу…
Константин попытался было осмотреть великого князя, но  тот его оттолкнул рукой. Монаха и слуг не пришлось уговаривать дважды - они быстро покинули покои. Олекса подошел к Всеволоду, встал на колени и поцеловал ему руку. Тот  не обратил на это внимания и прошептал:
- Что нашли?
- Роготу убили, - ответил Олекса.
Всеволод издал стон, переходящий в тяжелый хрип и бессильно стукнул кулаком по  рукояти кресла.
- Ему проломили череп, - продолжил Олекса, - а потом мертвого или умирающего бросили в воду. Лекарь Константин осмотрел тело и не нашел воды в желудке и легких.
Всеволод бессильно закрыл глаза и со стоном закашлялся.
- Мы обыскали окрестности места,  где нашли Роготу и отыскали это.
Олекса протянул Всеволоду находку. Всеволод вытер рукавом туники слюну появившуюся на губах и бороде и с трудом сел прямо. У великого князя не было сил держать находку в руках, он лишь слабо прошептал:
- Свет, принесите свет…
Константин взял стоящий на столе светильник и поднес его к лицу Всеволода. Олекса поднес матрицу с щипцами ближе к глазам князя. Всеволод, чуть прищурившись посмотрел на находку. Олекса раскрыл матрицу и стал медленно ее поворачивать перед глазами Всеволода. Константин отчетливо рассмотрел тусклое изображение всадника, гарцующего на лошади, на одной стороне и несколько оттеснённых слов на другой стороне матрицы.
- Я плохо вижу но, кажется, ее узнаю, - прохрипел Всеволод, борясь с приступом удушья. Внезапно, с кашлем Всеволод повалился на ковер, и растянулся не нем хватая ртом, воздух словно рыба, выброшенная на берег. Его лицо мгновенно побагровело до черноты, и тело забилось в конвульсиях.
- Собака! …. Убью… У-у-у-у-у…. Как больно…- застонал сквозь кашель Всеволод, разрывая на груди тунику. – Как мне больно…
Олекса бросил матрицу со щипцами на пол, и схватив подмышки великого князя, попытался его поднять. Всеволод вызвался из рук меченоши, судорожно рванул руками воротник туники. Раздался треск рвущейся ткани. Князь впился ногтями пальцев в грудь, и что есть силы закричал:
- Убейте! Убейте! Спасите!
Внезапно он замер, ударил себя кулаком в грудь, зашептал:
 - Боже прими меня, Боже прими меня.
После чего рухнул в руки Олексы. Константин, поставил на пол светильник, и, рискуя его перевернуть, бросился к своему сундучку. Дрожащими от волнения руками он его открыл и достал оттуда флакон из темного толстого стекла. Подскочив к Всеволоду, лекарь попытался капнуть несколько капель в рот великому князю, то тот резко обмяк и медленно сполз  с рук Олексы на пол. Константин побледнел от подозрения, отставил флакон в сторону и попытался прощупать пульс на влажной от пота руке Всеволода, но не почувствовал толчкообразных сокращений крови в сосудах. Лекарь разжал пальцы  и рука безвольно, словно плеть, упала на ковер. Константин поднял с ковра светильник, и рискуя обжечь лицо Всеволода, поднес его к глазам великого князя. На Константина смотрели широкие безжизненные зрачки князя. Лекарь тяжело опустился на пол, вытер рукавом пот, струившийся со лба, и поймал на себе не верящий в происходящее взгляд Олексы. Меченоша мотал головой и бормотал:
- Не может быть, не может быть…
Константин понимал, что великий князь умер. Но он вернулся к своему сундучку и недолго порывшись  достал оттуда  гладкую, блестящую, серебряную пластину, завернутую с льняную тряпицу. Дрожащими от волнения руками лекарь поднес пластину к губам Всеволода и через несколько секунд посмотрел на нее – гладкая поверхность металла не запотела.
- Олекса, он умер…
Олекса сел на пол, прижав к себе Всеволода, и медленно закачался, прижав к груди голову князя и тихо застонал. Константин смотрел на Олексу, поражаясь, его собачей преданности к умершему хозяину. Жесткое, почти грубое отношение великого князя к своему слуге, казалось, привязывало его к господину. Какое-то время они сидели молча. Когда Олекса поднял голову и посмотрел на Константина, то последний увидел, что по лицу меченоши текут слезы.
Наконец, собравшись с силами, Олекса встал на колени и осторожно положил тело Всеволода на  ковер. Он поцеловал его руку, и какое-то еще время стоял на коленях бормоча молитву. Затем поднялся на ноги, и негромко, неожиданно спокойно произнес:
- Константин, слушай меня внимательно. Сиди тихо и никого не подпускай к великому князю.
Олекса вытер лицо рукавом лицо, похлопал себя по щекам мозолистыми ладонями, поправил тунику и свиту, и решительным шагом вышел за двери. Константин услышал нарочито-громкий приказ меченоши, что у великого князя был приступ, и он не хочет видеть никого, кроме своей супруги и старшего сына.
Константин слышал удаляющиеся тяжелые шаги меченоши. Константин прижал руками к груди колени и посмотрел на горящий светильник. Он замер, он потерялся во времени сидя у тела Всеволода. События последних дней до того измотали его, и сейчас, словно в прострации  он смотрел на пляшущий в светильнике огонь, не думая о грядущих событиях. Накрывшая его волна усталости и равнодушия, как казалось, совсем убила в нем жажду жизни. Он чувствовал, что сейчас готов подставить горло по нож палача, покорно, без слез и сопротивления. Он даже не услышал скрип двери и не заметил, как в ложницу зашли трое - Мария Мстиславна, Святослав и Олекса.
Мария Мстиславна подошла к телу Всеволода и наклонилась над ним. В полумраке комнаты великая княгиня казалась моложе своих лет. Ее длинные волосы опустились почти закрыв лицо, словно желая скрыть ее настоящие чувства от окружающих.
- Отмучался, – негромко сказала она.
Великая княгиня присела рядом с телом мужа, осторожно поглаживая его волосы, спутанные и влажные от пота. Святослав опустился на колени рядом и внимательно посмотрел на искажённое гримасой лицо отца. Константин, мгновенно пришедший в себя, медленно поднялся на ноги.
- Что будем делать с отцом? – с легкой дрожью в голосе спросил он.
- Похороним как великого князя в Вышгороде или Чернигове, хотя он хотел быть похороненным в своем ктиторском храме, на Дрогожичах. Но храм еще не построен.
- Мама, я уверена, что мы устроим достойные похороны отцу. Он этого заслужил. Но когда?
- Сын мой…
- Мама, из Киева, Чернигова, Переяславля доносятся разные вести. Да и в Вышгороде не очень спокойно.
Мария Мстиславна поднялась и гордо выпрямилась. Святослав встал вслед за ней.
- Сын мой, никто не посмеет помешать нам отдать последнюю дань отцу.
- Да. Но что дальше?
- Дальше будет новый день, мы будем скорбеть и учиться жить без него.
- Мама, это так, это правильно. Но мы должны поступить так, как на нашем месте поступил бы отец. Я знаю, его душа там, на небесах, смотрит на нас и просит сделать правильный шаг…
Мария Мстиславна сжала ладонями виски и тихо  сказала:
- Святослав, помолчи, я сейчас думаю.
- Мама, сейчас нет возможности тянуть время.
- Молчи, у тебя только, что умер отец.
- Мама, смерть отца для меня большое горе,…Но мы пока не должны никому говорить об этом.
Мария Мстиславна опустила руки.
- Я понимаю, но это не по-христиански…
- Мама, надо отослать гонца дяде Игорю…
- Молчи, - оборвала его Мария и подошла к окну.
Мария с пару минут смотрела через круглое цветное стекло во двор, затем резко обернулась и мягко, по-матерински сказала:
- Сын мой, надо дать знать и еще и твоему дяде Святославу, как можно быстрее. Пусть они возвращаются в Вышгород. Город присягнет на ему на верность. Мы должны контролировать дорогу на Чернигов. Тогда мы сможем похоронить твоего отца и моего мужа…
- Хорошо мама, - сказал Святослав и поцеловал матери руку.
- Олекса, о смерти великого князя еще кто знает? – спросила Мария меченошу.
- Только мы четверо, - ровно ответил тот.
- Кто четвертый?
- Лекарь.
- А отроки у двери.
- Их двое,…наверное не знают, тоесть не слышали…
- Олекса, ты уверен в их глухоте и неведении...
Олекса замялся.
- Да. Я их давно знаю, они черниговцы и преданы великому князю и его семье...
- Заставь их молчать. Ты понял?!
- Да, - нехотя сказал Олекса.
- Я тогда направляюсь в Вышгород, постараюсь подготовить все для присяги дяде, - сказал Святослав.
Мария кивнула. Святослав, собравшийся было уходить, кивнул в сторону Константина.
- А с ним, что делать?
Только тогда Мария Мстиславна обратила внимание на Константина. Она подошла к нему и внимательно посмотрела лекаря. Он не выдержал тяжелого пристального взгляда великой княгини и потупил глаза.
- Великая княгиня, это лекарь. Зовут его Константин. Его прислал василевс, лечить великого князя, - робко пояснил Олекса.
- Знаю, - коротко ответила она, - только лечил он неважно.
- Мама, - неожиданно вступился за Константина Святослав, - говорят он хороший лекарь, и может нам пригодиться.
- Хорошо, - после не долгих колебаний согласилась Мария Мстиславна. - Лекарь, ты будешь сидеть в этой комнате безвыходно, что бы ни случилось. Ты будешь в ответе за  все происходящее в этой комнате. Ты объявишь о смерти Великого Князя, только когда я тебе скажу.
- Княгиня, сейчас лето и жарко. Очень скоро все поймут, что Всеволод Ольгович почил, - осторожно заметил Константин.
Знаю, но три, четыре или пять дней, и ты будешь в этой комнате, с великим князем. Будешь принимать для него пищу, менять на нем одежду, читать ему молитвы. Словом делать все, будто он жив.
Константин покорно поклонился и стоял со склоненной головой пока, Мария Мстиславна, Святослав и Олекса не покинули ложницу. Лишь оставшись в одиночестве один лекарь оторвал свой взгляд от пола и обвел взглядом привычную для него ложницу. Кровать, укрытая простынями и покрывалами, груда доспехов в углу комнаты, иконы, пару подсвечников, кресло покрытое шкурами, стол со светильником, напитками и едой, его лекарский сундучок и ...и тело Всеволода. Константин задумчиво подошел к столу, почти механически налил в кубок византийского  вина, и неспешно, смакуя каждый глоток осушил его. Вино оказалось вкусным и тонким. Константин почувствовал, как приятное тепло растекается по его телу. Он опустился на скамью и вытянул ноги, от чего испытал несказанное удовольствие. Сейчас он взвесил все «за» и «против» своего положения и быстро пришел к заключению, что оно незавидно. Итоги его недолгого пребывания на Руси были таковы: он успел обжиться при дворе правителя чужой ему страны, на его руках умер монарх и напоследок, он оказался впутан в интриги, связанные с наследием престола. Константин  представил себя маленьким камнем, летящем со склона горы в толще все нарастающей стене лавины. Он мог быть отброшен в сторону или раздавлен огромной глыбой. Константин отчётливо осознал, что бежать ему собственно некуда, нет возможности и не имеет смысла. Здраво поразмыслив,  Константин решил, что раз  он по воле судеб близок с сильными мира сего, не грех воспользоваться хоть какими-то благами, связанными с этим. Поэтому лекарь принялся уплетать деликатесы, стоящие на столе. Лишь почувствовав приятное чувство насыщения, Константин заметил, что-то слабо поблескивающее поблизости тела Всеволода. Когда лекарь подошел к предмету и рассмотрел его, им  оказалась знакомая ему матрица со щипцами. Можно было отдать ее Великой княгине, ее сыну или Олексе. Но Константин, повертев ее в руках и спрятал в свой сундучок, так на всякий случай.

31 июля 1146 года. Мирослав Андреевич.
Мирослав Андреевич  подъехал к  Жидовским воротам Киева, когда солнце клонилось к закату. Было ясно, что  вечер не принесет прохлады и будет душно.  У ворот было людно. В это время простой люд, либо возвращался в город, либо покидал его, что бы успеть попасть домой засветло. Опасаясь, задавить какого-то зеваку, боярин перевел своего жеребца на шаг, давя на бока лошади за первой подпругой.  Боярин   провел несколько дней в седле и смертельно устал. Мокрая от пота и грязная от пыли туника неприятно липла к телу, тело зудело от грязи и укусов комаров. Сейчас он мечтал попасть в свой дом, сбросить пыльную одежду, облиться холодной водой из кадки, упасть на ложе и спать. Он расслабил поводья и рисовал перед собой идиллическую картину отдыха. Усталость брала свое – боярин ненадолго сомкнул веки, надеясь, что это предаст ему сил для пути к дому. Он знал, что верный конь сам найдет дорогу домой. В какой-то момент боярин на мгновение провалился полусонное состояние и проезжая через проезд ворот, ударился о пилон, мощно вымывавшийся под своды башни. Мирослав Андреевич почувствовал боль удара и чуть не вывалился из седла. Конь, почувствовав слабость хозяина, дернулся в сторону, едва не сбив плотного горожанина, одетого не смотря на жару в теплую туникообразную свиту и войлочную шапку, натянутую почти на самые глаза. Незнакомец, неуклюже отскочил в сторону упершись спиной о каменную стену.
- Куда прешь, - заорал на горожанина, пришедший в себя Мирослав Андреевич, но тут же осекся, встретив его взгляд. – Улеб...
Горожанин поднес палец к губам, резко повернулся,  и стараясь не привлекать внимания стражников охранявших ворота повернулся, направился назад в город. Мирослав Андреевич, усталость которого, как рукой сняло, последовал за ним.
Свернув в ближайший от ворот переулок, Мирослав Андреевич обнаружил, что Улеб был не один, а в сопровождении слуги, одетого подстать хозяину. Улеб со слугой свернули направо, вышли к городской стене и направились вдоль городских укреплений. Пройдя с сотню саженей, Улеб со спутником остановились у частокола, огораживавшего богатую усадьбу. Слуга деликатно отошел на дюжину шагов от хозяина и облокотился спиной о частокол. Мирослав Андреевич спешился и взяв жеребца за поводья  удивлением спросил:
- Улеб, куда ты идешь на ночь глядя, да еще в таком виде?
Улеб сдвинув на затылок войлочную шапку, спросил в ответ:
- А ты Мирослав куда пропал? Исчез прямо с пира. Я грешным делом думал, что с тобой случилось что?
Мирослав Андреевич, пощупал в кармане дарственную грамоту на волости в Курском Посемье замешкался с ответом. Своим лисьим умом он понимал, что тысяцкий, одетый подобно простолюдину не просто так уходит из города на ночь глядя.
- Были дела, личные, - коротко ответил он Улебу.
- Мирослав, неужели? Так великий князь Всеволод ни кого с острова не выпускал.
Мирослав замялся и пробормотал:
- И государственные дела были, но это был предлог, для решения личных, - и не дав продолжить Улебу контратаковал, - ты брат мой, почему в таком виде?
Улеб хитро улыбнулся и приблизился в плотную к Мирославу Андреевичу. Боярин почувствовал тяжелый и неприятный запах изо рта тысяцкого и недовольно поморщился. Но Улеба это не смутило.
- Я-то скажу  Мирослав, но это только между нами. Никому ни слова.
Мирослав Андреевич скептически прищурился и кивнул.  Улеб ухмыльнулся и сопровождая свои слова жестами   рук и движениями толстых, как колбаски, пальцев произнес:
- Так вот, Мирослав, только никому. Я иду на Копырев конец. Там, на Жидове у меня есть хорошенькая полюбовница, еврейка. Глаза, большие, черные, вот такие! А стан такой тонкий, что пальцами обеих рук можно обнять. А губы, как она целуется! В постели она такое вытворяет! Иногда прихожу, казалось без сил, падаю. Она  подходит ко мне на цыпочках, сбрасывает одежду и своими руками, языком такие чудеса делает! Скажу по секрету, она из меня может выдавить все соки, даже если я думаю, что они кончились. Правда есть один недостаток, царапается. После встреч с ней, дома сплю исключительно в рубахе.
Мирослав Андреевич, выслушав монолог Улеба недоверчиво беззвучно рассмеялся, сложив у краешек  глаз веер морщин. Боярин похлопал тысяцкого по плечу:
- Улеб... Ой, Улеб! Что ты творишь!
- Знаю, знаю. Церковный устав гласит, что если блуд иметь с бессерменкою или жидовкою - от церкви отлучится и христиан, а митрополиту платить 12 гривен. Но ничего не могу поделать - такая девка! Поэтому никому не слова. Если узнают, то епитимья, штраф, разговоры всякие, порицанья. А у меня должность!
- По поводу штрафа – не прибедняйся, ты же тысяцкий. Ладно, никому не скажу, мы же давно друг друга знаем. Что ж ты не встречаешься с ней в своей усадьбе на Подоле?
- Знаешь, на самом деле я беден как Иов, я же не мздоимщик! Перед красивой девкой устоять не могу. Да я такой.
Мирослав Андреевич улыбнулся, обнажив ряд желтых крепких зубов. Однако его улыбку перебила зевота. Боярин похлопал лошадь по шее и проверил крепость подпруги, засунув палец между ремнями и животом лошади. Он нутром чуял, что Улеб хитрит, но решил об этом промолчать. Удостоверившись в надежности конской сбруи, он небрежно бросил:
- Я поехал. Что ж Улеб, хорошего тебе вечера.
Мирослав Андреевич повернулся тысяцкому спиной и хотел было вскочить в седло, как  услышал слова Улеба:
 - Куда ты ездил, в Туров, Чернингов или Переяславль?
Мирослав Андреевич опустил на деревянный настил едва вставленную в стремя ногу. У него неприятно засосало под ложечкой. Он мгновенно понял, что его подозрения оправдались тут не чисто. Нелепый костюм тысяцкого, тон вопроса, да и сам вопрос, в свете его визита в Чернигов обозначили перед ним неясный силуэт опасности.
- Тебе то, что Улеб? Я же не спрашиваю тебя, куда ты идешь на самом деле, - ответил вопросом на вопрос Мирослав Андреевич.
Улеб приблизился к нему в плотную, и почти в ухо прошептал:
 - Мирослав, у меня к тебе просьба. Поверь, мы знаем друг друга не первый день. Да мы не закадычные друзья, но отношения между нами всегда были хорошие. Я всегда был готов тебе помочь, только попроси!
Мирослав Андреевича  посмотрел прямо в водянистые, как у рыбы глаза тысяцкого, пытаясь понять подвох. Но Улеб не моргая глядел на боярина, словно пытаясь отыскать в его глазах ответы на свои вопросы. Мирослав Андреевич отвернулся, сфокусировавшись на стоящем в отдалении слуге и с демонстрационным недовольством спросил:
- Что ты хочешь?
- Я хочу? Я ничего для себя не хочу. Но есть у меня одно желание - вкусно поеть, выпить стакан другой доброго вина, душевно поговорить с нашими общими друзьями.
- С моими друзьями? – саркастически улыбнулся Мирослав Андреевич.
- Да, именно.
Я не могу и не хочу, я устал с дороги.
- Мирослав, поверь, ты не пожалеешь, а мой слуга отведет твоего коня к тебе домой.
- Так ты же собрался в гости к полюбовнице.
- Она подождет. Ты не смотри, что я не в праздничном кафтане.
Мирослав Андреевич заколебался. С одной стороны он смертельно устал с дороги, Улеб ему был малоприятен, а и предложение мутное и странное. С другой стороны в нем вспыхнуло любопытство, и интуиция, не подводившая его никогда подсказывал боярину, что  встреча будет полезна. Улеб понял колебания боярина, и негромко свистнул, кинул слуге:
- Еремей, отведи лошадь, Милослава Андреевича на его двор, близ Дмитровского монастыря. Еремей, понимающе кивнул, и взял поводья из рук Мирослава Андреевича. Улеб же подхватил Мирослава Андреевича подруку и доверительно шепнул:
- Мы рядом, нам на Бориславов двор.
Оба боярина гуляющим шагом пошли к конечному пункту своей пешей прогулки. Оказавшись возле нарядных резных ворот Бориславова двора, тысяцкий негромко постучал в дубовую, оббитую металлом калитку. Его, ожидали, так как белобрысый молчаливый слуга быстро открыл калитку ворот и, не высказав ни капли удивления внешнему виду тысяцкого и запустил их внутрь. Оба боярина зашагали по деревянному настилу в глубь двора к высокому рубленому дому, с красивыми коньками на крышах. Мирослав Андреевич ранее бывал здесь. Он знал, что старый Борислав не так давно умер и теперь   доме живет молодой сын, Петр. Боярин с удовлетворением  заметил аккуратные клети, поварни, конюшни, избы для челяди и приближенных, между которыми находились ухоженные фруктовые деревья и кусты роз. Оказавшись у резного крыльца, бояре увидели как на террасе, нависающей над крыльцом появился хозяин.
- Улеб, это ты? – с нотками беспокойства в голосе сказал Петр Бориславич, заметив, что тысяцкий не один.
- Я Петруша, я, - отвечал Улеб, сдвинув шапку на макушку.
- А кто это с тобой?
- Мирослав Андреевич! Ты не представляешь, Петр Бориславич, столкнулся с ним лицом к лицу близ Жидовских ворот. Он даже чуть меня лошадью не придавил. Встретил его и осознал, что наш ужин будет, не так хорош без такого дорогого гостя. Вот и привел его в чесную компанию.
- Так поднимайтесь, дорогие гости.
Улеб и Мирослав вошли внутрь дома, где их встретила молодая изящная девушка, одетая в длинную льняную рубаху с вышивкой из листьев, кринов, кружков на вороте и по подолу. Тонкий стан девушки был подпоясан плетеным поясом. Улеб похотливо облизал губы рассматривая девушку. Та сделала вид, что ничего не заметила и провела их наверх по деревянной лестнице с дубовыми балясинами и перилами. Оба боярина они попали в сени дома Петра Бориславича. В отличие от дворца Всеволода Ольговича, где сени могли поспорить с полноценной гридницей, у Петра Бориславича они представляли собой парадную террасу, расположенную на втором этаже с красивыми деревянными решетками по бокам помещения. Посреди сеней стоял стол укрытый яствами, за которым сидели четверо бояр, среди которых Мирослав Андреевич помимо хозяина дома Петра Бориславича  узнал Ивана Вышатыча, Лазаря Саковского и Василя Половчанина. Бояре выпили не один кувшин вина и были веселы. Девушка начала прислуживать им. Только сейчас Мирослав Андреевич оценил красоту девушки и в глубине душе позавидовал молодому боярину.  Он хотел было сказать об этом вслух, но хозяин дома его опередил.
- Присаживайтесь дорогие гости, - пригласил он пришедших гостей.
Улеб сбросив на пол свиту и войлочную шапку уселся между хозяином и Иваном Вышатычем. Мирослав Андреевич немного замешкавшись, примостился рядом с Василем Половчанином, которого хорошо знал. Пока бояре здоровались, Петр Бориславич игриво сказал девушке:
- Звенислава, налей-ка нам  еще вина, да Мирославу Андреевичу побольше, он с дороги.
Девушка поставила тарелки Улебу и Мирославу Андреевичу и проворно наполнила кубки прохладным  ромейским вином.
- Мускатное вино, очень хорошее,  - похвалил   напиток Василий Половчанин, - очень рекомендую тебе друже.
Мирослав Андреевич сделал глоток из серебряного кубка и потянулся к кувшину с водой, поскольку мгновенно почувствовал жажду.
- Улеб, что с тобой? Почему в таком виде? – с удивлением спросил Лазарь Саковский.
- Дела, брат, дела, -  ответил тот.
- Улеб, не иначе, как по девкам пошел.
- Отстань Лазарь, - впиваясь зубами в кусок жирного  мяса огрызнулся Улеб.
- Лазарь, ты не прав, - рассудительно заметил Иван Вышатыч, - говорят, что князь Владимир Креститель, порой одевался в простую одежду и ходил в люди. Глядел, как живут вервь, смерды, закупы, смотрел, не обижает ли их кто, а потом творил справедливый суд.
- Нет, - громко чавкая,  ответил Улеб, - про Владимира ничего не знаю, но ходить в люди полезно. Слышишь много интересного, новости узнаешь разные.
- Новости хорошие или нет? Кстати, не о тебе ли новости? – переспросил Лазарь Саковский.
- Разве об Улебе могут быть хорошие? Мзду берет, суд правит как надо, а не по справедливости, девок портит. Неизвестно кто хуже, наш, киевский тиун Ратша или Улеб, - рассмеялся Иван Вышатыч
Улеб ни капельки не обиделся. Запихнув в рот кусок белого пшеничного хлеба, он осушил  до дна кубок вина, и вытерев губы рукавом ответил:
- Нельзя с простым людом по справедливости. Они так и стремятся обмануть – то дань утаить, то штраф не заплатить, а порой украсть. А великому князю деньги нужны. Он то и дело серебро одалживает у иудеев. Кому потом их отдавать долг -  нам с Ратшей. Вот пройдешь инкогнито по городу и узнаешь, что к чему и кого трясти.
- Не верьте ему. Улеб просто так не ходит по городу, как смерд, рядович или изгой, -  с улыбкой сказал Иван Вышатыч,- он свою печать потерял, и теперь не может лишних деньжат  вытрясти из купчины или закупа. Вот ходит и ищет.
- Иван Вышатыч! Зачем вы так?! Это все злые языки.
- Все, все, молчу.
Лазарь Саковский, желая перевести разговор в иное русло, знаком попросил Звениславу наполнить кубки вином и будто невзначай поинтересовался:
- Мирослав Андреевич, ну рассказывай как ты, как съездил.
Мирослав Андреевич  изобразив на своем лисьем лице простодушную улыбку, ответил:
- Надо было разобраться с проблемами в моих именьях, что близ Чернигова. Но, Петр Бориславич,  твоя не был в твоем доме. Последний раз был, когда был жив твой батюшка. Хочу сказать, как все красиво и ухожено. Куда-там моим  Унеженским тиунам! Ты, наверное, хорошо управляешь хозяйством.
Петр Бориславич расхохотался.
- Это не я, это все Звенислава. Красота и порядок вокруг это ее рук дело.
- Она не только красива, но и как хозяйка хороша. Будь я на двадцать лет моложе, женился бы на ней. Кстати, кажется, так зовут дочь Великого князя?
Девушка, наполнявшая в этот момент кубки вином покраснела. Петр Бориславич, заметил смущение девушки и нескрываемым удовольствием в голосе сказал:
- Да, она такая. Мирослав Андреевич, ты не заигрывай к Звениславе, ей нужны женихи помоложе. Кстати, она родилась в один день с дочерью Всеволода Ольговича, но в разные годы.
- Нет, - вмешался Улеб, - нет, Лазарь. Помнишь как вчера мы с тобой и Половчанином говорили. Я тогда сказал, что Мирослав еще тот, скользкий угорь, даже другу правды не скажет.
Мирослав Андреевич, до того не особо горевший желанием трапезничать, поднялся было уходить, но его остановил Иван Вышатыч.
- Мирослав, обижайся, словно малое дитя. Шутит Улеб всегда по-дурному. Иногда высечь его как хочется, шкодливого озорника. Не обижайся прошу тебя. Мы тут собрались поговорить друг с другом по-душам, о нашем будущем. Ты наш друг и нам радостно Улеб тебя к нам привел. Может, что дельное нам посоветуешь.
Улеб одобрительно кивнул, засовывая в рот кусок теплого мягкого хлеба. Мирослав вновь инстинктивно пощупал карман с дарственной грамотой, и натянуто улыбнулся. Иван Вышатыч улыбнулся в ответ в седые усы и ласково сказал Звениславе:
- Девонька, внучечка моя, пойди-ка прогуляйся по двору, полюбуйся цветами и деревьями. Дай-ка старику посекретничать с сотоварищами.
Звенислава поклонилась и исчезла с сеней. Когда ее шаги затихли, Иван Вышатыч сложил руки в замок и, положив их на стол произнес:
- Василь, ты Мирослава знаешь лучше, расскажи ему, как присягали Игорю Ольговичу.
Василь Половчанин до того молча евший, поднял кубок вина за здоровье и понимание сидящих за столом, выпил его до дна, рыгнул, деловито  заговорил:
- Если коротко Мирослав, то было так. Всеволод привел в Киев  верных отроков малой дружины из Треполя, Витичева, Белгорода, Заруба. Ратша с мечниками собрал нужных людей. Вчера утром и те и другие были на княжем дворе, что на Угорском. Когда мы на ладьях спустились к Угорскому, то и увидели дивную картину  – скопление киевских людей в окружении вооруженных гридей и отроков. Причем неизвестно, кого было  больше. Пока мы плыли, Игорь всю дорогу пил, и был навеселе. На берегу он плохо держался на ногах. Но ему присягнули. Все целовали ему крест, говоря: «Ты нам князь». Затем Игорь выкатил несколько бочек меда простолюдинам, а нас пригласил на пир. Ближе к вечеру в зал зашел его слуга, что-то шепнул ему на ухо и князь Игорь, не смотря на опьянение и боль в коленях, словно молодой жеребенок понесся к дверям и больше его не видели.
- Что же дальше? – поинтересовался Мирослав Андреевич.
- Ничего. Вот мы и думаем, что случилось, и что нам делать.
- Что же вы от меня хотите?
Все молчали. Иван Вышатыч посмотрел вдаль, туда, где в накатывавшем на город вечере тонули Хоривица с ее посадским районом, Подол, иссиня-черный Днепр, петляющий в зеленом ковре лесов уходящих к бесконечному горизонту.
- Видишь ли, Мирослав, - вздохнул Иван Вышатыч, - Игорь Ольгович замечательный человек. Он прочитал много книг, замечательно охотится, ведет беседу. Я лично, о соколиной охоте не знаю того, что знает он, хоть считаю себя сведущим в этом деле человеком. Если б ты слышал, как князь Игорь поет, какой у него бархатный голос! Вон, Петр Бориславич оказывается, успел попеть на клиросе с Игорем Ольговичем, приезжавшим из своего Дорогичина во Владимир Волынский не даст соврать.  А память то, какая! Он вспомнил, что и как ты пел, правда, Петр?
Петр Бориславич  кивнул, подтверждая слова боярин. Иван Вышатыч продолжил:
- Он  помнит любой мало-мальски важный для него поступок человека! Я, к примеру, не помню, что мне месяц назад крикнул в спину закуп, которого я приказал выпороть. Он помнит, кто, что и когда сказал год назад, и не ошибется. Но на этом его достоинства заканчиваются. Скажете воин – так нет. Если он начинал сам драку  – то был бит, как, к примеру, под Переяслявлем. Дипомат – тоже нет, все брат за него решал. Княжеством, в отличие от своего младшего брата толком не правит, он даже детей сделать не смог. Злые языки говорят, что он вообще с женой не спит...
Мирослав Андреевич, слушая старого боярина, стал осторожно стал покусывать свой рыжий ус, мысленно выстраивая тактику разговора. Он догадывался, к чему клонит старый боярин. Когда Иван Вышатыч закончил свою речь, Мирослав Андреевич неспеша налил в кубок вина и медленно цедя его выпил. Когда Мирослав Андреевич поставил кубок на стол, то  заметил,  что пять пар глаз нетерпеливо смотрят на него.
- Братья мои, я вижу, что вы не очень жалуете Новгород-Северского князя Игоря Ольговича...
- Ну, что-ты дорогой, мы любим, как нам не любить брата и наследника Всеволода Ольговича! Но опасаемся за себя, свои семьи. Мы только и хотим, что защититься от врагов, которые пользуясь неопытностью Игоря Ольговича, могут нанести вред ему, и как следствие нам...
- Вы собрались в этот прекрасный вечер, для обсуждения помощи князю Игорю и самим себе?
- Мирослав, твоими устами глаголет истина, - улыбнулся в седые усы Иван Вышатыч, - поэтому скажи нам, что-то важное, если знаешь. Мы тебя не забудем.
Мирослав Андреевич громко запыхтел, и бессильно развел руками.
- Мне собственно нечего вам сказать братья мои, - простодушно вымолвил он. -  Братья мои, я же не так знатен, как вы и не настолько близок к Великому князю, что бы владеть его тайнами. Что же я могу знать -  да практически ничего. Я выпросил у Великого князя разрешение посетить мои земли, те, что которые в Задесенье. Без меня там сложности – верви и смерды не платят дань, чуть ли не бунтуют... Вот я поехал туда и навел порядок. Ну, еще по дороге заскочил в Чернигов, к Владимиру Давидовичу передал письмо Всеволода Ольговича.
- И что? – прищурился Иван Вышатыч.
- Да ничего. Всеволод Ольгович тяжко хворает и просил, при случае прислать ему лекарей. Северская земля, как известно, славится же добрыми врачевателями и волхвами! Если же ему станет совсем худо – то врачевателей надобно прислать его брату Игорю, у него больные ноги.
- Страдальцы, - саркастически усмехнулся Улеб.
- Помолчи, - отмахнулся от тысяцкого, как от назойливой мухи Иван Вышатыч, - так что Давидовичи?
- Владимир Давидович передал наилучшие пожелания Великому князю. Его брат Изяслав присоединился к пожеланиям и уверениям в своей верности. Он обещал при необходимости передать лечебные травы и настои в Вышгород, а также лечебные снадобья для больных ног и в придачу лекаря для  Игоря Ольговича в Киев.
Лазарь, Василь и ты Петруша, смотрите, какие верные и любящие братья! Не то, что там Ростиславичи или Всеславичи.
- Быстро ты управился, - вульгарно икнув, заметил Улеб.
- Так, Владимир Давидович меня облагодетельствовал и послал своих гридей с моими верными слугами в Задесенье  навести порядок. Я естественно назад в Вышгород передать пожелания выздоровления Всеволоду Ольговичу. Князья Владимир и Изяслав Давидовичи об этом написали в письме. Но в Вышгороде мне сказали, что Великому князю плохо и он меня не может принять.
- Что же с ним такое? – поднял от удивления брови Петр Бориславич.
- Болен. Сидит в ложнице, вместе со  своим лекарем. Лекарь у Всеволода, что дикий зверь -  никого к нему не пускает. Чуть ли не пинками всех разгоняет, временщик этакий.
- С кем же ты говорил? – спросил Иван Вышатыч.
- С великой княгиней. Передал ей письмо и обещание при необходимости прислать лекарей.
- Интересно-то как, -  наморщил лоб Иван Вышатыч.
После я направился домой, в Киев. В Вышгороде встретил Тувора, местного тиуна. Так он  со Святославом готовил город к присяге Игорю Ольговичу, да хранит его Бог.
Все сидящие за столом набожно перекрестились.
- Слушай, Мирослав, а смог ли ты при необходимости еще раз съездить в Чернигов, по своим делам конечно. При случае попросить не привозить лекарства Игорю Ольговичу. У нас есть такие лекари, что черниговские им в подметки не годятся!
- Князь Игорь об этом узнает? – наивным тоном переспросил Мирослав Андреевич.
- Конечно, нет.  Это будет наш подарок Ольговичам, сюрприз. Мы подсуетимся, для наших дорогих князей! Очень дорогих,– рассмеялся Улеб.
- Ты хорошо подумай, Мирослав, - посоветовал Иван Вышатыч.
- Можно подумать, - уклончиво ответил Мирослав Андреевич.
Боярин поднялся на ноги, отряхнул одежду от упавших на нее кошек мягкого белого хлеба и кусочков доброго мяса, и по-лисьи улыбаясь в свои рыжеватые усы, попрощался с боярами. Петр Бориславич обнял Мирослава Андреевича и проводил до ворот. Когда он вернулся, то заметил, что бояре тихо разговаривают и их лица серьезны.
- Гости, чем порадуете?
- Чем тебя радовать? – сосредоточено сказал Иван Вышатыч. – Великий князь, скорее всего уже умер, а Давидовичи обещали помочь с вступлением на великокняжеский стол Игоря.
- С чего вы решили, что он умер?
- К чему великому князю поручать Марии Мстиславне говорить с Мирославом о военной помощи Давидовичей Игорю? Он конечно в случае острой необходимости он просил Марию помочь ему договориться Изяславом Мстиславичем, ее братом. Но переговоры с Черниговом, это не тот случай.
- Новости не радостные, - сказал Петр Бориславич и присевши за стол, - что будем делать?
- Не понравилось близкое общение с князем Игорем? – рассмеялся Василь Половчанин.
Петр Бориславич в ответ только раздраженно махнул рукой.
- Мне тоже не понравилось, - примирительно продолжил Василь Половчанин, - и петь петухом, и слышать угрозы о лишении своих волостей и кормлений...
- Так, Василь, помолчи, -  оборвал его Иван Вышатыч,  - и вы друзья мои. Теперь о том, что делать. Петр Бориславич, не хочешь ли ты съездить в Переяславль?
- Почему? – поинтересовался Петр Бориславич.
- Почему ты или почему Переяславль?
- И то и другое.
- Во-первых, потому, что ты молод и красив, и тебе не хочется  находиться рядом с Северским князем. Во вторых в Переяславле  последние лет этак пятьдесят, всегда сидит преемник  Великого князя на Киевском столе.
- Но Всеволод Ольгович не был Переяславльским князем.
- Правильно, сын мой. Зачем нам менять традиции.
Лазарь Саковский задумчиво спросил:
- Мирослав поедет в Чернигов.
- Поедет как миленький, - хрюкнул Улеб, - он слишком умен и здравомыслящий.
- Иван Вышатыч, по-моему, надо писать письмо в Переяславль, - многозначительно заметил Василь Половчанин.
- Оно то так. Но сначала нужно подготовиться. Улеб, ты деньги нашел?
Улеб оторвался от кубка с вином, и с легким раздражением в голосе произнес:
- Почему я?
- Потому, что ты,  по своей глупости, потерял печать тысяцкого и поставил всех нас под удар. Моли Бога, что б ее не нашли раньше времени или не нашли вообще.  Так что одевай свои обноски и иди за деньгами.

31 июля 1146 года. Улеб.
Улеб вышел от Петра Бориславича незадолго до наступления темноты. Пока тысяцкий шел к Жидовским воротам, в сопровождении верного Еремея, он прокручивал в голове последние минуты пребывания во дворе Петра Бориславича. Улеб спустился по лестнице вниз, на ступенях крыльца столкнулся с Звениславой, которая стояла с двумя девушками одетыми вышитые льняные рубахи  Он поманил Звениславу к себе своим толстым как колбаска пальцем. Девушка послушно подошла.
- Знаешь, кто я? – тихо спросил он.
- Ты тысяцкий, - покорно ответила девушка.
- Молодец, что узнала. Ты знаешь, что очень красива?
Девушка не ответила, лишь потупила взгляд, а он  в это время оценивающе, словно на рынке рассматривал ее фигуру. Красивое лицо, изящная шея, упругая, стоящая грудь, как у всякой молодой женщины, которая не познала счастье материнства, ровные длинные ноги. Он наметанным глазом угадывал их очертания под длинными  складками рубахи.
- Знаешь мой дом, который  на Подоле, неподалеку от Туровой Божницы? -  вкрадчиво пошептал Улеб. 
Девушка молчала в ответ. Она напряглась как струна и напоминала ему маленького испуганного зверька. Тогда Улеб ответил за нее:
- Кто же не знает  дом тысяцкого на Подоле, где я творю суд и  занимаюсь торговыми делами? Все знают. Ты приходи туда завтра, ближе к полуденью.
Девушка сделала шаг назад, упершись в деревянный столб, поддерживающий сени и отрицательно завертела головой. Но это только распалило Улеба. Он почувствовал, как его охватывает желание к этой изящной, почти хрупкой девушке. Улеб сделал  шаг вперед и нежно погладил щеку Звениславы и зашептал:
- Приходи по-доброму, или силой заставлю. Знай, хозяин твой, Петруша не поможет.
Но тут послышались тяжелые шаги и скрип ступеней, и на крыльце показался Петр Бориславич. Увидев Звениславу и Улеба стоящих рядом, молодой боярин не скрыл своего удивления. Но Улеба, это не смутило, и он снова протянул руку к лицу девушки. Та отвернулась.
- Эй, - полушутливо крикнул ему Петр Бориславич, - эй, не приставай к моим дворовым девкам!
Звенислава, воспользовавшись моментом, увернулась от его рук и быстро подошла к подругам. Тогда он с нескрываемым раздражением засмеялся, а Петр Бориславич нарочито громко сказал:
- Идем, друг мой, я тебя провожу. Мне кое-что надо тебе сказать, на прощанье.
Они зашагали к воротам. Он шел, недовольно оглядываясь на фигуры  девушек, постепенно исчезавших за кустами роз. Петр Бориславич  молчал. Было видно, что он напряжен.  Не доходя нескольких шагов до ворот Петр Бориславич остановился. Остановился и он
- Ну, что ты хочешь мне сказать? – насмешливо поинтересовался он.
- Не трогай ее, - коротко ответил Петр Бориславич.
- Если трону, то что?
- Звенислава была невестой Роготы.
Улеб жадно сглотнул слюну и не попрощавшись, вышел за ворота. Теперь, узнав эту новость Улеб почувствовал, что Звенислава одновременно пугает и манит его. Не то, что бы телохранитель Всеволода его вызывал у него страх, но образ чего-то очаровывающего, манящего и одновременно пугающего, вырисовывался в его мозгу. Ему казалось, что обладание этой девушкой  подарит ему неслыханное наслаждение и будет ключем к преодолению страха, который  кружил рядом с ним. Призрак Роготы не стоял перед его глазами по ночам, он повидал не мало смертей, а к некоторым приложил руку. Но Улеб своим звериным чутьем, чувствовал, что гибель телохранителя Всеволода была поворотной в его жизни. Тысяцкий несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь  успокоиться и расслабиться. Ему нужно было решить сложную задачу - в кратчайшие сроки – добыть деньги.
У ворот Еремей нашел начальника стражи, который не узнал тысяцкого, но за сцифат Василевса Мануила подобрел, обещал впустить их обратно по условленному знаку. Для него начальника стражи было не ново – нередко представители знати ходили инкогнито по злачным местам, в том числе и сюда, на Копырев конец, укрепления которого только строились. Оказавшись за воротами Улеб с трудом отогнал мысли о Звениславе, и вновь вернулся к заданию которое поставил перед ним Иван Вышатыч – деньги, много мелких денег.
Миновав ворота, Улеб со спутником свернули направо и прошли по вытоптанной тропике петлявшей между полуземлянками трудового люда вдоль эскарпированного склона к месту, где была разобрана из-за ремонтных работ стена. Оглянувшись по сторонам, оба мужчины забрались на вал и спустились с него в территорию Жидовского города. Когда они ступили на вымощенную досками дорогу, уже было почти темно. Где-то за заборами громко залаяли собаки. Хотя и Улеб знал и по-своему любил Киев, но этот район Киева без церквей и часовен, с иной речью, своими законами и обычаями был для него чужим, и он не жаловал его. Улеб недовольно поморщился, и с трудом разглядывая дорогу, пошел в нужном направлении. Они прошли несколько минут почти в полной темноте и остановились у ворот. Он знал эти ворота очень хорошо, потому что к хозяину этого дома он ходил нередко и, как правило, в темное время суток. Улеб прислушался, пытаясь уловить какое-то движение или звук, и заколотил кулаками в калитку. Послышался лязг цепи, за которым последовал недовольный собачий лай, который подхватили псы окрестных дворов. Улеб нетерпеливо заколотил кулаками вновь. Наконец послышался скрип двери и  испуганный мужской голос спросил:
- Это, кто?
- Открывай Соломон, это я!
- Это не Соломон, -  послышалось в ответ.
- Так зови его сюда - недовольно крикнул в ответ Улеб, и тише добавил, - собака.
Послышалось какое-то шуршанье и шаркающие шаги. Калитка со скрипом приоткрылась и перед Улебом появился  немолодой мужчина с окладистой седеющей бородой и почти белыми пейсами  со светильником в руках. На его голове сидела ермолка темного цвета, которая контрастировала с белоснежными волосами. За ним стоял бородатый мужчина лет тридцати пяти,  с дубовой балясиной в руках.
- Кто это? -  старчески щурясь спросил иудей.
- Соломон, открывай, это я, Улеб.
- Улеб, в таком виде? – удивился Соломон.
- Ты меня так и будешь тут держать? – раздраженно резанул Улеб и протиснулся во двор, почти оттолкнув старика. Еремей последовал за хозяином.
- Как тут тебя не пустишь, ты ведь все равно войдешь.
- Ты пустишь меня в дом?
- А могу ли я поступить по-другому? – обреченно вздохнул иудей и старческим скрипучим голосом добавил. – Улеб, иди за мной, но не отступай от дороги. Не дай Бог упадешь, ударишься, либо пес тебя покусает, мы ведь это не переживем.
Улеб сделал вид не заметил сарказма в голосе Соломона, и неспеша пошел за стариком. Еремей засеменил за хозяином. Мужчина с балясиной со стуком закрыл калитку и быстро догнал Соломона. Процессия миновала двух огромных псов, зычно лающих на незваных гостей и попала на крыльцо. Еремей и человек с балясиной остались на крыльце, а Улеб и Соломон через клеть вошли в комнату избы. Каждый дом пахнет по-разному, и Улеб брезгливо поморщился, вдохнув во все легкие запах дома Соломона. Он демонстративно пошел к стене и без приглашения  опустился на лавку, стоящую возле срубной сосновой стены. Соломон это заметил, но не подал виду и опустился на лавку, стоявшую у стола. Видимо до прихода Улеба Соломон разбирался в своих делах, поскольку на столе в только ему ведомом порядке лежали церы, береста, и большой пергаменный свиток. Иудей отодвинул поближе к себе подсвечник, с пылающими восковыми свечами, отодвинул документы и почесал нос.
Разговор начал Улеб.
- Соломон, может ты меня вином угостишь? – безобиняков сказал он.
- Руфь, - глухо прокашлявшись, крикнул Соломон, - Руфь, принеси гостю стакан вина.
- Сколько? - послышался из-за закрытых дверей женский голос.
- Стаканчик.
Улеб распахнул свиту, снял войлочную шапку и  вытянув ноги в грязных сапогах. Тысяцкий плюнул на пальцы и слюной потер глаза, после чего и укоризненно сказал:
- Эх, Соломон, Соломон, ты даже ночью долговые расписки считаешь?
- Читаю тору, - кротко ответил Соломон.
- Ты знаешь, не верю я тебе.
- Почему?
- Потому, что вы такие…
Соломон промолчал в ответ, решив не спорить с тысяцким. Старик лишь прищурил свои выцветшие за многие годы глаза. Дверь со скрипом открылась и в комнату зашла девушка с подносом, на котором стоял небольшой стеклянный стаканчик полный вина. Девушка поднесла его Улебу и удалилась. Улеб взял в руки стаканчик и с недовольной миной повертел его в руках, чуть не расплескав розоватую жидкость на пол.
- Соломон, почему так мало?
- Улеб, ты уже пьян, от тебя так разит вином. Если случайно с тобой что-то случится, ты упадешь или покалечиться, то виноватыми будем мы.
- Как ты обо мне беспокоишься – говоришь об этом второй раз за вечер. Так вот, не надо, у меня трезвая голова.
- Я о ногах.
Вместо ответа Улеб отпил из стаканчика небольшой глоток и скривил свое лицо.
- Что это за дешевое пойло...
- Это хорошее вино, которое мы пьем по праздникам и подчуем дорогих гостей.  Наверное, мед или вино притупили твой вкус.
Вместо ответа Улеб не спеша выпил стакан до дна и с громким стуком поставил его на лавку.
- Улеб, ты же не просто так ко мне пришел среди ночи,  - продолжил старик.
- Ты прав, не просто так.
- Мало того, я  знаю, зачем ты пришел.
- Зачем? -  равнодушно переспросил Улеб.
- Тебе нужны деньги. Но денег я тебе не дам. Ты регулярно их берешь и неаккуратно возвращаешь.
Улеб наигранно рассмеялся:
- Ты прав, я пришел за деньгами. Но ты хитрая морда ошибаешься! Я их получу.
- Как я могу дать тебе то, чего у меня нет, - беспомощно развел руками иудей.
- У тебя нет денег? Рассмешил ты меня, давно так не веселился. У тебя всегда есть деньги. Вон сколько расписок от бедолаг получивших купу на лежит столе. Тут и закупы, и рядовичи, и вдачи. Я уверен, там есть расписки тиунов, меченош, дружинников князя и даже бояр. Ты, Соломон, получаешь по ряду деньги регулярно и я тебе в этом помогаю, не даром я творю суд.  Я помогаю тебе и твоим сородичам с торговыми операциями. Не скули, ты не в обиде, даже если я задержал какую-то выплату.
- Улеб, ты порой забываешь платить. Ты знаешь, что  когда нет оборотных денег, я не могу ссудить деньги, предоставить купу.
- Не зли меня! – прошипел Улеб. – Не зли! Ни нам христианам, ни бессерменным или мусульманам, нельзя заниматься ростовщичеством, а вам можно, богоизбранный народ! Ты даешь в долг деньги, я их выбиваю из должника,  после ты  получаешь свою долю.  Соломон, ты и твои сородичи хорошо устроились.
- Улеб, в Западных странах деньги под залог дают и христиане: рыцарские ордена, к примеру Тамплиеры или аббаства, по-вашему монастыри.
- Ты меня будешь учить! Ты  который распял Христа!
Соломон беспомощно вздохнул.
- Улеб, я не настолько стар, что бы распять Христа. А распяли его римляне, по приказу Пилата.
- Кто? Ромеи?
- Язычники Улеб, язычники. Василевсов тогда небыло.
Улеб  понимая, что в  богословских спорах у него нет возможности тягаться с Соломоном, стукнул кулаком по лавке. Пустой стакан, жалобно звякнув, упал на пол и покатился по полу.
- Пошутили и хватит.  Теперь серьезно, - мрачно изрек он, - серьезно я повторяю. Мне в течение недели нужны деньги, мелкой монетой. 400 гривен серебром, минимум.
Услышав сумму, лицо у Соломона вытянулось и побледнело. При свете свечей казалось, что лицо старика стало одного цвета с густой шевелюрой. Но Соломон быстро овладел собой и подняв дугой, белые густые брови негромко переспросил:
- Сколько, сколько?
- Мне подойдут и германские динарии, и ромейские монеты, и дрихемы, встретишь, серебряник Владимира или Святополка тоже неси. Хочешь, руби гривны.
- Улеб, - робко попытался возразить Соломон, - на Руси не добывается серебро, и мелкая монета почти не ходит. У меня их нет в таком количестве.
- Может лично у тебя и нет, но твоих одноплеменников они есть. Я знаю, я уверен. Если нет то достань, где хочешь, но достань.
- Извини. Это большая сумма, я не смогу тебе помочь, ты нас хочешь ограбить, отобрать последнее.
Улеб поднялся и тяжело шагая, пошёл к Соломону. Он взял двумя пальцами со стола кусок бересты, покрутил его в руках и поднес его к пламени свечи. Соломон с каменным лицом смотрел на действия тысяцкого. Улеб усмехнулся улыбкой, которая не предвещала ничего хорошего и бросил бересту на место. Затем облокотившись тысяцкий  навис огромным утесом над иудеем.
- Соломон, ты знаешь, что расписка горит минуту, а тысяча расписок четверть часа?
Соломон не мигая смотрел в глаза тысяцкому. Улеб улыбнулся еще шире.
- Не бойся, я не буду жечь твои расписки. Во-первых, это было бы слишком легко. Во-вторых, ты мне нужен. Соломон, лучше скажи, сколько тебе лет?
- Много, Улеб, много. Уже восьмой десяток.
- Почтенный возраст, возраст патриарха.
- До возраста патриарха мне нужно еще дожить.
- Правильно мыслишь, правильно. А где ты жил?
- Всю жизнь тут, в Киеве.
Улеб радостно всплеснул руками.
- Тогда ты должен помнить, как начиналось княжение Владимира Всеволодовича, Великого Мономаха.
Соломон бессильно опустил руки на стол.
- Я был тогда совсем мальчонкой. А дети в этом возрасте как губка, впитывают все, запоминают. Так я  тебе напомню, что Великий князь Святополк благоволил вам иудеям, и доходы от продажи соли были только верхушкой его благ. Иудеям Святополк дал многие вольности по сравнению с христианами. Поэтому у многих христиан пострадали торговля, иные ремесел лишились. Вы хорошо жили, зарабатывая на жителях Киевской земли. Но вы были не худшие. Были люди вроде меня – Путята, Остромир, другие бояре, а также сотские, мечники. Причем они обирали простой люд до последней нитки.  Но пришел час и Святополк умер. Перед державой стал вопрос - кому быть Великим князем. А что простой люд? Простой люд сорвался с цепи. Во всем был виноват Святополк со своим окружением, с его ненавистной соляной монополией и десятками других грехов. Иудеи если и были виноваты, то находились не в первом ряду виновных. Но! Перед вашей общиной стал выбор: поддержать Владимира Мономаха или Олега Святославича, который имел больше прав на великокняжеский стол, чем Мономах. Вы выбрали Олега Святославича так, как он был тесно связан с Тмутараканью, хазарами, караимами, иудеями и Византией. Киевляне решили не допустить до правления Святославичей. Они напали на двор Путяты, человека близкого к Святополку, на дворы сотских. Их никто не организовывал, это было стихийное выступление обездоленных людей. Но потом, их гнев чуть-чуть направили в другое русло и пострадали сторонники Святославичей и вы иудеи. Результат – кто успел заперся в синагоге, у кого-то разграбили или сожгли дом, кого-то убили. А как горели некоторые дома! В конце-то концов, нет долговой расписки – нет и долга.
- Улеб,- жалобно сказал Соломон, -  насколько я знаю, Олег Святославич вырезал хазар в Тьмутаракани, вернувшись от ромеев. Хазары же иудеи.
- Мы говорим о разных вещах Соломон. Все ты понимаешь. Сегодня умер сын  Олега Святославича, великий князь Всеволод Ольгович. Его брат Игорь попытается сесть на киевский стол, но что-то мне подсказывает, что княжить ему долго не придётся. У вас вновь будет выбор между Ольговичем и Мономаховичем. Если вы ошибетесь, простой люд опять пойдет вас громить, это я гарантирую. Причем громить с двойным удовольствием, поскольку вы не христиане и у вас долговые расписи. Я не удивлюсь, если некоторых наиболее уважаемых членов вашей общины возьмут в заложники, и вы, как богобоязненные иудеи заплатите за них выкуп.
Соломон тяжело вздохнул и обреченно посмотрел на тысяцкого.
- Улеб, даже если я соглашусь на это, я не могу выполнить твои требования. У нас члены общины сообща несут ответственность за выплату налогов и откупов. Твоя сумма огромная и бремя этой подати тяжкое. Поэтому нашей общине нужно провести таканот.
- Что это?
- Это решение большинства членов общины. Но оно может быть опротестовано в Равинском суде.
- Можете решать, судиться, но все-про все у вас пять дней. Запомни, Соломон, это не налог, не подать. Это моя просьба.
Соломон вместо ответа тяжело вздохнул.
- И еще, не вздумайте идти ко мне или на княжеский суд с этим вопросом. Я вас проныр знаю.
- Ты нас ограбил.
- Нет, я вам спасаю жизнь. Кстати, сильно время не тяни. Если не дашь знать до послезавтра, заплатите уже 500 гривен. Соломон, запомни, для предоставления всей суммы остается пять дней. Пришлешь мне вестника, на мой двор, что возле Софиевских ворот.
Улеб опустился на скамью и во весь рот зевнул. Он потянулся как огромный ленивый кот и примирительно добавил:
- Соломон, ты не расстраивайся. Вам же такое наверняка невпервой. Дай мне стакан доброго вина, а не этот стаканчик. Я  выпью, отолью и пойду домой спать. Ты не представляешь, как я устал.
- Руфь, -  обреченно сказал Соломон, - принеси гостю вина.
- Стаканчик? – послышалось из-за двери.
- Неси целую амфору. В свете надвигающихся событий нам будет не до вина.
Когда Руфь принесла небольшую амфору полную вина, Улеб немешкая приложился к ее горлышку. Он пил  жадно, почти до комка в горле, проливая жидкость себе на рубаху. Затем не попрощавшись с хозяином, он вышел из комнаты. Его мутило. Он надеялся, что оказавшись на улице, ему полегчает. Но этого не произошло. На полдороги в калитке его жестоко вырвало. Улебу казалось, что его выворачивает наизнанку. Еремей подхватил тысяцкого, что бы тот не упал, и попросил о помощи человека с балясиной. Но иудей оказался безучасен и лишь открыл калитку. Улеб попытался было рявкнуть на него, но тысяцкого накрыл следующий приступ рвоты, во время которого он к тому же обмочился. Ему полегчало лишь тогда, когда он покинул Жидовский город. Грязно выругавшись в адрес Соломона, Улеб вместе со спутником поплелись в сторону своего двора.

3 августа 1146 года. Игорь Ольгович.
О смерти Всеволода Ольговича было объявлено 1 августа, через час после крестоцелования  жителей Вышгорода Игорю Ольговичу. Осунувшийся, уставший и бледный Константин со скорбным лицом сообщил семье трагическую новость. Мария Мстиславна была к этому готова, но, тем не менее, разрыдалась. Плакал и младший сын Всеволода Ярослав. Святослав Всеволодович тяжело вздохнул и набожно перекрестился. Игорь Ольгович казался безучастным, может потому, что очень устал за последние дни, а может потому, что с братом у него сложились сложные отношения. 
Стоя возле дверей ложницы Всеволода, и принимая клятвы верности двора покойного князя, Игорь время от времени поглядывал на Константина, со скорбным видом, стоящего в стороне. Он, честно говоря, не знал, что делать с лекарем. С одной стороны, этот невзрачный человек, почти простолюдин, за последние дни много узнал и увидел, в том числе то о чем Новгород-Северский князь предпочитал забыть. С другой стороны, лекарь оказал важные услуги, и мог быть полезен. Игорь Ольгович ожидал раболепия и уверений в преданности от Константина, как от других. Однако лекарь не чувствовал внутреннего трепета перед Новгород-Северским князем, в отличие от его старшего брата, и спокойно смотрел ему в глаза. Игоря Ольговича это бесило. Когда пришла очередь Константина подойти к Игорю, он присягнул более чем спокойно, даже отстраненно. Лекарь не успел сказать стандартную фразу, как князь его остановил. Игорь наморщил лоб и для пущей важности,  от чего стал выглядеть старше, но не мудрее. Слегка поглаживая свою аккуратную  бородку князь надменным тоном сообщил, что теперь Константин будет служить ему. Если же лекарь подаст хоть какой-то повод засомневаться в верности, то Игорь собственноручно его зарежет его как свинью. У Константина не дрогнул ни один мускул на лице, он лишь еще глубже поклонился. После, Игорь Ольгович распорядился без промедления подготовить тело брата к похоронам и исчез за дверью.
В Вышгороде стразу стали судачить, о знамениях кончины Всеволода и его отца Олега Святославича. Рассказывали и рождении козленка о двух  головах, где-то под Туровом, о соколе которого заклевали петухи, в также  о летящей звезде на небе, которую видели по всей земле в этом году. Но Игорь, не обращал на внимания, на пересуды. 2 августа он быстро и торжественно похоронил брата  в церкви святых Бориса и Глеба, восстановленной его отцом. Оставив вдову Всеволода с младшими детьми предаваться скорби в Вышгороде он помчался в Киев. В составе свиты Игоря Святославича оказались и Константин, с его неизменным лекарским скарбом, а также Олекса, доставшийся Игорю «в наследство».
Игорь решил прибыть в Киев на следующий день и заночевать в одном из княжеских дворов под столицей. Однако получилось иначе – он заночевал в Кирилловском Монастыре, что на Дорогожичах. Новый зодчий Роман, присланный Василевсом Всеволоду, решил воспользоваться выпавшим случаем, и показать новому великому князю, как идет строительство храма святого Кирилла Александрийского. Он желал сообщить о проблемах строительства, о путях их решения а, также попросить помощи. Но не сложилось. Игорь оказался равнодушен к нудным речам полных инженерных терминов. Отмахнувшись от Романа, как от назойливой руки, князь лишь обещал помочь деньгами, как-нибуть позднее, когда он возьмёт бразды правления в свои руки.
Олекса не входил в ближний круг Игоря Ольговича, и держаться осторожно, стараясь не наделать глупостей. Он напомнил Константину о находке и попросил сообщить князю о ней. Лекарю удалось оказаться наедине с  Новгород-Северским князем поздно вечером, после сытного ужина и долгой молитвы. Игорь сидел на кровати в узких нижних штанах и шелковой рубахе вытянув на ложе ноги.  Осторожно закатав штанины, Константин осторожно втирал мазь из корней живокоста в покрасневшие отекшие колени князя. Он попытался рассказать о Роготе, о последних минутах жизни Всеволода, но Игорь его грубо оборвал:
- Лекарь, ты знаешь, почему находишься рядом со мной? Я не могу ответить. Хотя нет, есть одна причина. О тебе говорят,  как о сведущем лекаре, хотя меня смущает, что мой брат протянул с тобой лишь неделю. Если ты хорош, то останешься при моем дворе. Если плох или не так хорош, я вышвырну тебя вон, но предварительно высеку. Тогда делай, что хочешь - возвращайся в Константинополь или лечи градской люд Киева. Но запомни одно, не вздумай совать свой нос, куда не следует, не вздумай на меня влиять. Я сам во всем разберусь.
Константин умолкнул, продолжая осторожно массировать колени Игоря Ольговича. Князь тем временем, послал за монахом, который зайдя к князю встал за аналой и принялся монотонно читать «Деяния святых апостолов» из толстой пергаменной книги. Закончив свою работу Константин удалился, не удостоившись благодарности надменного монарха.
Ранним субботним утром, нарядно одетый Игорь Ольгович  сидя верхом на вороном жеребце, сбруя которого сияла серебром и золотом, выехал из Кирилловского монастыря в Киев. Вместе с князем была свита, мечтающая в ближайшее время окунуться в поток благ. Кавалькада двигалась медленно, поскольку Игорь не хотел вспотеть и запачкаться в пыли. Въезжая в столицу, а князь хотел попасть в Киев через Золотые ворота, Игорь намеревался выглядеть торжественно и красиво. Первый тревожный звоночек прозвучал, когда они заметили с дюжину маленьких точек, движущихся им на встречу. По приближении ими оказались, брат Игоря Святослав со своими людьми. Белгородский князь выглядел озабочено. Он приветствовал брата, после чего отъехал с ним на десяток – другой саженей от свиты, что-то ему рассказывая. По мере разговора, красивое лицо Новгород-Северского князя побледнело, и его исказила гримаса отвращения.
- Я же великий князь Киевский! – громко, фальцетом взвизгнул Игорь, – и я не могу въехать через главные ворота моей столицы?
Вся свита, начиная с наряженных бояр, заканчивая последним рабом, мгновенно навострила уши, пытаясь понять, что их ожидает.
- Брат мой старший, нет, - почтительно, и достаточно громко, что бы услышали окружающие, сказал Святослав, - брат мой старший, нет. Пока ты не сядешь на стол своего прадеда, ты не великий князь.
- Ты хочешь сказать, что чернь мне будет указывать?
- Нет, конечно. Но тебе требуется соблюсти все обычаи, занятия на княжкего стола. Ратша делает все возможное, для обеспечения спокойствия и порядка, Улеб тоже старается. Нам наруку и то, что в Киеве нет митрополита – можно не посещать  святую Софию.
- Что же ты предлагаешь?
- Въедем через Жидовские ворота направимся сразу на Ярославов двор. Сейчас туда сходятся люди. Митрополит или епископ, выполнит свою роль позднее, задним числом. Такое бывало не раз. Потом пир. Если б ты знал, какого тура в твою честь готовят...
- Ты меня расстроил.
- Брат мой. Все будет хорошо.
Игорь Ольгович внезапно и вонзил шпоры в бока лошади и помчался  по дороге как помешанный.
Святослав, с остальными всадниками с недоумением смотрели вслед князю, видимо ожидая, что князь вернется. Но этого не случилось. Тогда, Святослав свистнув, со своими людьми поскакал  за братом. Экскорт из гридей и отроков малой дружины, нескольких Новгород-Северских бояр, направился следом. Игорь Ольгович тем временем оторвался от экскорта. Нещадно хлестая бедное животное плетью, он летел в сторону Киева. Дружинники, во главе со  Святославом Ольговичем, отстали от него саженей на пятьдесят.
В Киеве  ождали приезда Игоря. Поэтому когда одинокая фигура  князя, появилась на голом, заросшем редкими кустарниками Киевском плато, стража у Жидовских ворот начала разгонять простой люд, стремившийся в Верхний город на интронизацию. Однако случилось то, чего ни кто не мог предугадать. Дружинники, охранявшие ворота расчистили от людей проход ворот,  мост, перекинутый через ров и территорию перед мостом. Но некоторые зеваки, в первую очередь городская детвора, столпились у внутреннего въезда в ворота. Они хотели увидеть торжественный въезд князя в город. Игорь Ольгович, рискуя свернуть себе шею на полном скаку, пролетел мимо домов и усадеб Копырева конца, укрепления которого лишь строились и только у перекидного моста ворот попытался замедлить ход своего коня. Однако разгоряченный жеребец не сразу послушался  хозяина, и Игорь Ольгович влетел в проезд ворот, и через мгновение почти врезался в визжащее скопление людей. Пытаясь избежать столкновения, Игорь Ольгович ухитрился поставить на дыбы жеребца и каким-то чудом выташив ноги из стремян выпрыгнуть из седла.  Лошадь и всадник  упали в разные стороны. Хотя падая, Игорь Ольгович, сумел сгруппироваться, он сильно ударился, и на несколько секунд потерял сознание.
Игорь  открыл глаза, от боли, раскалывавшей его череп. Сильно болели левое плечо,  нога, да что -  вся левая часть тела. Его мутило. Он встал на четвереньки и вырвал. В этот миг его подхватили сильные мужские руки. Сквозь мутную пелену, застелившую глаза, он увидел коня,  нервно переступающего с ноги на ногу, кричащего брата, и отроков малой дружины, оттеснивших от него возмущенно гудящих градских людей. Еще было что-то белое и длинное, лежащее в дюжине шагов от него.
- Игорь, ты уже не в том возрасте, что бы делать глупости. Брат мой, ты же мог убиться. Это не стоило того, - как будто издалека до него донесся голос брата.
- Что это?
- Где лекарь? – гаркнул Святослав, -  где этот чертов лекарь?
- Он плелся сзади, наездник он неважнецкий, - ответил один из отроков.
Игорь схватился руками за голову за голову и сел на деревянный настил улицы.
- Так скачите за ним, или ищите  кого-то на Ярославом дворе! – орал Святослав.
Белгородский князь повернулся к Игорю и со знанием дела ощупал его тело. Удовлетворившись беглым осмотром, он произнес:
- Жить будешь. Но расшибся ты сильно, отдуши и голову, и ноги, и руки и поясница. Вид у тебя теперь, как у  побитой собаки, одежда порвана, голова рассечена. Не оправдывай себя перед простым людом, который называет тебя слишком гордым, лютым, горячим, но не слишком умным...
- Заткнись, что это?
- Что?
- Лежит.
- Лежит? Ты сбил мальчонку. Ты особо не переживай, у его матери наверняка детей, что щенков у суки...
- Заткнись, - выдавил из себя Игорь, с трудом поднялся и поплелся к распластавшемуся мальчишке.
Возле лежащего мальчишки стояли несколько гридей и негромко переговаривались между собой.  Игорь оттолкнул рукой ближайшего телохранителя и опустился перед ребенком на колени. Мальчик был недвижим. Он приложил ухо к груди ребенка и услышал  биение его сердца, сквозь пахнущую соленым потом, грязную льняную рубаху. Игорь Ольгович  выпрямился и стоя на коленях с блаженной улыбкой на лице произнес:
- Живой.
В это же миг он почувствовал, как кто-то положил ему руки на плечо и зашептал:
- Княже, я должен тебя осмотреть…
- Живой, - твердил Игорь, - живой, живой, живой…
Он чувствовал, как чьи-то ловкие руки  ловко раздвигая волосы ощупали ему рану на голове. Потом почувствовал прикосновение влажной ткани к ране, и жжение раненой плоти. Затем руки опустились ниже ощупав болевшие плечо, бок, бедро, ногу.
- Лекарь, как там тебя зовут? Как мой брат? - послышался за спиной голос Святослава Ольговича.
- Мое имя Константин, княже.
- Константин, как он?
- Сложно сказать не проведя хороший осмотр, княже, -  осторожно произнес Константин. – Сильный удар головой, возможно сотрясение мозга.  Кости рук, ног целы, может сломано ребро. Так посреди улицы…в одежде…сказать сложно…
- Сам знаю.
Игорь, ничего не слышал и не замечал. Он повернулся к Святославу и слабым голосом повторял:
- Он живой, ты понимаешь, он живой…
- Игорь, брат мой, нам надо ехать. Оставаться дольше здесь нельзя, - присел перед ним на корточки Святослав.
- Нет, мы его должны спасти.
- Кого спасти? – недоуменно поинтересовался Святослав.
- Дитя
- Мальченку? Его спасут. Я прикажу доставить его домой. Тебе нужно садиться на великокняжеский стол. Если из-за этого отменится интронизация  будет только хуже. Брат, нужно убираться отсюда.  Киев – город не спокойный, тем более сейчас. С минуты на минуту может начаться стычка. Чернь жуе думает, что ты убил хлопца.
Мальчик зашевелился и тихо застонал. Константин колебался, но был готов броситься к ребенку. Игорь поднял указательный палец и кротко, глядя в пустоту сказал:
- Я его спасу.
Святослав схватил брата за плечи и с силой затряс:
- Мы должны идти, иначе все потеряем. Ты меня слышишь?!
Игорь вывернулся из рук брата. Новгород-Северской князь склонился над ребенком и осторожно, словно дорогую ношу взял его на руки. Игорь пошкл небольшими шагами, сгорбившись от тяжести ноши. Два отрока попытались ему помочь, но князь гневным, взглядом охладил их пыл. Святослав Ольгович сочно сплюнул наземь и бессильно опустил руки.
- Брате, ты куда? -  почти крикнул он.
- К Петру Бориславичу. Он где-то же живет рядом. Только этому, близкому мне по духу человеку, я могу доверить страдальца, - ответил удаляясь Игорь Ольгович.
- Зачем?! Ты Петра Бориславича почти не знаешь, но несешь к нему во двор какого-то простолюдина. Может это смерд или раб!
- Иногда достаточно одной встречи, что бы узнать человека, -  не оборачиваясь произнес Игорь.
- Брат, нужно уезжать, ты делаешь ошибку!
Святослав схватился руками за голову и с силой взъерошил свои густые выгоревшие от солнца волосы и подал знак гридям и дружинникам. Те, сомкнув круг вокруг князей  и отроков ведущих за поводья коней, двинулись в сторону Бориславова двора. Олекса и Константин шли рядом ведя каждый по паре жеребцов, обеспокоенно посматривая по сторонам. Позади них пятились прикрывающиеся щитами от киевлян  дружинники. Люди кричали и гудели, как разъяренный пчелиный рой швыряя в людей Игоря поднятый с земли мусор. Но им повезло. Они шли по богатому кварталу. Хотя Константин и не был военным, но сразу сообразил, что на узкой улице, окруженной высокими частоколами боярских дворов, хорошо обученные гриди без особого труда смогут сдержать толпу. Если, конечно, не будет нанесен удар с флангов, из-за высоких оград боярских усадеб. Константин беспомощно посмотрел на Олексу, с немым вопросом в глазах: «Что дальше?». Меченоша, сразу разобравшийся в ситуации тихо прошептал Константину:
- Ничего хорошего. Но нам нужно пережить этот день.
Это не успокоило Константина. У ворот Бориславова двора мальчик пришел в себя и заплакал. Плач ребенка подтолкнул толпу к действиям. Люди уже были готовы броситься на мечи отроков малой дружины. Когда Олекса набрав полные легкие воздуха заорал:
- Дите живо! Князь спас дите! Дите живо!
Несколько наиболее сообразительных дружинников подхватили слова Олексы и поддержали его своими зычными голосами. Святослав вскочил на своего коня, сразу возвысившись над толпой. Он подъехал к Игорю стоящему у ворот, и буквально вырвал ребенка у него из рук. Прижав его к своей груди, плачущего мальчишку он что есть мочи закричал:
- Мы спасли дите! Живой. Он живой!
Отроки  бешено заколотили в ворота Бориславова двора. На шум сбежали домочадцы и отворили калитку. Среди них был хозяин дома с мечом в руках, в окружении наспех вооруженных чем попало слуг. Петр Бориславич, выскочил на улицу на босу ногу, в расстёгнутой тунике и в нижних штанах. Боярин  был искренне смятен, даже напуган увидев вооруженных отроков и изрядно помятого Игоря Ольговича.
- Княже, - почти громко, почти крича заговорил Петр Бориславич, - Княже, Великий княже. Я верен тебе, и люблю тебя, своего господина...
Но боярин не успел, закончить свою речь. Новгород-Северской князь почти вбежал во двор и просился на шею Петру Бориславичу.
- Спаси его, спаси его...- почти кричал он.
Испуг на лице Петра Бориславича плавно перешел в искреннее удивление. Он чуть было не упал под тяжестью Игоря Ольговича, висящего у него на плечах, и лишь меч на который оперся боярин не дал ему рухнуть наземь. Ввалившиеся за Игорем во двор дружинники открыли ворота, в которые въехал Святослав в ребенком на руках в сопровождении остальной свиты.
- Спаси дитя, - завопил Игорь Ольгович указывая дрожащей рукой на ребенка.
- Да, да, конечно, - рассеяно, ничего не понимая, закивал головой Петр Бориславич.
Святослав спешился и плачущим ребенком на руках подошел к Петру Бориславичу. Тот непонимающе смотрел то на Белгородского князя, то на Игоря Ольговича, отпустившего боярина и повторяющего снова и снова слова о спасении ребенка.
- Петр Бориславич! – спокойно, четко выговаривая каждое слово, произнес Святослав. - У нас случилось несчастье. Великий князь въезжая в город, случайно зацепил ребенка, который случайно бросился  под копыта лошади.  Великий князь пытался избежать столкновения, но неудачно - постадал и он и ребенок. Чернь это заметила и истолковала по-своему. Ты сейчас это видишь и слышишь.  Я тебе приказываю помочь нам.
Петр Бориславич что-то невнятно пробормотал в ответ, но Святослав его перебил:
- Сейчас ты или помогаешь великому князю, как твоему повелителю, исполяешь свой  долг или не делаешь это, но тогда будет стычка. Ты  пострадаешь в любом случае, в независимости от исхода. Возможно будешь искать себе нового князя. Выбирай!
- Что мне делать? – рассеянно выдавил из себя Петр Бориславич, забывший о воткнутом в землю мече.
- Оставляем ребенка вместе с лекарем в твоем доме. Эй, Константин, или как тебя!
Константин, стоящий у ворот, отпустил лошадей и посеменил к князьям.
- Константин, - обратился к  лекарю Святослав Ольгович, - Константин, мы оставляем тебя у Петра Бориславича. Ты занимаешься ребенком. Заставь его выжить, как минимум сегодня.
Константин почтительно поклонился, исподлобья поглядывая хозяина дома.
- Что я так и буду с ним стоять на руках? – раздраженно сказал Святослав.
- Звенислава! – крикнул Петр Бориславич.
- Петр, сейчас ты с нами выйдешь за ворота и успокоишь толпу. Скажешь, что ребенок пострадал случайно, он живой и остается у тебя дома. Лечить его будут твои лекари и лекари великого князя. После ты направишься на Ярославов двор. Вслучае успеха, мы тебя никогда не забудем. Понимаешь?
- Да, конечно, - поспешно ответил за Константина Петр Бориславич, - но  мне надо одеться.
- Во дворце получишь самую лучшую одежду.
Петр Бориславич послушно кивнул. Он почесал затылок, нервно покусывая жидкие усы. Было видно, что молодой боярин нервничает, пересиливает себя собираясь с духом, для решающего поступка. Боярин то и дело сжимал кулаки, пытаясь скрыть дрожь своих пальцев.  Тем временем к группе мужчин подошла просто, но аккуратно одетая девушка. Она сходу оценила ситуацию и приказала двум пришедшим с ней слугам взять ребенка, после чего направилась назад в дом. Константин поймав на себе взволнованный взгляд Белгородского князя метнулся к своей лошади за походной сумой, и бросился вдогонку за ними.
Святослав проводил взглядом Константина, и не обращая внимания на невнятно бормочущего брата,  хлопнул по плечу Петра Бориславича:
- Времени нет! Давай, действуй. Успокаивай чернь, и мы направляемся к Софиевским воротам.
Петр Бориславич, тяжело вздохнул, повернулся в сторону виднеющихся за крышами домов куполам Святой Софии и Ирининской Церкви, быстро перекрестился и пошел к воротам...
Звенислава,  в сопровождении Константина и двух слуг с ребенком на руках, зашли в терем, быстро прошли через боярские хоромы, откуда попали на задний двор. Там, на заднем дворе терема, территория которого была ограничена клетями, поварней и двумя рублеными избами для челяди, было почти тихо. Шум и крики у ворот звучали тихим гулом. Звенислава буквально пролетела через двор попутно, что-то приказав, стоящей  во дворе девушке. Она уверенно, по-хозяйски открыла двери ближайшей избы и впустила  своих спутников внутрь. Когда Константин ступил на порог дома, ему влицо ударил приятный запах пчелиного меда, трав и свежего хлеба. Изба была большая и состояла из трех комнат. Звенислава не останавливаясь провела их в главное, центральное помещение. Только там Константин перевел дух и осмотрелся. Это было достаточно большая комната с деревянными стенами, без потолка, с перекрытиями, непосредственно опирающимися на стропила кровли. Комната имела три достаточно больших окошка, через которые врывался солнечный свет.  Справа от входа, устьем к нему находилась печь-каменка. По диагонали от печи стоял стол и лавки, над которыми рядом с которыми на большой полке стояла какая-то деревянная фигурка.  Несколько лавок располагались поблизости стен, возле печи стояли полати.  Там и сям в глаза бросался нехитрый женский скарб.
Слуги положили стонущего мальчика на стол и вышли. Почти срезу в комнату вошли девка и женщина лет под сорок девки с миской полной теплой воды и льняными тряпками. Они с нескрываемым любопытством посмотрели на Константина. Лекарь необращая на них внимания склонился над стонущим ребенком. Он сразу заметил  рассеченную рану. Он достал из кармана пузырек из толстого стекла и капнул немного под язык ребенку.  Через минуту-другую ребенок умолк, и его голова бессильно упала на стол.
- Что ты с ним сделал? – встревоженно спросила девушка.
- Как тебя зовут?
- Звенислава. Что ты ему дал, что с мальчиком?
- Он заснул. Звенислава принеси сумку, которую я оставил возле печи, и достань оттуда нож,- мягко приказал девушке Константин.
- Зачем нож?
- Резать.
- Зачем? – с ноткой удивления и возмущения переспросила девушка.
- Волосы и одежду. Я не буду убивать мальчика. Он достаточно пострадал за сегодня.
Женщина и девушка прыснули от смеха. Звенислава покраснела, поддала ему сумку и приказала им выйти. Женщины вышли, тихо шушукаясь. Когда за ними закрылась дверь, девушка с обидой в голосе спросила:
- Зачем же так?
Константин ответил и стал деловито доставать необходимые инструменты для работы с больным. Лекарь понимал, что девушка это прислуга, какой бы она важный вид не принимала. Может девушка рабыня или даже наложница боярина. Но он, Константин, свободный и уважаемый человек. Звенислава ему не ровня, какой бы властью девушка не кичилась. Сейчас после дней тяжёлых дней страха, напряжения, унижений власть имущих, Константин хотел показать свою значимость. Кроме того, он как лекарь должен был заняться делом.  Константин повернул голову, что бы властно и колко ответить Звениславе, но поймав искренний взгляд карих глаз девушки, он покраснел и отвернулся.
- Извини, - буркнул он.
- Может помочь?
- Да, достань из сумки льняные бинты и поднеси горячую воду.
Константин при помощи ножа разрезал одежду на мальчике и обследовал его тело. Ссадины, вероятно, сломаны пара ребер, отметил про себя Константин. Лекарь закатал рукава и ловко действуя острым как бритва ножом, обрезал на голове волосы вокруг раны. Затем при помощи девушки тщательно помыл руки и обильно продезинфицировал рану, после чего ее прозондировал. По комнате мгновенно распространился специфический острый запах. Девушка по-детски шмыгнула носом. Константин улыбнулся.
- Что это? – поинтересовалась Звенислава, наблюдая как работает руками лекарь.
- Это раствор, который защищает раны от хвори. Его придумали на Востоке, алхимик и лекарь по имени  Ар-Рази. Но если его выпить, даже очень не много, будет ощущение выпитой амфоры вина.
Звенислава почесала пальцами ладони нос и улыбнулась.
- Но раствор не вкусный и его мало... а у мальчика перелом черепа, - сказал Константин и продолжил работу.
Когда он закончил оработу, то почувствовал одновременно усталость и удовлетворение. Во-первых, он закончил важное дело, помог страждущему, во-вторых нежданно получил свободу. Прежний его хозяин умер, а нынешний бросил. Теперь он может отправиться на двор византийских купцов, где как говорил посланник, его ждут в любое время. Там можно двинуться с ближайшим караваном на его Родину в Константинополь. Тишину, прерываемую тяжелым дыханием пациента прервала Звенислава.
- Константин, ты действительно тот ромейский лекарь? - нескрываемым интересом спросила Звенислава.
-Какой? – устало переспросил Константин.
- Который лечил великого князя?
Лекарь вместо ответа кивнул.
- Почему князь Всеволод умер?
- Он был тяжко болен. Я не смог его спасти. Мальчонку мы спасли и это главное, - перевел разговор в другое русло Константин.
- Жаль...- сказала она, и сразу поправилась, - жаль, что великий князь умер, а что мальчика спасли это хорошо.  Скажи, говорят ты грек. Откуда же знаешь  наш язык?
- Я родился тут. Тут прошло мое детство. Сложилось так, что в возрасте двенадцати лет я попал в Вифинию, был в прислуге, а потом и помощником лекаря, посже оказался в Константинополе и пошло... Теперь я больше грек, нежели русич. Речь я помню, а писать и читать, по-вашему, не могу, так как учился по-гречески.
- Ты же был рядом с  Великим князем?
- Какое-то время.
- У меня жених служит, точнее, служил у великого князя Всеволода. Великий князь держал его  при себе. Сегодня с Игорем Ольговичем, были отроки малой дружины князя и Олекса, его  командир, а моего жениха я не видела. Я хотела бы узнать...
- Ты о Роготе? – выпалил Константин и сразу пожалел об этом.
- Да, -  удивилась Зненислава, - ты его знаешь? Где он?
Константин замешкался. Что ему нужно было сказать? Можно было сказать правду, но не всю. Правда, она такая, порой как жестокая уродлива старуха. Тогда... Тогда наверняка он будет наблюдать истерику, слезы. Можно конечно соврать. Сказать о другом Роготе, или что он напутал, ведь он долго не был на Руси! Она, конечно, узнает скоро все, наверняка, даже сегодня. Возможно, сообщит об этом Олекса, Якун или Василько. Лекарь собрался было соврать, но вспомнил о серебряной гривне, лежащей у него в сумке и неприятно наморщился, словно проглотил горькое снадобье. Вместо этого он сказал:
- Мальчик вот-вот придет в себя. Его надо бы отнести домой, уложить на лавку или полатья, кормить, менять повязки. Ребра и ссадины заживут, а вот за голову я беспокоюсь. Если  на месте травмы будет собираться жидкость, придется делать отверстие в черепе, ее выпускать. Но я думаю, что обойдется. За ним нужен уход.
- Да, он не сможет никуда идти. Давай его положим тут на лавку, возле окна. Побудет тут. Мы за ним присмотрим. Родители его найдут. Так что же Рогота?
Константин замычал что-то невнятное. Звенислава не отставала. Они перенесли мальчика на лавку, положили по голову простую подушку набитую сеном и накрыли простеньким покрывалом. Константин вернулся к столу и сел на лавку, собираясь с духом, что бы сказать необходимую часть правды. Звенислава тем временем, подошла к нему, присела перед ним на корточки и взяв за руку, как старого друга спросила:
-  Что же  Рогота?
- Ах да, - вздохнул Константин, - Рогота. Да, я его видел. Он такой высокий, с русыми волосами, немного узкий разрез глаз и ...
- Да, он! Это  он!
- У него не густая короткая рыжеватая борода, и шрам на правом боку, как от ножа...  Константин осекся и с надеждой, что девушка не заметит этих слов, посмотрел на нее.
- Да, конечно он... откуда ты знаешь  о шраме?
- Я же лекарь. Мне нужно осматривать больных.
- Он болен? – взволновано спросила Звенислава.
- Нет... Он не болен. Клянусь Христом и Богородицей.
- Что с ним?
Вместо ответа Константин порылся в сумке и достал оттуда серебряную гривну, завернутую в белую тряпицу. Он почувствовал в руке теплую тяжесть металла и немедля протянул ее девушке. Звенислава замера, протянула руку и осторожно, словно боясь обжечься взяла в руку гривну.
- Его уже нет?  - тихо спросила девушка, бесхитростно глядя в глаза Константину.
Константин не ответил, и отвел взгляд.
- Я знаю, его уже нет... Я знала, что такое должно случиться, но не думала, что так скоро... Как он умер?
Константин поднял взгляд на Звениславу и увидел, что на лице девушки, словно маленькие капли ры на утренней траве, блестят слезы. Девушка не рыдала, не голосила, но тихо и спокойно разговаривала, как будто скрывая свою боль. Константин,  почувствовал жалость к этому маленькому, хрупкому существу. Он спустился напол и обнял девушку. Она прижалась к нему уткнувшись лицом в плечо. Константин закрыл глаза, прислушиваясь к дыханию и биению сердца девушки.
Константин открыл глаза, когда услышал  скрип двери. На пороге стояли знакомые ему женщина и девка. Звенислава оторвала свое лицо от плеча лекаря, и тот почувствовал, что его рубаха мокрая от слез. Константин неловко встал и отстранил плачущую девушку. Девка и женщина подошли к Звениславе, расспрашивая, что случилось. Лекарь же спешно сложил свой инструмент в сумку. Когда он заканчивал складывать свой нехитрый скарб, Звенислава громко, по-бабьему заголосила. Две женщины присоединились к ней. Константин закинул сумку на плечо и не оборачиваясь вышел наружу.

3 августа 1146 года. Святослав.
- Петр Бориславич, так распинается перед киевлянами, будто он на Страшном Суде, - с задумчивой усмешкой сказал Святослав Ольгович отрокам стоявшим рядом с ним.
И он был прав. Петр Бориславич, не смотря на молодые годы умел пламенно говорить, а страх удвоил пылкость его речей. Молодой боярин смог успокоить возмущенных горожан, как минимум на какое-то время, и те расступились, освободив дорогу Ольговичам и их дружинникам. Воспользовавшись моментом, князья вскочили в седла, и в сопровождении свиты направились в сторону Детинца.  Они промчались по улице, петлявшей между боярских дворов Коснячка и Брячислава, а затем свернув к дому Путяты выехали на главную улицу города, тянувшуюся от Золотых Ворот к Софиевским. Но кавалькада не свернула к серой неуклюжей громадине Софиевских ворот, видневшихся слева, а двинулись прямо, углубившись в зажиточный квартал населенный преимущественно княжескими чиновниками и купцами. Распугивая домашнюю птицу, снующую по улице и заставляя случайных горожан прижиматься к тесаным заборам, через пару минут отряд выехал к Михайловским воротам города Детинца. Лишь тогда Святослав Ольгович облегченно вздохнул, а его брат приостановил коня и повернувшись лицом к Михайловскому собору набожно перекрестился. После этого оба князя, в сопровождении вооруженных гридей, гулко цокая копытами лошадей по мощеной дороге, проехали через ворота. Оказавшись за крепкими стенами Детинца, в окружении верных отроков малой дружины, созванной ради предстоящего события с разных городов Киевской земли, Игорь Ольгович сумел подавить дрожь в теле. К резиденции Великого князя, что на большом Ярославом Дворе, Игорь подъехал, уже с раздраженным и надменным выражением лица.
Большой, практически пустынный княжий двор, казался темным на фоне затянутого свинцовыми тучами неба. Их встречали дворский Прокопий, киевский Тиун Ратша, и тысяцкий Улеб и еще с дюжину бояр. Встречающие казались карликами подле серой, почти черной громады княжеского дворца.
Проворно подбежавшие милосники помогли Игорю Ольговичу слезть с коня. Святослав Ольгович соскочил с лошади сам и знаком приказал своим дружинникам остаться верхом. Наскоро одетый Петр Бориславич, также спешился и подошел к группе бояр. Игорь Ольгович, сгорбившись, по-стариковски шаркая ногами направился к дворцу, что-то бормоча себе под нос. Он не ответил на приветствия почтительно кланяющейся знати, а просто прошел мимо. Удивленные и разочарованные бояре обиженно посмотрели в след князю, идущему к крыльцу дворца. Когда он скрылся за тяжело захлопнувшимися дверями, дворский недоуменно спросил у князя Святослава:
- Княже, что случилось?
- Несчастный случай, Прокопий. Сейчас князь немного не в себе. Игорь Ольгович упал с лошади, стараясь спасти дите. Ведь спасти человеческую жизнь в такой день, это хорошая примета.
- Когда князь падает с коня, перед тем как сесть на великокняжеский стол, это плохой знак, - озабоченно заметил дворский.
- Нет, Прокопий все будет хорошо, всем на зло, - с наигранной веселостью рассмеялся Святослав и громко добавил. – Уважаемые киевские бояре! Сейчас слуги облачат в праздничные одежды Игоря Ольговича, и начнется интронизация. Прошу вас почтенных, лучших людей города и всей державы, еще немного подождать. Вам Рашта, Улеб и Прокопий, надо пройти к Игорю Ольговичу. Петр Бориславич, пройдем с нами, тебя облачат в достойные одежды.
- Не надо княже, - ответил молодой боярин, - я одет, а мои слуги при необходимости принесут другие одежды сюда, в Большой Ярославов двор.
Святослав пожал плечами и с названными боярами вошёл во дворец. Оказавшись в центральной башне дворца, они по каменной лестнице поднялись прямо на второй этаж, не обращая внимания на кланяющихся и падающих на колени слуг и рабов. Они нашли Игоря Ольговича в одиночестве молящегося в ложнице дворца. Вся обстановка в помещении отвечала вкусу Всеволода Ольговича и отличалась воинственностью и роскошью. Игорь Ольгович, стоявший лицом к отрытому окну, утопая коленями в мягком и роскошном восточном ковре, казался неестественным в этом антураже. Святослав механически перекрестился и замер в проеме дверей. Бояре последовали его примеру. Постояв с минуту-другую в нерешительности, Святослав Ольгович, ожидая, когда брат закончит молитву, принялся нетерпеливо пощипывать свою рыжеватую, как у всех блондинов бороду.
- Брат мой старший, - обратился к Игрою Святослав, с трудом скрывавший раздражение, - как твое самочувствие, осмотрел ли тебя лекарь.
Игорь прекратил молиться и закрыл лицо ладонями и через минуту-другую выдавил из себя:
- Мне лучше. Я всех выгнал: и лекарей, и слуг моего покойного брата. Святослав, что ты от меня хочешь?
- У Храма Успения Пресвятой Богородицы собрались лучшие градские люди. Киевляне ждут тебя и на Бабьем торжке. Брат, Прокопий говорит, что в гриднице все готово для пира.
- Зачем?
- Я не понял твоего вопроса, брат.
- Князь, мой, - осторожно изрек дворский, - тебе осталось сделать один шаг.
- Прокопий, - язвительно отозвался Игорь, повернувшись к боярам, так и оставшись на коленях, - Прокопий, у тебя седая голова, ты почти старик. Ты, верно, служил моему брату, а до этого моему отцу. Мне целовали крест лучшие люди Киева и Вышгорода, наследующий день киевляне клялись мне верности на Угорском, затем снова мне присягали жители Вышгорода. Эти события произошли в течение трех дней. Сегодня еще одна клятва – это уже просто смешно!
- Князь мой, я не один десяток лет, верно служу твоей семье и плохого не посоветую. Тебе надобно облачиться в парадные одежды и сесть на великокняжеский стол. Только тогда как великий князь ты будешь признан всеми.
- Прокопий, меня чуть не убили сегодня! Это сделала люди, которые несколько дней назад клялись мне в верности! В чем моя вина?! В том, что этот мальчонка бросился под ноги коня?! Они меня ненавидят, так как считают, что я его специально задавил! Я сейчас молюсь за его здоровье, что бы Бог сохранил ему жизнь, -  заорал Новгород-Северской князь.
- Княже ...
- Что княже?!
- Княже, собраны лояльные люди, бояре, купцы, духовенство, пришел наместник Печерского монастыря Феодосий...
- Уйдите вон!
Святослав тихо приказал боярам выйти и плотно закрыл за ними двери. Белгородский князь подошел к стоящему на коленях брату и с размаху нанес ему пощёчину. Удар сильным. Игорь Ольгович упал на ковер и с удивлением, и страхом посмотрел на брата.
- Святослав! – только успел удивленно воскликнуть Игорь, как получил еще одну пощёчину.
Князь растянулся на ковре и тихо заскулил. Святослав еще раз замахнулся, склонившись над братом и Игорь в страхе, прикрыл лицо руками.
- За что ты меня бьешь, своего старшего брата! Как ты смеешь, если они увидят..., - чуть не плача пролепетал он.
- Никто этого не видел. Об этом знаем только ты и я!
- Да как ты смеешь!
- Потому, что я тебя люблю и готов сложить за тебя голову. Но я не готов разрешить тебе перечеркнуть, мою жизнь, судьбу всех Ольговичей, нашего двора и дружины. Я не могу допустить, всему разрушиться из-за такой мелочи.
- Брат!
- Наш брат умирал, он знал, что умрет. Однако вместо того, чтобы обратиться к Богу, он прилагал максимум усилий для твоего великого княжения. Опусти руки и смотри на меня!
Игорь Ольгович покорно опустил руки и чуть не плача посмотрел в лицо брату. Святослав опустил руку, разжал кулак и слегка похлопал брата по щеке.
- Слушай внимательно. Сейчас к тебе войдут слуги и оденут в парадную одежду.
- В доспехи, меня могут убить..., - пролепетал Игорь и вжал голову в плечи подобно испуганному зверьку.
- Ты прав, на нас могут напасть. Значит, на тебе будут нарядные доспехи. И чернь и вятшие люди сразу должны понять, что их великий князь воин, и он богат.  Ты поедешь к старому дворцу и храму Успения Пресвятой Богородицы, где тебя провозгласят Великим князем. После мы будем пировать с дружиной и боярами, купцами. Ты будешь горд и добр со всеми, а на твоих устах будет благосклонная улыбка. Ты это понял?
- Да, - промычал Игорь, еще более сжавшись.
- Если ты этого не сделаешь, тебе придется убираться из Киева, мне из Белгорода, сыну Всеволода с Волыни и наше будущее туманно.
- Понимаю брат…
- Давай брат вставай, - более мягко сказал Святослав и протянул Игорю руку.
Игорь  не принял руки помощи, а сел сам на пол и потер пальцами унизанными перстнями свои глаза. Князь шмыгнул носом, поправил спутавшиеся черные волосы и произнес, не глядя на брата:
- Извини, брат за все, что произошло. Твои новости о брожении среди Киевлян помутили мой разум. Пойми, я же им ничего плохого не сделал, я даже не успел обидеть, если бы этого желал. Потом этот мальчонка. Я желал его спасти, упал и расшибся, а эта обезумевшая чернь… Я, я не знаю, что на меня нашло, брат…Я чувствую ненависть к себе, но я этого не заслужил!
Святослав опустился на колени, и заключив в объятия брата прижал к своей груди. Игорь Ольгович обхватил руками брата и расплакался, как ребенок. Святослав с минуту держал брата в объятиях, затем отстранился и по-отечески поцеловал его в лоб.
- Игорь, брат мой, я тебя люблю, и готов сложить голову за тебя. Сейчас мы должны набраться сил и совершить задуманное. Хорошо брат?
- Да, да, - всхлипывая и вытирая слезы рукавом произнес Игорь.
Через полчаса Игорь Ольгович во главе воев своего двора, торжественно выехал к храму Успения Пресвятой Богородицы. Будущий Великий князь и его свита поражали пышностью. Игорь Ольгович ехал верхом на черном жеребце в блестящем золотом седле. Тело коня покрывали расшитые серебром попоны, а на голове жеребца была украшенная изображениями сказочных животных личина. Сам Игорь был в кафтане из греческого оловира, отливавшего серебром и золотом, одетого поверх легкого панциря из толстой бычьей кожи с металлическими накладками, заимствованного северянами у куманов. На голове у Игоря был покрытый чернью шлем с золотым изображением покровителем князя святого Георгия, а на боку висела инкрустированная драгоценными камнями сабля.  Воины малой дружины Новгород- Северского князя мало уступали по своей роскоши своему хозяину. Гриди, одетые в легкие ярыцы, окружали князя, были готовы в любой момент закрыть его своей грудью и уничтожить покушающегося на жизнь их вождя. Позади них пестрой вереницей двигалась свита. Данило Великий Юрий Прокопич, Ивор Юрьевич, Коснятко ехали сразу за князем Игорем, показывая всем своим видом свое превосходство. Улеб, Иван Вышатыч, Петр Бориславич, Василь Половчанин и другие бояре, держались особняком от чернигово-северской знати.  Среди них выделялся Мирослав Андреевич, который подъезжал то к одной то другой группе, не смешиваясь с всадниками.
Преодолев пару сотен саженей кавалькада выехала на Бабин Торжок. Центральная площадь детинца была небольшой и заполнена почти до отказа.  Пешие гриди, заранее создавшие коридор для процессии, с трудом сдерживали гудящих непослушным осиным роем киевлян. Из толпы раздались жидкие  крики приветствий. Игорь Ольгович поехал по живому коридору к помосту, стоящему между Владимировой Гридницы украшенной цветами и зеленью и громадиной храма Успения Пресвятой Богородицы. Князь слегка кивал в ответ на приветствия. Подъехав к помосту, на котором вокруг тяжелого резного кресла стояли духовенство и бояре, князь при помощи отроков спешился, и подняться к ним. Святослав, тысяцкий, дворский, тиун и остальная знать, последовали за князем расположившись вокруг кресла. Киевские бояре разместились по одну сторону кресла, а остальные по другую. Представители соседних держав, среди которых находились Болеслав, только что вернувшийся из Переяславля и византийский посланник, вместе боярами, пришедшими в Киев с Всеволодом Ольговичем. Игорь преклонил колени перед иконой Богородицы, блиставшей дорогим окладом и трижды поцеловал ее. Черниговский епископ благословил князя. Толпа приветственно загудела и стала напирать на гридей, тонкой цепью отделявшей помост от простого люда. Дворский заметил это и сделал знак меченошам, которые вынесли два небольших кованных сундучка из гридницы и начали швырять мелкие монеты в толпу. Раздались одобрительные возгласы и люди толкаясь, крича и ругаясь, принялись собирать упавшие деньги. Тем временем наиболее знатные из бояр взяли Игоря Ольговича под руки и торжественно усадили на кресло. Меченоши перестали швырять деньги, и люди затихли. Прокопий и Улеб подняв правую руку Игоря вверх в унисон закричали:
- Киевский люд, вот ваш князь!
- Ты наш князь! – заревела в ответ толпа.
- Вот ваш князь! – повторили тысяцкий и дворский.
- Ты наш князь! -  продолжала реветь толпа.
- Вот ваш князь! -  третий раз прокричали Прокопий и Улеб и их голоса потерялись в шуме толпы.
Меченоши вновь принялись швырять в толпу монеты.
Только сейчас губы Игоря Ольговича тронула легкая улыбка, и ему даже показалось, что головная боль и боль от ушибов, стали отпускать его. Князя накрывала волна эйфории - он уже начинал себя ощущать Великим князем Киевским.
Приняв клятву верности киевского люда, Игорь Ольгович в сопровождении лучших людей Киева и представителей иноземных держав, направился в гридницу, где должен был принять клятвы верности от наиболее влиятельных из своих подданных, а также получить подарки от бояр и купечества. Игорь Ольгович всматривался в лица окружавших его людей, выбирая те из них, которые ему неприятны, которые в ближайшее время он удалит со своего двора. Ну а еще его ждал традиционный праздничный обед.
Увидев, что торжественная часть закончилась, простой люд, возбужденно галдя начал разбредаться кто-куда, чтобы заняться своими делами или прокутить так удачно появившиеся деньги. Следует сказать, что не менее трети горожан, находившихся на Бабином Торжке, были ремесленниками и слугами великого князя. Соответственно они жили и работали тут же, на территории детинца. Им повезло – новый хозяин приказал выкатить для своих слуг несколько бочек меда и бочонок вина из княжеских подвалов-меду. Тем, кому повело меньше, направились через Подольские на Подол.
С час спустя, Великий князь Киевский Игорь Ольгович, сидел в зале для аудиенций гридницы, на большом мягком кресле с великокняжеской диадемой на голове. Боль возвратилась к нему превратившись в ноющую и доставляла князю серьезные страдания. Кроме всего прочего его немного мутило. Поэтому он рассеянно смотрел то на мозаичный пол, украшенный диковинным орнаментом, то на узкие оконные проемы, пропускавшие полосы яркого света внутрь помещения, то на огромные арки с колонками, горящие золотой мозаикой. Святослав Ольгович и дворский Прокопий, регулировали поток знати, преподносящей подарки своему князю, надеющихся на благоволение нового правителя. Позади великого князя стояли Иван Вышатыч, Мирослав Андреевич, Василь Половчанин, Данило Великий Юрий, Прокопич, Ивор Юрьевич и еще два-три боярина, разделяя усталость Игоря.
Неожиданно в дверном проеме зала, показалась коренастая фигура Олексы. Меченошу покойного князя Всеволода сразу заметили как Игорь Ольгович, так и дворский со Святославом. Свежеиспечённый великий князь лишь мельком взглянул на Олексу, сразу почуяв недоброе, и нервно заерзал на месте. Он с беспокойством посмотрел на бесконечный поток подданных, стремящихся высказать ему свою преданность. Меченоша, между тем стал протискиваться среди людей, безапелляционно расталкивая их локтями. Он двигался по периметру помещения к Святославу, время от времени небрежно цепляясь плечами о расписанную фресками стену.
Отроки Игоря, знавшие хорошо Олексу, как верного телохранителя Всеволода Ольговича, пропустили меченошу к князьям. Игорь Ольгович сделал знак боярам отойти от него. Но Олекса подошел не к Великому князю, а к его брату.
- Княже, - обратился к Святославу Олекса, - княже, беда.
- Что там еще? –  недовольно спросил Игорь.
- Беда княже, - негромко произнес Олекса, - беда княже. Сейчас на Подоле, на Торжище собралась на вече чернь. Градские люди вооружены кто чем, и собираются идти на детинец. Они недовольны великим князем Игорем Ольговичем.
Великий князь застонал и схватился руками за голову.
- Боже, я так не могу...Что же мне делать...
Святослав побледнел, и по его телу прошла нервная дрожь, которую смогли заметить лишь люди, хорошо знавшие Святослава. Но князь быстро овладел собой и обратился к дворскому
- Прокопий, направляй гостей в гридницу на пир. Пускай все начинают садиться за стол. Нам не нужна паника.
Дворский беспокойно закашлялся и попятился, как большой рак, вытащенный из мутной воды на свет Божий, и принялся выполнять приказ Белгородского князя. Игорь Ольгович, привстав на кресле потянулся к брату, и сжав кулики зашептал ему на ухо:
- Брат, я не могу так больше! Что делать?
- Сядь на место, - процедил сквозь зубы Святослав, смотря сквозь разодетых подданных заполнивших зал. - Где зачинщики? – широко улыбаясь, справился он у Олексы.
- Возле Туровой Божницы.
- Опять эта новгородская вольница. К этому причастны новгородские купцы?
- Не знаю княже.
- Что же ты знаешь? – с трудом сдерживая ярость, но по-прежнему улыбаясь, просил Святослав.
- Княже, я уже не главный меченоша, а рядовой отрок малой дружины.
- Кто отвечает за безопасность и порядок?
Олекса молча пожал плечами. Святослав посмотрел на беспомощно моргающего глазами Игоря, затем на медленно пустеющий парадный зал, из которого шумя тянулись гости в другое крыло гридницы.
- Игорь, кто всем управляет? Кто отвечает за порядок в городе и безопасность, твою безопасность?
Игорь Ольгович с бессильным стоном закатил глаза и откинулся на спинку кресла.
- Святослав, что ты от меня хочешь? Я не больше часа как великий князь. Когда я, по-твоему, мог сделать назначения? Да, Олекса уже не отвечает за безопасность великого князя, так как Всеволод умер. Меня охраняют отроки моей личной дружины. За город должен отвечать тысяцкий и тиун. Кстати, где Улеб и Ратша?
Братья переглянулись - Улеб отсутствовал. Святослав попытался, вспомнить, когда последний раз видел тысяцкого, но не мог толком сообразить. Покраснев от волнения, он просил:
- Игорь, ты хочешь сказать, что не контролируешь город и свою безопасность?
- Я хотел назначить Гаврилу Олельковича, но он еще не прибыл из Новгород – Северского…Но у меня со мной мой эскорт. Кстати, заметь, ты оставался в городе, и ты должен был контролировать ситуацию!
- Мне никто не целовал крест на верность. Я Белгородский князь, а не Киевский!
- Не смей мне перечить! – взвизгнул Игорь.
Святослав бессильно сжал кулаки, с опаской оглянувшись, не остался ли кто-то в зале кроме них и нескольких отроков-телохранителей. 
- Все ушли, - с нотками радости промычал Игорь.
- Сколько их? – спросил Святослав у Олексы.
- Тысячу, может больше. Но к ним присоединяется все больше и больше людей. Они требуют великого князя.
Святослав кивнул Игорю, но тот панически замотал головой. Горделиво возлежащая на голове Игоря Ольговича великокняжеская диадема сползла набок, придав новоиспечённому великому князю комично-жалкий вид.
- Нет, я к ним не пойду.
- Брате, ты великий князь, ты господин Киева, ты обязан выйти к свои подданным.
- Нет, нет я не пойду. Да, я великий князь ... но я не должен выходить к бунтующей черни. У нас есть тысяцкий, тиун, мечники. Пусть они говорят от моего имени с градскими людьми.
- Брат, должен говорить кто-то один. Ты теперь правитель города и державы. Сейчас все должны увидеть твою силу.
- Я не пойду.
- Брат мой старший, мы должны поехать - ты и я.
- Нет, я не поеду. С меня хватит на сегодня приключений.
Святослав молча повернулся и покинул зал аудиенций через задние двери. Олекса последовал за ним. Выйдя на улицу, Святослав приказал начальнику караула закрыть все ворота детинца и усилить их охрану. Также князь распорядился, чтобы все надежные люди, включая простолюдинов, вооружились и рассредоточились по ключевым точкам детинца. После этого в сопровождении Олексы и дюжины наиболее надежных и отчаянных отроков и гридей, Святослав верхом спустился через Подольские ворота на Торжище. Уже на Боричевом токе, Белгородский князь со своими спутниками услышали возмущённые возгласы кучек киевлян, собиравшихся то тут, то там, а несколько чумазых сорванцов, сидящих на косых заборах жилищ городской бедноты, швырнули в кавалькаду всадников огрызками яблок и груш. Святослав лишь грубо выругался, пригрозил мальчишкам плетью и пришпорил коня.
Выехав та Торжище, Святослав сразу направил коня к Туровой Божнице. Князь в сопровождении телохранителей въехал на территорию торговых рядов. Здесь, ближе к дороге ведущей в Детинец, продавали свой товар богатые купцы и ремесленники. Местных купцов к этому времени как ветром сдуло. Варяжские, византийские, германские, арабские, бухарские, булгарские купцы настороженно смотрели на гулко стучащую копытами по дубовому настилу кавалькаду из-под деревянных навесов. Хотя в данной части торжища было спокойно, некоторые торговцы начинали прятать свой товар, чувствуя приближение бури. Они отчетливо понимали, что вырубленные на крышах обериги в виде лошадиных голов и других животных, вряд ли спасут их от разгоряченной черни. По приближении к центральной части Торжища усиливался гул и крики людей.
Вскоре перед всадниками показалась бурлящая от гнева толпа. Ни мечников, ни дружинников, ни кого кто обеспечивает порядок в городе, не было видно. Святослав понял, что они решили убраться, либо отсидеться в стороне, стараясь тем самым сохраняя в целости свои шкуры.  Цепким взглядом, князь различил группу человеческих фигур, стоявших на каменном помосте. Они, возвышавшись над людьми и казалось, дирижировали ими. Справа от них находился еще не старый лысый человек, с жидкой седеющей бородой, ритмично бивший колотушкой в натянутую кожаную мембрану било. Бородатый оратор, одетый в расстёгнутую темную свиту, поверх простой льняной рубахи, с трудом перекрикивая шум толпы, обвинял Игоря Ольговича и администрацию покойного Всеволода во всевозможных грехах. Именно к ним направил своего коня Святослав. Олекса и отроки готовые в любой момент обнажить оружие последовали за ним.
Их сразу заметили. Горожане недовольно стали расступаться перед всадниками, окатывая всадников градом ругательств и оскорблений. В какой-то момент, группа убого одетых смердов попытались сбросить Святослава и его дружинников с коней, и лишь удары мечами, плашмя наносимые направо и налево, смогли расчистить им дорогу. 
- Вот они, наши гнобители! – закричал оратор, указывая изувеченной правой рукой на подъехавших к помосту всадников. -  Они нас разоряли и грабили. Князь Всеволод и его свора коршунов, отбирали у нас последнее. Теперь младшие Ольговичи продолжают это черное дело.
Кто-то из толпы швырнул в них комок высушенной земли. Твердая как камень земля попала в лошадь Олексы, едва не заставив животное отскочить в плотный ряд людей.
— Вот, смотрите, они нас ненавидят. Княжеские отроки в боевом вооружении, хотят задавить безоружных людей, - с новой силой закричал бородач.
Святослав ненавидящим взглядом измерял на кричащего оратора, стараясь запомнить его лицо, и процедил сквозь зубы:
- Я с тебя шкуру спущу, проходимец.
- Княже, княже, - крикнул Олекса, указывая на группу людей у помоста, — это ж Петр Бориславич.
Святослав мгновенно вычислил из нестройно стоящих людей молодого боярина и направил своего коня в его сторону. Тот не хотел быть узнанным, и стоял укутанный в простое корзно, в шапке, натянутой почти на глаза. Поначалу Петр Бориславич попытался затеряться среди простолюдинов, но осознав, что узнан, не стал бежать, а сам выбраться из толпы. Вдруг перед Белгородским князем появилась массивная фигура человека, одетого подстать ему, в котором Святослав к своему удивлению узнал Улеба. Тысяцкий уверенно раздвинул руками простолюдинов и  вышел к Святославу. Бояре почтительно поклонились.
- Здравствуй княже, - произнес громко сказал Улеб.
- Что вы тут делаете среди этого отребья? Вы должны быть со своим новым князем, хозяином! –перекрикивая гневные крики, свисты и улюлюканье рявкнул Святослав Ольгович.
- Княже, я Киевский тысяцкий, и отвечаю за город. Как только я узнал, что назревает опасность, сразу бросился на Торжище.
- Что-то плохо ты работаешь.
- Княже, мало времени прошло, а брат твой правит без году неделя, а нашкодил серьезно. Говорят, даже убил невинное дите. Это, не считая поборов и грабежа Киева и Киевской земли, которые натворил Великий князь Всеволод Ольгович, светлая ему память!
Будто в подтверждение этому вокруг полетели крики: «Убийца! Гнобитель! Изувер»
- Да как ты смеешь, так говорить о княжеской  власти!
- Княжеская власть священна, а князья бывают разные, - вклинился в разговор Петр Бориславич.
- А ты молчи щенок! – гаркнул Святослав с силой дернув коня за узды. Животное дернулось, гулко затопав копытами о каменные плиты настила. -  К тебе отдельный разговор! Как ты здесь оказался? Ты же знаешь, что великий князь Киевский Игорь Ольгович никого не убивал!
- Княже, он помогает мне, - ответил Улеб схватив за уздцы кобылу Святослава Ольговича, а дите говорят умерло…
Олекса и пару дружинников хотели было наброситься на тысяцкого, как сторожевые псы на татя, но Белгородский князь приказал им остановиться.
- Улеб, нам надо прекратить этот балаган, - примирительным тоном сказал Святослав.
- Княже, это Вече, на которое собрались обиженные и ущемленные. Надо их выслушать, поговорить с ними, выполнить их просьбы.
Святослав Ольгович тихо выругался и спешился. Он отдал поводья Олексе, легко ступая зелеными сафьяновыми сапогами, по деревянным ступеням, почти взлетел на помост. Князь демонстративно положил ладонь на рукоять меча и знаком приказал Улебу с Петром Бориславичем следовать за ним. Завидев князя на помосте, народ закричал еще громче, а человек колотящий в било, стал колотить еще более яростно и громко. Белгородский князь поднял вверх правую руку и попытался что-то сказать, но его слова потерялись в воплях толпы. Лишь, когда на помосте показался Улеб, на ходу сбрасывая убогую свиту и шапку, шум начал понемногу стихать. Человек, бивший в било, бросил на помост колотушку и поднял упавшую одежду Улеба. Петр Бориславич также снял с себя корзно и шапку швырнув их лысому бородачу. Святослав мгновенно осознал, кто тут хозяин и в бешенстве до крови прикусил губу. Улеб подождал, когда крики стихнут, воскликнул:
- Люди Киевские! Выслушайте меня вашего верного тысяцкого! Игорь Ольгович, высказывает вам свое уважение, и прислал своего брата Святослава, выслушать твои чаяния и обиды!
- Долой убийцу. Вон грабителя! Прочь мздоимца! – понеслось в ответ.
- Киевский люд, дай сказать слово князю Святославу, брату Великого князя Киевского!
Площадь вновь наполнилась криками, свистами и улюлюканьем, которые вскоре сошли на нет. Святослав прокашлялся и, напрягая голосовые связки, попытался начать речь, но возмущенные крики и гул било, заставил князя замолкнуть. Тогда Улеб поднял руки вверх и площадь, как по мгновению волшебной палочки, умолкла. Святослав Ольгович облегченно вздохнул и закричал:
- Уважаемый киевский люд! Великий князь Игорь Ольгович хочет внять вашим просьбам и обидам. Он желает помочь страждущим и нуждающимся. Что ему сделать для вас?
Оратор, на помосте в ответ закричал во все горло, что киевский тиун Ратша и вышгородский Тудор, назначенные покойным Всеволодом, устраивали самовольные суды над местными жителями, заставляя их платить большие штрафы. Он обвинил их в грабеже и обидах простого люда. Ему вторила многоголосая толпа:
- Ратшу долой! Тудора долой! Мечников долой! Ратша погубил у нас Киев, а Тудор — Вышгород!
На мгновение в мозгу Белгородского князя возник образ Ратши, немолодого, полного, несколько медлительного человека, который в течение всего правления Всеволода Ольговича держал казну полной, а двор великого князя в полном порядке. В последние дни, Ратша делал, наверное, больше, чем мог, для вступления Игоря на престол, и с надеждой в голосе просил его Святослава, о своем благополучии. Киевляне его не любили не только как тиуна, но и как толстяка, облаченного властью. Ведь толстый — значит объедается за счет бедноты.
Улеб снова поднял руки и толпа смолкла.
- Святослав, - закричал Улеб, - целуй крест нам и с братом своим, что если кого из нас обидят, то ты будешь разбирать это дело, по справедливости, и накажешь виновного.
В ответ князь, не колеблясь прокричал:
- Ратша больше не быть тиуном! Тудору тоже. Их будет судить княжеский суд и накажет по справедливости! Клянусь!
Святослав снял в шеи нательный энколпион, поднял его высоко вверх, затем поднес его к губам и поцеловал!
- Я целую крест о том, что несправедливые долги ваши будут прощены или оплачены из княжеской казны. Клянусь, никто из вас не будет наказан!
- Ты не Великий князь! – поревела толпа в ответ!
- Я целую крест за брата.  От его имени клянусь, что не будет над вами никакого насилия. Князь поставит тиун по вашей воле. Вы можете выбрать лучших людей из вас и мы вместе пойдем к великому князю Киевскому Игорю Ольговичу. Он повторит мои слова, и поклянется в исполнении ваших чаяний и прошений! Вы будете не одни, а со мной и вашим тысяцким, с Улебом! С вами будут те, кому вы доверяете!
Хотя влияние Улеба на толпу было видно невооруженным глазом, но слова о доверии к тысяцкому вызвали вокруг неоднозначный смех. Но люди зашевелилась, и из недр толпы стали выходить к помосту люди.
- Люди добрые, я на кресте клянусь, что Великий князь не убивал дитяти! – продолжил Святослав Ольгович. – Великий князь, наоборот, хотел его спасти. Но дитя расшиблось, и сейчас находиться во дворе Петра Бориславича, под присмотром лучших лекарей и врачевателей.
Святослав Ольгович локтем толкнул в бок Петра Бориславича и шепнул в ухо молодому боярину:
- Давай говори правду. Скажешь, что он жив, даже если ребенок мертв.
Петр Бориславич, без особого энтузиазма в голосе прокричал:
- Князь говорит правду. Это так. Дите живо и находиться у меня в доме с лекарем!
Нельзя сказать, что эти слова боярина заметно повлияли на киевлян. В целом было видно, что градские люди были хотя и не довольны, но успокоены словами Святослава, Улеба и Петра Бориславича. Улеб сошел с помоста и завел беседу с представителями вече. Святослав, внимательно посмотрел на Петра Бориславича. Тот нервничал и косил на князя, пытаясь беззаботно выглядеть. Святослав не выдержал и подошел сзади к молодому боярину, он обнял его и прошептал на ухо:
- Петр, мне кажется, что ты к этому причастен. Если хоть тень подозрения подтвердится, твои волости и кормления будут конфискованы, двор сожгу лично, не смотря на заслуги твоего отца. Ты проведешь остаток жизни в порубе слепой и оскопленный.
- Я покорюсь воле великого князя, - прошептал Петр Бориславич, - на все воля Божия.
Святослав Ольгович, хрустя костяшками пальцев, спустился с помоста и с помощью Олексы сел в седло. Улеб представил Белгородскому князю делегатов вече для разговора с Игорем Ольговичем. Их было десятка два. Наряду с несколькими купцами среди них были и гончар, ювелир, кожевенных дел мастер и кузнец. Святослав Ольгович ободрительно буркнул и направил лошадь в сторону детинца. Люди неохотно расступились, уступая дорогу Белгородскому князю, его свите и делегатам.
Делегация киевлян к великому князю растянулась тонкой извилистой лентой. Князь дружинниками ехали впереди, за ними пешком шли Улеб, Петр Бориславич и избранные вече люди. В арьергарде плелись наиболее активные горожане, желающие просочиться в детинец.
Олекса ехал по правую руку Святослава Ольговича внимательно глядя на хмурые лица людей. Он видел, что внутри киевлян еще клокочет гнев и недовольство, и в любой миг, неуправляемая живая масса может их раздавить и смести. Им не помогут ни мечи, ни латы, ни боевые кони...
- Княже, тихо сказал Олекса, это еще не конец.
-  Знаю, смотри внимательно по сторонам. Запомни, теперь будешь служить мне.
- Спасибо, княже.
Святослав не ответил. Лишь пришпорил коня, бросая исподлобья обозленные взгляды по сторонам.   Князь и его спутники, почувствовали себя уверенней, выехав из деревянных рядов  Торжища и направившись на гору, в детинец.  Со стен детинца колона под предводительством Святослава, напоминала длинную хищную змею, медленно ползущую между убогих полуземлянок Киевской горы к своей норе.
У открытых Подольских ворот детинца, Святослава Олеговича с делегатами вече, встретили с два десятка вооружённых гридей. После короткого диалога начальника стражи с Белгородским князем, ворота были отворены и за крепостные стены пропустили Святослава со свитой и делегатов вече. Остальных дружинники при помощи щитов и пик, отработанными до механики движениями оттеснили от ворот.  Оставшиеся снаружи недовольно кричали, но поделать уже не могли ничего.
Оказавшись в безопасности, Святослав с дружинниками спешились, отдали лошадей слугам и пешком направились к гриднице. Оказавшись внутри детинца, представители торгового и ремесленного люда быстро поняли, что находятся на вражеской территории, и сейчас их жизнь зависит лишь от Святослава и их нового великого князя - Игоря Ольговича. Скрыться им было невозможно, поскольку они оказались в кольце гридей Ольговичей.  Все, даже Улеб, с полчаса, назад считавший себя хозяином города, набожно перекрестились повернувшись в сторону храма Успения Пресвятой Богородицы и церкви Янчиного монастыря. Однако ничего не случилось. Святослав Ольгович оставил представителей вече у входа в гридницу, а  сам  зашел внутрь.
Делегаты вече попали в гридницу примерно через четверть часа. Их ввел в зал аудиенций сам Белгородский князь. Игорь Ольгович  сидел в кресле на возвышении в парадном одеянии. Его лицо было багровым от выпитого вина и волнения. Было видно, что вино расслабило великого князя и сделало если не добрым, то благодушным. Вокруг князя стояли дворский, несколько черниговских и северских бояр, с дюжину дружинников. По периметру зала находилось с два десятка пьяных бояр и представителей двора великого князя. Игорь Ольгович окинул осовелым взглядом делегацию, и хриплым голосом икая изрек:
- Какие люди пришли! Здесь купцы, бояре,  ремесленники. Даже киевский тысяцкий нашелся, и друг мой Петр Бориславич! Что вам надо? Говорите, не бойтесь, я же ваш защитник и благодетель!
Слово взял Святослав Ольгович.
- Брат! – громко произнес он, - я поклялся киевлянам на вече, что ты будешь судить их, по справедливости, и защищать их вольности. 
- Да, особенно тех, кто бунтует, - усмехнулся пьяной улыбкой великий князь.
- Брат, они обижены и жалуются, на ущемления Ратши и Тувора.
Игорь Ольгович повернулся в Ратше, стоящему с слева от него, и почти ласковым тоном пожурил:
- Эх Ратша, Ратша. Поставил тебя мой брат на хлебную должность, а ты только и делаешь, что грабишь киевский люд. Киевляне обижены, казна пуста. Что делать то с тобой будем?
- Княже, - робко попытался возразить Ратша.
- Что княже! -  взвизгнул Игорь Ольгович, - что княже! Я с тобой разберусь завтра! Ты у меня ответишь!
Ратша вжав седую голову в плечи, поклонился и сделал шаг назад.
- Ну, что еще? Все? – спросил Игорь Ольгович успокаиваясь.
Видимо гнев великого князя произвел впечатление, поскольку в зале воцарилась тишина. Игорь Ольгович еще раз взглянул на представителей киевлян и отчаянно зевнул.
— Вот, я выполнил чаяния киевлян. Прокопий, - крикнул Игорь дворскому, - дайте моим нежданным гостям от меня подарков и налейте вина.
После великий князь почесал свою аккуратную бородку и продолжил:
-  А вы дорогие киевляне, возвращайтесь домой, к свои друзьям и товарищам, да скажите, как я вас выслушал и помог. Но ведь мог бы и наказать! Все идите.
Делегаты вече нескладно поклонились, повернулись, и стали уходить. Тогда Игорь Ольгович окликнул тысяцкого и Петра Бориславича.
- Улеб, иди-ка сюда, и ты Петр Бориславич тоже.
Оба боярина подошли к креслу великого князя и поклонились. Игорь Ольгович, подобно охотнику выбирающему добычу, ощупал обоих мужчин  колючим взглядом и произнес:
- Ну, объясните мне, что происходит в Киеве, почему вы не рядом со мной, своим князем, а натравливаете чернь на меня. Только не лгите, у меня есть достаточно заплечных дел мастеров и никакое заступничество вам не поможет.
- Дозволь мне сказать слово, княже, - вздохнул Улеб.
- Говори, хочу услышать твои оправдания.
- Княже, у меня как тысяцкого есть свои соглядатаи в городе. Во время подготовки к торжеству я узнал, что на Подоле собирается горстка недовольных. Они есть всегда и вылезают из щелей, подобно тараканам ночью, при каждой смене власти. Я не посмел потревожить могущественного великого князя, из-за такой мелочи, - льстиво произнес Улеб.
Он сделал шаг к Игорю Ольговичу и подобно верному псу, старающемуся угодить хозяину прогнулся, делая попытку  поцеловать его руку. Великий князь с усмешкой отдернул руку и одобрительно кивнул. Было видно, ему понравилась лесть. Это заметил и Улеб, который выпрямился и продолжил:
- Я понял, что без меня на праздничном обеде можно обойтись, поэтому бросился на Торжище. К этому времени люди у Туровой Божницы, были разгорячены лживыми слухами, которыми оброс неприятный случай при твоем въезде в город. Они хотели идти на детинец. Я немедля приказал моим людям слиться с толпой, чтобы остановить этот безумный поток черни. Мне это удалось. Когда Святослав Ольгович, дай Бог ему здоровья и удачи, появился на Торжище, толпа уже была в сомнениях. Благодаря уму, находчивости и смелости Белгородского князя, нам удалось обуздать и успокоить людишек, не нарушив спокойствия в городе. Но если я не прав и сделал зло, княже, можешь ставить на должность тысяцкого кого-то другого.
- Складно говоришь. Петр Бориславич как оказался с тобой?
- Он мне помогал. Если б не его слова на произнесенные на вече, может было все по-другому.
- Что ты скажешь, Петр Бориславич?
- Княже, мне нечего добавить. Но я готов сложить свою голову за тебя. Как сегодня утром, так и на вече, так и сейчас.
Великий князь наморщил лоб и размышляя, посмотрел на бояр и своего брата. Белгородский князь еле заметно кивнул. Это не укрылось от глаз Улеба, и он склонился как можно ниже, пытаясь скрыть улыбку на устах. Петр Бориславич последовал примеру тысяцкого.
- Хорошо, - более миролюбиво сказал Игорь Ольгович, - хорошо. Ты начинаешь службу у меня с верных поступков. Но смотри, я за тобой слежу!
- Да, княже, - верноподданнически произнес Улеб, и сквозь зубы прошипел Петру Бориславичу, – поклонись поглубже, не стой как пень.
Великий князь поднялся с кресла, махнул рукой и нетвердой походкой прошествовал мимо тысяцкого и Петра Бориславича в другое крыло гридницы, где его ожидало продолжение праздничного обеда. Бояре двинулись за своим сюзереном. Замыкавший процессию Святослав Ольгович приостановился рядом с ними и настоятельно посоветовал поучаствовать в праздничном обеде. Улеб и Петр Бориславич покорно отправились вслед за ними.
Затем было продолжение обеда. Вкусные блюда, крепкое вино, хвалебные речи. Игорь осушил несколько кубков доброго вина и окончательно охмелел. Хвалебные речи бояр постепенно утратили свою ясность, превратившись в что-то аморфное, мягкое, сладкое и приятное. Он развалился, почти разлегся на своем месте, вульгарно рыгая, плотоядно поглядывая на молодых жен и дочерей своих гостей.  Его охватила сладкая истома слабость, а веки приятно отяжелели. Однако Великому князю вновь не удалось расслабиться и насладиться своим радостью своего триумфа. Внезапно появился Ратша в сопровождении одного из меченош Игоря и взволновано, сообщил, что киевляне грабят его двор, а также имущество, мечников, и других людей, виновных, во всех бедах Киева. Игорь попытался встать на ноги, но безуспешно. Князь почти упал на руки отроков. Следует сказать, что состояние большинства гостей было не лучше и мало кто из них обратил внимание на этот неприятный инцидент. Святослав, сидевший подле брата, устало встал и взяв с собой наиболее трезвого и верного боярина, которым оказался Коснятко, вышел на улицу.
У гридницы его ожидал Олекса, который старался убедить в своей верности и надежности нового хозяина. Вместе с меченошей у гридницы находилось около двухсот вооруженных латников, изнемогавших от духоты, но готовых к решительным действиям. Святослав Ольгович, вытирая платком потоки пота, льющегося по лицу и шее, слегка заплетающимся языком отдал распоряжения и разделил дружинников на три отряда. Отряд под его личным командованием должен был остановить беспорядки Верхнем городе, а именно в треугольнике, ограничившемся Золотыми, Софиевскими и Жидовскими воротами, в частности спасти от разграбления Ратшин двор. Коснятко должен был навести порядок в оставшейся части Верхнего города. За Олексой был Подол. Через четверть часа отряды покинули детинец: Святослав со своими людьми – через Софиевские ворота, Коснятко с дружинниками – через Михайловские, а Олекса со своими дружинниками снова спустился на Подол.
К этому времени большинство дворов мечников, что на Подоле были разграблены. Поэтому Олекса со своими людьми хватал всех подозрительных людей, в особенности тех, на кого указывали потерпевшие. Продвигаясь по одной из убогих улочек, Олекса краем глаза заметил знакомую худощавую фигуру, с беспокойством жмущуюся к жидкому забору. Человек, спешно натянул шапку почти на самые глаза и попытался скрыться в ближайшем переулке.
- Константин, и ты здесь, - вырвалось из уст Олексы.
Лекарь, ибо это был он, побежал. Олекса отдал приказ двум – трем дружинникам поймать Константина и привезти его к себе. К несчастью для лекаря, переулок оказался тупиком. Он попытался перелезть через забор, но был схвачен дружинниками. Те решили не церемонится с незнакомцем, и принялись его колотить. От удара в солнечное сплетение у Константина перехватило дыхание, и он рухнул на землю. В течении минуты лекарь получил несколько ударов в живот и пояснице, а один из нападавших даже забрал его сумку. Константина спасло появление Олексы, который рявкнул на отроков:
- Прекратить! Вам кто-то разрешал его трогать!
- Это же бунтовщик и мародер...- с обидой в голосе ответил счастливый обладатель сумки лекаря.
Тогда Олекса соскочил с коня, забрал сумку у дружинника  и, протянув руку Константину помог ему встать на ноги.
- Константин, как ты тут оказался?
- Олекса, отпусти меня, - Отряхиваясь от грязи, выдавил себя лекарь.
Олекса вручил ему сумку и окинул взглядом с головы до ног:
- Да, вид у тебя неважнецкий.
- Отпусти меня.
-  Куда? Ты видишь, что твориться. Тебя же могут убить, если не дружинники, то бунтовщики, а ты лекарь Великого князя.
- Так Великий князь помер. Отпусти меня, я как-то выберусь.
- Уже есть новый великий князь, Игорь Ольгович.
- Так он здоров, зачем я ему? Василевс Мануил прислал меня к Всеволоду Ольговичу, а не к его брату Игорю.
Олекса потупил взгляд. Было видно, что в нем борются два чувства: человеческое отпустить Константина на все четыре стороны, и служивое, выполнить отданный приказ даже лучше, чем требовалось.
- Не могу я тебя отпустить, сказал Олекса выдержав паузу. Ты лекарь великого князя. Если лекарь пропадет, значит его будут искать. Тогда тебе не поздоровиться. Я думаю, через неделю-другую, когда все уляжется, ты сможешь, отправится восвояси.
- Отпусти меня, Христа ради прошу...
- Я тебе помогу сесть на моего коня, Константин. Пошли...
Константин с бессильной злобой плюнул под ноги и шагнул к коню Олексы.

4 августа 1146 года. Улеб.
Улеб и Петр Бориславич вышли из гридницы, когда стемнело. Опустившаяся на город ночь не принесла долгожданной прохлады, и горячий воздух душной волной окатил обоих бояр, выдавив из пор их тела очередную порцию соленого липкого пота. Оба мужчины не сговариваясь распахнули свои свиты, а Улеб к тому же скинул ее с плеч, и бросил одному из слуг. Они медленно вышли на улицу и направились к Софиевским воротам. Слуги следовали за ними на почтительном расстоянии – двое впереди, освещая дорогу факелами, трое позади. Какое-то они шли молча. Первым нарушил молчание Улеб. Когда маленькая процессия поравнялась с Мстиславовым двором, тысяцкий тихо, так чтоб слышал только его собеседник прошептал:
-  Петр, ты нас сегодня чуть не погубил?
Петр Бориславич ничего не ответил, лишь вжал голову в плечи.
- По своей глупости ты чуть было не выдал меня, а еще Ивана Вышатыча, Василя, Лазаря, Мирослава...
- Я хотел помочь... – неуверенно ответил Петр Бориславич.
- Даже не хочу об этом говорить. Зайдем ко мне и будем решать, что делать дальше. Я сейчас не об этом. Петр, ты должен уяснить, что теперь являешься моим должником.
Молодой боярин, принялся неуклюже благодарить тысяцкого, но тот его прервал.
- Петр, я слишком стар, что бы удовлетворятся добрыми словами...
- Я думал, что мы друзья...
- Конечно друзья, но я спас твою жизнь.
- Хочешь, тебе подарю прекрасного вороного жеребца...
- Петр, - насмешливо перебил своего собеседника Улеб, - ты оцениваешь свою жизнь в лошадь?
Петр Бориславич почувствовал, как внутри его хмельной головы медленно распрямляется пружина гнева, готовая выбросить наружу бурю эмоций. Петр Бориславе закрыл глаза, сжал губы и глубоко вздохнул, стараясь подавить раздражение.
- У меня есть прекрасная нашейная золотая гривна... – проронил глухим голосом Петр Бориславич, напоследок икнув.
- Не нужна мне твоя гривна. Вообще, как ты смеешь подумать, что я буду требовать от друга лошадь, украшение, или раба! У нас не те отношения, - тихо рассмеялся Улеб и дружески похлопал по плечу Петра Бориславича. Молодой боярин облегченно вздохнул, и улыбнулся.
- Я не сомневался Улеб.
- Конечно Петруша, конечно. Но я попрошу у тебя маленького – маленького одолжения.
- Что я должен для тебя сделать?   
- Петруша, ты ничего, почти ничего не должен для меня делать.
- Так что же тебе нужно? – осторожно, чувствуя подвох, поинтересовался Петр Бориславе.
- У тебя, на твоем дворе есть девка, Звенислава. Пришли мне ее ко мне завтра на Подол, и забудь о ней на пару деньков.
Улеб приблизил к уху боярина свое бородатое лицо, и, обдав влажным тяжелым запахом перегара прошептал:
- Друг мой, я хочу провести с ней ночь-другую, не больше. Во т и все.
- Она же воспитанница моего отца и невеста Роготы?!
- Да, да... я знаю.  Мы уже подошли к воротам. Ты  пока подумай хорошо, не кипятись.
Возле прохода Софиевских ворот у пылающей жаровни стояли с полдюжины стражников. На суровых лицах мужчин при мерцающем свете огня читались смесь зависти и раздражения. Они, наверное, рассчитывали на свою долю в знатной пирушке, но видимо ее не получили, и не знали получат ли вообще. Дружинники были без оружия, лишь в тяжелых боевых кольчугах. Копья, щиты, мечи, шлемы и другое вооружение было прислонено к стенке сторожки либо аккуратно разложено на скамье. Старший из стражников ничего не сказал лишь исподлобья измерял бояр своим недовольным взглядом и знаком приказал открыть ворота. Двое дружинников, нехотя подошли к воротам и со скрипом окрыли одну створку. 
- Не наши, - шепнул Улеб Петру Бориславичу, - не наши – черниговцы и северяне. Киевляне так бы меня не встретили. Видишь, новый великий князь киевским не доверяет.
Петр Бориславич лишь пожал плечами, переваривая в хмельной голове просьбу Улеба. Тем временем Улеб положил тяжелую руку на плечо молодому боярину и нависая глыбой своего тела над худощавой фигурой своего спутника небрежно кинул стражникам:
- Ну, служивые, я прикажу принести вам небольшой бочоночек меду.
- Нельзя, - глухо ответил старший из них.
- В такой день малость можно. Такое же бывает раз в десять лет. Не возьмете – обидите тысяцкого.
Дружинники в ответ одобрительно загудели. Бояре в сопровождении слуг прошли через ворота, мост и вступили на деревянную мостовую.
- Улеб, - слегка заикаясь, сказал Петр Бориславич, - Улеб, по-моему, это не очень хорошая идея. Звенислава росла у нас, в нашем доме, она стала невестой Роготы. Рогота... же ты сам знаешь.
- Петруша, милый мой дружочек, пойми, таким образом, мы только устроим ее жизнь. Посмотри, на эту ситуацию здраво... Так, Петруша осторожно не упади, тут где-то прогнившая доска.
Улеб взял убрал руку с плеча и взял спутника под руку.
- Мне по должности нужно все знать, где дорога прогнила, где кто живет, кто что делает. Так вот, представь судьбу этой девки. Почти замужем, но жених сгинул. Наверное, она уже знает об этом. Кому она сейчас нужна? Кто ее утешит? Кто найдет ей жениха?
- Кто, ты?
- Конечно я! – почти возмутился Улеб -  Я своих девок не бросаю. Они всегда сначала противятся, а потом... Обеспечу, найду жениха, устрою дальнейшую жизнь. Но от нее нужна лишь малость – провести со мной ночь-другую. Если она же нетронута, то вообще! Если б ты знал, как я люблю молодое, свеженькое мясо... Кстати, Петруша, ты с ней часом ночи не проводишь?
- Улеб, нет, она же выросла в нашем доме. Не могу я так...
- Так говорю, тебе ничего делать-то и не надо. Пришли ее на Подол с каким-то поручением.
 - Улеб...
- Сам в это время уедешь, далеко-далеко, на недельку-другую помолиться в какой-то монастырь или по делам в свои имения, как Мирослав. С тебя-то взятки гладки. Вот и пришли к моему двору. Давай зайдем – нас там Иван Вышатыч с сотоварищами ожидает.
- Улеб, нельзя так.
- Петруша, тебе надо взрослеть. Ты впутался в заговор, на тебе уже кровь - прислал агнца-Роготу на заклание, словом, ты замарался.  Знаю, хочется быть чистым и невинным как младенец после крещения. Так не получится! Раз хочется выжить в этом суровом мире, тебе придётся продолжать делать грязные поступки. Давай-ка зайдем.
Один из слуг, шедших впереди, постучал кулаком в калитку ворот. Их ожидали. Калитка была мгновенно открыта, безбородым слугой, почти мальчиком и не старым, но седым как лунь, чисто одетым мужчиной. Улеб и Петр Бориславич со своими спутниками вошли во двор. Улеб живо поинтересовался у седого слуги, пришли ли гости. Тот, подождав, когда сопровождающие бояр слуги отойдут на безопасное расстояние, ответил, что гости действительно пришли, и он их отвел в терем, где накрыт стол. Оглянувшись по сторонам, слуга осторожно добавил, что с пару часов назад приходили от Соломона и принесли мешочки, причем тяжелые.
- Где они? –  не скрывая радости, потирая от удовольствия руки, поинтересовался Улеб.
- Лежат у крыльца. Для передачи мешков тебя ожидает иудей.
- Что он хочет?
- Расписку.
Улеб сразу смекнул о содержании мешков – в них были деньги. Тысяцкий не долго думал, что ему делать. Подпись на документе при неудачном повороте дела, вполне могла быть для него приговором. С другой стороны, не получив расписки, иудей мог пойти и пожаловаться на него великому князю. Но Улеб знал, что завтра Соломон не попадет к Игорю Ольговичу. После завтра тоже. Великому князю Киевскому, пока будет не до этого. Даже если Соломон и попадет к Игорю Ольговичу и пожалуется, и тот поверит его догадкам, это произойдет дня через три-четыре. Доказать его вину кроме мздоимства будет сложно. Приходит новый князь, и, как всегда, назначает нового тысяцкого. Старый тысяцкий тоже хочет хапнуть денег на прощанье. Логично. Он выкрутиться, выиграет время. Тем временем, за эти несколько дней все завертится так, что надвигающийся вал событий нельзя будет ни изменить, ни остановить. Улеб посмотрел на мрачно стоящего рядом Петра Бориславича, погруженного невеселые мысли, и почесал затылок.
- Послушай, Иван, - обратился Улеб к седовласому слуге, - подойдешь к иудею и скажешь, что тысяцкий дает свое честное слово, клянется Богородицей, что деньги вернет. После этого ты угощаешь иудея кружкой крепкого меда, и берешь под белы руки и выпроваживаешь со двора. Мешки относишь мне в ложницу и кладешь их в сундук. Сундук закрываешь на ключ, а ключ приносишь ко мне. Ключ лежит на сундуке. Об этом никому ни слова.
Иван послушно кивнул и преданно, почти с любовью посмотрел  на хозяина. Но тысяцкий оставил это без внимания и, нервно покусывая кончик своего рыжеватого уса, стараясь не забыть самого важного, продолжил:
- За мной или моими гостями кто-то следил?
Слуга озадаченно задумался. Его лицо покрылось словно пахота глубокими морщинами, превратившими еще не старое обличье в маску древнего старика.
- Похоже, нет.
- Так похоже или нет? – с металлом в голосе переспросил Улеб.
- Нет.
- Хорошо, - облегченно вздохнул Улеб, - хорошо, но смотри! Проследи, что бы никто из челяди ничего не знал. Если кто-то что пронюхает или сболтнет лишнего, то будете говорить, что мы пытливо славу и за здоровье Великого князя Игоря Ольговича. Иди и выполняй.
Иван повернулся побежал к дому боярина. Улеб щелкнул пальцами. В темноте августовской ночи щелчок прозвучал шумом ломающейся ветки. Иван резко обернулся и пригнулся, словно барс, готовящийся к прыжку. Но тысяцкий зычно крикнул ему в след:
- Налей по кружке меда слугам дорого Петра Бориславича, в честь праздника и пошли кого-то к Софиевским воротам с бочонком меду. Возьми бочонок объемом с четвертик, не больше и отдай стражникам. Пусть черниговцы помнят широкую душу киевского боярина. Правда Петр Бориславич?
Иван улыбнулся и громко ответил:
- Да, хозяин.
- Это мой Иван, - доверительно, с довольной улыбкой произнес Улеб, - он, наверное, единственный кому я доверяю.
 Улеб с Петром Бориславичем вошли в дом и поднялись в небольшую комнату терема. Там под тяжелыми, украшенными тонкой резьбой балками, при дрожащем свете нескольких светильников и свечей, вокруг накрытого снедью стола сидели Ивана Вышатыч, Лазарь Саковский, Мирослав Андреевич и Василь Полочанин. Иван Вышатыч находился в торце стола, лицом к двери. Мерцающее пламя бросало на лицо седого боярина тусклые блики и его лицо казалось грубо вылепленным из воска, как толстая наполовину растаявшая свеча, стоящая перед ним. Поправею руку Ивана Вышатыча сидели бледный Мирослав Андреевич и багрово-красный выпитого вина Василь Половчанин, по левую скучающий Лазарь Саковский. Гости были озабоченны и усталы. Последнее в немалой степени было связанно с более чем сытным праздничным обедом, сопровождавшимся обильными возлияниями. Роскошные, дорогие туники и свиты бояр были мокры от пота и испачканы пятнами жира, вина и меда. Несмотря на это глаза гостей не были осовевшими и мутными. Они так и притронулись к пище, хотя Василь Половчанин нервно цедил мед из серебряного стакана.
- Заходи хозяин, гостем будешь, - расплывшись в искусственной улыбке приветствовал Улеба Иван Вышатыч и знаком предложил сесть за стол.
По-старчески скрипучий голос боярина, сегодня звучал натянуто, как струна. Петр Бориславич ощутил, неприятный холодок на потной спине. У него неприятно засосало под ложечкой. Он поежился и еще глубже вжал голову в плечи, словно улитка пытающаяся спрятаться известковую раковину. Улеб чувствуя себя уверенно, как хозяин дома, зычно словно монастырский колокол загоготал:
- Приветствую вас дорогие гости! Мы тут рядом проходили с Петром Бориславичем, и решили зайти к вам на огонек. Иван Вышатыч, жара такая, что свариться можно!
Он незаметно хлопнул Петра Бориславича по ягодицам, и с важным видом уселся напротив Ивана Вышатыча. Улеб усталым видом вытер рукавом пот со лба и смачно рыгнул, окинув наметанным взглядом стол. Изобразив на лице гримасу, словно выпил стакан кислейшего уксуса, боярин поинтересовался:
- Гости, чего ничего не едите, меня не уважаете!
– Улеб, не зли меня, - огрызнулся Василь Половчанин.
Петр Бориславич не двинулся с места и стоял, потупив глаза в пол, всем телом ощущая холодные взгляды сидящих за столом бояр. Иван Вышатыч тихо похлопал узловатыми пальцами правой руки по поверхности стола, и молодой боярин понял, что это знак присоединиться к компании. Он, замешкавшись, словно нашкодивший мальчишка, чувствующий за собой вину, присел на кончик скамьи справа от Улеба. И замер, уставившись на кусок жареной оленины, лежащей на серебряном блюде. Лазарь Саковский саркастически хмыкнул, а Василь Половчанки налил обоим прибывшим полные стаканы меда, после чего демонстративно во весь рот зевнул, обнажив ряд желтых тронутых кариесом зубов. Иван Вышатыч по – доброму улыбнулся и елейным голосом поинтересовался:
- Как погуляли, дети мои? Смотрите, Василь уже спатки хочет. Хоть сейчас готов лечь под теплый бок жены и уснуть.
- Хорошо погуляли, - бодро ответил Улеб, - мед-вино пили, осетрину ели, мясо жирное-вкусное отведали, беседы вели долгие и приятные, даже с девками красными...
- Как я рад за вас! Как поживает Великий Князь, храни Бог его?
- Пьяный от вина и от радости, лыка языком не вяжет. Страдает от головной боли и пьет вино по-черному. Пару раз переодевался, потому что заблевал свой праздничный наряд, и прислугу.
- Очень за вас рад! Вкусно отобедали, князь вам доброе слово сказал. Почему же тогда Петр Бориславич такой смурной? Неужто девки обидели?
- Устал, он немного, - ответил за Петра Бориславича Улеб и по-дружески хлопнул его по спине, своей огромной, словно кабанья лопатка рукой, - молодой Петруша еще, как следует пить не умеет. Да Петруша?
В свой удар, Улеб приложил достаточно силы и молодой боярин едва не слетел со скамьи.
- Да, - укоризненно покачал головой Иван Вышатыч, - что ж нам с тобой теперь делать?
Петр Бориславич с нескрываемым искренним сожалением посмотрел сквозь упавшие на лоб спутанные русые волосы на Ивана Вышатыча. Он понимал, что единственный кто мог за него заступиться в этой полутемной жаркой комнате был он, а не хозяин дома Улеб. Его руки охватила легкая дрожь, верный спутник страха и боярин опустил их под стол, сжав ладони в замок. Петр Бориславич глубоко и громко задышал, стараясь успокоиться и выдавил из себя:
- Я не знаю,  я готов покаяться, исповедаться...
- Ты что, пьяный или блаженный? – рявкнул Василь Половчанин.-  Мы по твоей милости чуть головы не лишились. Ты еще прямо к Игорю или Святославу пойди и покайся!
Без того красное от выпивки лицо Василя Половчанина побагровело еще больше и боярин пыхтя, словно кузнечный мех с силой стукнул кулаком по столу. В ответ тихо звякнула стоящая на столе посуда, и зашатались свечи, оживив причудливо-падающие на стены тени мужчин.
- Остынь, Василь, не кипятись, - примирительно вздохнул Иван Вышатыч, - Стол тут причем? Пока ничего страшного не случилось. Вон Улеб нашкодничал – и ничего. Теперь отрабатывает. Правда, Улеб?
- Говори тысяцкий, какие у тебя успехи? – поинтересовался Василь Половчанин.
- Я спас ваши шкуры сегодня...
- Наши, - поправил Улеба Лазарь Саковский.
- Ну, наши шкуры, - недовольно согласился Улеб, - ну и деньги пришли.
- Сколько же их? – поинтересовался Иван Вышатыч
- Должно хватить, - ответил тот.
- Выдрать бы тебя Петр Бориславич, -  прошипел Василь Половчанин, - да так, что б мало не показалось. До крови, до мяса, что б сидеть не мог...
Боярин вложил в свои слова столько злобы и яда, что поникший было Петр Бориславич гневно поднял голову и скрепя зубами кинул яростный взгляд в лицо  обидчику. В нем взыграла кровь воинственных варяжских предков, которые нещадно рубились и в причерноморских степях, и на холодных берегах Балтики. Он чувствовал за собой вину, готов был понести наказание, но оскорбления переносить не желал.
- Попробуй, Василь, вылетишь как кот из окна, - с металлом в голосе бросил он в ответ.
Василь Половчанин секунду-другую ошеломленно смотрел на молодого наглеца, и, рыча как зверь, вскочил на ноги. Столкновение предотвратил Мирослав Андреевич, который крепко обхватил за пояс взорвавшегося от гнева боярина.
- Ах ты, щенок! – ревел Василь Половчанин.
- Сядь, - тихо и спокойно  сказал Иван Вышатыч.
Слова Ивана Вышатыча, подействовали на Василя Половчанина как волшебное зелье. Он  замер, обмяк и медленно опустился на свое место. Бояре, скрежетал зубами и бросал глазами молнии, но сидел спокойно, как дикий волк, чувствующий на свой шее ошейник с крепкой цепью.
- Василь, тебе нельзя много пить. Ты теряешь голову.
- Может открыть окно? – спросил Лазарь Саковский. – Тут духотища, что голова плавится как в кузнечном  горне.
- Нельзя Лазарь, - вытирая очередную порцию пота со лба  ответил Улеб, - нельзя. Лишние уши нам не нужны. Я порой даже своему дому не доверяю.
- Правильно, - согласился Иван Вышатыч, - значит шутки и ссоры в сторону. Надо думать, что делать дальше.
Мужчины хмуро смотрели на Ивана Вышатыча. Тот погладил зачесанные на затылок седые волосы, поднялся на ноги и небольшими шагами зашагал по комнате.
- И так, что мы имеем на сегодня.  Киевляне не жалуют Ольговичей, а те бесконечными присягами показали свои слабость и страх. Город ждал часа, для свержения Ольговичей и их черниговских временщиков, и этот день настал. Нашей задачей было направить справедливый народный гнев в нужное русло, сорвать посажение на великокняжеский стол князя Игоря, либо заставить его и Святослава бежать из города. Поначалу нам помогало Провидение - Игорь Ольгович чуть было не убил ребенка и расшибся сам, народ возмутился, собрался на вече... Что скажете?
Иван Вышатыч остановился в торце стола, скрестив на груди руки. Бояре молча выслушали старика, не желая ему отвечать. Возникнула неловкая пауза, которая всегда случается при необходимости говорить неприятные вещи. Тогда слово взял Мирослав Андреевич. Он, зашептал что-то на ухо Лазарю Саковскому, а потом подмигнул задумчивому Ивану Вышатычу и  нарочито равнодушным тоном он произнес:
- Видишь ли, Иван Вышатыч. Случилось неожиданное событие, я имею в виду случай с мальчонкой, и оно нарушило наши планы. Из-за этого киевский люд поднялся с Подола в Верхний город. Из-за этого церемония посажения на великокняжеский стол прошла быстро и скомкано. Благодаря этому гриди, воины, отроки и малой дружины Игоря, были наготове. Это и было причиной, почему наш добрый тысяцкий с его подручными не смогли быть вовремя на месте. Вместо того, что бы идти на детинец, градские люди принялись громить двор Ратши и грабить мечников. Улеб уже просто не контролировал толпу. Святослав, если быть объективным, был не плох.
Иван Вышатыч одобрительно кивнул. Мирослав Андреевич неспешно продолжил:
- Чует мое сердце, что мы еще со Святославом Ольговичем натерпимся. Конечно, не обошлось без глупостей.
Мирослав Андреевич укоризненно посмотрел на Петра Бориславича. Тот мгновенно покраснел и почувствовал, что у него «загорелись» уши, словно после дня проведенного на солнцепеке.
- Кстати, тут и Улеб сглупил, не без этого.
- Я сделал все что мог, - недовольно огрызнулся Улеб, - сам бы попробовал лучше.
- Улеб, сделал максимум того, что мог, никто не спорит. -  согласился Иван Вышатыч. – Ты Мирослав Андреевич должен знать, что хозяев дома нельзя хулить.
- Каюсь, - развел руками Мирослав Андреевич.
- То-то, - хмыкнул Улеб.
- Так что ты еще хочешь сказать? – продолжил Иван Вышатыч.
- То, что случается, случается не так как мы хотим, а так как надо.
- К чему ты клонишь, Мирослав? – спросил, удивленно прищурившись, Лазарь Саковский.
- Да, что это значит? - поддержал его еще не успокоившийся Василь Половчанин.
Мирослав Андреевич, желая потянуть время, взял стакан, и медленно отпил немного вина, смакуя напиток, словно божественный нектар и  причмокнул губами и продолжил:
- Киев княжеский город. Иван Вышатыч, даже если ты хочешь сделать Киев другим Новгородом, у тебя не получится. Нам нужен свой князь, князь который устроит нас и киевлян. Такой человек есть – Изяслав Мстиславич, он правит в Переяславле. Надо обратиться к нему за помощью и содействием, и действовать с ним в согласии. Сейчас самое время, так как великий князь Игорь и его окружение в эйфории и замешательстве одновременно.
- Мирослав, я ожидал услышать, что-то более интересное. Это известно и так. Одно дело если мы ему понесем город серебряном блюде, другое - если он возьмет его сам или с нашей помощью.
- Иван, ты знаешь, Мирослав прав, - задумчиво поглаживая свою жиденькую бородку, сказал Лазарь Саковский, - наши амбиции мало помогут делу. Сядет на стол новый князь и сразу поставит своих людей на ключевые должности. Нас, конечно, отблагодарит, а потом придётся служить ему верой и правдой иначе можно лишиться благоволения. Если сменит иной князь, так он запомнит, как мы поступили с Игорем,  и отношение к нам будет соответствующее.
- Я вас услышал друзья, - кивнул головой Иван Вышатыч, - поэтому и не призывал искать виновных, а хочу согласовать наши действия и выбрать оптимальный способ их решения.
Присутствующие одобрительно забубнили.
- Нам нужно отправить гонца Изяславу Мстиславичу в Переяславль и Давидовичам в Чернигов. В Чернигов, наверное, может съездить Мирослав Андреевич, ты же сможешь найти с ними язык?
- Надо подумать...
- Да, сложновато тебе придется говорить обратные вещи...
- Почему? – возразил Мирослав Андреевич. - Во-первых, они являются с Ольговичами злейшими друзьями. Во – вторых, Ольговичи слабы и всеравно потеряют Киевский стол, что собственно и объясняет, почему я нахожусь среди вас. Давидовичи постараются откусить от наследства Великого князя Всеволода кусок, да пожирнее.
- Согласен, - кивнул седой головой Иван Вышатыч, - решено. Мирослав Андреевич направляется в Чернигов. Тогда в Переяславль...
- Петр Бориславич, - предложил Улеб, - Петр Бориславич поедет в Переяславль.
- Не опасно ли это, после  сегодняшних событий? - озабоченно заметил Иван Вышатыч.
- Почему? Ночью постучит к Петру Бориславичу гонец с неприятной вестью, что верь бунтует где-то под... Петр, где у тебя есть земли?
- Под Здвиженем и Каневом
- Вот, под Каневом, - хлопнул в ладоши Улеб, - может куманы или черные клобуки шалят. Надо ехать, никуда не денешься. Петруша наш, лихой хлопец, князь Изяслав таких любит. Чиркнем ему письмецо и дело сделано. Кроме того, не место ему сейчас в Киеве. Как вы думаете братья?
Бояре одобрительно закивали головами.
- Хорошо, – задумчиво сказал Иван Вышатыч, - с этим решено. Мирослав Андреевич ты знаешь что говорить, а тебе Петр Бориславич я дам письмо, оно уже написано. Тогда наша с тобой Улеб задача – быть как можно ближе к Игорю Ольговичу, храни его Бог, и знать все его мысли, планы, и действовать на шаг вперед. Улеб, ты должен быть во дворце утром, как тысяцкий. Меня Игорь сам к себе призовет, скорее всего, завтра-послезавтра. Будем слушать его глазами, ушами и давать нужные советы. Князь Изяслав, как вы знаете, человек удалой, он быстро соберет, если уже не собрал дружину, и выдвинешься к Киеву.  Игорь и Святослав не сдадут город. Трусами их не назовешь. Они будут готовиться к битве. Поэтому вы Лазарь и Василь, будете помогать им в формировании большой дружины из киевлян. Ваша задача, сделать дружину Ольговичей не боеспособной. Улеб, за тобой киевляне. Деньги есть?
- Иван Вышатыч. Конечно, есть, - я же говорил.
- Извини Улеб, старый стал, забываю, - хитро улыбнулся Иван Вышатыч.
- Далее, для связи нужны люди, умеющие молчать и не знающие для чего выполняют поручения.
- Если Мирослав и Петр уезжают, а мы ждем  весточки от тебя Иван Вышатыч. На сколько я понимаю,   вместе мы пока не будем собираться? – спросил Иван Половчанин.
- Без крайней необходимости не будем.
- Уже темно и расходиться пора, - зевнул Лазарь Саковский.
- Друзья мои, надо выходить через  заднюю калитку и по одному, - посоветовал Улеб.
Бояре в течение часа покинули жилье Улеба. Последний уходил Петр Бориславич неся в кармане письмо, написанное Переяславльскому князю Иваном Вышатычем. Улеб лично пошел его провожать. В почти кромешной  темноте, возле калитки он обнял молодого боярина за плечи, и   прошептал:
- Пришли ко мне завтра Звениславу на Подол, ближе к вечеру под любым предлогом. Ты  умный сообразишь. Помни, ты мой должник, а я не забуду.
Петр Бориславич ничего не ответил и, не попрощавшись, исчез в темноте. Весь путь к своему двору он прошел молча в тяжелых раздумьях. Придя домой он невзначай поинтересовался у встретивших его слуг о Звениславе. Ему сообщили, что девушка узнала от гибели своего жениха и все время плачет. Петр Бориславич замер и сказал, что очень сожалеет о случившемся. Он сразу зашел в ложницу и достал из своего сундука ювелирные украшения украшенных сканью и эмалью с изображением  какого-то святого. Он вручил их своему тиуну и попросил их передать девушке. После чего немного помявшись, достал из сундучка золотую шейную гривну и попросил, попросить Звениславу отнести ее тысяцкому, так как он проигрался ему в кости.
- Да, - добавил он напоследок, - Звенислава понесет золото, поэтому выдели ей кого-то покрепче для охраны, а то мало ли что может случиться. Поусть доведет ее до дома тысяцкого, что на Подоле, и обратно. Еще, не шляться по кабакам, знаю я вас.
Тиун понимающе кивнул.
Петр Бориславич собрался было спать, как внизу послышался шум. Он спустился вниз и увидел незнакомца в подшлемнике и кольчуге, одетой поверх простой домотканой рубахи. Порты и низ рубахи незнакомца были вымазаны в пыли и дорожной грязи.
- Что случилось?
- Беда боярин. Я только из-под Канева. В твоей вотчине вервь поднялась. Хотят ее у тебя забрать местные бояре, говорят, что жалования старого князя не действительны. Ехать надо, спасать твое добро и чем скорее, тем лучше, пока кровушка людская не пролилась. Вот письмо тебе передали.
Незнакомец протянул Петру Бориславичу церу. Петр Бориславич приказал накормить гонца, но тот отказался и быстрым шагом направился назад к воротам. Боярин задумался и приказал разбудить его за час до рассвета, что бы выехать, с первыми лучами солнца.

4 августа 1146 года. Игорь Ольгович.
Игорь Ольгович проснулся с головной болью и тошнотой. Он был не в состоянии встать на ноги. Было жарко и душно.  Внезапно налетевший утренний ветер разогнал тяжелые свинцовые тучи, не успевшие подарить страдающей от жажды земле ни капли воды. Игорь еще долго в полусне лежал в одном исподнем. Наконец он поднялся и шатаясь, подошел к окну ложницы, с трудом сгибая суставы ног. Князь  распахнул окно и, опершись на подоконник, посмотрел на Днепр, медленно катящий свои прохладные воды на Юг, на зеленый ковер леса ковром тянущийся вдаль на Восток. Ворвавшаяся в помещение струя горячего воздуха не принесла ему облегчения, Игорь  почувствовал, как к его горлу подходит комок и закрыл глаза, пытаясь задержать дыхание.
Позади его послышался шорох. Он медленно повернулся и увидел стоящего за его спиной худощавого человека, в чистой домотканой рубахе, подпоясанного тонким, расшитым серебром поясом.
- А, Есиф, - вяло протянул Игорь, - ты уже здесь?
- Да,  княже, - мягким, слегка сипловатым баритоном ответил слуга, - я прибыл во дворец вечером. Из Новгорода-Северского выехал твой двор и через пару дней он прибудет в Киев. Княже, ты почивал, поэтому я запретил  тебя беспокоить.
- Спасибо Есиф, мой верный друг, - ответил Игорь Ольгович, и слегка прихрамывая, поплелся назад к ложе и упал на мягкие перины.
Есиф был долгие годы его личным слугой, его тенью, телохранителем, с того далекого 1116  года, когда он с войском Владимира Мономаха ходил на минского князя Глеба Всеславича. Тогда он, уже зрелый и опытный воин, обучил его шестнадцатилетнего княжича, как выживать в тяжелом походе, как правильно идти в бой, как делиться с дружинниками всем -  начиная от ломтя хлеба, заканчивая пленённой девкой. С тех пор Есиф был всегда с ним. Угрюмый и суровый с чужими, он был добрым и открытым и по-собачьи преданным со своим господином. Есиф искренне заботился о князе, стараясь ему угодить во всякой мелочи, уберечь от любых даже самых мелких неприятностей, способных испортить ему настроение. И Игорь это ценил.
Великий князь слабым голосом поинтересовался, что  случилось в городе за ночь и утро. Слуга вкрадчивым голосом ответил, завтрак принесут через четверть часа. Также напомнил, что его должен осмотреть лекарь после вчерашнего падения и тяжелых для организма событий. В заключение Есиф поинтересовался, когда князь пожелает, что бы к нему прибыла супруга.
- Пускай сидит дома, Киеве ей делать нечего. Больше ничего?
Есиф понимающе улыбнулся. Он знал, что его хозяин, женившийся по принуждению, изначально не жаловал свою супругу, и уже многие годы, не только  не разделял с ней ложе,  даже не проживал с ней под одной крышей.
- Княже, еще хотели  тебя видеть дворский, печатник, тысяцкий, брат твой Святослав и всеволодовский тиун Ратша...
- Хватит. Я никого не хочу ни видеть, ни слышать. Мне нужно отдохнуть два-три дня. Не хочу их видеть. Пускай выполняют свои обязанности сами, пока, – простонал Игорь Ольгович, накрывая свою голову подушкой, - как мне плохо, как плохо, - пожаловался он.
- Княже, тебя должен осмотреть лекарь. Меня беспокоит удар по голове, который ты получил при падении с лошади. Есть сложность. Твой личный лекарь еще не прибыл, лекари Всеволода  остались под Вышгородом. Я послал за Киевскими  врачевателями -  в Печерский монастырь, в Монастырь святого Федора.
- Как ты это успел... Ты же тут ничего не знаешь...
Вдруг у Игоря Ольговича широко раскрылись глаза. Он отбросил подушку в сторону и медленно уселся на ложе. Есиф, знавший хорошо своего хозяина не высказал удивления, но сразу смекнул, что его хозяин скажет что-то важное.
- Лекарь... Со мной был вчера лекарь, где он?
- Я не знаю мой князь.
- Тогда узнай и позови моего брата. Он должен знать, где он.
- Конечно княже.
Есиф подошел к дверям и осторожно, стараясь не шуметь, отворил их. В ложницу вошли слуги, которые принесли теплую свежую, пишу: жидкую кашу, вареную говядину,  квас и белый пшеничный хлеб, и вязкий кисель  в плоской чаше -  все как он любил. Еду поставили на небольшой стол. Есиф взял маленькую серебряную ложечку и заставил слуг снять пробу с еды. Он и сам отломил кусочек свежего пшеничного хлеба, положил его себе в рот. Игорь понимающе кивнул и решил немного подождать.
Есиф и слуги покинули князя. Он закрыл глаза и снова прилег, перебирая в уме события вчерашнего дня. С трудом выждав примерно с четверть часа, Игорь Ольгович  одним глотком осушил с половину кувшина хмельного кваса. Именно тогда к нему вошел его брат Святослав в сопровождении Есифа. Белгородский князь сходу поинтересовался:
- Брат мой, почему к тебе нельзя попасть?
Игорь Ольгович уселся на кровать, опустив босые пятки на пол и придвинул к себе поближе столик с едой. Затем он потер руками глаза, словно не выспавшийся кот и поучительным тоном сказал:
- Во-первых, я великий князь Киевский, а не просто твой брат. Во – вторых я твой старший брат. В третьих - я отдыхал. Святослав, ты нарушаешь этикет,
Есиф сразу понял, что между братьями предстоит непростой разговор и благоразумно скрылся за дверями, закрыв их поплотнее, подальше от любопытных ушей. Игорь Ольгович скорчил недовольную гримасу на лице и продолжил:
- Брат, где лекарь, который лечил Всеволода? Он слишком много знает. Если его схватят наши недоброжелатели, быть неприятностям.
- Брат мой старший, он у нас. Его встретил вчера Олекса на Подоле, когда разгонял чернь. Почему ты о нем вспомнил?
- Он во дворце? – вместо этого спросил Игорь.
- Да. Олекса привел его сюда.
- Наверное, лучше если он исчезнет навсегда или в поруб его?
Святослав не спрашивая разрешения, уселся на лавку возле столика с едой. Белгородский князь по-хозяйски вытянул ноги и скрестил на груди руки. Игорь Ольгович, смачно сплюнул на ладони,  тщательно потер их, после чего взял в одну руку ложку, а в другую нож, готовясь расправиться с завтраком.
- Так, что с ним делать будем?
- Предлагаю с ним разобраться позднее. Брат мой, не руби с плеча. Константин помог тебе вчера, может, поможет и завтра. Кстати, почему ты не спрашиваешь, что твориться в городе?
- Я уверен, что все спокойно, разве не так?
Вроде спокойно, - потянул Белгородский князь, - но, похоже, что это затишье перед бурей?
- Почему?
- Потому, что нас вчера чуть не выгнали из Киева.
Святослав протянул руку, отломил кусочек свежего хлеба и положил его к себе в рот. Игорь замер, так и не приступив к еде. Святослав, с наслаждением прожевав пищу одобрительно кивнул.
- Они не посмеют, - коротко сказал Игорь Ольгович, и принялся за еду.
- Ты не помнишь примеров наших предков? Князя Изяслава Ярославича два раза изгоняли киевляне.
- Брат, ты плохо знаешь историю, - поучительно изрек Игорь, - Изяслава первый раз изгоняли киевляне, после поражения от половцев. Второй раз его выгнал из Киева наш дед Святослав, благодаря чему я сейчас сижу в этом дворе как хозяин. Кстати, это забыто, ибо случилось почти сто лет назад. Битвы я не проиграл, обидеть никого не успел, да и они не посмеют совершить такой поступок.  Квас будешь?
Святослав отрицательно мотнул головой.
- Святослав,  как показывает мой жизненный опыт, обильных возлияний лучше всего помогает ни рассол, ни квас,  ни мед, а такая слизистая, разварная кашка, и кисель.
- Игорь, тебе нужно сейчас менять людей на ключевых должностях.
- Святослав, что ты от меня хочешь. Скажи, на кого менять, на кого? – раздраженно прервал брата Игорь Ольгович. -  Я человек, верящий в приметы и знаки. Поэтому до смерти брата, до клятвы верности от моих подданных, я никого не мог назначить ни дворским, ни тысяцким, ни тиуном. Несколько дней назад, я призвал ко мне своих верных бояр. Они еще в пути. Пока я добился смещения только Ратши в Киеве и Тувора в Вышгороде.
- Добились киевляне.
- Что?!
- Назначь тысяцким Ивана Ерминича. Он  был воеводой у Всеволода. Для меченоши есть Олекса, телохранитель Всеволода, он тоже не плох...
- Брат мой, я не могу видеть жирную рожу Ерминича и его ненавижу, он просто мне отвратителен.  Олекса, так он же – простолюдин, правда, выслужившийся, безграмотный, неотесанный. Меня же засмеют, если я назначу его на такую должность. Нет, пускай пока остаются на своих должностях, подрожат от княжьего гнева. Я же за ними внимательно понаблюдаю и погодя с позором заменю.
- Игорь, ты же Великий князь. Конечно, не надо ставить на боярскую должность смерда или закупа. Но своего отрока, проверенного!
- Ну не могу, не могу, Олекса даже не простой боярин.
Игорь Ольгович развел руками, всем видом показывая, что не хочет продолжать разговор. Но Святослав и бровью не повел, и с нудной для брата настойчивостью продолжил:
- Брат, уже далеко за полдень.
- Что еще ты еще хочешь?
- Ты даже не принимал сегодня тысяцкого, дворского, тиуна, сидельничего. Ты не знаешь, что происходит в твоем дворце, городе, в твоей державе. Посмотри им прямо в глаза, узнай, чем они сегодня дышат.
Игорь Ольгович театрально замахал руками, отмахиваясь от брата, словно от назойливой мухи.
- Что же может случиться за ночь? -  с сарказмом  в голосе поинтересовался Игорь Ольгович. – Может Подол затопило, или половцы у Золотых ворот?
- Ты почти угадал. Если я скажу, что на южных границах волнения. Куманы и черные клоблуки грабят окрестности Канева, даже показались близ города.
- Откуда ты это знаешь? – удивленно привстал Игорь Ольгович, швырнув на стол ложку..
Святослав поднялся  и  подошел к окну.
- Мне об этом сообщили приятели. Пострадали  имения Петра Бориславича. Он с утра пораньше поехал в Канев  разбираться на месте, что случилось.
Игорь Ольгович задумчиво почесал затылок и громко сглотнул слюну.
- Значит, они переправились через Рось. Но почему? Дань они платят  небольшую и исправно. Конфликтов у  брата с ними не было. Хотя, они как куманы. Я на своих ковуев, не всегда могу положиться. Знаешь Святослав, Петр Бориславич конечно вздорный мальчишка, но ему надобно помочь. Всеволод стянул отроков  своей, - Игорь Ольгович на запнулся на полуслове, но быстро исправился, - моей дружины, с близлежащих городов в Киев. Значит, нужно их отправить на юг, на Рось, путь охраняют южные рубежи Киевской земли. Вот и решение вопроса.
- Я так и  сделал, - задумчиво произнес Святослав, - я так и сделал, отправил на Рось четыре сотни всадников.
Игорь Ольгович отодвинул от себя тарелку с кашей и взял серебряную миску с киселем. Сербая сладкую тягучую жидкость он снисходительно сказал:
- Святослав, ты конечно не прав, что отправил на Рось  без моего повеления четыреста дружинников, но сделал правильно. На первый раз я тебя прощаю. Но, брат, больше таких  шалостей ненадо – иначе заберу у тебя Белгородский стол!
Игорь Ольгович гневно погрозил пальцем брату, но тот никак не отреагировал на эту угрозу.
- Я так и сделал, - задумчиво повторил Святослав и добавил, - но правильно ли это?
- Ты о помочи Петру Бориславичу или Каневу? – громко чавкая, спросил Игорь.
- Как-то это быстро и складно случилось, учитывая роль Петра Бориславича во вчерашних событиях. Они так быстро не могли прознать о волнениях в Киеве.
- Ты хочешь сказать, что Петр Бориславич сбежал?
- Нет, но чую какой-то подвох.
- Брат, что ты хочешь сказать?
. Игорь резко отодвинул тарелку, швырнул на столик ложку и вытер с усов и бороды остатки еды. Святослав задумчиво захрустел костяшками пальцев.
- Брат, не стоит ли за этим, измена. Вдруг твой Петруша направился не в Поросье, а к нашему дражайшему брату Изяславу Мстиславичу в Переяславль? Этот город тоже южнее Киева.
- Ты что, – возмутился Игорь Ольгович, - не может быть! Когда мы спускались с Вышгорода в Киев,  я с ним долго разговаривал. Он мне показался хорошим человеком и умным собеседником.  Он начитан, в отличие от других вятших людей. К тому же он чертовски красив: у него нежная бархатистая кожа, здоровые зубы, приятное дыхание, одним словом красный молодец. Но самое главное, он глуп.
Великий князь приложился губами к горлышку расписной глиняной амфорки, и отхлебнул меду. Напившись, Игорь  со стуком поставил амфорку на стол. Святослав Ольгович тем времени смотрел в пустоту. Великий князь схватил лежащее на ложе полотенце и швырнул его в брата.
- Добрый Петр Бориславич, хороший, но что-то тут не чисто, - рассудительно заметил Святослав.
- Что ты предлагаешь?
- Надо поступить так, как поступил бы Всеволод - послать гонцов в Переяславль и Чернигов. Переяславле разузнать, насколько все спокойно, а в Чернигов – попросить побряцать оружием, а и прислать дружинников нам в помощь.
- Давай на днях, и отправим, - произнес, поглаживая живот рукой сказал Игорь.
- Посланников в Переяславль и Чернигов нужно отправить сегодня, самое позднее завтра. Сейчас брат, ты встретишься главными людьми города и княжества.
Несмотря на недомогание и отсутствие желания выслушивать доклады главных чиновников, Игорь Ольгович их принял. Он выслушал печатника, дворского, тысяцкого, киевского тиуна, советников и еще с полдюжины других чиновников.  Головная  боль, тошнота, помноженные на усталость и скуку, усложняли восприятие речей докладчиков. Великий князь с отсутствующим взглядом смотрел, как вереницей перед ним менялись монотонно бубнящий дворский, жалобно  скулящий тиун, картавящий  печатник... Игорь поначалу пытался что-то рассуждать, давать какие-то указания, но вскоре бросил это дело, лишь безучастно кивая и время от времени поддакивая. Пытаясь себя занять, он сосредоточиться  на пылинках танцующих в солнечных лучах, пробивавшихся через щели окон, мухах жужжащих в зале, но это мало ему помогло. Ситуацию безуспешно пытался исправить Святослав, находившийся рядом. От природы не глупый, он был князем-воином, а не администратором и быстро терялся в числах налогов, величинах расходов и доходов, поскольку своими вотчинными имениями занимался не он, а его дворский.
Улеб держал речь, когда измученный рутиной Игорь Ольгович нетерпеливо ерзал на кресле. В начале аудиенции Великий князь собирался постращать тысяцкого, но когда дошла очередь до Улеба, у Игоря хватило лишь сил лишь нахмурить лицо и слегка пожурить тысяцкого. Святослав пытался подловить Улеба на торговых делах, вспомнив жалобу византийского посланника, торговые и судовые дела. Однако Улеб ловко вывернулся, пользуясь незнанием Белгородским князем финансов и правовых дел. Поднялся вопрос и о волнениях на Роси, однако большая часть сведущих людей утверждали, что  на южных границах княжества все спокойно, лишь  во владениях Петра Бориславича бунтует вервь, не выплатившая вовремя дань. Святослав задал с дюжину вопросов об этом, но ничего путного для себя не добился.
По окончании приема, великий князь направился в свои покои, успокаивая страдания  созерцанием искусства фокусников, скоморохов и певцов.  Остальные направились по своим делам. Улеба же дела ждали на Подоле. Тысяцкий решил пройтись туда пешком. Выйдя из детинца через Подольские ворота, он в сопровождении Ивана и двух дюжих молодцев направился на подворье  тысяцкого,  располагавшиеся между Торжищем и пристанью, неподалеку от Туровой Божницы. Он любил этот дом больше, чем свои хоромы в верхнем городе. Там, на Подоле бурлила жизнь, крутились деньги и кубиками костей выпадали разные возможности. Улеб чувствовал себя в этой суете как рыба в воде. Также тысяцкий мог на Подоле делать, все что угодно, поскольку фактически был хозяином  этого огромного улья людей. Улеб эгоистично считал, что именно он кормит князя и его ненасытный двор, и в глубине души был уверен, что любой киевский князь является его должником.  Но сейчас он шел не предвкушении получения барыша или мзды. Улеб был в ожидании обладания молодой плоти. Да, он развлекался со многими девицами, разных народностей и слоев. Но почти всегда, а в последние годы, особенно, его, прельщала именно свежесть женского тела, его запах, вкус кожи, рисунок родинок на девичьем теле. Когда Улеб испытывал наслажденье, точнее насыщение женщиной, он их забывал. Если ему было очень хорошо, он их благодарил, даря подарок и забывал. Забывал потому, что появлялись новые молодые тела, другие  лица, иные глаза, и прежние женские образы быстро блекли, сливались, превращаясь в расплывчатый узор в его памяти. Сейчас для него был именно такой случай -  красивое лицо, стройные ноги, упругая грудь и желание обладать этим телом сегодня, но не дольше.
Его грезы прервали осторожные слова Ивана. Они к этому времени почти спустились к Торжищу и уже слышали шум людских голосов.
- Хозяин, за нами следят.
- Это как? – искренне удивился Улеб.
- Примерно в десяти саженях за нами. Двое. Один с куцей рыжей бородкой в простой рубахе со стоечкой, другой лысый, в грязной рубахе с разрезом слева.
- Ну и что? Игорь хочет знать, куда я иду? Так, я иду трудиться, а потом по-девкам. Да, я такой!
Беззаботно присвистывая, Улеб в сопровождении своих людей продолжил свой путь. Порой он поглядывал через плечо на следующих за ним незнакомцев, не скрывая ехидной, улыбки. Через четверть часа он был на своем подворье. Улеб вошел через ворота по-хозяйски,  вразвалочку, подобно важному домашнему коту. На него сразу налетела волна купцов,  торговцев, просителей и разбилась волной о его хладнокровие. Он сразу выделил из цепочки просителей Звениславу, которая стояла особняком, вместе с высоким детиной, видимо охранником. Улеб приветливо подмигнул ей, а девушка побледнела и сделала шаг к нему. Тысяцкий, сделал вид, что не заметил этого и повернулся к булгарскому купцу. Он живо заговорил с ним и поднялся с ним на крыльцо.  К Звениславе подошёл Иван, которому  это было не ново. Он отослал детину, и завел Звениславу в рубленный дом тысяцкого, через черный вход. Они попали в ложницу тысяцкого, в которой Улеб ел, отдыхал и развлекался в перерывах между тяжкими трудами.
Улеб быстро расправился с делами – сказывались опыт, торговая хватка, острый ум. Если вопрос был сложный, он, не мешкая переносил его решение на завтра и проситель, будь он грек, германец, скандинав или араб быстро оказывались по другую сторону дверей, предаваясь на своем родном языке справедливому гневу. Примерно через час Улеб с удовольствием потер ладони, и, поручив более простые  дела своим мечникам, направился в ложницу.
Тысяцкий нашел девушку, забившуюся  в угол комнаты. Девушка сидела на краю лавки, робко сжав ноги. Улебу она напомнила котенка, которого забрали от кошки и принесли в новый дом. Котенка, который испуган попав в новое для себя место, и чувствует приближение беды, но ничего не может с этим поделать. Завидев Улеба, заслонившего своей массивной фигурой дверной проем, девушка сжала небольшую полотняную суму. Тысяцкий отметил про себя, что сжала крепко, так как на руках отчетливо забелели костяшки пальцев.
- Чего дрожишь красавица? – довольным тоном произнес Улеб.
Вместо ответа девушка встала, осторожно подошла к тысяцкому и протянула суму.
- Петр Бориславич просил передать.
Улеб взял суму порылся в ней и достал завернутую в чистую белую ткань золотую нашейную гривну. Тысяцкий достал ее и с нескрываемым интересом рассмотрел в потоке света, врывающегося сквозь оконницу и, ощутив приятную тяжесть золота и произнес:
- Петр Бориславич, это уж слишком...
- Я пошла, - сказала девушка, сделав шаг по направлению к двери.
Улеб, ловко сделал шаг в сторону, перекрыв своим огромным медвежьим телом  путь к двери.
- Ну, куда же ты? Я не могу просто так отпустить вестника моего хорошего друга, принесшего мне такой дорогой подарок.
Тысяцкий буквально втиснулся в дверной проем, закрыв его окончательно.
- Звенислава... Ты же Звенислава? – продолжил Улеб.
Девушка не ответила.
- Помню, ты Звенислава. Не бойся меня, я не страшный и тебя не обижу. Давай присядем за стол. Я угощу тебя добрым медом и вином.
Улеб положил тяжелую руку на плечо девушке и слегка подтолкнул ее к столу. Девушка послушно подчинилась, но Улеб почувствовал сквозь ткань одежды легкую дрожь ее тела. Он  нервно сглотнул слюну и, ощутил, как его охватывает возбуждение. Он сел за стол рядом со Звениславой и налил в два стакана доброго меда.
- Выпьем за твоего хозяина и моего друга Петра Бориславича, - пылко произнес Улеб и осушил до дна свой стакан. – Как  поживает Петр Бориславич?
Звенислава не притронулась к меду и осторожно попыталась отодвинуться от тысяцкого.
- Сегодня ночью к нему приехал гонец с Поросья. В его вотчинах какие-то волнения. Он велел седлать коней и с первыми лучами солнца покинул Киев. Хочет разобраться с делами на месте.  Мне нужно идти домой. Много дел, я долго ожидала...
- Звенислава, ты так долго меня ожидала, поэтому тебя я просто так не отпущу. Выпей мой милый дружочек.
Тысяцкий шуточно прижал к себе девушку и попытался поцеловать. Но та ловко вывернулась из его объятий и  вскочила на ноги.
- Не надо так,- тихо сказала она,-  не надо. Отпусти меня, мне нужно идти.
- Милый ты мой человечек, не могу тебя отпустить, просто так.
- Улеб, что ты от меня хочешь?
- Какая ты прямая... Ну, хорошо. Иди ко мне,  ляжем на ложе и насладимся друг другом. Потом ты сможешь идти, я тебя   отблагодарю.  Если захочешь, мы будем видеться в другие дни. И еще, не пытайся уйти, без меня ты не покинешь комнату.
Девушка опустила взгляд и твердо сказала:
- Я не продажная девка и у меня есть жених.
Улеб пожал плечами и бессильно развел руками.
- Я даже и намека не сделал, что ты гулящая девка. Поверь, ты не такая, а мне довелось видать девок разных, и продажных в том числе. Я хочу, что бы все было полюбовно, хочу идиллии для нас обоих. Ведь я мог взять тебя силой, но этого не сделал.
- Ты этого не посмеешь. У меня есть жених, он отрок Великого князя. И если об этом узнает Петр Бориславич...
- Что тогда случиться, - громко как церковный колокол, захохотал Улеб.
Девушка сжала кулачки. Между ее темными глазами, тонкими короткими нитками пролегли две морщинки. Неожиданно для Улеба и, наверное, для самой себя она почти закричала:
- Если ты только ко мне прикоснёшься, тебе это даром не сойдет.
- Ух ты,  - рассмеялся Улеб, - у девочки прорезался голос.
- Только попробуй подойти ко мне.
- Девочка, послушай меня. Жених твой служил покойному Всеволоду Ольговичу, а не его брату. К тому же злые голоса говорят, что он пропал, сбежал от своего хозяина. С Петром Бориславичем же я как-то сам разберусь. Поэтому не ломай дурочку. Будешь покладистая и умелая, я тебя еще и замуж отдам за хорошего, небедного человека.
- Ты мне отвратителен.
- Люблю таких девочек как ты, горчинкой. Ой, как люблю.
Улеб и впрямь почувствовал, как его горячей волной все сильнее и сильнее охватывает страсть. Ему прямо сейчас захотелось схватить девушку и овладеть ею здесь, на дощатом полу комнаты. Он, громко сопя пошел к девушке. Звенислава попятилась  к противоположной стенке, пока не уперлась в нее. Тысяцкий широко улыбнулся и понимающе кивнул головой:
- Давай по-хорошему, девочка.
- А-а-а-а-а-а-а! Помогите! - закричала во все горло Звенислава.
Девушка проворно пронырнула под левую руку Улеба, и бросилась к двери в клеть. Ей не удалось ее открыть и девушка что есть силы забарабанила по ней кулаками, отчаянно крича.
- Ну, зачем так, зачем?! Всеравно все будет, по-моему, -  процедил сквозь зубы Улеб.
Тысяцкий подскочил к девушке, схватил ее за талию и попытался оттащить от двери. Девушка, извиваясь как угорь и громко визжа, брыкаясь, ухитрилась впиться зубами в его руку. Теперь пришла очередь вскрикнуть от боли Улебу. Тысяцкий на мгновение ослабил объятия и девушка вырвалась. Еще миг и она оказалась у двери. В этот раз она смогла распахнуть двери. Перед ней оказался Иван. Она ничего не успела сообразить, как почувствовала острую боль в верхней части живота. У нее перехватило дыхание, потемнело в глазах и девушка осела на пол. Звенислава  так и не смогла понять, что Иван нанес ей сильный и точный удар в солнечное сплетение.
Иван, совершенно спокойно поинтересовался у Улеба, что с ней делать. Тысяцкий, кривясь от боли крикнул:
- В кровать сучку.
Иван понимающе кивнул, поднял девушку и легко, словно пушинку перебросил ее через плечо и пошел в ложницу. Улеб небрежно бросил вслед Ивану:
- Раздень и свяжи сучку. После меня сам можешь заняться делом...
Уже смеркалось, когда двое коренастых мужчин, следивших за подворьем тысяцкого, заметили, как из ворот  вышла шатающаяся девушка с избитым лицом. Светлый  спросил у лысого.
- Что-то неладное происходит у тысяцкого.
- Его забавы нас не интересуют.
- По-моему эта девка с Бориславова двора. Бориславичи не такие – они своих не отдают.
Лысый задумчиво почесал кончик носа, и шепнул:
- Ладно, проследи, куда  она пойдет. Может, узнаешь что-то путное.

6 августа 1146 года. Петр Бориславич
Петр Бориславич добрался до Переяславля на третий день без приключений. Одетый в простую одежду, с письмом Изяславу Мстиславичу за пазухой, он скакал в сопровождении немого слуги, проводника и телохранителя в одном лице, сторонясь главных дорог и селений. Боярин то и дело оглядывался назад, осматриваясь по сторонам, опасаясь, погони или засады. Любая группа всадников, встречающая им по дороге, заставляла биться его сердце быстрее, и рука непроизвольно нащупывала рукоять меча. Накануне, перед отъездом он получил в наставления от Ивана Вышатыча. Старый лис объяснил ему, что сообщить Переяславльскому князю, а о чем лучше промолчать. Также Петр Бориславич узнал, что его безмолвный проводник, при необходимости, будет гонцом из Переяславля в Киев. Лишь переправившись на левый берег Днепра через Зарубинский брод и ступив ногой на земли Переяславльского княжества, Петр Бориславич вздохнул спокойнее и неспеша направился по Бассанскому шляху к его столице княжества. 
Боярин и его слуга увидели город примерно через час. Остановившись у переправы, где в это солнечное августовское утро толпился простой люд, он полюбовался выступающим из утренней дымки городом.  Петр Бориславич никогда  ранее не был в Переяславле. Город был поставлен на краю второй надпойменной террасы левого берега Днепра Владимиром Святославичем, более ста пятидесяти лет назад. Тот сразу оценил этот наиболее защищенный природой регион Переяславской земли, дополнительно усиленный природными рубежами защиты - болотами и болотистыми поймами, а также древними линиями "Змиевых" валов. Несмотря на близость к Дикому Полю эти защитные рубежи позволили быстро превратить данную местность, в наиболее безопасную и густонаселенную территорию княжества. Его внук Всеволод и правнук, Владимир Мономах, приложили много усилий для процветания города и княжества. И сейчас, в ожидании своей очереди на переправе, Петр Бориславич, с известной долей  любопытства смотрел на возвышающееся над излучиной Трубежа и Альты родовое гнездо Мономаховичей  украшенное златоглавой громадиной Михайловского собора, рядом с которым, юными франтами казались церкви и дворцы детинца.
Петр Бориславич въехал в город через Епископские ворота и направился  по главной улице к княжеской резиденции, располагавшейся на противоположном конце детинца. Иван Вышатыч проучил ему обратиться к местному тысяцкому Олисею Константиновичу -  тот должен был быстро организовать его встречу с князем. Петр Бориславич же решил попасть к Изяславу Мстиславичу сам, минуя посредников. Но в княжеский дворец ему попасть не удалось: отроки князя не вняли просьбам и доводам киевского гостя, и не сообщили где он. Тогда боярин направился на поиски тысяцкого. Но ни дома, ни на подворье тысяцкого, Олисея Константиновича не оказалось. Переяславль, хотя и уступал по размерам Киеву, был немалым городом. Петр Бориславич несколько раз пересек вдоль и поперек треугольник детинца, не забывая по нескольку раз заглянуть во встречающиеся по пути церкви – но безуспешно. Затем на очереди было предместье. По мере того,  как в безуспешных поисках песком утекало драгоценное, время в боярине росли беспокойство и бессильный гнев. Лишь после полудня ему улыбнулась удача. Монах в монастыре святого Иоанна Предтечи сообщил, что тысяцкий, во главе лучших людей города, их игумен и прочее высшее духовенство, находятся во дворце епископа. Возможно, там и князь. Стараясь не упустить шанс, Петр Бориславич со своим спутником, вскочили на лошадей и направились к епископскому дворцу. Всадники скакали, разгоняя встречающихся на пути прохожих, которые испуганными воробьиными стайками разлетались в разные стороны, бросая им вслед проклятия и оскорбления.
Петр Бориславич не смог попасть на епископский двор и ему пришлось около часа  слонялся между каменной стеной, окружавшей резиденцию Переяславльского епископа и Михайловским собором. Примерно к полудню ворота окрылись, и оттуда потянулась вереница людей в мирской и духовной одежде. Петр Бориславич сразу вычленил среди них Олисея Константиновича, самого большого тысяцкого, как сказал ему Иван Вышатыч. Это был высокий мужчина, с бледным не смотря на жаркое лето, изможденным лицом. Он возвышался почти на голову над остальными людьми. Оставив лошадей на попечение слуги, Петр Бориславич бросился к тысяцкому. Пробившись сквозь окружающих тысяцкого людей, он с почтением протянул удивленному чиновнику клочок пергамента с каракулями Ивана Вышатыча. Олисей Константинович недоуменно посмотрел сначала на молодого человека, потом на свою охрану схвативших киевского гостя и заломивших ему руки за спину. Прищурившись, тысяцкий пробежал глазами  записку.  Окончив чтение, тысяцкому изобразил такое недовольное выражение лица, что Петр Бориславич пожалел, что подошел к нему. Махнув на Петра Бориславича рукой, словно отгоняя слепня, тысяцкий громко произнес:
- Зачем прошения подавать сейчас и здесь, когда я выхожу из храма Божьего!
- Человек выходя из храма, не сможет отказать в помощи страждущему, - пробормотал Петр Бориславич.
Тысяцкий знаком приказал отпустить боярина, и кивком приказал идти за ним, раздраженно бросив:
- Слишком много денег ты должен князю. Вот пусть он и разбирается с тобой.
Нарочито медленно и недовольно, тысяцкий  зашагал в сторону княжеского дворца. Петр Бориславич незаметно кивнул слуге и засеменил за ним. Тот все понял с полувзгляда, кивнул в ответ и пристроился на некотором расстоянии за процессией.
Видимо переяславльский тысяцкий пользовался особым доверием и уважением  своего князя, потому что их пропустили за ворота княжеской резиденции без лишних вопросов. Подойдя к дворцу, Олисей Константинович поинтересовался у огромного, словно неуклюжий медведь, начальника караула, где Изяслав Мстиславич. Тот, вальяжно стоя на ступенях дворца, ответил, что князь на псарне и смотрит своих охотничьих собак. Тысяцкий, оставив свою свиту у входа во дворец, приказал следовать Петру Бориславичу за собой. Они прошли по площади выложенной каменными плитами,  и, нырнув в проход между дворцом и церковью Богородицы миновали срубные дома княжеских слуг. Затем они вышли к разнообразным хозяйственным постройкам и избам, где были скот и ютилась челядь. Петру Бориславичу мгновенно ударил в нос тяжелый запах испражнений домашней скотины, который не могли уничтожить частые уборки. Вдруг где-то рядом раздался веселый собачий лай и боярин понял, что они на месте.
Придя на псарню, они увидели Изяслава Мстиславича в компании шести отроков и трех псарей. Все они находились в достаточно большом загоне. Князь вертел в руках щенка, опытным взглядом охотника оценивая потенциальную пригодность собаки к этой княжеской забаве. Еще с десятка два молодых собак и щенков веселой гульбой неуклюже играли  и катались вокруг него. Князь не ответил на приветствие тысяцкого, а философски произнес:
- Олисей, этот щенок на охотничьего пса никак  не тянет. С таким псом, когда вырастет, ни на медведя, ни на оленя, ни на утку не пойдешь. Дурной он к тому же. Что мне с ним делать?
- Княже, может, будет цепным псом?
- Добрый он слишком, и глупый. Знаешь, чем это закончится?
- Нет, - покачал головой Олисей Константинович.
Изяслав Мстиславич повернулся к нему и с усмешкой  сказал:
- Злодеи зайдут в дом, а пес встретит их виляя хвостом и примется лизать им ноги. Знаешь, что случится дальше?
- Откуда я могу знать княже, - улыбнулся тысяцкий.
- Враги ограбят и убьют хозяев, прибьют пса. Если нет - то выгонят и псина сдохнет, умрет собачей смертью. Вот зачем его такого держать? Зачем такому жить?
- Княже, неужто ты хочешь убить собаку?
- Олисей, неужели ты думаешь, что я могу поднять руку на тварь божью, без причины?
- Да нет же княже! – почти обижено сказал тысяцкий.
Изяслав Мстиславич пропустил мимо ушей ответ тысяцкого и прищурился, рассматривая Петра Бориславича.
- Ты не один? – поинтересовался Переяславльский князь, ощупывая взглядом Петра Бориславича. Он  бросил щенка на сено выстилавшее загон и подошел к вновь прибывшим.
Петр Бориславич никогда ранее не видел ранее этого человека. Изяславу Мстиславичу уже  было ближе к пятидесяти, но он казался моложе своих лет. Невысокий, крепкий, жилистый,  он был без единого седого волоса в своей русой шевелюре. На высоком лбу, с характерными для Мономаховичей с залысинами, практически не было морщин. Когда князь подошел к забору загона Петр Бориславич заглянул в его глаза. Он  внутренне  содрогнулся от холода его серых водянистых глаз. Изяслав Мстиславич это заметил и в ответ улыбнулся.
- Кто это с тобой Олисей? – повторил князь, и тут же продолжил. – Нет, не говори, скажу сам. Это гонец из Киева.
-  Так мой князь. Это гонец от Ивана Вышатыча, с письмом к тебе.
Изяслав Мстиславич хмыкнул и протянул руку. Петр Бориславич достал из-за пазухи запечатанный листок пергамента и протянул его князю. Изяслав Мстиславич вскрыл письмо и углубился в чтение. Закончив читать, он засунул письмо за пояс и задумчиво произнес:
- Значит, поди, к нам князь, хотим тебя. С этим, говоришь, ты приехал?
- Так княже, - твердо ответил Петр Бориславич.
Петр Бориславич, чувствовал, как больно его сверлит взгляд князя, но он вновь посмотрел в глаза Изяславу. Сейчас в глазах князя, помимо холодной расчетливости, блеснула искорка азарта, который появляется у рыбака ждущего клева или охотника подстерегающего в засаде дичь.
- Олесей, а я ведь знал, что прибудет гонец из Киева!
- Верно, - улыбнулся тысяцкий.
- Так ты и есть, тот самый Петр Бориславич! Ты, говорят, такого наворотил, что тебя нужно либо приблизить к себе, либо повесить.
- Испытай меня княже, а потом решай, вешать меня или нет, - смело ответил Петр Бориславич.
- Молодец, люблю таких, - хлопнул молодого боярина по  плечу Изяслав Мстиславич, - значит, будет, как сказал.
Отроки во главе с тысяцким одобрительно загудели.
- Олисей Константинович, чую, нам предстоят напряженные деньки. Как там прошла встреча у епископа?
- Хорошо княже. Церковь нам поможет. Климент Смолянич прибыл из Зарубского монастыря.
- Отлично... Вот и Савва бежит, - хлопнул в ладоши Изяслав Мстиславич, - и чего ему надобно?
Петр Бориславич и тысяцкий повернулись и увидели, как к ним приближался, гулко топая по деревянному настилу молодой, еще безбородый отрок. Оказавшись рядом, раскрасневшийся от бега хлопец, тяжело дыша,  выпалил:
- Княже, прибыл посланник от великого князя.
Отрок был горд тем, что принес важную весть и замер ожидая похвалы от князя.
- Ну приехал, и что ж с того Савва! Мне из-за этого на голове ходить или штаны снять? -  безразлично ответил князь.
Савва покраснел и робко опустил руки. Отроки и псари, стоящие рядом, дружно захохотали. Вестник покраснел еще больше и сжался, будто уменьшившись в размере и стал робко оправдываться. Изяслав Мстиславич не обращая внимания на бормотание Саввы  поинтересовался:
- Савва, он один приехал?
- Нет, - воспрянул духом отрок. – Посланник - какой-то боярин и еще с десяток дружинников. Такой важный.
- Петр Бориславич, ты случаем с ними не встретился?
- Нет княже, - ответил киевский боярин.
- Петр Бориславич тебя искал с полдня, а на княжий двор его не пустили, -  подсказал тысяцкий.
- Так. Значит люди Игоря ехали на перекладных лошадях. Спешили... Олисей, ступай и встреть их. Похвали, польсти,  как ты умеешь. Словом потяни время и веди гостей в сени.
Тысяцкий усмехнулся и пошел выполнять получение монарха.
- Эй, - крикнул Изяслав Мстиславич псарям, - отнести этих щенков ко мне в сени, быстро! - и неспешно добавил, обращаясь к киевскому боярину.  - Тебе Петр Бориславич не стоит показываться на глаза вестникам   Игоря Ольговича, пока. Пойдешь со мной.
После этих слов, Изяслав Мстиславич в сопровождении отроков направился к черному входу  своего дворца. Петр Бориславич послушно следовал за ним. Они зашли в сени через, блиставшие роскошью и безвкусием хоромы Преяславльского князя. Дорогие ковры, тюки тканей, золотая утварь и серебряная посуда, книги в тяжелых окладах, булатные сабли и германские мечи, инкрустированные драгоценными камнями... Все это ваялось по углам, лежало на столах и лавках, висело на стенах. Казалось, что хозяин дома хотел показать гостю, что удалью, богатством, знатностью, даже щенками, он превосходит великого князя Киевского.
Изяслав Мстиславич, со своими дружинниками уверенно, по-хозяйски, шагали по дорогим восточным коврам. Грязные сапоги оставляли на коврах частички навоза, сена и уличной грязи. По пути князь успел почти полностью осушить кубок вина, подхваченный на одном из столов, а остаток жидкости выплеснуть на белое, шитое золотом покрывало. Напоследок Изяслав ударом кулака сбил с ног раба, замешкавшегося у дверей. Тот упал на пол и быстро, как мог, стал на колени, зажимая рукой нос, из которого тоненькой темной струйкой полилась кровь. Раб униженно забормотал слова прошения, но князь на это даже бровью не повел. Пару отроков, идущих следом за Изяславом, смачно плюнули на пол, пригрозив высечь раба, если тот запачкает багдадский ковер.
Войдя в клеть, находящуюся перед парадными сенями дворца, Изяслав Мстиславич отодвинул один из ковров, висящих на стене, и припал глазами  к маленькому отверстию в стене.
- Где щенки?! – раздраженно бросил он, - где?
- Сейчас тут будут, - запинаясь, сказал один из отроков бывших рядом с ним, - псари должны были принести собак сюда... Они не успели это сделать так быстро...
Изяслав Мстиславич повернулся к говорившему и елейным голосом произнес:
- Тоесть, я должен ждать псарей, пока они соизволят привести щенков?  Или мне надо учить их как правильно  ухаживать за  псами?
- Если щенков сейчас не принесут, их высекут, - с дрожью в голосе сказал отрок.
- Что делать с псарями решать мне, а не тебе. Может я им подарю соболью шубу, а может, высеку тебя.
Отрок благоразумно умолк. Тогда князь обратился к Петру Бориславичу, указав на щель в стене:
- Посмотри, послушай, может чему и научишься.
После этих слов Изяслав Мстиславич в сопровождении четырёх отроков зашел в сени оставив двоих молодцев с киевским боярином. Петр Бориславич закрыл глаза и прислонился лицом к стенке,  пока не услышал беззаботное щенячье тявканье. К веселой возне щенков присоединился ласковый голос Переяславльского князя.  Петр Бориславич открыл глаза и посмотрел в отверстие в стене. Он увидел, как князь, тихо разговаривавший со своей свитой, уселся в кресло. Один из отроков звонко хлопнул в ладоши и дверь в противоположной Петру Бориславичу стене открылась. В помещение вошел дворский, который громко объявил о прибытии посланника великого князя Киевского.
- Пусть войдет, - небрежно выдал князь, – и еще, - обратился он к одному из  отроков, - подай мне того лопоухого щенка.
Петр Бориславич еще плотнее припал к отверстию в стене. Он увидел, как дружинник подал щенка князю и тот умостил животное у себя на коленях. Еще через мгновение в сени вошел посланник, в котором он узнал Коснятко, знатного мужа Белгородского князя.  Его Петр Бориславич несколько раз видел, но знаком не был. С посланником было еще трое нарядных отроков с ларцами в руках. Посланник на мгновение в нерешительности замер перед щенками копошащихся шиферных, украшенных мозаикой, плитах пола. Было видно, что Коснятко удивлен и озадачен,  но он не смутился. Осторожно ступая, обходя лужицы собачей мочи и беззаботно тявкающих щенков, Коснятко приблизился к княжескому креслу. 
- Изяслав Мстиславич, великий князь Киевский Игорь  Ольгович, приветствует своего любимого брата и желает ему всего здоровья, удачи и всяческих благ, которые может дать Бог, - мягким, бархатистым баритоном начал свою речь Коснятко. 
Изяслав Мстиславич откинулся на спинку кресла, простодушно улыбнулся и почесал щенка за ухом. Щенок в ответ заурчал и стал покусывать своими маленькими зубками палец князя.
- Великий князь интересуется, как проходит жизнь у Переяславльского князя, как поживает его дражайшая супруга, как дети?
Это были стандартные, ни к чему не обязывающие слова, что понимал как посланник, как князь, так и все присутствующие в зале. Посланник сделал паузу надеясь услышать стандартный ответ. Князь простодушно улыбнулся:
- Какие у меня дела? Делишки! Жена в молитвах, ни как не может выучить наш язык. У меня младший сын Ярослав, по-германски лучше говорит, чем по-нашему. Старший сын оболтус. Отца не слушает, шкодит, дерется, по девкам бегает, мед пьет. Я в смущении и смятении - даже не знаю, что делать. Средний сын вроде ничего – но книжник. Епископом, чую ему быть, а не князем. Не лежит у него душа ни к мечу, ни коню. Вот и остается мне воспитывать собак. Коснятко, что же мне делать? Не становиться же мне вправду, псарем!
- Не мне простому человеку советовать, как жить князю.
- Ты же умный человек, иначе  бы тебя  мой старейший брат не прислал ко мне.
Коснятко пропустил комплимент мимо ушей, и, не меняя тона голоса произнес:
- Не могу советовать князю, что делать, но могу сказать, как поступил бы я. Старшего надо взять в поход и женить, среднего отдать на воспитание дядьке, а младший, наверное, совершенно малец, так пускай будет с мамкой. Княже, Игорь Ольгович просил передать для тебя и твоей семье гостинцы.
Коснятко кивнул своим отрокам и те поднесли к ногам князя ларцы. Изяслав Мстиславич даже не взглянул на подарки, но в сердцах всплеснул ладонями, едва не сбросив щенка с колен.
- Коснятко, если бы ты знал, как я благодарен Игорю Ольговичу, моему брату дражайшему за такие подарки! Я  хотел бы отблагодарить моего брата возлюбленного.
Изяслав Мстиславич хлопнул в ладоши и словно по мановению, в сени вошли отроки с собольими шубами в руках. Кто-то из них даже наступил на хвост беззаботному щенку, неуклюже сидящему поблизости мраморной колоны. Тот жалобно взвизгнул,  но его робкие протесты небыли замечены. Отроки вручили шубы людям Коснятко, и вышли вон.
- Я передам эти подарки Великому князю, с наилучшими пожеланиями.
- Да, - кивнул Изяслав Мстиславич, - да, конечно. Еще подарю князю Игорю этого щенка. Мои отроки знают, какая это замечательная собака,  они не дадут соврать.
Но собаку князь не отдал и вновь почесал щенка за ухом. Коснятко  еле заметно, по-кошачьи мягко улыбнулся и сцепил руки внизу живота, после чего сделал серьезное, почти грустное лицо. Петр Бориславич глядя на происходящую аудиенцию понял, что сейчас, после необходимых реверансов посланник должен подойти к сути своего поручения.
- Княже, Великий князь Игорь Ольгович просил сообщить, что брата нашего Бог взял...
- Это большая трагедия, - перебил его Изяслав Мстиславич, - Всеволод Ольгович был великий человек. Ведь он был мне и старший брат, и зять, и мудрый советчик... Как только я узнал эту горестную весть, то заказал поминальные службы, и лично молился за его бессмертную душу не одну ночь.
- Я уверен, Игорь Ольгович будет тронут твоими словами. Он рад иметь такого брата. И все же, Великий князь хотел бы знать, стоишь ли...
- Стою ночами и молюсь...
- Княже, стоишь ли ты в крестном целовании?
- Коснятко, ты меня обижаешь, такими вопросами, - с демонстративным возмущением, словно ему была нанесена смертельная обида, произнес Изяслав Мстиславич, - я люблю его как брата.
- Княже, мне еще раз придётся повторить вопрос.
- Ты не веришь, что я люблю своего брата?
- Княже, у нас слишком часто братья идут друг на друга, убивают, даже ослепить могут.
- Неужели ты думаешь, что я могу ослепить своего брата Игоря?
- Нет княже...
- Тогда к чему эти вопросы?
- Великий князь хочет знать, кто ему друг и брат одновременно. Такого человека он готов одарить своей добротой, щедростью, силой.
- Если есть сомнения в этом? Что сделает со мной великий князь, посадит в поруб? Сделает из меня изгоя?
- Игорь Ольгович не сможет обидеть своего брата, если он верен ему.
- Коснятко, тоесть, если я не буду верен Игорю Ольговичу, то он меня закует в кандалы?
Изяслав Мстиславич весело засмеялся и захлопал в ладоши. Как по приказу, окружающие Переяславльского князя отроки громогласно захохотали, поддерживая своего господина. Коснятко замер, словно рысь ожидающая, беспечно идущую добычу, и, не стараясь перекрикнуть зычный мужской хохот повторил:
- Игорь Ольгович, хотел бы знать, стоишь ли ты в крестном целовании?
Коснятко сказал эти слова достаточно громко, и их услышали все. Изяслав Мстиславич, поначалу сделал вид, что пропустил слова посланника мимо ушей, но потом спохватился. На мгновение  его веселое лицо, изменилось и стало серьезным. Это  было лишь мгновение, которым над нивой пролетает легкая тень маленького облачка, под дуновением ветра. Князь снова улыбнулся, поднял руку и смех затих. Он осторожно снял с колен щенка и аккуратно поставил его на пол. Коснятко с каменным лицом смотрел в глаза Переяславльскому князю. Князь подошел к посланнику и почти по-дружески обнял его за плечи:
- Коснятко, я знаю о тебя как умного, верного и здравомыслящего человека.
На лице посланника не дрогнул ни один мускул.
- Так вот. Покойный Всеволод был мой зять, и я его уважал. Бывало, конечно, всякое. Игорь его брат, значит и мой брат...По-человечески я к нему хорошо отношусь. Но Коснятко, посмотри на эти стены. На эти прекрасные мозаики, росписи, резные капители колон! Их творили лучшие греческие и русские художники, которых пригласили мой дед и отец. В этих стенах задумывались и организовывались великие походы на куманов, решались дела нашего государства. Я могу тебя отвести в терем, где на стенах висит редкой красоты трофейное оружие. Это мало кто видел. Сейчас вокруг меня находятся люди, которые меня любят и счастливы со мной, а я счастлив с ними. Зачем мне это все терять?
Посланник  глубоко вздохнул, и кивнул головой, словно соглашаясь со словами князя. Изяслав убрал руку с плеч Коснятко, любуясь диковинной птицей выложенной на стене, из переливающейся под лучами солнца смальты. Посланник  ровным голосом повторил:
- Княже, держишься ли ты крестного целования?
- Коснятко, я сейчас, здесь, в этот момент счастлив. Если бы знал. Идем со мной боярин, я тебя угощу славным вином.
Изяслав Мстиславич, отбрасывая на своем пути кончиками сапог щенков, быстрым шагом подошел к дверям, в которые вошел посланник. Люди в сенях, кроме псарей, покорно направились за ним. Оставшись одни псари, лениво перебрасываясь словами, стали собирать щенков. Аудиенция закончилась.
Петр Бориславич оглянулся на стоящих рядом дюжих детин. Один из них приказал боярину следовал за ним. Петр Бориславич замешкался и вспомнил о своем слуге. Отрок, ответил, что о слуге и  лошадях уже позаботились. Тогда боярин покорно последовал за отроком.
Они спустились по каменной лестнице с резными перилами вниз, вышли во двор и прошли в небольшой деревянный терем. Здание внутри было не таким роскошным, как княжеский дворец, и видимо служило временным жилищем для гостей князя. Там его ожидал сытный обед. Петр Бориславич, не церемонясь сел за стол, отломил кусок мягкого белого хлеба и отправил его себе в рот.  Боярин с радостным удовлетворением ощутил на зубах мякоть хлеба, достал свой нож и ловко отрезал несколько ломтиков мяса.
Обед занял минут считанные минуты, после чего боярин ощутил в животе приятную тяжесть. Он лег на лавку, и попытался заснуть. Но события последних дней так его измучили, что Петр Бориславич никак не мог уснуть, но со временем провалился в какое-то беспокойное полузабытье. В его голове мелькали неясные образы, внушающие ему животный страх, то превозносившие до крайней степени блаженства. Время от времени его возвращала к действительности жесткая лавка, давившая на спину, и тяжелый дух пропитанной потом и грязью одежды.
Внезапно он почувствовал тяжелую руку на своем  плече.  Петр Бориславич мгновенно открыл глаза и сел на лавку. Перед ним стоял незнакомец, по виду куман, скорее всего раб. Незнакомец знаком приказал боярину идти. Петр Бориславич встал на ноги и последовал за ним.
 Уже был вечер. Небо было затянуто серым ковром тяжелых туч и очень парило. Петр Бориславич отметил, про себя, что, наверное, будет дождь. Следуя  по запутанным переходам княжеской резиденции, он терялся в догадках. Проводник провел его в княжеские хоромы. Раб подошел к одной из дверей и почтительно открыл ее перед боярином и тот зашел внутрь.  В помещении, вокруг большого стола стояли с десяток мужчин, двоих из которых Петр Бориславе узнал: это были Переяславльский князь и его тысяцкий. Среди них выделялся коренастый молодой человек его возраста, с волевым подбородком.
Изяслав Мстиславич заметил приход киевского гостя, и сделал знак приблизиться к столу. Петр Бориславич подошел и встал  близ князя. Переяславльский князь был очень серьезен. На его лице не было и тени той веселости, которую Петр Бориславич наблюдал ранее. Из разговоров за столом Петр Бориславич понял, что это военный совет и князь готовился к походу на Киев. Изяслав с сосредоточенной деловитостью задавал вопросы присутствующим людям, отдавал приказы, и требовал четкого выполнения распоряжений либо обоснования своих предложений. Из происходившей за столом  разговора Петр Бориславич узнал, что рядом с ним находятся помимо известных ему лиц, ключник, конюший, казначей, два меченоши, стольник. Молодым человеком оказался старший сын князя Мстислав. В данный момент князь обсуждал проблему срочного формирования конного подразделения, для чего в ближайшее время в Переяславль требовалось пригнать табун обученных лошадей, численностью с полтысячи голов. Для каждого коня полагалась сбруя, фураж,  и обученный вооруженный всадник. Всадника также требовалось одеть, вооружить. Выяснилось, что князь до минимума сократил гарнизоны в основных городах Переяславльской земли, но войск для взятия Киева всеравно было мало. К тому же  часть боярства к походу отнеслась насторожено. Смена князя, а Переяславле им не судила ничего хорошего: ведь вместо Изяслава мог прийти князь отнюдь не симпатизирующий их нынешнему сюзерену. В случае поражения Изяслава Мстиславича, война могла перекинуться на Переяславльскую землю, вместе со всеми исходящими из этого последствиями. Еще не исключались набеги куманов, давних родственников и друзей Ольговичей. Поэтому бояре Переяславля  крайне неохотно формировали большую дружину, из своих людей. За окном хлынул как из ведра дождь, застучав по оранжевой черепице дворца. Князь понял, что для принятия решения нужна пауза и  хлопнув по столу ладонью и сказал:
- Хватит, перерыв. Петру Бориславич, отдохнул?
- Да, -  коротко ответил молодой боярин, который зразу почувствовал на себе цепкий взгляд двух десятков глаз.
- Расскажи, какая ситуация в Киеве?
Петр Бориславич замешкался, нерешительно глядя то на князя, то на его свиту. Изяслав Мстиславич заметил, замешательство киевского гостя, и  приободрил его:
- Можешь говорить открыто. Это мой двор, люди, которые доверяют мне, и которым доверяю я свою жизнь.
Петр Бориславич понял, что пространства для маневра нет и произнес:
- Киев не хочет Ольговичей...
- Это мы знаем, - оборвал его Изяслав Мстиславич.
- Город и чернь контролирует тысяцкий. Он на нашей стороне.
- Почему на нашей стороне?  Почему он не изменит нам при случае?
- Еще Всеволод был им недоволен, а Игорь Ольгович собирался его сместить. Он уверен, что Улеб, занимается мздоимством, в обход княжеской казны, а также  не жалует Ольговичей. Тысяцкий еще замешан в исчезновении одного из любимых телохранителей Всеволода.
- Хорошо, принимается.
- Улеб подкупил нужных людей, которые направили недовольство толпы против Ольговичей, в день интронизации князя Игоря.
- Так, принимается. Дальше.
- Иван Вышатыч.
- Знаю его, он старый лис, но верно служил моему отцу и дяде.
- Скорее всего, он  будет формировать, либо участвовать в формировании большой дружины. Он и выбранные им бояре должны командовать отрядами киевлян. От него зависит, будут ли они сражаться.
- Какая численность верных Игорю войск.
- В день интронизации их было тысячи полторы. В основном черниговцы и северяне, местные тоже.
Изяслав нахмурил брови.
- Игорь Ольгович стянул их с ближайших городов Киевской земли...
- Княже, - вмешался конюший, - говорят около полутысячи всадников выдвинулись из Киева на Юг, к Роси...
Изяслав Мстиславич кивнул.
- Так сколько в городе верных ему людей? Где они располагаются?
- Большая  часть находится в детинце. Остальные контролируют ворота в город. На Подоле их мало. Но за семь лет правления Всеволода в городе осело много выходцев их родовых земель Ольговичей. Поэтому, думаю немало.
- Княже, - включился в беседу тысяцкий, - если Игорь и Святослав Ольговичи поскребут по сусекам, они соберут еще с тысячу, а может две.  Они могут запросить или уже попросили помощи у своих черниговских двоюродных братьев. Княже, сложно захватить город.
- Отец, мы захватим Киев, путь даже нас будет один против десяти, - оптимистично заявил Мстислав Изяславич.
Тысяцкий сомнительно покачал головой:
- Если Ольговичи запрутся в городе, где у них тысяча-другая верных людей и гарнизоны в крепостях и княжих дворах вокруг Киева, нам будет сложно. У нас маловато сил, мы рискуем оказаться между молотом и наковальней. Кроме того есть другие князья, которые старше тебя Изяслав Мстиславич, и у них больше прав на Киев. Другие князья не поддержат тебя. Это тоже надо учитывать.
Изяслав Мстиславич, наморщил лоб и стал задумчиво подкручивать левый ус. Приближенные князя озабоченно зашептались.
- Ты конечно прав Олисей Константинович, есть дядья Юрий Владимирович, Вячеслав Владимирович. Но почему ты решил, что им по силам великокняжеский венец? Пойми, не идёт место к голове, а голова к месту.
Переяславльский князь замолк и медленно обвел взглядом окружающих. В комнате воцарилась тишина, прерываемая  шелестом ливня, стучавшего по черепице зданий и листьям деревьев.
- Мстислав, - ты хочешь стать великим князем? – неожиданно спросил Изяслав Мстиславич у сына?
- Да отец, - не колеблясь, ответил тот.
- Значит, мы должны взять город. Чем раньше мы будем под стенами Киева, тем лучше.
Внезапно дверь открылась, и внутрь вошел один из меченош, который коротко произнес:
- Княже, прибыл гонец с правого берега.
Изяслав Мстиславич нахмурил брови и обратился к Петру Бориславичу:
- Конечно, твой рассказ о Киеве интересен, но нам многое из этого известно от моих приятелей. Ступай, хорошо подумай, вспомни каждую мелочь о киевском дворе, армии Ольговичей, ее организации, дислокации подразделений, о сторонниках Игоря, словом все то может нам пригодиться. Я тебя найду.
- Да, княже, - почтительно ответил  Петр Бориславич.
Он понял, что разговор закончен и вышел за дверь.

7 августа 1146 года. Изяслав Мстиславич.
Изяслав Мстиславич  во главе небольшого отряда, в который входил Петр Бориславич, прибыл к  Зарубинскому броду. Светало. Темное небо, едва светлело на горизонте и звезды Большого ковша, начинали чуть бледнеть, будто отдавая свой свет приходящему солнцу.  Именно к Зарубинскому броду в этот ранний час Изяслав стянул доступные ему силы Переяславльского княжества. Он хотел форсировать реку, с первыми лучами солнца, что бы к часу, когда в церквях заканчивается заутренняя, его армия переправилась на правый берег, захватив стратегически выгодный плацдарм.
Они медленно проехали мимо ползущих огромной змеей вереницы телег обоза, запряженных вьючным скотом, рядов пехоты в простых кольчужных доспехах, со щитами на плечах, всадников, в добротных латах, на нетерпеливо топчущихся  лошадях. Дружинники узнавали своего князя и громко приветствовали его. Внезапно перед ними появилось несколько всадников, в богатых доспехах, тускло блестящих в лучах зарождающегося дня. Они сообщили князю, что командиры находятся рядом и совещающихся относительно переправы через Днепр. Изяслав понимающе кивнул и последовал за ними.
Их ожидали.  Князю помогли сойти с коня. Старший из командиров, видимо воевода, подошел к Изяславу вместе со знакомым Петру Бориславичу Олисеем Константиновичем и доложил, что проведена рекогносцировка, все спокойно и дружина готова к переправе.  Выслушав отчеты других командиров, Изяслав Мстиславич приказал снять с себя тяжелый ламеллярный доспех, шлем, короткую кольчугу. Князь перекрестился и лихо, вскочив в седло, направил своего коня в воду. Это был знак к форсированию реки. Свита Изяслава последовала его примеру. Петру Бориславичу помог разоблачиться от доспехов его киевский слуга. Вместе со своим немым спутником он  без приключений пересек реку.  Оказавшись на правом берегу Днепра,  Петр Бориславич почувствовал прилив бодрости, не мешкая сбросил с себя мокрую одежду и стал  переодеваться в сухое исподнее. Вымокший до нитки слуга, принялся готовить к облачению доспехи боярина.
Изяслав Мстиславич стоял голый на берегу и смотрел на форсирование Днепра своей армии. В это время  двое  слуг вытирали насухо его жилистое, загорелое тело. Сейчас Петр Бориславич смог оценить подлинные силы Изяслава Мстиславича. Кажущаяся вблизи огромной армия на поверку оказалась отрядом численностью до полутора тысяч человек, включая обоз. Как такими силами захватить большой город, пускай даже не лояльный к Ольговичам, и не оказаться разгромленным, молодой боярин не знал. Петр Бориславич мимо воли почувствовал неприятное чувство вверху живота, которое возникало у него, при предчувствии неприятностей, еще с детских времен. Это понимали  другие знатные дружинники. Их суровые лица были серьезны, и они искоса посматривали на своего сюзерена, перекидываясь короткими фразами. Мнение подданных, князя не волновало.  Он был доволен происходящим, и весело шутил со слугами.
В тот момент, когда показался гонец, Изяслав Мстиславич помочился в воду и приказал одеть на него нижние  льняные штаны и рубаху. Князь был бодр, весел и оптимистично предполагал, что его небольшая армия переправится через реку за несколько часов. Он видел, что потери его дружины при переправе, будут значительно меньше, чем он предполагал ранее, ибо погода, Днепр и самое главное Бог ему благоволили. Изяслав громко рассуждал, что собирается сразу двинуться на Киев, конфискуя по дороге лошадей и другой ездовой скот, для увеличения своей скорости небольшой армии. Также князь надеялся на увеличение своего войска, за счет присоединения к ним жителей Киевской земли.
Гонец грузно спешился, отдав поводья жеребца ближайшим дружинникам и придерживая левой рукой тяжелую саблю, бьющую его по ляжкам, подбежал к князю. Изяслав Мстиславич умолк на полуслове. Князь, наверное, знал дружинника лично, поскольку позволил ему подойти к себе на расстояние вытянутой руки. По мере того, как Изяслав Мстиславич слушал тихую речь вестника, его бронзовое от загара лицо вытягивалось и бледнело. Гонец сообщил, что к ним приближается  большой отряд кочевников. Отправленные вперед дозоры видели их передовые разъезды. Вестник предположил, что противник еще толком не знает о происходящем близ Зарубинского брода. Неприятель двигается не спеша, словно давая им время приготовиться к встрече. Изяслав сразу оценил опасность своего положения. Он понимал, что это могли быть либо куманы, давние родственники и союзники Ольговичей, либо черные клобуки, федераты Киевских князей. Последние представляли собой остатки кочевий печенегов, берендеев, торков, которых половцы вытеснили из приднепровских степей заставив осесть в Поросье почти сто лет назад, контролируя полосу глубиной до 80 верст между Днепром и Днестром. Как одни, так и другие были мастерами набегов и коротких кровавых стычек. Сейчас они могли без особого труда снести плацдарм Изяслава Мстиславича на правом берегу Днепра, убить или захватить в плен его, а затем окончательно уничтожить беспомощную в водах Днепра армию князя. Тем  самым его поход на Киев мог прекратиться, еще не успев начаться. Изяслав, раздражённо ругаясь, отпустил пару оплеух одевавшим его слугам  и сам натянул на себя тунику.  Ревя как зверь и брызжа слюной, он приказал ускорить переправу и расставлять воинов для обороны с учетом, особенности рельефа. Старшие и младшие дружинники, как успевшие облачится в доспехи, так и нет, бросились выполнять приказания своего князя. Воины принялись спешно валить деревья, для строительства баррикад.  Когда на Изяславе Мстиславиче заканчивали зашнуровывать кирасу и одевать шинные поножи, кочевники появились в зоне видимости. Изяслав Мстиславич снова выругался, наспех одел подшлемник и нахлобучил на голову шлем с изображением своего покровителя святого Пантелеймона. Он рявкнул на одевавших его слуг, что бы те встали в строй. Двое немолодых слуг покорно и неумело схватили в руки боевые топоры, и неуклюже посеменили к нестройному ряду дружинников, собравшихся близ наспех построенных баррикад. Петр Бориславич проводил их рассеянным взглядом, понимая, что в схватке они падут первыми, и о них он врядли кто и вспомнит.
- Ты чего стоишь, как засватанный?! – раздраженно крикнул Переяславльский князь Петру Бориславичу, и тот поддерживая за ножны меч, побежал за слугами князя.
Увязая ногами в зыбком песке, киевский боярин с трудом подбежал к баррикаде, сооруженной из нескольких возов, телег и наспех поваленных молодых деревьев. Они с князем оказались рядом у воза нагруженного мешками.  Плечом к плечу с ними стояли  старшие дружинники, гриди, кмети, отроки, ощетинившись копьями и мечами.  Петр Бориславич наблюдал, как на них медленно надвигается темная стена всадников. Они были уже примерно в нескольких сотнях саженей от укреплений. Петр Бориславич имел скромный военный опыт, но понимал, что ситуация складывается не в их пользу. Он почувствовал запах смерти, которая витала где-то рядом, готовясь поставить костлявой рукой невидимую отметину на своих жертвах.  Петр Бориславич вытащил из ножен тяжелый меч и зашептал пересушенными от волнения губами «Отче наш». Его молитву прервал голос одного из дружинников:
- Княже, я, кажется, вижу среди них командира.  Он на черном жеребце в шлеме с личиной.  Его можно снять стрелой из лука...
- Не стрелять. Если хоть одна стрела вылетит в их сторону, я лично повешу лучника, - огрызнулся Изяслав Мстиславич.
- Правильно княже, - сказал почти седой сосед Петра Бориславича, сжимавший копье в руками в шинообразных наручах. – Смотри, они останавливаются. Ведь при желании давно были бы здесь.
Изяслав Мстиславич оглянулся по сторонам и остановил взгляд на соседе Петра Бориславича.
- Ты за главного, - кивнул он в его сторону и добавил, -  коня мне!
После князь почти приказал Петру Бориславичу:
- Ты со мной. От тебя все равно здесь толку нет.
Петр Бориславич послушно кивнул, поскольку  выбора фактически не было. Боярин подошел к своему коню и при помощи слуги уселся в седло. Он увидел, что Переяславльский князь уже верхом и хлещет плетью по крупу своего коня.  Жеребец заржал и поскакал через  узкую цепочку расступившихся дружинников навстречу неизвестности. Петр Бориславич последовал за князем. Противоположная сторона сразу заметила их. От темной стены всадников отделились двое: всадник в  шлеме с личиной  и другой, одетый попроще, видимо телохранитель.
По мере их сближения, богато одетый всадник снял шлем с личиной, оставив  на голове стеганный, набитый пенькой подшлемник. Когда всадники сблизились и остановились, Петр Бориславич смог рассмотреть его лучше.  Это был знатный черный клобук лет сорока.  Из-под его подшлемника виднелись темные, тронутые легкой сединой, словно осенним инеем, волосы. Одетый в полный ламеллярный доспех, наручи и поножи, он выглядел молодцевато и моложе своих лет. Всадник был вооружен лишь тяжелой саблей и луком. Его спутник, одетый в  кольчугу, легкую кирасу и кольчужные чулки подозрительно смотрел на него и Изяслава.
- Здравствуй Изяслав! – с легким акцентом в голосе поприветствовал Изяслава знатный черный клобук. – Какими судьбами тебя занесло в Киевскую землю?
- Ты меня знаешь, но не называешь своего имени, кто ты и твои люди? - ответил Изяслав Мстиславич, поглаживая по шее своего коня, стараясь успокоить животное.
- Мне скрывать нечего. Я Ольбер, а это мои люди. Мы служим Киевскому князю и охраняем его землю от посягательств врагов, - с усмешкой ответил кочевник.
- Чего ты хочешь?
- Ничего, только отдать тебе подарок.
- Какой еще подарок? – искренне удивился Изяслав Мстиславич.
Ольбер не смутился, а лишь лукаво ухмыльнулся в свои тонкие усы.
- Князь, это твои люди.
- Мои люди? У черных клобуков? Что же они у тебя потеряли?
- Князь, вот это я хотел узнать у тебя.
- Может это беглецы, смерды и вервь?
- Я бы их смердами и изгоями не назвал, - возразил  Изяславу Ольбер и рассмеялся.
- Разные люди бегут от жизни, - философски заметил Изяслав Мстиславич.
Князь снял с головы шлем и прикрепил его к луке седла. Слегка прищурившись, словно кот, собирающийся нашкодить, он лукаво спросил у киевского боярина:
- Правда, Петр Бориславич? И вервь, и закупы, даже дружинники и бояре бегут от своих князей?
- Да, княже. Иногда бывает такое - тяжкая жизнь, на душе тяжело, поэтому бросаешь все – и бежишь, - подтвердил боярин.
- Вот, - удовлетворенно поднял палец правой руки Изяслав Мстиславич и заметил, - он не даст соврать. Одни бегут из Переяславльской земли в Киевскую. Другие наоборот.
-  Так твои люди не просят для себя второго дома, а подстрекают жителей Киевской земли к неповиновению князю. Мои люди их схватили. Твои вестники связанные порукам и ногам сидят у меня в обозе. Хотел их повесить, но подумал и решил дождаться тебя, и спросить.
- Почему ты решил, что это мои люди?
- Тоесть они тебе не нужны, может их и вправду повесить?
- Убийство – это не богоугодное дело, - ответил Изяслав Мстиславич.
Черный клобук отпустил поводья и снова рассмеялся. Его лошадь опустила голову и начала щипать траву.
- Правильно говоришь, князь. Только зачем ты ведешь к нам дружину. Здесь начинаются земли, где пасется наш скот, находятся вежи, где мы живем. Может тебе стоит вернуться домой?
- Ты прекрасно понимаешь, что я не вернусь назад.
Ольбер прищурился, под яркими лучами встающего на востоке солнца и повернул коня так, что бы лучше видеть собеседника. Его телохранитель последовал примеру хозяина, и буквально вжался в коня, в любой момент готовый броситься на противника.
- Ты хочешь битвы?
- Битвы? Нет! Мы же охраняет киевскую землю от куманов, а воевать с тобой нас никто не просил.
- Приказывал, - поправил его Изяслав Мстиславич.
- Что ты на меня так испуганно, смотришь?  - внезапно обратился, Ольбер к молча наблюдавшему за переговорами Петру Бориславичу, - я же знаю, что в меня целятся люди Изяслава, и ничего.
Петр Бориславич, которого начал отпускать страх, который охватывает человека перед битвой, не нашелся сразу, что сказать в ответ. После короткой паузы замешательства, он буркнул в ответ:
- Я тебя не боюсь.
Черный клобук пропустил мимо ушей ответ боярина и вновь обратился к Изяславу.
- Князь, нам не приказывают, нас просят.
- Значит, - облегченно вздохнул Изяслав, - значит, ты не собираешься с нами рубиться?
Ольбер вместо ответа развел руками.
- Я приехал просить у Переяславльского князя совета. Что мне делать?
Изяслав понимая, что вооруженной стычки не будет, вместо ответа подкрутил свой рыжеватый ус и снял с головы подшлемник. После князь взял в руки шлем и с любовью посмотрел на изображение своего покровителя святого Пантелеймона. Черный клобук с интересом смотрел за действием князя.
-  Зачем ты пришел в Киевскую землю? – спросил Ольбер.
- Искать справедливости. После смерти Всеволода Ольговича, его брат, Игорь сел на Киевский стол. Однако в Киеве должен сидеть не он, а мой дядя. Вячеслав Владимирович. Мой долг помочь своему дяде.
Ольбер не удивился  ответу Переяславльского князя, но улыбнулся и недоверчиво покачал головой, после чего произнес:
- Допустим это так. Но тогда начнется война. Неизвестно захватишь ты Киев или нет, но Ольговичи не сдадутся. Они приведут сюда куманов. Ханы куманов родственники Ольговичей и большие друзья. Половцы пойдут в первую очередь не на тебя, а начнут разорять наши вежи, убивать или уводить в неволю наших жен, матерей, детей. Нам поневоле придётся делать выбор, и он будет не велик – быть с тобой или против тебя.
Изяслав Мстиславич снял с рук боевые перчатки и засунул их за пояс. Он видел колебания вождя  черных клобуков. Сейчас он торговался, пытаясь заполучить кусок из будущей добычи пожирнее. Изяслав взлохматил короткие волосы, на своей голове пытаясь скрыть довольную улыбку и отпустил поводья. Его жеребец, хотя и почувствовав свободу, топнул передней ногой, но не сдвинулся с места.
- Послушай Ольбер, -  неспешно, вывешивая каждое слово, ответил Изяслав Мстиславич, - мой дед Владимир Мономах изгнал вас с этих земель, мой отец вас тоже не жаловал. Но  мой  дядя решил начать все сначала и возвратил вам Поросье. За это вы были верны ему. Я уважаю своих предков, но смотрю вперед. Знаешь, что я вижу впереди? Вас рядом с собой. Ты прав Ольбер, свара началась, но я не хочу видеть, как гибнут ваши отцы и матери, дети и жены, как страдают и рушатся ваши семьи. Я желаю видеть процветание печенегов, берендеев, торков, ковуев и других племен. Если черные клобуки пойдут со мной, все приграничные города откроют ворота и примут ваши семьи, и вежи в случае опасности. В свою очередь, когда черные клобуки добьются со мной победы, он всегда будут получать свою долю добычи, а их вожди смогут прийти ко мне со своими бедами и чаяньями в любое время суток.
- Заманчиво и сладко говоришь. За всю жизнь я часто слышал такие речи, но после них ничего хорошего не случалось. Изяслав, ты лихой и смелый воин. Ты снял шлем, боевые перчатки, можешь даже снять латы перед вооруженными воинами. Выехать навстречу вражеской армии в сопровождении одного всадника, не каждый может. Но почему я должен тебе верить?
- Вас много, а я один. Убей меня и тебе хорошо заплатят. Игорь Ольгович, например.
- Он послал на нас войско.
- И где войско?
- Не знаю, - рассмеялся Ольбер и похлопал плетью по правой руке, - наверное, повернули назад, а может, ловят твоих гонцов, которые подстрекают к неповиновению жителей Киевской земли. У нас такие были.
- Я же на тебя дружину не посылал.
- Так то оно так. Но кто переправляется через Днепр?
- Ольбер, у меня слишком много врагов и я разбрасываюсь друзьями. Можешь идти со  мной и получишь честь, славу и богатство. Моя дружина переправится через Днепр, хочешь ты этого или нет. Мне надо быть с моими воинами и некогда вести с тобой пустые разговоры.
Ольбер не ответил, глядя испытывающим взглядом на Переяславльского князя. Выждав паузу Изяслав Мстиславич демонстративно резко повернул коня, всем видом показывая, что разговор окончен. Ольбер заметил это и примирительно, но без тени заискивания вымолвил:
- Князь, мои люди соскучились по походам. С Игорем Ольговичем нам не по пути, значит надо идти с тобой.
Изяслав, также резко повернул коня, и рассмеялся:
- Иди, но не жалуйся, на судьбу. Кстати, Ольбер, если мы встретимся с Ольговичами, а с ними будут  ковуи?
Ольбер улыбнулся в ответ, его жиденькие, тонкие как у кота усы медленно зашевелились.
- Здесь, рядом со мной берендеи, торки, печенеги, а ковуев нет. Значит я за них не в ответе. Если встретим - придётся биться. Они не будут сильно церемониться с нами.
- Тогда нам с тобой по пути.
- Кстати князь, тебе стоит забрать своих людей, если ты не разбрасываешься друзьями.
Он громко свистнул, и из рядов черных клобуков выехали  всадники, ведущие связанных цепочкой людей, в которых Изяслав Мстиславич среди которых князь без труда узнал нескольких кому лично давал подробные инструкции еще неделю назад. Оказавшись перед князем, пленники замерли, понуро опустив головы, опасаясь гнева Изяслава за плохо сделанную работу. Переяславльский князь с небрежным  равнодушием окинул их взглядом. Пленники не двинулись с места, даже тогда, когда конвоиры перерезали путы. Воины Изяслава, которые в пленниках  узнали своих побратимов тот час подняли взволнованные крики. Не дождавшись приказа князя, а может с его молчаливого согласия, несколько человек выбежали из-за баррикад и спешно забрали к себе пленников. Изяслав Мстиславич задумчиво посмотрел им в след.
- Это подарок тебе он меня, - с нотками превосходства в голосе произнес Ольбер.
Изяслав Мстиславич не ответил.
- Князь, тебя не слушают твои воины. Как же мы пойдем за тобой? – спросил вождь черных клобуков
- Дружина за мной и в огонь и в воду. Мои воины должны знать, и знают, что князь готов сложить за них голову. Иногда надо им нужно дать вольницу. Сейчас этот случай.
- Хорошо Изяслав.
- Тогда прикажи своим людям помочь с переправой моей дружине.
Ольбер в ответ только улыбнулся.
Петр Бориславич и Изяслав вернулись к дружинникам. Сейчас вокруг себя боярин видел радостные лица людей, которые осознали, что их жизнь теперь не висит на волоске, что смерть многим из них дала отсрочку. Все – и бывалые воины, и еще безусые ратники понимали, что это стоило немало и были благодарны своему князю. Когда Изяслав Мстиславич оказался среди своих дружинников,   кто-то из них хрипло закричал:
- Слава Изяславу Мстиславичу!
И многоголосый хор грубых мужских голосов поддержал:
- Слава Изяславу! Слава!
Изяслав Мстиславич горделиво расправил плечи и покраснел от удовольствия. И было чему. Эта была его первая победа в походе на Киев, не пролив ни капли крови, не потеряв убитым или раненым ни одного воина. Он избежал сражения, которое бы проводил в крайне невыгодных условиях и приобрел союзника, значит победил. Князь набрал полные легкие воздуха и закричал в ответ:
- Спасибо гриди мои! Идем на Киев!
Крик Изяслава потонул в многоголосом реве мужских голосов.
После Изяслав Мстиславич приказал устроить импровизированный завтрак и пригласил на него Ольбера с другими вождями черных клобуков. За завтраком князь одарил своих новых союзников дорогим оружием и золотыми украшениями. Взамен черные клобуки  преподнесли подарки Изяславу и его людям. Петру Бориславичу перепал кинжал, с покрытой позолотой ручкой. Завтрак был короткий, после чего Изяслав Мстиславич провел военный совет, в ходе которого Петр Бориславич и вожди черных клобуков были частично посвящены в планы военной компании. Князь хотел прорваться через стугнинскую оборонительную линию, в районе крепости Дерновой. Она была наименее укреплена и ее гарнизон симпатизировал Изяславу. Кроме того по сведениям его лазутчиков, валы и сигнальные башни крепости были в плохом состоянии. Петр Бориславич осознал, что для него начинается первая серьезная военная компания, в которой можно скрестить оружие другом, братом, или зятем. Это не сулило для него ничего хорошего, но манило и пьянило как доброе вино. Петр Бориславич незаметно перекрестился.

8 августа 1146 года. Олекса.
Олекса нашел Святослава Ольговича у стен. Князь инспектировал укрепления города. Стены, окружающие город состояли из основы - нескольких ярусов клетей, поверх которых была насыпана земля. Вся эта конструкция составляла вал, поверх которого располагались стены с заборолами.  Время шло, и постепенно трехстенные срубы под давлением массива земляного вала начинали давать крен в сторону поля, а нижняя его часть вспучивалась в напольную сторону. Таким образом. Укрепление теряло свою боеспособность и требовало ремонта. Именно в таком месте, возле нижнего яруса городен, видимо использовавшихся, как комора или складские помещения, собрались примерно с две дюжины работяг вооруженные плотничьим и строительным инструментом. Рядом находились телеги  с брусьями, колодами и сырцовым кирпичом. Белгородский князь, стоял в центре композиции, в окружении вооруженных гридей и распекал главу строительной артели за медленную и некачественную работу. Он стоял, широко расставив ноги, по-хозяйски уперев руки в бока. Святослав сразу заметил Олексу и, не прерывая своей речи, поманил меченошу рукой.
- Так, - зычно подвел черту под наставлениями и угрозами  Святослав Ольгович, - быстро за работу. Я не хочу слышать о том, что мало времени или не хватает денег. Все нужно отремонтировать за пару дней, иначе все будут наказаны. Я лично проверю работу!
Оставив рабочих прикидывать, как за короткое время сделать большой объем работы, Белгородский князь в сопровождении трех гридей нырнул в черный проем двери помещения, примыкавшего к стенам. Олекса не заставил себя звать и последовал за ним. Внезапно оказавшись в темноте, он будто ослеп и остановился.  В его нос ударил прохладный запах сырости и плесени. Вскоре глаза конюшего привыкли к темноте, и он зашагал вслед за князем по узкому бревенчатому коридору, обмазанному глиной, с остатками побелки. Во многих местах коридора бревна подгнили и стены вздулись, слой глины обвалился. Теперь коридоры вала, казались больными внутренностями огромного животного, еще не понимающего своей болезни. Через несколько минут они попали в основание башни. Оттуда, по аккуратно сколоченной сосновой лестнице поднялись наверх, и вышли на заборола. Святослав оставил одного отрока у выхода заборол в башню, а двух других гридей отправил вперед, приказав никого не пускать на стену,  пока он с Олексой. Белгородский князь был простужен - у него текло из носа и садился голос. Оказавшись на боевой площадке наедине с меченошей Всеволода,  Святослав уже не боялся быть услышанным. Он высморкался  и оперившись на бревна заборол заговорил:
- Ну и угораздило меня заболеть в жару!
- Сочувствую княже, - с искренним сочувствием в голосе сказал меченоша.
- Ладно, выкручусь, не впервой. У меня всегда в это время года начинается простуда. Кстати, ты знаешь Олекса, мы стоим на одном из самых слабых мест на стене. Здесь все так прогнило, что если случаем боевой площадке окажется слишком много народу,  вся эта конструкция может, обрушится вниз, по пути все раздавив и покрушив. Значит, враг без особого труда ворвется в город.
- Это плохо княже.
- Знаю, что плохо. Почему покойный Всеволод эти не занимался?
Олекса  осторожно пожал плечами:
- Княже, не знаю. Наверное, он не мог уследить за всем. Наверняка у него были другие дела.
- Не спорь со мной, - зашипел Святослав Ольгович, - теперь эти проблемы нужно разгребать мне.
Олекса счел за лучшее промолчать. Святослав Ольгович засопел с носом и громогласно чихнул, после чего с шумом открыл ставню, закрывающую бойницу, предназначенную для стрельбы из лука. Князь  уверенным движением закрепил ставню к потолку грубо выкованной защелкой и глянул в бойницу, почти высунув голову наружу. После этого он поинтересовался у Олексы:
- Что ты видишь?
Олекса, тоже посмотрел в бойницу. Он увидел вал, огороды, на которых трудились несколько простолюдинов, плато плавно спускающиеся вдаль. Словом ничего особенного. Меченоша не успел ничего сказать, поскольку князь указал пальцем на одинокую фигуру человека, копающегося в земле, и продолжил:
- Вот видишь,  смерд копается в огороде. Он  не понимает, что его благополучие зависит от этих укреплений.  Если придёт враг, он спрячется за этими стенами. Чернь не понимает, что ей нужен князь - защитник, и это не Мономахович которых она грезит, а я.
- Княже, это же чернь? Зачем на нее обращать внимание, - осторожно возразил Олекса.
- Не обращать внимания! Знаешь, почему мы с тобой разговариваем на стенах? Нет? Так я скажу. За нами здесь следят, подслушивают – во дворце, в церкви, даже бане. Я чую заговор. Я не вижу измену, но чувствую ее дыхание. Но мой брат, великий князь не хочет этого замечать! Я знаю, киевская чернь будет с яростным удовольствием танцевать на моих костях.
Внезапно Белгородский князь перешел на шепот:
- Олекса, что говорят приятели Всеволода, что говорят его уши в городе? Ты это выяснил?
Олекса замялся, с трудом подбирая нужные слова.
- Княже, с этим сложно. Они ничего толкового не говорят. Со стороны кажется, что все спокойно, говорят, что страсти улеглись. Слегка ропщут из-за того, что не заменили Ратшу и Тувора.
- Почему они молчат? Я же знаю -  они не верят в нас.
Олекса молчал, глядя в голубые, василькового цвета глаза Белгородского князя. Он понимал, что князь прав, прав и еще раз прав, но подтвердить его слова не хотел.
- Не хочешь -  не говори, - неожиданным равнодушием сказал Святослав, - но слушай меня внимательно. Несколько дней назад прошел слух, что то ли торки, то ли берендеи начали грабить наши южные земли. Естественно великий князь выслал отряд их  усмирить. Бунтовщиков они не нашли, зато встретили человека, который подбивал жителей Тумащи выступать против Ольговичей на стороне Мономаховичей, а именно поддержать Изяслава, князя Петеяславля. Бунтовщика, к сожалению, убили при попытке убежать. Это раз. Пропал Петр Бориславич, который выехал в Поросе в свои волости, которые будто-бы грабят черные клобуки. Боярин не доезжает до своих волостей и пропадает. Но несколько дней назад он был как-то замешан в бунте киевлян, вместе с тысяцким Улебом. Это два. Третье. Мои соглядатаи видели как девица, выросшая у покойного боярина Борислава, чуть ли не как родная, на следующий день после отъезда Петра Бориславича, выходит из подворья тысяцкого,  в избитая, помятая и затасканная. На это нет абсолютно никакой реакции Бориславичей. Что на это скажешь, Олекса?
Олекса наморщил лоб и слегка прикусил губу. После короткого обдумывания ответа он глухо произнес:
- Княже, это только слухи. Говорят, что иудеи срочно собирали деньги. В аккурат, после посажения на стол Игоря Ольговича, у киевской бедноты, даже  у настоящего отребья, появились деньги. Причем появились старые монеты, в том числе серебряники Владимира Крестителя.
- Вот, начинаешь работать головой, - похвалил Олексу  Святослав. - Можно предположить, что иудейские деньги и недавний бунт как-то связаны. Но иудеи против нас никогда не выступали. Мой  отец хотя и разогнал хазар, но непосредственно иудеев не трогал. С иудейской общиной у нас ровные отношения. Может у них кто-то занял деньги для мятежа, а может и нет.
- Да, княже.
- Мне кажется, что эти события как-то связаны и направлены против нас. Пока это подозрения. Тебе надо в этом разобраться  в самое короткое время. Олекса, если нужно подкупить - подкупай, избить - избей, пытать - пытай, убить -  убивай, но только узнай, ты слышишь узнай!
Произнеся эти слова, Святослав Ольгович свистнул своим гридям и скрылся с ними в глубине перехода, оставив Олексу в одиночестве.
Олекса долго смотрел через бойницу на копошащихся в огороде людей, и раздумывал, что ему собственно делать. Безусловно, Белгородский князь был прав – сложив имеющиеся пазы этих событий, вырисовывалось темное  дело, но было немало пробелов. До недавнего времени Олекса делал все, что было связано с охраной и безопасностью покойного великого князя. Служа Всеволоду Ольговичу ему, конечно, приходилось выполнять щекотливые поручения и порой общаться с его приятелями и агентами влияния. Однако к организации секретной службы и разведки он не имел отношения.  Белгородский князь дал ему поручение, не обеспечив ни чем, впрочем, деньги и помощников он мог в любое время попросить. Сейчас же с чего-то нужно было начинать. В иудейскую общину соваться не имело смысла без соответствующих знакомств и связей. А Белгородский князь ничем в этом не помог. К Улебу тоже обращаться было сложно, но можно было конечно попробовать. Вот если найти нужного человека на Бориславом дворе. Если он сам туда  сунется, толку не будет. Его там хорошо знают, но если туда проникнет человек со стороны, лицо практически вне подозрений – тогда другое дело. Тут ему и пришел на  ум Константин. Олекса спустился со стен и медленно, самой длинной дорогой побрел в резиденцию Игоря Ольговича, на большой Ярославов двор. Медленно вышагивая по деревянному настилу улиц Верхнего города меченоша  напряженно думал, и по мере приближения резиденции князя у него в голове вырисовался план.
Ему повезло – одновременно с ним на Ярославов двор прибыл, и  Святослав Ольгович и Олекса верным псом бросился к Белгородскому князю. Тот выслушал конюшего и минуту другую подумал,  взвешивая все «за» и «против», задумчиво произнес:
- Знаешь Олекса, женщины часто являются слабым звеном. Поверь мне, я знаток женщин. Действуй, но за все будешь отвечать головой, а лекарь после этого должен исчезнуть.
В ответ меченоша понимающе кивнул.
Константин, к этому времени находился в неясном статусе. Он уже не был лекарем Великого князя, ибо тот почил в Бозе. Нынешний великий князь Игорь Ольгович не пользовался его услугами, но и не отпускал. Этого незначительного человека, который последние дни стал более чем сведущ в тайнах Киевского двора, Игорь Ольгович не садил в поруб, не приказал убить. Почему? Может потому, что он считал Константина  человеком Василевса при великокняжеском дворе, может князь Игорь что-то выжидал, возможно, у него были другие планы на лекаря.  Так или иначе, но Константин  не мог покинуть территорию Большого Ярославого двора, но передвигаться по ней мог без особого труда. Поэтому, когда перед ним появился Олекса, с предложением навестить Звениславу, Константин оказался в замешательстве. Он не желал вмешиваться в непростые отношения сильных мира сего, но понимал отсутствие выбора. По мере того, как говорил конюший, в голове лекаря стал вырисовываться план освобождения из цепких лап недружелюбной Родины, способ вернуться в свой настоящий дом, в Константинополь. Он  знал из обрывков разговоров всезнающих слуг и охраны князя Игоря, что посланник императора еще в Киеве и находится на подворье византийских купцов, словно что-то выжидая. Константин решил, что ему нужно попасть, к грекам любой ценой. Лекарь был уверен, что в окружении подданных Византийского императора он окажется как за каменной стеной, о которую разобьются попытки посягнуть на его жизнь и свободу. Авторитет  василевса был важен для Киевских князей! Когда меченоша закончил излагать лекарю свой план, тот попросил повторить его. Особенно Константин  возмутился своей роли шпиона и риску за свою жизнь. Первым условием сделки, он поставил свою свободу после выполнения миссии, в независимости от ее результата. Олекса с готовностью согласился - ведь исчезнуть, это не только быть убитым, но и уехать, спрятаться. Меченоша с готовностью подтвердил, что всемогущий брат великого князя выполнит это пожелание Константина, если будут доказательства соответствующего разговора с Звениславой, а в оптимальном случае – если Олекса будет лично присутствовать при разговоре. Лекарь почесал затылок и с готовностью согласился, хотя не имел ни малейшего представления как это сделать.
Первое, что сделал Олекса это послал несколько смышленых милосников следить за Бориславовым двором. Наблюдение и расспросы жителей близлежащих усадеб ничего не дали, кроме того как возбудили подозрения. Единственное что удалось выяснить, это то, что обитатели усадьбы  после отъезда своего хозяина свели до минимума общение с внешним миром. Звениславу они так и не увидели.
Этой же ночью, когда в монастырях служили полунощницу, обитателей Бориславова двора разбудил отчаянный собачий лай. Выбежавшие на шум разбуженные обитатели дома, услышали стук в калитку и отчаянные стоны. В эти времена бывало всякое. Поэтому, памятуя распоряжения своего хозяина, слуги не решились отворить калитку. Стук и стоны прекратились. Слуги еще немного постояли у закрытых ворот, переговариваясь друг с другом, как вдруг услышали, как что-то грузное опустилось с высоты забора на землю.  Они бросились на шум и увидели стоящего на четвереньках человека в выпачканной в пыли свите и измазанным грязью и кровью лицом.
- Спасите меня, ради Бога! – жалобно просил незнакомец и попытался подняться на ноги. – Спасите, не бейте меня. Меня знает Звенислава...
Но удар палкой по голове, нанесенный одним совершенно лысым слугой, заставил незнакомца замолкнуть и рухнуть ничком на землю.  После этого мужчины окружили лежащего на траве незнакомца и рассмотрели его в мерцающем свете факелов.
- Ты что, убил его? – с испугом спросил лысого бородатый детина с топором в руках. – Это же не смерд, не закуп. По виду гридин, ябедник или мечник, не меньше.
- Нет, я аккуратно ударил, - ответил лысый и, наклонившись над незнакомцем, перевернул его на спину. С минуту он рассматривал е бледное без кровинки лицо незнакомца в, после чего удовлетворенно изрек – нет, живой.
- Что же с ним делать?
- Не знаю. Надо узнать у Лукьяна, он же у нас за старшего.
- Чует мое сердце, у Петра Бориславича из-за него будет беда, а у нас, тем более - произнес сосед бородатого детины.
- Подожди, не спеши. Он же вроде похож на лекаря, который смотрел за мальчонкой, которого задавил наш новый князь.
- Точно, - подтвердил бородатый детина с топором, - это ж вроде княжеский лекарь. Если мы его убили – беды не оберешься, если сбежит -  тем более. Несите его в гостевую избу и позовите Звениславу. Может это вырвет ее из затворничества. Надо будет его полечить, что бы он не помер.
Мужчины схватили Константина и оттащили его в ближайший срубную избу, где его в клети положили на лавку, стоящую у стены. Кто-то предусмотрительно принес глиняный светильник, и поставил его на один их сундуков, стоящих рядом. Бородатый откуда-то достал веревку  и связал незнакомцу руки. Когда бородатый заканчивал затягивать узлы на его кистях, незнакомец тихо по-собачьи заскулил и открыл глаза. Он мутным взглядом, словно до конца не понимая, что произошло, посмотрел на стоящих перед ним людей. Именно тогда, расталкивая окружающих локтями,  и раздраженно рыча, к нему подошел почти седой человек, лет пятидесяти.
- Лукьян, - вот поймали, - негромко сказал бородатый.
Лукьян бегло окинул его взглядом с ног до головы и присел рядом с незнакомцем на лавку. Затем, он отвесил незнакомцу несколько пощёчин и приказал принесли  черпак воды. Кто-то бросился за водой.
- Хорошо тебя дубинкой погладили, - скрипучим смехом захохотал Лукьян, - давай рассказывай, кто ты такой и зачем сюда прибежал. Говори честно, от этого зависит твоя жизнь. Ты меня слышишь? Понимаешь?
Незнакомец не отвечал. Тогда Лукьян схватил его за плечи и усадил на лавку, облокотив спиной о стену. Лукьян внимательно посмотрел в глаза незнакомцу и слегка похлопал его по щекам тяжелой мозолистой рукой. Незнакомец в ответ слегка кивнул головой. В это время кто-то из челяди протянул ковш с водой Лукьяну и тот дал попить незнакомцу. Незнакомец сделал несколько глотков и вырвал. Лукьян ловко и быстро, словно безбородый юнец отскочил в сторону и разразился ругательствами.
- Кто  ты? Кто? -  почти крикнул он, излив на окружающих свой бессильный гнев.
Константин, с трудом ворочая языком ответил:
- Я Константин, лекарь великого князя. Меня хотят убить, и я пришел сюда. Я больше никого в Киеве не знаю!
- Зачем? Кого ты знаешь? Откуда ты взялся?
- Меня прислал василевс великому князю, - невнятно пробормотал Константин.
- Если ты грек, почему так хорошо говоришь по-нашему?
- Я здесь родился, но вырос среди ромеев.
- Зачем тебя убивать, раз ты лекарь. Хороших лекарей и так мало?
- Наверное, слишком много знал.
Лукьян на минуту задумался и потупил взгляд, рассматривая свои кожаные башмаки. Затем он смачно плюнул на пол и поинтересовался:
- Кто о нем знает?
- Я думаю все или почти все из наших. Такие новости быстро разлетаются.
- Тебе повезло. Наказать, как следует, тебя уже нельзя, или можно? Ты ведь наверняка хотел нас ограбить, или убить кого? Может тебя выдать великому князю? – спросил Лукьян у Константина, почесывая седую бороду. 
- Не убивайте меня, - робко сказал Константин, - меня знает Звенислава.
- Звенислава, говоришь...
Лукьян снова погрузился в раздумья. Бородатый детина, подошел вплотную к Лукьяну и громко зашептал:
- Он и вправду похож на лекаря, который смотрел за мальчонкой. Ему тогда помогала Звенислава, может она что-то  по делу и скажет. Кроме того, это может пойти ей на пользу. Она бедняжка уже несколько дней практически не выходит на белый свет.
- Лекарь среди ночи на безлюдных улицах города, а не во дворце. Да в таком виде? Ладно, - неспешно рассудил Лукьян, - зови ее.
Константин облегченно закрыл глаза, и ощутил все усиливающуюся тошноту и боль в  голове. Лукьян приказал убрать блевотину. Лекарь окончательно пришел в себя, когда немолодая женщина в простой льняной рубахе, стала вытирать пол. Именно тогда, когда она заканчивала свою работу появилась Звенислава.  Лекарь не сразу узнал ее. Нет. Не сине-зеленые кровоподтеки, казавшиеся в слабом свете масляных светильников почти черными, не рассеченная губа, ни ссадина над бровью, изменили девушку. В ее глазах исчез задорный блеск и огонь, уголки рта опустились,  на переносице появились две глубокие морщины. Она шла как-то медленно, осторожно, словно в полусне. Казалось, во всех ее движениях сквозило  что-то стариковское. Девушка безучастно посмотрела на Константина.
- Звенислава, ты узнаешь этого человека, - осторожно поинтересовался Лукьян, словно опасаясь обидеть девушку.
 Лекарь смотрел на Звениславу взглядом полным надежды, старался разбудить в девушке что-то живое. Звенислава, этого не заметила или сделала вид, что не видит и тихим, ровным тоном ответила:
- Это  лекарь. Он был у нас и ухаживал за мальчишкой, которого сбил великий князь.
- Черт, черт, -  выругался Лукьян.
- Звенислава, я должен сказать тебе слово,  - неожиданно твердо выдал Константин.
- Ух ты? – поднял брови Лукьян и удивленно посмотрел на Звениславу. Остальные находившиеся в клети были не менее удивлены. Но на лице девушки не дрогнул ни один мускул, и она повернулась к нему спиной.
- Звенислава, я ради этого пришел сюда, на Бориславов двор, это очень важно...Не уходи, я должен сообщить тебе наедине...
Девушка замерла. Лукьян хитро, по-кошачьи, прищурился и почти воскликнул:
- Ух ты? Как наш ночной гость заговорил! Но почему бы и нет?
Лукьян почти грубо начал выталкивать всех из клети. Когда в помещении никого не кроме их троих не осталось, он шепнул на ухо девушке:
- Звениславочка,  говори  громче, что бы я слышал.
После этого Лукьян вышел сам из клети и примостился у неплотно закрытой двери, стараясь не пропустить ни слова из беседы.
Поначалу они молчали и смотрели друг на друга. Ни кто из них не решался пробить ту невидимую стену, которая стояла между ними. Было слышно тихий шум ночных бабочек круживших вокруг чадящего пламени светильника. Первым заговорил Константин. Превозмогая боль, раскалывающую его голову лекарь пробормотал:
- Почему ты не спрашиваешь, зачем я пришел?
- Боюсь спрашивать - ответила девушка после небольшой паузы.
- Почему, боишься?
- Боюсь услышать плохие новости. С твоим появлением у меня все в жизни все сломалось.
- Я ничего плохого тебе не сделал.
- Но делаешь мне больно. Может человек любить петлю палача?
- Нет.
Они замолкли. Константин снова закрыл глаза и почувствовал новый прилив тошноты. Он повалился набок и вырвал желчью на влажный после уборки пол. Ему показалось, что у него вывернуться внутренности. Звенислава, смотревшая на него спокойно, скорее равнодушно, дрогнула и опустила руку на  спутавшиеся и липкие волосы лекаря. Лекарь ощутил тепло мягких руки девушки на своей голове, и почувствовал, облегчение. Сильная боль и тошнота, несколько минут назад выворачивавшая его наизнанку стали отпускать. Ему показалось, что в этой девушке есть невидимая, неведомая ему сила, присущая волхвам, ведунам и целителям, способная как спасти, так и убить человека.
- Ложись на живот, я тебя развяжу.
- Не боишься, что я убегу или изобью тебя?
- Нет, ведь ты не в состоянии, да и Лукьян с товарищами за дверью стоит. Кроме того хуже мне уже не будет.
Звенислава ловко заработала своими пальцами, и Константин почувствовал, как ослабли его путы сковывающие его руки. Лекарь  освободил руки от веревок и сел на лавку. Он начал интенсивно растирать запястья, пытпясь унять боль в отекших руках и вернуть им былую чувствительность. Звенислава сидела рядом глядя перед собой, словно не замечая Константина.
- Я просто не мог бы поднять на тебя руку.
Звенислава пропустила это мимо ушей.
- Зачем ты пришел? – без всякого интереса поинтересовалась она.
Константин, запнулся, подбирая слова, и понизив голос заговорил.
- Ты, наверное, знаешь, что Изяслав Мстиславич, хочет захватить Киев.
- Об этом судачат уже все.
- Великий князь и ближайшие к нему люди подозревают, что  твой хозяин, Петр Бориславич замешан в это.
 На Звениславу эти слова никак подействовали, девушка лишь безучастно пожала плечами.
- Звенислава, но пришел не из-за этого. Я пришел из-за тебя. Брат великого князя, Святослав Ольгович считает, что Петр Бориславич связан с бунтом, случившимся в день посажения на стол Игоря Ольговича. Тысяцкий Улеб его каким-то образом обелил перед Великим князем. Тогда Петр Бориславич расплатился перед Улебом тобой.
- Этого не может быть! – прошептала Звенислава.
- Почему не может?
- Потому, что не может. Это ложь.
- После этого Петр Бориславич сбежал из Киева.
- Он не бежал, а уехал узнать, почему берендеи начали грабить его вотчины в Поросье. После этого  великий князь отправил войска в Поросье для наведения порядка.
- На сколько я знаю, они вернулись, потому что никого не нашли.
- Они берендеи могли захватить в плен Петра Бориславича и уйти в свои вежи. Ты же не местный  не знаешь, что это за люди.
- Да, большую часть жизни прожил среди ромеев, но я тут пожил достаточно, что бы узнать добро и зло. Черные клобуки сейчас идут на Киев вместе с Переяславльским князем. Ходят слухи, что Петр Бориславич рядом с Изяславом Мстиславичем.
- Зачем ты пришел сюда, зачем ты это говоришь?
- Затем, что я хочу вырваться отсюда и вернуться домой. Князь Игорь меня не отпустил после смерти Всеволода Ольговича, и как я узнал, он желает, что бы исчез. Мне нужно спасти мою жизнь. Твоя жизнь, и тех, кто рядом висит на волоске, если твой хозяин связан с мятежниками. В любой момент здесь могут появиться воины великого князя, и что-то мне подсказывает, что они не будут с вами разбираться и церемониться.
- Петр Бориславич спас Великого князя.
- Если он спасал свою жизнь?  Вспомни, что  было в последние дни?
Девушка задумалась.
- В последние дни... Они встречались, наиболее влиятельные бояре Киева и долго говорили. Всех слуг выгоняли издому, опасаясь лишних ушей, а  Улеб вел себя очень вольно... Я не хочу об этом говорить.
- Подумай хорошо, вдвоем нам легче скрыться. Выведи меня на подворье ромейских  купцов. Я возьму тебя с собой мы вместе уедем...
- Зачем ты это делаешь.
- Потому, что я тебя люблю.
- Я не хочу тебя слышать, не хочу! – внезапно закричала девушка.
Звенислава резко поднялась, и закрыл лицо руками. Но в одиночестве он был не долго. Заскрипела дверь  и в клеть вошел Лукьян со знакомым Константину бородачом.  Лукьян выглядел скорее озадаченным, чем напуганным или расстроенным. Бородач был мрачнее тучи. Лукьян остановился перед Константином, широко расставив ноги, скрестив свои руки на груди. Бородач стоял позади него, выглядывая из-за его плеча.
- Вот сейчас я действительно не знаю, что с тобой делать, - задумчиво забубнил под нос Лукьян, - с одной стороны задавить бы тебя, но искать  тебя будут и от тела надо избавиться. С другой стороны, живым тебя тоже нельзя оставить -  похоже, что ты шпион.
- Я хочу спасти свою жизнь.
- Вот поэтому тебя к нам и заслали.
- Лукьян, - сказал бородач, - если он прав, то за нас могут взяться. Надо бежать.
- Тогда точно, займутся, не будут разбираться, виноват Петр Бориславич или нет. Если хозяин отсутствует, спрашивать будут с меня, так  как я за всех отвечаю. Двор и хоромы – то разграбят в любом случае! Если Петр Бориславич чист перед князем – отделаемся легким испугом. Если же виноват - могу попасть в пыточную и ты тоже. Но чует мое сердце, что первой на очереди будет Звенислава. Это плохо, она ни в чем не виновата. Да еще и пострадала.
- Может его пытать?
- Заткни  свою пасть! – раздраженно рявкнул Лукьян, - ты убить  ненароком сможешь, а пытать нет, это целое искусство причинять человеку боль, что бы он заговорил, а не помер раньше времени. Если понадобиться, я этим займусь, лично
Константина пробила дрожь. Он знал о пытках, не понаслышке. Он помнил это мрачное здание в Влахернах. Тюрьма Амнемас была страшным местом. Константин хорошо помнил темные коридоры, которые, несмотря на недавнюю постройку, успели пропитаться сыростью, запахом гниющей плоти, болью и страхом. Помнил он и полуподвальную камеру, в которую свет поступал через небольшие отверстия под потолком. Палача, с двумя подручными с грудой пыточных принадлежностей, до боли напоминавших медицинские инструменты и еле живое, израненное тело, лежащее на специальном столе. Ему было приказано поддерживать узника в сознании, заставлять жизнь трепетаться в его измученном теле, пока палач кромсает плоть с целью вытянуть из него правду, либо нужные слова. Узника хватило дня на три-четыре, он точно не помнил. Перед его глазами стояла картина, как несчастный молил его о смерти, но Константин не помог ему в этом. Узник внезапно умер от болевого шока, когда ему отсекли искалеченную левую руку, по локоть. В его памяти навсегда отпечатался последний дикий, нечеловеческий  крик узника и запах обожжённой плоти, кровоточащего обрубка раскаленным железом.
- В погреб его и под замок, - категорично сказал Лукьян.
Бородатый бесцеремонно повалил Константина на лавку и вновь связал руки за спиной, после чего плотно завязал ему глаза тряпкой. Константина выволокли на  улицу. Близился рассвет, что пришел тот час, когда лучи солнца, походящего к горизонту, начинают медленно пронизывать вязкую темноту, когда серебряные крупинки звезд начинают бледнеть, а душную жару сменяет утренняя прохлада. Константин почувствовал озноб, его охватила дрожь и страх. Он почувствовал, что эта предрассветная прохлада будет последнее, что он увидит в этой жизни. Ему захотелось выложить все как есть, всю правду, валяться в ногах у людей, распоряжавшихся его жизнью, что бы получить свободу и  исчезнут навсегда. Он сделал попытку заговорить, но получил тяжелую оплеуху от Лукьяна, которая заставила его замолкнуть. Его куда-то подвели и грубо спустили по деревянной лестнице с силой толкнув вниз. Константин, неуклюжим мешком упал на земляной пол, а его сознание провалилось в темноту.

9 августа 1146 года. Игорь Ольгович.
Игорь Ольгович в эту ночь плохо спал. Ему снились кошмары. Он несколько раз просыпался мокрый от липкого пота и смотрел в окно, повторяя, как его учила в детстве кормилица: «дурное спит – дурное снится». После этого он будил спящего с ним в ложице юного еще безбородого детского и заставлял читать Евангелие от Иоанна. Потом он поворачивался на другой бок, снова закрывал глаза и проваливался в какое-то мутное, липкое полузабытье, под монотонное чтение юноши при тусклом свете свечей. Лишь под утро, когда он приказал отроку лечь к нему в постель и по-матерински обнять, великий князь погрузился тяжелый беспокойный сон. Внезапно сквозь сон князь услышал какой-то шум, непонятные голоса и звуки. Но сил открыть глаза и подняться, у него не было. Но тяжелые удары в дверь и  возмущенные возгласы Есифа, в конце-концов, заставили его освободиться из рук спящего юноши, и встать на ноги. Морщась от боли в суставах, в одном исподнем Великий князь поплёлся к дверям. Он осторожно приоткрыл дверь и перед его глазами оказались дворский, печатник, а также командир его гридей. Возле дверей находился верный Есиф, стоящий  между дюжими телохранителями. Есиф сразу начал оправдываться, почему не смог сохранить его бесценный сон. Дворский и печатник наперебой начали требовать срочной и секретной аудиенции у Великого князя.
- Что случилось? – раздраженно перебивая крики чиновников своей администрации, прошипел Игорь Ольгович.
- Княже беда, - кричали наперебой дворский и печатник.
- Да скажите же мне, черт вас побери, то, что знают все вокруг.
- Мой князь, - слегка заикаясь, заговорил дворский, - мой князь, Изяслав Мстиславич с войском прошел через Стугнинские крепости.
- Как  пересек? – скорее удивился, чем испугался Игорь Ольгович. – У него же Коснятко!
- Коснятко должен был давно вернуться, но его нет: значит, Изяслав его задержал, либо посадил в поруб. Изменить Коснятко не может, а убить его нельзя. Но кто его знает!
Великий князь схватился руками за голову, впившись пальцами в спутанные после сна волосы и простонал:
- За что мне такая напасть! Так что же случилось?
- Прибыл гонец из Дернового, - уныло сказал печатник, - он говорит, что Изяслав Мстиславич  перешел Днепр у Заруба.  Там к нему прислало все пограничное варварское народонаселение, черные клобуки и все жители пограничных городов Поросья. Гонец говорит, мятежники говорили Изяславу, что он их князь, что Ольговичей они не хотят. Их отряды с удовольствием присоединились к Переяславльскому князю в его походе на Киев. После   Изяслав пошел к Дерновому, и тут кроме черных клобуков и поршан  к нему пристали белгородцы и василевцы.  Они кричали ему, что Изяслав их князь, и они тоже не хотят подчиняться Ольговичам.
- Какие белгородцы... Белгород это же город моего брата?!
Вместо ответа печатник бессильно развел руками.
- Где мой брат?
- Поехал встречать твоего племянника, сына покойного Всеволода Ольговича.
- Святослава Всеволодовича?
- Да,  княже.
- Почему нет моего брата! Не верю, этого не может быть! – почти обреченно закричал Игорь Ольгович. – Но этого не может быть. Изяслав же клялся, и крест целовал моему брату и мне.
- Нет, княже, – поправил Игоря Ольговича печатник, - Изяслав Мстиславич целовал крест только покойному Всеволоду Ольговичу, а тебе нет. Гонец сообщает, что князь Изяслав прилюдно объявил, что считал покойного Всеволода братом старшим, потому что он был ему старшим братом и зятем, почти отцом.  Тебя он таковым не считает.  С тобой же княже и твоим братом, его бог управит: либо он сгинет, либо добудет у тебя отцовский и дедовский стол.
Игорь Ольгович снова застонал и со словами «мне нужно подумать» захлопнул дверь перед носом своих чиновников. Вернувшись в ложницу он увидел проснувшегося отрока, испуганно протирающего глаза. Юноша  поднялся на ноги стал спешно одеваться, бормоча слова прощения.
- Пошел вон! – завопил на него Игорь Ольгович, и отрок, путаясь в одежде, побежал к выходу из ложницы скрывшись за дверью.
Великого князя охватил бессильный гнев. Князь  с грохотом перевернул лавку и разбросал по ложнице серебряные кубки и тарелки. Драгоценная посуда  с жалобным звоном утонула в мягких восточных коврах. Из глаз Игоря Ольговича, от жалости к самому себе, покатились слезы. Он шмыгнул носом и перевернул стол, а напоследок помочился в блестящий медный ночной горшок. После этого Великий князь несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Но это не помогло. Тогда он лег теплое после сна ложе, свернулся калачиком, укрылся с головой смятым покрывалом и закрыл глаза. Он лежал на левом боку и, пытаясь вслушаться в пенье птиц и шум деревьев, шелестящих за окном. Но его сердце бешено колотилось, так что заглушало все другие звуки. Тогда князь перевернулся на правый бок. Перестав слышать биение сердца, он стал успокаиваться и внезапно вспомнил свой первый военный поход. Тогда его отец, Олег Святославич, шел со своей дружиной к Суле,  на встречу к другим князьями. В составе объединённой армии, они должны были перехватить куманов во главе в Боняком,  Шаруканом, Сугром  и другими ханами, разграбивших Переяславльскую землю. Тем утром, передвигаясь в составе авангарда дружины Новгород-Северского князя, они столкнулись с невесть откуда взявшимся отрядом куманов. Случилась короткая стычка. Игорь испугался и бросился бежать, в отличие от старшего брата Всеволода. Он тогда не знал, что его отец является зятем, кумом и сватом половецких ханов,  но и куманы в тот момент не знали, что перед ним Олег Святославич. Именно тогда он впервые услышал тонкий свист стрелы несущей смерть и хрип своего умирающего жеребца. Затем перед ним возникло темное, почти черное лицо кочевника, холодно блеснул металл обнаженной сабли. Потом была разочарованная ухмылка, когда куман узнал, что добычу нужно отпускать. Игорь обмочился от страха и расплакался. Отец подошел к нему, почти ребенку, и с размаха ударил по лицу. Игорь был больше удивлен, чем обижен. Он запомнил, как отец сказал:
- Я тебя бью не за то, что ты в слезах или у тебя штаны мокрые. Я бью тебя за то, что ты сдался. Если ты будешь сдаваться, а  не биться до последнего, тебе не княжить и не жить.  Иди тогда в монастырь, как твой двоюродный брат Никола.
Сегодня, спустя много лет, Игорь понимал, что отец имел право так говорить, ибо не единожды терял все и добывал с мечом в руках  снова.
- Не дождётесь, - процедил сквозь зубы Игорь.
Он вылез из кровати. Его колени ныли, но было терпимо. Князь позвал Есифа. Верный слуга, стоящий за дверьми немедленно вошел, но остановился в замешательстве увидев измученное лицо своего хозяина.
- Есиф, прикажи найти моего брата Святослава Ольговича, и моего племянника Святослава. Они должны быть у меня немедленно. Затем прикажи найти Болеслава, византийского посланника, и всех представителей соседей, которые были на инаугурации. Еще мне нужны тысяцкий, тиун, видные бояре Киева. Их тоже ко мне. Иди отдай эти распоряжения и помоги мне одеться.
Примерно через час Игорь Ольгович был в сенях, где его ожидали брат и племянник. Оба родственника Великого князя были невеселые и сосредоточенные. Одетый в темную, расшитую золотом свиту, Игорь Ольгович старался выглядеть спокойно и уравновешенно. Он неспешно, по-родственному обнял брата и племянника, после чего предложил им присесть за стол. Обоих князей не пришлось упрашивать дважды, и они уселись напротив великого князя. Игорь несколько минут смотрел то на брата, то на племянника, после чего размеренным тоном поинтересовался:
- Святослав, сын мой, как ты добрался до Киева?
- Хорошо, отец мой.
- Как чувствует себя твоя матушка, Мария Мстиславна? Как она перенесла столь тяжелую утрату?
- Она плачет, молится. Хочет отдать всю себя строительству обители, которую заложил отец.
- Невосполнимая утрата, - вздохнул Великий князь, - к этому нельзя быстро привыкнуть.
- Спасибо, дядя... Мне не хватает его мудрого отцовского совета.
- Святослав, помни, у тебя теперь есть я -  человек, который заменит тебе отца.
- Спасибо, - кротко поблагодарил Игоря Ольговича Святослав и преданно посмотрел ему в глаза.
Игорь Ольгович сочувственно покивал головой, словно разделяя постигшее племянника горе, набожно, словно монах сложил руки и произнёс:
- Сын мой, я тоже скорблю по своему брату... давайте помолимся за его душу.
Великий князь встал, собираясь читать молитву. Святослав Всеволодович поймал взгляд своего царственного дяди и покосился на Белгородского князя, ища в нем поддержки, после чего последовал примеру Игоря Ольговича. Святослав Ольгович  удивленно приподнял брови глядя  то на брата, то на племянника и с нескрываемым сарказмом произнес:
- Брат мой, с таким настроем тебе бы в епископы, а не в князья.
Игорь   замер и медленно покраснел. Его зрачки расширились, он и навис своим худощавым телом над столом, опершись на руки украшенных золотыми перстнями.
- Я не знаю, что делать!– заорал он. - Не знаю, не знаю!
Святослав Всеволодович, счел за лучшее  осторожно опуститься на лавку и на время замолкнуть.
- Я же тебе говорил, что нужно везде и сразу назначать своих людей, - со злорадством в голосе сказал Белгородский князь.
- И что с этого? Изяслав бы не пошел на нас походом?
- Он тогда бы сто раз подумал выступать против нас или нет! Если все пойдет в таком темпе у тебя Киев отберут.
- Кто бы такое говорил. Где твой Белгород, твоя вотчина? Я тебе скажу – сдалась Изяславу без боя. Жители города во главе с твоими отборными дружинниками присягнули Изяславу.
- Я теперь не Белгородский князь, а Новгород-Северской, которым становлюсь по лествичному праву. Белгород переходит в великокняжеский домен. По большому счету мне нужно вступать в отчие владения, которые на левом берегу Днепра. Но  нет - я с тобой.  Ты же визжишь, как...
- Так помоги мне, помоги!
- Я пришел помочь.
- Как ты мне помогаешь? Кричишь на меня, своего старшего брата?
- Я же не со зла! Я пытаюсь тебя направить на путь истинный.
- Что мне делать?
- Биться с Изяславом, другого варианта нет.
-Я это и сам понимаю, я не дурак. Как биться, чем биться? Нас киевляне на днях, чуть не снесли! У меня очень мало сил!
-  У нас, - поправил брата Святослав Ольгович
- Какой умный нашелся!
- Великий князь, - осторожно вмешался в спор между братьями Святослав Всеволодович, - я пришел в  Киев с двумястами латниками.
- Это не что-то, это армия, - чуть саркастически заметил Белгородский князь.
- Дядя, я могу вызвать войска с Волыни.
- Идея хорошая, - саркастически усмехнулся Святослав Ольгович, - но пока гонец доберется до Владимира, пока войска соберутся и дойдут до Киева, пройдет месяц, не меньше. За это время можно лишится всего.
Игорь Ольгович выпрямился, опустился на лавку и вытянул ноги, так что почти коснулся кончиками сапог своих визави. После чего великий князь громко высморкался, вытер мокрые от носовой слизи пальцы о стол и стал грызть ногти. Все трое умолкли. Наконец великий князь пробубнил:
- Я приказал вызвать послов во дворец и буду просить у просить у них помощи.  Мы в свое время помогали ляхам, уграм, чехам. Пришло время им вернуть нам долг.
- Брат мой, - возразил Святослав Ольгович, - мне кажется, что они мало чем помогут. У них могут свои сложности, да и Польша еще дальше, чем Волынь.
- Княже, твой брат прав, - осторожно заметил Святослав Всеволодович, - к тому же у Изяслава Мстиславича тоже очень много родственников и друзей среди королевский семей Польши, Венгрии, Богемии.
- Да, они сто раз подумают помогать ли нам или нет, - поддержал племянника Святослав Ольгович, - кроме того с Северской земли тоже войскам долго идти, но надо попробовать и вызвать. Остается надеется на свои силы, - задумчиво глядя в потолок сказал Святослав Ольгович.
- Есть еще Давидовичи! – почти крикнул великий князь
- Они обещали помочь. Надо слать к ним гонцов за помощью.
- Брат, сколько у нас сил?
Святослав Ольгович наморщил лоб и закрыл лицо руками и что-то тихо забормотал, видимо проводя в уме расчеты. Через минуту - другую  он опустил руки и на стол начал сгибать пальцы рук. Белгородский князь медленно, с расстановкой заговорил:
- Если собрать всех – будет чуть больше тысячи. Это, включая охрану городских ворот, резиденции и детинца, а также караулы на Подоле. Двести человек привел Святослав. Если вооружить верных нам бояр и их людей – может еще наберется человек с пятьсот.  С такими силами мы не можем удержать даже периметр стен, разве что запереться в детинце.  Учитывая, что часть укреплений требует ремонта или восстановления, ситуация еще хуже. Люди Изяслава без особого труда прорвутся в Киев.
- Дядя, но есть же Киев полный киевлян? – вмешался Святослав Всеволодович.
- Святослав, - задумчиво ответил Белгородский Князь, - Святослав, не верю я киевлянам. По-моему тут за каждым углом нас ожидает измена.
- Брат мой, - вдруг улыбнулся великий князь, словно его озарила спасительная идея, - брат мой, я припас способ, как решить эту проблему. Я их куплю!
Игорь Ольгович  завертелся юрким хорьком на лавке потирая от удовольствия влажные от пота ладони. Глаза великого князя, озорно заблестели, и он с явной радостью подскочил на ноги.  Оба Святослава с нескрываемым любопытством смотрели на своего монарха. Было видно, что Игорь Ольгович сгорает от желания поделиться своими мыслями. Он увлеченно затараторил, вышагивая по сеням, сопровождая свои движения отчаянной жестикуляцией руками.
- Я многих людей хотел сместить с занимаемых должностей, и открыто об этом говорил. Нечто говорил открыто, но некоторые людишки об этом слышали и кое-что наверняка домыслили. Теперь я сделаю по-другому. Видным киевлянам, лучшим жителям города  я предложу... нет, дам наилучшие, наиболее почетные должности. Кому-то вдобавок дам денег, много денег, предоставлю волости в кормление. Изяслава таких финансовых и материальных ресурсов нет. Переманив на свою сторону наиболее влиятельное боярство, а следовательно, большинство  киевлян, я разобью Изяслава Мстиславича.  После своей победы, какое-то время нужно будет выждать, что бы укрепиться в Киеве окончательно. Тогда, именно тогда, в один день я смещу, изгоню, при необходимости даже казню всех ненужных людей, изменников. Даже тех, кого заподозрю в неверности. Тогда же я поставлю кругом своих, проверенных людей…
Великий князь замер и мечтательно посмотрел на гладкую стену, словно на ней было изображено изгнание вероятных и явных врагов Ольговичей из Киева и окрестностей. Игорь Ольгович невольно сглотнул слюну, и кадык на его тонкой шее дернулся, словно поплавок у рыбака. Великий князь продолжил развивать свою мысль:
- Таким образом, в этом случае киевское боярство придется биться за свое благополучие, следовательно, за меня. Ведь доходы, земли, рабов Изяслав Мстиславич легко отберет, если придёт к власти. Это станет залогом нашей, нет моей победы! Поэтому я приказал вызвать самых влиятельных бояр во дворец и сообщу им эти новости. Нужно только подумать, кому какую должность дать.
Святослав Ольгович кивнул своей белобрысой головой и заметил:
- Как вариант, можно попробовать. Только доверять им нельзя - за ними нужен глаз-да-глаз. Тысяцкий и киевские бояре будут формировать полки киевлян. Если им будут помогать Данило Великий, Юрий Прокопич или Ивор Юрьевич? Они, особенно Юрий Прокопич такие хитрые проныры, что почуют измену за версту. Значит и мы узнаем об этом, и сможем предпринять меры.
- Хорошая идея, - хлопнул в ладоши Игорь Ольгович. Лицо великого князя стало, прояснятся, как небо после летней бури. Казалось, его отпускает страх неизвестности и бессилие, а не смену им приходит жажда жизни и деятельности.
- Отец мой, какие силы у Изяслава Мстиславича? -  спросил Святослав Всеволодович Игоря.
- Вопрос хороший, - вздохнул Великий князь, и почувствовал, как оптимизм, в котором он только что прибывал, стал уходить как хмель наутро после дружественной попойки, -  я говорил с дворским, печатником, а после еще и с гонцом. Говорят с ним много людей  – его дружина, черные клобуки, жители Порося, Белгорода, Васильева, Триполья и других городов Киевской земли…
Святослав Олегович выругался и стукнул кулаком по столу.
- Говорят, брате! … Это значит неизвестно сколько! Разведка у нас хромает и приятелей в стане Изяслава Мстиславича нет… Главное, что бы у него в нашем стане не было своих ушей и глаз.
- Что ты от меня хочешь?! – обиженно взвизгнул Игорь Ольгович. -  Я просил у Всеволода, дать мне сеть своих осведомителей, но он ничего мне не дал. Такое впечатление, что брат решил унести все с собой в могилу.
Белгородский князь пропустил эти слова мимо ушей, и забарабанил пальцами по столу боевой марш.
- А если у Изяслава дружина не так велика, как кажется? – вклинился в разговор Святослав Всеволодович.
- Слушай Игорь, а наш нетий говорит дело, - улыбнулся Святослав Ольгович, - действительно, если Изяслав Мстиславич и наскреб за такое короткое время дружину, то небольшую – и тысячи дружинников не будет. К нему присоединились черные клобуки – вероятно, их тоже не много, максимум до тысячи. Возможно с ними жители некоторых городов Киевской земли – но это ополчение не воины. При первой опасности они разбегутся.  Такими силами он Киев не возьмет.
- Но у нас не больше! Мы не сможет такими силами выдержать осаду, - сказал Игорь Ольгович.
- Но и Изяславу будет не посилам захватить город, без измены конечно.
- Интересная ситуация складывается, разве что кто-то из нас допустит зевок.
- У нас есть два варианта действия. Первый - послать за помощью в Чернигов, на Волынь, в Новгород Северской и выдержать осаду первые несколько дней. Тем временем подойдут наши дружины, и Изяслав Мстиславич буде вынужден отступить. Второй - выходить навстречу Изяславу и разбить его под городом. Если случится так, что нас разобьют – мы отступим в город, и будем держать осаду и ждать подкреплений. Кстати, ни что так не объединяет людей как кровь. После битвы с Изяславом, не зависимо от ее исхода, киевляне станут нам верны.
- Другого выхода у наст нет.
- Может нам стоит смешать наших дружинников с киевскими? – предложил Святослав Всеволодович.
- Нетий, племянник мой любимый. В этом случае, если киевляне побегут, мы не сможем держать строй в поле. Нам нужно найти измену в нашем лагере и избавится от  нее как от гнили. В этом случае мы победим.
- Святослав я прошу тебя, найди предателей, – обратился к брату Игорь Ольгович. – Без изменников Изяслав так быстро не дошел до Киева! Ищи наши глаза и уши в стане Переяславльского князя.
- Брат мой старший, я как раз копаю в этом направлении.
- Святослав Всеволодович, - обратился к племяннику Игорь Ольгович, приказываю тебе обеспечить помощь с Волыни, и готовь к бою своих и наших дружинников.
Отпустив брата и племянника, великий князь направился в гридницу Большого Ярославова двора, в сопровождении дворского, казначея, печатника и нескольких меченош.  Там он узнал, что из всех иностранных гостей его ожидал только посланник Византийского василевса. Болеслав выехал в Вышгород, а по слухам собрался назад в Польшу. Игорь Ольгович чертыхнулся  и обрушился с бессмысленными оскорблениями на окружающих. Брызжа  слюной, Игорь обвинял всех и вся в сложившейся ситуации. Когда князь вошел в гридницу его гнев охладил свежий воздух, врывающийся через открытые оконницы. Игорь Ольгович несколько успокоился и уселся на резное княжеское кресло. Проворно подошедшие слуги ловко, со знанием дела, причесали волосы и бороду великого князя, и поправили на нем одежду. Дворский открыл ларец из черного дерева, который держал один из слуг и извлек из нее золотую великокняжескую диадему, сверкавшую в полосах солнечного света, пронизывающих гридницу. Когда Игорь почувствовал на голове приятную тяжесть великокняжеской диадемы и окончательно успокоился. Он постарался принять наиболее безмятежный вид и дал знак пригласить византийца.
Великий князь Киевский встретил византийского посланника  с благосклонной улыбкой на устах. Рядом с князем находились только дворский, печатник, казначей и двое гридей. Эта аудиенция контрастировала с аналогичным приемом Всеволода Ольговича, и это не ускользнуло от пытливых глаз хитрого византийца. На этот раз посланник тоже был один -  без свиты, слуг и подарков. В практически пустом зале, среди резных, уходящих вверх колон, лысеющий византиец казался   маленьким и несчастным.  Но и новый великий князь бывший без пышной свиты, выглядел одиноко. Посланник деликатно остановился в полутора саженях от князя.
- Приветствую тебя Великий князь, - по-гречески произнес он.
- Приветствую василевса в твоем лице, -  с благожелательной улыбкой на устах, на греческом ответил Игорь Ольгович.
Великий князь решил не церемониться и перешел сразу к делу.
– У меня для василевса и Византии хорошие новости, - начал беседу  он, - я сегодня уладил сложности ромейских купцов в Киеве и во всей Киевской земле.
- Благодарю тебя княже, от имени всех ромейских купцов -  ответил посланник и благодарно кивнул плешивой головой.
- В ответ я прошу оказать императора, в лице своего посланника услугу.
- Какую? –улыбнулся посланник и хитро прищурился.
Великий князь развалился в кресле, и тоном, словно речь шла о пустяках ответил:
- Видишь ли, я не люблю проливать кровь своих родственников и подданных моей державы.
- Неужели князь? – с иронией переспросил посланник, знавший  о происходивших с завидной регулярностью сварах князей, в которых нередко принимал участие его собеседник.
- Да, - ответил  Игорь Ольгович, словно не заметил насмешливого тона византийца,  – как известно, я забочусь о любом жителе моей державы. Тем более помню о любом нерадивом, ошибающемся родственнике.
- Насколько я понимаю, великий князь говорит о своем переяславльском вассале, князе Изяславе.
- Да, именно о нем. Так вот, мой двоюродный брат, князь Изяслав прямо сейчас совершает чудовищную ошибку. Я хотел, что бы посланник василевса облагоразумил моего несчастного родственника. Ведь император один на земле, как солнце на небе! Его слову не могут противоречить даже самые могущественные правители мира. Изяслав Мстиславич послушает тебя, глаголющего словами василевса и к многочисленным достоинствам великого Мануила, добавится талант миротворца.
Вслушиваясь в слова Великого князя, посланник деликатно потупил свой взгляд, словно изучая диковинные мозаичные узоры пола. Когда Игорь Ольгович закончил свою речь, посланник   мягким и сладким тоном ответил:
- Я тронут похвалой  василевса и по возращении в Константинополь обязательно передам ему твои слова. Но есть одно «но». Я не имею полномочий выступать посредником в отношениях между тобой и твоими братьями, да и цена этого вопроса слишком велика. Сложности наших купцов не стоят этого, а тысяцкий Улеб остался на своем месте.
Игорь вскочил с кресла и с резвостью, которой невозможно было от него ожидать, подскочил к посланнику. Почти касаясь лица его лица своей бородой, великий князь, понизив голос произнес:
- Клянусь, вскоре вместо Улеба будет новый тысяцкий, благоволящий к подданным василевса. Василевсу и купцам нужно еще чуть-чуть подождать. Взамен,  я клянусь помочь решить сложности с братом василевса.
- Василевс может при необходимости сам разобраться со своим братом.
- Я готов отдать императору Тмутараканское княжество.
- Князь, ты предлагаешь валилевсу то, что у него и так есть. Не забывай о существовании фемы Херсон. В нынешней ситуации василевсу просто прийдется принять Тмутараканское княжество или Матарху под свое покровительство, так как тебе княже ее не удержать. Как, впрочем, не удержать любому другому князю, сидящему в Киеве.
- Хорошо, буду честен с тобой. Мне нужна только отсрочка, мне нужно выиграть время -  неделю -  другую. Если ты поговоришь с Изяславом Мстиславичем и он остановится или вернется к себе в Переяславль,  ты... ты получишь богатое вознаграждение. Я тебя озолочу. Пойми, если на великокняжеский стол сядет Изяслав, империя от этого не выиграет. Потому, что Изяслав Мстиславич враг империи. Такой же враг ка его дед Владимира Мономаха, который поддерживал самозванца Лже-Диогена и мятежников на границах империи и отец.
- Князь, - спокойным, почти равнодушным тоном парировал посланник, - покойный император был в хороших отношением с отцом князя Изяслава, и оказывал ему немаловажные услуги, при усмирении мятежных родственников.
- Я готов прислать валилевсу войска, для борьбы с его врагами, увеличить ввоз зерна, пушнины, меда... Мне только нужно подержаться с неделю, максимум две. Я тогда сделаю для василевса и тебя больше, чем можно представить.
- Князь, василевс предпочитает дружить с сильными государями. Если великий князь сумеет навести порядок в своей державе, правитель ромеев с удовольствием протянет тебе руку помощи.
С этими словами посланник почтительно поклонился, блеснув просвечивающей через редкие волосы, покрытой потом плешью.
Игорь Ольгович повернулся к посланнику спиной и медленно шаркаюшей походкой направился к своему креслу. Остановившись возле кресла великий князь топнул ногой и дворский громко произнес, что аудиенция закончена. Посланник еще раз поклонился. Но великий князь так и остался стоять к нему спиной. На лице византийца не отразилось никаких эмоций. Он произнес традиционные слова прощания, и удалился восвояси.
Игорь Ольгович бормоча что-то невнятно под нос опустился на кресло. Великий князь сложил ладони прижал их к подбородку закрыл глаза и продолжил что-то невнятно бормотать.  Окружающие не смели беспокоить своего повелителя с опаской наблюдая за ним. Но вот князь стал говорить громче и они стали разбирать отдельные слова. Стало ясно, что князь молится, прося помощи у Бога. До их ушей начали долетать отдельные слова молитвы. Внезапно Игорь Ольгович мягко соскользнул с кресла и опустился колени. Князь продолжил  молиться все громче, одновременно склоняя голову все ниже и ниже. Вдруг с головы великого князя упала диадема, с тихим металлическим лязгом ударившись о мозаичный пол. Но он продолжил молитву, не замечая случившегося.
Дворский побледнел  и еле слышно прошептал:
- Не к добру это.
- Молчи Прокопий, - ответил на это печатник.
Великий князь закончил молитву также внезапно, как и начал. Он  поднялся на ноги и поинтересовался пришли ли тысяцкий, тиун и другие, наиболее уважаемые киевские бояре. Дворский сообщил, что они уже прибыли. Игорь Ольгович поднял с пола диадему и собрался было ее одеть на голову, но передумал и отдал ее слугам. Снова усевшись на кресло, он приказал впустить к себе бояр.
К князю вошли четверо: Улеб,  Иван Вышатыч, Лазарь Саковский, Василь Половчанин. Бояре приветствовали великого князя. Они сразу заполнили практически пустую гридницу шумом шагов, громкими голосами и яркими дорогими одеждами. Игорь Ольгович поднялся  с благосклонной улыбкой на встречу к боярам, приветствуя их теплыми словами. Оказавшись среди них, одетая в темную свиту худощавая фигура великого князя, сразу потерялась среди больших, пышущих здоровьем и ярко одетых бояр.
- Где же Ратша? – поинтересовался Великий князь.
- Княже, - поспешил ответить дворский, - Ратша пропал, никто его не может найти, после недавних злосчастных событий.
Улеб, многозначительно хмыкнул. Ухмылка тысяцкого не осталась незамеченной великим князем, который поинтересовался:
- Улеб, ты что-то знаешь о нем? – ухватился
- Я не знаю, откуда черпает  знания Прокопий, - кивнул Улеб в сторону дворского, - мои люди говорят, что он с остатками своего барахла и малым сыном сбежал.
- Как сбежал? – искренне удивился Игорь Ольгович.
- Быстро сбежал, очень быстро,  княже. Покинул Киев через Жидовские ворота сегодня утором, прихватив семью и  движимое имущество, нажитое за свою жизнь.
- Крыса, изменник, - зашипел, резко изменившись в лице Игорь Ольгович, - бросить своего князя-благодетеля в такое тяжелое время. Прокопий! – почти крикнул Великий князь.
- Да, княже, - отозвался дворский.
- Прикажи срочно послать за Ратшей погоню. Поймать, задержать и его со всеми родственниками бросит в поруб. Слуг высечь, собственность конфисковать.
- Великий князь, я понимаю твой справедливый гнев – от тебя ушел в трудную минуту твой боярин. Но не трогай его, отпусти. Может это к лучшему, что он ушел, - заступился за Ратшу Иван Вышатыч.
- Почему?
- Потому, что он верой и правдой служил твоему брату, хотя грешков за ним как киевским тиуном много. После он начал служить тебе. Когда безумная чернь стала волноваться и бросилась грабить его двор,  а также мечников, ты же толком не смог его защитить. Ведь это правда? Да и право у него, как боярина есть, покинуть своего государя, что бы найти другого.
- Но я же оставил его тиуном!
- Княже, княже, не мне тебе давать советы. Но лучше бы ты его заменил на кого-то другого, к примеру, на Лазаря Саковского, - ответил  Иван Вышатыч. Старый боярин многозначительно кивнул на Лазаря Саковского. - кроме того все мы знаем  об опасности надвигающейся на Киев. Зачем тебе княже держать рядом с собой человека слабого духом в период тяжких испытаний?
Игорь Ольгович задумался, и почесал затылок. Мысль, высказанная Иваном Вышатычем была недурна, но Игорь не хотел следовать его советам. Тогда Игорь внимательно посмотрел в глаза старому боярину, надеясь прочитать в них потаённые мысли, но к своему разочарованию, не смог ничего понять в его выцветших от времени и невзгод, уставших глазах. Сделав задумчивое выражение лица он, будто нехотя согласился:
- Спасибо тебе Иван Вышатыч, за добый совет  - и добавил, обращаясь к дворскому, - Прокопий, пусть идет на все четыре стороны. Но что б в Киевской земле не было бы его духа.
- Хорошо, княже, - ответил Прокопий.
- Иван Вышатыч, бояре, я же не просто так позвал вас к себе. Иван Вышатыч, я знаю что ты, верно, служил моему брату. У тебя богатый военный опыт, ты мудрый дипломат. Поэтому, а прошу тебя стать киевским воеводой со всеми вытекающими из этого полномочиями!
- Это тяжелая ноша княже, и я далеко не молод. Но я не могу отказать тебе в тяжелую минуту.
- Спасибо тебе Иван Вышатыч. Улеб, ты держал при моем брате тысячу, держи ее и сейчас. Я за столь коротки час, пребывая на великокняжеском столе, успел вникнуть во многие дела и понял, что лучшего человека на эту должность не сыскать.
Улеб, скрывая в густых усах ухмылку поклонился:
- Спасибо княже за оказанную честь и доверие.
- Лазарь Саковский, тебя я буду просить в будущем стать киевским тиуном. Только такой честный  и мудрый человек как ты, может занимать столь ответственную должность.
Лазарь Саковский также поклонился. Игорь Ольгович, казалось, не заметил этого и с воодушевлением продолжил:
- Василь Половчанин, тебе я хочу поручить вооружение моих войск, я же знаю твой богатый воинский опыт.
- Конечно княже, - почтительно поклонился Василь Половчанин.
- Я только  начинаю свое правление, поэтому мне нужен верный дворский, который будет со мной рядом, помогать управлять моими вотчинами, двором, и не только. Прокопий уважаемый человек, но уже стар. Для этой должности лучшего человека, чем ты Василь, не сыскать.
Прокопий побледнел и обижено поджал губы. Игорь Ольгович  покосился на дворского и вопросительно взглянул на Василя Половчанина. Боярин расцвел в довольной улыбке:
- Для  меня это великая честь!
- Кстати, а где Мирослав Андреевич, ваш молодой друг Петр Бориславич?
- Княже, - ответил за всех Иван Вышатыч, - княже, Мирослав Андреевич выехал на Черниговщину, принимать пожалованные ему земли. Петр Бориславич поехал по делам, когда прошел слух, что торки или берендеи волнуются в Поросье. Сейчас из-за этих, - Иван Вышатыч на мгновение умолк, подбирая нужное слово, после чего продолжил, - этих волнений он, вероятно,  он не может добраться по Киева.
- Неужели? – с демонстративной наивностью удивился князь.
- Да, все в неведении и беспокойстве. Весь Бориславов двор волнуется.
- Ну да ладно, - согласился Великий князь, - значит, ему не достанется кусок победного пирога. Теперь о главном. Вы, наверное, знаете, что князь Изяслав совершил неразумный поступок – решил захватить Киев. Я отправил к нему послов, но он не внял их доводам. Теперь его нужно наказать. Поэтому я поручаю вам собрать киевские полки. По моим расчетам, Изяслав Мстиславич будет здесь завтра-послезавтра. Это очень трудно, но возможно. Я прав?
- Да княже, - разноголосым хором подтвердили бояре, - киевляне готовы за тебя сложить головы, и ми тоже!
- Мы приложим все усилия, для совершения невозможного, - подобострастно воскликнул тысяцкий.
- Я польщен, очень польщен вашим рвением. Но мне вы слишком дороги. Я не могу видеть, как вы выбиваетесь из сил служа мне. Поэтому я хочу вам помочь по мере сил.
- Мы будем рады принять любую твою помощь, князь.
- Это очень хорошо,  -  улыбнулся Великий князь, - очень хорошо. Так вот, тебе Вышатыч я даю в помощь Микиту Матвеевича. Он муж мудрый знающий в военном деле. Не единожды ходил в Дикую степь и походы покойного Всеволода. Тебе Улеб будет помогать Олисей Саввич. Я его знаю по Новгороду – Северскому, мне очень помогал. Поверь, он не хуже. Тебе Лазарь, дорогой, тебе пийдет в помощь Фома, мой бывший тысяцкий, из Новгорода-Северского, а ты Василь, будешь трудиться в паре с Василем Романовичем, боярином из Стародуба. Все они люди достойные, умные, хваткие и храбрые.
Ответом словам Игоря Ольговича было дружное  недовольное молчание бояр. Великий князь удивленно поднял брови и поинтересовался:
- Что-то не так?
- Все так княже, - ответил за всех Иван Вышатыч, кивая седой головой, - ты хочешь как лучше. Иной бы обиделся и сказал, что ты нам не доверяешь. Но я этого не скажу, а поблагодарю тебя от всего сердца. Поскольку тяжелые времена наступают, лишняя умная голова, зоркие глаза,  храброе сердце и верная душа никогда не помешают.
- Теперь я понимаю, за что тебя ценил и Владимир Всеволодович Мономах, и его сын Мстислав, и мой старший брат Всеволод. Твоя мудрость мне всегда нужна. Ты для меня Иван Вышатыч. Почти, что отец.
- Спасибо княже. Теперь разреши нам идти, слишком у нас мало времени.
- Конечно, Иван Вышатыч, идите и трудитесь.
Когда они вышли за двери Лазарь Саковский процедил сквозь зубы:
- Он нам подсовывает своих людей. Все как один бояре Ольговичей.
- Хитро делает, - улыбнулся Иван Вышатыч, - но мы сделаем хитрее.

10 августа 1146 года. Петр Бориславич.
Ранним утром, основные силы Переяславслького князя подошли к речке Желянь. Его отряды перекрыли дороги на Белгород, Васильков и Треполь, а передовые разъезды вышли к устью Лыбеди. Изяслав Мстиславич спешил и рвался в бой. У него уже сложился в голове план сражения за Киев, однако были некоторые сомнения. Поэтому он лично решил провести разведку перед боем. Петр Бориславич учувствовал рекогносцировке проводимой Изяславом Мстиславичем, как киевлянин, который знает местность и население в окрестностях столицы.
Ранним утром, в тот час, когда капельки росы только появляются на августовской траве, Изяслав Мстиславич во главе отряда из двух десятков всадников переправился вброд через Желянь. Не смотря на то, что его отряды брали под контроль дороги связывающие Киев с южными землями княжества, Изяслав решил пройти второстепенными дорогами и малоизвестными тропами к Лыбеди. Он хотел сам найти оптимальное место для переправы через реку и определиться с развертыванием своих войск.
Из-за длительной августовской жары Желянь порядком обмелела и болота в пойме реки подсохли, поэтому переправится через реку не составило труда, даже тяжеловооруженным всадникам, составляющим эскорт князя. Проводник вел их по только одному ему известным тропам. Отряд пересек территорию одной или двух вервей, попутно вспугнув общинников, которые завидев вооруженных всадников, бросали соху и скот,  разбегаясь в разные стороны. Однажды им показалось, что они напоролись на засаду. Но Петр Бориславич выехавший вперед, первый заметил знамя бортника, на необъятных стволах столетних дубов.  Боярин дал знак, что все спокойно, сообщив дружинникам это пасека. Боярину показалось, это придало ему некоторый вес среди спутников. Без особых приключений отряд достиг Лыбеди. Изяслав Мстиславич лично проверил два или три брода переправляясь через реку, скрываясь в зарослях камыша, осоки и плакучих ив. Отряд так и не встретив разъездов и патрулей киевского князя, зато наткнулся на войска собственного авангарда Изяслава Мстиславича. Если бы не белые повязки на предплечьях, повязанные для определения «свой – чужой», многие из них рисковали сложить свои головы на Желяни.
Было хорошо за полдень, когда  они оказались поблизости Надова озера. Всадники уже видели в темнеющую вдали громадину Киева. Изяслав Мстиславич старался быть спокойным, но с трудом сдерживал охватившее его возбуждение. Он то и дело  косился на город, время от времени потирая руки, словно проголодавшийся едок перед долгожданным обедом. Дорога, по которой продвигался отряд, проходила по болотистому лугу, раскинувшемуся в пойме реки. Всадники вытянулись в длинную цепочку, стараясь не сходить с дороги. Было жарко. Дружинники буквально «плыли» в под тяжестью разогретых доспехов.  Внезапно впереди показался отряд всадников. Отрок,  ехавший в авангарде их маленького отряда, в темном подшлемнике на голове отхлебнул воды из кожаной фляги и приветственно помахал рукой незнакомцам. Однако всадники лишь пришпорили коней. Тогда отрок похлопал рукой с флягой по перевязанной белой тряпкой руке и закричал приветствие. В ответ один из незнакомцев ловко достал лук из сагайдака, притороченного у седла, и прежде чем отрок Изяслава успел среагировать, пустил стрелу. Незадачливый дружинник, мгновение назад беззаботно улыбавшийся, с хрипом повалился из седла, с пронзенной стрелой шеей. Испуганная лошадь бросилась в сторону, таща по земле умирающего всадника, с застрявшей ногой в стремени.
- Засада! -  закричал всадник,  находившийся с Петром Бориславичем.
- Черт, - выругался Изяслав Мстиславич, - мне нельзя умирать в этой заурядной стычке! Только не сейчас!
Переяславлький князь не колеблясь повернул коня и поскакал назад. Пару гридей последовали за ним. Петр Бориславич обнажил меч, собираясь задорого продать свою жизнь.  Гриди Изяслава быстро изготовились к схватке. Они понимали, что их цель не победить, а остановить противника, пускай даже ценой собственной жизни. Дорога была узкая – на ней не могло развернуться более двух всадников, и это было преимуществом обороняющихся. Через считанные секунды раздался треск раскалывающегося шита и сломавшегося копья. Принявшие на себя удар двое всадников Изяслава, упали наземь. Один из них не смог уклониться, и острие копья пробило его череп, вонзившись в глаз между наносником и брамицей. Другой смог прикрылся щитом и ему в какой-то момент повезло. Второй нападающий опасаясь задеть своего товарища, отдалился от него на слишком большое расстояние, и удар был нанесен не  удачно, под углом и копье сломалось. Оглушенный при падении гридь попытался встать, но удар булавой по голове свалил его с ног. Удар был настолько сильным, что с дружинника слетел шлем, а лицо залилось кровью. Но дружинники  сделали свое дело  - нападающие не смогли прорваться дальше, и началась свалка. Петр Бориславич направил коня на помощь истекающему кровью  гридю и нанес удар мечом его обидчику. Противник ловко уклонился, прикрывшись щитом. Меч гулко стукнул по дереву. Петр Бориславич прикрылся щитом готовясь защититься от булавы соперника, но его противник нанес удар по голове его коня. Животное, не успев понять что произошло, грузно опустилось на землю потянув за собой всадника. Петр Бориславич выпустил из рук оружие и повалился с лошадью. Он едва успел освободить  ноги из стремени, чем спас их от перелома. Петр Бориславич  чудом увернулся от следующего удара булавой. Булава, с тихим свистом разрезая горячий воздух, задела умирающее животное. Боярин понимал, что третий удар может стать для него фатальным, поэтому сорвал с головы шлем, швырнул его в нападавшего. Это произвело не боевой, а эмоциональный эффект. Всадник на мгновение замер и заорал во все горло:
- Взять его живым!
Но сегодня был его день. Петра Бориславича спас один из гридей Изяслава, который направил коня на его обидчика, нанося рубящие удары мечом. Тому пришлось обороняться и на какое-то время забыть о боярине.  Петр Бориславич поднялся на ноги и на долгие секунды впал в ступор, рискуя быть сбитым лошадями своих товарищей или врагов. Ошеломленный  боярин смотрел, как отчаянно толкаются и рубятся противники. Холодный лязг бьющегося друг о друга железа, стонущий гул щитов, крики и стоны мужчин... Однако его мозг среагировал на сильную боль в правой ноге и заставил его действовать. Боярин развернулся и бросился прихрамывая бежать. В полусотни шагов  от себя он увидел гридя сидящего на коне и махающего ему рукой. Боярин подбежал к всаднику и с его помощью взобрался на круп лошади.  Всадник вонзил  шпоры в бока животного, и лошадь понесла его прочь от поля битвы. Петр Бориславич намертво вцепился влажными от пота руками за пояс дружинника, и до боли сжал зубы. Его охватил страх, били дрожь и озноб. Боярину казалось что  сейчас, в эту минуту в его спину вонзиться стрела, которая принесет ему  смерть или пытки, если он не умрет сразу. В голове Петра Бориславича вертелась лишь одна мысль – бежать, бежать и бежать, вперед никуда не оглядываясь. Он с облегчением вздохнул, лишь, когда они оказались на тропе, ведущей в глубь лиственного  леса. Но и в лесу страх окончательно не оставил боярина. Теперь он прислушивался к каждому шороху, треску веток, оживая увидеть за каждым кустом врага.
Вскоре  дубы, липы и ясени сменили корабельные сосны. Лошадь замедлила ход и неспешно ступала копытами по усыпанной сухими иголками, шишками и обломками коры ложбинке. Вдруг  их лошадь, словно чувствуя опасность, заржала и остановилась. До Петра Бориславича и его спутника донесся тихий свист, который заставил всадников спешиться и прикрыться животным как щитом. Петр Бориславич достал из луки седла боевой топор, а дружинник обнажил меч. Сначала была тишина, прерываемая пением лесных птиц. Затем до них донесся шум шагов, тяжестью которых ломались  сухие ветки и шишки. У Петра Бориславича  бешено заколотилось сердце. Он до боли в костяшках сжал древко топора. Вдруг перед их глазами появился Изяслав Мстиславич.
- Ну как, спас свою шкуру? - поинтересовался у Петра Бориславича князь.
Эти слова были сказаны спокойным, обыденным тоном, словно они прогуливались по лесу.
Петр Бориславич, не сообразил, к кому обращается князь – к нему или дружиннику и промолчал в ответ. Князь сделал вид, что не заметил этого, и тоном, с оттенком равнодушия с которым властители общаются со своими подданными добавил:
- Ну и молодец. Ты рожден для более важных и достойных дел.
За преяславльским князем вышло двое отроков, ведущих под уздцы трех коней. Изяслав при помощи отрока уселся в седло одного из них, и знаком приказал Петру Бориславичу сесть верхом. Молодой боярин подчинился, а дружинники проворно взгромоздились на оставшихся лошадей. Изяслав Мстиславич ударил пятками по бокам лошади и спросил у Петра Бориславича:
- Знакомы тебе места?
- Похоже да. Бывал здесь.
- Тогда веди нас, но только не к Ольговичам.
Петр Бориславич проглотил язвительный укол Переяславльского князя. Также он понял, что в свалке князь потерял проводника, а сам не знаком с окружающей местностью, и теперь остатки разгромленного отряда зависят от него, Петра Бориславича. Боярин молча поехал вперед. Он действительно  бывал в этих местах и помнил, что примерно в полуверсте от них должен был протекать лесной ручей. Если поднятья к вверх к его истоку, они должны были обнаружить большую вревь. Оттуда он помнил тропу, которая узкой лентой вьется к дороге на Белгород. Боярин понимал, что ему нельзя терять уверенности в себе, и смело направил коня вперед по ложбине.
Выехав из ложбины, Петр Бориславич свернул вглубь леса. Всадники направились за ним.  Через полчаса боярин почувствовал легко-уловимый запах сырости, гниения и влажной, земли. Боярин спешился и отдал поводья одному из дружинников. Осторожна ступая по мягкой земле, он зашагал вперед. Через десятка два шагов боярин услышал тихое журчание воды. Без особого труда отыскав ручей, боярин победоносно поднял руку и, вернувшись рассказал князю о дальнейшем маршруте. Это придало Изяславу Мстиславичу и спутниками уверенности в успехе, и они продолжили путь. Внезапно Изяслав Мстиславич подъехал к боярину почти вплотную, так что ноги в стременах всадников почти соприкоснулись.
- Ты знаешь, почему я бежал? – неожиданно спросил он Петра Бориславича.
- Наверное, на это были веские причины, -  дипломатично ответил боярин и покосился на своего собеседника. Поймав на себе цепкий, колючий взгляд Переяславльского князя, Петр Бориславич добавил, -  но это не отсутствие храбрости, княже.
Изяславу Мстиславичу видимо понравился ответ. Он спрятал улыбку в густых русых усах, что не укрылось от боярина и придало ему уверенности.
- Да, я не трус. Люди, которые меня сопровождают, могут это подтвердить.
- Я верю тебе княже...
- Догадываешься, почему я это сделал?
- Наверное, княже, ты не можешь позволить умереть сейчас.
- Да, это так. В этой стычке я мог легко погибнуть или быть плененным. Но тогда наш поход прекратился бы сам собой, а мои дети бы потеряли право наследовать великокняжеский стол. Это было бы только на руку князю Игорю и моим дядьям.  Но ничего, я готов потерять малое для приобретения большего. Ольговичи и их люди поплатятся на это нападение!
Изяслав Мстиславич повернулся в седле и зычно сказал:
- Они поплатятся правда!
- Да княже, - вразнобой ответили дружинники.
- То-то и оно. Теперь мы с тобой Петр Бориславич связаны.
Переяславльский князь попридержал своего коня, что бы отстать от боярина и продолжил движение среди своих гридей, отставая от него на корпус лошади.
Как и ожидалось, всадники выехали к верви и, проехав мимо убогих полуземлянок и  колосящихся золотистой пшеницей полей, выехали на Белгородский шлях. Там они встретили разъезд Переяславльского князя, который и эскортировал их в лагерь.
Петр Бориславич чувствовал себя неловко, как любой человек после неудачи и первым делом попытался скрыться от чужих глаз в своей палатке. Его встретил немой слуга, который сразу понял, что случились что-то неладное, и быстро, со знанием дела начал снимать с боярина доспехи. К сожалению, уединиться Петру Бриславичу не удалось. В тот час, когда слуга расшнуровывал его кирасу, в палате показался детский. Молодой человек передал приказ Изяслава  срочно идти в его палатку. Слуга ускорил свою работу и через минуту-другую  кираса, с тихим металлическим лязгом упала наземь. Затем с боярина были сняты короткая кольчуга и белая льняная рубаха. Когда на Петра Борислава облачали в чистую тунику, детский наблюдавший за этими манипуляциями, с точностью дрессированной собаки произнес, что князь не любит ждать.
Едва успев подпоясаться кожаным ремнем, украшенным серебряными бляхами, боярин поспешил за детским, отведшим его в просторный шатер Переславльского князя. Оказавшись внутри шатра, находился Изяслав Мстислава, сидящий на небольшом табурете рядом со столом, заваленным ворохами пергамента. Князь еще не снял доспехи, либо не собирался их снимать. Он без шлема и боевого меча, который держал в руках его меченоша. Рядом с Изяславом находились его старший сын Мстислав, тысяцкий, и двое отроков-гридей. Перед ними стоял убого одетый седой человек, по виду смерд, либо  рядович, либо раб, с измазанным грязью и дорожной пылью лицом.
- Наконец-то ты пришел, - с нескрываемым нетерпением произнес Изяслав,-  где ты ходишь?!
- Княже, я хотел выглядеть достойно перед тобой, - ответил Петр Бориславич.
- Какая красота, мы в боевом походе, тоже мне петух нашелся. Бог с этим. Петр Бориславич, друг мой любезный, ты знаешь этого человека?
Изяслав Мстиславич кивнул в сторону простолюдина. Петр Бориславич подошел в нему в плотную и посмотрел ему в лицо. Он узнал его не сразу -  это был Иван, поверенный Улеба во всех важных и щекотливых делах. Но сейчас боярин с трудом его узнал, ухоженный жилистый, еще не старый человек, выглядел лет на десять старше своих лет. Иван  как-то сгорбился, съежился, а его лицо настолько изможденным, что казалось он, страдает от тяжелой болезни.
- Это слуга Улеба, киевского тысяцкого,  Иван.
- Значит, глаголешь правду, - заметил Изяслав Мстиславич.
- Петр, что еще можешь сказать об этом человеке?
- Улеб всей душой на нашей стороне. Это самый верный слуга Улеба, ему можно доверять.
- Хорошо,  -задумчиво выговорил Переяславльский князь, - говори Иван, что тебе приказал передать мне твой хозяин?
Иван скороговоркой заговорил:
- Улеб, Иван Вышатыч и другие киевские бояре бьют тебе челом, жаждать видеть тебя великим князем Киевским...
- Ближе к делу, - оборвал его Изяслав Мстиславич.
- Да, -  осторожно продолжил Иван, опасаясь разгневать князя, - да,  у Игоря Ольговича около полутора тысяч верных людей, плюс двести латников. Их привел Святослав Всеволодович. Основная масса воинов находится в Киеве, а треть расположена в крепостях вокруг Киева – в Предславино, на Кловском ручье,  Дорогожичах, а также на дороге, ведущей на Вышгород и Чернигов. Ольговичи запросили военную помощь в Чернигове у Владимира и Изяслава Давидовичей. Давидовичи взамен попросили много  городов и волостей, включая Овруч и Вышгород.
- Черт, черт, черт, - выругался Изяслав Мстиславич, - они  так все разбазарят! Так Давидовичи пришлют Игорю помощь?
- Пришлют, то пришлют, но не сразу. В Чернигове сейчас от киевского боярства Мирослав Андреевич. Давидовичи целовали крест Игорю Ольговичу, как Великому князю, но выждут несколько дней. Он их уговорил.
- Сколько у меня есть дней?
- Три, максимум четыре.
- Что дальше?
- Святослав Всеволодович  послал за своими войсками на Волынь.  Ольговичи, подтянут войска с Новгород-Северского, позовут половцев, ковуев...
- Это в лучшем случае месяц, в худшем две недели. Глаголь дальше.
- Ольговичи не уверены, что смогут так легко удержать Киев. Киевляне их не любят. Когда Игорь Ольгович садился на Великокняжеский стол...
- Знаю я эту историю, - грубо оборвал Ивана Переяславльский князь.
- Игорь Ольгович, и его брат Святослав будут пытаться тебя разбить у стен Киева, либо ослабить, если этого им не удастся. В случае проигранного сражения они хотят отступить в Киев и держаться там, пока не подойдет помощь.
Изяслав Мстиславе начал нервно кусать ус. Иван  заметил это и продолжил развивать мысль:
- Ольговичи формируют полки из киевлян. Этим занимаются мой хозяин Улеб, Иван Вышатыч, назначенный воеводой, и другие верные тебе люди. Хотя Игорь Ольгович и приставил к ним черниговских, северских бояр и соглядатаев, ничего у них не получиться. Киевляне не будут против тебя сражаться – они сложат оружие перед битвой. Но тебе князь, нельзя начинать бой первым, нельзя, что бы  пролилась кровь жителей Киева, иначе киевляне будут биться за себя. Далее тебя Ольговичи хотят обмануть. Как – пока никто не знает.  Великий князь и его брат держат это в тайне, но вероятно это будет ложный  маневр, с целью разделить твои силы и заставить тебя  оказаться в неудобной для сражения позиции.
- Это все?
- Да, княже.
- Ну что ж, -задумчиво вздохнул Изяслав Мстиславич, - если ты говоришь правду, я тебя вознагражу, если нет, умрешь как собака.
Подвел черту под своим разговором с Иваном, Переяславльский князь обратился к одному из стоящих рядом отроков:
- Отведи этого человека под замок. Пусть его хорошо накормят, напоят, нальют меду и хорошо следят за ним.
В ответ Иван поклонился перед князем склонившись почти до самой земли, после чего вышел в сопровождении отрока.
- Что мы будем делать? – нетерпеливо спросил Мстислав Изяславич  своего отца.
- Брать Киев -  другого выхода у нас то и нет.
Изяслав Мстиславич поднялся с табурета и склонился над столом. Петр Бориславич шагнул к столу и увидел, что князь внимательно смотрит на карту Киева и его окрестностей. Не отрывая взгляда от пергамента, он приказал находившемуся при нем отроку срочно собрал у него в шатре всех командиров, включая вождя черных клобуков Ольбера.
В течение получаса в шатре собралось с десяток мужчин, с обветренными и бронзовыми от загара лицами, в которых из сразу можно было определить бывалого воина. Переяславльский князь приветствовал каждого и просил подождать возле выхода из шатра. Когда все собрались, Изяслав Мстиславич членам военного совета с краткой речью:
- Мои братья по оружию! Нам нужно обязательно занять Киев завтра, максимум послезавтра. От этого засвистят мои и ваши счастье, удача и жизнь, а также процветание всего государства. Мы вами уже сделали невозможное – собрали армию и заняли весь юг Киевской земли. Нам осталось сделать только один шаг, который приведет нас к победе и этот шаг самый важный. Поэтому я прошу вас помочь мне советом, мудрым словом, и делом. Мы должны принять правильное, выверенное решение сегодня, что бы завтра стоять на выбранных нами позициях, готовыми к бою.
После этого он знаком пригласил всех подойти к столу и начал военный совет. Изяслав Мстиславич  сразу детально изложил свое видение плана сражения, указывая расположение и передвижения войск на карте. Когда князь закончил свою речь, он попросил своих командиров высказать  замечания и возражения. Все командиры высказали свое мнение. Переяславльский князь выслушивал аргументы каждого, задавая уточняющие вопросы, при необходимости корректируя план сражения. Попутно князь требовал от командиров детального объяснения тех или иных действий. Мужчины говорили коротко, по делу, серьезно и без шуток, поскольку понимали, что завтра любого из них может ждать гибель, и от того насколько тщателен и выверен  будет каждый шаг зависит их последующая жизнь и судьба. После часа напряженных споров, Изяслав Мстиславич определился с действиями своей небольшой армии на завтрашний день.
Военный совет затянулся почти на два часа. Конечный план сражения был таков. Основные силы Изяслава Мстиславича должны были расположиться на валах близ Надова озера, которое было приблизительно в версте от города.  Таким образом, они контролировали два брода. Первый, находился поблизости от места, из которого из озера вытекала Лыбедь. Через  данный брод тянулась дорога от Золотых Ворот Киева на Белгород.  Другой брод находился на болотистой местности с другой стороны Надова озера, поблизости впадения Сухой Лыбеди в Надово озеро. Оттуда дорога шла к  Жидовские воротам Киева. Таким образом, Изяслав Мстиславич должен быть контролировать стратегически-главные ворота Киева и при необходимости мог быстро  развернуть свои силы. Черные клобуки, как более мобильные войска должны были переправиться через Лыбедь и находиться между Золотыми и Лядскими воротами. Они  должны были прикрывать правый фланг армии Изяслава, в случае атаки войск Ольговичей из близлежащих крепостей. При необходимости они могли ударить и по Лядским воротам. Атака от Лядских ворот была маловероятна из-за того, что обороняющимся пришлось бы наступать фактически из ямы, но от Ольговичей можно было ожидать всего. На военном совете решили, ложным отступлением заманить войска Игоря Ольговича на неудобный для сражения участок, ограниченный Надовым озером, Сухой Лебедью и водоотводящими канавами. Именно там, учитывая вероятность, как минимум нейтральности киевских полков, Изяслав решил уничтожить или заставить капитулировать армию Ольговичей.
Когда Изяслав решил наиболее важные вопросы, а дискуссия коснулась второстепенных деталей, и начала уходить в сторону, и он на правах командующего, прервал споры, громко стукнув кулаком по столу.
- Братья мои, - громко сказал он, - у нас завтра важный и тяжелый день. Все должны отдохнуть перед битвой, для завтрашней победы. Скажите, что все дружинники – отроки, кмети, гриди, всякий кто будет сражаться со мной бок обок и победит, получит по две, нет по три гривни! Вас, поверьте, я тоже не обижу, вы меня знаете.
- Спасибо княже, - нестройными голосами поблагодарили его командиры.
- Идите к своим людям. Мне нужно поговорить со своим сыном.
Когда все покинули шатер, Изяслав Мстиславич  выдвинул из-под стола табурет и предложил присесть на него Мстиславу. Сам же Переяславльский князь уселся рядом на свободный табурет  и положил руку на плечо своему сыну. Несколько минут отец, и сын молча смотрели в глаза друг другу, не говоря ни слова.
- Мстислав, - тихо сказал Изяслав Мстиславич,  - Мстислав, я тебе говорил, что очень люблю тебя?
- Нет, отец.
- Знай, я очень люблю тебя. Все это время я старался закалить тебя. Ведь после моей смерти, а это когда-то случится, ты останешься один на один со своими врагами, и спрятаться за чьей-то широкой спиной будет невозможно.
- Отец...
- Перебивай меня... Теперь о деле. Завтра ты будешь принимать участие в первом своем серьезном сражении. Тебе  придётся идти в бой и рисковать жизнью, может даже ты будешь убит. Тебя это не должно пугать. Это чушь, когда святоши говорят, что если человек долго  месяцами умирает от мучительной болезни, то попадает в рай. Нет, надо умирать тогда когда придёт этот час, и смерть с мечом в руках – это хорошая смерть. Так вот, не показывай своим воинами, что боишься, даже если это так. Ты командир, поэтому не лезь на рожон. От твоей жизни зависит жизнь армии. Помни, ты главная цель противника. Не колеблясь посылай на гибель людей, если это стоит того, но не бросай на гибель по-глупости и беспечности. Цени жизнь своих людей.  Во время битвы не давай грабить мертвых и пленных, это может стоить их и твоей жизни, потери победы. По завершении сражения они могут ограбить мертвых и пленных – это их законная добыча. Будь щедр - заплатить дружине надо хорошо, иначе в следующий раз за тобой не пойдут.  Если во время боя пленных не удержать – убивай их не колеблясь, ибо жалость может стоить тебе жизни. Поверь, пленник при первой возможности с удовольствием всадит тебе нож между лопаток. Исключение богатые пленные – за них можно получит выкуп. И еще, что ты собираешься сейчас делать?
Мстислав Изяславич замялся с ответом. Отец взлохматил его белокурые волосы.
- Сын мой. Я бы не советовал провести всю ночь в молитве или кувыркаться с девками. Прочитаешь «Отче наш», но искренне  и спать. После победы, в Киеве, я лично пришлю тебе трех-четырех красивых девок-рабынь, хочешь евнухов - делай с ними что хочешь. Про очередь из купеческих и боярских девок я молчу. Грехи тебе отпустит митрополит...
- Отец, митрополита же сейчас нет.
- Поверь, будет, причем наш митрополит. Ну все, ступай и отдыхай. Мне тоже надо отдохнуть – до выступления осталось не так много времени.

11 августа 1146 года. Константин.
Константин не знал, сколько времени был взаперти. Когда он пришел в себя, то понял, что руки развязаны. Шаря руками в темноте, словно слепой, он на земельном полу наткнулся на деревянную миску с водой и лежак, вкопанный в землю. Лекарь чувствовал холод и сырость, пронизывающие его одежду насквозь, добирающиеся до костей и тяжелый запах. Еще через минуту-другую он нашел источник вони – в одном из углов была яма для испражнений. Константин помнил, что его спустили  по лестнице,  но ее небыло. Видимо лестницу подняли наверх. Лекарь осознал, что он в порубе. Наверное, Бориславичи использовали эту яму в качестве домашней тюрьмы, для наказания  провинившихся слуг и рабов. Какое-то время он сидел молча, потом лежал. Время в темноте тянулось необычайно долго, тишина, доходившая до звона в ушах, давила на сознание. Его охватила паника, и он принялся звать на помощь, затем кричать и еще раз кричать. Все  было тщетно. Потом время исчезло, и потянулись тягостные часы неизвестности. Потом пришел голод. Еды не было, но была вода. Сделав несколько глотков Константин сообразил, что воду нужно беречь, ведь без воды долго не протянешь. Тогда он лег на лежак и закрыл глаза. Вскоре ему показалось, что он стал различать предметы в своей темнице. Решение двигаться пришло само собой, и он стал чередовать пребывание на лежаке и ходьбу, что бы согреться. У Константина ныло после побоев все тело - от макушки головы до кончиков пальцев ног. Двигался он через силу, понимая, что в движении его жизнь.  В минуты спокойствия он погружался в дремоту или тревожный сон. Затем все начиналось снова -  ходьба, лежание, небольшие глотки воды. Когда раздался скрип отрываемого люка,  он не сразу сообразил, что происходит. Лекарь будто ослеп от ворвавшегося в подвал столба света, инстинктивно закрыл глаза правой рукой и с трудом сел на влажный от сырости лежак. Раздался тихий стук лестницы, опущенной на земляной пол и скрип ступеней прогибающихся под тяжестью человеческого тела.
- А мы тебя уж обыскались, - раздался до боли знакомый и от того приятный голос.
- Олекса?! – не веря, своим ушам почти крикнул Константин.
- Думал от нас спрятаться, -  со смехом ответил Олекса, - давай, поднимайся наверх!
Но Константин почувствовал слабость в теле и был не в силах встать на ноги. Олекса негромко свистнул и в поруб опустились два дружинника, которые вытащили лекаря наверх. Он увидел, что над порубом располагалась добротная, но почти пустая полуземлянка. Олекса ударом ноги распахнул дверь, и Константину ударила в лицо волна влажной свежести, возникающей после ливня. Посмотрев по сторонам, Константин поразился изменениям двора Петра Бориславича.  Кругом царил разгром, бережно выращенные цветы вытоптаны, фруктовые деревья были поломаны или срублены, сама территория двора усеяна обломками домашнего скарба, обрывками ткани и осколками битой посуды. На крыльце, рядом с выломанной дверью стояло несколько вооруженных отроков и детских, в которых Константин узнал гридей Игоря Ольговича. Другие дружинники, мешая сапогами размякшую от долгого дождя землю, тащили из терема и изб Бориславова двора тюки с вещами и складывали их на телеги стоящие у распахнутых ворот. Возле крыльца, громко, протяжно по-бабьи голосили, несколько женщин.
- Что тут случилось? – спросил Константин Олексу.
- Ничего особенного, идем скорее, - ответил меченоша Всеволода.
Константин поплелся, еле передвигая ногами. Он чувствовал себя разбито: голова ныла и кружилась, ноги были словно ватные, тело бил озноб и хотелось пить.  Капающие с неба редкие капли дождя, буквально добивали его. Олекса, видя несчастное состояние Константина, отстегнул от пояса кожаную флягу и протянул ее лекарю. Тот схватил флягу, и жадно прижавшись к горлышку, большими глотками принялся пить красное тягучее и сладковатое вино. Меченоша наблюдая, с какой скоростью, Константин опустошает флягу, почти  силой вырвал ее из его рук.
- Хватит, иначе быстро опьянеешь. Ты должен хорошо соображать.
- Я хочу есть.
- Успеется, - коротко ответил Олекса.
- Что вы сделали?
- Тебя освободили, спасли твою жизнь.
- Вы же все разрушили.
- Заткнись, и садись на телегу.
Олекса взял под руку Константина, вывел за ворота. Там стояли с десяток загруженных или почти загруженных домашним скарбом и продуктами телег.  Олекса усадил Константина на крайнюю из их, а сам сел рядом и приказал возничему ехать. Телега со скрипом покатилась по мощеной деревянными досками дороге под охраной вооруженного детского гарцевавшего на коне. Необычная пустынность улиц Киева поразила Константина. Город, обычно кишевший и бурливший людьми, будто вымер и затих. Скрип телеги прерывало лишь мычание скота  да крики домашней птицы.
- Олекса, что случилось?
- Даже не знаю с чего начать. Начну с главного -  сегодня все решится. Тебе придется этому поспособствовать.
- Скажи не томи, -  попросил Константин.
- Хорошо. Начну с конца, потом дойдем до середины, а после перейдем к началу. Итак, под Киевом стоит Изяслав Мстиславич со своей дружиной, и хочет захватить столицу. Наш Игорь Ольгович не желает отдавать Киев. Поэтому будет битва.
Константин с бессильным стоном стукнул кулаком по борту кузова, представляя, еще большую опасность для жизни. Битва это война, кровь, насилие, смерть… Он с безысходностью отчаянья начал смотреть на медленно проплывающие мимо него высокие заборы и частоколы усадеб. Олекса после некоторой паузы продолжил:
- Ты не бойся, мы победим, поскольку нас больше и за нами крепость. Малыми силами князю Изяславу не взять город с большим гарнизоном. Зато ты сможешь применить свое искусство врачевания.
Константин ничего не ответил. Лекарь чувствовал, как хмель медленно, но верно проникает в его мозг, отключая внимание, ясность ума  и здравый смысл. Он надеялся, что опьянение придаст ему решительности, ведь в хмельном состоянии можно конечно сказать все, даже правду. Но вино начало действовать с точностью до наоборот. Константин почувствовал слабость, его стало клонить в сон. Ему захотелось, что бы все случившееся с ним за последнее время оказалось тяжелым сном, который пройдет и забудется. Потом конечно могут быть последствия похмелья:  головная боль, тошнота, рвота... но это пройдет.
- Эй, чего не отвечаешь? Ты что уснул? –  с беспокойством  поинтересовался Олекса.
- Нет, - ответил Константин, не узнавая своего голоса.
- Так вот, - медленно, с расстановкой, продолжил меченоша, -  нам было известно, что Переяславльский князь двинулся на нас. Поэтому мы принялись готовиться к войне, подтягивать в Киев дружину, усилили патрулирование окрестностей города. Константин, ты не представляешь! Еду я в составе разъезда, и вижу навстречу движется группа всадников, немного и не мало - с десятка полтора-два. На небе ни тучки, подпекает солнце, словом стоит жара необычайная. Эти вояки едут разморенные, шлемы поснимали, латы расстегнули, словом чувствуют себя под Киевом, как у дома. Это не порядок, правда?
Константин молча кивнул и откинулся на тюки и безнадежным унынием уставился на затянутое тяжелыми серыми тучами небо. Олеска с довольной улыбкой,  продолжил:
- Правильно делаешь. Полежи чуток, а потом за дело. Словом такую наглость мы не стерпели и опрокинули их. Это оказалась разведка князя Изяслава. Но тут нам не повезло -  сам князь был среди них. Изяслав дал деру, что только пятки сверкали. Это конечно плохо – возьми, мы его в плен, война закончилась. Но еще я с ним видел нашего общего друга Петра Бориславича. Этот молодчик даже пытался меня убить – но безуспешно, как ты понимаешь. Вояка он так себе, зато шлем кидает хорошо.
- Ты его убил?
Олекса мечтательно вздохнул, словно испытывая приятные воспоминания.
- Нет, успел лишь выбить из седла. На меня бросился один из гридей, и пока я с ним справился, Бориславич тоже удрал.
- Не повезло тебе.
- Константин, даже не знаю, потому что в жизни все случается не так, как нам хочется, а как надо. Пока мои товарищи обшаривали карманы мертвых, да вязали пленных, мы узнали имя одного предателя. Как же Петр Бориславич нравился Великому князю.  Ты знаешь, он даже не поверил поначалу...
Олекса прервал свою речь, и, скорчив на своем лице смешную гримасу, загнусавил, подражая Игорю Ольговичу: «Как он хорошо поет! Он же меня спас! Я чувствую его душу!»
Олекса громко рассмеялся и потер от удовольствия руки.
- Но пленные подтвердили наши слова... Константин, мы поначалу хотели подождать с тобой, но  было времени маловато.  Изяслав Мстиславич со своим сбродом подошел к Киеву и Святослав Ольгович приказал нам наведаться к Петру Бориславичу. Ты знаешь, не даром! Мы ведь тебя вытащили. Однако Петр Бориславич оказался хитер – вывез из Киева тех, кто видел с ним заговорщиков, но он просчитался.
В этот миг телега резко свернула на главную улицу города, тянувшуюся от Золотых ворот до Софиевских ворот детинца. Колесо телеги наскочило на камень, и Константина подбросило. У лекаря неприятно заныли ушибы и ссадины, и он слегка застонал от боли. Олекса не обратил на это ни малейшего внимания.
- Что вы сделали?
- Что мы сделали? Нашли из кого можно вытащить эти сведения. Это Лукьян, тиун Бориславича и Звенислава.
Константин похолодел. Он ясно понял, что этих людей ожидают страдания и пытки. Хмель разморивший его тело и голову, мгновенно ушел. Лекарь сразу подумал о Звениславе, о том, что синяки и ссадины, которыми ее наградил Улеб, это еще не самое страшное, в сравнении с тем, что могут с ней сделать люди, цепляющиеся за власть.
- Константин, - добродушно похлопал его по плечу Олекса, - извини, что я впутал тебя в это дело. Тебя избили и наверное, хотели убить. Но я тебя спас. Сегодня ты сможешь отомстить своим обидчикам. Кстати, мы тебя не сразу нашли, этот Лукьян оказался крепким орехом. Когда мы ломились в ворота, он сумел заткнуть вентиляционное отверстие в порубе. Так что ты мог задохнуться, не найди мы тебя.
Олекса хлопнул по плечу возничего и тот с размаху хлестнул лошадь. Животное заржало и перешло в рысь. Возле Софиевских ворот почти небыло охраны – всего пару дружинников стояли у распахнутых створок. Телега и сопровождающий ее всадник с грохотом преодолели подвесной мост и свернули направо. Проехав вдоль крепостной стены они повернули к святому Федору и покатившись мимо стен монастыря, оказались у ворот Большого Ярославого двора. Их видимо ожидали, поскольку ворота быстро распахнули, Олексе не пришлось даже крикнуть. Лошадь остановилась посреди площади перед дворцом. Меченоша соскочил с телеги и придерживая свободной рукой меч, потянул за собой Константина по двору, аккуратно обходя грязные дождевые лужи. Они пересекли площадь перед дворцом, и зашли внутрь невысокого неприметного здания, первый этаж которого был построен из плинфы. Константин раньше видел это безликое, обычно запертое здание,  но не знал его предназначение.  Оказавшись внутри Олекса шагнул в полуподвальное помещение. Константин слегка помедлил и пошел за меченошей. Ему ударил в нос тяжелый запах мочи, рвоты, грязного тела и крови. Он замешкался, успев спуститься да три-четыре  верхней ступени. Олекса усмехнулся и приободрил его:
- Смелее, спускайся вниз, не бойся. Ты должен увидеть это.
Константин нехотя спустился за Олексой, касаясь руками стен, опасаясь упасть. Они попали в полуподвальное помещение, в которое врывались три широких луча света, проникавшие через узкие отверстия под потолком. Примерно посреди потолка помещения, в деревянную балку был вкручен металлический крюк,  за который, связанными руками был подвешен абсолютно голый человек. Он тяжело дышал. Его лицо было опущено, длинные седые волосы, мокрыми грязными прядями спускались на потные плечи. Тело человека было покрыто ранами,  ссадинами и кровоподтеками.  Густая седеющая поросль на груди была подпалена. В помещении горела жаровня, которая нагревала без того горячий воздух. Рядом с узником находились палач в мокрой от пота рубахе и двое его подручных, раскрасневшихся от жары. В углу камеры, за  убогим столом, с церой и стилосом в руках сидел меченоша-писарь, со страдающим лицом, царапавший признания узника.
- Ну как он? -  сходу спросил Олекса.
- Сломался, - коротко ответил палач, - сломался, когда ему залили в горло конской мочи, а после чего били по разбухшему животу дубиной.
- И что он сказал?
Меченоша-писарь подошёл к Олексе и что-то забубнил ему в ухо. До Константина донеслись отдельные слова, но их смысл он не мог уловить.
- Вот  сукин сын! – выругался Олекса, выслушав меченошу, и обратившись к палачу сказал. - Ты поаккуратнее с ним. Мне нужна правда, а вы же заставишь его обвинить во всех грехах своих мать и покойного деда.
- Олекса, обижаешь, - возмутился палач, -  я работаю добросовестно и даю человеку отдохнуть.
- Как сейчас?
- Да, - кивнул палач.
- Да он же с минуту на минуту сдохнет! Воды ему хоть плесни. Как только я зашел,  у меня голова закружилась от жары и смрада.
- Нет, - запротестовал палач, - он крепкий, хотя и не молод.
С этими словами палач запустил пятерню в волосы несчастного и, сжав их в кулак поднял его лицо. Константин сразу узнал его – это был Лукьян. От былой вальяжности и важности тиуна Петра Бориславича не осталось и следа. Избитый, грязный израненный, пропахший блевотой он вызывал только жалость, как избитая дворняга. Мужчина с трудом открыл заплывшие от ударов глаза и мутным, ничего не выражающим взглядом посмотрел на Константина. В его глазах даже не было страха - было тупое равнодушие животного, почти привыкшего к длительными мучениями. Палач услужливо направил лицо Лукьяна на лекаря.
- Кто это? Узнаешь? – спросил палач.
- Не знаю, - шепелявя, с трудом шевеля губами, сказал Лукьян.
Константин понял, что тиуну Петра Бориславича выбили передние зубы и ему тяжело говорить. Но Лукьян не успел сказать еще хоть слово, как тут же получил удар плетью по спине. Раздалось шмяканье, будто ремень плети попал в грязь и Лукьян взвыл нечеловеческим воем. Удар был до того сильный, потому что по телу пытаемого прошла дрожь.
- Видел его, но не знаю. Я думал, что он вор.
- Почему же ты его тогда не выдал мечникам великого князя!
- Я решил посадить его под замок, до приезда хозяина.
- Узнаешь его,- поинтересовался Олекса у Константина.
- Да, он на Бориславом дворе был главным. 
Помощник палача щелкнул плетью. Видимо Лукьян сообразил, что получит следующий удар и тяжело дыша, заговорил:
- Я все скажу. Все! Этот человек назвался лекарем великого князя и подозревал моего хозяина в заговоре против князя Игоря. Он хотел получить доказательства этого от Звениславы. Она видела, какие гости к нему приходили, и о чем говорили... Я думал это шпион князя.
- Звенислава знает, с кем Петр Бориславич замышлял против Великого князя? – спросил меченоша.
- Не знаю...
- Ты уже отвечал на этот вопрос.
Раздался еще один щелчок плетью. Лукьян, услышав это продолжил:
- Да, она знает. Должна знать. Еще Петр Бориславич хотел опоить великого князя, убить его брата и его детей. Он вместе с Мирославом Андреевичем нашли волхвов, которые собирались наслать на Игоря Ольговича порчу...
- Мирослав Андреевич, еще кто? – спросил Олекса.
- Я не знаю, кто еще, не знаю!
Тиун не успел договорить, так как получил еще один удар плетью. Он снова взвыл и застонал:
- Скажите, скажите, кто это может быть, я все подтвержу. Только не бейте, не мучайте меня, отпустите...
- Лукьян, - мы тебя отпустим. Скажи  нам только правду, всю правду. Думаешь нам нравиться тебя мучать? Нет! Я воин, и происходящее в этих стенах мне отвратительно. Поэтому говори правду, - говорил Олекса.
- Я все сказал, - жалобно прошамкал тиун, - я больше ничего не знаю. Христом Богом клянусь...
- Видимо не все сказал. Скажи мне все, о чем забыл упомянуть...
- Хорошо... Петр Бориславич вместе с людьми князя Изяслава, Володимерка Галицкого опоил Великого князя Всеволода Ольговича на пиру. А он, лекарь, был причастен к этому тоже. Они ему заплатили за это двадцать гривен серебром и передали отравленное снадобье. Он отравил сначала Великого князя Всеволода, а потом травил его брата Игоря. Звенислава, она была с ними, она тоже собиралась отравить Игоря Ольговича. Нет... забыл... она должна была заколоть великого князя, когда он раненый попал на Бориславов двор.
Олекса разочарованно развел руками и повернулся к палачу. Меченоша раздраженно рявкнул:
- У нас нет времени выслушивать этот бред. Игорь Ольгович уже выстраивает свои полки. В его рядах есть измена и ты должен вытянуть из него имена и все про заговор. Ты понимаешь, что сейчас в этих стенах решается наша жизнь на года вперед! Тиун же несет чушь, бред! Ты должен вырвать из него всю правду, ты понял? Всю!
Олекса сделал шаг к палачу и поднес к его лицу свой кулак. Палач понимающе закивал головой и направился к жаровне. Лукьян сразу понял, что это не сулит ему ничего хорошего. Тиун стал бессвязно бормотать, выкрикивая время от времени какие-то имена и моля о пощаде. Но это никак не повлияло на его мучителей. Меченоша-писарь лишь отложил в сторону стилос.
- Ну вот, - пожаловался Олекса к Константину, - и мне надо этим всем заниматься. Я уверен, что он, - Олекса указал пальцем на палача, - уже ничего не добьется от твоего мучителя. Но ты Константин можешь отомстить за свои страдания. Возьми плеть, ударь его, либо прикажи сделать это палачу. Можешь вырвать ему зубы... Хотя нет, зубы у него уже выбили. Хочешь -  вырви глаз, отрежь палец, он же хотел тебя убить. И не переживай, ни о чем, просто мсти.
Было не понятно, то ли Олекса говорил правду, то ли хотел разозлить палача. Красный от жары заплечных дел мастер, побагровел еще больше. Он загремел своими инструментами лежащими не небольшом столе у жаровни, и, выбрав один из них присел у огня.
- Нет, - тихо ответил Константин, - он и так наказан.
Эти слова, казалось, вселили в Лукьяна надежду. Шамкая и шепелявя, он закричал Константину:
- Спаси меня, спаси! Я же тоже тебя спас! Христа ради помоги! Ведь одно мое слово и тебе бы шею свернули, а  тело спрятали так, что вовек не отыскать. Я спас тебя, закрыл в подвал, спрятал от смерти. Тебя хотели убить, но я тебя спас! Спаси меня и ты, замолви слово, век не забуду, ради детей моих малых, спаси. Попроси Олексу пощадить меня...
Константин отвернул лицо. Ему хотелось уйти, бежать отсюда. Лукьян какое-то время продолжал умолять Константина, но вдруг резко замолк. Палач тем временем закончил раскаливать свой инструмент на углях.  Он был абсолютно спокоен. Было видно,  что такие слова слышать ему не впервой. Палач повернулся, держа в руках раскаленные докрасна щипцы и деловито кивнул помощникам. Один из них привычным движением достал из-за голенища сапога острый как бритва нож и зажал его лезвие зубами.  Подручные палача схватили тиуна Петра Бориславича за израненные ноги и раздвинули их. Лукьян недоумевающе посмотрел на них, не понимая, какое еще истязание для него готовят, но увидев палача с раскаленными щипцами, мгновенно все понял. Тиун  безумно завращал белками глаз и что есть силы забился, в руках своих мучителей, словно громадная измучанная рыба, в последней попытке сорваться с крючка. Но быстро осознав, что ему не вырваться, Лукьян что есть мочи завопил:
- Не надо! Простите! Только не это! Я все скажу! Нет...
Его слова потонули в диком вопле, который пронизывая насквозь стены, вырвался наружу. Раздался запах паленого мяса, и крик резко оборвался.  Помощник палача достал нож, зажатый между зубов и ловко, со знанием дела, полоснул у тиуна в паху.
- Вот и оскопили, - удовлетворенно произнес палач, бросая обожжённую плоть на жаровню. Константин зажал пальцами нос, стараясь не вдыхать распространявшуюся по камере новую волну вони. К его горлу подобрался комок, и лекарь появились позывы рвоты. Олекса бессильно схватился руками за голову.
- Ты дурак? Ты же его убил!  Он должен был сказать нам все, - убитым голосом сказал Олекса.
- Не сдох он, я то знаю. Не первый раз оскопляю, все они поначалу теряют сознание. Окатите его водой.
Один из помощников палача черпнул ведром воды из большой деревянной бадьи и окатил с головы до ног Лукьяна. Однако тот остался недвижим.
- Ты хоть понял, что сделал?!
Палач подошёл к Лукьяну и стал внимательно обследовать его тело.
- Пес шелудивый, - рявкнул Олекса и вышел из камеры поднявшись наверх.
Константин поспешил за ним.
- Что ты хочешь сделать со Звениславой? – спросил он, догоняя меченошу, опасаясь за судьбу девушки.
В ответ Олекса, нервно огрызнулся:
- Отстань от меня со своей жалостью и заткнись. Мне самому тошно.
Олекса прошел по узкому коридору в конце которого, призрачной тенью, стоял сонный сторож со всклоченной бородой. Меченоша остановился у тяжелой, окованной металлом двери.
- Открой, - раздраженно бросил сторожу Олекса.
Сторож суетливо отстегнул от пояса связку ключей и выбрал один. Тихо позвякивая ключами, сторож открыл замок. Не дожидаясь, пока будет вынут ключ, Олекса с силой толкнул дверь и распахнув  ее настежь,  зашел внутрь. Константин проскользнул за ним и захлопнул за собой дверь.  Звенислава сидела на лавке, и казалось, сливалась с серой стеной. Свет плохо проходил через узкую слюдяную оконницу и в помещении стоял почти полумрак. Девушка  не сказала ни слова, ни шелохнулась, увидев гостей, лишь слегка приподняла левую бровь.
- Как ты? Подумала о том, что сказать? – сходу начал Олекса.
Девушка с минуту помолчала, потупив глаза в пол, затем перевела свой взгляд на меченошу и спокойным, почти равнодушным тоном поинтересовалась:
- Олекса, это кричал Лукьян?
- Да, - буркнул в ответ конюший.
- Что ты с ним сделал?
- Лично я к нему и пальцем не притронулся. Ему нужно было говорить правду, а не тянуть с этим.
- Судя по тому, как он целый день кричал, ему не позавидуешь. Ты тоже будешь меня так пытать? Или твой приятель, займется этим. Он лекарь и должен знать, как делать больно.
- Звенислава, ты меня знаешь, я с девками не воюю. Да ты сама все скажешь.
- Звенислава, - попытался оправдаться Константин, - ты не так все поняла...
Звенислава в ответ нервно рассмеялась Константину в лицо, заставив его умолкнуть.
- Твой Лукьян пытался убить моего друга и лекаря великого князя. Он в свою очередь стал жертвой неразберихи, разобраться в которой ты помочь не хочешь. Кстати, ты могла ему спасти Лукьяна, но не сделала этого.
- Не верю я, ни тебе, ни твоему дружку.
Девушка сжала кулаки, и ее глаза злобно сверкнули, словно глазки маленького загнанного хорька, который забившись в угол, собирается дорого продать свою шкуру. Константин, поежился, почувствовав на себе колючий взгляд девушки. Олекса же наигранно рассмеялся. Было видно, что меченоша нервничает, и с трудом держит себя в руках.
- Ладно, - хлопнул в ладоши Олекса, - ладно, у нас нет времени. Говори чего ты хочешь, я исполню все, что в моих силах. Назови цену -  деньги, дом, рабы, может месть кому-то.
- Мне нужно одно: исчезни из моей жизни, вместе со своими хозяевами, Ольговичами.
- Клянусь, я исчезну их твоей жизни, только дай мне ответ, кто является сообщниками Петра Бориславича. Кого ты видела на тайных встречах и встречах у Петра Бориславича? Кто к нему хаживал последние недели две-три? Может слуги или рабы чьи-то ходили?
- К Петру Бориславичу приходили разные люди. Я не знаю о чем ты, повторяю тебе...
- Говори правду, Лукьян все сказал.
- Если он сказал, то зачем тебе я?
- Слишком уж тяжкие обвинения нависли над вятшими людьми. Нужно подтверждение их вины.
- Будто вас это когда-то смущало?!
- Всеволода Ольговича, моего старого хозяина – да. В таких случаях он всегда чтил закон. Святослава Ольгович тоже - он человек гордый. Великий Князь Игорь Ольгович...
- Вы же убили или покалечили Лукьяна без суда и следствия. Вы подвергли страданию невиновного хорошего человека, - перебила Олексу Звенислава.
- Невиновного и хорошего? Да он наговорил столько, что тебя и всех людей Бориславича надо жестоко наказать, а то и казнить. Заметь, он оговорил тебя в первую очередь. По его словам ты единственная кто видела заговорщиков вместе и осталась в Киеве. Поэтому признание и правдивые слова могут спасти тебе жизнь. Ну, говори.
- Петр Бориславич невиновен.
- Как не виновен! Да он же продал тебя Улебу! Зачем ты его защищаешь?! Ты еще из Улеба святого сделай! - почти закричал Олекса.
В ответ Звенислава смачно плюнула в меченошу. Плевок не долетел до Олексы и упал возле носков его сапог. Меченоша запыхтел, положил ладонь на рукоять меча и процедил сквозь зубы:
- Тебе повезло, что я тебя знаю не первый день. С Роготой пришлось быть в разных переделках, он был для меня как брат.
Олекса тяжело дышал с трудом сдерживая бешенство. Было видно, как тусклые пластины тяжёлой кирасы, шевелятся под  глубоким дыханием конюшего. Немного успокоившись Олекса крикнул сторожу.
- Эй, как там тебя, зайди!
Сторож видимо все это время стоял под дверью и внимательно подслушивая происходящее в камере. Тяжелая дверь осторожно приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась сначала всклоченная борода, а затем и голова сторожа. Олекса небрежно приказал ему:
- Палача сюда, и быстро.
Голова сторожа исчезла также быстро, как и появилась. Дверь захлопнулась, раздался шум закрываемого замка  и удаляющиеся шаги охранника. Девушка в ответ нервно рассмеялась.
- Звенислава, ты знаешь, что я не могу тебя обидеть. Но палач сможет.
- Стой, - положил Олексе руку на плечо Константин, - стой.
Конюший вздрогнул
- Чего тебе? – раздраженно спросил Олекса.
- Мне нужно задать один вопрос. Если Звенислава скажет кто изменник, ты ее отпустишь?
- Да, конечно, но что ты задумал? – подозрительно произнёс Олекса.
- Звенислава, ты же росла вместе с боярскими детьми. Ведь так. Ты умеешь читать?
- Да, росла, читаю и пишу немного, - недоумевающе ответила девушка.
- Ждите меня, я сейчас.
С этими словами лекарь подбежал к дверям камеры и отчаянно заколотил в нее руками. Ему открыл знакомый ему сторож в сопровождении нахмуренного палача и его подручного. Едва не сбив их с ног, лекарь выскочил на улицу и что есть мочи побежал  к рубленой избе, стоящей в торце дворца. Там, истопке, под лавкой, возле круглой глинобитной печи, стоял его заветный лекарский сундучок. Лекарь пересек пустынный, словно вымерший двор, и, распахнув настежь дверь, вбежал в клеть. Он с грохотом перевернул подвернувшееся под ногами ведро и буквально в истопку. В комнате не было ни души. Его глаза сразу заметили отделанный медью угол сундучка, выглядывающий из-под  лавки, словно зверь из норы. Константин вытащил сундучок на середину комнаты и, встав на колени, открыл его. Его руки недолго порылись внутри и достали оттуда знакомую ему матрицу со щипцами. Лекарь засунул матрицу в карман, задвинув сундучок под лавку поспешил назад. Вернувшись, он застал Олексу, палача и меченошу-писаря деловито обсуждавших дальнейший план действий. Все трое были недовольны и угрюмы. Звенислава, напряжённая как струна, сидела на прежнем месте. Константин поставил, протянул руку с матрицей:
- Вот, смотрите.
- А-а-а-а-а...- понимающе протянул Олекса.
Палач и меченоша-писарь с интересом вытянули шеи, надеясь узнать что-то важное, хотя и совсем не понятное для них. Олекса взял из рук Константина матрицу и подошел с ней к Звениславе. 
- Выйдите, - приказал он палачу и меченоше-писарю, - а ты Константин останься.
Когда Константин, Олекса и Звенислава остались наедине, конюший протянул девушке матрицу со щипцами. Звенислава осторожно взяла в руки предмет и чутко, словно слепая ощупала его своими тонкими, почти хрупкими пальцами. Девушка поднесла матрицу к глазам и  внимательно рассмотрела ее. Константин и Олекса затаив дыхание смотрели на девушку. На одной стороне матрицы было изображение архангела с копьем, в полный рост, окруженного линейным ободком. На другой - была надпись, посреди окружности, ограниченной  точечным ободком.
- Читай, - тихо сказал Олекса.
- Улеб, - по буквам прочитала Звенислава и недоумевающе посмотрела на Олексу и Константина.
- Черт! Черт! Черт! Почему так поздно! – застонал Олекса и буквально вырывал из рук Звениславы матрицу. – Почему ты это сделал только сейчас! – с бессильной яростью выпалил Олекса Константину.
- Олекса, этот никого не интересовало до сегодняшнего дня, - бесхитростно ответил Константин.
- Черт! Черт! – заорал Олекса и обратился к девушке. – Звенислава, ты дура! Умеешь читать, в отличии от других баб, но все равно дура. Ты не понимаешь, что покрываешь людей, которые убили Роготу, опозорили, избили тебя.
- Олекса, ты скажешь, что случилось, объясни мне? – ошеломленно сказала Звенислава.
- Звенислава, эту печать мы нашли возле тела убитого Роготы. Твоего Роготы. Больше тебе ничего не надо знать. Константин бегом за мной.
Олекса вырвал матрицу из рук девушки и засунул ее себе в карман. В это мгновение стена, состоявшая из кирпичиков мужества, надменности, презрения и бесстрашия, зачищавшую Звениславу от жестокого напора мужчин, рухнула. Из глаз девушки ручьем хлынули слезы. Перед Константином теперь сидела слабая, почти хрупкая, сломленная девушка, почти девочка. Но слезы  не произвели на Олексу ни малейшего впечатления. Ругаясь  на чем свет стоит, меченоша покинул камеру и выбежал на улицу.
- Олекса, - Олекса, вернись... - жалобно крикнула вслед Звенислава, начинавшая понимать, в какую передрягу она попала, в какую проваливается в неизвестность. Только теперь девушка осознала, что долетающие осколки правды, окончательно рушат ее нынешнюю жизнь. Она с жалостью выброшенного из дома котенка, посмотрела на Константина.
- Я..., я вернусь за тобой. Все будет хорошо, - пробормотал Константин. Лекарь подошёл к Звениславе и обнял девушку за хрупкие, дрожащие от рыданий плечи. Константин поцеловал девушку в щеку и последовал за Олексой.
Оказавшись на улице, Константин увидел, что площадь перед великокняжеским дворцом уже не была пустынна – по ней сновали с десятка два дружинников и княжеских слуг. Они, крича и ругаясь, тащили из дворца различный скарб, беспорядочно швыряя его на подводы. Олекса находился возле телег и яростно ругался с двумя-тремя гридями Игоря Ольговича из-за лошадей. Дружинники также гневно ему отвечали, и Константину показалось, что с минуты на минуту дело дойдет до драки.  Когда Константин подошел к ним, то понял, что дружинники Игоря Ольговича спешно покидают Большой Ярославов Двор. На самом деле их было гораздо больше -  часть из них была за воротами, готовые двинуться в путь. Огромный чернобородый дружинник, видимо главный среди гридей, внезапно ударил кулаком в кольчужной перчатке в живот меченоши. Удар был такой сильный, что Олекса покачнулся и едва не упал, если бы не уперся спиной в воз. Олекса согнулся, почти сложившись пополам. Внезапно он выпрямился, выхватив нож из голенища и бросился на обидчика. Чернобородый дружинник видимо не ожидал такого ответа Олексы, и панике что-то закричал, пытаясь защититься руками. Но его крик потонул в стоне. Олекса ловко всадил гридю нож в незащищённую доспехами шею и быстрым движением перерезал ему горло. Когда дружинник упал, истекая кровью, его люди даже не попытались отомстить за своего командира, а вместо этого стали обшаривать его карманы. Олекса понял, что лошадь досталась ему. Он вскочил в седло и знаком приказал сесть на другую лошадь Константину. Было видно, что дружинники были недовольны, но бороться еще одну лошадь не стали. Константин и Олекса выехали за ворота Великокняжеской резиденции.
- Что случилось? – спросил Константин, отъехав на некоторое расстояние от Большого Ярославова Двора.
- В войске Игоря Ольговича измена. Именно сейчас все решается, главное нам не опоздать. Киевляне, по крайней мере, часть из них не хотят сражаться, уходят с поля битвы. Эти дворцовые крысы решили, что все проиграно и бегут. Но ничего, мы переломим исход сражения. Нам туда.
- Олекса, я не могу ехать. Я направляюсь на Подол на Византийское подворье, а  оттуда домой, в Константинополь. Я сделал все, что мог.
- Ты пойдешь со мной. Потому, что если в случае победы, ты вернёшься к грекам с богатством и честью. Если проиграем -  никто не будет разбираться, на чьей ты стороне. Знай, для всех ты принадлежишь к Ольговичам, а не к Мономаховичам. Не обижайся, ты видел, что я сделал с одним из беглецов?
- Ты меня тоже убьёшь? А Звениславу, что сделаешь с ней?
- О Знениславе значит заботишься... Ей безопаснее быть взаперти, иначе, либо наши люди, либо гриди князя Изяслава ее оприходуют.
С этими словами, Олеска  вонзил шпоры в бока коню и поскакал к Софиевским воротам детинца. Константин последовал за ним.

11 августа 1146 года. Игорь Ольгович.
На рассвете 11 августа 1146 года Изяслав Мстиславич и его старший сын Мстислав, расположили свои войска на валах, что возле Надова озера. Один из передовых отрядов его  ратников, двигаясь  по дороге, ведущей через Шелвов Борок, перешел вброд через Сухую Лыбедь, примерно на пятьсот саженей выше места ее впадения в Надово озеро. После чего латники Изяслава создали плацдарм на дороге, ведущей к Жидовским воротам Киева, столь необходимый для атаки. Другой отряд форсировал Лыбедь, и укрепился на южном берегу реки. Черные клобуки легкими небольшими отрядами переправились на северный берег Лыбеди. Они держали под контролем весь берег реки, до ее впадения в Днепр. Поганых было хорошо видно с городских стен. Но они не подходили к городу ближе расстояния выпущенной стрелы. Город угрюмо молчал.
Накануне Игорь Ольгович заснул под ритмичный стук дождевых капель, лившего целый день дождя. Он понимал важность предстоящего сражения, но ничуть не волновался и спал неожиданно хорошо. Внезапно великий князь проснулся. За окном была еще темно, но птицы за окном уже почувствовали приближающееся солнце и пели утренние песни. Игорь Ольгович счел это хорошим предзнаменованием и став на колени принялся неистово молиться. Он молился до тех пор, пока в его двери осторожно не постучал Есиф. Князь сам открыл верному слуге. Игорь  Ольгович отказался от завтрака, выпив лишь стакан холодной ключевой воды. Когда его облачали в доспехи, он попросил немного ослабить ему ремни кирасы, но потуже затянули оплечья. Когда великого князя опоясали тяжелым мечом, он внезапно ощутил на себе непривычную тяжесть металла и понял что стареет. Князь постарался отогнать эту мысль и твердым шагом  направился на улицу. На дворцовом крыльце, князя окатила волна прохладного сырого воздуха, взбодрившая его. Там посреди двора, на мокрых каменных плитах двора, небольшими группами стояли ожидавшие его командиры, в окружении верных гридей. Они ждали долго, и Игорь, подойдя к ним, увидел, как со шлемов и лат воинов сползают, падая на землю маленькие капли воды. Среди них были его брат, племянник, Улеб, Иван Вышатыч и еще пять-шесть северских и черниговских бояр. Святослав Ольгович сообщил, что Изяслав Мстиславич уже переправляется через Лыбедь и доложил о готовности верных ему войск выйти навстречу противнику. После Белгородского князя, каждый из командиров доложил о состоянии своего подразделения. Великий князь слышал, но не слушал их слова, пребывая в своих мыслях. Когда последний из бояр закончил свою речь, Игорь Ольгович от дал приказ выдвигаться на позиции.
Армия великого князя выходила из Киева тремя колоннами. Главные силы, а именно дружина Игоря Ольговича вышла через Жидовские ворота. Войска разделились на три полка: правый возглавил его брат Святослав, левый, его племянник Святослав, третьим центральным, и самым большим полком, основу которого составляли тяжеловооруженные копейщики, командовал он сам. Рядом с ним находился его штаб: тысяцкий Улеб, Иван Вышатыч как воевода, а также Ивор Юрьевич, Данила Великий и другие черниговские бояре. Киевляне, шедшие за дружинниками Ольговичей, нестройными рядами выстраивались поодаль, под Олеговой могилой, вблизи Глыбочицы, превратившейся после ливня из узкого пересохшего ручейка в мутный поток шириной несколько саженей. С севера к киевским полкам, длинной змееобразной лентой, неспешно подтягивались отряды городского ополчения, состоящего из простого люда, с Василем Половчанином и Лазарем Саковским во главе. Киевляне, вооруженные как попало оружием с княжеских арсеналов, собрались часом ранее на Торжище. Назначенные их командирами Василь Половчанин и новый киевский тиун Лазарь Саковский с трудом построили непривыкших  к воинской дисциплине гончаров, кожемяк, смердов, закупов в колоны и вывели их через Вышгородские ворота подольских укреплений. Разношерстная толпа, состоявшая как из бывалых воинов, так и простых ремесленников, впервые державших в руках оружие, направилась вдоль городских стен на соединение с основными силами. Третья самая маленькая колона, возглавляемая преданным Игорю Ольговичу Юрием Прокопичем  вышла через главные, Золотые ворота. Кроме пеших дружинников, и отряда лучников, в ее составе были телеги и возы ковуев, вассалов Черниговских и Северских князей. Ей предназначалось выполнить важную задачу: Юрий Прокопич со своими людьми, укрепившись в круге образованном телегами должен, был сковать или отвлечь черных клобуков и резервы Переяславльского князя, не дав им вступить в сражение.
Игорь Ольгович остановил своих воинов примерно на половине пути к отрядам Изяслава Мстиславича, там, где склон киевского плато образовывал достаточно большую и широкую ступень. Дружинники выстраивались плотным строем, укрывшись за червлеными щитами и ощетинившись частоколом копий.
Святослав Ольгович руководивший расстановкой своих дружинников, был обеспокоен. Князь внезапно рванул поводья своего жеребца и повернул к брату. Улеб и Иван Вышатыч находившиеся рядом с великим князем, настороженно переглянулись.
- Брате, - произнес он, подъехав к великому князю почти вплотную, - брате, тут дело не чисто.
- Что еще? - без удивления в голосе поинтересовался Игорь Ольгович.
- Брате, Изяслав выстроил своих ратников и они готовы к бою. Он мог бы нас атаковать, пока мы не развернули свои силы, учитывая, какой разброд среди киевлян, - Святослав кивнул в сторону, копошащихся в стороне киевских воинов и ополчения, - брате, Изяслав  нас может нас без особого труда опрокинуть. Между тем, он этого не делает. Тут не чисто, Изяслав что-то задумал, и у него среди нас есть сообщники.
Игорь Ольгович в ответ лишь пожал плечами. Улеб, выглядевший нелепо, в блестящем, сделанных под заказ чешуйчатом панцире и неуклюже сидевшем на голове шлеме, обижено что-то хрюкнул себе под нос. На лице Ивана Вышатыча не дрогнул ни один мускул. Старый боярин лишь слегка прищурил глаза.
- Эй, княже, - с нотками обиды в голосе обратился к Белгородскому князю Улеб, - княже, киевляне, между прочим, вышли проливать кровь за великого князя и тебя, его брата.
Игорь Олегович, ощущая накаляющуюся атмосферу примирительно сказал:
- Святослав не кипятись, у нас более выходная позиция. Поэтому князь Изяслав боится нас атаковать и осторожничает. После дождя земля скользкая, а мы на склонах горы, к тому же солнце может слепить глаза его воям.
- Дело говоришь княже, - поддержал Игоря Ольговича Иван Вышатыч, - сразу видно, что ты бывалый воин. Изяслав осторожный малый, просто так не полезет в драку. Правда  на небе тучи и солнца не видно -  но это не меняет дела.  Ветер в любой момент может разогнать тучи.
- Брат, я чую, мы что-то упустили, и это может иметь фатальные последствия, - почти закричал Святослав Ольгович, -  нам надо возвращаться в город и запираться за городскими стенами.
- Зачем? – удивился великий князь. – Зачем? Изменника мы нашли, дознание провели. Тиун Петра Бориславича назвал имена, и виновные будут наказаны. Поверь, пройдет еще немного времени,  и мы сметем  Изяслава с его ублюдками, либо он сам уйдет.
Вдруг со стороны полка Святослава Всеволодовича до них донеслись крики. Начались первые стычки. Как оказалось, отряд черных клобуков попытался атаковать левый полк под командованием Святослава Всеволодовича. Раскисшая земля помешала стремительной атаке кочевников и застрельщики или лучники, по команде Волынского князя, окатили противника градом стрел. Поняв, что атака не удалась, они отступили, оставив несколько человек лежащих на мокрой земле. Это событие приободрило ратников Игоря и по их рядам пронесся возбужденный гул. Из-за этого оказалось почти незамеченным, как от киевлян отделились несколько всадников и поскакали к Надову озеру. На встречу, им двинулась группа дружинников, со стягом Изяслава. 
- Что они творят?! – обеспокоенно указал рукой на скачущих рысью киевлян Ивор Юрьевич.
- Черт! Черт! – выругался Святослав Ольгович.
Внимание командиров мгновенно переключилось на мелькавших за жидкими деревьями и кустарниками  конных дружинников. На их глазах обе группы всадников встретились, но стычки не произошло.  Напротив, противники остановились, начали о чем-то мирно переговариваться.
- Что это значит? – удивленно, с явным беспокойством поинтересовался Игорь Ольгович у Улеба и Ивана Вышатыча. – Объясните, что здесь происходит! Тысяцкий, воевода, это же ваши люди, и вы за них отвечаете головой! Отвечайте и смотрите мне в глаза, я хочу видеть ваши лица!
Оба киевских боярина обеспокоенно переглянулись. Слово взял Иван Вышатыч. Он по-старчески закряхтел и поежился, словно ему было зябко. Его лицо, почти полностью скрывал шлем в наносником и бармицей и были видны только выцветшие от времени глаза та густая седая борода. Иван Вышатыч дернул поводья своего коня и подъехал к Игорю Ольгович почти вплотную, так головы животных почти соприкоснулись.
- Княже, я пока не вижу поводов для беспокойства. Видимо, князь Изяслав выслал парламентеров для переговоров. В его рядах много ратников из Киева, Киевской земли которые не желают биться друг с другом. Они не верят в победу Переяславльского князя, их мучают угрызения совести в отношении тебя и твоего брата княже. Мне наши лазутчики сообщили, что несколько сот ратников Изяслава Мстиславича, те, что из Белгорода, тайно решили перейти на нашу сторону...
- Почему я узнаю об этом только сейчас! Почему об этих лазутчиках я не знаю!
- Они боятся гнева Святослава Ольговича и твоего Великий князь, за проявленные слабость и малодушие, за то, что поддались уговорам людей Изяслава. Также они знают, что в твоем лагере есть изменники, которые могут донести ему об их планах князю. Изяслав Мстиславич, как известно, скор на расправу. Поэтому они обратились ко мне, как к уважаемому киевлянину и верному твоему слуге.
- Хотелось бы мне в это верить, - скептически заметил Святослав Ольгович и недоверчиво покачал головой всматриваясь вдаль.
- Зря ты княже, сомневаешься, - обиделся Улеб, - я и весь киевский люд вышли проливать кровь за тебя и готовы сложить головы. Будь мы изменники, среди твоих гридей не находились.
- Улеб, почему-то я сомневаюсь, что ты будешь рубиться с врагами. Да ты при первом свисте стрелы  бросишься наутек, - саркастически заметил Святослав Ольгович.
- Заткнитесь оба, - оборвал их великий князь.
Игорь Ольгович махнул рукой, словно отгоняя своих собеседников, как назойливых августовских мух, и продолжил напряженно наблюдать за действием парламентеров. Всадники еще некоторое время стояли на месте, продолжая переговоры, после чего  объединившись в один отряд поскакали в сторону киевлян.  Прошло еще немного времени, и над головами киевлян опустился стяг Игоря Ольговича и взвился стяг Изяслава Мстиславича.
- Что это происходит?! – заорал великий князь.- Что это значит! Улеб, Иван Вышатыч! Что это значит?!
- Великий князь, сам не могу понять, что происходит...- взволновано ответил Иван Вышатыч.
- Я думаю, что это измена, - зычно сказал Улеб и демонстративно схватился за рукоять меча.
- Ну и что ты хочешь делать?! – в панике крикнул Игорь Ольгович.
- Надо направиться туда и наказать виновных.
- Княже, - поддержал своего товарища Иван Вышатыч,  - надо ехать и разобраться, что там происходит. Наказать виновных нужно однозначно.
- Ты же говорил, что киевляне верны мне!
- Они верны во всей своей массе. Но везде есть своя, поганая овца, которая портит все стадо. Мы должны и найти такую овцу и заколоть.  Причем немедленно.
- Да, казнить на месте, за измену, - воинственно, с искренностью и яростью зарычал Улеб.
- Так, почему вы еще здесь стоите! - яростно закричал великий князь. - Направляйтесь  в полки, наводите порядок,  и вас Бог рассудит.  Чего вы тут застряли! Но помните, в случае вашей измены я вас из-под земли достану. О снисхождении можете забыть!
- Княже, все мы ходим под Богом, и рискуем получить нож в спину.
-  Мне не нужно рассказывать о ножах. Поведите киевлян в бой. Если для этого нужно кого-то убить -  убейте. Давайте, что стоите!
Улеб и Иван Вышатыч тронули своих лошадей с места. Животные, осторожно ступая по мокрой земле, направились к киевским полкам. Тем временем Игорь Ольгович знаком подозвал командира своего эскорта. Детский с готовностью подъехал к своему сюзерену.
- Бери пять гридей и скачи за тысяцким и воеводой. При первом подозрении об измене убей их. Ты понял, убей! Никакой пощады, никакого снисхождения, – зашипел дружиннику в лицо великий князь.
У детского на лице не дрогнул ни один мускул. Он лишь молча кивнул головой.
- Иван Вышатыч, Улеб! -  крикнул вслед успевшим отъехать лишь на полсотни саженей киевским боярам Игорь Ольгович, - Я вас не могу просто так отпустить! Не дай Бог, враг попытается вас убить, пленить или ранить. Вами будут мои гриди. Они должны вас спасти ценой своей жизни.
Оба боярина оглянулись, а Иван Вышатыч крикнул в ответ несколько благодарных слов,  после чего они, в сопровождении навязанного эскорта, поехали прочь.
- Княже, зря ты отпустил Ивана Вышатыча, - в сердцах сказал Ивор Юрьевич, глядя на медленно удаляющихся бояр, - без такого влиятельного человека как наш воевода, любой заговор, любая измена бы не прошли. Если даже он не участвует в грязном деле, то что-то знает, однозначно.
- Брось Ивор об этом, - в сердцах сказал Святослав Ольгович, - будь они с нами, от них польза только как от заложников.
- Зря ты так княже говоришь, может быть и не помешали. Однако чует мое сердце, что  это добром это не кончится.
-  Хватит вести бесполезные разговоры, - с неожиданной решительностью сказал Игорь Ольгович, - нам нужно разбить князя Изяслава. Выхода другого у нас нет. Святослав, брат мой, иди к своим  людям и готовь их к атаке. Ты, Ивор Юрьевич, направляйся к моему нетию Святославу – он молод и ему нужна помощь. Мы должны пустить кишки этому проходимцу...
Несмотря на решительный настрой, слова великого князя позвучали неуверенно, почти обреченно, так что находящиеся с ним бояре и дружинники не шелохнулись с места. Они рассеянно переглядывались, словно желая оттянуть, или даже прекратить это действо. Некоторые из них  косились в сторону  города, прикидывая расстояние до Жидовских ворот, и оценивая за какое время, они смогут к ним добраться. Одновременно  бояре пожирали глазами киевское ополчение. Вот от серой, копошащейся массы людей, ощетинившейся копьями и пиками, словно громадный еж, отделилось два три человека, которые мелким шагом направились назад, к городским воротам. Затем к ним присоединился еще один человек, потом еще, еще ... Они видели как Иван Вышатыч и Улеб подъехали к киевскому войску, видели как тысяцкий и воевода что-то прокричали. Им ответили радостные многоголосые крики, сливающиеся в один мощный рев.
- Изяслав! Изяслав! Изяслав! – что есть мочи закричали киевляне.
В одно мгновение толпа киевских ратников поглотила Ивана Вышатыча и Улеба, скрыв их от глаз Игоря Ольговича. Затем маленькие фигурки всадников,  в которых они узнали гридей Игоря Ольговича, повернули, назад пытаясь бежать. Но не прошло и минуты, как дружинники, один за другим пали наземь под стрелами киевских лучников. Тогда же, киевские дружинники и ополчение принялись бросать стяги Игоря Ольговича и копья наземь. В сторону Жидовских ворот потянулась жидкая цепочка киевских ратников, покидающих поле боя. Вопросом времени было то, когда этот тоненький ручеек превратиться в могучий поток, который сметет на своем пути Игоря Ольговича и все его надежды на великокняжескую власть.
- Собаки, псы шелудивые, - в бессильной ярости зашипел Игорь Ольгович, - что мне делать, что?! Посоветуйте!
В глазах бояр и гридей, окружающих великого князя, читалась безысходность. Святослав Ольгович смачно сплюнул на землю. В этом щекотливом и опасном положении, Белгородский князь всем своим видом будто хотел сказать: «Я же говорил, а вы мне не верили!» Это не произвело ни на кого надлежащего впечатления. Видя это Святослав Ольгович решил взять инициативу в свои руки:
- Брат, нам надо прорываться и уходить, причем немедленно. Отсылай гонца Юрию Прокопчу, с приказом отступать в город через Золотые ворота и через Подол уходит на левый берег Днепра. Мы быстро перестраиваем войска. Мой полк идет в авангарде, затем ты князь, в арьергарде будет Святослав Всеволодович. Тогда есть шанс уцелеть.
Слова Святослава Ольговича прозвучали неожиданно спокойно, оттого и страшно даже для бывалых воинов. Но для таких ратников, прошедших разные передряги, страшнее была нерешительность их полководца. Дружинники знали, что колебание князя, страх сделать ошибку, зачастую приводила в поражению, а значит грозила смертью, пленом, рабством или гибелью в плену. Все они, и родовитые бояре, и простые гриди понимали, что в речи Белгородского князя есть здравый смысл - возможность победить даже оставив противнику поле боя.
- В этом случае Изяслав не будет нас длительно преследовать. У него нет на это ни сил, ни времени. Мы отступим на север, к Вышгороду, но оставим за собой Дорогожичи, в качестве плацдарма. Перегруппируемся, соединимся с полками Давидовичей и волынскими полками Святослава, и отберем у Изяслава Киев, на этот раз навсегда.
Глаза Игоря Ольговича округлились, почернели, а аккуратно подстриженная черная бородка затряслась, как листья ивы на ветру. Из уст великого князя полился поток ругательств и проклятий в сторону Киева, киевлян, Изяслава и его войска, черных клобуков, предателей и других людей, причастных к сложившейся ситуации или нет. Внезапно Великий князь умолк. Он вытер рукавом слюну со своей бороды и,  расправив плечи, выпрямился в седле.
- Как, отдать Киев, просто так и бежать?... Нет, нет, нет. Каждый из нас сейчас ступает в свой полк. Мы идем на Изяслава и Бог нас рассудит.
Однако и на этот раз,  ни  Святослав Ольгович, ни дружинники, ни гриди не двинулись с места.  Тем маленьким камешком, который запускает лавину, оказался Ивор Юрьевич. Он решительно надел на голову шлем и крепко застегнув ремешок произнес:
- Великий князь прав, нет у нас иного выхода. Позади чужой Киев, впереди враг, справа река, а слева предатели. Выхода нет, надо разбить врага, или умереть.
Боярин спешился, отдал поводья своего коня стоящему своему отроку и зашагал к латникам. Скрепя зубами от бессильной злобы, Святослав Ольгович, с остальными командирами разошлись по своим подразделениям и стали готовиться к атаке.
Именно в это время, когда дружина Игоря Ольговича заканчивала приготовление к атаке, Константин и Олекса, осторожно объезжая тянущихся в город киевлян, выехали из Жидовских ворот. Олекса наметанным воина взглядом оценил сложившуюся ситуацию и громко выругался.
- Все плохо? – спросил Константин.
- Не то слово, - ответил Олекса, - похоже, мы опоздали.
- Тогда уходим?
- Напротив, едем вперед. Надеюсь, мы еще успеем переломить ситуацию.
В это время три полка ратников Олеговичей, выстроившись «стеной», двинулись на дружину Переяславльского князя. По центру, под крики воев и рев боевых рогов, шел самый большой полк, которым непосредственно командовал Игорь Ольгович. Первые ряды его составляли наиболее хорошо вооруженные и опытные дружинники. Закрывшись червлеными щитами и выставив вперед тяжелые острые копья, копейщики двинулись на противника. Задние ряды «стены» клали свои копья на плечи впереди стоящих, так, что издали полк напоминал издали огромную медленно ползущую, ощенившуюся иглами черепаху. В последних рядах находились хуже вооруженные ратники, вооруженные оружием ближнего боя, которые все горло кричали и колотили по щитам булавами, боевыми топорами, мечами. Лучники или «застрельщики», ловко скользя по мокрой от дождя земле, рассыпались крупою перед строем копейщиков, стреляя в противника. Сделав несколько залпов, они переместились за спины строя, продолжая, посылая стрелы через головы передних рядов ратников. Левый фанг полка прикрывали пехота и конница под командованием Святослава Всеволодовича, правый – Святослава Ольговича. Противник, основные силы которого перешли Сухую Лыбедь, тесно сомкнув ряды, укрывшись от стрел щитами, не отвечал нападающим.
Олекса и Константин направили коней к Святославу Ольговичу, выделявшегося из массы воинов своим княжеским корзно. Белгородский князь, в окружении трех четырех гридей отдавал команды, обильно сдабривая свои приказы крепкими выражениями, словно нехотя идущим, воинам своего полка. Он понимал, что основной его задачей является прикрытие правого фанга основных сил от атаки изменивших Игорю Ольговичу киевлян.  Белгородский князь предполагал, что деморализованные киевские полки вряд ли атакуют своих бывших союзников. Но пренебрегать горланящей вооруженной толпой, стоящей под Олеговой могилой, он не мог, ибо знал, что в самый отчаянный момент битвы, горстка свежих воинов, может легко переломить исход сражения. Отроки и детские, находящиеся рядом с князем узнали Олексу и быстро пропустили меченошу и лекаря к князю.
- Чего тебе? -  проронил Святослав Ольгович.
- Княже, предатель Улеб! Надо его схватить.
В ответ Святослав Ольгович зло  рассмеялся и крикнул:
- Где ты шатался, дурак! Об этом каждая собака знает. Предатели и Улеб, и воевода, и тиун, все киевляне. Ты явился сюда рассказывать эти вещи. Почему я не узнал это раньше, почему?!
- Княже, у нас было очень мало времени. Только сейчас у меня появились доказательства: печать Улеба, которую нашел лекарь возле тела Роготы, под Вышгородом.
Олекса указал на Константина. Но Святослава это только разозлило.
- Хорошо, но почему так поздно? Гляди, киевляне покидают поле битвы и переходят на сторону Изяслава! - заревел Святослав Ольгович. – Кстати, почему изменник только Улеб? Может изменник и ты? Ты, Олекса, замешан в этом, со времен княжения моего брата Всеволода. Тебе поручили расследование, но ты затянул его и увел в сторону,  а лекарь твой сообщник.
Святослав Ольгович махнул рукой, отдавая приказание своим телохранителям. На Олексу и Константина налетели гриди Белгородского князя. В одно мгновение они стянули их с коней, скрутили и поставили их на колени. Константин почувствовал острую боль, и у него в потемнело в глазах. Их обыскали и обезоружили. Один из отроков поднес матрицу для печатей Белгородскому князю.
- Княже, я верен тебе, как пес, - с отчаяньем в голосе закричал Олекса, - княже, за что?!
Константин почувствовал у своей шеи холодную сталь ножа, и решил, что его минуты сочтены. Он начал громко молится. Святослав Ольгович покрутил в руках матрицу и равнодушно посмотрел на Олексу и Константина.
- У нас нет времени, - коротко сказал Святослав Ольгович, -  убейте их ...
Им повезло, их спас случай. Подлетевший на взмыленном коне всадник прервал Белгородского князя на полуслове. Отроки Святослава хорошо знали Олексу и не горели желанием перерезать горло своему товарищу и, воспользовавшись, случаем остановили экзекуцию. Гонец сообщил, что черные клобуки разгромили полк Юрия Прокопича и захватили обоз, после чего атаковали Святослава Всеволодовича. Святослав обреченно махнул рукой, и его гриди  истолковали это, как знак освободить пленников. Святослав, заметив это покривился, но возражать не стал. Олекса упал на колени и принялся благодарить за князя оказанную милость и клясться тому в верности, обещая сложить за него голову. Константин стоял молча, до конца не понимая, что произошло. Святослав приказал им кровью искупить свою вину и вернулся командованию. Олекса же поднял отобранный у него меч и бросился в строй главного полка. Константину кто-то всунул в руки боевой топор и с силой толкнул в спину. Охваченный  страхом лекарь неохотно, побежал за Олексой, неуклюже скользя по мокрой от дождя траве.
Олекса и Константин оказались в последнем ряду «стены» среди, бездоспешных ратников, вчерашних ремесленников, закупов, смердов. Убого одетые, немытые, пропахшие грязью и потом ополченцы, вооружённые топорами, дубинами, кистенями, булавами, засапожными ножами, в каком-то безумном опьянении угрожающе кричали. Казалось этими криками, не имеющие отношения к ратному делу люди, пытаются пробудить в себе храбрость и отогнать смерть, уже кружившую рядом, выбирающую свои жертвы. Константину, не желавшему умирать в сражении это показалось безумием. Он увидел, как в исступлении заорал Олекса и негромко крикнул раз другой. Но вскоре, охваченный этой истерией, лекарь стал вопить во все горло, рискуя сорвать связки. Он услышал за своей спиной тихий свист. Это застрельщики, стоящие за его спиной, выпустили в сторону ратников Изяслава очередной залп стел. Стрелы взвились над их головами и полетели, вперед неся с собой смерть. Затем застрельщики сделали еще один залп, и еще...
Оказавшиеся на поверку относительно небольшой отряд Переяславльского князя стал отступать к броду через Сухую Лыбедь. Одновременно с этим «стена» ратников Игоря Ольговича стала «раскалываться». На пути полка великого князя появились канавы, тянущиеся из Надового озера и Сухой Лыбеди. Полные мутной, коричневой от грязи воды, они стали непреодолимым препятствием перед дружиной Ольговичей. Вынужденные двигаться вперед, подталкиваемые воинами из задних рядов, тяжеловооруженные копейщики стали сбиваться  в кучи нарушая строй, но толкаясь, соскальзывая в воду, мешая ногами грязь, шагали вперед.  Именно в этот момент, когда ратники Игоря Ольговича оказались в самом не выгодном положении, с валов за Надовым озером ударили залучники Изяслава Мстиславича.
Константин услышал знакомый ему свист и увидел идущий рядом бородач в короткой кольчуге и с топором в руках выронил оружие – стрела прошила ему шею и он рухнул наземь. Константин дрогнул. Дрогнул не только он. Несколько человек попытались вырваться.
- Держать строй! – пронеслось между рядами.
Снова засвистели стрелы. Рядом повалился еще один человек с пронзенной ногой.  Истошно вопя, он закрутился на мокрой земле, сбивая с ног товарищей, тщетно пытаясь вытащить стрелу. Но воины продолжали идти вперед, переступая через мёртвых и раненых или топча их ногами. Потом залпы стрел пошли один за другим. Вскоре лучники перенесли свой удар на наиболее профессиональных дружинников, шедших впереди – разрушенный строй обнажил столь желанные для них незащищенные бреши...
Дружинники Переяславльского князя отступавшие к броду через Лыбедь,  внезапно остановились. Раздался протяжный рев сигнальных горнов и ратники, быстро перестроившись в стену, пошли в атаку и вскоре оба противника сошлись в жестокой рукопашной схватке. Игорь Ольгович пренебрегая опасностью, в окружении верных гридей, бросился в самую гущу битвы. Его воины, увидевшие своего командира рядом с собой, будто получили заряд силы и храбрости и с большим воодушевлением стали давить на противника.
К этому времени, конный полк левой руки под командованием  Святослава Всеволодовича плотно завяз в стычках с черными клобуками, а когда появилась конница во главе с лично с Изяславом, они дрогнули. После короткой схватки, видя превосходство противника, конница Святослава Всеволодовича начала отступать. Они повернули на север, и поскакали вдоль тылов полков старших Ольговичей за собой шлейф павших воинов. 
Константин потерял Олексу, оказавшись зажатым среди дюжины таких же новобранцев как он. Теперь они не кричали, а в их глазах был страх. Больше всего потерь приносили стрелы. Практически лишенные доспехов ратники, искали способ спрятаться стрел. С мертвых снималась кольчуга и шлемы, подбирались упавшие щиты. Некоторые из дружинников пытались прикрыться телами погибших товарищей. Но это мало помогало – стрелы все продолжали разить и разить ратников. Константин принялся пятиться назад. В это время дружинники Изяслава прижатые было к броду через Сухую Лыбедь с ожесточением начали давить на дружинников Игоря. Заметно поредевшие первые ряды «стены» дрогнули, попятились, а затем вовсе побежали. Константину понял, что ему повезло. Будучи в начале сражения в последних рядах, сейчас он оказался в авангарде. И он побежал. Побежал, спасая свою жизнь также как бежали другие. Полк Игоря Ольговича начал в беспорядке отступать. В какой-то момент Константин увидел великого князя, который в вместе с несколькими боярами и гридями, безуспешно пытался остановить ратников, крича и колотя их мечами плашмя. Но отступающие мощным потоком уносили их с поля битвы.
Константин понял, что дело окончательно проиграно, когда увидел черных коблуков мчащихся встречу бегущим ратникам Игоря. Как оказалось, после бегства конницы Волынского князя, кочевники, ворвались сквозь образовавшуюся брешь, в тыл полка Игоря Ольговича.  С дикими криками они врезались в рассыпавшуюся массу людей. Поначалу черные клобуки отчаянно рубили толком не сопротивлявшихся людей Игоря. Вскоре те стали бросать наземь оружие и покорно становиться на колени, моля о пощаде. Кочевники, видя попавшую к ним добычу и понимая ее ценность  и опасность потерять в случае продолжения битвы, приостановили бой. Черные клобуки занялись грабежом и пленением ратников Игоря. Как ни странно, это в какой-то степени помогло спастись остаткам армии Игоря Ольговича. Часть из них побежало в сторону полка Святослава Ольговича, который был свежий и фактически еще не участвовал в сражении. Полк прикрывал войско Ольговичей от атаки киевлян, которые так и не вступили в бой, и мог дать отпор противнику.  Другие, памятуя, что лучшая защита от кочевников лес и горы, где конница черных клобуков лишалась  своей силы и маневренности, бросилась к укрытыми плотной стеной деревьев Юрховице и Дорогожицким холмам.  Константин был среди последних. Напрягая все свои силы, петляя как заяц, спасающийся от погони, он летел к спасительной зеленой стене деревьев. Лекарь  несколько раз упал, больно ушибив ногу и ребра, а также заработал несколько ссадин. Но это не остановило его, а придавало сил. Пару раз он слышал, как свистела где-то рядом стрела, видел, как падают бегущие рядом с ним воины. Он не успокоился даже когда скрылся за деревьями и полез по склону холма через колючий кустарник, безжалостно царапающий его тело.
Битва не отпускала Константина. Остатки разгромленной армии видимо отступали на север либо к Днепру, в надежде переправиться на левый берег реки. Лязг и звон оружия, крики раненых и стоны умирающих, ржанье и топот лошадей гонимой ветром волной накрывали Константина.  Ему казалось, что вот-вот  за его спинами покажутся жестокие обозленные люди, с холодными беспощадными глазами  и окровавленным оружием в руках. Люди, от которых не стоит ждать прощения и жалости. Смерть или рабство, другого выхода нет.
Константин шел, прорываясь сквозь заросли кустов и молодых деревьев, перебираясь через повалившиеся стволы деревьев. Взобравшись на покрытую лесом  вершину холма, он остановился, отдышаться. У лекаря подкашивались ноги, и он облокотился о  молодую березу, что бы ни упасть. Сердце лекаря бешено колотилось и казалось вот-вот выскочит из груди,  по телу  градом катился пот и неприятно кололо в правом боку. Ему не хватало воздуха и казалось, что он задохнется. Константин опустился на колени и его стал давить приступ кашля. Он успокоил себя, тем, что опасность миновала, и действительно, ему вскоре ему полегчало.
Константин собрался с мыслями для определения дальнейших своих действий. «Главное не паниковать» сказал он сам себе, заставляя мозг лихорадочно работать в поиске выхода.  Главную задачу вырваться из жерла сражения он выполнил. Но что дальше? Ни денег, ни друзей, ни родственников у него не было. Его хозяева, точнее прежние хозяева Ольговичи, уже не у власти, даже не известно, живы ли вообще. Правителем Киева и державы скоро станет Переяславльский князь. Какой он? Какие с ним люди? Как они отнесутся к нему, учитывая, что он был замешан в интригах против него на стороне князя Игоря? Скорее всего, это быстро откроется и его не погладят за это по голове, не дадут шубу с княжеского плеча. Выхода не было.
- Черт, черт, черт! – застонал Константин и что есть силы заколотил по стволу березы кулаком.
Лишь ощутив острую боль в покрытых кровью костяшках, лекарь будто успокоился.
 - Безвыходных положений нет. Есть те, в которых  ты не видишь выхода, - процедил сквозь  зубы Константин.
Константин попытался найти выгоды в создавшейся ситуации. Во-первых, он не особо известен, значит, при необходимости мог выдать себя за кого-то другого, по крайней мере, на первых порах. Второе – ему придется затаиться в лесу на несколько дней. Благо сейчас лето, значит тепло. Ближайшие день-два в округе будут вылавливать сторонников Игоря Ольговича, потом прекратят. Тогда потребуется пробраться в Киев, на Подол и попасть на подворье византийских купцов. Следовательно, сейчас ему нужно выжить, продержаться хотя бы несколько дней. Но как это сделать -  без еды, одежды,  у него даже не было ножа... как? И тут он вспомнил Романа. Романа - зодчего, присланного василевсом Мануилом ко двору Всеволода Ольговича. Он знал, что зодчий приступил к строительству храма в основанном покойным Великим князем монастыре, здесь поблизости, на Дорогожичах. Мало того, пребывая в свите Игоря Ольговича, когда тот направлялся из Вышгорода в Киев, Константин там побывал и встретил своего земляка. Это был шанс.
Константин встал, оттолкнулся от березы и зашагал вперед. Через сотню шагов он вышел на узкую тропу, петлявшую среди поредевших деревьев и не раздумывая, пошел в сторону противоположную городу. Константин едва успел пройти сотню – другую саженей, как до него донесся рев боевого рога. Лекарь, не раздумывая свернул с дороги, и скрылся среди зарослей шиповника. Через несколько минут, сквозь густую зеленую листву, он рассмотрел нескольких знатных всадников и десяток латников, в измятых и изрубленных доспехах. Они спешно шли, почти бежали по тропе. Двое из них тащили третьего, который был ранен и громко стонал. Из обрывков долетавших до него фраз, Константин понял, что это ратники Игоря Ольговича, спасающиеся от  преследования. Он замер опасаясь быть увиденным и услышанным. Константин встал на четвереньки и попятился назад, подальше от тропы. Когда ратники скрылись, он решил какое-то время выждать, прежде чем идти дальше. То что лекарь увидел дальше, заставило его замереть. Поначалу, послышались возбужденные мужские крики, шум шагов, ступающих по лесной земле и громкий треск ломающихся веток. Еще через несколько минут, он увидел людей Изяслава Мстиславича, прочесывающих лес, в поисках побежденных. При любом подозрении победители тыкали в заросли пиками, а при необходимости рубили их мечами и боевыми топорами. На глазах Константина они нашли какого-то несчастного, и без сожаления его закололи, не внимая мольбам о пощаде. Лекарь осознал, что в случае поимки его не ожидает ничего хорошего. Либо смерть, либо рабство. Ведь выкуп за него платить никто не будет - денег нет, да и платить некому.
Он лег на влажную после дождя землю, закрыл глаза и прерывисто вдохнул запах лесной сырости, в который раз готовясь к неизбежному. Внезапно кто-то крикнул, что беглецы рядом и дружинники, прочесывающие лес, построившись в боевой порядок, пошли по тропе.
Как только люди Изяслава Мстиславича скрылись из  виду, Константин бросился прочь от тропы. Какое-то время он брел по лесу, пока не вышел к склону, резко уходящему вниз. Лекарь не задумываясь, спустился вниз и попал в яр, заваленный буреломом. Там, в самом низу, где склоны яра сходились почти вертикально, из желтоватых глиняных пластов бил родник. Константин с жадностью бросился к воде. Он напился и умылся. Затем лекарь с трудом отыскал поблизости сухие ветки, и соорудил под упавшими, поросшими мхом и грибами стволами деревьев какое-то подобие подстилки, и скрывшись от людских взоров и принялся ждать.
Вокруг не было ни души. Тишину нарушали лишь пенье птиц да шум вековых деревьев.  Константин закрыл глаза и усталость и невзгоды сломили его, и он задремал. Он проснулся от чувства голода, зябкости и сильного зуда. Его живот сводило и подсасывало под ложечкой, а руки, лицо и шея зудели от укусов мошкары. Константин  хлопнул по запястью убив ленивого беспечного комара, оставившего после себя маленькое красное пятнышко и вылез из своего убежища. На небе уже небыло туч. Сквозь кроны деревьев виднелось голубое небо, а жаркое вечернее солнце, бросало сквозь ветки длинные тонкие лучи. Константин осторожно, крадучись пошел вдоль тоненького ручейка воды. Лекарь бережно ступал  на усыпанную обломками веток землю вздрагивая от малейшего шума. Ему казалось, что малейший треск сухой ветки выдаст его местопребывание врагам.  Но  поблизости никого небыло. Постепенно Константин осмелел, и для храбрости принялся тихо насвистывать какую-то песню. Вдруг издали донеслось лошадиное ржанье. Лекарь замер. Это было не победное ржание, когда конь чувствует радость всадника, ожидание корма и отдых. Это не был вопль умирающего животного. Скорее это был крик о помощи... Константин пошел на звук. Он вышел из яра и попал в густой лес. Ему вновь пришлось прорываться сквозь заросли кустарника. Внезапно заросли поредели и лекарь ощутил под ногами  мягкую, влажную почву. Его башмаки провалились в грунт почти по щиколотку. Он сделал еще десяток-другой шагов и вышел на открытое место. Перед ним раскинулось лесное болото. Примерно в десятке саженей от него в трясине увязла лошадь в дорогой сбруе. Животное,  чувствуя опасность, бултыхалось и громко ржало, взывая о помощи. Константин беспомощно оглянулся по сторонам, не понимая как может помочь несчастному животному, а за одно и себе. Ведь ржание лошади наверняка привлекло не только его внимание. Он понимал, что где-то рядом могут бродить скрывающиеся как он люди Ольговичей,  ищущие беглецов победители, а также дезертиры и просто разбойники. Для них, как лекарь, так и лошадь наверняка будут просто источником наживы. Как известно, в минуту опасности, чувства человека, повинуясь инстинкту самосохранения, обостряются. Константин краем глаза уловил какое-то движение. Он быстро обернулся и увидел, как на него неуклюже бросился человек в помятой, иссеченной, дорого украшенной чешуйчатой кирасе. В руках, в измазанных грязью наручах, он держал меч. Нападающий неуклюже нанес удар мечом, но лекарь был молод. Он ловко уклонился и отскочил в сторону, а промахнувшийся незнакомец растянулся на влажной земле.  Он с бессильной яростью стукнул кулаком в кольчужной перчатке по земле и с трудом встал на четвереньки, не выпуская меча из рук.
- Помоги мне встать, что ты хлопаешь глазами, - раздраженно, приказал ему незнакомец.
Константин, пораженный наглостью человека, мгновение назад пытавшегося его убить, а сейчас, требующего оказать помощь,  стоял, не двигаясь с места. Константин не сразу понял, что голос нападавшего на него человека до боли знаком. Но присмотревшись, он узнал, в этом жалко стоящем на четвереньках человеке, еще вчера могущественного великого князя.
Игорь Ольгович, ибо это был он, что-то недовольно забормотал себе под нос. Он с трудом поднялся на ноги, опираясь на тяжелый меч, но либо от усталости, либо от тяжести доспехов он поднялся с третей попытки. Стеная и жалуясь на боль в ногах, он замотал головой. Наконец князь выпрямился,  покачиваясь словно тростник под дуновением ветра и сбросил отделанный серебром шлем наземь. От монарха, привыкшего к роскоши, человека некогда игравшегося жизнями других людей, не осталось и следа. Спутавшиеся, мокрые от пота длинные волосы, всклоченная, некогда аккуратно подстриженная борода, темные круги под полными страха глазами, сгорбленная фигура и дрожащие руки вызывали жалость и выдавали в нем беглеца.
- Да, я был неправ, но помоги мне... Мои ноги, мои колени...Мой конь завяз в болоте, я тебе заплачу... Сколько хочешь. Я тебе готов отдать все...
- Великий князь?
- Нет, я просто боярин, - испуганно замотал головой Игорь Ольгович.
- Великий князь, такого человека трудно не узнать.
- Да, это я, - обреченно, но с потаенной надеждой в голосе сказал Игорь Ольгович. -  Помоги мне переправиться на левый берег Днепра, и я тебя отблагодарю.
- Великий князь видимо меня не узнал. Я лекарь, Константин и прибыл сюда из Константинополя. Меня прислал сюда василевс.
Игорь Ольгович испустил тяжелый стон. Это был стон разочарования. Князя волновало прошлое, его интересовало настоящее, а именно бегство, помощь в бегстве. Константин в этом сразу убедился.
- Ты хочешь сказать, что не знаешь, и не можешь меня переправить через Днепр, - простонал Игорь.
Константин ответил не сразу, но решил,  вести себя с князем на равных, чего бы это не стоило в дальнейшем.
- Да княже, в прочем как не можешь помочь мне и ты.
Игорь Ольгович проглотил обидный укол, лишь сжал губы, но деваться было некуда.
- Помоги мне и я выполню любую твою прихоть. Я слышал ты хочешь домой, к ромеям. Ты туда вернешься обеспеченным человеком. Только помоги мне, молю тебя.
- Может меня отправит домой Изяслав Мстиславич?
Игорь Ольгович зарычал бессильно застонал.
- Хорошо, хорошо, княже, - примирительно сказал Константин, - может быть я смогу тебе помочь.
- Как? - с нескрываемой надеждой спросил Игорь Ольгович.
-  Здесь, поблизости монастырь, который основал, покойный князь Всеволод. Там работает зодчий Роман, он прибыл со мной из Византии.
- Помоги мне, я тебя и его озолочу, только помогите, взмолился Игорь Ольгович
Константин понимал, что сейчас князь хватается за любую соломинку, за любую даже призрачную надежду. И не факт, что он выполнит свои обещания в случае удачи. В голове Константина мелькнула мысль, о том, незадачливого князя можно выдать его сопернику, а за это он будет вознагражден. Но лекарь сейчас же отогнал ее и с легкой усмешкой произнес.
- Княже, надо снять доспехи, ибо они тяжелые и с ними далеко не уедешь. Кстати, узнать в дорогих латах великого князя легче. Пусть их найдут и думают, что Игорь Ольгович утонул в болоте. Ведь мёртвых не ищут.

14 августа 1146 года. Изяслав Мстиславич.
По окончании битвы Изяслава Мстиславича облачили в нарядные доспехи, и он торжественно въехал в Киев через Золотые ворота. Князь догадывался, что Иван Вышатыч, Улеб и другие бояре подсуетятся, организовав ему торжественную встречу. Но он не ожидал такого феерического приема подданных. Еще несколько часов назад пустынный город в один миг наполнился радостными людьми, искренне, во все горло кричащими приветствия. Изяслава и Мстислава, неспешно едущего во главе колонны ратников, буквально осыпали цветами. У несентиментального Изяслава на глаза начали наворачиваться слезы, и он почувствовал себя в Киеве как родном доме, где любят и ждут. Последний раз такое чувство было у него давно, еще в те далекие времена, когда Киевом правили его дед, а затем и отец.
На площади возле святой Софии его встретило духовенство - монахи и священники, собравшиеся со всего Киева. В центре этого серо-черного скопления служителей Бога его терпеливо ожидали игумены, облаченные в нарядные ризы. Изяслав Мстиславе спешился и стал на колени перед сутулым, будто ива склонившаяся над водой, игуменом Печерского монастыря. Тот благословил князя под одобрительные крики киевлян. После Изяслав со своей свитой направился внутрь собора, где поклонился Богородице и помолился на торжественной, но короткой службе. Еще через час, в золотой великокняжеской диадеме на голове, Изяслав Мстиславич сел на столе, который занимали его отец, дед и прадед. Затем был пир, но князь не мог расслабиться, так как знал, что в окрестностях города до сих пор происходили отдельные схватки и стычки с остатками войска Игоря Ольговича. Оторвавшиеся от погони, потрепанные и дезорганизованные ратники под командованием Святослава Ольговича, уходили на сервер. Они шли подобно тяжело  раненому, обескровленному зверю, еще способному собрать все силы для последнего, возможно смертельного броска.  И этот бросок мог в корне изменить переменчивую ратную фортуну. Лишь почти ночью Изяслав, сидящий трезвый за праздничным столом получил две важные и приятные для новости. Первая состояла в том, что берендеи и его переяславльские войска под командованием верного Добрыни, настигли Святослава на Киевском перевозе, в устье Десны и в коротком кровопролитном бою перебили множество вражеских дружинников. Еще больше ратников утонули при переправе на левый берег Днепра. Вторая новость состояла в том, что его предшественник на киевском столе, Игорь Ольгович погиб. Прижатый с горсткой сторонников к  Догогожицким холмам, он растерял большую часть своих воинов в лесу, а сам загнанный в болото, подобно уходящему от погони волку, сгинул в трясине. В качестве доказательства его гибели, Изяславу Мстиславичу принесли доспехи, оружие и личные вещи сгинувшего Великого князя. Изяслав облегченно вздохнул, осушил до дна стоявший перед ним кубок красного византийского вина. Он  приказал найти тело Игоря. Немного позднее, после трех-четырех кубков меда, уже расслабившись, Изяслав вспомнил об еще одном Святославе, сыне покойного Всеволода, скрывшимся от победителей в храме святой Ирины. Осознав, что дело проиграно, Волынский князь хотел бежать, перебравшись через весь город на Подол, а оттуда переправится на левый берег. Однако за ним сразу началась охота. Теряя своих гридей одного за другим, о не нашел ничего лучшего как спрятаться в Храме Божьем, надеясь что победители  не посмеют его схватить там. Церковь сразу окружили киевляне, и Святослав Всеволодович оказался заперт, в каменных стенах храма как мышь в мышеловке. Тем не менее, внутрь  преследователи не зашли, позволив незадачливому сопернику сквозь оконницы хоров наблюдать за триумфом своего победителя. Сейчас, когда августовское солнце скрылось за горизонтом, Изяслав Мстиславич, в голову которого проник хмель, приказал одному из своих отроков:
- Славута, приведи ко мне...
Изяслав запнулся, подбирая слова, и наконец, смачно рыгнув, произнёс:
- Приведи малого Святослава.
Улеб, сидящий на другом конце стола, быстро подозвал к себе Ивана и приказал слуге, что бы тот все хорошо организовал. Иван понимающе кивнул. Но его помощь так и не понадобилась. Святослав измучанный ожиданием сам вышел из храма, отдав конвою свое оружие. Его посадили на коня и, не связывая руки, привезли прямо в детинец, в гридницу. Он предстал перед глазами новоиспеченного великого князя Киевского Изяслава Мстиславича таким, каким он был после боя - в измятых доспехах, со следами крови и человеческой плоти, грязный, потный с взлохмаченными русыми волосами и темными кругами под глазами. Изяслав Мстиславич громко расхохотался, увидев перед собой племянника. Смех великого князя подхватили и остальные в гриднице. Святослав Всеволодович понуро стоял перед великим князем, развалившимся в кресле с кубком вина в руках. Два отрока Изяслава попытались поставить Святослава на колени, но тот грубо оттолкнул их, чем вызвав еще больший взрыв смеха. Изяслав Мстиславич встал с кресла, заставив всех умолкнуть. Он медленно зашагал по шиферным плитам гридницы. Подойдя к Святославу, он раскрыл объятья и крепко его обнял, прижав к груди.
- Нетий мой дорогой, - громко, хмельным голосом, произнес Изяслав, - нетий мой дорогой. Присядь рядом со мной. По правую руку сидит мой сын, полевую руку – будешь сидеть ты.
Он обнял ошеломленного Волынского князя и повел его к столу.
- Что ты скажешь мне?
- Я стоял за великого князя, - ответил Святослав.
- Ты бился как лев, как герой, я это видел и знаю.
- Я думал, что я погибну.
- Погибнешь?! – нарочитым удивлением воскликнул Изяслав Мстиславич. - Тебя, сына моего возлюбленного брата Всеволода, сына моей любимой сестры должны были убить?! Ты говоришь, что погибнешь! Да я приказал бы залучникам стрелять мимо тебя! Моим лучшим дружинникам было запрещено, не то что убить, даже ранить тебя. Поэтому ты и смог спастись. Вы слышите!
Последние слова Изяслав Мстиславич бросил в зал и пирующие проревели в ответ:
- Слава тебе княже! Слава! Слава! Слава!
Дождавшись когда голоса смолкнут, Изяслав Мстиславич продолжил:
- Святослав, я знаю, что ты недавно потерял отца. Это великое горе. Я скорблю вместе с тобой. Но знай, теперь у тебя есть защитник, отец, друг и старший брат. Я знаю, что у тебя жена понесла. Семью надо кормить, детей растить. Поэтому я даю тебе Межбужье и окрестные города!
Изяслав Мстиславич сделал театральную паузу, и посмотрел своими слегка осовевшими глазами в глаза своего нетия. Святослав, не ожидавший отделаться так легко, с трудом сдерживал радость. Он понимал, что потерял Волынь и вдобавок мог лишиться жизни. Но вместо этого ему сохранили жизнь и дали, какой-никакой княжеский стол. Святослав опустился на колени и со слезами на глазах, под одобрительные крики присутствующих, обнял своего дядю.
- Изяслав, отец мой, - чуть не рыдая сказал новоявленный Межбужский князь.
- Сын мой, - в унисон ответил ему Изяслав Мстиславич, - сын мой любимый.
Изяслав  собственноручно налил полный рог вина и протянул его Святославу...
Последующие три дня прошли для Изяслава Мстиславича в попойках и наслаждениях. В перерывах между ними он успел заняться государственными делами: он прекратил грабежи в Киеве, санкционировал выкуп черниговских и северских пленников родственниками и другими заинтересованными лицами, и разослал гонцов по всем городам, Киевской земли, для присяги новому государю. Вот, пожалуй и все...
14 августа 1146 года Изяслав Мстиславич проснулся с легкой головной болью, но в целом в хорошем настроении. Он с удовольствием посмотрел на загорелое тело молодой любовницы, спавшей на животе рядом с ним. Длинные густые волосы девушки конской гривой скатывались с подушки простыню. На подушке, возле ее губ было маленькое пятнышко от слюны и это показалось  ему пикантным. Да, он любил молодое тело, и такие утренние мгновения. Но праздник его инаугурации затянулся, кроме того он чувствовал, что годы уже не те. Этой ночью, кувыркаясь с уведенной с пира девицей, Изяслав Мстиславич почувствовал, что его сердце внезапно заколотилось так, будто в груди затрепетала птица, которая так и хочет вырваться на волю. В тот миг ему стало страшно, и он почти с ненавистью оттолкнул мокрое от соленого пота, упругое тело девушки, и зашептал молитву. Но вскоре его сердце забилось ровно и стало легче, а любовница снова оказалась рядом с ним. Ее руки, рот, и жаркие ласки довели князя вершины блаженства.  Он с ностальгией вспомнил те времена, когда  был молод, и успокоил себя тем, что через десять лет будет с теплотой вспоминать лето этого года. Но пока Изяслав со звоном хлопнул тяжелой рукой по загорелым ягодицам девушки. Та открыла свои васильковые глаза и сонно улыбнулась.
- Вставай милая, вставай, -  шепнул девушке Изяслав и ласково улыбнулся. По правде он позабыл имя девицы, с которой провел ночь, но признать этого ему не хотелось.
Девушка понимающе усмехнулась,  и ее рука медленно поползла в пах князю. Но тот резко убрал ее руку. В ответ девушка насупилась и обиженно сдвинула надула губки. Изяслав Мстиславич попытался как можно нежней улыбнуться, но это у него получилось плохо. Он сразу это понял, но не растерялся и сказал:
- Стар я уже для таких развлечений... мне нужно заняться державными делами.
-Что-то ночью я не заметила твоей старости, а державные дела подождут, - сделала новую попытку девица, опять протянув руку к заветной цели.
Но великий князь отвернулся и слез с ложа. Шлепая босыми ногами по деревянному полу, он подошел к медному горшку и с удовольствием в него помочился. После чего накинул на плечи мягкий восточный халат и взял со стола два золотых колта, украшенные диковинными птицами из эмали. Повертев их в руках, Изяслав Мстиславич небрежно бросил колты на ложе девушке.
- Моя лань, возьми этот скромный подарок. Подаренная тобой ночь была незабываема.
Девушка  села на ложе, и еще раз с потаённой надеждой посмотрела на Изяслава Мстиславича. Но князь в ответ отвернулся и подошел к окну.
- Можешь идти,- сказал он почти грубо.
Девушка, быстро накинув на себя одежду выскользнула из ложницы. На смену ей пришли слуги. Один из них, раб родом с востока, уложил князя на кровать и принялся массировать ему спину.  Великий князь, в блаженстве закрыл глаза. Да, он любил утренний массаж, точнее полюбил его в последние годы, когда легкая седина утренним инеем появилась его на висках, а некогда густые волосы, подобно морскому отливу стали отступать назад. Сильные умелые руки слуги-раба, искусно мяли его члены, предавая им силу и энергию, доставляя удовольствие близкое к тому, которое он испытывал в объятьях молодой, искусной в любви  девы.
Да, все складывалось как нельзя лучше. Ольговичи были разбиты наголову. Святослав Ольгович бежал куда-то в Черниговские земли. Его племянник, сын покойного Всеволода Ольговича, был при нем и Изяслав  понимал, что это выгоднее для него в дальнейшем. Он и вправду не хотел смерти молодого Святослава. Нет, он не испытывал ни малейшей любви к представителю рода Ольговичей. Но этим ему удалось поиграть в благородство и вбить клин между потомками Олега Святославича. Игорь – тот утонул в болоте. По-большому счету, это лучшее, что могло, случится с таким князем - неудачником. Для Изяслава, эта трагедия была идеальна. Он собрался официально скорбеть по своему предшественнику, даже на людях хотел пустить слезу. Еще он закажет поминальную службу в Святой Софии, его летописцы запишут как он, Великий князь Изяслав Мстиславич, страдал и слезы лил из-за смерти Игоря, а придворный поэт напишет об этом грустную песнь...
Через четверть часа Изяслав Мстиславич понял, что на сегодня хватит мять его спину. Он зевнул во весь  рот и похлопал рукой по ложу. Выдрессированный раб знал значение этого знака, и сразу прекратил массаж и молча удалился. На смену ему зашли молодые служанки-рабыни и принесли князю новую одежду. Его облачили в чистую нижнюю рубаху из льняного полотна, нижние штаны с широким шагом. Когда на нем аккуратно зашнуровывали штаны, в ложницу вошел один из его доверенных отроков и произнес:
- Разреши слово молвить княже...
- Чего тебе? – с ленивым недовольством в голосе просил великий князь.
- Княже, в сенях тебя ждут бояре...
Отрок замер на полуслове. Великий князь застонал, почесав голову. Да, он вспомнил, что должен был отзавтракать с ними. Требовалось, наконец, отблагодарить своих союзников – как ни как, во многом именно им он обязан своим великим княжением.  Да, он дал разграбить дворы людей Ольговичей, но это не то. Улеба, Ивана Вышатыча, Лазаря Саковского, Мирослава Андреевича и других следовало отблагодарить по-крупному. Это значит дать земли, верви, должности, источники доходов. Петра Бориславича надо бы наградить особенно, он в этой передряге особенно пострадал. К  тому же молодой боярин неотлучно был рядом с ним в эти дни. Также Изяслав Мстиславич разглядел ум и перспективы в молодом боярине.
Жизненный опыт Изяслава Мстиславича заставил его быть не скупым, а скорее щедрым. При  необходимости князь легко расставался с  золотом, серебром, личными имениями. Но он видел, как за последние десятилетия таял Великокняжеский домен, от которого кусок за куском откусывали города и пашни, леса и иные земли его ненасытные дражайшие родственники. Кстати, он сам был таков до недавнего времени, грешен. Сейчас же Изяслав не хотел уменьшения великокняжеских владений, а, следовательно, ослабления своей власти, даже путем раздачи вотчин верным ему боярам. Кстати, верным ли?
- Сейчас ты пойдешь дворскому и заставишь его найти в архивах, что и когда дарили боярам мои предшественники Всеволод и Игорь, - после недолгого раздумья ответил Изяслав Мстиславич.
Отрок почтительно склонил голову. Тем временем великого князя облачили в шелковую тунику бирюзового цвета и подпоясали поясом, украшенным серебряными с чернью бляхами. Закончив туалет, Изяслав знаком приказал всем удалиться, оставшись один на один с отроком. Князь вопросительно взглянул на отрока. Тот понял с полувзгляда и негромко заговорил:
- Княже, твой дворский еще не прибыл из Переяславля и твое поручение сложно выполнить…
- Тогда отыщи Радилу, причем немедленно. Он все сделает.
Он знал Радилу, тот был головатый дядька и к тому же предан ему как собака. Радила сразу поймет, что именно следует отобрать у черниговских, северских бояр и прочих проходимцев.
- Еще Мирослав Андреевич тебя ожидает...
Мирослав Андреевич... Князь помнил, что в последние две-три недели боярин мотается между Киевом и Черниговом. Знал, что служил он Всеволоду, Игорю, сейчас ему, при этом от каждого сумел получить награды, несмотря на свои измены. Его лисья физиономия не внушала князю доверия, но сейчас тот достаточно замарался в интригах и его роль в предательстве Ольговичей уже известна каждой собаке. Мирослав Андреевич теперь его душой и телом. Ведь ни что так не связывает людей, как преступленье. Поэтому придётся Мирославу мчаться в Чернигов снова и договариваться о встрече с князями Владимиром и Изяславом. Он уж сделает предложение нужное им и выгодное ему.
- Скажешь боярину, что я приму его после трапезы. Что еще?
- Поймали самозванца, выдающего себя за Игоря Ольговича.
- Уже появился самозванец, что-то быстро.
- Хотел обобрать какую-то вервь под Киевом. Был схвачен вместе со своим сообщником, княже.
- Я бы приказал его сразу повесить. Но мне интересно взглянуть на этого наглеца. Приведешь его во время завтрака, я со своими лучшими людьми решу, что с ним делать. Глядишь – развлечемся, либо он как-то и пригодится.
После Изяслав Мстиславич направился в сени, где его ожидали старший сын Мстислав с двумя десятками бояр и служилых людей, включая Петра Бориславича, Улеба, Ивана Вышатыча, Олисея Константиновича, переяславльского тиуна Лазаря и победителя Святослава Ольговича Добрыню. После формальных приветствий великий князь с сыном уселись на свои места, а гости потянулись на свои. Все достали ножи и принялись за трапезу. Сразу заиграли музыканты, а несколько акробатов и фокусников принялись развлекать трапезников. Бояре славили князя, а князь хвалил бояр и служилых людей. Внезапно в сени вошел человек. Один был почти сед с волосами, тщательно зачесанными на затылок, в тщетной попытке прикрыть лысину. Он был одет в далматику, сшитую по византийской моде в свитком пергамента в руках. Вновь прибывший был замечен пирующими гостями, и гриди не мешкая пропустили его к князю. Изяслав Мстиславич протянул руку за свитком, развернул его и пробежавшись по пергаменту, довольно улыбнулся.
- Садись Радила рядом, ты заслужил сидеть с нами за одним столом, - сказал он человеку в далматике.
Радила скромно сел рядом с Великим князем. Слуги мгновенно поставили перед ним тарелку и налили стакан белого вина. Радила отпил из него пару глотков и отставил в сторону не притронувшись к еде. Изяслав Мстиславич отложил в сторону свиток, и потер от удовольствия руки. Все гости поймали это движение и словно по приказу замолкли. Великий князь прокашлявшись сказал:
- Моя верная дружина, мои верные слуги, пришел тот час, когда я вас должен отблагодарить. Потому что вы мне принесли победу. Но перед этим я хотел сказать вам важные слова.
В сенях воцарилась тишина.  Музыканты опустили инструменты, а акробаты, фокусники и шуты, зная крутой нрав князя, из предосторожности сбились в дальнем углу сеней. Гости же прекратили есть и затихли глядя на великого князя. Изяслав Мстиславич  встал из-за стола, вышел на середину помещения и театрально выставив ногу вперед, начал свою речь:
- У меня был брат. Нерадивый, не блистающий умом, и другими талантами, но брат. Я  любил его по-братски. Волею обстоятельств этот человек стал великим князем, в обход моих законных прав.  Хорошо ли это? Конечно, нет! Он в нарушении законов и обычаев хотел заставить меня ему  присягнуть. Это тоже не правильно. Позднее, введенный в заблуждение своими советниками и собственной гордыней он скрестил со мной оружие, что очень плохо. К сожалению, после этого он погиб, что еще более тяжко. Человек, о котором я говорю, Игорь Ольгович. Хотел ли я его смерти? Нет, нет и еще раз нет! Приди он ко мне после битвы – я бы его обнял его, поцеловал и посадил править на любом достойном столе нашей державы, потому что он мой брат возлюбленный. Сейчас я скорблю, ибо не хотел сесть на великокняжеском столе через насильственную смерть Игоря Ольговича. Но не успело остынуть его тело, как появился самозванец. Этот черный человек, прикрываясь  светлым именем Игоря Ольговича, грабит верви поблизости Киева. Что бы вы посоветовали мне сделать?
- Самозванцев надо наказывать, а именно казнить – крикнул с места Улеб.
Десяток голосов поддержали тысяцкого, одобряя мысль высказанную Улебом. Дождавшись когда галдеж утихнет, Изяслав хлопнул в ладоши. Повинуясь знаку князя гриди, отворили двери и несколько меченош, буквально впихнули в сени двух человек с связанными за спиной руками. Оба незнакомца были грязны и одеты в длинные до колена рубахи из конопляной ткани и сужающихся к щиколоткам штаны. Пленники ступали небольшими шагами, оставляя на каменном полу  влажные следы от своих поршней. Старший  из них, сходу сказал:
- Здравствуй брат мой.
Все сидящие за столом замерли, поскольку узнали голос и с удивлением разглядывали пленника. Изяслав Мстиславич побледнел и ошеломленно заморгал глазами. Но это длилось лишь короткий, миг и вряд ли кто-то из присутствующих это заметил. Одновременно Иван Вышатыч, Улеб, Василь Половчанин и другие киевские бояре  неловко заерзали на своих местах. Великий князь взял в себя в руки и понимающе улыбнулся:
- Игорь, какая неожиданная встреча брат... Ты, наверное, голодный?
- Есть немного, - ответил Игорь Ольгович
Изяслав Мстиславич приказал меченошам освободить руки Игорю Ольговичу. Один из них кинжалом разрезал веревки спутывающие руки пленнику.  Игорь Ольгович почувствовав свободу, потер запястья рук, затекшие под веревками, и без приглашения уселся на скамью  среди гостей поблизости Изяслава. Игорь грязными дрожащими руками  схватил с большого серебряного блюда кусок горячего мяса и жадно засунул его в рот. Он проглотил кусок, почти не жуя и не в силах сдерживать себя, начал хватать всю подряд еду поглощая ее  с громким чавканьем. Изяслав Мстиславич презрительно поморщился.
- Спутника твоего не хочешь освободить? - поинтересовался
- Да, прикажи его развязать, - с трудом выговаривая слова набитым ртом, ответил Игорь Олегович.
Изяслав Мстиславич снова  кивнул и меченоша разрезали путы второму пленнику. Тот также потер изодранные до крови запястья, но остался на месте. Изяслав Мстиславич измерял пленника  скорее любопытным, чем недовольным взглядом.
- Игорь, не хочешь его пригласить к столу? – поинтересовался Изяслав Мстиславич.
- Не могу, не я хозяин за этим столом.
- Что же ты без приглашения сам сел?
- Мне это положено по праву рождения или мне нельзя есть?
- Почему же, кушай брат мой, кушай.
Изяслав Мстиславич вернулся на свое место и, усевшись, начал задумчиво вертеть нож из дамасской стали, которым недавно резал мясо. В сенях повисла тягостная тишина. Ее прервал великий князь.
- Дружина моя, я хочу вас всех наградить, и я сделаю это. Но мне для нужно поговорить с моим братцем.
- Княже, - поднялся и-за стола Иван Вышатыч, - не надо нам ни добра, ни земель, ни рабов. Мы здесь  только ради нашего князя и защитника.
- Иван Вышатыч, старый мой друг,  не могу  я забыть мою дружину, моих боевых друзей. Радила принес мне бумаги, и сегодня он подготовит для всех вас награды. Завтра я вам вручу дарственные документы. Я прошу тебя и других лучших людей Киева и Переславля не обижаться на меня  и оставить для разговора с братом.
- Твоя воля княже для нас закон,  - ответил Иван Вышатыч, и, поклонившись, направился к выходу из сеней. За ним потянулись остальные бояре и дружинники. В другие двери гриди вывели прочь акробатов, фокусников и певцов.
- Петр Бориславич, останься, - как бы невзначай произнес Изяслав Мстиславич.
Молодой боярин направившийся было к дверям сеней остановился, и почувствовал на себе взгляд десятков завистливых глаз, видевших в нем нового фаворита великого князя. Его вчерашние друзья и сообщники по заговору ревностно зашептали между собой. Петр Бориславич с надеждой посмотрел на Ивана Вышатыча, но старый боярина был равнодушно-спокойным. Он лишь на несколько секунд закрыл глаза и скрылся за дверьми. Петр замешкался, но Изяслав Мстиславич настойчиво поманил его пальцем.
Когда за последний из гостей скрылся за дверьми, рядом с великим князем помимо Петра Бориславича остались Радила, тиун Лазарь, Добрыня да с десяток гридей и отроков.
- А-а-а, Петруша, нашел себе нового благодетеля? -  язвительно сказал Игорь Ольгович бросая на него полный ненависти взгляд.
Петр Бориславич, заскрипел зубами, но ничего не ответил. Вместо него заговорил Изяслав Мстиславич.
- Как не найти  себе другого князя, когда ты разорил его отчий дом, убил тиуна, посадил в поруб ни в чем не повинных слуг.
- Ты забрал у меня принадлежащий мне Киевский стол, а он плел интриги против меня, вместе с Улебом, Иваном Вышатычем и прочили изменниками, -  почти крикнул в запале Игорь Ольгович.
- Вот тут то ты ошибаешься, - парировал Изяслав Мстиславич, - ошибаешься. Мой отец, дед, прадед были Великие князья.
- Мой дед Святослав был старше Всеволода! Отец был старше твоего деда Владимира.
- Скажи, скажи мне Игорь, к чему ты со мной споришь? Во-первых, ты не прав. Твой отец Олег Святославич был изгоем, который проиграл все – и Волынь, Чернигов и прочие города. Он получил Новгород - Северский только благодаря  моему деду Владимиру Мономаху. Когда пришел час он не занял Киевский стол. Поэтому твое наследие, Новгород-Северской или Чернигов в лучшем случае, в чем я очень сомневаюсь.
- Не тронь моего отца, он был сильный человек.
Изяслав Мстиславич в ответ громко рассмеялся, и его смех подхватили все приближенные князя, кроме Петра Бориславича. Изяслав Мстиславич прекратил смеяться также  внезапно, как начал. Он стукнул кулаком по столу. Все мгновенно затихли, после чего великий князь вновь разразился хохотом. Но на это раз его никто не поддержал.
- Я не трогаю мертвых, - произнес он, давясь от смеха, - просто у меня прав больше. Эй. Как там тебя? – обратился Изяслав Мстиславич ко второму пленнику,- кто ты такой, за кого себя выдаешь? Будешь лгать – велю утопить тебя в Днепре.
- Я, Константин, лекарь. Меня  прислал  василевс великому князю Всеволоду Ольговичу, - слегка заикаясь, вымолвил пленник.
- И тут уши ромеев! – с сарказмом заметил Изяслав Мстиславич. -  Наслышан о тебе, наслышан... Так значит, ты лечил Ольговичей. Знаешь Игорь, я этого человека себе не возьму. Как ты думаешь, почему?
- Потому, что он плохой лекарь? -  хмуро спросил Игорь Ольгович.
- Конечно нет. Даже не потому, что боюсь быть отравленным человеком валилевса. Лекарь ведь приносит несчастье. Как только он появился, Всеволод быстро скончался, а  ты Игорь потерял все и сидишь предо мной в рубище. Кстати, там тебя ...
- Константин, -  подсказал Петр Бориславич.
- Константин, садись, ешь. Ты, наверное, не один день голодал. Смелей ешь... Когда ты еще откушаешь с княжеского стола.
Константин подошел к столу, взял кусок мягкого белого хлеба, положил его себе в рот и стал медленно жевать. Ему казалось, что мягкая хлебная мякоть, почти тает у него во рту. Лекарь закрыл глаза и представил какое наслаждение получит его желудок, получивший в первые за несколько дней хорошую пищу.
- Кваса выпей, меда, мясо возьми, и не бойся, - продолжал Изяслав Мстиславич, -  ведь я получается и тебе обязан своему успеху. Но если ты принес неудачу моим предшественникам, то можешь навредить и мне, останься со мной. Поэтому катись отсюда ко всем чертям...
Константин, изливаясь в благодарностях, рухнул на колени перед монархом. На Изяслава Мстиславича это не произвело никакого впечатления. Игорь Ольгович, молча жевал наблюдая за этой сценой. Внезапно он прекратил, есть и вытер рукавом губы. Сдвигая тарелки на столе он пододвинулся на лавке ближе к Изяславу Мстиславичу. Игорь  воровато посмотрел по сторонам, словно опасаясь, быть подслушанным и злобно поморщился, косясь на Константина.
- Константин, заткнись! – внезапно зашипел он.
Лекарь замер на полуслове, так и оставшись стоять на коленях.
- Послушай брат, у меня к тебе просьба, -  елейным голосом продолжил Игорь Ольгович, - я хотел бы поговорить с тобой наедине.
- Не могу Игорь, не могу, - бессильно развел руками Изяслав Мстиславич, - рядом со мной сын, верные мне люди, которым я доверяю свою жизнь. Я не могу скрывать от них такие вещи, как разговор с тобой, брат. Они не поймут.
 Игорь Ольгович зажмурил глаза и сжал пальцами правой руки  кончик всклоченной бороды. Было видно, что он не чувствует себя в безопасности, а в душе князя борются гордынь и страх за жизнь. После недолгих колебаний победил страх. На лице Игоря Ольговича промелькнули одна за одной недовольные гримасы -  было видно, что князь ломает себя. Изяслав   понимающе кивал головой, словно подбадривая своего незадачливого противника: «Давай дружище говори, давай»...
- Брат, - почти шепотом выдавил из себя Игорь Ольгович, -  брат отпусти меня. Я клянусь, клянусь, что не стану бороться с тобой. Может я был не прав...
Игорь Ольгович умолк с надеждой посмотрел в глаза сопернику. На лице Изяслава Мстиславича не дрогнул ни один мускул. Он лишь коротко ответил:
- Нет.
- Почему брат? Я договорюсь со своим братом Святославом, с  Давидовичами. Они не поднимут на тебя меч. Я не буду претендовать на Киев, на киевский стол. Ни я, ни мои дети.
- У тебя нет детей, - перебил Игоря Изяслав.
- У меня ведь могут быть дети... Так вот ни я, ни мои братья никогда не станут претендовать на Киев. Если у тебя будет свара с братьями, дядьями, а еще живы братья твоего отца Вячеслав и Юрий, я всегда стану под твои знамена. Всегда буду на твоей стороне. Я готов целовать на это крест, готов поклясться, в присутствии свидетелей. Если надобно, я подпишу отречение.
Изяслав Мстиславич  лишь поднял брови, и поинтересовался:
- Ты закончил?
- Я готов выполнить любую твою волю.
- Не отпущу по одной простой причине. Сейчас ты в плену и готов пообещаешь мне все, даже больше, чем можешь дать, лишь бы   оказаться на воле. Говоришь, что поклянешься. Я давно не молод и слишком хорошо знаю цену клятв. Отпусти я тебя, и ты начнешь войну за Киев. Ведь так?
- Нет, никогда! Брат поверь мне!
- Не отпущу не потому, что я боюсь войны с тобой. Игорь представь, что может случиться дальше. Все думают, нет уверены, в твоей смерти. Святослав уже приводит к верности Новгород-Северской и все земли княжества. Давидовичи вздыхают с облегчением. Даже сын покойного Всеволода и тот нашел свое место в Межбужье. Сейчас, когда все понятно, каждый сидит на своем столе, появляешься ты и требуешь своей доли, куска пожирнее. Во-первых, тебе его не отдадут, а во-вторых тебя просто убьют твои родичи. Поэтому не надейся, я тебя не могу отпустить на верную гибель.
- Кто меня убьёт? Мой родной брат?!
- Игорь, ты меня поражаешь! Неужели ты не знаешь истории нашего рода? Бориса, Святослава и Глеба, к примеру, убил родной брат. Василька Теребовленского ослепил тоже брат, по совместительству твой дядя. Я же не могу такого допустить.
- Отпусти меня, отпусти... Я сам о себе позабочусь. Я не буду ни от кого ничего требовать. Отпусти меня. Дай мне просто коня, и я уеду, ты меня больше никогда не увидишь.
Изяслав Мстиславич огорченно вздыхая, покачал головой.
- Не могу брат, не могу. Предлагаю тебе следующее. Поживешь в каком-нибудь из монастырей, к примеру, на Выдубичах, как гость, пока все не уляжется. Стены там высокие крепкие, стража верная. Никакой враг к тебе не проберется. Мои гриди костьми лягут тебя защищая. Будешь ты там жить поживать, книги читать, доброе вино пить, вкусо есть. Ты наче читать любишь?
- Брат, отпусти меня...
- Об этом не может быть и речи. Лишь когда я пойму, что ты в безопасности я тебя отпущу.
Игорь Ольгович потупил глаза, затем облокотившись на стол локтями закрыл лицо ладонями и тихо по-щенячьи заскулил. Он не вызвал ни капли жалости среди окружающих его мужчин, которые с холодным равнодушием смотрели на поверженного незадачливого князя. Игорь Ольгович осознавал, что Изяслав Мстиславич его ни за что не отпустит. Он знал о монастыре на Выдубичах, поблизости от Красного княжеского двора. Монастырь  был родовым, вотчинным монастырем Мономаховичей, где князья рода Владимира Всеволодовича устраивали переговоры, собирали рать и молились перед походами. Даже когда в Киеве сидел его брат Всеволод, это было гнездо Мономаховичей в стане Ольговичей. Сейчас, наверное, это была самая надежная тюрьма, откуда ему не выбраться... У Игоря Ольговича на глаза начали наворачиваться слезы. Изяслав заметил это и, встав из-за стола, легко ступая по мозаичному полу подошёл к нему. Он похлопал его по плечу,  украшенной перстнями рукой.
- Не кручинься, так надо. Кстати, что бы тебе было веселее, давай оставим с тобой твоего спутника. Посидит с тобой в монастыре.
- Княже, - почти закричал стоящий на коленях Константин, - Княже, за что!
- За что? Во первых тебя прислал василевс для Всеволода, а значит для Игоря. Во – вторых. Думаешь, я не знаю, о твоих приключениях у Петра Бориславича? Петр, Бориславич, может его не в монастырь, а на дыбу?
В глубине души Петра Бориславича затрепетал огонек жалости. Он с сочувствием посмотрел этого несчастного человека в неумело привязанных к ногам поршнях, грязным лицом с всклоченными волосами и отрицательно замотал головой.
- Лекарь, ты просто не понимаешь, как тебе повезло, - усмехнулся Изяслав Мстиславич, - ты просто не понимаешь, - и обратившись к мечникам добавил, - на Выдубичи их, на Выдубичи.
Гриди взяли под руки Игоря Ольговича и подняли из-за стола.
- Брат, отпусти меня, не убивай, не сади меня в поруб! – закричал Игорь, делая неуклюжие попытки вырваться из крепких рук гридей.
Изяслав Мстиславич  брезгливо поморщился и гриди, восприняв это как приказ. Они ловко и быстро связали за спиной руки князю и лекарю, грубо вытолкнув их из сеней.
Только сейчас Изяслав дал волю своему гневу. Он сорвался на слуге, который не осторожно налил вина ему в кубок. Сильным ударом в живот князь сбил его с ног. Слуга рухнул на каменные плиты пола, выронив кувшин с вином. Изяслав Мстиславич принялся колотить его ногами, выкрикивая ругательства. Слуга лишь негромко всхлипывая с каждым ударом, не делая попытки защититься.  Ни кто,  даже сын, не смел остановить великого князя. Когда Изяслав Мстиславич устал, он остановил избиение и тяжело дыша, вытирая пот с покрасневшего лица, опустился на пустую лавку. Гриди быстро взяли избитого слугу и унесли прочь.
- В колодки его, - сказал Изяслав Мстиславич.
- Отец, что будем делать дальше? – просил его сын.
- Что дальше Мстислав? Ты поедешь княжить в Переяславль и возьмешь туда Игоря. В Киеве не лучшее место для него, даже в нашем монастыре. Затем начнется война, в которой мы должны победить и поставить нашу державу на ступень выше, чем она сейчас находится. Иначе она окончательно развалится. Надо обуздать моих ненасытных, амбициозных и глуповатых родственников, в первую очередь моих дядей. У нас нет митрополита после смерти Михаила, значит нам нужен наш митрополит, а не присланный Византией. Так, что дел хватает.
Затем князь взял за рукав Радилу:
- Радила, мне нужно подготовить письма моим родственникам в Чехии, Польше и Венгрии, чем мы займемся завтра. Но для начала пригласи сюда Мирослава Андреевича. Первоочередная наша задача прекратить мою вражду с черниговскими князьями и нейтрализовать Святослава.

Скитания Святослава Ольговича
- Святослав, мы будем стоять за тебя, - мягким баритоном говорил Владимир Давидович, - мы же братья. Поверь, нам очень жаль, что так случилось с Игорем, и всей твоей ратью. Этот год плох для вас. Сначала умер Всеволод, затем Игорь. Держись, мы всегда будем рядом с тобой.
-  Да, это большое горе, мы скорбим, -  вторил ему младший брат Изяслав, обычно торчащий в Чернигове, а не в своем уделе Стародубе, - но Новгород-Северский  должен быть однозначно за тобой, как удел твоего отца. Все это знают.
Святослав Ольгович с благодарностью в глазах смотрел на своих двоюродных братьев – что же ему еще оставалось делать! Братья казались близнецами, не смотря на значительную разницу в возрасте. Оба высокие, широкоплечие, с солидным брюшком, нависавшим над туго подпоясанным ремнем. Единственное чем они различались это количеством одетого на них золота. Если пальцы рук Изяслава были в перстнях, на шее болталась золотая цепь, а на руках, что было несвойственно моде, были тонко сделанные серебряные браслеты, то у Владимира была ухе лишь одна золотая серьга, в которой розовым цветом поблескивал аметист. Оба брата были значительно крупнее Святослава, и подобно медведям нависали  над невысоким, в сравнении с ними, Белгородским князем.
- Спасибо братья, - благодарил их Святослав, со всей искренность на которую был способен.
Он почти поверил словам своих родственников. Святослав знал, что черниговский епископ Онуфрий симпатизировал Всеволоду, а значит Игорю, и ему. Поэтому его пастырские наставления о том, что отказавшийся от крестоцелования совершает тяжкий проступок и будет проклят, сыграли свою роль,  или, по крайней мере, заставили Давидовичей совершить выгодный для Святослава шаг и он с остатками дружины, мог чувствовать себя в Чернигове в безопасности. Пока.
- Так что ты собираешься делать? – поинтересовался Владимир Давидович.
- Буду приводить к присяге города и земли. Теперь я Новгород-Северской князь, к сожалению. Не думал, что так все сложится.
- Держись, - похлопал его по плечу Владимир Давидович,- чем мы можем тебе помочь?
- В Чернигов идут все обиженные князем Изяславом. Буду просить их принять и помочь, чем можно. Вместо себя оставлю Коснятко, который таки выбрался из Переяславля.
- Да, конечно, - согласился Изяслав Давидович, - да, конечно. Коснятко человек с головой, он здесь сделает все как надо, и воинов тебе в Новгород-Северской приведет.
Святослав обнял своих братьев, после чего покинул Чернигов через восточные ворота, в сопровождении сотни всадников, в число которых входил и Олекса. Князь направлялся сначала в Курск, а затем в Новгород-Северской, целью привести Северское княжество под свою руку. Покидая в этот августовский день Чернигов, Святослав  не мог предположить, какие перипетии ждут его в ближайшее время, и что эти крутые виражи уже начались и затянутся на многие месяцы, годы.
Примерно в то же время, когда Святослав Ольгович покидал Чернигов, с другой стороны к городу подъезжал Мирослав Андреевич в сопровождении небольшой, но вооруженной до зубов свиты. Боярин, снабженный Изяславом Мстиславичем подробными инструкциями, ехал  для переговоров с хозяевами Черниговской земли. Его приняли в роскошном тереме располагавшимся между Борисоглебким и Спасским соборами. Из окон терема открывался прекрасный вид на медленно катящую свои воды Десну и леса, уходящие зеленым ковром к горизонту. Но ни боярина и хозяев хором не интересовали красоты природы. Они жаждали серьезного разговора друг с другом.  Мирослав Андреевич был принят без промедленья с такими же благожелательными улыбками, которые немногим ранее предназначались Святославу Ольговичу. Только сейчас в глазах обоих Давидовичей на смену сострадания к слабому, пришел холодный расчет – надо было сохранить под своей властью последние приобретения, а при случае выторговать для себя еще что-то.
Мирослав Андреевич оказавшись в личных покоях князя Владимира, почтительно поклонился перед братьями. В ответ Владимир Давидович подошел к боярину и почти по-дружески его обнял, после чего лично налил ему кубок доброго меду. Мирослава Андреевича не ввело в заблуждение, панибратское отношение Черниговского князя и он поблагодарил его с максимальной искренностью.
- Значит у нас уже новый великий князь, - с наивной сказал Владимир Давидович.
- Да, княже, в Чернигов быстро долетают вести, - елейным тоном ответил боярин и протянул ему свиток.
Черниговский князь  повертел в руках послание, в нерешительности теребя княжескую печать с изображением святого Пантелеймона и личного знака Изяслава в виде двузубца.  Со стороны казалось, будто Владимир Давидович опасался вскрыть письмо. Разверни он свиток сейчас, и неведомые силы, таящиеся в этом куске пергамента, вырвутся наружу круша все вокруг, направляя его жизнь в иную, определенной ранее судьбой сторону. После нескольких минут раздумья князь вскрыл письмо и сел у окна так, что бы свет падал прямо на текст и углубился в чтение. Изяслав расположился за спиной брата и прищурившись тоже начал изучать документ. Братья закончили чтение практически одновременно. Изяслав двусмысленно хмыкнул:
- Тоесть наш брат Игорь Ольгович жив,  и находится в плену у другого нашего дражайшего брата, Изяслава Мстиславича.
- Игорь не только брат,  но и великий князь, - поправил его Владимир.
- Бывший великий князь, - минорно заметил Мирослав Андреевич, - бывший. К тому же Игорь Ольгович, да продлит Господь его года, решил остаться в одном из монастырей, что бы поразмыслить о случившемся.
- Игорь наш брат, и это не дело, если он в заточении.
- Кстати, а как быть с теми городами, которые нам обещал Игорь Ольгович? В письме об этом ни слова, – следом добавил Изяслав Давидович.
Мирослав Андреевич сразу перевел разговор в нужное для себя русло, решив не останавливаться на судьбе Игоря Ольговича.
- Изяслав Мстиславич не может их вам дать, поскольку он вам ничего не обещал. Обещания Игоря Ольговича в прошлом. Если бы все было официально оформлено, тогда другое дело, а так... – Мирослав Андреевич беспомощно развел руками, словно  пытаясь усугубить безнадежность ситуации и спешно добавил, - но Великий князь вам отдает Новгород Северское княжество со всеми его землями.
- Мирослав, это не по братски, - брезгливо поморщился Владимир, - не по–братски, даже учитывая уважение нашему возлюбленному брату Изяславу. Святослав по крови ближе к нам, чем  иные потомки Владимира Великого. К тому же он едва успел покинуть нас, после тяжелого и неудачного сражения, весь расстроенный, почти в слезах...
- Разгрома, - осторожно поправил черниговского князя Мирослав Андреевич.
- Да, да, разгрома, тем более что разгрома. Мы его накормили, приютили, помогли, чем могли остаткам его дружины. До сих пор к нам тянуться обиженные Изяславом. Теперь мы с братом должны добить Святослава собственными руками! Мы же клались верности ему на кресте!
Мирослав Андреевич, почтительно закивал, всем своим видом поддерживая слова Черниговского князя.
- Владимир Давидович, это золотые слова. Слова человека с большим сердцем, по-настоящему любящего брата.
- Да, я именно такой и есть, - с довольными нотками в голосе ответил Владимир Давидович. Он не ожидал таких слов от посланника Киевского князя и надежде на одобрение и поддержку подмигнул младшему брату. Тот подозрительно прищурившись, глядел на Мирослава Андреевича и молчал. Тогда Владимир Давидович торжественно произнес:
-  Мы с братом такие и есть.
- Все так, так, именно так,  - прищуривая глаза на своем лисьем лице, обреченно вздохнул Мирослав Андреевич, - но есть закон, который выше братской любви, а нарушение закона есть преступление.
- Предать брата закон?! – возмутился Черниговский князь. Он почти крикнул эти слова в лицо посланнику Изяслава Мстислава.
- Владимир, помолчи, -  оборвал Владимира Изяслав Давидович и обратился к Мирославу Андреевичу, - давай боярин, продолжай свою речь.
- Спасибо, княже, за возможность слово молвить. Итак, Игорь Ольгович уже не Великий князь. В свое время став Великим князем Киевским он отказался от Новгород-Северского княжества. Сейчас, теоретически, Игорь вновь должен возвратиться на свой прежний стол. Однако фактически  Игорь Ольгович остается в гостях у Великого князя, не вступая во владение  своим наследственным доменом. Я не думаю, что он сделает это вообще. Игорь может уступить стол младшему брату Святославу, но этого он тоже не сделал! Таким образом, хотя Новгород-Северской стол пустует, формально Святослав Ольгович не имеет права брать под свою руку земли удела своего отца, Олега Святославича. Изяслав Мстиславич, как Великий князь, вправе принять решение относительно Новгород Северского княжества.  Памятуя решения Любечского съезда, согласно которому все земли Черниговского княжества должны принадлежать потомкам Святослава Ярославича, он хотел бы отдать эти земли наиболее достойным и уважаемым из них, то есть вам.
- Складно говоришь, - улыбнулся Изяслав Давидович, - не даром покойный Всеволод тебя уважал.
Было видно, что Стародубский князь заглотнул наживку и был этому доволен. Мирослав Андреевич понял, что его нужно додавить здесь и сейчас. Он вкрадчивым голосом продолжил:
- Княже, спасибо за доброе слово. Великий князь считает, что такому достойному человеку не стоит сидеть в Стародубе. Вся Новгород-Северская земля, включая земли Вятичей, и Курское Посемье, должна быть под властью такого достойного и мудрого человека, как ты, Изяслав Давидович! Стародубское княжество переходит под руку Владимира Давидовича.
Изяслав Давидович возбужденно зашагал по комнате потирая руки. Было видно, что князь доволен и строит паны на ближайшее будущее  как Новгород-Северской князь. Не давая расслабиться ему расслабиться Мирослав Андреевич продолжал:
- Это позволит роду Давида Святославича объединить под своей властью все черниговские земли...
- А как же Святослав? – поинтересовался Владимир Давидович, - Как он? Он вряд ли на такое согласиться.
- Это на ваше усмотрение. Я высказал лишь пожелание Великого князя. Такие мудрые люди как вы однозначно смогут принять нужное и правильное решение. В вашей воле дать ему какой-то незначительный стол -  к примеру, Путивль, но при условии отказа от брата. Можете и ничего не давать. Пускай станет изгоем, как его приятель Берладник.
- Понятно. Но что же великий князь просит  взамен? Конкретно в письме об это не говориться. Он же не сделает подарки просто так?
- У Великого князя живы еще дядья. Вячеслав и Юрий Владимировичи.  Наибольшее, - Мирослав Андреевич на несколько секунд умолк, подбирая нужные слова, - наибольшее неудобство для него представляет Суздальский князь Юрий Владимирович. Ростово-Суздальская земля граничит с Черниговским княжеством.  Поэтому для Изяслава Мстиславича важна лояльность Чернигова мне, а не Юрию.
Владимир Давидович в нерешительности смотрел, то на письмо, обещающее ему головную боль и добычу, то на младшего брата меряющего шагами комнату. Всем своим видом князь напоминал лису, собирающуюся забраться в курятник, но осознающую вероятность получить взбучку от хозяев.  Во Владимире Давидовиче боролись два чувства – желание быстрой и легкой наживы и врожденное чувство осторожности, которое помогало ему всю предыдущую жизнь. Изяслав Давидович остановился и посмотрел на брата взглядом кричащим: «Что же ты медлишь, соглашайся!». Владимир Давидович медленно, тягуче, словно свежий, только что добытый бортниками мед, спросил:
- Брат, нам же надо установить законность на Черниговской земле?
- Конечно, Владимир, конечно, - радостно поддержал его Изяслав Давидович, - причем медлить нельзя, пока Святослав не окреп.
- Хорошо, - согласился Владимир Давидович, почесывая затылок, - мы предложим Святославу Ольговичу, Рыльск, Вчиж или Путивль, при условии отказа от Игоря, лояльности к нам и великому князю. Но что-то мне подсказывает, что Святослав не согласится. Боюсь, нам придется добывать Северщину силой. Чем нам может помочь Изяслав Мстиславич?
- Великий князь поможет  вам, прислав свою дружину, а при необходимости придёт сам, - спешно ответил Мирослав Андреевич.
- Тогда обсудим детали...
Святослав Ольгович подозревал о неприятностях, но более или мене ясную картину о них получил от Коснятко, уже в Новгороде-Северском. Боярина с остатками дружины отпустили из Чернигова, с целью убедить Святослава пойти на уступки. Об этом должны были узнать и жители столицы княжества, еще не успевшие оплакать сложивших голову отцов, братьев и детей. Они должны были хорошо подумать, целесообразности идти под знамена князя-неудачника. И было чему подумать. Бояре, служилые, и простой люд скорбели за погибшими, многие из которых даже не были похоронены христиански. Другие принимали домой раненых, калек и ущербных. Третьи выплачивали выкуп Изяславу не за своих отцов, детей и братьев, а за своих хозяев.
Святослав утвердившийся княжеском столе, стал методично готовиться к войне. Он сразу сообщил Коснятко, что готов вести переговоры лишь по возвращении брата, и поклялся  положить всех до последнего своих людей, включая рабов, смердов и закупов, защищая отчий дом. Святослав пообещал сжечь за собой все города и селения в случае ухода с Северской земли. По окончании разговора с боярином, князь спустился с десятком верных отроков в медушу, и открыв бочонок меду и доброго вина, распил его с ними как с равными, сидя на каменных ступенях. Не смотря на приличное количество выпитого, Святослав не охмелел. Прошел лишь безумный гнев. В хмельных парах князь пришел к логичной мысли -  ему нужен союзник, сильный союзник, заинтересованный в войне против Изяслава и Давидовичей. Тут он вспомнил о Юрии Владимировиче, Суздальском князе.  Еще были давние союзники Ольговичей куманы. Поэтому  именно у них Святослав запросил помощи в первую очередь.
Ждать врага пришлось не долго. С первым инеем на осенней траве под Новгород-Северской подошла черниговская дружина во главе с Владимиром и Изяславом Давидовичами. Святослав со своими сторонниками заперся в городе.  Когда к воротам прибыли парламентеры, Святослав  послал к ним Олексу. Послал не для того, что бы вести переговоры, а для отказа. Это  озадачило Владимира и взбесило Изяслава. С ними было до  пяти тысяч ратников и этого хватило, для блокады города с суши. После суток подготовки к сражению, с первыми лучами осеннего солнца Давидовичи повели войска на штурм. Ратники шли  на город двумя колонами. Они не надеялись на упорное сопротивление. Их план  был прост - взять город сходу, прорвавшись внутрь через одни из двух его ворот. Святослав быстро догадался об этом, хорошо зная своих соперников. Надо сказать, что князь, не терявший даром прошедшие месяцы вооружил всех способных держать оружие горожан. Также к нему пришли около трехсот закаленных воинов от половецких ханов Тюнрака и Хамосы.
Колонну, которую вел Изяслав Давидович, встретил град стрел и камней, заставив его ратников остановиться. Они не ожидали такого яростного и упорного сопротивления. В рядах нападающих возникло замешательство.  Воспользовавшись моментом, Святослав Ольгович во главе отборных копейщиков и сделал вылазку из восточных ворот города и отбросил атакующих. Враг в беспорядке отступил, оставляя за собой темные пятна павших и раненых на увядающей траве. Опасаясь оторваться от основных сил, Святослав Ольгович не преследовал отступавших и, не мешкая вернулся в город. Шум сражения смолк и над полем битвы тяжелым туманом повисли тягостные крики раненых и умирающих. Но это была далеко не победа.  Изяслав Давидович не собирался сдаваться и, перегруппировав войска, снова повел их на штурм. Раздался пронзительный вой боевых горнов, гулкий бой барабанов и плотные ряды черниговских ратников вновь пошли на город. На этот раз они шли в атаку по всем правилам воинского искусства, а рабы и смерды тянули укрытый дощатым навесом таран. Святослав Олегович приказал срочно укреплять ворота. Защитники  города, осознавая надвигающуюся опасность, немедля  бросились заваливать, чем попало проем ворот.  Но было поздно – створки ворот вскоре затрещали и рухнули. В этот день фортуна была на стороне Святослава Ольговича, - рухнувшие створки упали на спешно сложенную баррикаду, затруднив наступление нападающих и защитники города продолжили бой. Сойдясь в рукопашной схватке с путивлянами, чениговцы не смогли продвинуться ни на пядь.  Первым понял бессмысленность  штурма Владимир Давидович. Он не хотел терять лучших людей и приказал трубить отход. Сам Изяслав Давидович отвел свои войска позднее, примерно через час. Именно тогда, обозленный Стародубкий князь в окровавленных и иссеченных доспехах ворвался в шатер старшего брата и отчаянно жестикулируя, обрушился с упреками и обвинениями на брата. Владимир его терпеливо выслушал и спокойно произнес:
- Зачем?
- Что зачем? – изумился Изяслав Давидович, еще не успев остынуть.
- Зачем нам штурмом брать город и терять своих людей, когда мы можем все сделать проще.
Изяслав Давидович недоуменно замер на месте, не очень понимая слова брата.
- Нам нужно лишить возможности Святослава воевать. Мы не сможем отобрать у Святослава его храбрость, изворотливость, настойчивость, но в наших силах лишить возможности воевать. Мы отберем у него средства для ведения войны. Если у Святослава Ольговича отнять богатства, значит, он лишится дружины и союзников. Для этого нужно разорить его именья, княжьи дворы, забрать или уничтожить, все, что имеет хоть какую-то ценность.
Изяслав Давидович не сказал ничего, лишь понимающе улыбнулся.
- Мы разорим окрестности города, - продолжил Черниговский князь, - что бы все, начиная от боярина, заканчивая последним закупом, понимали, что держать сторону Святослава значит наказать себя и своих близких, ввергнуть их в нищету и бедствия. Именно тогда сами защитники города заставят Святослава уйти, а другие города его не примут.
После дня передышки черниговцы принялись за реализацию плана Владимира Давидовича. Первым делом они вошли в село Мелтекове, где находилась резиденция Святослава Ольговича. Княжеские тиуны Дмитр Жирославич и Андрей Лазоревич понимая безвыходность ситуации, сами открыли ворота дружинникам Давидовичей. Тиуны попытались вести переговоры командирами оравы, больше смахивающей на разбойников с большой дороги, чем на гридей Черниговского князя. После недолгой перепалки оба тиуна были без сожаления зарублены дружинниками Изяслава, после чего двор и окрестности были разорены. Победителям досталось около трех тысяч лошадей, пасшихся на лугах в округе, несколько сотен рабов, вино, мед, хлеб, столовое серебро и часть казны.  На следующий день Святослав Ольгович з бессильной злобой наблюдал,  как над его имением поднимается тяжелый столб черного дыма.  Далее продолжился грабеж и убийства вервей, живших  в округе.  Потом пришла очередь его любимого Путивля, где не пожалели даже церковь. Когда выпал снег в Чернигов и Киев потянулись скрепя полозьями сани, везущие добро Ольговичей и его подданных. Тащили все, что можно было увезти. План Владимира Давидовича почти удался. Святослав Ольгович оказался не просто ограблен, но был лишен возможности существования в собственной волости. Немалая часть дружины оставила князя и разошлась по домам. С ним остались лишь самые стойкие и те, которым было нечего терять. Тогда князь повернул коня на север, в леса вятичей,  в те места, где еще его отец Олег Святославич искал спасения от потомков Всеволода Ярославовича. Эти  леса давали защиту, куда более надежную, нежели стены городов Северской земли. С собой он взял оставшееся у него добро, семью и жену своего брата Игоря.
Тогда Давидовичи и Изяслав Мстиславич, как охотничьи псы бросились по следу Святослава Ольговича. Тот искусно уходил от них, то направляя их по ложному следу, то сбивая преследователей с толку, то огрызаясь короткими кровавыми стычками. Наконец  на одном из военных советов, на котором присутствовали Изяслав Мстиславич, его сын Мстислав и оба Давидовича, дотоле сдерживавшийся Изяслав Давидович в сердцах закричал:
-  Да, пустите меня за Святославом! Я его разобью и пленю! Если Святославу удастся уйти от меня, значит, отниму у него все -  жену, детей, обоз!
Присутствующие на совете князья и бояре недоуменно переглянулись между собой.
- Послушай, Изяслав, не горячись. Мы должны  его разгромить один раз и навсегда, неспеша, шаг за шагом. Спешка тут не к месту, - спокойно и рассудительно возразил Изяслав Мстиславич.
- Разве я не могу это сделать? – не унимался Стародубский князь. - Мы уже, который месяц кружим по дремучим лесам, без намека на успех, осторожничая, опасаясь любого треска сухой ветки, крика лесного зверя!
- Конечно, можешь, мы же не можем тебе запретить. Пойми, но мы все бьемся за твой удел.
- Хорошо, значит я еще и вам должен! - огрызнулся Стародубский князь и выскочил из шатра.
Изяслав Мстиславич бессильно развел руками, давая всем понять, что ни как не может повлиять на Стародубского князя.
На следующий день Изяслав Давидович, с конной дружиной и без обоза, оставил основную дружину. Он направился в сторону Корачева, где по данным его «друзей» остановился Святослав Ольгович. Стародубский князь не знал, что как только он определился с маршрутом движения, и дал соответствующие распоряжения своим командирам, от одного из разъездов, посланного для разведки дороги, отделился всадник и направился в сторону отличную от движения своего отряда. Еще через два дня, Олекса стоял в полевом шатре перед Святославом Ольговичем и в подробностях рассказывал о составе отряда Изяслава Давидовича и пути его движения. Рядом со Святославом Ольговичем находились такие же, как он изгои-изгнанники: Иван Берладник, его старший сын Олег, Коснятко и другие. Они  задавали уточняющие вопросы Олексе и жарко спорили между собой. Присутствующие понимали, что в их стане тоже есть глаза и уши противника, и когда он их найдет это вопрос времени. Причем счет времени шел на часы.  Был, конечно, шанс спастись – снятся с лагеря и уходить, бежать отсюда. Все понимали, что последнее слово останется за Святославом Ольговичем, но тот насупившись молчал, время от времени барабаня пальцами по грубо сколоченному столу.
- Отец, сколько можно бежать? Они же уверены, что мы их боимся. Надо поставить их на место,– со злостью в голосе крикнул сын Святослава Олег, видя что отец не участвует в совете.
- Если мы не дадим сдачи князь, ты потеряешь остатки своих земель, - поддержал его Иван Берладник, князь, потерявший пару лет назад свой удел Звенигород, и мечтающий в этой склоке получит хоть какой-то княжеский стол.
- Нас мало войск, и они утомлены,  княже, - осторожно возразил Коснятко.
Но Святослав стукнул кулаком по столу, заставив всех умолкнуть. 
- Хорошо. Я дам бой, но только для того, что бы дружина, почувствовала вкус крови и победы. Потом мы направимся на Север, в землю Вятичей, - сказал неохотно князь, зябко кутаясь в подбитое медвежьим мехом княжье корзно, - это хорошо, что они знают, где наш лагерь.
Святослав Ольгович выбрал для сражения узкую лесную дорогу. Князь,  расположив по обе стороны от нее своих пеших ратников, у ее крутого изгиба. Далее на несколько сотен саженей от поворота укрылись гриди, отроки, меченоши и ополченцы. Впереди, примерно в полуверсте от них находился конный отряд, под командованием Ивана Берладника и его сына Олега.  Святослав приказал своим воинам подрубить стволы вековых деревьев вдоль дороги, с  целью расчленить конную колонну преследователей.  Ему  повезло потому, что Изяслав Давидович опьяненный желанием нанести быстрый и смертельный удар пренебрег элементарными мерами безопасности.
Снег еще не выпал, поэтому голый лес превратился в глубокую серо-черную, которая просматривалась на десяток-другой саженей в глубину. Поэтому ратники Святослава Ольговича смогли укрыться достаточно близко от дороги. Им пришлось ждать не более часа. Сначала появился передовой отряд, и Святослав Ольгович пропустил вперед с полсотни всадников, скачущих галопом по промерзшей лесной земле. Затем наступила тишина, прерываемая скрипом голых деревьев. Вдруг послышался тяжелый гул, нарастающий с каждой минутой. В нем угадывались  топот  и ржанье сотен лошадей, лязг доспехов и шепот смерти. Шум накатывался волнами, натягивая до предела нервы Святослава и его людей. Но вот, плотной лентой появились всадники с черниговским стягами над головами. Они скакали молча, казалось готовые мгновенно снести, растоптать уничтожить своего врага.  Когда по расчетам князя с ним поравнялась примерно половина колонны, он подал знак. Гулкий стук десятков топоров, врезающихся в плоть деревьев, эхом разлетелся по лесу, заставив бывалых черниговских воинов понять, что наступил час битвы, что сейчас им придётся сражаться не за добычу, а за свою жизнь. 
Высокие стволы деревьев со стоном обрушились да дорогу, давя не успевших увернуться всадников и лошадей. Животные сразу почуяли опасность. Кони заржали, вставали на дыбы, пытались вырваться из крепких рук своих хозяев. Дружинники Изяслава Давидовича стали соскакивать с лошадей, надеясь прикрыться животными от первого удара атакующих. Раздался тонкий свист выпущенных стрел и на землю упало с десяток людей и лошадей. Святослав Ольгович закричал во всю силу своих легких и во главе своих гридей и отроков бросился в бой. В ответ, со всех сторон раздался дикий человеческий рев. Это время в других участках леса во вражескую колону врезались отряды ратников Святослава.
В лесу преимущества всадника существенно снижается, и он подчастую становиться более жертвой, чем охотником. Святослав Ольгович выскочив из леса, бросился на ближайшего к нему  всадника, кричащего что-то своим товарищам. Тот сразу увидел князя и понял кто он. Но его конь споткнулся о раненого стрелой жеребца и рухнул, потянув за собой своего хозяина. Святослав Ольгович со всей силой нанес противнику удар мечом в область шеи. Он почувствовал, как лезвие вошло в человеческую плоть и ощутил на губах солоноватый привкус крови. Он не услышал крика раненого, но понял, тот испускает крик полный нечеловеческой боли и страха. Следующим ударом Святослав заставил раненого замолкнуть навсегда.  В тот же миг, если бы не один из его верных отроков, прикрывших своего хозяина щитом от удара боевого топора, Святослав мог бы быть убит. Но охваченный опьяняющим чувством победы Святослав бросился на следующего воина...
Дружинники Изяслава Давидовича отчаянно сопротивлялись, но удача была не на их стороне. Вскоре к ним подошел конный отряд воинов под командованием Ивана Берладника и Олега Святославича, разгромившие авангард вражеской колоны. Именно тогда дружинники Изяслава Давидовича стали бросать оружие.
Сам Стародубский князь со своими гридями так и не смог помочь попавшим в засаду ратникам. Он увяз в стычках с ратниками Святослава Ольговича в лесу. Под ним был убит конь. По совету ближайших бояр из старшей дружины он отступил, брызжа от ярости слюной.
Изяслав Мстиславич и Владимир Давидович шли со своими полками вслед за Стародубским  князем. По окончании запланированного перехода они, остановившись в лесу, сели было обедать. Среди  трапезы к ним в стан прибыл гонец, принесший весть о том, что Стародубский князь разбит Святославом Ольговичем. Новость быстро разлетелась по лагерю и дошла до ушей великого князя, чем очень  раздосадовала его. Великий князь заставил трубить сбор и быстро как смог выдвинулся в сторону Корачева, где была ставка Святослава. По дороге они встречали беглецов из дружины Изяслава Давидовича, которые горя жаждой мести присоединялись к его войску. Самого Изяслава Давидовича, разозленного и униженного одновременно, они нашли лишь в полдень  следующего дня.
Войско Изяслава и Давидовичей сделало невероятно быстрый бросок к Корачеву, но увидело лишь пылающий город. Святослава там уже небыло. Он ушел в землю Вятичей. Изяслав Мстиславич убедился в бессмысленности охоты на младшего Ольговича. Результатом этой многомесячной погони была уставшая, измотанная дружина, убитые и  раненые десятки опытных дружинников, а еще заболевшие, умершие,  потраченные впустую сотни гривен серебром...
В этот день мокрый от пота, злой и раздосадованный великий князь, меряя  шагами свой шатер, с трудом сдерживал гнев. Он сообщил Давидовичам, что обещанные им земли он добыл. Есть Новгород-Северский и все волости Святослава. Словом берите и делайте с ними, что хотите. Единственное что ему требовалось - это денежная компенсация и жалованье его дружине. Он предложил, нет, приказал, что любое добро Игоря Ольговича было его (ведь он не просто так у него на иждивении). От имущества же Святослава ему следовало отдать одну треть.  Оба Давидовича молча согласились.
Тем временем Святослав со своей дружиной шел на Северо-Восток. По мере продвижения, селения встречались реже и были меньше. На смену славянам приходили поселения мещеры, мери, встречались  языческие капища. Но Святослав упорно двигался вперед на встречу с наиболее сильным их своих союзников, Суздальским князем Юрием Владимировичем.
Юрий Владимирович Долгорукий не был старшим из живущих на тот день детей Владимира Мономаха, но искренне был уверен в правоте своих претензий на Великое княжение. Волею судеб, оказавшийся в Ростово-Суздальской земле, он считал себя несправедливо обойденным в дележе столов и всю свою сознательную жизнь стремился на более богатый и густонаселенный Юг, как правило, без особого успеха.  Сейчас он с удвоенным энтузиазмом, несмотря на свои более чем зрелые годы ринулся в мутную воду свары. За последние полгода он успел повоевать и с Рязанцами, и с новгородцами, и отправить на помощь Святославу своего сына Ивана с тысячей латников. Последнее он сделал не из-за благородства или чувства справедливости. Ценою была половина оставшихся у Святослава земель, включая Курск и города по Сейму. К этому времени в конфликт связанный занятием Великокняжеского стола Изяславом Мстиславичем вовлеклись практически все князья Руси, за исключением, может быть правителей Полоцких земель. Не остались в стороне и соседи – куманы, родственники Ольговичей, а также польские, венгерские и чешские правители, связанные с новым Великим князем киевским династическими узами. Даже у василевса был личный интерес в разрешении конфликта, поскольку Изяслав Мстиславич в обход Константинопольского патриарха поставил на Киевскую кафедру своего митрополита, бывшего монаха Зарубского Клима Смолянича. Его признали далеко не все епископы и князья державы. Суздальский князь собачьим чутьем чувствовал, что вероятность нацепить великокняжескую диадему, в этой неразберихе как нельзя реальна.
Для начала Святославу Ольговичу пришлось повоевать в интересах Суздальского князя, хотя Давидовичи, узнав о тысяче латников, прекратили преследовать Святослава. Святослав вторгся в смоленские земли, в верховьях Протвы, на которые давно зарился Суздальский князь. Он захватил несколько городов, и селений, угнал скот, добыл пленников. Юрий Владимирович в это время осаждал Торжок, немного пограбив владения Новгорода. Поэтому Святослав Ольгович и Юрий Владимирович смогли лично встретиться, лишь возвратившись из походов, в начале апреля 1147 года в день Пятка на Похвалу Богородицы небольшом городке Кучкове, стоящем на берегу реки Москва.
Выехав из леса со своей в сопровождении полусотни отроков детских и гридей, Святослав Ольгович с облегчением увидел цель своей поездки –  холм, стоящий на слиянии двух рек. Животные почувствовали конец пути и весело заржали и прибавили ходу. На холме чернел частокол, на фоне укрытой тающим снегом земли, за которым виднелись крыши домов и верхушки двух-трех церквушек. Над домами, в голубое весеннее небо поднимались серо-черные ленты дыма. Путь был тяжелым. Снег начал быстро таял уже с неделю и  дороги донельзя раскисли, существенно затрудняя передвижение всадников и обоза.  Поэтому Святослав взял собой лишь небольшой отряд всадников, оставив в лагере за главного Костнятко. Они добирались несколько дней и за это время несказанно устали как люди, так и лошади. Увидев цель своего путешествия, Новгород-Северской князь  облегченно сказал сыну:
- Олег, наконец, мы добрались.
Худой, долговязый Олег, измучанный за последние месяцы бесконечными переходами и вооружёнными стычками, разочарованно посмотрел на утлые землянки, чернеющие на снегу вокруг валов словно плеши. Он недовольно буркнул:
- Это и есть наша цель?
- Да, и тебе нужно будет высказать максимум уважения к хозяину этого города,  поселения. От этого зависит наша дельнейшая судьба.
Олег не ничего ответил, лишь покорно кивнул. Он пришпорил коня и в сопровождении четырех отроков,  поскакал вперед.
Суздальский князь ожидал гостей вместе со свитой у недавно срубленных ворот. Святослав Ольгович давно не видел Суздальского князя и с трудом узнал его. Юрию было уже ближе  шестидесяти. Он стал тучен и его полноту не могли скрыть ни большой рост, ни просторное княжеское корзно, ни громадный жеребец, на котором восседал князь. Лицо князя побагровело и отекло, но еще хранило остатки былой миловидности, а в бороде было больше седых волос, чем русых. Отроки, стоящие по правую сторону коня, держали в руках шкуру барса, только что врученную ему Олегом.
- Здравствуй князь Юрий, отец мой! – радостно приветствовал Суздальского князя Святослав Ольгович и молодцевато спешившись.
Юрий Владимирович лукаво улыбнулся, обнажив ряд желтых, местами сломанных зубов. К жеребцу подскочили гриди и помогли князю сойти с коня. Он снял с головы княжескую меховую шапку, обнажив почти лысую голову и раскрыл объятия Новгород-Северскому князю.
- Брат мой, как я рад тебя видеть!
Оба князя обнялись и троекратно расцеловались.
- Святослав, рад тебя видеть у себя дома. Кстати, у тебя прекрасный сын, он достойный помощник и наследник, такого удалого воина как ты. Сейчас прошу в мои хоромы на добрую беседу и знатную трапезу. Не беспокойся, твоими людьми займутся, они не будут в обиде.
Положив руку на плечо Святославу, Суздальский князь повел гостя в свой терем. Олег в сопровождении отроков на почтительном расстоянии следовал за ними.
- Спасибо тебе за барса! Это, наверное, лучший подарок, который я получал за последнее время. Ты знаешь, с возрастом понимаешь, что золото, серебро, меха, дорогие одежды -  это все не то.
- Барс это сила. -  сказал Святослав. - Этим лишь я хотел подчеркнуть твою мощь, как человека и князя. Такие люди как ты уже перевелись в наших землях.
Суздальскому князю понравилась лесть Святослава, и он довольно усмехнулся.
- Да, я такой, поэтому меня боятся и уважают. Но знай, я беру в друзья не каждого, лишь таких отчаянных смельчаков как ты.
-  Спасибо за добрые слова.
- Ты извини, что я принимаю тебя здесь, - будто оправдываясь, продолжил Юрий Владимирович,  - это конечно не Суздаль. Наверное еще лучше, если бы ты приехал на мой двор в Кидекшу, ой как погуляли бы! -  Суздальский князь мечтательно вздохнул и причмокнул губами. – Но нет возможности -  только что с похода,  дела важные и терять время нельзя.
- За последние полгода я отвык спать на мягких кроватях, есть на серебряных блюдах изысканную пищу. У моего сына еще борода как следует, не выросла, а он месяцами не снимает доспехов и спит в мечом в руках.
- Все в руках Божьих -  всплеснул руками Суздальский князь, словно подчеркивая свое бессилие перед Провидением, - все в руках Божиих. Он насылает на нас испытания, хочет узнать насколько мы сильны и тверды. Но Бог дает человеку не более чем он может вынести. Главное не сломаться. Однако есть надо вкусно, спать сладко, ведь один раз живем! Сейчас я тебя напою, накормлю, в бане попаримся, с красными девками спать уложу. Если бы ты знал, какие девки мне достались от Кучки – кровь с молоком! Но сначала дела.
Шагая по выстеленной свежими сосновыми досками улице, они дошли до двора,  огражденного высоким забором. Там был терем, где жил Суздальский князь. Святослав был наслышан, что до недавнего времени вся округа принадлежала суздальскому боярину Степану Кучке. Знал, он также, что князь Юрий недавно его казнил, здесь в этих стенах, и в этом была замешана женщина. Также люди шептались, что женщина тут не причем, а  боярин был замешан в интригах Изяслава Мстиславича, который медленно железной рукой приводил к повиновению земли  огромной державы. Святослав за свою жизнь повидавший многое и отнюдь не слывший трусом, замешкался на пороге дома, словно предчувствуя опасность, таящуюся в этих стенах. Юрий Владимирович заметил это, но истолковал это по-другому.
- Святослав, извини. Не успел я привести все в порядок, как надо. Дай время – все тут перестрою, городок срублю, а пока не обессудь.
Молодые мечники проворно открыли двери и через клеть князья зашли в полати. Святославу в лицо горячей волной ударил жаркий, кисловатый воздух.  Юрий Владимирович сбросил на пол шубу, которую быстро подобрал слуга. Двое других слуг  раздеться Святославу Ольговичу и Олегу, после чего Суздальский князь знаком пригласил гостей сесть за стол. На столе стояло несколько кувшинов с вином, квасом, медом и три кубка. Святослав и Олег опустились на лавки напротив Юрия Владимировича. Было жарко и Суздальский князь мгновенно вспотел – пот градом покатился с лысой макушки  спускаясь на щеки и теряясь в бороде. Он взял в руку кубок с медом и жадно осушил его до дна. Святослав и Олег не притронулись к своим напиткам.
- Чего не пьете?
- С дороги устал да и голодный. Много выпью, раньше времени упаду под стол, - иронично ответил Святослав.
- Ты Олег, почему не пьешь, ты же молодой и здоровый?
- Что- то не хочется...
Суздальский князь удивленно поднял брови. Было видно, что хозяину неприятен отказ от угощения. Святослав пришел на помощь сыну:
- Я ему запретил. Рано Олегу заливаться винами. Сначала нужно делать дело, а затем дружеская трапеза и развлечения.
- Тоесть Святослав ты хочешь сначала поговорить о делах?
- Да, брат мой старший.
- Ну как хочешь. Говори, зачем ты приехал?
- Сказать тебе спасибо за помощь, и передать тебе часть военной добычи.
Юрий одобрительно кивнул.
- Говорят от тебя ушел Иван Берладник к Ростиславу Смоленскому, прихватив золото и серебро?
Святослав болезненно поморщился. Ростислав был братом и верным союзником великого князя, а следовательно, его врагом. Иван был еще тот рубака  и мог попортить много крови.
- Олег, знаешь, что это значит? – обратился Юрий к сыну Святослава.
- Он предал нас.
- Нет, - со смехом возразил Суздальский князь, - нет, хуже. Он не верит в твоего отца и тебя, считает вас неудачниками.
Олег заскрежетал зубами. В ответ Юрий Владимирович зычно рассмеялся. Князь не в силах сдержатся,  захохотал так, что из его глаз покатились слезы. Наконец подавив смех и вытерев рукавом капли соплей с усов, он примирительно сказал:
- Не кипятись, Олег, так считает Берладник, но не я. Запомни, Иван как цепной пес – злой, храбрый, а мозгов нет. Поверь мне старику, сгинет он как та собака по-дурному, под забором. Отец твой и родовитый, и мозговитый, и храбрый.
Святослав промолчал в ответ, сцепив руки в замок и уткнувшись взглядом в стол.
- Да, Святослав, - продолжил Суздальский князь, - у меня для тебя важные новости. До меня дошли верные вести, о том, что твой старший брат принял постриг. Теперь он инок Гавриил.
- Как? Когда? – искренне удивился Святослав.
- Наверное, это случилось в лютом или березне. Так, что ты однозначно Новгород-Северской князь, - засмеялся князь Юрий и протянув руку через стол похлопал Святослава по плечу, - но сидит там пока Изяслав Давидович.
- Лучше бы мне оставаться Курским князем, но брат был на свободе.
- Ну-ну-ну, - хмыкнул Юрий Владимирович,- ну-ну-ну, не знаю. Брат твой в монастыре, наверняка добровольно. Кстати, ты не поверишь в каком монастыре?
- В Переяславле несколько монастырей. Наверное, в монастыре Иоанна Предтечи...
-  Вот и не угадал. Олег, скажи, где твой дядя замаливает грехи?
Олег благоразумно промолчал и в ответ пожал плечами.
- Ни за что не догадаетесь, - захлопал в ладоши Суздальский князь, - он уже Киеве, монах Федоровского монастыря.
- Брате, но это монастырь Изяслава, он его покровитель. Брат просто перешел из одной тюрьмы в другую...
- Святослав, на твоем месте я бы занялся возвращением своего стола. Игорь не в тюрьме и ореола борца за свободу брата у тебя нет. Святослав, сейчас ты беден как Иов - у тебя практически ничего нет. В землях Вятичей уже сидят посадники Давидовичей. Кстати, с ними у меня й вражды нет. С Рязанью тоже отношения не плохие. Рязанский князь напал на меня потому, что имеет обиду на твой род – покойный Всеволод Ольгович выгнал его отца из Чернигова в Муромские леса. Так, что стоит мне отказаться от тебя, я вырываюсь из кольца врагов.
Олег побледнел и беспокойно заерзал на месте. Святослав же нервно забарабанил пальцами по столу, выбивая какую-то сложную мелодию.
- Что ты хочешь? – наконец спросил он.
- Во-первых, не обижайтесь. Я вижу, как твой сынок готов вцепиться в мое в горло. Во-вторых, нам надо пойти и пообедать, попировать. Я хочу одарить тебя, твою семью, твоих воинов подарками, вы же сражались за меня. В третьих – мне нужно стать Великим князем Киевским. Поэтому Святослав, скажи, чем ты можешь быть мне полезен?
- Что ты хочешь взамен?
От тебя мне нужно совсем мало. Помирись с Давидовичами, они же ближайшие твои родственники, и откажись от брата.
- От брата? Нет!
- Тебя никто не заставляет отказаться от брата вообще. Теперь Игорь монах. Такие случаи в твоем роду были - к примеру, твой дядька Николай Святоша. Игорь... нет, извини, Гавриил помолиться за тебя и твоих близких. Проверь, это хорошо для него, тебя, меня, нашего врага Изяслава, словом так лучше для всех. Новгород Северской себе вернешь, я тебе помогу в этом. Кстати, как князь и воин ты лучше Игоря... Лично мне нужен Киевский стол. Победить в бою моего нетия  Изяслава Мстиславича, мне будет сложно. Он молод, энергичен и талантлив.  Заметь, я говорю правду.
- Я вижу, - кивнул Святослав Ольгович.
- Так вот, мне нужно, что бы Изяслав оказался одинок, а все остальные князья были со мной.
Суздальский  князь откинулся на спинку лавки. Слуга наполнил кубок князя вином и вложил его в руку Юрию Владимировичу. Князь отхлебнув вина из кубка и мечтательно заговорил:
- Тогда я смогу сесть на Киевском столе и закреплю за тобой Новгород Северский, так, что никто на него не позарится. Игоря освобожу, игуменом сделаю, хочешь – епископом. Изяслав же поставил своего митрополита, чем я хуже... Посажу своих детей в Киевской земле, Суздаль тоже оставлю за собой... и живи наслаждайся жизнью. Для меня главное, что бы дань вовремя платили, а дальше делайте что хотите, но не преступайте за рамки приличия.
Суздальский князь умолк, прикрыл глаза. Казалось, что он погрузился в сладкие грезы, позабыв о своих гостях.  Какое-то время все трое сидели молча. Святославу и Олегу показалось, что  князь Юрий задремал. Они недоуменно переглянулись. Прервал молчание Святослав.
- Я знаю, как тебе помочь, - тихо произнес Святослав.
Юрий Владимирович приоткрыл веки, обнажив желтоватые белки глаз.
- Святослав, сын Всеволода, сейчас в Киеве при Великом князе. Согласно лествичному праву он может претендовать на Чернигов. Если Давидовичи меня раздавят Чернигова ему не видать как своих ушей.
- Так, так, – проурчал Суздальский князь.
- Он может стать нашим союзником.
- Должен стать союзником, - поправил его Юрий Владимирович.
- Станет союзником и моим приятелем в стане Изяслава. Дай мне ратников и я верну себе наследственные земли и заставлю Давидовичей перейти на твою сторону.
Суздальский князь вновь закрыл глаза и несколько минут сидел молча, видимо обдумывая предложение. Вдруг он резко выпрямился и открыл глаза.
- Я тебе конечно дам дружину, -  сказал он.
- Спасибо отец мой.
- ... и своего сына впридачу.
Святослав еле сдержался, от возмущения. В декабре 1146 года Юрий Владимирович прислал ему на помощь сына Ивана с тысячей латников. Иван, бледный болезненный молодой человек, страдавший ужасных приступов кашля, не шибко разбирался в военном деле. В то же время он при каждом удобном случае пытался нести свою лепту, в планирование и проведение военных операций. Результатом были неудачная попытка возвращения городов Вятичей и значительные людские потери без того небольшой дружины князя. К тому же в походе Иван простудился и умер у Святослава на руках. Святослав с трудом смог оставить у себя Суздальцев, в попытке хоть как-то улучшить свое положение. Он осторожно заметил:
- Юрий Владимирович, ты уже потерял своего сына... видеть смерть своего дитяти это большое  горе, тем более что Иван умер, помогая мне. Я скорблю о безвременно его уходе из жизни...
- Бог дал, Бог взял, - философски произнес Суздальский князь и набожно перекрестился, - но тебе не помешает дополнительная пара зорких глаз, еще одно храброе сердце и разумная голова. Глеба пошлю тебе в помощь. Кстати, будет другом твоему Олегу.
Святослав понял, что от смотрящего в лице сына Суздальского князя ему не избежать и покорно кивнул.
- Начнешь снова с  земель Вятичей и потихоньку на Юг. Но не перегни палку – Давидовичи мне нужны как друзья, а не враги.
Суздальский князь весело захохотал и хлопнул в ладоши и продолжил:
- О делах поговорили, а теперь пир горой. Обо мне говорят, как о самом хлебосольном князе на нашей земле. Нельзя разочаровывать людей. Вино, мед, яства, а вдобавок к этому певцы, шуты, акробаты, и девки красные, вот погуляем!

Злоключения Игоря Ольговича
Ближе к вечеру Игорь Ольгович и Константин были отправлены в монастырь, что на Выдубичах.  В этот час в обители царила непривычная суета. Посреди двора, по которому обеспокоенно сновали с десяток монахов и послушников, стояли растерянные настоятель и келарь. Они нервно отдавали распоряжения представителям суетящейся братии. Остальные иноки и послушники, столпилась у входа Михайловский собор, где вот-вот должна была начаться служба. К этому времени во дворе и на монастырских стенах уже находились с полсотни латников, а все монахи знали, какой гость прибывает в обитель. Константин, сидевший в телеге с Игорем Ольговичем видел, как настоятель в сопровождении  двух-трех монахов, было кинулся к ним, в попытке помочь знатному пленнику спуститься, но им преградили путь несколько отроков и гридей. После короткой перепалки с командиром, хозяевам обители осталось лишь молча наблюдать, как бывший великий князь со связанными сзади руками неуклюже спускается с телеги на землю. Константину повезло еще меньше -  его просто сбросили с телеги сухую твердую землю. Он больно ушибся, но тяжелые удары ног княжеских гридей заставили лекаря подняться.
Келарь, еще не старый седеющий монах с заросшим гуменце на лысеющей голове, был допущен к командиру конвоя. Он провел пленников в заранее приготовленную для них келью, находившуюся в отдалении от других келий братии. Только там пленникам развязали руки. Князь с бессильной злобой оглядел свое новое жилище. Игорь Ольгович привык  к роскоши, поэтому   келья поразила его своей убогостью и простотой. В  крохотной коморке, с маленькой оконницей затянутой бычьим пузырем,  находились лишь две грубо сколоченные лежанки и простенький аналой. Князь смачно сплюнул наземь, и бросил оскорбительные ругательства своей страже, которая в  ответ и бровью не повела.
Когда захлопнулась дверь и с лязгом щелкнул замок, Игорь Ольгович со стоном рухнул на лежанку и громко по-бабьи зарыдал. Маска гордыни и надменности спала, словно ее не было в помине. Перед лекарем был сломленный, потерявший в одно мгновение все, о чем можно мечтать, человек, не выдержавший испытания судьбы. Константин отвернул взгляд от соседа по келье и опустился на свободный лежак. За последние недели судьба так его потрепала, что у него не было сил ни возмущаться, ни просить пощады, ни заливаться слезами. Его охватила апатия, которая казалось, заставила его смириться со своей участью. Теперь он мечтал об одном -  что бы все скорее разрешилось, даже благодаря его смерти. Мысленно лекарь отдал свою жизнь в руки Божьи и  отказался думать том, что будет с ним дальше...
Первые дни в заключении самые сложные. Резко меняется все: весь уклад жизни, ее цели, надежды, мечты. Этот надлом происходит внезапно, что удар обухом по голове. Поначалу сознание и понимание окружающего мира смутное. Кажется случившееся лишь кошмарный сон -  открой глаза и все наладится. Но проходит время и ничего не меняется. Лишь после этого, медленно, шаг за шагом приходит осознание новой реальности, неизбежности, на которую нельзя повлиять. Как следствие меняются ценности и радости в жизни. То, что раньше воспринималось как должное, оказывается божьим даром, который  он еще недавно он  не ценил.
Оба – лекарь и князь переживали эти чувства. Князь страдал духовно и физически сильнее – слишком велика была высота его падения. Он практически все время лежал, испуская стоны или рыдая. Иногда он вскакивал с лежанки, падал на колени пред аналоем и неистово молился, после чего опускался на пол кельи и сидел часами с закрытыми глазами, качая головой. Потом князь заползал на лежанку и молча лежал. Затем все повторялось по новой. В первые дни заключения Игорь Ольгович отказывался от пищи. Ее приносили два раза в сутки – согласно монастырскому уставу. Как правило, это была ячменная и пшеничная каша, слегка приправленная медом, вареные  овощи, вода. Поначалу еда вызывала у Игоря отвращение. Князь кривился, фыркал и переворачивал  тарелки или швырял их о стены кельи. Тогда глиняная  посуда билась, усыпая острыми осколками пол кельи. Но его хватило ненадолго – на два дня-три, может немного дольше. Константин не отказался от еды. Мало того, сразу принялся откладывать себе краюху хлеба, пряча ее под хилую подушку. На  третью ночь пребывания в монастыре лекарь проснулся от толчка в голову и не сразу сообразил, что случилось. Оказалось, что Игорь Ольгович дрожащими руками шарит по его кровати, в поисках куска черствого хлеба. Он сам отдал краюху князю, который схватил хлеб и молчаливой жадностью принялся жевать краюху.
 Для Константина время потянулось в соответствии с монастырским распорядком, который отмечался ударами било пономарем. Сначала было вечернее богослужение, перед которым служится девятый час, воспоминание о Смерти Христовой. Затем, после девятого часа – вечерня. Часа через полтора-два до него доносилось «С нами Бог, разумейте языцы…» - значит, приходило повечерье. Потом был черед полуночницы – в это время из храма доносилось чтение длинной 17-й кафизмы и пения тропарей с несколькими ектеньями и монахи шли спать. Перед восходом солнца начиналась заутреня и с первыми лучами солнца монастырь вновь оживал. Потом была обедня и снова наступала вечерня. Он ел, спал, мерял шагами маленькую келью, и мечтал просто о прогулке по монастырскому двору.
 Депрессия Игоря Ольговича прекратилась через неделю. Внезапно он повелительным тоном приказал Константину раздеть его. Константин понимая, что его сосед по  келье, такой же узник как он, пересилив себя отказался. В князе взыграла гордынь, и он попытался его ударить лекаря. Но тот перехватил его руку и с силой усадил князя на ложе. В этот момент монах в сопровождении двух гридей, отворили дверь в келью, что бы убрать отхожее ведро. Константин замер и медленно отпустил руку обидчика.  Вместо упреков и наказания, по келье разлетелся громкий, словно гул монастырского колокола, одобрительный смех. Мозолистые ладони воинов  дружески похлопали по плечам лекаря. После этого случая для Константина появились послабления. Его в отличие от Игоря Ольговича, начали ежедневно выпускать на обедню или вечерню, а порой разрешали  присутствовать на трапезе с монастырской братией. Вскоре командир гарнизона в монастыре призвал лекаря к себе. Он наметанным взглядом окинул узника  и недвусмысленно намекнул, что бы Константин ухудшал пребывание Игоря Ольговича в келье. Напоследок, он по-дружески подмигнул лекарю и сказал, что если князь невзначай поранится или ушибется, лекарь не будет за это наказан. На следующий день Константин во время трапезы с монахами, спрятал кусок белого мягкого  хлеба и принес его князю. Тот, поначалу не поверил, но потом начал смаковать свежий белый хлеб, словно изысканное лакомство и поблагодарил его, как равного. Лишь после этого лекарь рассказал князю о своей беседе с командиром охраны.
В этот день, во время полуночницы из кельи, где содержались узники, раздались нечеловеческие крики. Подбежавшая охрана в мерцающем свете факелов увидела, как один из узников избивает другого. Дерущихся разняли. Обидчик, а им был Константин, был схвачен, выведен из кельи и вновь приведен начальнику гарнизона монастыря. Разбуженный командир, был крайне раздражен и обрушил на названных гостей шквал ругательств. Спустя несколько минут, он успокоился и разобрался что к чему. Порытое морщинами и шрамами лицо бывалого воина расплылось у благожелательной улыбке. Он угостил Константина кружкой доброго меда, а своим людям приказал, не будить его по таким мелочам.  В эту ночь Константин и Игорь Ольгович поняли, что нуждаются друг в друге и шанс выбраться из этих стен только вместе. Их отношения стали почти дружескими. Игорь Ольгович сразу сказал:
- Если даже ты меня убьёшь, ты не выйдешь отсюда.
- Я это понимаю, - согласился лекарь.
- Помоги выбраться мне, и я помогу тебе...
Константин, молча кивнул.
Они стали общаться друг с другом. Князь много и долго рассказывал о своей жизни, о  братьях, своем обидчике Изяславе, его дядьях. Константин в свою очередь говорил о себе, о Константинополе и империи, лекарском искусстве, о желании вернуться назад, в Византию. Вскоре они договорились по крохам собирать информацию  нужную для побега, одновременно пытаясь усыпить внимание своей страже.
Был прохладный день конца вересня, когда Игорь предложил одному из сторожей помочь ему бежать. Это был гридь средних лет, у которого была семья где-то под Чернобылем. Он часто жаловался на не достаток денег – шесть – восемь гривен в год ему явно не  хватало. Игорь Ольгович решил сыграть на человеческих нужде и жадности. Гридь, внимательно выслушал его, ничего не ответил, лишь нахлобучил шапку по самые уши. Через пару дней он исчез. Вместе с ним исчезла вся прежняя стража. На их место пришли другие, молчаливые дружинники, пресекавшие любые попытки с ними заговорить. Игорь огорчился, но начал ждать другого удобного случая. Но случай так и не представился. Спустя  две недели, ранним утром, когда солнце только собирается вставать из-за горизонта, когда темное, почти черное небо начинает слегка розоветь,  их разбудили. Узники едва успели одеться, как их выволокли из кельи и быстро  заковали их руки и ноги в цепи. Их глаза были завязаны глаза плотной тканью. Кроме того, на голову  каждого был одет мешок. После чего узников погрузили в  свою подводу.
Далее была бесконечная поездка в трясущейся по разбитому шляху подводе, которую медленно тянула упряжка лошадей. Передвигались они видимо по объездным дорогам, порой часами останавливаясь где-то в лесу, иногда «летели как птица».  Конвой Игоря Ольговича не говорил куда они направляются. Между собой стража называла это место «цель пути». Когда они переправлялись через большую реку, а это мог быть только Днепр, Игорь Ольгович решил, что его везут на Черниговщину. Казалось, он даже стал улавливать знакомый северский говор, у редких встречных путников. С каждой минутой в нем укреплялась уверенность, что Изяслав Мстиславич отпускает его домой, к брату, в его родной Новгород. Возможно его везли на обмен. Значит еще надо потерпеть, чуть-чуть, еще немного.
Его надежды разрушились в одно мгновение, когда один из его стражей с облегчением произнес:
- Слава тебе господи! Переяславль!
- Нет! – закричал Игорь Ольгович. - Нет!
Его крик оборвался столь же быстро, как и вырвался из его глотки -  чьи-то сильные руки, грубо со знанием дела приподняли мешок на его голове и втолкнули в рот кляп. Он почувствовал неприятный хруст сломленного зуба во рту, и ощутил на языке солоноватый привкус крови. Игорь Ольгович замолк, бессильно заливаясь слезами. Переяславль был вотчинным городом Изяслава, где сейчас сидел его сын Мстислав. Сейчас он лишился не зуба, а последней надежды на избавление. Князь бессильно заплакал.
Колеса телеги гулко застучали по деревянному настилу, когда кавалькада проезжала через городские ворота. Вскоре, они оказались монастыре святого Иоанна. Там с его головы сняли мешок и вытащили изо рта кляп. Измученный князь увидел в надвигающейся ночной тьме маковку главного храма монастыря, крыши келий, пекарню и свежесрубленный поруб-полуземлянку. Его усадили на землю, и бережно, что бы не поранить конечности сняли оковы. Почувствовав свободу, Игорь Ольгович сбил с ног одного из своих стражей и попытался бежать, но был повален на землю и втащен в поруб. Там при свете простых глиняных светильников он увидел черное квадратное отверстие в дощатом полу, уходящее вглубь. Отверстия  доносился запах сырой земли и свежего дерева, и торчали концы лестницы уходящей вглубь.
Один из стражей, видимо самый главный из них тяжело, дыша ему сказал:
- Княже, спускайся сам. Нам запрещено наносить тебе тяжкие увечья, но при необходимости мы можем применить силу.
-Вы за это заплатите... – процедил сквозь зубы Игорь Ольгович.
- Знаю князь.
- Тебя и твоих  подручных накажут, мой брат, я, когда освобожусь и Бог. Тебя жестоко накажут!
- Обязательно накажут княже. Такова моя судьба, - развел руками страж, и нетерпеливо добавил, - княже, спускайся сам. Сделай это гордо, как подобает тебе по праву рождения.
- Отпустите меня.
- Отпускайте, - кивнул главный страж.
Его отпустили. Игорь Ольгович перекрестился, грубо растолкал своих стражей и прожигая их озлобленным взглядом спустился в глубину поруба. Как только он ступил ногами на дощатый пол лестницу убрали наверх. Он осмотрелся - поруб был глубокий примерно с две сажени. Лежак, грубо сколоченный стол, на котором чадил светильник, да деревянная бадья – в качестве отхожего места. Под потолком было небольшое отверстие для света и вентиляции.
Князю Игорю вновь пришлось привыкать к изменению жизни. Стало еще сложнее – теперь у него не было даже сокамерника... Зато ему дали новую одежду, стали лучше кормить. Еда к слову была свежая. Спускали пищу два раза в день  - утром и вечером. Причем вечером ее спускали с простеньким светильником. Взамен он отдавал пустую посуду и потухший светильник. Раз в неделю к нему спускался священник и слушал его исповедь. И он ожидал исповедь, точнее ждал человека, с которым можно будет раз в неделю поговорить, просто услышать человеческий голос. В оставшееся время он ходил по своей темнице шесть шагов вперед и шесть шагов назад. Постепенно Игорь Ольгович стал говорить сам с собой и это вошло в его привычку.
 Потом пошли холодные осенние дожди и в поруб тихим татем стала пробираться осенняя сырость. В какой-то момент он понял, что его вся одежда влажная, причем влажная до исподнего. Он  стал чувствовать слабость и холод, его начал бить озноб. К тому же усилилась боль в суставах. В грудне, князь с уже большим трудом вставал на ноги и сократил до минимума прогулки по камере. Потом появился кашель. Поначалу было ощущение легкого першения в горле, на которое он не обратил внимание. С усилением холодов оно  превратилось в тяжелый изматывающий грудной кашель. В последнее воскресение 1146 года ему было так плохо, что он принял священника лежа. Именно тогда священник, после долгой беседы предложил Игорю покинуть темницу. Причем к этому полагались, лекарь со снадобьями, свежая и здоровая пища, питье, хорошая одежда, словом все, что нужно для нормальной жизни. Для этого требовалось лишь малое – отречься от мира. Игорь Ольгович, не смотря на отвратительное самочувствие, искренне разозлился и отказался от этого. Священник, смиренно потупив глаза, произнес, что он  не торопит его, со столь ответственным решением и покинул поруб.
Затем ударили сильные морозы. Он это определил в ту ночь, когда промерз так, что от холода не спасли две медвежьи шкуры, а когда робкий зимний свет ворвался в его темницу, князь увидел на стенах порубал иней. Еще он понял, что если ничего не изменится, то до весны ему не дотянуть и что надо отсюда выбираться.  Князь позвал к себе священника  для исповеди и соборования. К нему пришел монах  с гутой окладистой рыжеватой бородой, в  выцветшей от времени, аккуратно зашнурованной на тесемками рясе, и накинутой поверх нее просторной мантией. На голове у монаха был куколь, практически полностью скрывавший его лицо от собеседника. Игорь был плох, но не настолько плох, что бы чувствовать скорое приближение смерти. Поэтому на исповеди он сказал, все, что посчитал нужным, но не более. Монах выслушал его и соборовал, и произнеся на прощанье пару фраз утешения удалился.
На следующий день Игорю Ольговичу стало хуже, потом еще хуже и он стал проваливаться в какое-то полузабытье. Однажды князь пришел в себя от легкого похлопывания по плечу. Он с трудом открыл воспаленные глаза и увидел знакомого ему священника в сопровождении двух монахов. Слова священника до него доносились будто издалека, из далекой глубокой пещеры. Князь не сразу вник в их суть, но когда понял, что от него желают, то безропотно согласился. С  помощью монахов, при дрожащем свете свечи Игорь Ольгович слабеющей рукой написал письмо Изяславу Мстиславичу. В письме князь просил разрешить принять ему постриг в одном из переяславльских монастырей.
Видимо письмо быстро дошло до адресата  и возымело действие. Через три дня, четыре дюжих монаха осторожно вытащили его из поруба и отнесли в отдельную, почти приличную келью. Самое  большое достоинство кельи заключалось в том, что она была теплая и сухая. В этот же день, его посетил переяславльский епископ Епифаний со своим лекарем, сутулым старым старцем в мягкой камилавке с длинной седой бородой, придававшей ему библейский вид. Лекарь, кряхтя, осмотрел князя и назначил пить какие-то травы и втирать в суставы пахучие настои, терпкие греющие мази в тело, и много молиться. Когда лекарь ушел, епископ остался один на один с князем.
Епифаний откашлялся и завел долгий разговор о Боге, о тяжести крестного пути, о бренности мирской суеты и о подвижничестве монашеской жизни. Вскоре епископ вошел во вкус и стало заметно, что он наслаждается своей ролью наставника, беспомощно лежащего на ложе князя. Складывалось впечатление, что епископ скорее говорит для себя, оттачивая фразы и плотно цитируя Святое писание.  Постепенно Епифаний перешел к самому важному, к постригу.
- Княже, - повелительным тоном говорил епископ, - княже, это важное событие нельзя откладывать. Бог тебя подтолкнул к этой ступени духовного блаженства княже, и все страшные перипетии, случившиеся в твоей жизни были, лишь тернистым путем в нашу православную ойкумену. Княже, христианину позволительно избрать подвижническое житие, и, по оставлении многомятежной бури житейских дел, вступить в монастырь, постричься по образу монашескому. Даже если желающий стать  монахом был  обличен в каком-либо грехопадении, святая обитель с радостью его примет. Ибо Спаситель наш Бог рек: «Грядушаго ко мне не изжену вон»…
Чем дольше епископ говорил, тем глубже Игорь Ольгович осознавал, что во всем тоне, поведении епископа сквозило настойчивое желание как можно скорее подтолкнуть Игоря Ольговичу к скорейшему постригу. Игорь Ольгович понимал, что епископ говорит эти слова непросто так.  Видимо случилось какое-то событие, заставившее Изяслава Мстиславича вытащить его из мрака темницы, для нейтрализации таким, щадящим способом. Какое событие произошло, Игорь Ольгович даже не мог предполагать. Всему свое время. Первый шаг он сделал – вырвался из поруба. Теперь нужно сделать другой шаг -  попытаться выиграть время.
- Отец мой,  - прервал епископа громким кашлем князь, - отец мой, если бы ты знал, как я хочу оставить этот бренный мир, как я желаю провести остаток своих лет в молитве и покаянии. Последние месяцы жизни отвернули меня от всего мирского. Каждый день я просыпаюсь и засыпаю с одной мыслью, уйти в монастырь. Всем сердцем мое тело и моя душа так и рвутся в тишину обители...
Епифаний довольно улыбнулся. Он уже был уверен в своей победе, словно кот, играющий с мышью. Поэтому, скорее, для проформы, Епифаний поинтересовался:
- Но что-то тебя гложет княже? Поделись со мной.
- К сожалению, я женат. Для того, а для принятия пострига нужно согласие супруги... Для этого мне  нужно ее повидать…
- Княже, это не та сложность, которой нужно опасаться. Я думаю, нет я уверен, что твоя супруга согласна. Мало того, у нас будет в ближайшее время ее согласие на твой постриг.
- Откуда? – искренне удивился Игорь Ольгович, привстав на локтях.
В ответ епископ сочувственно вздохнул.
- Княже, события последних лет, в особенности последних месяцев, как ты говоришь княже,  также окончательно отвергли ее от мирской жизни. Она мечтает поступить в один из монастырей Чернигова, о чем мне сообщил черниговский епископ.
- Почему?
- Это тайна исповеди, которую я не знаю. Но если бы знал, то всё равно не сказал. Знаю лишь, что ей пришлось много скитаться по вятским лесам вместе с твоим братом.
- Мой брат жив и на свободе?
Епифаний понял, что сболтнул лишнего и пошел в наступление.
- Да он жив, но лишился всего и ведет жизнь изгоя и изгнанника. Но насколько я знаю, твоя не была счастлива с тобой, у вас за долгие годы брака не было детей...
- К сожалению Бог не послал мне детей. Бывает такое во многих семьях. Супруги находят счастье во многом другом.  Но ей не изменял  с другими женщинами, подобно другим князьям и боярам, у которых целые дворы с полюбовницами.
Епифаний болезненно поморщился, понимая намек на князя Изяслава и парировал:
- Верю тебе княже. Но скажу тебе не как епископ и духовный отец, а как друг и советник князя: лучше бы ты держал  с десяток полюбовниц, было бы меньше всяких слухов.
Игорь Ольгович побагровел со злости и скрепя зубами откинулся на подушки.  Епископ сразу это заметил и примирительно сказал:
- Не гневайся княже, это не есть сложность. Твоя же жена согласна. Ты даже можешь оставить кому пожелаешь свои имения, или доходы с них....
Игорь Ольгович тяжело задышал, подавляя свой гнев.
- Отец мой, я готов принять постриг, но постригать в монашество разрешается не ранее чем после трехлетнего искуса. Ведь сам Василий Великий говорил, что игумен, постригающий прежде трехлетнего испытания, должен быть лишен игуменства.
- Княже, так-то оно так, но в особых случаях, когда человек вступающий в монастырь потерпел много бед и страданий, когда Бог достаточно его испытал бедами, страстями и соблазнами, эти сроки можно сократить.
- Как же это, отец мой?
- Сначала проведем особый чин прихода в монастырь, ты станешь послушником. Еще через недельку послушник принимает малый постриг и становиться рясофортным монахом, а еще через недельку совершается главный обряд в иноческом житии – постриг. Княже и твоя мечта сбылась. Всего-то ждать две-три недели. За это время ты успеешь и подлечиться, набраться сил, дела привести в порядок.
- А если я откажусь? Откажусь так быстро проходить ступени подготовки к иночеству, если мне нужно больше времени, что бы осознать свою готовность служить Богу среди монахов обители?
- Княже, - к сожалению, третьего не дано. Мне казалось, что ты прошел испытания, которые ведут к вступлению в монастырь. Возможно я не прав, и эти испытания для тебя не прошли. Извини, княже, но тебе нужно будет вернуться назад в поруб...
Игорь Ольгович закрыл глаза и откинулся на подушку.
Три недели спустя Игорь Ольгович пришел своему старцу и исповедовался у него больше часа. После, возвратившись в келью, он в молитвах и слезах готовился к Причастию. Утром в воскресный день седмицы, вся братия монастыря святого Иоанна, собралась в главном храме обители на литургию. Именно там, в  присутствии всех иноков монастыря Игорь Ольгович, как  новоначальный монах произнес обеты послушания, нестяжания и целомудренной жизни. После переяславльский епископ  Епифаний, символически  постриг его  волосы.  Игорь Ольгович, теперь инок Гавриил, был облачен в грубую власяницу, поверх которой был плотно зашнурован параманд, и одета ряса. Его голову покрыли куколем, окончательно закрыв тело и лицо для мира. Братия приветствовала нового инока Гавриила братским целованием. После чего литургия продолжилась обычным порядком, пока новоначальный стоял со свечой и крестом в руках   бесшумно плача, до самого конца богослужения.

Тщетность Олексы
Был один из прохладных осенних дней, когда солнце слабеющими лучами тщетно пытается подарить земле еще немного тепла перед долгой суровой зимой. Жатва уже закончилась, а полюдье еще не началось. Простой люд любил эти короткие дни относительного благополучия, когда человек чувствует себя, если не богатым как Крез, то обеспеченным. Поэтому в этот воскресный день Подол был заполнен народом. Пестрые кучки людей оживленно сновали по узеньким улочкам города, а суетливый гомон с Торжища доносился до самой гавани, где копошились купцы, моряки, грузчики и княжеские мечники. Люди покупали, продавали, гуляли и шли в  ближайшую корчму меду попить, вкусно поесть, пообщаться, повеселиться, словом отдохнуть душой и телом. На Подоле можно было отыскать корчму на любой вкус -  поближе к Торжищу и пристани – побогаче, а подальше к предместьям города, где ютилась беднота - подешевле. Но и там можно было сытно поесть, крепко выпить, расставшись со своими деньгами.
Звенислава подошла к такой корчме, располагавшейся в близости Михайловской божницы, на правом берегу Глыбочицы. Она перешла через хилый деревянный мост и остановилась в нерешительности перед питейным заведением, выделяющимся среди облезлых полуземлянок. Из-за прикрытой закрытой двери корчмы заманчиво доносились веселый галдеж и смех. Девушка несколько минут постояла у дверей, нервно теребя стеклянные бусинки браслета на руке. Внезапно  дверь со скрипом отворилась, и на улицу вышел молодой парень, с виду гончар, в обнимку с девушкой.  Из глубины корчмы вместе с ними вырвался запах прокисшего кваса, сырой земли и пережаренной снеди. Это подтолкнуло девушку к действиям - она решительно переступила через порог, захлопнув за собой дверь. Там, в полумраке, разрезаемом лучами света проникавшие через маленькие оконницы, весело трещали в печи дрова. За темными от времени столами, на гладко отполированных задами лавках сидели, трапезничая гости, обильно запивающие снедь хмельным квасом и медом, весело галдя, перекрикивая друг друга. Корчма была перегорожена деревянной решеткой, на которой висели, обереги, вяленая рыба, пучки какой-то зелени да разная посуда, которой отмеряют мед да квас. Возле решетки рядом с корчмарем сидел  еще не старый человек в драной свите и наигрывал в дудку грустную мелодию.
 Звенислава растерялась - ранее она  не бывала в таких местах, тем более одна. Ее появление не произвело никакого впечатления на пирующие компании, лишь корчмарь, беглым наметанным взглядом оценил девушку и смекнув, что она не его клиент отвернул голову.  Девушка краем глаза заметила, как из дальнего угла ей приветливо помахал какой-то человек. Она мгновенно его узнала, и аккуратно обходя хмельных посетителей, подошла к нужному столу
Их было четверо, четверо неприметных мужчин, в простых темных свитах накинутых поверх нарядных рубах из льняной и конопляной ткани.
- Здравствуй Звенислава, - негромко поприветствовал девушку сидящий  спиной к выходу человек, - присаживаясь с нами, угощайся, есть каша, свинина, мед.
- Здравствуй Олекса, я не голодна, - ответила Звенислава и осторожно присела на край лавки.
- Рассказывай, с чем ты пришла?
- А стоит ли тут говорить?
- Соглядатаи  за тобой шли? -  задорно поинтересовался хлопец, с купой взлохмаченных черных волос на голове.
- Кушлюй, твое дело молчать, - оборвал его Олекса.
Тот не обиделся и рассмеялся в ответ, после чего отхлебнул из глиняного стакана глоток  меда.
- Вроде бы нет, - тихо ответила Звенислава, - но я не хочу тут говорить.
- Хорошо, - ответил Олекса.
- На нас смотрит корчмарь, -  толкнул Олексу ногой Кушлюй, - все корчмари соглядатаи.
- Есть такое, - понимающе кивнул Олекса.
Меченоша встал из-за стола и, обняв Звениславу за талию, буквально поднял девушку с лавки, после чего смачно поцеловал ошеломленную Звениславу в губы и потащил к выходу. Девушка  попыталась вырваться, но Олекса шепнул:
- Не сопротивляйся, подыграй.
Девушка обмякла и неуклюже прижалась к широкой груди меченоши.
- Встречаемся вечером на договоренном месте, - небрежно кинул Олекса своим спутникам.
Покачиваясь как пьяный, то и дело, наваливаясь на девушку Олекса и Звенислава вышли на улицу. Оказавшись на свежем воздухе Олекса от души зевнул и внимательно осмотрелся по сторонам. Вокруг не было ни души, что успокоило меченошу. Звенислава не дожидаясь пока он заговорит, обиженно произнесла:
- Олекса, зачем ты так сделал? Я выглядела как гулящая. Я же не такая, что обо мне будут  и говорить люди?
- Тебя тут никто не знает. Кстати, порой лучше слыть гулящим или дураком, целее будешь.
- Не делай так больше.
- Хорошо. Давай пройдемся немного, ты мне все расскажешь.
Теперь пришла очередь девушки глядеть по сторонам высматривая знакомых, опасаясь компрометирующей встречи. Олекса заметил это и приободрил ее:
- Звенислава идем, смелее, я тебя не съем.
- Не боюсь я тебя. За тебя и твоих друзей опасаюсь.
- Это дело такое, - махнул рукой Олекса, - все под Богом ходим.
Они пошли по узким улочкам, укрытым жёлтой листвой, словно ковром в направлении обмелевшей Сетомли. Какое-то время Звенислава и Олекса шли молча.
- Они хотят перевозить Игоря Ольговича в Переяславль, - нарушила молчание Звенислава.
- Вот как, - протянул Олескса, - но это может быть нам наруку. Это лучше, чем штурмовать монастырь. Как они хотят его вести?
- Они узнали, что князя Игоря хотят освободить. К тому же князь сам пытался подкупить стражу.
Олекса эмоционально выругался. Звенислава выждав, пока меченоша успокоится, продолжила:
- Поначалу его хотели везти Днепром, но почему-то резко сменили путь. Они собираются  идти дорогой на Треполь, затем свернут на Ветечев, но к броду через Днепр пойдут по старой дороге, что идет вдоль нынешнего шляха. Оттуда переправятся через Днепр и дальше на Переяславль.
- Сколько их будет?
- Точно не знаю. Петр Бориславич говорил, что Изяслав не хочет привлекать к этому внимание. Поэтому Игоря Ольговича будут охранять полтора-два десятка человек, не больше, включая нескольких черных клобуков. Великий князь хочет, что бы со стороны казалось,  будто идет  небольшой обоз. При безвыходной ситуации стража имеет приказ убить Игоря Ольговича.
- Когда они будут выезжать из монастыря?
- Перед заутреней, послезавтра.
- Рановато, -  покачал головой Олекса, и продолжил, - как они будут вооружены, сколько всадников, сколько пеших, кто главный?
- Я больше ничего не знаю, можешь не спрашивать.
- Да не густо, - пробормотал, остановившись Олекса,  - все же это лучше, чем ничего.
Они снова шагали молча, не смотря друг на друга, словно опасаясь  прочесть в глазах собеседника что-то важное и неприятное для себя. Пройдя мимо недавно срубленной церквушки святого Семиона, Звенислава, внезапно взяла Олексу под локоть и умоляюще прошептала:
- Олекса, возьми меня с собой, пожалуйста, возьми...
- Куда? – искренне удивился Олекса.
- Забери меня отсюда, с Бориславова двора, из Киева. Отвези меня куда-то далеко, где меня никто не знает. Не могу я тут больше, не могу!
- Звенислава, ты наверное не в себе! – еще больше изумился Олекса. – Куда мне тебя тащить, тем более сейчас?
- Скажи, как мне дальше жить здесь? Как? Быть как в клетке? Скажи, как мне находиться рядом с людьми, отобравшими счастье и причинившими боль?
- Ты же живешь у Петра Бориславича и многие тебе завидуют. Твой боярин ходит в любимцах у Изяслава Мстиславича, и благоволит тебе, даже более.  Ты у него катаешься как сыр в масле.
- Олекса ты не представляешь, чего мне это стоит. Я лишилась человека, которого любила, меня предал человек, с которым я выросла, которого считала братом! Надо мной надругались, я побывала в тюрьме! Да, Петр Бориславич пытается загладить свою вину. Он понимает, что виноват и об этом знает весь Киев. Петр Бориславич,  наверное, готов на мне жениться, но не из-за любви, а из жалости и чувства вины. Улеб же при каждой встрече понимающе усмехается и пошло подмигивает. Я не могу это терпеть,  мне хочется уйти, скрыться от всех.
Они вышли к последним домам предместья, за которыми тянулась рыжеющая болотистая равнина омываемая Днепром, где редкие желтеющие перелески, казались огромными комками, разбросанными сказочным великаном.
- Тебе нужно идти в монастырь.
- Я не хочу в монастырь. Я хочу начать жизнь сначала. 
Олекса ничего не ответил, лишь покачал головой.
- Если вы попытаетесь похитить Игоря Ольговича, обязательно всплывет моя роль и меня никто не спасет останься я в Киеве. Учитывая, что у Изяслава Мстиславича  будет со дня на день, свой личный митрополит, меня не спасет даже монастырь.
- Князь Изяслав хочет назначить митрополита? Я не слишком в церковных делах разбираюсь, но слышал, что это прерогатива Константинопольского патриарха.
- Не знаю, как он это сделает. Но Изяслав если что-то начинает, то обязательно добивается. Я тебя прошу об одном, помоги мне уйти отсюда.
Олекса задумался и устремил взгляд вдаль, туда, где с Севера на Киев надвигались тяжелые серые тучи, несущие непогоду. Было еще тепло, но он поежился, будто от зябкости, оттягивая свой ответ девушке. Звенислава взяла его за локоть. Почувствовав пальцы девушки на своей руке он произнес:
- Звенислава, пойми, я и мои люди рискуем своими жизнями. Неизвестно, будем ли мы завтра живы, в особенности я. Нас ищут. Если ты пойдешь со мной, тебя никто не спасет, даже Петр Бориславич. Ты будешь рисковать жизнью даже больше, чем я.
- Я согласна на все.
- Звенислава, я не хочу твоей смерти. Я сам пошел на это дело, только из-за обязательств перед Ольговичам, которых е смог уберечь. У меня долг перед князем Святославом.
- Возьми меня с собой. Я тебе помогу,  пригожусь. Забери меня из Киева, - чуть не плача молила девушка.
- Я не могу сейчас дать ответ, мне надо подумать. Мне надо подумать.
- Времени уже нет.
- Говорю тебе, дай мне подумать, - почти грубо сказал Олекса.
Звенислава  робко отпустила руку и сделала шаг назад. Олекса будто не замечая этого начал щипать волосы своей бороды, напряженно размышляя, о проблеме. Он всегда считал, что военные дела и женщины не совместимы. Но девушка помогала ему и здорово рисковала. Возьми он Звениславу с собой  в Новгород-Северской, либо в иное место, ему многое бы пришлось объяснять князю Святославу. Сейчас же она сковывала его маневренность,   а ее исчезновение моментально наделает шуму и возбудит нежелательные подозрения.
Олекса еще раз посмотрел на чуть не плачущую девушку, с потаенной надеждой ловившей его взгляд. Холодное сердце меченоши, давно отвыкшее от жалости, но не растерявшее человеческие чувства, начало таять. Он положил руку на плечо спутнице и осторожно сжал его своими пальцами. Подушечками пальцев Олекса почувствовал тонкие кости девушки, и ему показалось, что нажми он еще чуть сильнее и ее они треснут. Олексе еще больше стало жаль Звениславу.
- Послушай, Звенислава, - сказал он более примирительно, - Звенислава,  послезавтра приходи к церкви Николы Мокрого, что на Подоле. Ближе к обедни. Близ храма увидишь одноглазого нищего. Попросишь его молиться за раба божьего Роготу. Тот ответить, что молится за него каждую субботу. Затем будешь делать все, что он тебе прикажет. Этот человек переправит тебя на левый берег.
- И все?
- Да. Позднее я найду тебя. Если я сложу голову или буду ранен, он отведет тебя в Чернигов, в один из женских монастырей. Тебя там примут, будешь послушницей, а дальше как Бог даст. Возьми с собой все деньги и ценности, которые можно унести. Это пригодится тебе поначалу, а если все-таки решишь идти в монастырь – они будут служить вкладом.
Они расстались. Через день Звенислава под каким-то прозрачным предлогом улизнула из дому с небольшой котомкой за плечами. В ней было самое ценное и самое нужное, на первое время. Она сделала все как приказал Олекса. Настороженно оглядываясь по сторонам, девушка направилась на Подол. Внезапно, чутьем, возникающим у человека в момент опасности, она почувствовала, что за ней следят. Так ли это или нет, она не могла понять, но свернула рынок находящийся поблизости впадения Киянки в Глыбочицу, где затерялась среди разношерстной толпы продавцов и покупателей, а затем спустилась через Кожемяки на Подол. Оттуда, обойдя узкими улочками Торжище, направилась к церкви Мыколи Мокрого.
Церковь Мыколы Мокрого стояла близ Днепра. Она издали увидела некогда добротно-срубленное здание храма и прибавила ходу. Церковь с годами потемнела от сырости, а время от времени случающиеся паводки существенно подмыли фундамент и стена ближайшая к воде слегка просела. Поэтому, не смотря на проводимые с завидной регулярностью ремонты, храм был слегка покосившимся, чем был схож с убогими, ущербными и калеками, которых здесь всегда было вдостатке. Сегодня у храма было полно людей и стояло несколько купеческих и торговых возов,  наполненных товарами и скарбом. Рядом с ними стояли мечники и княжеские дружинники.
Звенислава сразу увидела нищего. Он был еще не старым мужчиной, с обезображенным шрамом лицом.  Видимо нищий пережил тяжелый сабельный удар, который задел левую глазницу, вместо которой теперь был лиловый рубец. Казалось, что его лицом кто-то неудачно поиграл, смяв его как сорванный лист Девушка подошла просящему милостыню калеке и, протянула ему  резану.
- Мил человек, помолись за упокой раба Божьего Роготы, - попросила она.
Калека, приняв в свою  грязную руку обрезок монеты тихо ответил:
- Я молюсь за него каждую субботу.
Звенислава нетерпеливо замялась на месте. Калека прошептал, что бы она следовала за ним и, опираясь на дубовую, грубо обрезанную палку, направился к Днепру. Девушка шагнула за ним. Однако пройти она успела лишь несколько шагов. Внезапно, чьи-то сильные руки грубо-по медвежьи обхватили ее и повалили наземь, а другие руки ловко спутали ей кисти рук. Последнее, что она успела увидеть, перед тем как на ее голову был  накинут мешок, это как пара здоровых детин бросились на нищего, а тот необычайно ловкостью для калеки сбил одного из них палкой и нанес мощный удар другому...
Олекса не мог знать о  случившемся. Он со своими людьми был в перелеске, на старой дороге, идущей на Ветичев. С меченошей было два десятка закаленных в сражениях воинов, включая шесть ковуев. Скрывшись в тронутой желтизной зелени, отряд подобно хищному зверю поджидал заветную жертву. Шестеро из них  выдавали себя за  заставу ратников, обеспечивавшую безопасное передвижение по дорогам княжества, остальные ожидали знака Олексы, для атаки. За целый день они встретили  лишь четыре обоза, похожие на ожидаемый ими. То медленно катили свои забитые товаром телеги восточные купцы, то медленно тащилась вервь, перевозящая свой нехитрый скарб. В глубине души Олексы зрели гнев и беспокойство, присущий опасающимся обмана. Звенислава могла сказать правду, могла ошибиться или лгать.
Первый заметил медленно ползущий обоз Кушлюй, сидящий  на ветке дуба. Несколько часов назад моросил дождь, поэтому парень буквально соскользнул по мокрому стволу дерева, измазав кольчугу. Вскоре их увидел и Олекса. Сначала показалось трое всадников в остроконечных шлемах, затем неуклюже преодолевающие лужи телеги, ведомые погонщиками. Олеска быстро пересчитал противников. Их было двадцать вооруженных всадников и примерно столько же погонщиков и слуг. Если обоз везет князя, то, скорее всего и слуги, и погонщики профессиональные солдаты – дружинники или гриди князя. Тогда их будет больше, чем его людей. Но Олеска был уверен, что сегодня Бог на их стороне.
Меченоша поморщился и приказал Кушлюю садиться в седло.
- Василько, Якун, - крикнул он двоим ратникам, - вы со мной. Остальные достаньте луки. Если я выбью из седла головного всадника или подам знак стреляйте и приходите на помощь. Если нет – сидите как мыши. Остальные дружинники, мокрые от непогоды деловито перебрасываясь словами, разошлись по своим позициям.
Олекса с тремя людьми выехали  на дорогу и направились навстречу обозу. Вскоре их заметили, так как среди людей обоза началась, суета, а трое всадников переместились в его голову. Олекса дернул за поводья и выехал на сажень-другую перед своими людьми.
Первые подозрения, что это их добыча  появились у Олексы, когда он увидел голову обоза. Тот меньше всего походил на человека привыкшего продавать товар и заключать торговые сделки. Высокий, жилистый, в кожаном подшлемнике вместо шапки,  с бронзовым обветренным лицом, он более походил на солдата варяжской гвардии императора, чем на купца.
Олекса его поприветствовал.
- Здорово, - бесцеремонно ответил тот, -  чего тебе надо?
- Кто вы, куда и с чем направляетесь? -  вместо этого спросил Олекса.
- Кто ты такой?
- Мы тут для охраны дороги, так как в этих местах орудует шайка разбойников. Кроме того здесь ходят хитрецы, не платящие мыто за товар.
- А-а-а-а, -  понимающе потянул голова обоза.
- Что вы везете и куда направляетесь?
- Идем мы в Переяславль, а везем всякую всячину. И мясо, и пушнину, и ткани, много другого. Мыто мы сплатили.
- Давайте мы глянем, что вы везете.
Голова обоза поморщился и замахал головой.
- У вас княжеское разрешение на досмотр имеется?
Разрешения конечно отсутствовало. Олекса закряхтел и алчно улыбнулся. Ему надо было как-то выходить из положения. Роль мздоимца была в самый раз.  Он знал, что этим не брезгали люди из малой дружины любого великого князя, что Всеволода, что Ярополка, что Изяслава Мстиславича. Он полез в карман и достал оттуда обрывок пергамента и печать Улеба.
- Вот разрешение, - замахал рукой с поддельным документом Олекса.
- Дай я гляну, -  недоверчиво крякнул голова обоза.
- Слушай, - доверительно сказал Олекса подъехав к  голове обоза почти вплотную, - слушай, мы здесь давно, на заставе. Мои люди голодные, уставшие…им бы чего ни будь съесть, выпить… Словом дай нам глянуть, что вы везете.
Голова обоза презрительно усмехнулся, и крикнул возчикам:
- Покажите ему содержание первых двух возов!
- А остальные? – поинтересовался Олекса, пытаясь изобразить в голосе робкую надежду.
- Хватит с тебя, - обрезал голова обоза.
Олекса знаком приказал Кушкую, Василько и Якуну ехать с ним. Но голова остановил их, прикоснувшись плетью к седлу Кушкуя. Тогда Олекса спешился и, отдав уздцы своего коня Якуну, подошел к ближайшему возу. Возница повернулся, откидывая ткань прикрывавшую тюки. В этот момент ворот рубахи возницы немного сдвинулся, и под ним блеснула кольчуга. Олекса понял, что это они. Меченоша для вида пошарил во всех двух предоставленных для него возах и вытащив оттуда пару свертков ткани, направился к своему коню.
- Ну что хозяин, пропускаешь?
- Мне бы, подмаслить хлопцам…
- С тебя хватит этого. На обратном пути, если встретимся, я вас отблагодарю, так отблагодарю, что на всю жизнь запомните.
Олекса передал Васильку свертки ткани и тот засунул их льняную торбу, висевшую у седла и вскочил на коня. Меченоша, отработанным годами движением, положил  правую руку на рукоять булавы. Далее все произошло необычайно быстро. Голова обоза выхватил подсагайдачный нож и ловким всадил его в незащищенный доспехами участок шеи Васильку. Тот глухо булькнув неуклюже осел, а потом свалился в лужу под ноги лошади. Животное пронзительно заржало. Олексу не подвела реакция, и он на какую-то долю секунды раньше успел нанести удар булавой по голове ближайшего противника, меч которого смог лишь скользнуть по платинами его кирасы. Раздался свист стрел и несколько  всадников охраны свалились наземь. Голова обоза повернул коня и бросился в конец обоза.  Олекса бросился на следующего всадника. Начался ближний бой. Олекса крушил булавой направо и налево, будто упиваясь битвой. Пару раз он был на волосок от гибели. В первый раз, когда он получил в грудь колющий удар мечом, но противник не мог вложить всю силу в удар, и острию не пробило добрый ламеллярный доспех. Второй раз его спас щит, который треснул но, выдержал удар боевого топора.
Через минут пять семь боя было все кончено. Противник отступил, оставляя на поле боя павших дюжину павших и  раненых. У Олеска погибло пятеро, шестеро были ранены, один из них тяжело. Олекса понимал, что у него нет времени, приказал своим людям обыскивать возы. Его ратники рьяно принялись за дело, не забывая о себе.  Пленника нашел Кушкуй. Он лежал на дне одной из телег заваленный тюками с мешком на голове. Олекса бросился к нему, чтобы лично сорвать с его головы мешок и со стоном опустил руки. Перед ним был заросший и измучанный Константин.
- Где князь? – заорал Олекса. – Лекарь, где князь?
- Не знаю, - слабым голосом сказал Константин, - нас разделили.
- Олекса, - негромко сказал Кушкуй, - Олекса, надо уходить.  Якун узнал у раненых, что за обозом идет большой конный отряд. Второй бой мы не выдержим. Олекса, в обозе практически нет ничего ценного.
- Да понимаю, понимаю, - со злостью в голосе ответил Олекса, - обшарьте карманы раненых и убитых. Что найдете -  ваше.
Олекса наморщился, потому, что должен был отдать жестокий, но правильный приказ. Кушкуй понимал, что это за приказ и молодецкая удаль мигом соскользнула с него.
- Убейте всех  раненых и наших тяжелых тоже.
- Олекса, - скорее для проформы спросил Кушкуй, - и наших?   
- Да. Мы их не сможем вывести, а они нас свяжут по рукам и ногам. Если мы их оставим – они расскажут людям Изяслава о нас.
Кушкуй в сопровождении трех ковуев направились к раненым. Те, бывалые ратники, сразу поняли свою участь лишь попросив о последнем желании. Один, тяжелораненый в живот  пожелал пить, трое других прочитать последнюю молитву. Победители выполнили последнюю волю пленников и через несколько минут все было кончено. Правда один из них, молодой, еще безбородый паренек с глубокой раной в бедре, из которой струилась кровь, видя судьбу своих боевых товарищей, с мольбой о пощаде пытался уползти с кусты. Он был, настигнут одним из ковуев, перерезавшим ему горло.
- Что дальше? Что с этим? – спросил Якун Олексу указывая на Константина.
- Берем с собой и идем на Север.
- Почему на Север?
- Нас там не ждут.

31 августа 1147 года. Изяслав Мстиславич.
В последний понедельник августа 1147 года, Изяслав Мстиславич с малой дружиной стоял под Русотиной. Он ожидал подкреплений с Переяславльской земли, Волыни и Киева для похода на Суздалького князя. Он был необычайно зол. В этом году все складывалось как-то на перекосяк. Сначала Юрий Владимирович разгромил его союзника Рязанского князя, затем оттеснил его брата Ростислава вглубь Смоленщины. Еще недавно практически раздавленный Святослав Ольгович воспрянул духом и заставил Изяслава Давидовича покинуть земли Вятичей, а затем оставить и Новгород-Северской. Тот спешно вернулся в Чернигов, обвиняя всех и вся, в своих неудачах, кроме самого себя. Изяслав Мстиславич понимал, что успехи младшего Ольговича связаны не только с помощью Суздальского князя и куманов. Святослав Ольгович, по его глубокому убеждению, с неба звезд не хватал. Но слишком уж грамотно, без ошибок и шероховатостей он громил отборные черниговские отряды. Изяслав догадывался, нет был уверен, что из Киева или Чернигова с завидной  регулярностью Святославу летят весточки о его планах и задумках.
Еще месяц назад он получил послание из Чернигова, от князей Владимира и Изяслава. Его суть, после отщелучивания традиционных заверений в любви и дружбе сводилась к следующему. Давидовичи обещали участвовать в походе на Суздальского князя, при условии  предоставления киевских отрядов для борьбы Святославом. В противном случае они угрожали нормализацией отношений с Юрием Владимировичем. Это было более чем не нежелательно, ибо через год своего правления он оказался почти зажатым в кольце врагов, и серьезно подумывал просить о помощи своих польских, венгерских и чешских родственников. Он начал собирать войско. Но недели полторы назад, при официальном объявлении предстоящего похода на Суздаль, киевляне в своем большинстве отказались выступать против сына Мономаха.  Изяслав  Мстиславич сразу почуял червоточину в  своих отношениях с Киевом, но виду не подал. Он не отказался от похода, а отправился в Русотину. Русотина находилась вблизи Черниговских и Переяславльских земель, а так же примерно в 25 верстах от Киева. К тому же вблизи была одна из его резиденций. Это давало Изяславу возможность, не пребывая в Киеве, контролировать ситуацию в столице, где оставался его младший брат Владимир. Именно сюда он призвал охочих киевлян принять участие в походе. Также князь вызвал в свой стан нового киевского тысяцкого Лазаря и самого уважаемого киевлянина Ивана Вышатыча.
Когда тысяцкий и Иван Вышатыч прибыли в походную ставку великого князя, то его не обнаружили. Детские свиты князя сообщили им, что тот поехал поохотится. Один из отроков вызвался проводить бояр к великому князю. После не долгого отдыха оба боярина в сопровождении отрока выехали на поиски Изяслава Мстиславича.
Примерно через полтора часа блужданий по бескрайним лугам, отрок-проводник указал рукой, на большую группу всадников двигащуюся по пойме реки. Это и был великий князь со своими людьми. Они пришпорили лошадей, стремясь на встречу.
Изяслав Мстиславич встретил их с той холодной и надменной улыбкой, которой обиженные и обозленные правители встречают своих подданных.  Великого князя сопровождали ближайшие ему люди: Олисей Константинович, ставший дворским, Добрыня, Радила и Петр Бориславич. Петр Бориславич поздоровался с Иваном Вышатычем, как старый знакомый, но тот лишь сухо ответил на приветствие, что не ускользнуло от Изяслава.
Великий князь сам выбрал место для привала и приказал разбить там лагерь. Место располагалось на некотором возвышении, и близлежащая округа хорошо просматривалась со всех сторон. Слугам не пришлось повторять дважды. Они быстро спешились и расстелили мягкие восточные ковры на траве ближе к реке. Хотя  летний зной был уже позади, но солнце  еще достаточно сильно припекало. Поэтому слуги быстро соорудили тент, защищавший князя и его свиту от полуденного зноя. Изяслав Мстиславич первый уселся на ковер под тентом и знаком пригласил присоединиться к нему остальных. Бояр не пришлось упрашивать дважды. Они за исключением Ивана Вышатыча расселись как можно ближе к князю. Сам Иван Вышатыч уселся напротив Изяслава Мстиславича. Слуги тем временем принесли мед, квас  и холодную родниковую воду. Изяслав первым отхлебнул воды из кубка, дав разрешение пить другим.
- Княже, тебе удалось добыть такого большого и дикого вепря? – льстиво поинтересовался тысяцкий.
- Бывало и лучше, - раздраженно, почти грубо ответил князь и поинтересовался у тысяцкого, - Лазарь, что происходит в твоем городе? Объясни мне!
Вокруг повисло тягостное молчание, в котором можно было расслышать человеческое дыхание, стрекот кузнечиков и плеск рыбы в мутных водах реки. Замерли гриди, затихли слуги и рабы в стоящие в отдалении. Последние хорошо знали крутой нрав своего хозяина и опасались попасть под его горячую руку. Лазарь, бывший новым человеком в Киеве, робко поглядел по сторонам своими холодными рыбьими глазами, в поисках поддержки, однако ее не нашел. Бояре молчали, с опаской косясь на своего монарха.  Тысяцкий что-то неразборчиво забормотал под нос.
-Ну, объясни мне, – раздраженно повторил Великий князь.
- Княже, - начал издалека тысяцкий, - княже, в твоем городе все спокойно, подати, мыта платятся исправно...
- Я тебя не об этом спрашиваю, - резко прервал его Изяслав Мстиславич, -  я тебя поставил тысяцким, что бы ты знал кто, как и чем дышит в городе. Поэтому ты должен предупреждать каждый риск, а если не можешь это сделать - мчаться и сообщать об опасности мне лично.  Ты обязан знать все на шаг о замыслах ремесленников, торговцев, черни и тех, кто ими управляет. Ты должен знать, кто и что против меня замышляет!
- Княже, - ответил тысяцкий, - все было тихо и спокойно последние месяцы. Тебя киевляне любят, как они могут что-либо против тебя замышлять?
- Замышляют, а ты понятия об этом не имеешь, хотя должен знать. Как ты объяснишь тот факт, что киевляне пытаются сорвать мой с поход?
- Помутнением разума, временным помутнением. В своем большинстве киевляне любят тебя. Есть, конечно, ущербные люди, но их мало...
- Заткнись, - зарычал князь на Лазаря.
Лазарь обиженно умолк, и сжал губы. Великий князь рывком расстегнул расшитый ворот рубахи и толкнул кубок, из которого пил. Кубок упал на ковер, проливая остатки воды. Тогда Изяслав Мстиславич обратился к Ивану Вышатычу:
- Иван Вышатыч, мой старинный друг. Ты служил моему отцу и деду. Ты сед, мудр и знаешь о Киеве все, наверное даже больше.  Поэтому я позвал  тебя в такую даль спросить  совета.
- Да княже, - почтительно склонил голову Иван Вышатыч.
- Расскажи мне, Иван Вышатыч, что назревает в Киеве?
В ответ Иван Вышатыч лишь развел руками, словно хотел сказать: «Да какие враги могут быть у тебя в Киеве!».
- Княже, тысяцкий прав. В Киеве тебя любят и уважают, в отличие от Ольговичей,-  медленно, с расстановкой заговорил старый боярин. – Киевляне помнят твоего деда, а он всегда чтил закон. Но по закону в Киеве должен сидеть самый старший князь, а это не ты. Кроме того простой люд не хочет воевать.
- Иван Вышатыч, я к тебе отношусь с большим уважением. Киевляне сами меня призвали и я старший внук Мономаха. Говори мне правду.
Иван Вышатыч посмотрел своими выцветшими от времени глазами на князя и вздохнул:
- Княже, в любом государстве появляются недовольные правлением монарха. Невозможно быть хорошим для всех. Делая благо одному человеку, ты обижаешь другого. Чем дольше князь правит, тем больше обиженных им. Идет время и часть недовольных превращается в его врагов и они все вместе надеются, на приход нового князя, то он создающего им благополучие. Но люди не хотят понимать, что с приходом нового князя ничего не изменится, лишь все начнётся по новому кругу.
- Иван Вышатыч,  не читай мне проповеди, у тебя это плохо получается, ты не игумен!
- Из того, что я знаю,  на тебя многие обижены из-за поднятия налогов, таможенных мыт…
- Иван Вышатыч, при мне в карман мечникам и тиунам идет гораздо меньше, чем ранее. Дело не в этом. Мне кажется, что кто-то возбуждает Киев против меня. Может это происки моего суздальского родственничка? Я не думаю, что мой дядя Вячеслав на такое способен!
- Княже, недовольные есть всегда. К слову ходят слухи, что купцы из суздальской земли подпитывают деньгами киевскую чернь.
- Так, вот это уже похоже на правду. Кто именно?
В ответ Иван Вышатыч  вновь беспомощно развел руками. Лицо великого князя исказилось от злости,  и  он сжал кулаки с такой силой, что на руках побелели костяшки пальцев. Казалось, что князь вот-вот сорвется и начнет крушить окружающих направо и налево. Но Изяслав Мстиславич взял себя в руки, подавил гнев и благожелательно улыбнулся:
- Лазарь, выясни кто это. Добрыня, тебе в этом поможет. Виновных, подозреваемых приказываю схватить и в поруб, ко мне на княжий двор!
Хорошо княже, мы сделаем это,-  кивнул Добрыня, и осторожно добавил, - но что бы найти врагов и изменников нужно время. Требуется схватить виновных, а невинных.
- Он знает, - тыкнул пальцем в Ивана Вышатыча князь. - Мой вам совет, начните с суздальцев.
- Это могут быть не суздальские купцы, а новгородские, псковские, рязанские.
- Добрыня, я могу сегодня вернуться в Киев и отыскать, наказать виновных в подстрекательстве бунта. Но тогда скажи, зачем мне нужен ты и тысяцкий Лазарь? Я найду другого! Кстати, я не удивлюсь, если воду мутят киевские бояре. Игорь Ольгович тому пример.
- Княже, не гневайся,  - попытался сгладить напряжение Олисей Константинович, - Добрыня не желает обидеть невинного. Ведь киевляне помогли занять тебе киевский стол. Хватая всех подряд, ты только настроишь против себя Киев, а князь Юрий Владимирович этого и ждет. Посеяв в киевлянах семена недоверия, ты вырастишь бурю.
Великий князь откинулся на подушки и саркастически рассмеялся в лицо своим боярам.
- Мои верные советники,  киевляне не представляют, кто такой князь Юрий Владимирович. Поверьте, если он сядет на киевский стол, градские люди горько пожалеют об этом. Они будут мечтать о другом князе, даже из Ольговичей. Ты Иван Вышатыч тоже не знаешь, какой человек князь Юрий.
- Княже, - нехотя ответил Иван Вышатыч, сгорблено сидевший напротив великого князя, - княже, арестовав неугодных тебе людей, ты не решишь свою проблему. В течение полугода появятся другие недовольные тобой.
- Иван Вышатыч, мне больше и не надо. Я должен в ближайшее время выйти в поход и разбить Суздальского князя ко всем чертям. Он и его ублюдки должны запомнилть -  на Киев им путь закрыт! Через полгода я вернусь и разберусь со всеми недовольными, и старыми и новыми.
- Княже, Иван Вышатыч прав, - поддержал киевского боярина Олисей Константинович,  - даже если Юрий Владимирович погибнет, останутся его дети. Тебе придется воевать с ними, и тоже опираясь на Киев. Какая гарантия в том, что они не станут милее киевлянам, чем ты?
- Олисей, так что же ты предлагаешь?
Олисей Константинович погладил окладистую бороду, скрывавшую изможденное лицо и сказал:
- Надо заставить киевлян стояли за тебя стеной.
Изяслав Мстиславич ухмыльнулся и хлопнул в ладоши. Мгновенно к князю подбежал раб в богато расшитой свите, с амфоркой в руках и наполнил кубок медом. Князь осушил кубок и знаком приказал рабу разлить мед в стаканы бояр.
- Если ты предлагаешь их купить, то этого я не сделаю, аппетит приходит во время еды, - с иронией в голосе ответил князь, глядя с интересом глядя, как тягучая жидкость льется в стаканы.
- Княже, тут нужно нечто другое.
Бояре переглянулись, а Изяслав Мстиславич с интересом приподнял брови.
-Мы должны сделать, что-то, что привяжет к нам киевлян?  - переспросил он.
- Так княже, - кивнул головой  Олисей Константинович.
- Пошел вон, -  бросил Изяслав Мстиславич рабу с амфоркой в руках.
Раб  молча поклонился и пятясь, удалился прочь. Великий князь проводил его взглядом и когда раб оказался на достаточном расстоянии, что бы не слышать беседу, продолжил:
- Ну, выкладывайте…
Все умолкли в поглядывая друг на друга. Слово взял Иван Вышатыч.
- Княже, у меня бывало очень неприятное чувство, когда маленький камень попал в сапог. Сапог хорошо сидит на ноге, но ходить неудобно. Вроде потрясешь ногой, ступишь -  нормально. Но сделал шаг-другой, и камень вновь колет до боли ногу. И не пройдешь, и не побежишь. Снять бы сапог, вытряхнуть камень и забыть…
- Иван Вышатыч, ты часом говоришь не про моего родственника Игоря Ольговича?
- Да, о нем княже, - смиренным голосом ответил боярин и кивнул белой как снег головой.
- Так он уже принял схиму и сидит в монастыре святого Федора,  книги переписывает…
- Но он же мешает тебе как камень? – почти безучастно сказал Иван Вышатыч.
- Отпустить я его не могу.
- Кто же говорит, что его нужно отпускать? – всплеснул руками боярин.
Иван Вышатыч посмотрел князю прямо в глаза. Изяслав Мстиславич не отвел взгляда, но долго не выдержал. Он потер свободной рукой глаза:
- Я не могу понять руку на брата, пускай мы и не близкие родственники. Одно дело згинуть в битве – там всякое бывает. Другое – монах.  Я не могу лишить жизни принявшего постриг брата!
- Да? Но это не помешало тебе посадить Игоря в поруб, где, говорят, он чуть не помер, - не унимался Иван Вышатыч.
- Тогда бы его забрал себе Бог, - ухмыльнулся князь и погрозил боярину указательным пальцем.
- Княже, тебе незачем убивать человека, который так дорог твоему сердцу.
- Тоесть, ты хочешь сказать, что убить должны киевляне? – громко выдохнул, начинавший понимать мысль Ивана Вышатыча Изяслав.
- Да, - коротко ответил Иван Вышатыч, - сделав это градские люди Киева, станут твоими.
Изяслав Мстиславич недоверчиво хмыкнул.  Бояре же между собой тихо зашушукались. Изяслав Мстиславич улыбнулся и ледяным тоном, от которого  у всех прошла по телу дрожь произнес:
- Так, мой дорогой и любимый Иван Вышатыч. Ты желаешь дурной славы обомне, как о Давиде, ослепившем Василько Теребовленского?
- Княже, ведь убивать то и не надо, - демонстративно возмутился старый боярин, - княже, об убийстве речь не идет. Нужно лишь постращать Игоря Ольговича или как там его величают…Гавриил? Игнатий?
Изяслав Мстиславич презрительно поморщился, словно прозвучавшие слова его оттолкнули. Иван Вышатыч умолк и закрыв глаза молитвенно сложил руки, всем видом показаля, что исчерпал все усилия. Изяслав Мстиславич медленно обвел взглядом бояр.
- Что еще скажете мои верные советники? – поинтересовался он.
- Княже, - сказал молчавший дотоле Радила, - княже, выслушай меня. То, что сказал Иван Вышатыч негоже и больно. Княже, но что мы делаем, когда у человека образовался нарыв?  Мы  вскрываем его. Это больно, и неприятно, но необходимо для здоровья.
- Еще один сказатель нашелся! Говори по делу!
- Княже, представь, если тебя хотели убить.
- Убить? Меня, убьет монах? Да ты же сума сошел! -  искренне удивился великий князь.
Радила выдвинулся вперед, стараясь приблизитья к Великому князю.
- Монах убить не может, но могут попытаться убить его родственники.
- Святослав?
- И Святослав, и  Давидовичи. Даю руку на отсечение, что они держат связь с Ольговичем, и это связь не обошлось это без сына покойного Всеволода.
- Ты хочешь сказать, что Святослав Ольгович сговорилсь с черниговскими Давидовичами, что бы убить меня и посадить на великокняжеский стол Игоря Ольговича?
- А почему бы и нет?
- Ольговичи сейчас слабы как никогда. Это бред, в это никто не поверит.
- Чем грубее ложь, тем лучше в нее поверит чернь, особенно если она к этому готова. После совершения дела, киевляне вынуждены будут идти за тобой.
Изяслав Мстиславич задумался и отхлебнул из кубка глоток-другой воды. Он смотрел медленно катящую свои воды между покрытых  сочными травами зеленых берегов реку и думал. Через минуту другую князь встал на ноги и зашагал к воде. За ним, на некотором отдалении  последовали двое телохранителей, готовые при первой опасности закрыть князя своим телом.  Подул легкий ветерок, и тент гулко хлопнул над головами бояр. Этот хлопок будто развязал языки собеседникам, и они оживленно зашептали друг с другом.  Великий князь спустился с воде, сел на корточки и зачерпнул ладонями теплую речную воду. Он умылся и смочил коротко подстриженные волосы и еще несколько минут посмотрел на темную речную воду. Только после этого он вернулся к боярам, которые спешно замолкли при его приближении. Они поняли, что бы князь дальше не говорил, он уже принял решение.
- Грязное дело вы мне предлагаете, грязное.
- Княже, стараемся принести польщу и тебе и державе, - произнес Радила, и пригладил жидкие седые волосы прикрывающие лысину.
- Я все вижу, - протяжно сказал Великий князь. -  Мало того, как человек знающий историю нашего рода, могу привести пример, когда чернь возвела на киевский стол вместо Изяслава Ярославича, Всеслава Полоцкого, сидевшего в порубе. Так же знаю, как принявшие постриг монархи снова брали власть в свои руки и свергали правителей держав. Такое и у нас может случиться.
- Княже, - одобрительно согласился Иван Вышатыч, - тебе надо исходить из блага для государства. Иногда для этого нужно делать грязные дела. Только измазавшись в грязи, земледелец может собрать хороший урожай.
- Складно говоришь, Иван Вышатыч, - двусмысленно усмехнулся Изяслав Мстиславич, - Лазарь, что ты скажешь?
- Я пришел с тобой в Киев, с тобой и уйду.  Что  прикажешь княже, то и сделаю. Киевляне, они бесшабашные, порой не знают чего хотят и могут наделать глупостей, а потом раскаиваться или воодушевляться. Надо дело делать.
- Добрыня.
- Да, княже, - затараторил Добрыня,  - конечно дело неприятное, тяжелое, но его нужно совершить. По моему  мнению, очень важна весть о злодейских замыслах против тебя, которая распространится по Киеву. По моему мнению, эта весть должна прийти не от тебя, а от кого-то из лучших людей города.
Изяслав Мстистлавич задумался, и почесал свой затылок.
- Улеб поедет в Чернигов.
- Почему не Мирослав Андреевич? -  поинтересовался Иван Вышатыч.
- Мирослав Андреевич лишком умен и хитер. Нельзя его отсылать с такой деликатной миссией.
Иван Вышатыч понимающе кивнул.
- Радила, Олисей Константинович, что вы думаете об этом?
- Надо делать, - поддержали Великого князя оба боярина.
- Петр Бориславич, какое твое мнение?
- Княже не делай этого, не делай, - тихо, почти прошептал Петр Бориславич.
Эти слова удивили всех, включая великого князя. Лишь Иван Вышатыч не подал виду, безразлично глянув на него выцветшими глазами.
- Почему, Петр Бориславич? – поинтересовался великий князь.
- Ты убьешь невинного. Грешно это.
- Петр Бориславич, это говоришь ты, который плел интриги против Игоря Ольговича?  -
прыснул веселым смехом Изяслав Мстиславич.
Сидящие рядом бояре натянуто улыбнулись.
- Княже, Игорь Ольгович был тогда силен. Сейчас же он инок, слаб и беззащитен.
Изяслав Мстиславич недобро ухмыльнулся в ответ и похлопал молодого боярина по плечу.
- Княже, разреши мне слово молвить, - поднял руку Иван Вышатыч.
- Говори боярин, - махнул рукой Великий князь.
- Княже, в Янчином монастыре подвязалась девица, по имени Звенислава. Петр Бориславич ее хорошо знает, она выросла вместе с ним. Девица воспитанница его отца, покойного Борислава. Она замешана в неудачной попытке похищения Игоря Ольговича, организовынной Олексой, бывшим меченошей Всеволода. Но мы узнали о злодейских планах, и они похитили вместо князя Игоря лекаря, присланного Ольговичам василевсом. Великий князь, должен помнить, как мы с Петром Бориславичем просили за нее. Ты повелел определить ее послушницей в монастырь.
- Да-да, припоминаю, - прищурил глаза Изяслав Мстиславич
- Так вот, лекарь порой навещает Звениславу в монастыре, инкогнито, конечно. Похоже он неровно к ней дышит. Лекарь бывает также в Чернигове, где лечит от разных болячек Давидовичей. Сейчас он живет в Новгороде Северском, гденаряду с Олексой, входит в ближний круг Святослава. К примеру, если б в вещах Звениславы твои люди отыскали некое письмо, из Новгорода Северского или Чернигова, где говорилось о заговоре с целью извести тебя, князь?
Изяслав Мстиславич громко щелкнул пальцами правой руки и с видом человека, вспомнившего что-то важное произнес:
- Я видел этого человека со своим братцем Игорем. Помню, у него было не глупое лицо. Да, но если провернуть это дело хорошо, их всех придется или заточить на в темницу…
Великий князь повернулся к молчавшему все это время Петру Бориславичу:
- Петр Бориславич, что мне посоветуешь делать с твоей названной сестрой и лекарем?
- Отпусти ее,  - еле слышно ответил Петр Бориславич.
- Так, - протяжно сказал Изяслав Мстиславич, - а лекарь, что мне делать с лекарем?
- Княже, с лекарем делай что хочешь. Звенислава пострадала за тебя.
Изяслав Мстиславич громко хлопнул в ладоши и громко сказал:
- Спасибо мои верные советники. Вы мне очень помогли, но сейчас я вас прошу оставить меня один на один с Петром Бориславичем. Потом мы вместе потрапезничаем на свежем воздухе. На свежем воздухе как вкусно кушается! Я чую аппетитный запах готовящейся снеди. Мы же все проголодались, кто после охоты, а кто после долгой дороги!
- Спасибо княже, это честь отобедать с тобой за одним столом, - в разнобой принялись благодарить князя  бояре.
Бояре отошли на десято сажень и собравшись настороженной ватагой стали пожирать глазами великого князя и его любимчика. Изяслава Мстиславича это не зацепило. Князь лишь  мельком с ухмылкой глянул на пеструю братию бояр и начал демонстративно любоваться тем, как один   отроков, рассёдлывает лошадь.  Великий князь, не отрывая взгляда от того, красивого животного поинтересовался у боярина:
- Ты любишь эту девку? Хочешь жениться  или так, балуешься с ней?
- О ком ты княже?
- Сам знаешь, об как там ее....
Великий князь  сделал вид, что с трудом вспоминает имя девушки. Наконец с силой хлопнув себя ладонью по лбу, он воскликнул:
…Звенислава! Точно, Звенислава! Так ты ее любишь?
- Нет.
- Чего ты выкобениваешься?
- Мы вместе выросли, князь. Она мне как сестра, понимаешь князь, как сестра. Мне не жалко Ольговичей, Юрия Суздальского или Давидовичей, их подручных и прихвостней. Звенислава тут не причем. Из-за забав, прихотей сильных мира сего, разбилось ее счастье, покорежилась ее жизнь. Этот безжалостный  вихрь закружил ее как пещику и понес в неизвестность. Ты князь, я, Иван Вышатыч, и другие своими поступками нежелая того, заставили Звениславу идти против своей воли, наперекор нам. Она насильно стала послушницей в Янчином монастыре. Сегодня князь мы, сидя на берегу Трубежа, спокойно, даже лениво распорядились ее судьбой -  жить ей или нет. Разве это правильно? Разве это по-божески?
Изяслав Мстиславич ответил не сразу. Он сорвал травинку засунул ее в рот и задумчиво ее пожевал.
- Говоришь, как пещинку, в темноту… Петр Бориславич, да тебе песни писать, былины слагать. Может это и так, но говоришь ты как дурак. Теперь я удивляюсь, тому что ты еще жив-здоров впутавшись в такие дела. У каждого человека есть выбор, причем человек выбирает, даже когда сидит, сложа руки. Звенислава твоя сделала свой выбор и случилось, то, что должно было случиться. При Игоре Ольговиче она пострадала по-своему, а ты по-своему -  трагедия, ни дать ни взять. Я компенсировал твои потери с лихвой. Ты как мог залечил ей раны. Казалось, живи-радуйся, но нет. Отыскала головореза Святослава, впуталась в интригу. Зачем? Допустим она хочет справедливости. Хочешь справедливого суда - иди ко мне. Но она этого не сделала, нарушила закон и попалась, пытаясь причинить вред мне. Почему? Скажи мне зачем?
- Наверное, она хотела отомстить этим своему обидчику.
- Возможно. Но вред то нанесен мне, а ее обидчик Улеб никак не пострадал! Жирнеет с каждым днем. Поверь Петруша, в моих силах раздавить ее как муху, но я сохранил девке жизнь. Она выводов не сделала и по-прежнему пытается поймать рыбку в мутной воде, общаясь с людишками Ольговича. Дура не понимает, какое добро для нее сделали, а ведь могла давно гнить в могиле.
- Княже…
- Будь она твоей полюбовницей или невестой, ты бы забрал ее, закрыл в тереме и делал с ней что хотел. Сегодня все изменилось. Пускай трудиться на меня. Если выкрутиться, отпущу ее на все четыре стороны, даже с византийским лекарем. Если нет - такова ее судьба.
- Княже, понимаю, ты все продумал, до мельчайших подробностей и с тобой спорить бесполезно.
Петр Бориславич закрыл веки, пытаясь сдержать наворачивающиеся на глаза слезы.  Он инстинктивно  зашарил по ковру руками в поисках корзно, и нащупав пальцами бронзовую фибулу на ткани, начал лихорадочно ей щелкать. Великий князь насмешливо посмотрел на молодого боярина и во весь рот зевнул.
- Ты прав, Петр Бориславич, прав. Но озвучили план и сложили по-кусочку его другие люди. При необходимости они и примут удар на себя. Вот так-то. Если хочешь помочь своей Звениславе, служи мне и выполняй мои поручения. Для начала заставь ее написать письмецо нашему общему другу, Константину. Его сундучок со снадобьями надо бы передать его приятелю Роману, который строит храм моей сестре на Дорогижичах.
Петр Бориславич удивленно посмотрел на Великого князя.
- Да, да, я знаю все, даже больше чем ты можешь представить, - улыбнулся Изяслав Мстиславич.
 
5 сентября 1147 года. Улеб.
Пребывание Улеба в Чернигове проходило чрезвычайно пресно и предсказуемо.  Изяслав Давидович,  правда, отсутствовал, но его старший брат Владимир уверил посла в своей верности великому князю. Заодно он настоятельно напомнил о необходимости совместного похода против Святослава Ольговича, для возвращения недавно утраченных земель. Далее Черниговский князь с искренним радушием на лице, пригласил Киевского князя в гости, но никаких подарков не передал.  Зато справился о здоровье Игоря Ольговича, ныне инока Гавриила. Улеб чувствовал, что в Чернигове происходит что-то не то, хотя со стороны все казалось мягко и гладко. Слишком гладко. Улеб знал о подозрениях великого князя. Тот чувствовал опасность загодя, благодаря какому-то животному инстинкту или  вестями от своих «приятелей», а может тому и другому. Улеб должен был отправить Изяславу ожидаемую им весть, основываясь на своих наблюдениях. Но теперь боярин был озадачен, поскольку не знал, за что ему зацепиться. Любая, даже маломальская зацепка отсутствовала.
Выйдя из хором княжеского терема, Улеб попал в большую клеть. Боярин привычно  застегнул на все пуговицы свиту, взял у верного Ивана шапку и остановился, заканчивая застегивать пуговицы. В клети было многолюдно. Там собралась свита князя - бояре, служилые люди и их слуги. Все они расположились по периметру большой клети, в ожидании его выхода. Князь сегодня собирался вершить суд. Улеб машинально посмотрел по сторонам и его взгляд зацепился за группу ярко одетых молодых людей. Наметанные за долгие годы службы сильным мира сего глаза Улеба, сразу вычленили среди них худощавого брюнета с тонкими чертами лица. Это был Святослав сын покойного Всеволода,  которого Великий князь отпустил к своим стрыям.  Улеб сразу отметил, что родной черниговской земле молодой князь утратил, появившуюся рядом с Изяславом Мстиславичем робость и обрел уверенность, граничащую с наглостью. Аккуратно обходя встречающихся на пути людей, Улеб подошёл к Святославу. Галдевшая вокруг Святослава   молодежь мгновенно смолкла при приближении тучной фигуры боярина. Князь встретил его надменным и презрительным взглядом.
- Здравствуй княже, - мягким бархатистым баритоном сказал Улеб, - я вижу, ты здесь неплохо поживаешь?
- Да уж не хуже чем в Киеве.
- Ты уже собственным двором обзавелся?
- Это мои друзья, Улеб, которых я лишился в Киеве.
- Говорят, ты выпросил себе какой-то стол княже?
- Не выпросил, а получил  должное. Я получил в удел Сновск.
- Да-а-а-а, - несмешливо потянул Улеб, - Сновск это не Волынь.
- Ты говорят Улеб, больше не тысяцкий, парировал Святослав, - ходят слухи, что ты  проворовался? 
- Все врут княже, безбожно врут. Я выполняю более важные поручения великого князя. Выбивают налоги из киевлян уже другие, мой Сновский Князь!
Последние слова Улеб произнес с ехидной усмешкой, которая не скрылась от Святослава Всеволодовича. Он неприязненно наморщился, став похожим на взрослеющего щенка, еще не опасного, но уже показывающего свой характер.
- Улеб, не дерзи. Знай свое место. Между Сновским князем и первым киевским боярином огромная пропасть. Тебе никогда ее не преодолеть! За твою дерзость можно и поплатиться, – с металлом в голосе сказал Святослав Всеволодович.
Улеб проглотил оскорбление и широко улыбнулся. Попробовал бы он ему сказать такие слова  несколько месяцев назад в Киеве! У него на языке вертелся колкий ответ возомнившему себя на свободе невесть кем князьку. Но он благоразумно решил промолчать. Улеб знал, что придёт час, когда этот строптивый сопляк, отличающийся от него только родом, будет, валятся у него в ногах. Но пока… Пока он возьмет паузу.
Улеб низко поклонился. Святослав Всеволодович чувствуя себя победителем гордо выставил вперед ногу, я стоящая рядом молодёжь одобрительно зашумела.
- Что передать Великому князю Изяславу Мстиславичу от тебя княже?
- Что? Благодарность за то, что многому меня научил. Я хороший ученик.
- И все?
- Нет, есть просьба: отпустить моего  дядю Игоря, которого он держит у себя.
- Дядю  Игоря? – не скрывая удивления переспросил Улеб.  – Он же теперь монах, как его отпустить? Это не к великому князю, а к игумену надо обращаться, или к епископу.
- Улеб, ты прекрасно знаешь, что все зависит от князя Изяслава.
- Великого князя Изяслава, - поправил его Улеб.
- От Изяслава, - упрямо повторил Святослав и отвернулся.
- Ублюдок, - тихо процедил сквозь зубы Улеб и в сопровождении Ивана быстрым шагом направился к выходу из княжеского терема.
Он   пересек свободную от людей часть помещения, спустился по скрипучей деревянной лестнице на первый этаж и вышел на улицу.
В этот день княжий двор был полон, как никогда. Купцы и ремесленники, горожане и служилые, истцы и ответчики, словом пестрый черниговский люд подтягивался к княжескому терему. Горожане в верхних цветных рубахах с контрастной отделкой по горловине и рукавам,  в нарядных свитах, одетые как на праздник толпились на каменных плитах двора перед тонкой линией гридей и мечников. Последние  плотной цепочкой отделяли простой люд от терема,  образовывая пустую площадь примерно тридцать на тридцать саженей. Ближе к терему собрались вятшие люди Чернигова,  уверенные в себе. Они стояли в окружении слуг и челяди, с равнодушной презрительностью поглядывая на беспокойно копошащуюся чернь. Слуги князя в это время, устанавливали на крыльце кресло, на котором должен был восседать Владимир Давидович, верша справедливый суд. Простой люд с надеждой смотрел на кресло и крыльцо терема и верил, что мудрый Черниговский князь примет их руку, в спорах и тяжбах.
Улеб решил не задерживаться. Он со своими людьми остановится у старого знакомого, боярина Воротая, который жил за Борисоглебским собором, поблизости ворот выходивших на Третяк. Шагая к воротам княжего двора, Улеб стал было прикидывать, как лучше добраться к Воротаю ввиду большого скопления людей. Но внезапно, его охватило внутреннее беспокойство, заставившее обернуться боярина. Поблизости серого, покрытого свинцовыми листами терема он заметил знакомую фигуру. Человек тоже заметил Улеба и сделал попытку скрыться, смешавшись с людьми стоящими близ каменного перехода соединяющего  княжеский терем и Михайловскую церковь. Улеб искреннем удивлением вскрикнул:
- Коснятко?!
Человек остановился и ответил к киевскому боярину, громко, как к старому знакомому.
- А-а-а, Улеб, здравствуй старый черт!
- Что ты тут делаешь?
- Что я делаю? – искренне удивился Коснятко. – Я в этих местах родился и вырос, тут стоит мой дом.  Какой леший тебя занес в эти места?
- Меня прислал в Чернигов великий князь, -  с нотками хвастовства в голосе ответил Улеб, ибо ему нечего было скрывать.
Костнятко лишь улыбнулся в ответ. Улеб решил, что боярина нужно брать нахрапом. Он шагнул к нему в плотную и спросил прямо в лоб:
- Коснятко, ты же правая рука Святослава Ольговича, а твой хозяин воюет с Давидовичами. Я думал, что в Чернигове ты вне закона.
К его удивлению, Коснятко и бровью не повел.
-Я  здесь не как воевода Святослава Ольговича, а как черниговский боярин, который прибыл сюда по частным делам, - ответил он.
- Прибыл по частным делам, и прямо на княжий двор?
- Да.
- Смотреть, как князь Владимир суд вершить будет? Для этого скакать не один десяток верст?
- Улеб, ты все преувеличиваешь.
- Что тогда делает здесь этот человек?
С этими словами Улеб схватил и попытался вытащить из толпы высокого крепко сбитого человека, стоявшего позади Коснятко. Однако эта попытка боярина закончилась неудачей, поскольку тот ловко разорвав захват Улеба, нанес боярину удар в солнечное сплетение. Боль  десятками острых игл пронзила боярина насквозь. Улеб разжал кулаки и скривившись, осел наземь тяжело дыша, а затем рухнул на спину. Как известно, везде и всегда, драка взывает оживленный интерес у человека, такова его сущность. Черниговский черный люд, не был исключением. Поэтому падение боярина привлекло внимание людей на княжем дворе. Каждый человек захотел хоть глазком увидеть драку лучших людей, так что гридям и мечникам, пришлось напрячь все силы, что бы сдержать взволновавшуюся от любопытства толпу.
- Улеб, - неприязненно  поморщившись, сказал Коснятко, - Улеб, зачем ты бросаешься на ни в чем не повинного человека? Это тебе не Киев!
Улеб поднявшийся с пыльной земли, сел потирая ушибленные спину и затылок. Перед его глазами роем непослушной мошкары проносились серебряные искорки. Боярин громко закашлял, пытаясь восстановить дыхание. К нему подскочил верный Иван и помог встать. Шатаясь как пьяный, Улеб обиженно крикнул:
-  Кто не виновный? Да это же Олекса, головорез Святослава Ольговича!
Олекса в ответ смачно сплюнул. Плевок упал прямо у ног Улеба. Боярин побагровел.
- Ишь ты как разошелся, знай, свое место, – поучительно сказал Коснятко.
- Я тебя в порубе сгною, - зарычал Улеб на Олексу, - ты больше не жилец!
- Давай боярин, давай, подойти ко мне, - процедил сквозь зубы Олекса, закатывая рукава своей свиты, - померяемся силами. Я отделаю тебя так, что Киева тебе не видать, как своих ушей.
Улеб зарычал и попятился назад.
- Коснятко, ты играешь с огнем! Попридержи своего пса! Я посланник великого князя, я неприкосновенный.
- Да неужели? – с сарказмом поинтересовался Олеска. 
Коснятко щелкнул пальцами и несколько отроков, находившихся радом, аккуратно взяв Олеску под руки, оттащили меченошу Всеволода за спину черниговского боярина. Улеб, весь в коричнево-рыжей пыли,  процедил сквозь зубы:
- Я могу раздавить вас одним движением, как слизняков. Но я этого не сделаю, и не потому, что сейчас в гостях, а потому что живу по закону. Я посланник, с моей головы не должен упасть даже волос. Я был избит, прилюдно унижен. Поэтому Олекса, и ты Коснятко, вы оба будете наказаны. Здесь и сейчас!
Коснятко вновь широко улыбнулся
- Заткни рот предатель, - пытаясь вырваться из крепких рук отроков крикнул Олекса,  - за тобой тянется череда грязных дел и трупов! Может тебе напомнить о Роготе, о Звениславе, о десятках черниговцев, которые по твоей воле сложили голову зазря.
- Это навет, и ты за это поплатишься.
- Олекса, - примирительно сказал Коснятко, - Олекса не горячись. Ты сегодня достаточно пошумел, поднимать руку на человека,  на княжем дворе не стоит.
Улеб зарычал и быстрым шагом направился назад в терем, под улюлюканье развеселившейся толпы. Иван поспешил за своим хозяином.
Улеб, несмотря на свою тучность, пушинкой взлетел вверх по лестнице. Там он и встретил Владимира Давидовича идущего вершить справедливый суд, в сопровождении дворского, тысяцкого, тиуна и друх-трех бояр. Увидев  вывалявшегося в пыли боярина, Владимир Давидович искренне рассмеялся:
- Что с тобой случилось Улеб?  Ты будто со свиньями в хлеву сидел.
Вместо ответа Улеб бросился на колени перед князем, преградив дорогу к ступеням своим огромным, словно туша быка, телом. Владимир Давидович озадаченно заморгал глазами.
- Княже требую справедливости, требую закона! – закричал Улеб.
Владимир Давидович удивленно обратился к своей свите, то те в ответ пожали плечами. Тогда князь поинтересовался:
- Улеб, я не понимаю, что ты от меня хочешь. Ты с кем-то повздорил, тебя кто-то обидел?
- Да княже, меня обидели и избили на твоем дворе, на глазах всех жителей славного Чернигова!
- Этого еще не хватало! Не может такого быть, ты часом не пьян? Тебя избить -  это что-то из рук вон выходящее.
- Княже, клянусь это чистая правда, но это еще не все! У тебя дома, в Чернигове, на твоем славном дворе находятся убийцы и разбойники, где они чувствуют себя столь вольготно!
- Такое невозможно в моем городе! Улеб, думай что говоришь! Своими словами ты наводишь наклеп и на меня и на весь Чернигов.
- Я говорю чистую правду. Минуту назад у стен твоего дворца я встретил Коснятко, ближайшего боярина Святослава Ольговича. Он вел войну против великого князя, тебя и твоего брата под началом Святослава. С ним был Олекса. Это бывший меченоша покойного Всеволода Ольговича. Он убийца и тать, на руках которого реки невинной  крови...
Лицо Владимира Давидовича вытянулось, и он нервно засунул руки на пояс. Князь изобразил на лице недовольство, и раздраженно закричал на стоящих рядом слуг. Улеб воспринял реакцию князя как добрый знак, и стал ожидать возможности вклиниться между гневными воплями князя. Но Владимир Давидович не думал останавливаться, что есть силы крича на вжимающихся от страха, в дворцовую стенку людей своей свиты. В глубине души Улеб сочувствовал черниговцам, но давнее соперничество со знатью второго города державы быстро задавило это чувство.
Дворский и тысяцкий, ошеломленные реакцией князя, вскоре пришли в себя, и  зашептали что-то тому в уши.  До Улеба доносились лишь обрывки фраз, не давшие ему разобрать, что говорят Черниговскому князю его ближайшие советники. Вдруг Владимир Давидович резко умолк, но что-то грубо буркнул и хлопнул дворского по плечу. Дворский уверенно громко соврал:
- Княже, мои люди видели волнение, поэтому я приказал закрыть все ворота на княжем дворе, что бы даже мышь не могла выскочить.
- Хорошо, - по-прежнему недовольно буркнул Черниговский князь,-  хорошо держите все под контролем.
Улеб с надеждой крикнул:
- Княже, прошу, задержи виновных, закуй их в железо и накажи!
- Улеб, я не могу просто так заковать людей в кандалы, но рассмотрю твою жалобу как истца.
Дворский снова приложился к уху князя и забубнил ему в ухо. Владимир Давидович слушал боярина, понимающе кивая головой. Улеб поднялся с колен.
- Княже, я прошу справедливого суда и наказания виновных! – не унимался Улеб.
- Да знаю, знаю. Послушай Улеб, твой случай, так сказать, необычный. Я бы не хотел его разбирать на людях. Ты уважаемый человек, гость из Киева, посланник Великого князя. Мы вернемся в мои хоромы, успокоимся, а затем я выслушаю тебя и твоих обидчиков.
Черниговский князь развернулся и в сопровождении  своей свиты направился назад, в хоромы. Улеб, не задумываясь, посеменил за ним. Иван попытался было проскользнуть за своим хозяином, но княжеские гриди грубо закрыли перед его носом дубовые двери, заставив слугу молча  предаваться справедливому возмущению.
Улеб за сегодня был второй раз в этом зале. Но в сейчас стал не в центре помещения, а в стороне, у резной колонны, напротив изображения Святого Воина, который опершись на круглый щит, безучастно наблюдал на разыгрывающуюся перед его глазами драму. Владимир Давидович тяжело плюхнулся на кресло и начал тихо переговариваться со своими  боярами. Ждать им пришлось не долго. Вскоре дверь распахнулась, и в хоромы вошли в сопровождении нескольких княжеских отроков Коснятко, Олекса и Константин. Последней заметно изменился, со времен их последней встречи. За прошедший год лекарь заметно осунулся, похудел, черты его лица заострились, а в темных, зачесанных назад волосах, тонкими прядями пробивалась седина.
- Здравствуй княже, - почтительно приветствовал Владимира Давидовича Костнятко и глубоко поклонился. Спутники боярина последовали его примеру.
Черниговский князь молча кивнул. Он успокоился и сидел на кресле, вальяжно развалившись, закинув ногу на ногу. На лице Владимира Давидовича не было никаких эмоций, кроме усталости и равнодушия, словно эта  банальная рутина, его утомила и не вызывает никакого интереса.
- Позволь нам выявить к тебе свое почтение, и преподнести тебе в дар этот подарок, - продолжил Коснятко и еще раз приклонив голову, сделал знак рукой.
Один из отроков, стоявших за спиной боярина с ларцом в руках, вышел вперед и подойдя к князю став на колено его открыл. В ларце оказался серебряный кубок, искусно покрытый чернью  и украшенный гранатами. Князь даже не посмотрел на подарок, лишь скучающе кивнул. Отрок с ларцом удалился и лишь тогда князь заговорил:
- Послушай, Коснятко, на тебя жалуются. Причем не ахти кто, а посланник Великого князя Киевского. В его словах звучат тяжкие обвинения в отношении тебя и твоих людей.
Коснятко с видом невинного святого, услышавшего страшные  обвинения от своих мучителей, удивленно поднял руки вверх.
- Княже, я в изумлении.
- Улеб, твое слово.
Улеб отошел от колонны и подошел к князю. Остановившись  в центре зала, боярин своей тушей, казалось, заполнил все  помещение.  Он громко засопел и начал свою речь:
- Княже, я уже был перед твоими очами и излагал слова Великого князя Изяслава Мстиславича, и ты их поддержал.
Улеб сделал паузу, ожидая реакции Черниговскому князя.
- Да Улеб, мы с братом ждем Киевского князя в Чернигове как дорого гостя, - неохотно сказал Владимир Давидович, -  и чем раньше наш старший брат к нам прибудет, тем лучше. Мы рады видеть нашего брата Изяслава Мстиславича в любой день - и днем, и ночью.
- Великий князь Изяслав Мстиславич ведет войну против Святослава Ольговича и Юрия Владимировича в союзе с тобой князь, - продолжил Улеб. - Великий князь поддерживает тебя и твоего брата во всех начинаниях. Но что делать, когда в сердце твоей державы, на княжем дворе, беспечно разгуливает ближайший советник нашего общего врага Святослава Ольговича, в сопровождении отъявленных негодяев, татей и убийц? Княже представь, но гриди, отроки, мечники, попустительски их не замечают. Тем временем люди Ольговича увидев меня, сразу почувствовали опасность. Они напали на меня, пытаясь нанести мне телесные раны и убить. Один их них, самый отъявленный проходимец -  Олекса. Он известен многим. Этот отрок служил в свое время покойному князю Всеволоду Ольговичу, обделывая его грязные делишки. За это покойный Всеволод сделал его своим личным меченошей. Но я не об этом. Перед нами стоит головник, убийца. На его руках смерть одиннадцати княжеских мужей и ограбление обоза великого князя под Ветечевом. Но это еще не все. Как только я вышел из твоих хором, он по наущению Коснятко, попытался избить или даже убить тебя...
- Это ложь, - почти крикнул Олекса.
- Заткнись, - процедил сквозь зубы Коснятко.
- Вот, вот, на воре и шапка горит,  - воскликнул Улеб, поднимая палец правой руки, словно апостол, ведущий проповедь, - именно горит! Если бы они были невиновны, то Коснятко и его пособник дали бы мне молвить слово. Поэтому княже, прошу у тебя справедливости. Прошу приказать заковать их в оковы и наказать их как требует наша Русская правда. А закон наш говорит, что при убийстве человека, за него должен отомстить брат, сын, либо другой родственник. Поэтому требую Олексу  заковать его в кандалы и передать в Киев.  Я  готов его сопровождать, а плачущие от горя родственники невинно убиенных будут рады отомстить. Кроме убийств Олекса еще совершил  грабеж. Он также  ограбил  великого князя. О наказании за этот проступок говорит другая статья Русской правды, требующая задержания преступника, всех членов его семьи и конфискации всего принадлежащего ему имущества. Также я прошу задержать  Коснятко. Он виновен в том, что по его поручению и научению совершались убийства и насилия, как против великого  князя, так же и против тебя княже, и твоего брата...
По мере речи Улеба равнодушное выражение лица Владимира Давидовича сменяла кислая мина. И князь начал нервно пощипывал ухо с серьгой, в которой поблескивал изумруд. Внезапно Черниговский князь хлопнул в ладоши, заставив Улеба умолкнуть на полуслове.
- Стоп, хватит. Я понял. Теперь я должен услышать другую сторону. Коснятко, в твою сторону прозвучали обвинения. Что ты скажешь в свое оправдание?
Улеб с недовольным видом вернулся на свое место. Коснятко подошел к князю, вежливо кивнул головой и взял слово.
- Княже, я даже и не знаю, что сказать. Я знаю, что бояре и дружина могут уходить от своего князя другому, если этому есть основания – этот обычай имеет место. Если дружинник либо другой муж остается верным своему князю это не является преступлением, скорее наоборот требует похвалы. Если я сражался за своего князя это что, преступление? Так поступают многие мужи и лучшие люди любого города и княжества. После всякой война наступает мир и это не является препятствием общения с вчерашними противниками.
Коснятко умолк. Владимир Давидович захрустел костяшками пальцев своих молочно-белых рук и посмотрел на тысяцкого, дворского и печатника. Бояре, в ответ одобрительно закивали головами. Коснятко почувствовав если не поддержку, то благожелательность, продолжил:
- Кроме того, я являюсь черниговским боярином, какими были мой отец, пой дед, мои прадеды. У меня в Чернигове двор в Окольном городе, здесь живут брат с его семьей и моя мать. Я прибыл в Чернигов из Новгород-Северского по поручению князя Святослава Ольговича и являюсь таким же посланником как всеми уважаемый Улеб.
- Вот, он соврал, - закричал Улеб, - он мне сказал, что в Чернигове как частное лицо!  Ему же нельзя верить.
- Замолчи Улеб, - рявкнул Владимир Давидович, - замолчи! Тебе уже давали слово. Теперь Олекса, или как там тебя, говори!
Олекса уверенным шагом подошел к князю и остановился рядом с Коснятко. Коснятко ободряюще посмотрел на конюшего Всеволода. Олекса взял слово:
- Княже, выслушай меня. Я клянусь, что буду говорить только правду. Княже, Улеб был тысяцким великого князя Всеволода. Он целовал крест на верность ему, его брату Игорю и предал их. Этому свидетелей этому много. Благодаря предательству Улеба, великий князь Игорь Ольгович был пленен Изяславом Мстиславичем и заключен  в монастырь, что на Выдубичах, где подвергался страданиями и истязаниям. Мои слова может подтвердить, стоящий рядом лекарь Константин, который был заточен вместе с князем Игорем. По поручению, его брата Святослава я пытался освободить великого князя из заключения.  Узнав, планах его перевозки в Переяславль, я со своими людьми действительно стоял в засаде поблизости села Мирославского. Но я не грабил торговые обозы, а напал на конвой, замаскированный под обоз. Его сопровождали не мирные купцы и их люди, а ратники. Я сражался с гридями и отроками князя Изяслава Мстиславича.  Мы победили их в честном бою. Но я был обманут - Игоря Ольговича там не оказалось. Видимо каким-то образом князь Изяслав узнал о моих планах и подменил князя лекарем. - Олекса указал рукой на Константина. - Это лекарь, Константин он может подтвердить мои слова.
Олекса умолк.  Дворский наклонился к Владимиру Давидовичу, пытаясь что-то сказать, но князь отмахнулся от него словно от корова от слепня и поинтересовался у Олексы:
- Ты все сказал?
- Нет княже Сегодня Улеб схватил меня и попытался ударить. Но из-за того, что боярин жирный как свинья и неуклюж, он споткнулся и упал…
- Это ложь, наглая ложь, - побагровев от гнева закричал Улеб, - это обман! Я был избит этим человеком. Помни княже, что он признался в убийстве одиннадцати мужей великого князя Изяслава Мстиславича. Подло, из засады. Олекса  сам сказал, что Игоря Ольговича в обозе небыло. Зато он разворовал княжеский обоз!
- Смотрите, Улеб не возмущается, когда его называют свиньей, - рассмеялся Владимир Давидович, - ну, полно Улеб, хватит. Ты наворотил такого, будто сам никогда не судил.
- Княже, закуй его в кандалы или пусть заплатит по сорок гривен за каждого убитого им ратника!
- Улеб, хватит! – рявкнул Владимир Давидович.
Черниговский князь тяжело засопел, собираясь с мыслями. Было видно, как под расшитой золотом свитой колыхается немалое брюшко князя. Наконец Владимир Давидович собрался с мыслями и заговорил. Говорил князь тихим и ласковым тоном. Но от этого у присутствующих прошел мороз по коже, ибо это не предвещало ничего хорошего.
- Сначала мы должны разобраться в обвинениях, - говорил князь. -  Послушай Улеб, ты говоришь, что обижен на Коснятко и просишь у меня правосудия. Почему судить вас должен я? Пусть разбирается кто прав, а кто виноват Олекса.
- Княже, нельзя так.
- А почему?
- Потому я истец, а он ответчик.
- А еще почему?
- Потому что он не ровня мне.
- Правильно -  не ровня. Поэтому ответь мне, Улеб, ответь, почему в твоих претензиях к Коснятко, я почувствовал обвинения в свой адрес.
- Помилуй Бог, княже, - удивленно воскликнул Улеб, - я не хотел тебя обидеть, или задеть! Прости меня грешного и косноязычного княже.
- Но ты обидел меня, поскольку ты сказал, что я плету заговоры против своего брата Изяслава, тебя и еще невесть кого. Как князь, я имею право воевать, мириться, дружить и сориться со своими соседями, когда мне вздумается. Выше князя только Бог. Поэтому меня судить могут или Бог или равные мне по происхождению. Ты согласен, Улеб.
- Да, княже ты прав, - потупив взгляд в плиты пола, ответил Улеб.
- Хорошо. Ты обвиняешь Олексу в убийстве десятка мужей Изяслава Мстиславича…
- Одиннадцать, -  поправил князя дворский.
- Хорошо, одиннадцати, и требуешь за это либо заковать меченошу в кандалы, либо платить по сорок гривен за убитого мужа. Это сколько? Четыреста сорок гривен. Или согласно другой статье нашего закона, его нужно выдать со своей семьей и всем движимым и не движимым имуществом. Свидетелей этого действа нет, значит Олексу или тебя надо испытать каленым железом. Так?
Улеб молча кивнул, понимая, что требуемого он не получит.
- Хорошо. Улеб, ты был там? Ты видел как все произошло?
- Нет. Но это знают все!
- Где произошло это событие?
- Поблизости Ветичевского брода.
- Преступление, в котором ты обвиняешь Олексу, произошло не в моих владениях. Как оно произошло – мне тоже не ясно. С твоих слов звучит, что Олекса убил одиннадцать человек. Но я не верю, что один человек может победить дюжину опытных воинов. Кто убил, кого убил и сколько какого товара он забрал мне тоже не ясно. Поэтому я не могу судить Олексу по твоим обвинениям. Поймает его Изяслав Мстиславич – пусть судит. Но не я! Улеб, ты был тысяцким и должен это понимать.
- Остается последняя твоя жалоба - избиения тебя Олексой, слугой Святослава Ольговича. Так?
- Так, княже, - обреченно ответил Улеб.
- Закон говорит, что если кто будет избит до крови или до синяков, то ему не надо искать свидетеля, если же не будет на нем никаких следов побоев, нужен свидетель.
- Княже…
- На сколько я понимаю, следов побоев нет. Может ты хочешь предложить свидетеля?
- Нет княже.
- Тогда делу конец, - удовлетворенно потер руками Черниговский князь, - но я не могу тебя Улеб оставить без удовлетворения. Есть еще Суд Божий. Улеб, ты можешь сойтись в честном бою с Олексой. Мечи я вам дам.
- Княже, я готов сразиться с Олексой, но сейчас я посланник великого князя и не могу рисковать жизнью не выполнив его поручения. Позднее с удовольствие выпущу из этого человека кишки.
- Улеб, я слышу ответ державного мужа и храброго человека. Кстати, - Черниговский князь обратился к Костятко и Олексе,  - еще Улеб посланник Великого князя Изяслава Мстиславича, поэтому на Черниговской земле с него и его людей не должна упасть и волосинка. Если даже на Улеба случайно  нападет вепрь, поразит куманская стрела, в него попадет молния, в этом будете обвинены вы трое и значит сурово наказаны. Тебе Улеб, я даю дополнительную охрану, которая сопроводит тебя до межи Киевской земли.
- Спасибо тебе княже за справедливый суд, - обреченно сказал Улеб.
Ему вторили и Коснятко, и Олекса, и Константин.
Суд был закончен. Улеб в сопровождении Ивана покинул княжеский терем. Он пересек площадь перед теремом, прошел по узкому людскому коридору к воротам, и вышел на улицу. Только там он смог вздохнуть спокойнее.
Улеб приключений добрался до дома Воротая. Обменявшись дежурными любезностями с хозяином дома, боярин закрылся в выделенной ему комнате и долго сидел, над столом с письменными принадлежностями в руках, размышляя о произошедшем сегодня. Что случилось важного? Он не видел Изяслава Давидовича. Где он? Зато он встретил более чем обнаглевшего, Святослава Всеволодовича. Пообщался с Коснятко, бывшим посланником князя Игоря в Переяславль, а сейчас ближайшим соратником Святослава Ольговича. Увидел Олексу, того еще головореза, но верного  Ольговичам, как цепной пес. Даже  получил от него тумаков. Причем оба и Коснятко, и Олекса в Чернигове чувствуют себя как дома и пользуются милостью Черниговского князя. Княжеский суд. Нет, это скорее судилище. Был еще молчаливый лекарь – еще та мутная личность. Объединял все эти камешки одной мозаики один человек – Игорь Ольгович.  Улеб стукнул кулаком по столу.
- Почему бы и нет! – громко сказал он.
После этого Улеб написал Изяславу короткую записку: «Князь! Никуда не двигайся. Мои приятели сообщили, что Давидовичи сговорились с Ольговичем и князем Юрием. Они хотят тебя заманить в Чернигов, что бы пленить или убить».
Он приказал Ивану выбрать из числа его людей человека по сообразительней, и отправил хлопца с запиской в ставку Изяслава Мстиславича.
Закончив дела, боярин приказал себе подать обед и плотно с наслаждением откушал, запив еду добрым медом. Он проспал ночь сном младенца, а с первыми лучами солнца выехал в Киев.
Владимир Давидович сдержал свое слово. Посланника Великого князя, помимо собственного конвоя сопровождали гриди Черниговского князя. Многочисленная кавалькада, превышавшая таковые бояр, епископов, даже некоторых князей, внушала встречающимся путникам страх и уважение. При встрече всадников  путники безропотно их пропускали. Но Улебу это не льстило такое внимание, скорее наоборот, вызывало в глубине души смутное беспокойство, которое по приближению к Киеву, давило на него с возрастающей тяжестью. Боярин поначалу думал, что это чувство связано с присутствием черниговских дружинников, но оно не прошло когда они миновали Лутаву и гриди Владимира Давидовича покинули их. Только тогда Улеб поймал себя на мыслях о чувстве страха, а именно страхе смерти. За свою бурную жизнь Улеб успел обидеть многих,  но ни угрызений совести, ни страха мести или наказания он не испытывал. Но сейчас, ему казалось, что он подходит к барьеру, который разделит его жизнь на две части – до и после. Лишь миновав Вышгород на душе у него полегчало -  он был все ближе к дому, где ему ничто не угрожало. Улеб вспомнил, будет возвращаться в Киев через Дорогожичи. Там на развилке дорог ведущих на Волынь, Чернигов, на Полоцк, вдовствующая княгиня Мария Мстиславна, достраивала храм в монастыре святого Кирилла, в память о своем безвременно ушедшем супруге Всеволоде Ольговиче. Улеб помнил, как Изяслав недвусмысленно намекнул о том, что некому зодчему Роману следует оставить письмецо, для его земляка. Это был плотно сложенный лист пергамента, перевязанный шнурами и запечатанный печатями с изображением Святителя в епископском облачении. Улебу казалось, что в этом письме заключена его судьба. Он несколько раз порывался его вскрыть, но чувство страха перед Великим князем удерживало его от этого решения. Улеб достал письмо из сумки, в очередной раз, повертев его в руках.
- Иван, - подозвал он своего слугу, - скачи вперед, в Кирилловский монастырь. Там найдешь зодчего Романа. Его называют грек, но он из наших, просто работал долго в Константинополе. Скажешь, что это письмо для Звениславы, которое должен передать ей его  земляк.
- И все?
- Больше ничего. Тебе нужно быть максимально искренним и убедить Романа в важности этого послания и убеди, что его нельзя открывать без адресата.
- Как это делать, что говорить?
Иван задумчиво почесал затылок.
- Думай, ты не вчера родился.
- Какой земляк?
- Иван, у тебя голова седая, такую дурь несешь! Тебе лучше не знать лишнего.
Иван кивнул, спрятал письмо за пазухой, и вонзил шпоры в бока коню. Улеб посмотрел в след и хлебнул и фляги немного меду.
Иван нагнал Улеба когда тот, подъезжал к Киеву и сказал лишь одну фразу
- Дело сделано.

18 сентября 1147 года. Петр Бориславич.
Петр Бориславич скакал в Киев. Он который раз прокручивал в своей голове события последних дней. Сначала была встреча с Черниговским князем и его братом. Оба князя встретили его с удивлением. Может они не ожидали, что посланник будет столь молод, возможно, рассчитывали увидеть кого-то другого, или столь быстрая реакция великого князя после вестей от Улеба, была для них неожиданна. Стоя в просторных сенях терема, Петр Бориславич сообщил Владимиру и Изяславу Давидовичам, что до Изяслава Мстиславича дошли вести о планах хозяев  Черниговской земли пленить или лишить жизни его, их любимого старшего брата. Сказал о том, что киевский князь знает, о тайных и сепаратных переговорах со Святославом Ольговичем и потребовал, что бы была внесена ясность в их отношения с Великим князем.
Владимир Давидович выглядел устало после пирушки. Он изобразил какое-то подобие улыбки на своем опухшем лице, с темными кругами под глазами. Но это у князя плохо получилось.  Натянутая улыбка больше походила на гримасу грубо слепленной глиняной маски. Его брат Изяслав, также пьянствовавший целую ночь, стоял покачиваясь стоял рядом. Князь был украшенный драгоценностями как языческий идол. Услышав обвинения Петра Бориславича он неуклюжее подскочил к боярину и, звеня браслетами на руках зашипел, обдавая его волной влажного тяжелого перегара:
- Как ты смеешь, такое говорить! Это тяжкие обвинения, которые могут иметь серьезные последствия для тебя и твоего хозяина!
Петр Бориславич не мигая смотрел на Стародубского князя.
- Я не посмотрю, на то, что ты боярин…
- Брат, остановись, - устало оборвал его на полуслове Владимир Давидович, - остановись!
Изяслав Давидович, с трудом сдерживая гнев, раскрасневшийся как рак, вернулся на свое место. Владимир Давидович успокоительно похлопал брата по плечу.
- Петр Бориславич, -  гортанным голосом произнес Черниговский князь, - Петр Бориславич, мой брат прав. От тебя мы услышали очень серьезные нарекания, которые ранят наши сердца и требуют взвешенного ответа. Я скажу одно: вне зависимости от того, с какими вестями ты покинешь наш дом, прежними отношения между Киевом и Черниговом не будут. За свою жизнь можешь не опасаться – мы не убиваем гонца принесшего дурные вести, тем более посланника.
- Я понимаю, княже, -  ответил Петр Бориславич.
- Сейчас боярин выйди за двери, нам требуется поразмыслить над ответом великому князю.
Петр Бориславич вежливо поклонился и вышел за дверь, где оказался в компании двух вооруженных гридей, с каменными выражениями лица охранявшими двери в сени. Лишь там он заметил, что за окном полил ливень. Под яростными порывами ветра, крупные капли дождя захлестали по круглым стеклам оконницы. Петр Бориславич поймал себя на мысли, что у него в душе бушует такая же непогода. Пытаясь ослабить натянутые, как струна нервы, он зашагал по мозаичному полу терема пытаясь думать о чем-то хорошем. Боярин мерял шагами помещение примерно с полчаса, когда дверь отворилась и дворский пригласил на аудиенцию.
В это раз на лицах обоих Давидовичей и их свиты, сверкали благожелательные улыбки. Слово взял Владимир Давидович. Перекрикивая шум дождя эхом разлетавшимся по просторному помещению, он заговорил:
- Петр Бориславич, у нас сложились с Изяславом Мстиславичем хорошие доверительные отношения. Также у нас есть сосед, Святослав Ольгович, который является нашим братом, более близким по крови, чем Мономаховичи. Ты Петр Бориславич знаешь, что в каждой семье бывают ссоры. Мы спорим, иногда дерёмся, а затем миримся, находя то общее, что нас объединяет. Ведь так делают во всех больших семьях. Да, у нас есть серьезные разногласия с нашим братом, Святославом Ольговичем. Но у нас есть общий брат Игорь, так и не ставший, по сути, Великим князем. Сначала он был в заключении у твоего хозяина Изяслава Мстиславича, затем по неизвестным на причинам он  принял постриг, а потом схиму. Сейчас, являясь иноком монастыря святого Федора, в Киеве, наш брат Игорь фактически продолжает находится в заключении. Потому, что это ктиторский монастырь князя Изяслава, от которого до Большого Ярославова двора рукой подать. Монастырь хорошо  охраняется гридями великого князя. Но наш брат теперь монах, и никому не опасен. У Игоря Ольговича, точнее инока Гавриила, давно нет ни амбиций, ни возможности их реализовать. Да мы общаемся с нашим братом Святославом, который не требует у нас ни земель, ни волостей, а просит только способствовать свободе своего брата. Он хочет,  что бы князь Игорь смог дожить остаток своих дней в одном из монастырей Чернигова. Да, я и мой брат, целовали крест нашему брату Святославу, и обещали приложить все усилия, для возвращения Игоря Ольговича на родную Черниговскую землю. Находящиеся со мной люди, могут поклясться в правдивости моих слов.
В ответ на слова князя, его свита одобрительно загудела. Петр Бориславич, выдержав паузу.
- Это все княже? – почтительно  поинтересовался он.
- Все, - сухо ответил за Владимира Давидовича брат.
- Тогда я возвращаюсь к Изяславу Мстиславичу с этой вестью.
-  Разумеется…
Петр Бориславич покинул Чернигов, в бушующую непогоду и направился в ставку великого князя. Он добрался к Изяславу Мстиславичу почти за сутки, загнав пару лошадей. Их встреча была короткой и деловой. Великий князь ждал своего посланника в своей резиденции поблизости Русотины. Он выглядел устало, а его  красные от бессонницы глазами слезились. Изяслав принял Петра Бориславича в ложнице, в присутствии двух отроков и преданного слуги. Он внимательно выслушал отчет о поездке, не задавая лишних вопросов. Когда Петр Бориславич закончил свою речь, Изяслав Мстиславич подошел к окну, открыл оконницу и долго смотрел на серый бесконечный ковер туч, слушая мелкую дробь барабанившего по крыше дождя.
- Значит, черниговские князья начали эту суету лишь с целью заставить меня освободить Игоря Ольговича... Смешно, однако... Может быть, Улеб на самом деле прав.. Или нет? – задумчиво произнес, словно разговаривая сам с собой Изяслав Мстиславич.
Петр Бориславич благоразумно промолчал. Изяслав Мстиславич еще с минуту-другую постоял  у ниши окна вдыхая пахнущий дождем воздух, и с шумом захлопнул оконницу.
- Петр Бориславич, выпей вина и направляйся в Киев. Добрыня и Радила скажут, тебе что делать.
- И все княже?
- Делай, что они скажут, и не задавай лишних вопросов. Помни, что от этого зависит твоя судьба, а также жизнь Звениславы.
Петр Бориславич прибыл в Киев через Лядские ворота. Когда его конь поднимался по крутой улочке, петлявшей, между мостившимися друг к другу полуземлянками к Михайловским воротам Детинца, в церквях служился девятый час, воспоминание о Смерти Христовой. Приближалась пятница 19 сентября.
Петр Бориславич сразу прибыл на Большой Ярославов двор. Несмотря на отсутствие Изяслава и непогоду, в резиденции великого князя кипела жизнь. Казалось, что хозяин не покинул ее. По двору кропотливыми муравьями сновали слуги, повара спешно тащили во дворец дымящуюся от жара еду, дружинники и княжеские гриди важно расхаживали по каменным плитам двора. В княжеской церкви проходила служба. Там находился единокровный брат Изяслава Мстиславича Владимир, наместник Изяслава в Киеве, служилые люди, бояре и женщины. Петр Бориславич не колебался, куда направиться в первую очередь. Он соскочил с коня, и твердым шагом двинулся во дворец. Его ожидали. Молчаливый слуга без промедления отвел Петра Бориславича в небольшую комнату на втором этаже дворца, охраняемую несколькими дюжими отроками.  Он сам отворил двери и шагнул внутрь ступая грязными сапогами по мягкому восточному ковру. Там, за столом, на котором стояло несколько подсвечников с оплывшими свечами, сидели несколько уставших одетых в темные одежды человек. Он узнал всех – Олисей Константинович, Добрыня, Радила, тысяцкий Лазарь, киевский тиун Рагуил, Улеб, как же без него, а также Иван Вышатыч и Василь Половчанин. Причем двое последних сидели поодаль от остальных, словно пытаясь дистанцироваться от происходящего. Радила, со всклоченными волосами, по-хозяйски развалившись, сидел в торце стола и выглядел главным. Он единственный из всех был одет в яркую тунику бирюзового цвета. Перед боярином лежало несколько цер, в одной из которых, он  что-то напряженно царапал стилиусом.
- Здорово Петр Бориславич, - деловито бросил Добрыня, поглаживая свою окладистую покрытую сединой, словно инеем бороду, - как съездил в Чернигов?
- Бывало и лучше, -  коротко ответил Петр Бориславич.
- Есть пить будешь? Может ты голодный и уставший.
Это вопрос был задан только для соблюдения приличий. Петр Бориславич сразу это понял, поэтому коротко ответил:
- Нет.
- Хорошо. Тогда садись и рассказывай, как ты съездил в Чернигов.
Петр Бориславич сел за стол на свободное место, сложил руки в замок и рассказал о своем визите к черниговским князьям. Чем дальше он говорил, тем мрачнее становились лица приближенным князя. Когда он закончил, Радила, почесав свою жидкую бороденку поинтересовался:
- Что великий князь, что он сказал?
- Ничего, - пожал плечами Петр Бориславич, -  приказал, лишь ехать в Киев и слушаться вас.
- И все? – удивился Олисей Константинович.
- Больше ничего.
Все умолкли. Василь Половчанин недовольно забурчал со своего угла:
- Не нравится мне это. Создается впечатление, что князь Изяслав хочет остаться чистеньким, а мы должны сделать всю грязную работу.
- Не ной Василь, не ной, - недовольно ответил Радила, - не скули. Если все выгорит, тогда все будем на коне. Если что-то пойдет не так -  то все будем расплачиваться.
- Да, - поддержал его Добрыня, – но надо разобрать, как и что будем делать завтра.
- Хорошо, - наморщил лоб Радила и углубился в чтение цер.
Боярин перетасовал церы, внимательно вглядываясь в каждую из них, близоруко щурясь.
- И так, близится пятница – наконец деловито произнес он, -  сегодня – завтра в город начинают, съезжаются люди, ведь послезавтра суббота, большой рыночный день. Лазарь, Рагуил и ты Улыб, собрать завтра после полудня киевлян на Вече, на площади близ святой Софии.
- Все сделаем, - буркнул со своего места Улеб, - народ будет.
- Это хорошо. Перед киевским людом выступим мы с Добрыней и сообщим, что только прибыли от Великого князя. С нами будут митрополит -  это церковь, князь Владимир Мстиславич – это княжеская власть, ты Лазарь, как киевский тысяцкий, и ты Петр Бориславич, в качестве посланники из Чернигова. Мы сообщим, что черниговские князья задумали убить Изяслава Мстиславича и посадить в Киеве Игоря Ольговича. Разумеется, в это сложно поверить. Потому мы приведем на вече преступников. Это за тобой Лазарь. Твои люди приведут схваченных сегодня  двоих людей. Это гонец из Чернигова Константин, к слову бывший лекарь Ольговичей, а также Звенислава, воспитанница боярина Борислава. Последняя втерлась в доверие к Изяславу Мстиславичу и пыталась устроить побег Игорю Ольговичу. Как мы знаем, эта затея не удалась. Тогда она скрылась от правосудия в Янчином монастыре, где продолжила плести свои интриги. Далее Лазарь зачитает письмо, в котором сказано  о планирующемся завтра перевороте Ольговичей, которые тайно завели своих сторонников в город. В это время ты Олисей Константинович снимаешь охрану с монастыря святого Федора, а Петр Бориславич красочно рассказывает об измене Давидовичей. Далее мы казним изменников на глазах толпы. Или   отдадим их на растерзание черни?
Все сидели тихо, не решаясь изречь ни слова. Тогда поднялся Иван Вышатыч.
- Толпе нужна кровь. Поэтому,  наверное, лучше выдать их черни, кровь утолит жажду градских людей. Иначе они могут разнести Киев.
- Согласен, Иван Вышатыч, прав. Это серьезная опасность, ведь черниговцев и сторонников Ольговичей в городе давно нет. Может направить народный гнев на иудеев?
- Нет, не  стоит, - рассудительно заметил Улеб, -  они конечно еще те мздоимцы, но при случае могут нам пригодиться. Нам не нужно повторение тринадцатого года. Иван Вышатыч, что скажешь?
Старый боярин одобрительно кивнул со своего места:
- Да Радила. Надо быть поосторожнее со словами о сторонниках Ольговичей. Вдруг народ разнесет торговые ряды на Подоле, разграбит гавань. Великий князь этого не одобрит.
- Петр Бориславич, что бы ты понимал, именно  поэтому мы пошли на такой риск, как собрать вече на площади у Святой Софии. Ведь градские люди ненароком могут разнести и наши дворы. В особенности мой и Улеба.
- К сожалению могут, -  с досадой  заметил Улеб.
- Но с нами будут митрополит и Владимир Мстиславич. Они должны  будут своим авторитетом не допустить перехода возмущения за рамки необходимого.
- Молодой князь и митрополит знают, о завтрашнем дне? – осторожно поинтересовался Петр Бориславич. – Князь то вообще еще малец.
- Вопрос хороший, - заговорщически усмехнулся Радила и зашуршал церами, словно надеясь найти среди них ответ, - вопрос хороший. Мы с Добрыней говорили об этом с великим князем. Вообщем, Клим Смолянич, человек божий и достойный и будет препятствовать волнению. Митрополит знает только то, что должен знать, а именно что Изяслава хотят лишить жизни Ольговичи.
- Поверит ли он в это?
- Клим Смолянич не дурак, но он верный Изяславу Мстиславичу. Клим знает, пока Изяслав Великий князь – он митрополит. Поверь, митрополит, храни его Бог,  приложит максимум усилий, что бы успокоить народный гнев. Владимир Мстиславич еще малец - у него борода толком не выросла. Но какой он красавец! Стройный стан, темные глаза! Чернь таких любит. Мы его еще оденем покрасивее. Правда, Олисей Константинович?
Дворский молча кивнул.
- Чернь любит молодых, красивых и невинных. Если Владимир Мстиславич вымолвит слово, то толпа остановится... И так, после казни, нет, справедливого наказания заговорщиков  народ успокоится и нашей задачей будет вдохновить киевлян на поход против Суздальского князя. Говорить буду я и Добрыня, возможно еще митрополит. Все ясно?
Присутствующие неловко молчали, беспокойно переглядываясь между собой.
- Как быть с Игорем Ольговичем? – внезапно с просил Петр Бориславич.
Радила с удивлением поднял брови, наморщил свой высокий лоб.
- Что Игорь Ольгович?- выдавил из себя боярин.
- Мы же здесь собрались с одной целью, лишить его жизни.
Радила от неожиданности поперхнулся слюной и закашлялся.
- Петр Бориславич, тебя не  поймешь, - с трудом выговорил он, - то ты перечишь князю, пытаясь его спасти, то наоборот.
 Добрыня похлопал Радилу по спине и нервно рассмеялся:
- Петр Бориславич, ты так Радилу до смерти доведешь. Давай-ка полегче. Иван Вышатыч, объясни, что к чему  Петру Бориславичу, по-отечески, по-дружески.
Иван Вышатыч, хмуро заерзал на своем месте,  почесал затылок и начал издалека:
- Слушай, Петруша. Мы давно знаем друг друга, и поэтому можем быть откровенны. У великого князя одни цели, у нас же другие. Он желает властвовать над всеми землями от Ладоги и Белоозера до Карпат, а мы хотим спокойно и вольготно жить здесь, в Киеве. Не буду лукавить, так сложилось, что Игорь Ольгович или инок Гавриил, мешает всем. Но нам сидящим за этим столом, он не мешает настолько, что бы желать его смерти. Изяслав Мстиславич желает исчезновения Ольговича сидя, уже не первую неделю на Трубеже.  Ты спрашивал себя почему? Я отвечу, - он не хочет, что бы кровь инока Гавриила была на его руках. Изяслав Мстиславич, дай Бог ему долгих лет жизни, не вечен. Его может заменить, к примеру, лепший друг Святослава Ольговича Юрий Владимирович. Что тогда?  Поэтому мы и решили, не прилагать усилий к лишению жизни Игоря Ольговича. В конце-то концов, убийство это грех. Если конечно Провидению будет угодно забрать жизнь Игоря Олеговича, тогда мы будем скорбеть. Если нет – значит, Бог его хранит.
- Но я же говорил, что убийство Ольговича грех! Почему Вы меня не поддержали?
- Видишь ли, Петруша, тогда нам не стоило перечить Великому князю. Он был взбешен отказом киевлян. Сейчас князь поостыл, а послезавтра благодарить нас будет.
- Как же тогда Звенислава? Она должна умереть? Почему?!
- Петр Бориславич, ты позабыл о лекаре, который сидит в порубе рядом, на княжем дворе. В нем еще меньше вины. Но о нем ты почему-то не вспомнил. Эти два человека есть жертвы. Жертвы приносили Авель, Каин, Ной, Авраам, Исаак, и многие другие, ибо все по закону очищается кровью, и без пролития крови не бывает прощения.
Петр Бориславич бессильно потупил взгляд.
- Петр, у тебя есть еще к нам вопросы? – осведомился Радила.
- Нет, - глухо отозвался  Петр Бориславич.
- Ну и хорошо, - с облегчением вздохнул Радила и отодвинул в сторону церы, - только ты не шути завтра. Договорились?
Петр Бориславич молча кивнул.
- Тогда расходимся. Спасибо вам всем. Встречаемся с первой зорькой.
Бояре стали подниматься со своих мест и тихо переговариваясь друг с другом, словно опасаясь быть услышанными, начали расходиться. Последним уходил Радила. Он осторожно, словно драгоценные вещи складывал в сумку церы. Подметив, что Петр Бориславич замешкался и не спешит  уходить, боярин махнул ему рукой. Молодой боярин шагнул к нему.
- Ну, чего тебе еще нужно? – устало зевая, обнажив ряд гнилых зубов, полюбопытствовал Радила.
- У меня к тебе просьба.
Радила, мгновенно изменился в лице, чувствуя подвох. В облике боярина на смену свинцовой усталости пришла волчья настороженность. Теперь боярин Изяслава Мстиславича напоминал ощетинившееся животное, готовое к атаке.
- Чего тебе нужно Петр Бориславич? – тоном, не предвещавшим ничего хорошего спросил он.
- Мне нужно увидеться со Звениславой.
Видимо Радила ожидал другого вопроса. Он облегченно вздохнул, словно избавился от тяжелой ноши, и с почти доброй улыбкой на лице поинтересовался:
-  Зачем тебе встречаться? Ничего хорошего из этого не выйдет, тебе ничего не изменить. Только больно сделаешь и себе, и ей.
- Мне нужно ее увидеть и поговорить с ней.
- Петр Бориславич, это не понравиться Изяславу. Не спасешь ты девку, только раны разбередишь.
- Я должен ее увидеть, иначе завтра у вас ничего не получится.
- Ты мне угрожаешь?
- Предупреждаю.
- Иди домой и проспись.
- Радила, я не шучу, - произнес Петр Бориславич и схватил боярина за запястье.
Тот не испугался, но почувствовав на своей кисти железный захват пальцев, для вида покривился, будто страдая от боли и, сдаваясь, фыркнул:
- Не пугай меня, я и так пуганный.
Петр Бориславич отпустил руку боярина.
- Дурак ты Петр Бориславич, - вздохнул Радила, - я о тебе печусь, хотя мог этого не сделать. Любят тебя все, несмотря на зависть. Ладно, поговоришь, но я буду рядом. Понял?
- Да.
- Тогда пошли, -  произнес Радила, завязывая свою сумку.
Боярин накинул сумку на плечо, и громко шаркая ногами вышел за двери. Петр Бориславич последовал за ним. Гриди заперли двери и остались ее охранять. Бояре свернули в длинный пустой коридор. Молодой боярин  чувствовал, как их шаги громким эхом разлетаются по всему дворцу. Ему казалось, что хозяин этих палат находится рядом, слышит, чувствует каждое их движение и вот-вот появится. От этой мысли Петру Бориславичу стало не по себе. Когда они спустились по  лестнице и вышли на улицу, он почувствовал облегчение.
Они свернули направо, и подошли к безликому зданию, первый этаж которого был сложен из плинфы. Дверь охраняли трое гридей. Стража видимо хорошо знала Радилу и ему подчинялась, поскольку гриди безропотно отворили им двери. Бояре спустились по стертым ступеням вниз и их с ног до головы окутал тяжелый запах сырости. Пройдя несколько шагов по полутемному коридору, они лицом к лицу столкнулись будто из неоткуда появившимся перед ними тюремщиком, с тускло мерцающим светильником в руках. Радила заговорил с ним как с равным, а напоследок зашептал тому что-то на  ухо. Тогда тюремщик, кряхтя и гремя ключами на связке, открыл одну из дверей.
- Ну, Петр Бориславич, заходи, но не долго там... Ты должен знать, что Звенислава сидит не с крысами, как другие узники. И еще, не пытайся ничего учудить – тут верная князю стража, которая не будет долго церемониться. Скажу честно, я сам их побаиваюсь, -  сказал Радила.
Петр Бориславич молча и рывком распахнул  дверь, и шагнул в камеру.
Звенислава сидела на убогом лежаке в простой домотканой рубахе облокотившись о холодную и влажную от сырости стенку. На грубо сколоченном столе чадил старый глиняный светильник. Левый рукав рубахи девушки был порван, а на руках  виднелись ссадины.  Петр Бориславич хотел было прикрыть двери, но ему не дал это сделать Радила, поставивший на порог ногу в кожаном сапоге.  Петр Бориславич не сделал попытки избавиться от свидетеля и подошел к Звениславе.  Девушка неприязненно глядела на него исподлобья.
- Здравствуй Звенислава.
- Зачем ты пришел? – огрызнулась в ответ Звенислава.
- Помочь тебе.
- Ответь мне, за что меня схватили? Причем тут Константин? Объясни мне! – внезапно спокойно, почти бесстрастно спросила девушка.
Весь боевой настрой Петра Бориславича сник и ему стало неловко от этих слов, от тона которым они были произнесены. Он нервно прикусил губу. За его спиной раздалось предостерегающее покашливание Радилы.
- Звенислава, мне жаль, что ты сюда попала. Сейчас не время и не место рассуждать о  причинах случившегося, надо думать, как выйти из темницы.
- Уходи. Нам не о чем говорить.
- Я хочу тебя спасти.
- Ты мне приносишь одни несчастья.
- Звенислава!
Вместо ответа  девушка встала на ноги и наотмашь ударила рукой Петра Бориславича по лицу. Боярин от неожиданности покачнулся и схватился ладонями за щеку. Он не ожидал такой силы в этой хрупкой девушке. Его щека горела, а в душе закипал гнев. Боярин закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Это ему не удалось.
- Дура, - процедил сквозь зубы Петр Бориславич и выскочил из камеры.
Его встретил несказанно довольный Радила. Он дал знак тюремщику закрыть камеру и панибратски похлопал по плечу боярина, после чего с демонстративным сочувствием сказал:
- Ну, что я тебе говорил! Слушать надо старших. Да ты не переживай. Пойди домой, отоспись. Надо быть утром полным сил и здравого смысла.
С этими словами Радила обнял молодого боярина за плечи и приблизил к его уху свое бородатое лицо. Петр Бориславич почувствовал на своих шее и щеках колючие его волосы боярина и его зловонное влажное дыхание. Радила зашептал:
- Петруша, великий князь оставил на меня дворец. Оставайся здесь. Если хочешь, я для тебя найду красну девку, а можно и две. Скажу честно, тут есть такие искусницы, сам проверял. Они тебя утешат.  Заночуешь во дворце, а с утра пойдем на вече. Дело сделаем и будешь гулять, отдыхать. Если хочешь в достатке мальчики юные, красивые, еще безбородые, с гладенькими щечками...
Петр Бориславич резко сбросил с плеча руку Радилы и быстро зашагал к выходу, под ехидное хихиканье боярина.
- Ублюдок, - шептал Петр Бориславич, шагая к выходу, - ублюдок, ненавижу.
Когда Петр Бориславич оказался на улице уже стемнело. Его приятно освежил ночной осенний воздух, и он попытался собраться с мыслями. Поблизости от дверей стояли его слуги с лошадьми. Петр Бориславич махнул слугам рукой, приказывая идти за ним. Он направился к чернеющим в сгущающейся темноте главным воротам великокняжеской резиденции. Боярин шагал по каменным плитам, под равномерное цоканье подков лошадей и лихорадочно размышлял: 
«Трое-четверо у входа, тюремщик, во дворе десяток гридей, у ворот с полдюжины ... Это много, несказанно много, не освободишь силой...».
С этими мыслями он дошел до главных ворот Большого Ярославова двора. Ожидая, пока уставшая стража со скрипом отворяет тяжелые створки оббитых металлом ворот,  ему в голову пришла простая и здравая мысль. Ведь если из Киева исчезнет Игорь Ольгович, то надобность в Звениславе пропадет – будет не до нее. В наступившей суете есть шанс вызволить девушку. Поэтому оказавшись за пределами великокняжеской резиденции, он направился не к Михайловским воротам, которые были еще открыты, а резко свернул на улицу, тянущуюся вдоль стен монастыря святого Федора. По дороге он распорядился слугам ничему не удивляться, даже если из монастыря выйдет человек в его одежде.  Но этого человека нужно будет быстро вывести из Киева.
Ворота монастыря были закрыты, поэтому Петру Бориславу пришлось с силой колотить в калитку ворот. Ему казалось, что грохот от его ударов разлетается по всему детинцу и на Мстиславовом дворе, и дворе Гордяты, располагавшихся по-соседству. Вот-вот залают сторожевые псы и выбегут люди. Но улица оставалась пустынна.
Боярину отворил калитку вратарь, монах средних лет, с факелом в руке. С ним были двое дружинников. Петр Бориславич напустил на себя важный вид и решил брать с нахрапа:
- Я посланник великого князя и только что прибыл из Русотени. У меня срочное сообщение игумену монастыря Онанию от Изяслава Мстиславича.
Надменный и властный тон боярина сразу озадачил и монаха, и дружинников, но они не поспешили его пускать в внутрь. Вместо этого вратарь прикрыл калитку, и начали о чем-то спорить со стражей. Из доносившихся обрывков фраз Петр Бориславич понял, что монах был непрочь провести его к настоятелю, но княжеские гриди возражали против этого. Также он понял, что командир гридей на отсутствовал в монастыре.
- Эй там, открывайте, или мне ехать обратно! -  с нескрываемым раздражением крикнул Петр Бориславич и вновь забарабанил по калитке.
Пререкания затихли, и вратарь с дрожью в голосе попросил, еще немного подождать. Петр Бориславич нервно сплюнул наземь, но выхода не было.
- Жду, - коротко сказал он.
Ждать пришлось недолго. Калитку открыл келарь. К этому времени в монастыре закончилась основная трапеза, за которой ели иноки с настоятелем, и началась вторая, за которой трапезничали келарь, чтец и все служебники, которые служили монахам за основной трапезой. Келаря подняли прямо из-за стола, и он был взволнован, поскольку не ожидал ничего хорошего от такого рода визитов. Келарь, вытирая крошки хлеба с густой бороды и долго, подозрительно расспрашивал боярина о цели визита в монастырь, в столь поздний час. Петр Бориславич ему отвечал односложно, делая упор на то, что все расскажет непосредственно настоятелю. В конце концов, обреченно вздохнув, келарь отвел его к игумену. Они пересекли узкий двор монастыря, и миновав храм святого Федора подошли к жилищу настоятеля. Игумен встретил его в своей просторной келье, уставленной многочисленными иконами и сундуками полными книг, одежд и множества иных вещей необходимых ему по статусу. 
Настоятель монастыря знал Петра Бориславича, а имя Великого князя магически подействовало на него. Игумен быстро выпроводил келаря и усадил Петра Бориславича как давнего знакомого за лучшее место за столом, после чего собственноручно зажег несколько толстых оплывших свечей в тяжёлых бронзовых подсвечниках.
- Как поживает великий князь, - заискивающим тоном начал разговор настоятель, - как его драгоценное здоровье, как заботы?
- В заботах святой отец, - ответил Петр Бориславич и вкратце изложил настоятелю события последних недель, не вдаваясь в подобности и не говоря лишнего.
Игумен, внимательно выслушал Петра Бориславича пытаясь вникнуть в приоткрывающиеся для него тайны. По мере слов боярина, игумен Онаний чувствовал себя обладателем важных знаний и интриг Великого князя, что с его точки зрения, придавало ему политического веса.
- Чем я могу помочь, великому князю? – услужливо, но, не теряя присущего настоятелю монастыря достоинства, осведомился Онаний.
- Похоже, Олеговичи и Давидовичи сговорились против Изяслава Мстиславича, - с напускной таинственностью сказал Петр Бориславич, - и тайно поддерживают связь с Игорем Ольговичем.
- Этого не может быть! – искренне возмутился игумен. - У нас в монастыре всегда полтора десятка проверенных гридей. А келарь, элексиарх, доместик - люди, которых прислал  в монастырь лично Переяславльский епископ. Скажу по секрету - по научению Изяслава Мстиславича. Игорь Ольгович находится все время в монастыре и является книжником. Двое монахов, которые вместе с ним переписывает Святое писание и иные книги, каждый вечер докладывают мне о его речах и мыслях.
- Измена кроется там, где ее не ожидаешь, - покачал головой Петр Бориславич, - порой самые верные и близкие люди являются изменниками или тайными сторонниками врага.
- А-а-а-а...- понимающе протянул игумен, - я понимаю. Я попрошу, заменить стражу и удвоить внимание за иноком Гавриилом.
- Я передам великому князю уверения о верности всей монастырской братии по главе с игуменом, святой отец. Уверен, что Изяслав Мстиславич будет благодарен.
- Я верный слуга великого князя Киевского, как  в иноческих, так и в мирских делах.
- Святой отец, сейчас мне нужно поговорить с иноком Гавриилом, по поручению великого князя.
- Я понимаю, тебя Петр Бориславич, но мне запрещено допускать к общению с ним без личного разрешения великого князя никого  кроме монахов монастыря.
- Сегодня как раз такой случай...
- Но разрешения, Петр Бориславич, но разрешения то нет!
- То есть, святой отец, я не могу выполнить волю Великого князя?
Петр Бориславич сделал попытку встать из-за стола, но игумен положил свою изувеченную подагрой руку на кисть Петра Бориславича, удерживая боярина на месте.
- Да нет же, Петр Бориславич, нет, конечно можете. Слово Изяслава Мстиславича для меня закон. Но мне нужно доказательство того, что это приказ нашего Великого князя, - словно извиняясь, сказал игумен, надувая свои красные, словно спелые яблоки щеки.
- Моего слова хватит?
- Конечно Петр Бориславич, конечно.
Игумен поднялся из-за стола и подошел к одному из сундуков. Он со скрипом открыл потертую деревянную крышку, и недолго порывшись внутри, извлек оттуда Евангелие в переплете из козьей шкуры, а также церу и стилос. Игумен вернулся к столу и положил данные предметы перед боярином, после чего пододвинул поближе к нему бронзовый подсвечник. Петр Бориславич сразу уяснил, что от него требуется клятва на Святом писании. На миг ему стало страшно, и он замешкался.
- Ну-ну, давай, - приободрил его игумен, пододвинув Евангелие еще ближе.
Петр Бориславич медленно положил руку на фолиант и тихо произнес:
- Клянусь, что являюсь посланником Великого князя Изяслава Мстиславича и действую по его приказу и во его благо.
- Хорошо Петр Бориславич, - удовлетворенно заметил игумен.
Боярин убрал руку с книги, но настоятель монастыря поднял указательный палец правой руки.
- Еще одна небольшая формальность. Сейчас смутные времена. Князья клянутся, целуют крест и забывают свои обещания, а виновными становятся простые люди вроде нас с тобой. Напиши мне, что ты встречаешься с Игорем Ольговичем по поручению великого князя.
У Петра Бориславича неприятно засосало под ложечкой. Боярин почувствовал, как медленно на его теле выступают предательские капельки пота. Он протянул правую руку и взял стилос. Игумен осторожно пододвинул гладкую церу. Петр Бориславич сжал пальцами  стилос, стараясь унять дрожь в руках и нацарапал на гладком воске:
«Встречаюсь с иноком Гавриилом по приказанию Великого князя»
После этого он размашисто вывел стилосом свое имя.
Игумен буквально выхватил церу из рук Петра Бориславича и внимательно изучил написанное. Настоятель улыбнулся, довольно причмокнул губами и подошел к другому сундуку. Этот сундук был поменьше предыдущего, но оббит железом. Игумен порылся в кармане, достал ключ, отпер сундук, и аккуратно, словно драгоценность поместил внутрь церу. Раздался щелчок закрываемого сундука, а еще через мгновение, взяв под руку боярина, игумен лично отвел его к келье инока Гавриила.
- Сын мой, - сказал игумен напоследок, - когда закончишь разговор иди прямо к воротам, я дам распоряжение тебя выпустить.
- А охрана? - искренне удивился Петр Бориславич.
- Ты же поклялся  на Евангелии. Не волнуйся, тебя выпустят.
Петр Бориславич подозрительно посмотрел вслед удаляющемуся игумену и зашел внутрь.
Инок Гавриил, в миру Игорь Ольгович, стоял на коленях пред аналоем в восточном углу кельи и тихо бормотал молитву. Петр Бориславич остановился на пороге, оглядываясь вокруг. Его келья    уступала по роскоши великокняжескому дворцу, но в ней чувствовался высокий статус монаха. Он жил в келье один, а не в паре с другим иноком, подобно другим монахам. Лежанка, покрытая звериными шкурами, два сундука, пару лавок, стол с двумя толстыми восковыми свечами, книги для переписывания и письменные принадлежности. В нише узкой слюдяной оконницы, стояли серебряные кувшин и стакан. Петр Бориславич тихо кашлянул. Инок услышал посетителя, но не прервал молитвы, забормотав ее еще громче. Боярин принялся терпеливо ждать.
Инок закончил молиться внезапно. Он встал на ноги и повернулся лицом к гостю.
- А-а-а-а, кого я вижу, здравствуй Петруша, - протяжно  вымолвил князь, прищурив глаза.
Петр Бориславич замялся. Ему было неловко. Он давно не видел Игоря Ольговича и поразился изменениям в его облике. Князь буквально высох и сжался. Его лицо покрыли морщины, нос заострился,  уголки рта опустились, придав ему какой-то зловещий вид. Недавно, черные как смоль волосы и борода посеребрились и черных волос было много меньше чем седых. Князь сник, потух.  Единственное, что выдавало в нем жизнь это глаза, в которых еще был ястребиный блеск.
- Здравствуй княже, - почтительно поклонился Петр Бориславич.
- Какой я тебе  князь, я монах. Как князь я исчез для Мира.
- Для меня ты князь, и всегда будешь князем.
- Для тебя, человека, который предал меня, - с горечью в голосе заметил инок.
- Нет, я не предал тебя княже, я никогда не был твоим. Ты просто это не рассмотрел этого и не понял, -  возразил Петр Бориславич.
- Клятвы для тебя ничего не значат.
- Княже, сколько раз целовал крест ты и сколько  отказывался от своих слов? К сожалению так делают все.
- Это погубит тебя, меня, нас,  наших детей, внуков, нашу державу.
- Не знаю княже, - пожал плечами Петр Бориславич, - но так было до нас и будет после нас.
Князь хромая подошел к оконнице и взял оттуда кувшин и стакан. Он неспешно наполнил его водой и сделал из него глоток. Петр Бориславич инстинктивно поежился.
- Ты знаешь Петруша, в глубине души я благодарен тебе, Ивану Вышатычу, Улебу, князю Изяславу и прочим. Да, я потерял великое княжение, мир и мирские наслаждения, но я нашел Бога, я пришел к Нему через испытания. Вера и любовь к Богу это не регулярные посещения храма, не соблюдение постов, не неистовые молитвы, не исповеди духовнику, это нечто другое, нечто большее. Я изменил свою жизнь, свою сущность, теперь у меня иные ценности. Порой я чувствую себя счастливым в своем падении. Я открыл для себя другой мир.
Петр Бориславич терпеливо выслушал рассуждения инока и попытался приступить к делу:
- Княже ...
Однако князь не дал ему договорить.
- Петр Бориславич, насколько я понимаю, ты не просто так пришел ко мне сегодня в столь поздний час. Может тебе нужно исповедаться или попросить меня замолить твои грехи?
- Да, я пришел к тебе не просто так, но по своей воле. Буду просить не за себя, а за другого человека. Этому человеку я разбил жизнь, а сейчас веду к смерти. Я хочу спасти  эту жизнь, - со всей горячностью и искренностью, на которые был способен произнес Петр Бориславич.
Было видно, что князь удивился. Он подошел к Петру Бориславичу вплотную и глядя прямо в глаза боярину сказал:
- Твои слова мне кажутся искренними. Я готов молиться за жизнь этого человека день и ночь.
- Нужно иное.
- Чем же тогда я могу тебе помочь? -  искренне удивился князь.
- Для этого тебе нужно  обрести свободу.
- Свободу? Ты шутишь? Какую свободу?
- Княже, за это время многое изменилось. У Изяслава Мстиславича настали не лучшие времена. Ты, княже, ему всегда мешал, а сейчас в особенности. Твоя жизнь висит на волоске.
- Моя жизнь?! Петр Бориславич, я уже более  года во власти этого человека. Меня сотни раз могли задушить, опоить,  ослепить. Я действительно был на волосок от смерти, но я жив.
- Сейчас все по-другому. Киевляне не хотят воевать на его стороне против Суздальского князя, а твой брат Святослав и Давидовичи требуют от него освободить тебя.
- Это правда? - с надеждой в голосе спросил князь.
- Правда.
- Я знал, я знал, что это рано или поздно случится! Братья, мои братья! Я догадывался, нет, я был уверен, что они будут за меня бороться.
- Княже, у этого есть и  иная сторона. Завтра возле святой Софии собирается вече, где киевскому люду сообщат о заговоре Черниговских князей против Изяслава Мстиславича. Ты единственный из них в Киеве.
- Что ты эти хочешь сказать, -  подозрительно прищурился князь.
- Игорь Ольгович, тебе нужно бежать. Если мы обменяемся одеждой, ты сможешь скрыться из монастыря. Игумен приказал, что бы меня беспрепятственно выпустили из монастыря. За воротами находятся мои люди,  они тебя выведут из города.
- А ты?
- Мне ничего не будет, я киевлянин.
В ответ князь подозрительно погрозил ему указательным пальцем. 
- Не-е-е-ет, не на того напал. Я выйду в мирской одежде, в твоей одежде, доверюсь твоим людям. Они же меня убьют, обвинив в нападении на тебя и похищении твоей одежды. Это и надобно князю Изяславу.
- Поверь мне, я тебе не лгу!
- Верить тебе? Человеку предавшему меня?
Князь схватил Петра Бориславича  за  ворот свиты и злобно зашипел:
- Я никуда не уйду из монастыря. Тут я в  безопасности. Никто, тем более киевский люд не посмеет поднять руку на инока, на князя-инока. Мои братья и Суздальский князь заставят Изяслава меня отпустить. Петруша, и не надейся пускать мою жизнь в размен, для обстряпывая своих грязных делишек.
- Княже, поверь мне, -  почти крикнул Петр Бориславич.
- Вон!
- Хочешь я упаду пред тобой, - простонал боярин.
- Я инок, святой человек и в твоих интригах участвовать не собираюсь. Убирайся вон, не то закричу! Вон! – по-бабски взвизгнул Игорь Ольгович.
Петр Бориславич встал на ноги и покачиваясь, словно пьяный вышел из кельи и громко хлопнув дверью на последок. На улице ему не стало легче. Наоборот боярина затошнило. Петр Бориславич упал на колени и вырвал желчью. Стоя на коленях, он почувствовал не себе чей-то взгляд. Боярин поднял голову и огляделся. На него смотрели четверо монахов и трое дружинников, нелепой кучкой стоящих  близ ворот. Он поднялся на ноги, стряхнул с колен грязь и вышел из монастыря. Когда за ним захлопнулась калитка Петр Бориславич сказал своим людям:
- Сейчас домой, завтра очень тяжелый день.

19 сентября 1147 года. Константин
В камеру к Константину вошли двое. Они надели на лекаря кандалы и грубо выволокли его на улицу. Еще было темно, но чувствовалось приближение утра. В княжеской церкви служили заутреню и на пустынную площадь перед дворцом робко вырывались мужские голоса, протяжно читающие покаянные псалмы. Константин поежился от холода, пытаясь закутаться в порванною свиту  и осмотрелся. Примерно в полусотне саженей от них он  заметил несколько лошадей запряженных в  телеги.
- Что со мной случится? – тихо спросил он.
Вместо ответа он получил удар по спине, и он опустился на колени. Ему накинули на голову мешок и потащили, швырнув пустую телегу.
За свой относительно небольшой век, а это три с лишним десятка лет, у Константина было много разных знаковых событий, следом за которыми менялась его жизнь. Но именно сейчас, как никогда остро он понял, что подошел к барьеру, за которым решается его жизнь. В эту минуту, где-то на небесах, кто-то трясет в кости, которые мотаясь в диковинном стакане, складываются в неизвестную для него комбинацию, у которой два исхода – жизнь или смерть. От осознания этого факта, у лекаря на теле выступил влажный липкий пот, верный спутник страха, а тело охватила болезненная дрожь.
Телега тронулась, и через мгновения ее колеса стучали по деревянной мостовой детинца. Его везли не долго, минут с десять. Потом он раздался скрип открываемых ворот, лай собак, и терпкий запах навоза. Лекарь сообразил, что они оказались на каком-то подворье. Затем две пары сильных рук, затащили его в какое-то помещение. Уже там с его головы сняли мешок и ослабили оковы и оставили  предаваться тревожным размышлениям сидя на копне сена.
Потянулись долгие часы ожидания. Вскоре тонкие лучики света стали пробиваться через щели и лекарь догадался, что оказался в рубленной коморе. Так прошло несколько томительных часов.
Внезапно Константин услышал, как откуда-то издалека начали, доносится человеческие голоса. Сначала это были слабые обрывки криков. Но медленно, и тягуче, словно сладкий  кисель они усиливались, к ним начали присоединяться другие голоса, затем еще десятки, сотни криков  превративши  их в сильный неясный, но полный опасности рев. Константин закрыл глаза, теряясь в догадках о том, что будет дальше. Время тянулось бесконечно долго. Он не знал, как долго сидел взаперти. Внезапно совсем рядом,  за стеной, он услышал топот ног и грубые мужские голоса.  Со скрипом отворилась дверь и в полутемное помещение ворвался поток солнечного света, в котором диковинным танцем закружились пылинки. Константин, открывший глаза на мгновение будто ослеп.  Когда его глаза привыкли к свету, он увидел перед собой двух знатных  немолодых людей. Один из них, был одет в богато расшитую приволоку, накинутую поверх шелковой далматинки, сшитую по последней византийской моде. Он спросил другого, невзрачного человека с зачёсанными на затылок редкими седыми волосами, прикрывающими розоватую лысину:
-  Радила, это лазутчик Ольговича?
- Да, Добрыня, именно он.
Добрыня  измерял Константина недобрым взглядом и с показной суровостью спросил:
- Ну, говори, что задумали твои подлые хозяева, какую мерзость ты должен исполнить?
- Я не виноват! Я не знаю зачем меня схватили и в чем меня обвиняют. Я не замышлял  ничего плохого. Я подданный василевса!
- Э-э-э-э-э, как загнул. Все  вы так поначалу говорите, - неспешно потянул Добрыня.
- Клянусь, я н невинен и чист перед Господом, великим князем и Киевом.
- Все так говорят до дыбы или пытки водою. Жаль времени на это нет...
- Ладно, - махнул рукой Радила, - ладно, может и не стоит ему болтать лишнего.
Боярин измерял взглядом лекаря и, почесав бороду, крикнул людям стоящим снаружи:
- Прокша, давай выводи его и девку тоже. Еще, рот заткни ему на всякий случай, что бы не сболтнул лишнего.
Радила вульгарно зевнул и похлопал по плечу своего спутника:
- Пошли старый друг, у нас сегодня будет тяжелый день.
Бояре вышли. Им на смену им вошли несколько гридей, один из которых  засунул Константину в рот кляп и  вывел его наружу. Лекарь увидел, что находится среди хозяйственных построек на боярском подворье, видимо Радилы. Там его плотно окружили с  десяток  вооруженных до зубов гридей. Повинуясь приказу командира дружинники, схватили лекаря под руки и тяжело ступая по вымощенным деревянными досками дорожкам двора, повели его к воротам.
Выйдя наружу,  Константин оказался на краю обширной площади. Ему не составило труда понять, где он находится. Это была центральная площадь города,  через которую проходила главная улица Киева, тянущаяся от  Золотых ворот города до Софиевских ворот детинца.  Перед ним  серой громадиной нависала Святая София, чуть левее  виднелись купола храма Георгиевского монастыря, а справа маячили укрепления детинца. Между ними, на площади, огражденной усадьбами богатых горожан  волновалось и гудело людское море.
По узкому коридору образованному  дружинниками, они пошли к помосту, располагавшемуся поблизости главного храма города. Они прошли по коридору под улюлюканье, и крики черни, ожидающей зрелища. Константин в окружении стражей остановился с тыльной стороны свежесрубленного помоста, оцепленного плотным кольцом  гридей. Он смог рассмотреть на нем группу бояр и людей Изяслава Мстиславича.  Во главе их был красивый юноша, почти мальчик, одетый в  полукруглую  княжескую шапку с меховой опушкой и корзно застегнутое массивной серебряной фибулой с эмалью. Корзно было застегнуто с боку его торса и юноша свободной рукой нервно мял ткань княжеского плаща и растеряно смотрел то на киевлян, то на свою свиту. Видимо это был Владимир, младший и сводный брат Великого князя. По правую руку от него стояли Радила, Добрыня, и бледный Петр Бориславич со всклокоченными волосами. По правую руку -  худощавый невысокий человек, в синей мантии и куколье с архиерейским посохом в руках. Судя по всему это был митрополит Клим Смолянич. Еще среди них затесался Улеб -  как же без него! Об остальных он мог только догадываться. Чуть поодаль,  с другого конца помоста, под охраной двух гридей в кандалах стояла испуганная и вся в слезах Звенислава.
Добрыня покосился на Константина и шепнул что-то Радиле. Тот в ответ кивнул и махнул рукой. Вмиг, где-то рядом загудели литавры, заставив многоголосую площадь умолкнуть. Радила,  откашлялся, смачно сплюнул под ноги. Но начал речь другой  боярин, в ярко-зеленой свите:
- Киевляне! – гаркнул он. -  Киевляне, я киевский тысяцкий, собрал вас у святой Софии по просьбе нашего благодетеля и защитника, Великого князя Изяслава Мстиславича. Он уже обращался градским людям Киева за советом и помощью. За помощью к вам, его детям и преданным слугам…
Видимо эти слова пришлись по душе и в ответ толпа одобрительно зашумела, засвистела и заулюлюкала. Тысяцкий подождал пока шум стихнет и продолжил, вкладывая в слова всю душу.
- Все мы помним, как нас угнетали и обижали Ольговичи! Изяслав Мстиславич пришел и защитил киевлян от них. Игоря Ольговича он пленил, а его младший брат Святослав подобно плешивому псу, поджав хвост позорно бежал. Но он не успокоился и продолжил точить свои клыки на нас, собирая войско и подговаривая на братоубийственную войну своего дядю, Суздальского князя Юрия! Войну не столько против нашего великого князя, сколько против Киева  и нас киевлян. Но лучше вам расскажут верные слуги Изяслава Мстиславича Радила и Добрыня.
Радила был доволен началом. Боярин скорчил суровую мину на своем отекшем лице и сделал шаг, вперед оказавшись, перед Владимиром Мстиславичем и его свитой.
- Киевские люди, - громким, слегка дребезжащим голосом крикнул он, - киевский люд! Я сегодня прибыл из лагеря великого князя Изяслава Мстиславича. Великий князь просил передать киевлянам, что любит вас и готов защищать от любого врага!
То ли Радила говорил не убедительно, то ли градским людям был более мил тысяцкий, но эти слова не произвели должного впечатления на собравшихся на площади киевлян. В ответ оратору раздались лишь жидкие одобрительные крики, прерываемые  раздражённым свистом. Но они быстро  стихли, подобно легкому летнему ветерку, слегка шелестящему листьями деревьев. Тогда Радила что есть мочи завопил:
- Князь хочет на осьмуху снизить  цену мыта, торговую пошлину, головщину и плату за перевоз!
- Слава князю Изяславу, - гаркнул Добрыня!
Эти слова пришлись по душе толпе, и она взревела:
- Слава князю Изяславу! Слава нашему отцу!
Едва рев стих, Радила продолжил:
- Но коварные черниговские князья ненавидят великого князя и киевлян. Они лживо поклялись в верности Изяславу Мстиславичу желая получить новые земли под свою руку. Изяслав и Владимир Давидович клялись Изяславу Мстиславичу на кресте. Он  поверил им и добыл для них требуемые земли. Но получив новые города,  поля и леса лживые черниговские князья обнажили свои черные души и изменили ему. Они сошлись со Святославом Ольговичем. А почему? Потому, что черниговцы ненавидят киевлян, так как киевлянам мило Мономахово племя. Они хотят выгнать Изяслава Мстиславича из Киева и наказать киевлян! Давидовичи и Ольговичи хотят наказать всех виновных в изгнании Игоря Ольговича, ограбить Киев и Киевскую землю и поднять налоги!
Последние слова Радилы  утонули в возмущенных криках. Радила закашлялся и тяжело дыша умолк. Тогда его быстро сменил Добрыня:
- К Давидовичам еще присоединился Святослав Всеволодович, сын покойного Всеволода. Ему Изяслав Мстиславич делал добро и всячески помогал. Они вчетвером решили заманить Изяслава Мстиславича  лестью и обманом в Чернигов, что бы схватить, пленить и убить! Перед совершением своего черного дела, черниговцы хотят заставить Изяслава Мстиславича отречься  от великого княжения, отлучить от киевского стола все Мономахово племя и поклясться в этом на кресте. Сейчас черниговские Давидовичи и Ольговичи идут в Киев для совершения мести всем киевлянам! Всем -  от мала до стара, не пощадив даже невинных младенцев и немощных стариков. Мало того, обнаглевшие черниговцы хватают киевлян оказавшихся в их землях. Киевлян хватают и бросают в поруб, требуя выкуп. Если пленники не обещают выкуп их пытают каленым железом или убивают!
Толпа заклокотала. Возмущенные крики слились в один кипящий тяжелый рев, из которого отравленными  брызгами вырывались возмущенные ругательства.
- Задница! Псы! Сволочь! Выродки!
- На Чернигов! На Чернигов! – заорал Радила. – Киевляне! Великий князь это видит и хочет защитить от Ольговичей Киев и всю Киевскую землю. Но для этого ему нужна помощь. Киевляне должны присоединиться к его войску.
- На Чернигов! Е..ть Чернигов! – вторила ему чернь.
- Запомните Киевляне! Давидовичи, выродок князя Всеволода Святослав и вонючий пес Святослав Ольгович сговорились. Эти змееныши прислали  мерзких лазутчиков, что бы извести нашего отца, великого князя Изяслава Мстиславича и его семью, его брата Владимира, стоящего перед вами и вас киевлян! Смерть черниговцам!
- На Чернигов! Смерть им! На Чернигов! – взревела толпа
- Бог благословляет вас на подвиг, - крикнул Добрыня, - Бог благословляет вас на ратный подвиг, для защиты своих домов, детей, жен и отцов!
Митрополит сделал шаг вперед и остановившись рядом с Радилой, принялся благословлять киевлян на войну с Черниговом. Стараясь не упустить запал, Добрыня продолжил:
- Мы поймали двух лазутчиков, задумавших выполнить свое черное дело! Вот они!
Гриди схватили Константина и подняли по скрипучим ступеням на помост, поставив его рядом с Радилой. Перед Константином предстала беснующаяся чернь, он гневных рук которой его, отделяя тонкая цепь дружинников. Последние копьями сдерживали «благородный» напор простолюдинов. Он посмотрел налево и заметил Звениславу. Девушка закричала, но сильный удар в живот, нанесенный дружинником, заставил ее умолкнуть и согнуться вдвое.
- Отпустите ее! – кто-то крикнул за его спиной.
Краем глаза он увидел побледневшего как полотно Петра Бориславича. Боярин попытался  рвануться к девушке, но был мягко задержан стоящими возле него людьми. Не давая толпе переключить внимание толпы на толкающихся бояр, Добрыня крикнул, тыкая пальцем в лекаря:
- Смотрите, это наглец, возжелавший убить Изяслава Мстиславича и отравить колодцы в городе, для мести славным киевлянам! Смотрите, он еще смеет стоять на ногах. На колени!
Стоящий рядом с Константином дружинник ловко нанес сильный удар по его голеням. Ноги лекаря пронзила кинжальная боль и он, заливаясь слезами от боли и не в силах испустить крик рухнул на колени, а подом на деревянный пол помоста. Но  упасть нему не удалось. Чья-то  сильная рука впилась ему в волосы, и потянув вверх поставила его на колени. Константин попытался закричать от нестерпимой боли, но из-за кляпа  смог выдавить из себя какое-то неясное  клокотание. У него потемнело в глазах. Добрыня тем временем ткнул указательным пальцем в лоб лекарю.
- Это лекарь Всеволода и Игоря Ольговичей, наших кровных врагов, врагов Киева. Он лишился громадных доходов и власти потеряв своих хозяев. Сейчас соблазнившись на деньги молодого Святослава и Ольговича, он поклялся извести нашего любимого князя-защитника Изяслава Мстиславича. Киевский люд, чего он заслуживает снисхождения или смерти?
- Смерти! Смерти! – кто-то крикнул вблизи, и людское море голосов поддержало его, вторя хором – Смерти! Смерти! Смерти!
Добрыня замолк тяжело сопя, словно собираясь бросится в бой с новыми силами. Его сменил передохнувший к этому времени Радила. Он подошел к Звениславе, взял девушку за подбородок, бегло посмотрел ей в лицо и повернувшись к толпе заорал:
- Эта девка, люди добрые, его сообщница. Имя ее Звенислава. Она из Киева. Эту змею пригрел на груди старый Борислав, отец Петра Бориславича молодого и уважаемого градского человека. Она, соблазнившись на подачки Ольговича, переметнулась на его сторону. Эта девка пыталась устроить побег Игорю Олеговичу из заточения, а после провала побега скрылась от правосудия в Янчином монастыре. Она затаилась как змея, что бы укусить нашего князя и вас градские люди, отравляя колодцы, готовя списки тех, кого в первую очередь нужно выдать Ольговичам и Давидовичам на мучения.  Она выполняла подлые приказы черниговских князей, что бы в ближайшие дни отдать приказ тайно зашедшим в город черногорцам, приказать истязать и извести вас...
- Смерть ей, смерть! На Чернигов!
Внезапно Константин почувствовал болезненный удар в плечо.  Кто-то бросил в него подгнившее яблоко. Оно упало к его ногам, оставив на свите скользкое коричневое пятно. Как будто по приказу чернь принялась швырять в пленников, чем попало так, что страже пришлось прикрыть  его и Звениславу своими щитами. Еще через несколько минут, толпа уже прорывалась к помосту с требованием выдать им пойманных лазутчиков.
Лучшие мужи Киева в это время,  кто с интересом, кто с опасением смотрели на беснующихся киевлян. Воспользовавшись мгновением, когда у черни опустели руки, стажа стащила их с помоста. Константин обессилено опустился на землю и подняв голову и поймал на себе взгляд Петра Бориславича. Боярин еще более побледнел, его тело сгорбилось, а руки заметно дрожали. Внезапно он выпрямился во весь рост, напрягшись словно струна, и ринулся вперед. Растолкав стоящих рядом бояр, Петр Бориславич оказался на краю помоста, над самой толпой. Это произошло в считанные секунды, что никто не сумел на это среагировать.
- Киевский люд! Я, Петр Бориславич, такой же градской человек как вы. Я люблю город, и люблю вас. Я был послом Великого князя в Чернигове и прибыл сегодня оттуда. Могу сказать одно, все, что звучало о черниговских князьях -  правда. Я спросил Давидовичей в лицо, правда ли они хотят схватить нашего любимого князя Изяслава Мстиславича. Они не сказали, нет, но сообщили, что нарушили клятву  верности, данную на кресте. Я понял, что солгав и изменив однажды, они солгут и изменят еще много раз. Еще я понял, что они понимают они лишь язык силы. На Чернингов! Смерть черниговцам! Смерть лазутчикам Ольговичей! 
- Правда! – поддержал Петра Бориславича Радила. – Правда! На Чернигов!
Петр Бориславич поднял руки и подождав, когда рев толпы ослабеет, продолжил свою речь:
- Перед вами и рядом со мной люди Ольговичей или Давидовичей. Их обвиняют в тяжелых и грязных проступках. Возможно, они и заслуживают смерти от наших рук. Но убив их, мы себя не обезопасим. Наши враги пришлют других лазутчиков, которые учитывая ошибки своих предшественников, - Петр Бориславич указал на Константина и Звениславу, - будут действовать еще более изощренно.  Это как лечить больной зуб, травами и настоями. Боль стихнет, но потом вспыхнет с новой силой. Киевляне нам нужно вырвать зуб. Зуб этот - Игорь Ольгович, который рядом, в монастыре Святого Федора.  Он ждет удобного случая, что бы сесть на киевский стол и отомстить нам. В былые времена, сыновья Великого Ярослава посадили в поруб Полоцкого князя Всеслава. Как только  появилась возможность, Всеслав вышел из поруба, сел на великокняжеский стол и натворил градским людям столько бед... Спросите ваших дедов, они должны помнить эти темные дни. Лишь  разобравшись с Ольговичем, мы можем спокойно идти на Чернигов.
Когда Петр Бориславич закончил говорить, толпа почти стихла, а затем взорвалась негодующими воплями. Петр Бориславич почувствовал на своем плече крючковатую руку Радилы. Обдав его  влажной волной смрадного дыхания, боярин зашипел ему на ухо:
- Что ж ты творишь Петруша Бориславич!
Но его слова утонули в нараставших с каждой секундой криках:
- Дело говорит Петр Бориславич! Слава Великому князю! Смерть Игорю Ольговичу!
Вот где-то рядом, в первых рядах, раздался истошный крик.
- Он в Федоровском монастыре. Надо его убить как крысу!
- Убить его! В Федоровский монастырь! – заволновалось людское море.
- Стойте, градские люди, стойте,  – сорвался с места, крича во все горло тысяцкий, -  стойте,  нельзя этого делать.  Люди добрые, нельзя этого делать!
Дотоле молчавший Митрополит, скрипучим фальцетом принялся вторить тысяцкому угрожая толпе Божьими карами. Владимир Мстиславич, несмотря на молодые годы почуявший надвигающуюся опасность отпустил корзно и как-то по-ребячески, схватил за руку Радилу.
- Боярин, что происходит? – с наивным удивлением спросил он.
Радила, беспокойно оглядываясь по сторонам, почти грубо сказал ему:
- Княже, давайте спустимся с помоста и я все там  объясню.
Радила  первый зашагал по ступеням лестницы помоста. За ним последовали Добрыня и Улеб. Они  остановились близ Константина. Владимир Мстиславич спустился последний и остановился между боярами. Стоя среди коренастых бояр, молодой князь напоминал юное хрупкое деревце, которое не может вырваться из тени нависших над ним могучих дубов, к солнцу. Не до конца понимая, происходящее, он по-юношески наивно поинтересовался:
- Радила, что случилось, что не так? Вы же должны были заставить их присоединиться к брату?
- Княже, - замялся Радила, - княже, это сложно рассказать двух словах.
- Так скажи!
- Коротко. Если  толпа бросится в детинец, все будет плохо.
- Объясни…
- Петр Бориславич, который стоит сейчас помосте и косится на нас, брякнул лишнего. Теперь градские люди могут ворваться в детинец и убить вашего дядюшку Игоря Ольговича, ныне инока Гавриила, зато он спасет свою девку.
- Но почему? Игорь Ольгович конечно наш враг, он монах… Какая девка?
- Княже, градской черни сейчас все равно кого убивать. Только сейчас оба лазутчика черным людям не интересны, а монаха Гавриила, они забьют до смерти с превеликим удовольствием. Раскаянье конечно придет – но будет поздно. Лично у меня нет причин любить Игоря Ольговича. Но если его покалечат или не дай Бог убьют, в этом обвинят не твоего дражайшего брата Великого князя, а тебя пятнадцатилетнего отрока и нас, его верных слуг. Княже, это грязное пятно, которое носить остаток жизни тебе и нам князь. Давид Игоревич тому пример.
Владимир Мстиславич побледнел. С обозленным шипением он бросился к Радиле, схватил того за ворот свиты и затряс с силой, которая не вязалось с его хрупкой фигурой.
- Ты мне не все говоришь, - зашипел князь, - не все!
Радила, видимо не ожидавшего такой реакции со стороны князя опустил руки и стоял, содрогаясь под его напором, подобно неуклюжему тяжелому мешку зерна.
- Княже, если Игорь Ольгович мешает твоему брату, то лучше бы он его опоил, удушил в Переяславле.  Так было бы лучше...
Видя беспомощность своего товарища, ему на помощь пришел Добрыня. С решимостью бывалого  воина, оторвал руки юного князя от Радилы, и, брызжа слюной закричал:
- Княже, вели схватить Петра Бориславича, казнить сейчас же шпионов Ольговичей и прикажи закрыть ворота детинца!
- Что?! –закричал в ответ Владимир Мстиславич, болтаясь в руках дюжего боярина возмущением щенка-подростка, - да как ты смеешь!
- Владимир Мстиславич, я спасаю твою шкуру! Улеб, да объясни ему! – взорвался Добрыня.
- Вы все решаете за моей спиной! Обделываете свои делишки! Я не позволю! – продолжал вопить князь.
- Княже, - перебил его Улеб, - мы лишь выполняем приказы твоего брата, великого князя Киевского. Добрыня прав, надо казнить шпиона, а девку нестоит. Не любят такое киевляне. Отправь гридей в монастырь, закрой все ворота в детинце. Кровь успокоит чернь, затем  выкатим им с десяток бочек меду, а завтра  отправим их в стан великого князя. Пусть идут на Чернигов.
- Улеб, ты не подумал, что кровь опьяняет? Я приказываю тысяцкому, тиуну, митрополиту любой ценой остановить людей. Улеб, выкатывай из своего двора мед, а ты Радила - со своего.  Остановите людей! Ольговичей не трогать, я сам разберусь, виновны они или нет! Петра Бориславича схватить и в цепи.
- Княже, у  меня нет столько меда! – возмутился Улеб.
- Найди. Мне коня! Я скачу в монастырь святого Федора!
- Княже, зачем, зачем тебе туда скакать? Если хочешь спасти шкуру князю Игорю, то пошли туда надежных отроков!
В ответ молодой князь грубо выругался на Улеба и приказал ему следовать за ним. Владимир Мстиславич побежал по узкому людскому коридору к лошадям, а Улеб молча стиснув зубы, неуклюже последовал за ним. Радила с недовольством посмотрел им в след и раздражённо забормотал Добрыне:
- Отправь за ними десяток гридей понадежней, иначе этот юнец наломает дров.
Добрыня дал соответствующее распоряжение и спросил Радилу указав на Константина:
- Что с ним будем делать?
Радила задумчиво почесал плохо зализанную плешь и сказал:
- Их не убьешь, да и убивать бессмысленно. Кляп вытащи и отправляй лекаря с девкой на княжий двор. Там разберемся.
Внезапно почти одновременно на помосте все умолкли – и тысяцкий, и митрополит, и тиун. Тысяцкий первый спустился с помоста. Красный, со стекающими ручейками соленого пота на лице он прошептал сорвавшимся голосом:
- Чернь поперлась в детинец.
- А князь?
- Увяз в толпе. Потом рванул в сторону, очевидно к Михайловским воротам детинца. Видимо Улеб подсказал. Нет  худа без добра - гриди его догнали.


19 сентября 1147 года. Игорь Ольгович.
Игорь Ольгович не спал эту ночь. После разговора с Петром Бориславичем его охватило беспокойство, граничащее со страхом. С первыми лучами солнца, сразу после заутреней службы и трапезы, он бросился в скрипторий монастыря и с жаром принялся за работу. Он был один из немногих монахов монастыря, который умел хорошо читать и писать, вдобавок обладал каллиграфическим почерком. Князь надеялся, что труд сотрет его дурные мысли, успокоит и принесет душевное равновесие. Он достал чистый лист пергамента, чернильницу, стакан с обезжиренными горячим песком гусиными перьями и «Деяния Апостолов», которые он переписывал. Несколько раз, глубоко вздохнув и трехкратно перекрестившись, князь  уселся на лавку. Он привычным движением взял гусиное перо, полученное из левого крыла птицы, ибо оно имело удобный угол для письма правой рукой,  а князь был правша и принялся переписывать книгу. Игорь Ольгович, медленно писал, как никогда стараясь тщательно выводить  каждое слово, каждую букву. Но ему не становилось легче. Разговор с боярином великого князя не выходил у него из головы. Он поймал себя на том, что его рука дрожит и с трудом выводит буквы черными, полученными, полученными из сажи и камеди, чернилами.  Вскоре работа еще более замедлилась, так как князь поставил первую кляксу, затем еще одну, и еще одну. Игорь Ольгович успокаивал себя тем, что сможет соскоблить пятна. Но закончив страницу  и объективно оценив свою работу, он осознал, что примерно две трети текста  придется переписывать или править. Для  этого ему придётся соскоблить верхний слой пергамента. Он бессильно застонал. Внезапно он услышал за своей спиной шаги, гулко раздававшиеся в пустом зале скриптория. Князь резко обернулся и увидел силуэты двух монахов в дверном проеме. Он их узнал -  это были  ключник Симеон и полатник Пасисий. Оба инока  направились прямо к нему, с волнением, шепчась друг с другом, с беспокойством поглядывая на него.  Князь уловил в тихом бормотании иноков свое имя. Игорь Ольгович вздрогнул и напрягся как струна и медленно поднявшись с сидения.
- Братья, что-то случилось? Вы что-то хотите мне сказать? - с плохо скрываемым равнодушием поинтересовался он. Его голос звучал резко и громко, словно треск сухой ветки в тишине скриптория.
Монахи замялись. Наконец более молодой из них Паисий, медленно, боком, словно рак, подобрался к князю. Инок испуганно осмотрелся по сторонам  и быстро наклонившись к нему, словно опасаясь быть услышанным,   возбужденно зашептал:
- Княже, надвигается беда, тебе надо спрятаться или бежать из монастыря.
- Я не князь, я такой же инок как вы. Мое  имя Гавриил, - ответил Игорь Ольгович и ощутил, как дрожит его голос, как предательски покрываются потом его ладони.
- Игорь Ольгович, ты князь и останешься им, даже в монашеской рясе и даже с именем Гавриил.
В ответ князь замахал руками, всем своим видом протестуя против этих слов. Полатник скороговоркой, глотая окончания слов продолжил:
- Княже, с самого утра люди говорили, что весь Киев соберется на вече. Там объявят важные вести от великого князя, будут призывать к походу на Чернигов. Говорят, будто бы Ольговичи и Давидовичи со всеми черниговцами прознали об этом. Черниговские князья тайно прислали в Киев лазутчиков и других своих людей, что бы не допустить этого. Они собираются поджечь город и отравить колодцы…
- Этого не может быть Паисий! Но я тут причем?! – почти взвизгнул Игорь Ольгович.
- Ты единственный черниговский князь в Киеве, - бесхитростно ответил инок
- Я же монах? Я не существую для мира! Я не могу покинуть монастырь без разрешения игумена! Я не могу заниматься мирскими делами!
- Княже, - перебил его стоящий несколько поодаль Симеон, - княже, ты же знаешь, что в монастыре все это время денно и нощно находились гриди Великого князя.
- Да, и что?
- Они собираются уходить. Княже, это не просто так, ой как не просто.
Игорь Ольгович стукнул кулаком по столу с такой силой, что чернильница и стакан с наточенными гусиными перьями перевернулись. На светлой поверхности пергамента стало медленно расползаться темная лужица чернил, с ненасытной настойчивостью пожирая тщательно выведенные буквы текста. Монахи не придали внимания, всплеску гнева брата Гавриила, что само по себе было грехом. Игорь Ольгович брызжа слюной, что есть силы закричал:
- Вы меня искушаете, и хотите моей гибели. Я в Доме Христовом. Я не поддамся на искушения дьявола! Никогда! Слышите – никогда!
Паисий побледнел и медленно попятился к двери. Оказавшись рядом с ключником, он взял его под руку, и оба монаха, словно ужаленные выскочили из вон скриптория. Игорь Ольгович так и остался стоять, не всилах сделать хоть какое-то движение, ошарашено глядя как тоненькая струйка чернил добралась до края пергаментного листа,  переползла через край стола и капнула на пол. Это его вывело из ступора. Он еще раз стукнул кулаком по столу и зашагал взад-вперед  по между столами. Князь шагал по помещению долго, не решаясь выйти на улицу. В конце концов, собравшись с духом, он распахнул настежь двери  и вышел наружу. Игорь успел увидеть, как спешно скрываются за воротами монастыря гриди, тащащие в своих руках тяжелое оружие.
Двор был почти пуст. На залитой солнечным светом площадке перед храмом стояли несколько женщин в простых стеклянных бусах, да молоденький послушник мел веником дорожку близ монастырских ворот. Откуда-то издали долетали отголоски человеческих голосов, сливавшихся в неясный шум, волной разбивавшийся о здания детинца и терявшегося в его переулках. С минуту-другую он в нерешительности  смотрел то вглубь открытого храма, то на распахнутые ворота монастыря, после чего бросился бегом к дому игумена, чуть не сбив с ног худощавого седеющего кожемяку, принесшего ворох шкур настоятелю. Игумена не оказалась на месте. Тогда он побежал на кухню, где трудилось несколько монахов. Там один из иноков старейшей братии, будто  нехотя сообщил, что настоятель монастыря, келарь, доместик и эксиарх покинули обитель, но скоро будут. Игорь Ольгович схватился за голову и выбежал из кухни вон. Сделав круг по монастырскому двору, он несколько раз перекрестился и буквально влетел в открытые двери храма.
Князь бросился к алтарю, упал на колени и стал неистово молиться. Он прочитал несколько раз «Отче наш...», «Верую...», «Боже, милостив буди мне грешному», «Боже, очисти мя грешнаго и помилуй мя.. ». В какой то момент он понял, что сейчас в храме находится один и оглянулся по сторонам. Действительно, вокруг ни было, ни души, лишь лики святых с грустным безразличием смотрели на него с высоты стен. Он повернулся лицом к входу и крадучись ступая по каменному полу храма, направился к выходу. Когда князь подходил к притвору, то обратил внимание на одну из фресок стены южного нефа храма. Он видел ее раньше. На ней был изображен отец Изяслава Мстислав Владимирович стоящий на коленях рядом Федором Тироном и преподносящий модель храма Христу. Одетый в одежды византийского василевса Мстислав Владимирович осторожно куда-то косился с высоты нефа. Нет, Мстислав Владимирович смотрел  скорее  сквозь него. Казалось у ктитора храма была другая цель. Повернув голову, Игорь Ольгович без труда отыскал  ее. Это был святой воин, до невозможного напоминающий Изяслава Мстиславича в  молодости.
-  Они не посмеют сделать это здесь, - зашептал он, - не посмеют на своих глазах.
Он вернулся к алтарю и стал на колени, громко читая молитвы.

19 сентября 1147 года. Владимир Мстиславич.
Когда разъяренные киевляне оказались у монастыря Святого Федора, им пришлось остановиться  у закрытых ворот. Среди людей возникло замешательство. Но лысый бородач в потертой в заплатах свите, будто волею случая, ставший их предводителем, забарабанил кулаками по створкам ворот и что есть силы закричал:
- Он прячется от нас в там, в монастыре! Достанем злодея!
Вмиг десятки градских людей с силой начали давить на запертые ворота...
В это время Владимир Мстиславич в сопровождении своих гридей безнадежно увяз в плотном потоке людей, заполонившем территорию поблизости Софиевских ворот детинца. Пробиться к воротам не помогли ни возмущенные крики князя и его людей, ни ржущие лошади, ни удары плетей или мечами плашмя, которые наносили княжеские  гриди направо и налево.  Ответ киевлян не заставил себя ждать долго. Градские люди хватали лошадей под уздцы и колотили чем попало  наездников и животных. Переломный момент случился, когда перед  Владимиром Мстиславичем медленно завалилась набок лошадь одним из телохранителей князя.
- Княже, - крикнул Улеб, - княже, это бессмысленно. Дальше будет хуже, нам несдобровать. Надо идти в детинец через Михайловские ворота.
- Разворачивай коней, - скомандовал князь.
Небольшой отряд принялся пробираться в сторону усадьбы Улеба, которую огибала улица ведущая к Михайловским воротам...
Не выдержав напора, ворота монастыря рухнули, и градские люди ворвались во двор обители. Немногочисленные монахи и послушники на монастырском дворе, бросились в рассыпную. Тут выяснилось, что киевляне, пришедшие за Ольговичем, толком не знают, как выглядит князь. Тогда градские люди начали хватать всех находившихся в монастыре подряд. Возмущенные и испуганные возгласы о том, что это святое место, не тронули возбужденную чернь и растворялись в клокочущем людском гуле. Через несколько минут кто-то бросил мысль, что все грешники и разбойники ищут спасение в храме, а значит, Игорь Ольгович находится в там. Киевляне  ринулись в храм. Вход в храм святого Федора был узкий,  у его дверей образовалась давка. Кого-то ударили о косяк, кто-то растянулся в пределе зацепившись о порог, кого-то уже топтали ноги в поршнях, туфлях, сапогах. Раздались крики боли... Это придало озлобленности толпе.
Там в глубине храма заметался какой-то человек в рясе с камилавкой на голове. Он поначалу попытался спрятаться в крещальне, но какой-то паренек, почти ребенок, ломающимся голосом вскрикнул:
- Вот он! Хватай его!
Человек понял, что дело плохо и побежал к царским вратам. Градские люди инстинктивно бросились за ним. Человек в рясе, сделав несколько больших шагов, резко свернул в северный неф и ринулся назад к западной стене храма. Этим маневром он выиграл несколько драгоценных секунд и нырнул в нишу на стыке северной и западной стен храма.
- Он бежит на хора! – крикнул тот же паренек.
Человек знал, что ход в стене вел на хоры и заканчивался крепкой дубовой дверью, которую можно закрыть на засов, находясь наверху. Знал он и то, что ход в стене был узкий и в нем не могли расположиться два человека плечом к плечу, разве что это малые дети. Ступени на хора были крутые, и выбить дверь,  давя на нее снизу вверх, было практически не возможно. Это был его шанс, может быть один из тысячи. Он понимал, что запершись там ему не сложно выдержать короткую осаду. Этих драгоценных минут может быть достаточно, для спасения жизни, ибо волнения градских людей похожи на шквалы. Шквалы  мощные и жестоки, но короткие  и после них всегда расходятся тучи, и ярко светит солнце.
Собрав все свои силы человек побежал вверх по крутым ступеням. Их было тридцать три, но в рясе и во власянице бежать было тяжело... Он преодолел половину пути, когда услышал за своей спиной хриплый крик и тяжелое дыхание. Человек напряг все свои силы и рванул вверх. Он уже видел яркий свет заполнивший проем двери, и тонущий лучах света лик апостола, который казалось ему, улыбался, когда почувствовал, как какая-то жестокая сила потянула его за край рясы вниз. Человек,  что есть силы, лягнул ногой и почувствовал, как попал во что-то мягкое. Раздался крик боли, гулко разлетевшийся по узкому каменному проходу. В этот же миг чьи-то крепкие пальцы схватили за лодыжку правой ноги и потянули вниз. Человек сделал  попытку подтянуться, уцепившись пальцами  за порог и вырваться из цепких рук.
- Я поймал его! Поймал! - донесся до него откуда-то из глубины торжествующий крик.
Его пальцы не выдержали тяжести нагрузки и боли, и разжались. Он пополз вниз. Человек ударился челюстью о ступеньку и почувствовал сильную боль. Во рту появился солоноватый привкус крови. Затем ударился еще раз, еще, и еще. Он зажмурил глаза.
- Вот он! Вот он! Поймали!
На него посыпались удары. Проход был узкий, а его обидчики с трудом втиснулись в узкий ход, где размахнуться было негде. Поэтому удары не были столь болезненны. Самый жёсткий удар был в пах, и именно он заставил человека взвыть от боли.
Его потащили вниз. Он почувствовал, как рвется ряса. Его скорее случайно, чем намеренно ударили головой об угол стены, вытаскивая их темноты хода в помещение храма.
В храме было много людей и каждый хотел если не ударить то увидеть  жертву. Они окружили его плотным валом, так, что  волочившим его бородачам приходилось бесцеремонно расталкивать киевлян. На него посыпались удары, пинки, плевки... Его тело пожирали десятки глаз. Человека  потащили в центральную часть храма. Он опустил голову и его длинные с проседью волосы, рассыпавшись, практически полностью закрыли лицо.
- Что вы делаете, отпустите! Отпустите! -  с трудом кричал он.
- Расступитесь, - кричали в ответ его мучители.
Его бросили на мозаичный пол храма, близ Царских врат. Он попытался встать на ноги, но получил удар сапогом с челюсть. Во рту раздался хруст. Он закашлял, из его рта потекла кровавая слюна, а на пол вывалились два сломанных зуба. Несчастный с трудом стал на колени и закричал:
- Что вы творите! Вы делаете ошибку! Стойте! Вы законопреступники! Как вы смеете творить черные дела в храме Божьем?! За что вы хотите меня убить, как разбойника, как преступника!
- Ты убийца и преступник, - крикнул уму в лицо лысый бородач в заплатанной свите, - убийца, ты еще смеешь носить иноческие одежды! Скрываться, совершив преступления в святой обители!
С этими словами он рванул на человеке рясу. Это послужило сигналом и к человеку потянулись  десятки рук, которые принялись сдирать с него одежды.
- За что! Бог заставил меня принять монашеский чин! Я монах! Не делайте этого...
Он не смог договорить. Несколько тяжелых ударов обрушились на его голову и тело. Человек завопил от боли, и, давясь слезами выкрикнул:
- Нет!
- Бей его, бейте! -  взревел седой гончар и ударил его кулаком в грудь.
С человека содрали пояс, рясу, параманд, разорвали власяницу. Он неумело пытался прикрываться руками от побоев, но после нескольких ударов рассекших ему лицо, обмяк и повалился на спину, обратив мимо воли взгляд  вверх, на купол, под  которым парил лик Христа Пантократора.
- Что вы делаете, - слабо хрипел человек, - я невиновен ни в чем. Вы не ведаете, что творите! Я нагим в этот мир пришел, нагим и уйду из него...
Кто-то рядом, испуганно бросил:
- В храме нельзя убивать!
- Нельзя! Нельзя! Вынести его, -  понеслось в ответ.
Человека подняли несколько десятки рук  и вынесли из храма.
Он  был в полусознательном состоянии, его лицо было залито кровью, изо рта капала кровавая слюна, почти голое тело покрыто гематомали, ушибами и ссадинами. По узкому живому коридору образованному киевлянами, его потащили за ворота монастыря. Оказавшись за пределами обители, человека поставили на ноги и громадный верзила что есть силы ударил его несколько раз в живот. Человек упал наземь и обмочился, чем вызвал смех градской  черни. Смех прервало лошадиное ржанье. Княжеские гриди, бесцеремонно расталкивая людей рукоятями мечей подвели к воротам монастыря Владимира Мстиславича и Улеба. Красный от гнева и бессилия перед происходящим юный князь гневно произнес:
- Киевские люди, отпустите этого человека! Суд и наказание мирского человека - это дело князя,  церковных людей – церкви.
Градские люди недовольно загудели, но отступили от лежащего человека. Рядом с ним остался только лысый бородач в латаной свите.
- Уйди князь, - злобно зашипел он, - он наш.
- Ты идешь против князя?
- Весь Киев за тебя и твоего брата Изяслава. Но мы против Ольговичей и черниговцев, которые ненавидят Киев и Мономаховичей. Они хотели нам сделать зло. Поэтому уйди с нашей дороги.
- Ты тут главный?
- Нет. Я тот, кто не боится сказать правду князю.
Владимир Мстиславич беспокойно посмотрел на своих гридей и Улеба, нервно кусающего пухлые как у женщины губы. Несмотря на юные годы, князь был решителен и жесток. При других обстоятельствах, он бы вмиг приказал бы заткнуть рот недовольному. Он хорошо знал, как поступает в таких случаях его брат Изяслав. Однако сейчас ситуация была не в его пользу. Поэтому князь лишь раздраженно поморщился.
- Княже, надо уходить, - шепнул ему на ухо командир конвоя.
- Нельзя, - шепнул в ответ молодой князь и с надеждой посмотрел на командира своих телохранителей.
- Плохо, - ответил тот, оценивая ситуацию взглядом бывалого воина, прошедшего разные передряги, - дело плохо. Княже, с другой стороны улицы Мстиславов двор, где живет твоя мать княже. Если мы туда проберемся и нам поможет челядь у есть шанс продержаться и спасти его.
- Хорошо, - тихо сказал князь.
-Тогда  я пошлю туда одного человека.
- Отсылай немедля, -  шепнул ему князь и громко твердым голосом добавил, - братья мои, не делайте зло. Не убивайте Игоря! Не убивайте!
С этими словами он снял со своих плеч корзно и накинул его на стонавшего у его ног человека. Этот поступок внес замешательство в ряды мятежников. Воспользовавшись этим, двое гридей, словно схватили лежащего человека, а остальные дружинники окружили их и князя закрывшись щитами. После чего маленький отряд начал протискиваться в сторону Мстиславова двора.
Эти десяток-полтора саженей оказались тяжелыми и опасными. Первыми шли двое бывалых отроков, которые расталкивали своими щитами людей. За ним  следовали дружинники,  тащившие несчастного. Процессию замыкали князь и Улеб. Сейчас, пробираясь через колышущуюся массу людей Владимир Мстиславич осознал, что в любой миг он рискует получить удар ножом под ребро либо камнем по голове, и верные гриди ему не помогут. Ему стало страшно, и он зашептал молитву. Дружинники тоже осознали опасность ситуации и начали грубо кричать и браниться,  расталкивая  киевлян, показывая этим уверенность в себе.  Это был верный способ показать превосходящему их по числу противнику, что они сильны и его не бояться.
Посланный вперед дружинник сделал свое дело: когда маленький отряд оказался у ворот Мстиславова двора им быстро отворили калитку, и они смогли проскользнуть во двор. Оказавшись в безопасности Владимир Мстиславич и Улеб устало опустились на землю. Князь перекрестился, наблюдая, как несколько дюжих гридей при помощи слуг и рабов хозяев усадьбы, выталкивали   из двора протиснувшихся за ними киевлян. Двое гридей понесли раненого человека в дом.
Улеб тяжело дыша, с нескрываемым расстройством осмотрел свою порванную в нескольких местах свиту, и наконец, смирившись с ними, обреченно махнул рукой.
- Княже, - сказал он, - ведь не только одежду испортили, что выбросить следует, но и убить могли! А я ведь без кольчуги. Не думал, что попаду в такую передрягу.
- Я тоже Улеб...
- Надо бы Богородице свечку поставить, помолиться за спасение, подношение храму сделать. Если выберемся, конечно, - сказал Улыб и демонстративно высморкался, вытерев пальцы о рукав.
- Выберемся, - коротко ответил юный князь.
Улеб скривился и скептически  посмотрел на высокие колья забора, ограждавшие их от обозленных киевлян, осознавших потерю добычи.
- Княже, слушай, пока ты молод, а ты молод княже, кажется, что жизнь бесконечна, а человек бессмертен. Ты знаешь, что жизни придёт конец, но когда? Перед тобой еще много – много прекрасных лет и зим...
Улеб прервался на полуслове глядя, как шатаются под мощными ударами черни крепкие ворота, как командир гридей пытается организовать  оборону из челяди и имеющихся у него дружинников. Владимир Мстиславич поймал его взгляд и насторожено спросил:
- К чему ты это говоришь? 
- К тому, что смерть сама выбирает кого скосить. Костлявая может взять его, - Улеб указал пальцем на дом, - или нас с тобой, а затем его.
- Мы должны спасти Игоря Ольговича.
- Княже послушай меня. Ты уже сделал все, что мог. Зачем тебе защищать своего врага Игоря Ольговича? Поверь, он бы и пальцем не пошевелил, для  спасения твоей жизни. Зачем тебе  выгораживать нас бояр, которым только и надо, что ухватить кусок пожирнее, а сегодня обелиться? Сейчас чернь перелезет через забор и снесет ворота, недолго ждать осталось.  Слуг и гридей справиться с ними не хватит. Мы конечно можем отступить в дом, но его врядли удержим. Дом разграбят, мать твою Любаву обидят, не дай Бог убьют, а мы рискуем сложить головы. Будет у нас дурная смерть. Игоря же убьют  однозначно.
- К нам должна прийти помощь.
- Придёт помощь, обязательно придёт, но будет уже поздно. Пойми твой старший брат великий человек, но он заигрался. В его играх мы пешки, которые легко размениваются на другие фигуры. Княже, ты еще очень молод и тебя ждут великие дела. Зачем сгореть раньше времени?
- Да как ты смеешь, - вскрикнул Владимир и схватил Улыба за ворот свиты. В ответ Улыб поднялся на ноги и легко стряхнув с себя князя, нависнул над ним подобно громадному утесу.
- Княже, сейчас не время спорить и выяснять, кто старше. Смотри, княже... - Улеб указал на молодого парня, взобравшегося на забор и легко соскользнувшего во двор. -  Принимай решение княже, либо жить, либо  биться и ...
Будто в подтверждение к этому, со стоном рухнули ворота и несколько десятков киевлян, вооруженных чем-попало ворвались во двор.
- Княже выбор за тобой!
- Стойте! Стойте! – в отчаянье крикнул Владимир Мстиславич.
Горожане остановились буквально в сажени от них. Было видно, что они готовы в любой момент ринуться вперед, сметя их со своего пути.
-  Братья мои, -  продолжил Владимир Мстиславич, - братья мои, вы пришли в мой дом, где живет моя мать, мои слуги и рабы. Я отдам вам требуемое. Но если, хоть волосок падет с головы обитателей этого дома, все виновные буду жестоко наказаны. Я не потерплю  насилия над своими людьми. Я вас пускаю в дом, вы слышите, в свой дом!
Из группы горожан вышел, лысый бородач, в заплатанной свите.
- Княже, - сказал он, -  мы не сделаем ничего плохого  ни тебе, ни твоей матери, ни твоим людям. Отдай нам нашего обидчика.
Владимир Мстиславич, дрожащей рукой дал знак опустить оружие, собравшимся защищать дом дружинникам. Они  расступились, и дюжина градских людей  под руководством  лысого бородача вошли внутрь. Пробыли они там недолго и вышли, волоча под мышки раненого. По двору разнесся  одобрительный гул. Кто-то даже крикнул: «Слава Владимиру Мстиславичу».
Раненый слабо стонал и молил по пощаде. Бородач от лица градских людей Киева поблагодарил князя, после чего несчастного потащили та Бабий Торжок.
Человека еще какое-то время методично избивали. У него уже небыло сил защищаться. Он лишь пытался молиться разбитыми губами и слабо стонал.
Его мучения прекратил какой-то нищий, проломивший обломком плинфы его череп. Последнее что успел увидеть несчастный, была береза, склонившая над ним зеленую ветку, с багряной прядью, словно проседью.  Он провалился в черную пустоту.
Его тело еще долго продолжали пинать и бить, не замечая, что он мертв. Вскоре его лицо превратилось в кровавое месиво, а обнаженное тело в одну большую рану. Только тогда, какой-то гончар крикнул остановиться, и чернь прекратила избиение. Несколько человек, из тех, кто  порасторопней, пригнали откуда-то воз с впряженной в него старой плешивой лошадью. Тело погрузили на воз и спустили на Подол, на Торжище, где и оставили. На Торжище телегу окружили любопытные, и немногочисленные сочувствующие люди,  каждый из которых желал поглазеть на великого князя, пускай даже мертвого и нагого...
Примерно через час в одном из залов Великокняжеского дворца  собрались Владимир Мстиславич и причастные к сегодняшним событиям бояре. В помещении нависла тяжелая, напряженная атмосфера. Князь сидел в кресле. Перед ним понурив головы, стояли, перешептываясь друг с другом Олисей Константинович, Добрыня, Радила, тысяцкий Лазарь, киевский тиун Рагуил, Улеб, Иван Вышатыч, Василь Половчанин и Петр Бориславич.
Владимир Мстиславич был безумно зол, но выглядел едва оперившимся птенцом, грозно кричащим с высоты родительского гнезда. Юношеские попытки придать себе  важности и веса перед боярами предавали ему лишь жалости. Никто из присутствующих его особо не боялся, но все, понимали, что Владимир Мстиславич мог нагадить каждому из них. Поэтому бояре терпеливо слушали излияния гнева молодым князем, прерываемые пространными разглагольствованиями и в ответ понимающе кивали. Когда ораторский пыл князя иссяк, и он вытер ладонью слюни с жиденьких бородки и усов, откинулся на спинку кресла. Тогда слово взял тысяцкий.
- Княже, хочу довести до твоего сведения данные ситуации в городе. Особых разрушений, кроме вышибленных ворот Федоровского монастыря и Мстиславова двора, нет.  В детинце и  кое-где в городе Ярослава содран деревянный настил на дорогах, да поломаны заборы. Купцы и иудеи не жаловались на грабежи и погромы. В городе найдено четыре трупа.
- Какие четыре трупа? – удивился молодой князь.
Тысяцкий беспомощно развел руками, показывая свое бессилие перед силой народного гнева. Было видно, что ему сложно объяснить такие банальные вещи молодому и неопытному князю.
- Княже, люди  всегда и по разным причинам. Сегодня не больше, чем обычно при таких событиях, - бесстрастно ответил он.
Князь нервно заерзал на своем кресле и что-то невнятно промычал. Затем он достал из кармана платок и вытер мокрые от пота лицо и шею. Стоящий рядом отрок привычным движением попытался взять использованный платок. Но князь  не отдал его сразу, а какое-то время потеребил в руках.  Он волновался и было видно, что князь никак не решается поднять щекотливую тему.
- Лазарь, ты говоришь о трупах. Где тело Игоря Ольговича? – наконец выдавил из себя он.
- На Торжище.
- Княже, тело надо бы убрать с Торжища и похоронить по-человечески, - вздохнул Радила, -  говорят его отделали так, что мать родная не узнает.
Возникло напряженная пауза. Никто не решался продолжить разговор. Иван Вышатыч громко закашлял, подавая знак, что хочет взять слово. Владимир Мстиславич заметил это сказал:
- Иван Вышатыч, что ты хочешь сказать?
- Княже, тело князя Игоря нужно опознать.
- Зачем? Я видел как его убивали, - искренне удивился князь.
- Княже, ты видел, как его тащили на Бабий Торжок.
- Что ты хочешь сказать? – произнес князь подозрительно прищурившись.
- Княже  ты видел, когда ни будь Игоря Ольговича ранее?
- Нет...
- Твои телохранители видели его?
- Нет. Но его видел Улеб.
- Смог ли он рассмотреть его?
- Улеб, ты видел Игоря?  – обратился к боярину князь.
- Я видел избитого человека, но поклясться на кресте, что это Игорь Ольгович не могу, - кивнул, начинающий понимать, в чем дело Улеб.
- Ты хочешь сказать, что там, на Торжище лежит не Игорь Ольгович? - с волнением в голосе произнес Владимир Мстиславич. – Что же скажет брат?!
С Владимира Мстиславича мгновенно слетела спесь. Он мгновенно превратился в испуганного подростка, попавшего в затруднительное положение, мечтающего спрятаться от навалившейся на него проблемы под юбку матери.
- Княже, нужно закрыть город и никого не выпускать из него. Требуется послать верных людей обыскать и окрестности города, - грудным голосом произнес Олисей Константинович, складывая свои тронутые подагрой руки в замок.
- Хорошо, что еще мне нужно сделать, - сказал Владимир Мстиславич, беспомощно глядя на украшенного благородной сединой Ивана Вышатыча.
- Нужно обыскать город, обойти все злачные и тайные места Киева, - предложил Иван Половчанин. Но перед этим нужно узнать, кто лежит на Трожище.
- Да, да,  нужно узнать. Лазарь, ты тысяцкий, поэтому пойдешь на Подол и заберешь Игоря Ольговича с Торжища. Возьмёшь в помощь Рагуила. Рагуил, ты же тиун киевский, поэтому  будешь тоже этим заниматься. Да? Кстати, там, на Торжище лежит Игорь?
Владимир Мстиславич с нескрываемой надеждой цеплялся за взгляды бояр. Он надеялся, нет, был уверен, что сейчас все дружно согласятся с ним, подтвердят его догадку. Но бояре молчали, отводя он него  хмурые, тяжелые взгляды. Единственный, кто не отвел глаз, был Иван Вышатыч. Молодой князь сразу уцепился в него как за последнюю надежду.
- Иван Вышатыч, скажи, как нам поступить.
- Княже, ни Лазарь, ни Рагуил не знали столь близко князя Игоря, - заметил Иван Вышатыч.
Князь бессильно застонал.
- Тогда ты Иван Вышатыч, Улеб или Петр Бориславич, наверное, должны идти. Вы же знали Игоря со времен князя Всеволода.
Иван Вышатыч недовольно поморщился и зябко закутался в свой роскошный, украшенный лицевым шитьем кафтан и покосился на названных бояр. Невооруженным взглядом было заметно их отнюдь не прельщает такая перспектива. Ему на помощь пришел Добрыня.
- Княже, по слухам тело сильно обезображено.  Слишком  уж был силен гнев киевлян.
- Тоесть?
- Добрыня хочет сказать, что мы не можем его опознать.
- И что вы предлагаете?
- Нам нужен человек, который знает тело князя Игоря, лучше, чем остальные.
- Это мать, жена, полюбовница, слуги...
- Правильно. Но его мать давно покинула этот мир. Жена где-то со Святославом Ольговичем. Слуг, любовниц, его отроков в Киеве не сыскать днем с огнем.
- Иван Вышатыч, да что ж ты предлагаешь, найти его полюбовника или монахов из монастыря?
- Княже, - демонстративно искренне возмутился Иван Вышатыч, - княже, содомкий грех не может быть в монастыре, и тем более коснуться твоего брата...
Владимир Мстиславич скептически усмехнулся.
- У Игоря Ольговича был личный лекарь. Его все видели  на вече, - продолжил Иван Вышатыч.
- Это тот человек, которого Ольговичи прислали возбуждать Киев и травить колодцы? Которого градские люди  собирались сегодня прилюдно убить?
- Именно. Хочу заметить, что лекарь не только следил за здоровьем князя Игоря и его брата. В прошлом году, после битвы на Лыбеди, их обоих пленили он пару месяцев сидел с  князем Игорем в одной келье в Выдубицком монастыре. Он, как никто должен хорошо знать тело князя Игоря. Поэтому Лазарю и Рагуилу следует взять его на опознание. Лекарь сможет осмотреть тело и подтвердить личность. При необходимости ему покажут все найденные сегодня тела.
Владимир Мстиславич тяжело вздохнул.
- Думаю до этого не дойдет, - попытался его успокоить боярин.
- Лекарь же схвачен за преступление?
- Княже, освободи его, это в твоей власти. Да и виновность его сомнительна, - заметил Добрыня.
- Точно?
- Да княже.
- Хорошо, что с ним делать потом? Отпустить?
- Он, безусловно, окажет нам услугу, но лекарь слишком много знает. На твоем месте князь, я бы подождал решения Изяслава Мстиславича.
- Хорошо, а с девкой как поступить?
- Она ни в чем не виновата, княже, - почти крикнул Петр Бориславич!
- Заткнись, - грубо взвизгнул князь, - я тебя в поруб посажу!
- Княже, - осторожно заметил Иван Вышатыч, - может лучше, если Петр Бориславич посидит взаперти в своем доме, до решения Изяслава Мстиславича? Великий князь будет очень гневаться, поступи ты против его воли, - мягко заметил Иван Вышатыч, - поверь, гнев плохой советчик. Мы же о твоей судьбе сейчас печемся княже.
Владимир Мстиславич надул губы, словно обиженная хорошенькая девушка и посмотрел на бояр. В ответ те закивали головами и одобрительно загудели.
- Радила,  Добрыня, что вы скажете? – поинтересовался Владимир Мстиславич.
Было видно, что молодой князь желает если не переложить, то хотя бы разделить ответственность с другими.
- Да княже, - кивнули оба боярина.
-  Ладно. Пускай сидит.
- Девка пусть сидит тоже с ним. Она здорово натерпелась, - вдогонку предложил Иван Вышатыч.
- Ладно, - махнул рукой Владимир Мстиславич, но в доме надо бы выставить хорошую охрану из надежных гридей.
- Как же иначе, - поддержал князя Олисей Константинович, - все сделаем.
- Идите выполнять и сразу мне доложить о результатах, - произнес князь и вскочил на ноги.
- Да княже, - поклонился Иван Вышатыч.
Князь хотел было сказать что-то еще, но вместо этого повернулся и направился к дверям.
Когда Владимир Мстиславич в сопровождении своих  телохранителей скрылся, никто из бояр и не подумал расходиться. Слово взял Радила:
- Так, друзья мои, - теперь  за дело. Иван Вышатыч, спасибо тебе за помощь. С молодыми людьми всегда сложно. Прошу тебя отвести Петра Бориславича к себе домой. Я думаю, мы обойдемся без стражи. Петр Бориславич, ты же не сбежишь?
- Нет, - тихо ответил молодой боярин.
- Вот и хорошо.
- Олисей Константинович, на тебе верхний город и Детинец.
- Я уже понял, - ответил дворский.
- Лазарь, Рагуил - вы на Подол. Кстати, Лазарь, куда думаете нести тело?
Тысяцкий задумчиво почесал редеющую макушку.
- Знаешь, что Радила, мы говорили с Рагуилом об этом. Правильно привести тело сюда, в монастырь святого Федора. Но учитывая сегодняшние события и что Федоровский монастырь под покровительством великого  князя,  туда нести  тело, не стоит. Может в Симеоновский или Кирилловский монастырь?
- Да, сегодня непросто найти в Киеве храм для Ольговича, - задумчиво сказал Радила, - к тому же скоро стемнеет. Везти его на Копырев конец, через Подол или верхний город  -  не лучший вариант. Кирилловский монастырь вообще на Дорогожичах.
- Тогда на подворье Новгородских купцов. Там церковь святого Михаила. От Торжища до нее рукой подать. Новгородцы это торговцы. Они не поддерживают ни Ольговичей, ни князя Юрия, ни нашего князя.
- Тоже верно, они не откажутся. Заодно там и осмотрите тело Игоря Ольговича. Кстати, где остальные тела?
- Приказал привести на свое подворье, - с готовностью ответил Лазарь и заметив удивление окружающих, уточнил – подворье тысяцкого, что на Подоле.
- Во что превратили терем тысяцкого! Тьфу! - буркнул Улеб.
- Улеб, - язвительно заметил Радила, - Улеб иногда лучше промолчать. От тебя требуется  либо отвести девку, либо помогать Лазарю и Рагуилу.
Улеб рассмеялся грудным смехом.
- Конечно девку..., - пошло улыбнулся он, но поймав полный ненависти взгляд Петра Бориславича осекся. Боярин нервно прикусил ус, и, стараясь не менять бравадного тона, продолжил, - конечно, девку мне не надо. Пусть Василь Половчанин ей занимается.
- Ну, Василь, доставишь Петру Бориславичу домой девку?
- Чего я?
- Такова твоя судьба, -  улыбнулся Радила. – Не дайте  лекарю и девке встретиться. Мы с Добрыней остаемся здесь, будем координировать наши действия.
- Еще один вопрос, - поинтересовался Иван Вышатыч, - князю нужно отослать гонца. Всеравно он узнает,  что случилось.
- Иван Вышатыч, не так же скоро,  - возразил Радила.
- Радила, не я с принимаю решения, не мне и отвечать. Я же за общее дело болею.
- Отправим. Расходимся.
Бояре медленно удалились за двери. Оставшись вдвоем с Радилой и Добрыня задумчиво произнес:
- Радила, ты веришь ему?
- Кому?
- Ивану Вышатычу.
- Старый интриган хочет прибрать князя к рукам и вертеть им как веретеном. Но его время прошло.
- Мне кажется, что события последних дней не обошлись без его участия. Он, Улеб, Мирослав Андреевич и другие киевляне ведут свою игру.
- Пускай думают, что играют, на самом деле ведем игру мы. Наша задача, сделать  так, что бы они ушли в прошлое, на всегда.
- Сейчас этим и займемся. Напишем-ка письмо?

19 сентября 1147 года. Константин.
Константин вновь оказался в уже знакомой ему камере тюрьмы, на Большом Ярославовом дворе.   Он чувствовал себя еле живым -  нещадно болели ноги, спина и живот. Когда его швырнули на пол темницы, он с трудом дополз до лежака. Не сдерживая стонов и слез, а они, как известно, помогают, Константин кое-как взобрался на убогий лежак и провалялся на нем не двигаясь не один час. Дверь в его камеру отворилась ближе к вечеру. Тихо, почти обыденно к нему вошел статный лысеющий немолодой мужчина в  бирюзовой тунике из дорогой византийской  ткани, с двумя золототкаными лентами на воротничке. Поверх  туники  на госте с показной небрежностью была накинута парадная свита. Константин вспомнил, где видел этого человека: тот был близ князя на вече. Лекарь с трудом уселся на лежак. Человек сделал несколько шагов по камере и оценивающе осмотрелся вокруг.
- Да-а-а-а, -  сиплым, сорвавшимся голосом протяжно произнес он, - да, место плохое. Как ты сам?
В голосе незнакомца небыло ни сострадания, ни жалости. Скорее, обращение к Константину для него была необходимая формальность.
- Плохо, - ответил Константин.
Человек пропустил мимо ушей ответ лекаря, а вместо этого хлопнул несколько раз в ладоши и зычно крикнул в распахнутую дверь:
- Табурет сюда! Еще принесите с кухни этому поесть, и попить меда или кваса. Быстро!
Константин понял, что под словом «этот» подразумевается он. Табурет  долго ждать не пришлось. В камеру юрко заскочил тюремщик, тряся всклоченной бородой и услужливо кланяясь гостем, поставил табурет на каменный пол, после чего униженно кланяясь, попятился к двери. Мужчина по-хозяйски уселся и измерял на лекаря холодными рыбьими глазами.
- Значит ты лекарь Ольговичей...
Было непонятно то ли гость спрашивает, то ли констатирует хорошо известный ему факт. Константин молча кивнул.
- Я киевский тысяцкий, - представился гость, - и мне, точнее нам, понадобилась твоя помощь. Но для начала я хотел задать тебе несколько вопросов.
Константин закряхтел в ответ.
- Договоримся так, я буду задавать вопросы, а ты коротко и ясно отвечать  на них, - мягко, но решительно сказал тысяцкий.
Константин понял, что с этим человеком, с холодными безжизненными глазами лучше не шутить, учитывая его, Константина, сегодняшнее положение. Внешнее благодушие тысяцкого ни к чему не обязывало, а скорее являлся средством достижения цели.
Константин снова кивнул.
- Ты лекарь? – сходу спросил тысяцкий.
- Да.
- Ты лечил Ольговичей?
- Да.
- Как ты к ним попал?
- Меня прислал василевс Всеволоду Ольговичу. После его смерти я достался его брату.
- Ясно. Как хорошо ты знаешь Игоря Ольговича?
- Как лекарь, - уклончиво заметил Константин.-  Я видел его, когда он нуждался в моей помощи.
- Говорят, что ты не одну неделю был заперт с ним в монастырской келье.
- Да.
- Тогда он в тебе нуждался?
- Скорее да, - осторожно согласился Константин.
Тысяцкий задумчиво наморщил лоб, опустил голову, и подобно большой хищной птице наблюдающей за жертвой посмотрел на лекаря.
- Значит он знаком тебе хорошо,  - задумчиво заметил тысяцкий после небольшой паузы, - и ты его знаешь лучше, чем другие… Это неплохо. Как хорошо ты заешь его тело?
- Тело? -  удивился Константин.
- Хорошо, уточню. Сможешь ли ты узнать тело Игоря Ольговича среди других человеческих тел?
Константин на минуту задумался, до конца не понимая, что от него хотят.
- Можно попробовать, - нехотя ответил он.
- Это не тот ответ, который я хотел бы услышать, - холодно улыбнулся тысяцкий, - мне нужно знать либо «да», либо «нет».
- Думаю, что смогу узнать его.
- Это лучше... Значит так... Как ты, наверное, знаешь, сегодня случилось трагическое событие. Градские люди Киева, помешались на своей ненависти к Ольговичам и убили князя Игоря. Это событие из рук вон выходящее. Но сейчас не об этом. Нам надо знать, быть уверенным в том, кто лежит на Подоле -  Игорь Ольгович или тело иного человека. В этой суете могло случиться разное, даже самое невероятное.
- Тоесть, я должен  опознать тело Игоря Ольговича? – осмелев, сказал Константин.
- Именно это, - подтвердил тысяцкий.
- Что я получу взамен?
Тысяцкий усмехнулся и покачал головой.
- Уже торгуешься. Я не человек, который в этом случае принимает решения. Но полагаю, что можно говорить о сохранении твоей жизни.
- Говорить о сохранении жизни?
- Именно.
- Прожить остаток жизни в порубе или монастыре? Это значит медленно умирать. Тогда зачем мне помогать вам?
- Послушай, Константин…Ты же Константин? Впрочем не важно как тебя зовут. Ты не в том положении, что бы торговаться. Твоя жизнь ничего не стоит, зато выпадает шанс выжить.
- Тебе и твоим хозяевам нужно знать, жив Игорь Ольгович или нет. Знать не завтра или послезавтра, а сейчас. Времени найти другого человека у тебя нет, иначе бы ты не пришел ко мне.
- Знаешь Константин, я могу встать и уйти. Вместо меня зайдут заплечных дел мастера, которые заставят тебя говорить по-другому или убьют. Но мне делать этого не хочется. Я выйду наверх, соберу дружинников и мечников. Ты в это время подкрепишься и поедешь со мной на Подол. Когда же мы закончим наше дело, я лично буду просить Великого князя сохранить твою жизнь.
- Буду просить тебя отпустить на волю также  Звениславу, - с неожиданной для  себя смелостью сказал Константин.
- Звениславу? – искренне удивился тысяцкий и разразился громким хохотом. – Зачем тебе она? – спросил он сквозь смех он.
- Отпустите ее и все…
- У Звениславы ангелы-хранители посильнее твоих. Что-то мне подсказывает, что она снова отделается испугом.
Внезапно тысяцкий перестал смеяться и его лицо стало серьезным.
- Я знаю, что ты приехал из Константинополя. Хочешь вернуться?
Константин отвел взгляд в сторону.
- Знаю, хочешь. Я попробую упросить Изяслава Мстиславича отпустить тебя домой. Это в его власти. Так что думай.
Тысяцкий замолк. Константин опустил голову, стараясь скрыть свое лицо от гостя. Он чувствовал, как его насквозь просверливают  холодные глаза тысяцкого. Но  на этот раз ему было не страшно -  он устал бояться. Наряженную тишину нарушил тюремщик, принесший узнику еду.
- Наконец обед принесли, - добродушно воскликнул тысяцкий, - ты подумай, поешь.
С этими словами тысяцкий вышел. Тюремщик, молча поставил на табурет теплый глиняный горшочек и кружку, после чего скрылся за дверью.
В горшочке оказались пшённая каша, кусок жареной утки и шмат белого пшеничного хлеба. В кружке был квас. Константин, толком не евший несколько дней с жадностью бросился на пищу и едва пережевывая, проглотил ее. Почти сразу он ощутил легкую тяжесть в желудке и его охватила приятная истома. Константин откинулся о стенку, вытирая рукой крошки еды с бороды и усов, закрыл глаза и с удовлетворением рыгнул. Но насладиться коротким мгновением блаженства ему не довелось. В  камеру влетел худощавый отрок в новенькой блестящей кольчуге. Он хлопнул лекаря по плечу и приказал следовать за ним. Хромая и кряхтя, Константин поднялся, и неуклюже ступая каменным плитам пола поплелся за ним.
Наверху его ожидали тысяцкий с тиуном. Оба боярина сидели на стройных половецких кобылах. С ними были около двух десятков дружинников, которые рыхлой горстью они стояли вокруг воза. Грузный  мерин, впряжённый в воз, меланхолично жевал пучки травы, которыми его кормил любящий возница.
- Садись на воз, - устало бросил ему тысяцкий не прерывая разговора с тиуном. Константин доковылял до воза и помощью одного из гридей взгромоздился на него. Рядом с лекарем уселись еще четыре человека. Тысяцкий и тиун тронули поводья своих  лошадей и те неторопливо зашагали к воротам Великокняжеской резиденции. Возница уселся на свое место, слегка хлестнул мерина по спине и воз покатился вслед за боярами. Остальные гриди нестройной колонной зашагали  за ними.
Они выдвинулись из ворот Большого Ярославова двора и сразу свернули направо, последовав вдоль высокого забора окружающего резиденцию великого князя. Отряд миновал Бабин Торжок, прошел мимо церкви Успения Пресвятой Богородицы и Янчинового монастыря, после чего нырнув в проем Подольских ворота детинца, направился к Торжищу.
Двигаясь вниз по крутому Боричеву току, по обе стороны которого жались утлые землянки,  воз нещадно трясло и Константина начало подташнивать. Он опасался приступа рвоты и попытался переключить свое внимание на что-то другое. Константин начал что есть силы вслушиваться в разговоры гридей меланхолично плетшихся за возом. Из обрывков разговора  ему стало понятно, что дружинники не стремились идти с тысяцким на Торжище – им хватило пережить возмущение киевлян на вече. Они даже тянули жребий, кому идти на Подол. Лекарь также узнал, что тело жертвы какое-то время таскали по нижнему городу, даже хотели выбросить в Днепр, но, в конце концов, бросили у каменного помоста на Торжище. Истерзанный труп несколько часов  лежал поблизости большого било, которым обычно созывали людей на вече, пока византийские купцы, давние симпатики Ольговичей, не попытались накрыть его пурпурной тканью. Тогда наиболее разгоряченные головы бросились на греков. Но каким-то образом они задели кожемяк, торговый ряд которых был поблизости – и понеслось... Вмешавшиеся в едва не начавшуюся подтасовку мечники с  трудом развели  обозленных противников. Они то и положили тело на воз, после чего накал страстей снизился.
Торжище их встретило пугающей тишиной. Лишь одинокие, бездомные дворняги, словно призраки, бродили по пустым каркасам торговых рядов, да взъерошенные вороны, на резных коньках крыш рядов, гнусаво каркали, заставляя наиболее суеверных креститься.
На площади около помоста наблюдалось скопление простого люда. Ремесленники  с мозолистыми руками, крестьяне с огрубевшими лицами, женщины с чистых полотняных рубахах, старики с морщинистыми изможденными лицами, беззаботно галдящие дети  -  все они собрались на Торжище с одной целью - увидеть тело. Некоторые из них уже предусмотрительно смачивали платки и кусочки домотканой ткани в крови и грязи покрывающей обнаженное тело покойника. Увидев тысяцкого и тиуна они словно испуганно расступились. Тиун слез с коня и держа животное за поводья подошел к возу.
- Эй, - крикнул тиун горожанам, - эй, что на вас нашло? Зачем убили князя?
- Мы не убивали, - ответил ему какой-то убогий старик, - его убили Ольговичи.
- Рагуил, смотри какой умный нашелся, - заметил тысяцкий.
- Пошли вон, убийцы! –  внезапно кто-то рявкнул за их спинами.
Тысяцкий и тиун обернулись и увидели Улеба сидящего верхом крупном, как и он сам жеребце, в сопровождении верного Ивана. Люди, услышав голос недавнем прошлом грозного хозяина Подола, медленно, словно нехотя отступили от воза.
- Аа-а-а-а, пришел дружище, - удовлетворенно сказал тысяцкий, - иди глянь.
Улеб соскочил с коня и подошел к возу. Он бегло посмотрел на тело и, брезгливо, будто увидел что-то отвратительное поморщился и пожал плечами. Тысяцкий выругался и обратился к лекарю.
- Лекарь, иди сюда! Чего расселся!
Тот слез на землю и хромая проковылял к возу. Константин за свою жизнь видал разные мертвые тела, но это тело его ошеломило. Лицо было ужасно изуродовано: нос разможжён, губы были содраны и висели клочьями, обнажив синюшные десны с черными дырками от выбитых зубов. Нижняя челюсть была сломана в нескольких местах, один глаз был залит кровью, другой вырван и и бессильно свисал на мышечных волокнах из пустой глазницы. Волосы покойника, превратившееся в грязную паклю, частично были вырваны обнажив белесые кости черепа. Все его тело было покрыто ранами, ссадинами, и грязным слоем из смеси  крови, пыли, соломы, птичьего пуха... Константин несколько раз обошел воз, внимательно осматривая тело.
- Ну, что скажешь? – поинтересовался тысяцкий, осторожно из-за плеча лекаря посматривая на тело.
- Ничего нельзя разобрать, - ответил Константин, - нужно убрать отсюда тело, омыть и тогда...
- Рагуил, Улеб, что будем делать? – озадаченно спросил у бояр тысяцкий.
Рагуил засунул руки за пояс и криво усмехнулся:
- Лазарь, никогда не думал, что буду заниматься такими делами. Скажи мне такое год назад -  никогда б не поверил.
- Ну?
- Я договорился с новгородцами. Отнесем его церковь святого Михаила. За храмом есть небольшой дворик, скрытый от лишних глаз. Там все и сделаем.
- Согласен, - закашлялся тысяцкий и нервно приказал гридям. - Положите тело на наш воз.
Дружинники тихо зашептались. Тогда тысяцкий указал пальцем на изуродованное тело и набожно перекрестился. В ответ дружинники вытолкнули перед собой двух самых молодых гридей. Те  робко подошли к трупу и осторожно переложили его на свой воз, после чего отряд направился к подворью новгородских купцов.  Простой люд медленно потянулся за ними.
Они миновали опустевшие ряды и по узким улочкам торгового Подола подошли к церкви Святого Михаила. Там их ожидал глава новгородцев в окружении нескольких торговых людей. Вместе с ними были настоятель храма,  дьякон и пономарь. Улеб первый заговорил с ними, причем говорил как со старыми знакомыми, и Константин поймал раздраженную гримасу на лице Лазаря.
- Давай, - махнул рукой Улеб своим спутникам быстро закончив переговоры. Маленький отряд скрылся за воротами подворья. Гриди отнесли тело во дворик, где положили его на заранее подготовленный «стол» - два больших чурбана, с перекинутыми на них досками.
- Ну, - обратился  к Константину тысяцкий, - осматривай.
- Тело грязное, его надо омыть.
- Скорень, - обратился тысяцкий к одному из дружинников, - Скорень, принеси воду, быстро.
Гридь отдал оружие своим товарищам и бросился к ближайшему зданию на подворье. Тысяцкий и тиун подошли к Улебу и о чем-то зашептались дуг с другом, время от времени поглядывая на лежащее тело. Гриди, собравшиеся отдельной группой, стали устраиваться поудобнее, раскладывая рядом с собой свой не хитрый скарб. Дружинники понимали, что  задержатся здесь надолго. Возница даже откуда-то притащил охапку сена для лошади. Константин, оставшийся один, вновь подошел к телу.
Скорень прибежал с двумя ведрами, разбрызгивая на ходу студеную воду на землю. Желая услужить хозяевам, он поставил одно ведро у чурбана, а водой из второго сходу окатил тело. Вода, тяжело ударившись о дерево и человеческую плоть, разбилась на множество маленьких капель и разлетелась, обрызгала окружающих.
- Что ты творишь? – взревели одновременно Улеб и Рагуил.
- Тряпки,  - твердо сказал Константин, не дав выплеснуться гневу бояр.
- Что? – еще громче закричал Улеб.
- Мне нужны чистые тряпки, что бы омыть тело.
- Улеб, Рагуил, заткнитесь, - прошипел тысяцкий, - тряпки лекарю,  быстро! -  крикнул он гридям.
Через минуту дружинники рвали платки и какие-то куски ткани на тонкие полосы и подавали их лекарю. Константин неторопливо принялся за работу. Ему помогал Скорень. Провинившийся дружинник стоял близ лекаря смачивая куски ткани в воде, при необходимости выбрасывая использованные тряпки их под ноги. Первым делом лекарь протер лицо, точнее то, что он него осталось. Осторожно, словно опасаясь причинить телу боль, лекарь протер лоб, вставил глаз в глазницу, собрал то, что осталось от губ и щек...
Когда Константин сообщил, что на тело можно смотреть, тысяцкий подтолкнул Улеба. Тот медленно, почти робко подошёл к телу, взглянул на лицо трупа. Улеб поморщился и вздохнул:
- Похоже он.
- Это Игорь Ольгович? – переспросил тысяцкий.
- Лазарь, вроде бы он, а вроде не он.
- Улеб, он или не он?
- Похож...Лазарь. Пойми , я его видел последний раз год назад. Да и лицо так покалечено, что его родная мать не узнает.
- Ты поклянёшься на кресте, что это Игорь Ольгович?
- Лазарь, не могу поклясться, не могу быть полностью уверен. Не  могу!
- Что ты скажешь? – обратился тысяцкий к Константину.
- Нужно осмотреть все его тело, - бесстрастно ответил лекарь, - лицо сильно разбито и изувечено.
- Смотри на лицо внимательно.
- Не похож.
- Что? – взволнованно вскрикнул тысяцкий?
- Я должен осмотреть все его тело.
Тысяцкий раздраженно что-то забормотал под нос и на последок выдохнул:
- Хорошо, только не затягивай. Скоро солнце сядет и будет темно. Скорень, помогай, ему!
Примерно за час, до захода солнца лекарь закончил работу. Он поднял голову и поманил пальцем тысяцкого. Тот не вспыхнул от гнева, не разразился ругательствами, а осторожно, почти покорно подошел к нему. Улеб и Рагуил потянулись за ним.
- Похоже это не он, - тихо произнес Константин.
- Ты уверен?
- Да.
- Почему? – вклинился в разговор Улеб.
- Нет родимого пятна на бедре правой ноги, небольшого шрама под правой рукой, родинки...
- Стой, - прервал его тысяцкий, - стой, так кто же это?
- Не знаю.
- Значит, он бежал, а разговоры о черниговцах видимо правда? – обреченно застонал Рагуил.
- Этого не может быть. Мы же сами это придумали...- с трудом выдавил из себя тысяцкий.
- Либо у князя Изяслава есть кто-то болтливый, либо он пригрел близ себя приятеля Ольговичей.
- Что будем делать, если он сбежал, - сказал Улыб, в красках представляя гнев Великого князя.
- Если Ольгович сбежал, значит, нам всем несдобровать, - пробормотал Лазарь.
- Подождите. Ведь есть еще четыре тела!- заметил Рагуил. -  Лазарь, кто они?
- Одна женщина и трое мужчин.
- Тогда оставляем тело, у новгородцев под охраной пары дружинников, а сами немедля бежим к тебе на подворье Лазарь.
- Нет, - рассудительно заметил Улеб, - если мы все уйдем, тогда слух, что у Святого Михаила лежит неизвестный, будет знать весь Киев. Не успеет даже зажечься на небе первая звезда.
- Правда, - согласился тысяцкий.
- Сделаем так. Рагуил остается здесь, с дружинниками и телом. Еще лучше если они положат тело в церкви. Ты Лазарь, лекарь, Скорень и я неспеша, гуляючи пойдем  на подворье тысяцкого, и выясняем, кто там лежит.
- Это лучший вариант, - после недолгого раздумья согласился Лазарь.
Тысяцкий немедля приказал лекарю и Скореню следовать за ним. Улеба просить не пришлось. Иван, собрался было следовать за своим хозяином, но тот приказал слуге остаться.
Они вышли пешком за ворота и сразу столкнулись лицом к лицу с градскими людьми, буквально осадившими высокий забор подворья.
- Чего собрались! – недовольно рявкнул тысяцкий.
Ответом была тишина. Улеб презрительно сплюнул наземь и растер плевок носком сапога. Люди нехотя стали расступаться. Не обращая никакого внимания на чернь, расталкивая людей локтями и кулаками, они пошли по живому коридору. Оставив любопытных и зевак позади себя они свернули в сторону Мытной хаты. Не доходя до нее, тысяцкий со спутниками повернули в узкий переулок, и вышли к купеческим складам, после чего зашагали к гавани. В течение всего пути Константина поразила пустота обычно людного Подола. Люди, обычно копошащиеся как муравьи, до самой темноты снующие по мастерских, кабаках, складах  исчезли, казалось, спрятались от стыда накрывшего весь город. Подворье тысяцкого было исключением. У ворот угрюмо, словно стая голодных волков, стояли с полдюжины мечников. Рядом с ними пылала видавшая виды жаровня. Пляшущие лепестки пламени, отбрасывали на мужчин оранжево-багровые отблески, предавая им зловещий вид. Увидев тысяцкого и Улеба они ни как не среагировали. Лишь один, видимо главный из них,  неестественно сутулясь, подошел к Лазарю и что-то зашептал тому в ухо. В ответ тысяцкий кивнул и зашагал за мечником. Улеб, Константин и Скорень последовали за ним. Мечник подвел их к сараю, где лежали четыре тела. Солнце клонилось к закату, и город медленно обволакивала прохладная вечерняя дымка. Улеб поморщился и попросил принести свет. Мечник ушел и вернулся с пылающим факелом, который отдал Скореню.
- Можешь идти, - почти грубо бросил мечнику Улеб.
Мечник замешкался,  догадываясь, что дело не чисто, но вмешался Лазарь, который зло гаркнул:
- Иди-ка отсюда!
Мечник скривил недовольную мину на лице и нехотя вышел на улицу.
Дождавшись, когда мечник удалится не безопасное расстояние тысяцкий облегченьем выдохнул:
- Смотри, смотри, опознавай.
Тела лежали на сене. Женщина, почти старуха, с изъеденным морщинами почти черным лицом. Еще безбородый юноша, с кровавыми пятнами на льняной рубахе и двое не молодых мужчин. Один из них лысый, а в другом Константин сразу узнал князя. Он наклонился к голове трупа. Небыло сомнений - это был он. Князь заметно похудел, прибавилось морщин и седых волос на голове. Константин внимательно осмотрел его тело. Видимых повреждений небыло. Но когда его взгляд упал на шею в его глаза бросилась одиночная  косо выходящая спереди назад темная борозда в верхней части шеи.  При осмотре головы на выбритом гуменце князя  была большая глубокая рана, терявшаяся  в густых спутанных волосах. Было ясно – Игорю Ольговичу проломали череп, а затем задушили, или наоборот.
Константин поманил пальцем тысяцкого. Тот покорно проглотил фамильярность  и медленно, почти трепетно, словно они поменялись ролями, подошел к лекарю. Он не смотрел на лежащие, на полу сарая тела, а смотрел глазами полными надежды в глаза Константину. Лекарь ничего не сказал лишь кивнул.
- Ты уверен? – спросил тысяцкий.
- Да.
- Улеб, - позвал боярина тысяцкий, - Улеб, похоже, он.
Улеб шагнул к ним. Боярин нагнулся над телами, стараясь рассмотреть как можно лучше лица покойников, и не отрывая своего взгляда, пробормотал:
- Кажись он.
- Ты уверен, что это князь Игорь?
- Очень похож покойник на Игоря, очень похож.
- Константин, ты говорил про какие-то родимые пятна и шрамы.
- Да, - поддержал тысяцкого Улеб - ты говорил о каких-то приметах.
- Мне нужен нож.
- Зачем? – поинтересовался тысяцкий.
- Разрезать одежду.
Тысяцкий замешкался. Видя это Улеб протянул свой нож, болтавшийся в красивых ножнах на поясе.
Константин взял нож в руки и при помощи Скореня оттащил труп на середину сарая. Затем со знанием дела лекарь с треском распорол грубую льняную ткань штанов. Спокойным, почти привычным движением он раздвинул ноги тела и сухо попросил Скореня:
- Посвети мне.
Гридь поднес огонь к ногам трупа и нагнулся. Тысяцкий и Улеб примостились рядом. Лекарь указал кончиком ножа на  небольшое почти сливающееся с кожей при дрожащем факельном свете коричневое пятнышко:
- Смотрите, вот оно, размером  с гиперпирон.
Оба боярина напряженно смотрели. Тысяцкий поднял голову:
- Лекарь, ты сказал него должен был быть шрам под рукой.
- Под правой рукой, - уточнил Константин.
- Под правой, - согласился тысяцкий.
Константин разрезал та трупе рубаху и отвел в сторону правую руку покойника. Улеб переместил  факел.
- Смотрите,  вот он, идет вдоль ребра, - указал Константин  на белый тонкий рубец. Тысяцкий стал на колени и внимательно осмотрел шрам.  Когда он поднял голову, Улеб смачно выругался.
- Кто же его убил? – удивленно спросил тысяцкий.
- Кто лежит на Подоле? – вопросом на вопрос ответил Улеб.
- Мне казалось, что это известно тебе -  у тебя в таких делах опыт больше.
- Скажу честно, я думал, что ты знаешь.
- Нет, я в такую грязь не лезу.
- Может Радила? Добрыня? Верные люди князя Изяслава? Или Ольгович пытался выкроить свой интерес в этой мутной воде.
- Может киевляне? Сумели же одни убить одного несчастного. Значит, могли убить и остальных.
- Пусть будет так.
Оба боярина  помолчали.
- Что будем делать? -  осторожно поинтересовался тысяцкий, понимающий, что волей не волей решать эту проблему ему с Улебом.
- Не знаю, - ответил Улеб.
Он вышел на улицу. За ним поплелся Скорень, вставивший рукоять факела в держатель у дверей. Улеб засунув руки в карманы уставился  в темнеющее на востоке небо. Лазарь  и Константин подошли к нему.
- Я тебя по-дружески спрашиваю.
- Я же не тысяцкий, не тиун, не дворский. Я обычный градской человек, из знатных.
Тысяцкий снова выругался и беспомощно посмотрел на Константина. Тот выдержал его взгляд и равнодушно улыбнулся.
- Надо, что-то решать с трупом, -  предложил Улеб.
- Нужно думать, как доставить тело к новгородцам.
- Вот в этом и сложность, ведь чернь окружила подворье и будет стоять там до утра.
- Если мы возьмем проверенных людей, погрузим тело на воз и закроем его, досками...
- Лучше гроб. Мы тело положим в гроб, а в церкви его подменяем.
- Улеб, а с другим телом,  тогда что делать?
- Придётся заплатить новгородцам...
- Черт, черт, - со стоном выругался тысяцкий.
- Надо думать и хорошо платить, причем всем - произнес Улеб.
- Улеб, придётся объяснять, почему тело не покалечено. Тогда киевляне не виноваты, а князю Игорю подослали убийц. Изяслав Мстиславич окажется виновен.
В ответ Улеб зло выругался, и они вновь умолкли.
- Князь лежит в церкви святого Михаила, - неожиданно громко сказал Константин.
- Лекарь ты же сказал, что он тут, перед нами, - удивленно поднял брови тысяцкий, - ты соврал?!
- Нет. Я не соврал. Но об этом знаем только мы втроем и Скорень. Князя Игоря не вернешь, ему все равно лежать в сырой земле. Не все ли равно где?
- Да как ты смеешь! – зашипел тысяцкий. – Это же князь! Великий князь!
- Не горячись, - мгновенно осадил тысяцкого Улеб, - не гроячись, лекарь дело говорит.
- Тело в церкви святого Михаила похороним завтра -  чем скорее  тем лучше. Хоронить  нужно в Киеве, что бы в ближайшее время черниговцы не могли его забрать. Когда пройдет месяц-другой его не узнает и родная мать. Эти же тела нужно похоронить сегодня, в безымянных могилах.
Улеб с восхищением посмотрел лекаря.
- Лекарь, а ты делаешь успехи, не только как врачеватель. Кстати, князю Изяславу этот план понравится.
- Это лучшее, что можно придумать, - спешно согласился тысяцкий,  - к тому же чем больше людей задействовано, тем сложнее утаить правду и  многое придётся  объяснять. Всех  свидетелей не перебьешь!
Константин побледнел и посмотрел на Улеба. В ответ тот рассмеялся и похлопал его ладонью по щеке.
- Не бойсь, не тронем. Ты уже почти наш. Кстати, как его убили?
- Проломили череп чем-то тяжелым, а затем задушили. Больше не знаю, надо осматривать тело более внимательно...
- Хватит, на сегодня, -  прервал их тысяцкий.
Лазарь, деловито, почти грубо подозвал в себе мечника, принесшего им факел. Мечник, подобно верной собаке, которая ластится к хозяину, несмотря на побои, подбежал к тысяцкому с  надеждой получить, хоть какое-то поощрение от своего хозяина, заговорил с ним. Тот в ответ посмотрел на него своими холодными немигающими глазами и рявкнул:
- С чего ты мне эти трупы притащил...
- Было приказано...,  - попытался было оправдаться мечник.
- Унести отсюда и закопать, что бы и могильного холмика над ними не было. Завоняют тут мне все до завтра. Понял?!
- Да, - недоуменно ответил мечник.
- Еще, сделать это нужно сейчас и быстро. Мне завтра, чуть-свет, с булгарскими и немецкими купцами встречаться. Сделаешь плохо – остаток жизни проведешь на границе дикого поля, собирая дань с берендеев...
Они оставили Скореня проследить, что бы тела закопали «как надо», после чего тысяцкий направился к церкви Святого Михаила, а Улеб и Константин в Детинец, сообщить Радиле и Добрыне весть о смерти князя. Было уже почти темно, поэтому Улеб решил идти короткой дорогой, в стороне от людных мест. Они шли по пустой  узкой улочке, петлявшей среди усадеб ремесленников и прочего трудового люда. Шум их шагов гулко разлетался вокруг, и сопровождался лаем собак, да вечерним ревом домашней скотины. Вдруг из-за поворота появилось несколько мужчин, которые казались почти черными в сгущающейся темноте. Улеб  механически пошарил по поясу и не обнаружив ножа тихо выругался, посетовав, что забыл его на подворье.  Но потом улыбнулся:
- Не бойсь, -  сказал он Константину, - не бойсь, это мой город и нас тут никто не посмеет тронуть.
Константин знал, что в Киеве не редки грабежи, а в Улебе за версту было видно боярина, значит человека с деньгами. К тому же он был один, хотя и шел с Константином. Лекарь нащупал нож Улеба в рукаве, судорожно размышляя ввязываться ли ему при случае в драку или бежать. Незнакомцы шли навстречу мирно беседуя. Поравнялись с ними они добродушно поздоровались и Улеб почувствовав, что опасность миновала, поприветствал их в ответ. Далее все произошло в считанные секунды. Точным сильным ударом Константин был сбит с ног и  почувствовал, как его руки заламываются за спину и грубо связываются жесткой веревкой. Улеб был более удачлив. Он попытался  вырваться, даже сбил одного из нападавших с ног, но это ему не помогло. Получив несколько болезненных ударов в торс, он опустился на колени и жалобно заскулил:
- У меня кошель с деньгами. Возьмите его и отпустите меня.
Но нападавших деньги не заинтересовали. Они еще несколько раз ударили Улеба и затащили их с Константином в переулок, где накинули мешки на голову и бросили на воз. Константин почувствовал холод лезвия ножа у своей шеи, но его успокоило одно   – при желании убить  убивают сразу. Значит, у него есть шанс выжить.
Ехали они недолго. По судя по голосам и шуму, они пересекли Торжище и проехали мимо какой-то церкви. Когда телега въехала во двор какой-то усадьбы, Улеб начал тихо молится.
С Константина сорвали мешок и втолкнули в внутрь избы. В маленькой убогой комнате, к ним спиной стоял человек, разжигавший светильник.
- Отпустите меня, отпустите, - канючил Улеб, - заберите у меня кошель, деньги, кольца. Я заплачу за себя выкуп. Любой, какой скажете...
Светильник вспыхнул и человек повернулся. Дрожащее желто-красное пламя осветило его лицо.
- Олекса! – воскликнул Константин.
- Здравствуй лекарь, - ответил, не показывая удивления бывший меченоша Всеволода, -  давно не виделись.
- Олекса! – почти взвыл Улеб. – Олекса!
- Он самый. Улеб, это не Чернигов и ты не посланник князя Изяслава.
- Ты, ты, убьешь меня? – дрожащим голосом выдавил из себя Улеб.
- Да.
- Пощади, пощади меня. Я заплачу. Сколько ты хочешь? Сколько тебе заплатил твой хозяин Святослав? Сколько? Я заплачу в двое, втрое больше!
В ответ за его спиной раздался веселый мужской смех. От этого смеха по телу Улеба прошла дрожь. Он обернулся и, увидев суровые обветренные бородатые лица своих похитителей, понял, что пощады не будет. Тогда боярин и с жаром продолжил:
- Я вам заплачу столько, сколько вы захотите. Я уеду из Киева – во Владимир, Новгород или Галич. Я уеду еще дальше -  к немцам или грекам. Вы обо мне не услышите. Слышите никогда не увидите. Я отдам вам все!
- Улеб, - не искушай моих людей, - у тебя это плохо, получается, - холодно улыбнулся Олекса.
- Олекса, отпусти меня, отпусти...
- Зачем? Ты предал князя Всеволода. Князя Игоря ты предал, истязал и убил...
- Я его не истязал и не убивал, - почти рыдая, закричал Улеб, - это все Изяслав. Он заточил Игоря Ольговича в монастырь, чуть было не довел его до смерти. Убил его не я! Это киевляне! Я хотел его спасти, слышишь спасти!
Улеб опустился на колени, и униженно заскулил:
- Я хотел его спасти. Честно, хотел его спасти, но у нас ничего не получилось. Я каюсь, что предал князя Игоря, каюсь. Хотите, я дам обет и уйду в монастырь. Я начну новую, чистую жизнь.
Олекса сжал руки в замок и захрустел костяшками пальцев.
- Отпусти меня, Христом Богом прошу! У меня дети малые! Не дай им остаться сиротой.
- Улеб, детей у тебя нет. Судиться мы с тобой не будем – мы уже были на княжем суде. Тебе предлагали Суд Божий. Но ты отказался.
- Ты же рожден что бы убивать, а я нет. Я меч толком в руках не держал! Ты сразу меня убьёшь, это несправедливо!
В ответ Олекса хлопнул в ладоши и двое из стоявших за его спиной мужчин схватили боярина за руки заставив его выгнуться  колесом. Улеб взвыл от боли.
- Константин, - ты ему веришь?
- Нет.
- Константин, в моей власти было убить тебя, но я это не сделал. Я тебя спас, спаси меня и ты! – взмолился Улеб.
- Олекса..., - начал, было Константин.
В ответ Олекса приложил указательный палец к губам.
- Я тебе расскажу, в чем ты  виноват, и что мы с тобой сделаем. Во-первых, ты надругался над Звениславой. Звенислава, к слову далеко не единственная, кто от тебя пострадал. Поэтому для начала мы тебя оскопим. Далее, из твоего рта, льется столько поганых слов, столько яда. От этого пострадали мои хозяева, ныне покойные князья Всеволод, Игорь, а также Святослав Ольгович. Поэтому мы отрежем тебе язык. Затем мы тебя изобьем, так же как киевляне Игоря Ольговича. Наконец мы проломим тебе череп у утопим в ведре воды. Также как ты убил Роготу.
- Я его не убивал... рыдая сказа Улеб, - это все Иван Вышатыч, это он его убил.
- После этого твое тело будет вываляно в грязи, пухе, перьях и брошено на Торжище...
- Мне плохо, - застонал Улеб, - мне очень плохо.
Олекса между тем достал из голенища сапога нож и поднес его к шее боярина, на которой виднелись вздувшиеся вены.
- Мне, плохо, у меня болит в груди, будто режет. Мне очень плохо, очень...
- Скулишь собака.
Константин положил руку на плечо Олексе и прошептал на ухо:
- Ему похоже, действительно плохо...
- Нет, юлит проходимец.
Внезапно Улеб осел на пол. Люди Олексы не смогли удержать в руках тяжелое тело боярина, и он растянулся на полу, нелепо раскинув руки.
- Эй, Улеб, не играй с нами, ты не на того напал, -  неуверено произнес Олекса.
Константин присел возле боярина и осторожно взял руками за его запястья, пытаясь прощупать на руке пульс. Пульс не прощупывался. Тогда лекарь нащупал на шее боярина сонную артерию – и не обнаружил сокращения сердца.
Олекса с беспокойством наблюдал за манипуляциями лекаря. Когда тот попросил у него нож с широким лезвием, он без возражений вручил оружие лекарю. Константин поднес гладкое блестящее лезвие к губам Улеба и недолго его подержал..
- Как он там, - осторожно пробасил один из бородачей.
Константин поднес лезвие к глазам. Лезвие не запотело. Лекарь  произнес:
- Он мертв.
- Черт, черт, черт! – вскрикнул Олекса и что есть силы стукнул кулаком по стене.- Я должен был его убить, должен!
Олекса зашагал по маленькой коморке, рассыпая направо и налево отборные ругательства.
- Олекса, может это и к лучшему, - тихо сказал Константин
- Что к лучшему? То, что Улеб сдох?!
- Да. Он умер быстро, без покаяния, без исповеди, без соборования, как грешник. Это плохо, очень плохо для его души. У Улеба дурная смерть и он ее заслужил.
- Константин, я не смог освободить князя Игоря, не смог его спасти, не смог отомстить! Не смог выполнить приказ князя Святослава!
- Улеба наказал Бог. Его жизнь забрало Провидение. Это более жестоко, чем смерть от твоих рук.
Вместо ответа Олекса махнул рукой.
- Олекса, нам надо уходить, пока есть возможность. Улеба  скоро хватятся, - сказал худощавый бородач, в грязной свите.
Олекса  опустился на лавку  и схватился руками за голову. С тихим треском горел светильник тяжело дышали мужчины. Они не смотрели на неуклюже распластанное на земляном полу тело, а глядели друг на друга, словно спрашивая, что будет дальше. Все знали, что последнее слово будет за Олексой. Олекса опустил руки и поднял свою голову со всклоченными соломенными волосами.
- Улеба надо вынести на улицу  и оставить там. Нас наверняка заметят, а может уже заметили и ищут. После этого уходим.
- Пойдем через Иорданский ручей? – коротко, по-деловому уточнил худощавый бородач.
- Да.
Товарищи бородача принялись обшаривать карманы Улеба. В глазах Константина мелькнуло презрение. Олекса поймал его взгляд.
- Они заработали добычу. Улебу серебро всеравно не нужно. На улице тело моментально ограбят, - пояснил он, и категоричным тоном, не принимающим возражений добавил, - кстати, пойдешь с нами.
- Я никуда не пойду, - покачал головой Константин.
- Почему? – искренне удивился Олекса. – Почему?
- Я хочу домой.
- Твой дом здесь.
- Здесь отчий дом, но не мой дом. В этих местах прошло мое детство и юность. Ты знаешь, что люди как звери и птицы покидают отчий дом, что бы построить свой. Теперь мой дом там, у ромеев, в Константинополе.
- Как же я, Святослав, Звенислава, наконец?
- Василевс меня прислал лекарем великому князю Киевскому. Но Всеволод Ольгович уже год как на том свете. Его брат тоже мертв. Изяславу Мстиславичу я не нужен, а Святославу  никогда не стать великим князем. Я выполнил волю василевса – меня здесь ничего не держит.
- Уходи с нами. Я договорюсь со Святославом, и он отправит тебя в Константинополь через Корсунь.
- Я останусь, мне нужно забрать Звениславу.
- В своем ли ты уме? Она хоть знает, что ты ее любишь?  Звенислава из знати, а ты простолюдин – вы разные. Это твоя   ошибка.  Она тебя не любит, и если и уйдет с тобой, то не ради тебя, а для спасения свей жизни. Здесь у Звениславы два пути - либо в могилу, либо в монастырь. Хотя нет – есть еще и третий – быть с Петром Бориславичем, для которого она, похоже, любовница.
- Я вернусь в Изяславу, и он отдаст мне Звениславу. Мы начнем новую жизнь в Константинополе.
Олекса разочаровано развел руками.
- Делай, как знаешь, -  сказал он, - надеюсь, ты не ошибаешься,  ведь  сердцем думать нельзя.
Тем временем товарищи Олексы опустошили карманы Улеба, взяв грузное тело боярина за конечности с трудом, протиснулись в дверной проем и исчезли в темноте.
- Ну что ж, - сказал Олекса, -  прощай, но знай на Руси у тебя есть друг.
- Надеюсь, мы еще свидимся, но при более благоприятных обстоятельствах.
Олекса раскрыл объятья и крепко сжал руками Константина.
- Жаль, что не смог хотя бы забрать тело Игоря Ольговича.
Константин на минуту задумался, и после недолгих размышлений спросил Олексу.
- Не сможешь ли ты, напоследок, меня незаметно провести в Новгородскую Божницу? Вокруг много людей...
-  Можно попробовать, - подозрительно прищурился Олекса.

Эпилог, который может быть прологом
Этой ночью в храме Святого Михаила, что на подворье новгородских купцов, случилось великое знамение. Кто-то из бедноты, ночующей близ церкви случайно заметил, как в храме вспыхнул свет. Нищий поначалу  не поверил своим глазам, но через некоторое время все же разбудил своих соседей, таких же бедолаг как он. Те в свою очередь, растормошили других спящих. Затем, кто-то из  них произнес, что видел парящие вокруг храма полупрозрачные тени ангелов, а кто-то другой подтвердил его слова. Вскоре нашлись с полдюжины свидетелей, которые  заставили эту весть, обрасти самыми невероятными подробностями и упасть семенами в подготовленную почву. Прошло еще немного времени и  люди, которые уже коснулись тела убиенного, и те, кто еще надеялся притронуться к телу поняли, что находятся среди ночи у забора подворья близ Новгородской Божницы не просто так, а по проведению Божьему. Они забыли про сон, голод,  холод  и, расталкивая друг друга, руками стали перебираться через забор, что бы попытаться хоть одним глазком заглянуть в мутные слюдяные оконницы церкви в надежде увидеть Чудо. Ни цепные псы, ни разбуженные шумом недовольные заспанные сторожа не могли их остановить. Когда поднятый с ложа раздраженный священник в сопровождении дьякона и нескольких новгородцев отворил дверь церкви, то увидел, как из глубины храма льется свет. Кто-то за его спиной бросился на колени и стал молиться, кто-то принялся неистово креститься... Священник в сопровождении двух трех наиболее отчаянных людей направился к правому клиросу, где положили тело убиенного и увидел, что вокруг тела стоят горящие свечи...
- Как это случилось, дверь же была заперта, - только и смог пробормотать поп. Но сказал он эти слова достаточно громко, что бы быть услышанным, и его слова мгновенно передавались из уст в уста, из ушей в уши, обрастая удивительными подробностями
- Чудо! Чудо! – раздались крики за его спиной, -  Он невинно убиенный! Он мученик!
Тогда священник и новгородцы опустились на колени, громко произнося «Отче наш»,  «Верую» и молились до утренней зари.
С первыми лучами солнца новгородцы направились к митрополиту, что бы поведать о случившемся ночью Чуде. Клим Смолянич по старой монашеской привычке вставал очень рано и принял гостей без промедления. Митрополит внимательно выслушал новгородцев  и задумался. Клим Смолянич был глубоко верующим и одновременно рационально мыслящим человеком, иначе  бы ему не удалось стать Митрополитом Киевским. Поэтому  в митрополите боролись отец паствы и государственный муж. С одной стороны чудеса должны укреплять прихожан в вере и поднимать авторитет церкви. Это было как раз хорошо. С другой стороны такое чудо было совсем ни ко времени, ни к месту. Поэтому митрополит с максимальной искренностью в голосе поблагодарил новгородцев о столь важной новости, благословил их и ... запретил   говорить о чуде. Одновременно Клим Смолянич послал вестника игумену Федоровского монастыря Онанию с коротким и ясным приказом  предать тело Игоря Ольговича земле в самое ближайшее время, не забыв соблюсти все необходимые обряды.
Онаний с монахами братии Федоровского монастыря прибыл на Подол в течение часа и удостоверился, что чудо утаить не удалось. Его встретила гудящая, рыдающая и одновременно молящаяся толпа, плотным кольцом окружившая подворье новгородцев. Прибывшие дружинники   вытеснили из храма всех людей кроме священника, дьякона и служек. Теперь они с опаской поглядывали на волнующихся людей.  Игумена охватил страх за свою жизнь  и по телу пробежала дрожь. Однако страх был напрасен - монахов безропотно пропустили. Онаний шатающейся походкой прошел  по живому коридору, без устали благословляя киевлян направо и налево, пока не оказался в притворе храма. Подойдя до диаконских врат игумен побледнел как полотно, увидев обнаженное растерзанное тело. Он немедля приказал его облачить в монашеские одежды, после чего быстро, но торжественно отпел покойника. По окончании обряда тело погрузили на телегу и повезли в Семионовский монастырь, где уже была к этому времени приготовлена могила. Телега в сопровождении иноков медленно покатилась к Копыреву концу, за телегой потянулись жидкой лентой киевляне, ожидавшие еще одного чуда.
Изяслав Мстиславич стоял в верховьях Супоя, на границах Черниговского княжества, когда пришла к нему принесли весть об убийстве Игоря Ольговича. Весть принесли ему верные бояре, в числе которых были Радила, Добрыня и Петр Бориславич. Князь принял их в большом  полевом шатре. Когда ему сообщили о произошедшем в храме Святого Михаила, он набожно перекрестился и произнес перед  боярами короткую речь, словно полководец перед боем. Правда его слова были пространны. Они сводились к тому, что если бы он знал трагедии, то приложил бы все силы для спасения своего брата, что Изяславу теперь не уйти от злых языков и пересудов, которые будут его обвинять в преступлении, что он не приказывал и не подговаривал людей совершить такое зло. По окончании речи Великий князь  заплакал, и Петр Бориславич был уверен, что слезы и переживания его искренни, но связаны ли они гибелью Игоря Ольговича или с ее последствиями для Изяслава Мстиславича, он не знал. Не мог Петр Бориславич быть уверен и в том, что князь не узнал эту весть ранее.
Что однозначно сложилось в пользу Великого князя, так это появившийся воинственный пыл киевлян, окрыленных желанием мстить Чернигову. Изяслав этим неприминул воспользоваться. Только князь повел свое войско не на Чернигов, а на Курск и другие города по Сейму. Эти земли фактически не принадлежали замыслившим против него зло Давидовичам -  там сидели наместники Святослава Ольговича и Суздальского князя Юрия Владимировича.
Петр Бориславич смог поговорить с Великим князем через несколько дней в одной из его резиденций. Был холодный сентябрьский вечер и Великий князь принимал его в своих покоях укутавшийся по-домашнему в теплый меховой халат. Князь был в хорошем настроении и слегка под хмелем. В его глазах был озорной блеск, характерный обычно молодости. Усевшись на покрытые медвежьими шкурами лавку, князь развязно сказал:
- Знаешь, за что ты мне нравишься Петр Бориславич? Ты удачливый и верно мне служишь. При этом когда тебе хочется сыграть свою игру, даже противореча мне, все складывается в мою пользу!
- Княже, - возмутился Петр Бориславич, - как я могу идти против тебя! Я же за тебя готов жизнь отдать! Твои старания, по укреплению государства и поднятию престижа Киева мне дороги!
- Да брось, можешь. Можешь из-за своих амбиций, гордыни, не всегда понятных мне ценностей, баб, в конце концов. Думаешь, я не знаю твою роль в истории с Игорем Ольговичем, упокой его душу.
- Я хотел, что бы восторжествовала справедливость.
- По отношению к кому? К князю Игорю, Улебу, тебе, твоей Звениславе или византийскому лекарю.
Петр Бориславич благоразумно решил промолчать. Князь сделал большой глоток вина и нравоучительно поднял указательный палец.
- Правильно делаешь, что молчишь Петр Бориславич. Я тебе поясню в чем дело. Даже когда ты хочешь кому-то помочь, всеравно где-то в глубине души, ты думаешь о себе. Ты делаешь шаг, подспудно оценивая риск пострадать самому. Поэтому в попытке сделать добро  одному человеку, ты делаешь зло другому, сам того не желая. Таким образом, добро тебя вводит в грех, и становиться злом, для тебя боярин. Мало того, человек из-за которого ты берешь на себя грех не достоин этого.
- Княже, ты о Звениславе? - спросил Петр Бориславич и почувствовал, как краснеет. 
-  Ловишь мысль налету.
Изяслав Мстиславич отпил из кубка глоток тягучего вина и, облокотившись на спинку лавки довольно улыбнулся:
- Тебе, Петр Бориславич, надобно определиться чего ты хочешь в жизни. Тогда не придётся метаться, и от твоих мытарств будет страдать меньше людей, может быть даже никто. Следовательно, меньше будет меньше обиженных тобой боярин, а значит, снизятся опасности для тебя. Звениславе твоей выйти бы замуж и рожать детей, домом заниматься, в церковь ходить каждую неделю. Она же возомнила себя десницей Божьей, забыла, что надо прощать и ждать. Бог все видит!
- Я хотел ее спасти...
- Ты хотел еще спасти князя Игоря, Петр Бориславич. Зачем мне не понятно.  Знаешь, в чем твоя ошибка боярин? Ты взялся за не свою ношу. Меня надо было просить. Я высшая власть в Киеве и в моих руках любая жизнь.
- Княже, я же тебя просил...
Изяслав Мстиславич раздраженно поморщился и махнул рукой.
- Есть еще Бог, который все видит и решает, а мы лишь орудие в его руках. Вот Улеба забрал себе, хотя возможно кто-то этому поспособствовал. Заметь, по нем никто особо не скорбил, даже его жена. Звенислава должна быть довольна.  Игоря Ольговича Бог забрал себе, при этом Святослав, сам того не понимая, получил хороший стол, и возможность править в Чернигове. Из  Игоря, князя неудачника мы сделали мученика. Я боюсь, что пройдут годы, а мои труды не будут так помнить, как его смерть. Слушай меня внимательно, Звениславу твою я отправлю в Константинополь вместе с лекарем -  пускай ему прогрызает плешь. Там для нее масштаб не тот, что у нас. Там девке не развернуться и никто от нее пострадает, лишь соседи лекаря и он сам. Они кстати, уедут они завтра....
- Завтра?
- Да, и надеюсь навсегда. Надеюсь, у тебя хватит ума ее отпустить.
Петр Бориславич задумался,  покусывая губы.
- Не кусай. Она тебе не нужна. На тебе висел долг перед Улебом, ты висел у него как рыба на крючке, поэтому с ним пришлось расплатиться самым дорогим, человеческой жизнью, счастьем. Но тебя огорчило не это. Ты был зол, из-за того, что тобой играют, как марионеткой, и со стороны видно – не смотря на свою знать и богатство ты никто. Но Улеба нет, Звенислава направится в Константинополь и все забудется. В замен я тебе дам много больше - власть и возможность творить вместе со мной историю. У меня много забот – Суздальский князь на Севере, Давидовичи и Ольгович на Востоке, Володимерко Володарич – на Западе. Мне придётся быть и воином и дипломатом и одному конечно мне никак не справиться.
- Хорошо княже, - после недолгого раздумья сказал Петр Бориславич, - что дальше?
- Делать большие дела, - подмигнул ему князь.