ВЛАД ПЕТУХОВ - http://proza.ru/avtor/curious777 - ПЕРВОЕ МЕСТО ПОЧЁТНОГО МАГИСТРА В КОНКУРСЕ "ВЕРНИСАЖ 50" МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
Не смотря на скромное воспитание и суровую юность, пришедшуюся на времена развала страны, Михаил Ильич Зуров сильно тяготел к искусству. Особенно к иконам. Эта тяга неумолимо влекла его по вымирающим деревням, где он за бесценок скупал у замшелых стариков деревянные доски с потемневшими от времени ликами. Впрочем, покупка, как способ приобретения, стояла в арсенале его действий на последнем месте. Ему больше нравилось приобретать «за так»: где - посулами, где – за денежку из банка приколов, а где и просто обобрать заброшенный дом.
Знавшие это его пристрастие говорили:
- Побойся бога, Мишка! Вот ужо он тебе воздаст по заслугам!
Но Мишка на такие слова только посмеивался, а уж если сильно допекали, восклицал глумливо:
- Устыдитесь, убогие! Ибо не в силах вам прозреть, что спасаю я для человечества шедевры мировой культуры!
Спасал шедевры Михаил отнюдь не бескорыстно, через что успел и обогатиться, и посидеть немного, но всё преодолел и со временем прослыл меценатом и даже поучаствовал маленько в региональном парламенте.
Многое с тех пор поистёрлось у людей в памяти, но в разговорах о местных культурных событиях замечалось следующее: о чём бы не шла речь, но рано или поздно обязательно всплывёт фамилия Зурова, как человека сведущего, подвижнического и несомненно полезного для общества. Люди знающие так прямо и говорили, что дом его огромный – это Лувр, Эрмитаж и Дрезденская галерея, вместе взятые. Потом, спохватившись, что уж больно сильно заврались, добавляли: ну-у, это если в местном масштабе, конечно. Михаил Ильич такие слухи не пресекал и лишь заводил, когда нужно, глаза к небу, и выражение лица его в такие моменты было туманно. Кто бы знал, что всё мало-мальски ценное было давно уже трансформировано в простые мирские радости, обеспечив их обладателю безбедное существование и ничего более.
Вот в такие-то времена пасмурным днём поздней осени курьер доставил к дому Зурова что-то плоское и квадратное. Консьерж курьера во двор не впустил, а учинил сперва телефонный доклад хозяину. Вообще-то, если честно, это и не консьерж был вовсе, а пожилой дальний родственник, которого Михаил Ильич сердобольно приютил, наложив на него нетрудную вахтёрскую повинность за еду и постой. Он одел старика в нечто похожее на ливрею и велел отпустить бороду. Получилось очень благообразно и по-старинному. А консьержем назвал, исходя из простых резонов: сторожей в ливреях не бывает, а лакеем – вроде обидно как-то. Только произносил это слово с протяжкой и нажимом на «ё» вместо «е» в последнем слоге, вот так: консь-ё-ё-рж. Это представлялось хозяину более изысканным и истинно французским.
Был Михаил Ильич в минуту доклада чем-то занят и своего привратника слушал невнимательно, велел только расписаться, где надо, да и принести посылку в кабинет.
- Дак ведь курьер денег требует! – сообщила трубка.
- И сколько же? – насторожился хозяин.
- Копейку!
Будто холодком из прошлого повеяло от такого ответа, но только на секунду, и в тот же миг отпустило. Чтобы копеечку требовали за нож, дабы худа не допустить, это Михаил Ильич знал, но тут-то, по описаниям Митрича, было явно что-то другое, похоже, картина. Семь раз переспросив его и убедившись, что никакой ошибки здесь нет, Зуров поначалу даже расстроился: таких денег у него отродясь не бывало, а вот интерес: что же там, уже проклюнулся и стал стремительно нарастать. Пришлось велеть Митричу рассчитаться из своего кармана и скорей тащить посылку.
Это и действительно оказалась небольшая картина маслом со сторонами в полметра примерно. Чувствовалась рука мастера, но мастера незнакомого, а никакого автографа Михаил Ильич не обнаружил, сколько бы картину не крутил. На полотне был изображён старик, по виду алхимик, поскольку весь антураж тому соответствовал. Старик внимательно наблюдал за происходящими в колбе с красной жидкостью метаморфозами и был похож на подобревшего Ивана Грозного с известного холста Репина.
Картина меценату понравилась, и ему сразу же захотелось пристроить её в нижнем зале, чем он немедленно и занялся, легкомысленно упустив из виду поинтересоваться адресом отправителя. А ведь только что это занимало его больше, чем даже имя неизвестного мастера и эта глупая шутка с копеечкой.
Михаил Ильич разместил новое приобретение на стене между железным рыцарем и огромным фикусом и остался весьма доволен обновлением интерьера. С этого-то времени и началось…
Надо сказать, что жил Михаил Ильич в ту пору один. Супруга его была настолько далека от высокого искусства в интерпретации своего благоверного, что не выдержала и съехала к матери, забрав детей. И вот однажды, проходя по залу и совсем даже не глядя на «Алхимика», но имея его в виду самым малым краешком бокового зрения, Михаил Ильич заметил, что старик на картине смотрит вовсе не на колбу, а прямо на него. Да и колба наклонена так, что жидкость из неё вот-вот выльется. Ошарашенный хозяин всмотрелся в изображение повнимательней – нет, всё как прежде. Померещилось, видимо…
Только с тех пор стал такой мираж повторяться, причём колба наклонялась всё больше, а старик смотрел всё пристальней и однажды даже подмигнул меценату. Михаил Ильич уж и линейкой измерял расстояние от колбы до края рамы, и на гостях проверял, что видят. Хвастается, к примеру, картиной, всякие небылицы про неё рассказывает, а сам смотрит на реакцию: что, мол, видите? – Гости никакого подвоха не замечают.
Но однажды Михаил Ильич струхнул по-настоящему. Показалось вдруг, что латинские каракули на свитке перед стариком перекинулись в русские буквы, а буквы сложились в почему-то пугающие слова: «время пришло». Да и колба будто бы наклонилась так, что её содержимое вот-вот выльется прямо за край картины.
Вот тут только и призвал хозяин Митрича и допросил его пристрастно о том, что давно сделать следовало: про обратный адрес на упаковке картины. Митрич пожевал губами, поскрёб в затылке и выдал:
- Я так прямо скажу: не помню. Приказу запоминать не было. Вроде только слово «Скрябин» было где-то написано, а к чему, того не ведаю.
Михаил Ильич испытал сложные чувства. Захотелось прибить непутёвого родственника, и одновременно стало страшно. Опять повеяло каким-то холодком, но теперь уже не отпускало…
Воспоминания приходили трудно. Давно это было. Забрался он однажды в поисках древних раритетов уж совсем в глухую глушь и, надо сказать, не зря. А вдобавок старики поведали ему, что в соседней деревне странные люди живут, Скрябиными кличутся. Так вот, дескать, те люди молятся не по-нашему и иконы у них чуднЫе какие-то. Сильно тогда забрала Михаила такая новость, даже не испугался пешком идти, дороги-то нету.
Оказалось, не зря пошёл, такую интересную икону у какой-то полоумной тётки за бесценок выторговал, что если бы ничего более в той поездке не добыл – и то бы в накладе не остался. А пока по другим домам ходил, глядь – перед ним на дороге старик стоит, а за спину его мальчонка лет десяти прячется.
- Отдай, парень, доску, - проскрипел старик, – а мы деньги вернём. Не надо она тебе, оберег это Марьин.
Ну, началось, подумал Михаил. Видно, спохватились, что продешевили. Сейчас начнут канючить…
А старик снова:
- Отдай, парень… Пропадёт без неё Марья, не в себе она. Сынок вон сироткой останется, Евдоська.
Он кивнул на мальчишку.
- Да и не продаётся такое. Можно только передать за копеечку. А уж если тебе так надо, так приходи через неделю. Евдоська специально для тебя нарисует ещё лучше и даже заговорить успеет. Нарисуешь ведь?
Евдоська нехотя кивнул.
Вона куда завернули! Да чтобы этот сопляк сам мог такое сотворить? Выходит, дурят его старик с мальцом, и дурят неумело, а посему этот балаган надо кончать. И Михаил, легко отодвинув с дороги старика, пошёл прочь. Зря тот кричал ему вдогонку:
- Опомнись, не твори зла!
- Погоди, ужо время придёт, сам пожалеешь, да поздно будет!
А когда стариковский голос уже совсем затух, долетел до Михаила мальчишеский звонкий фальцет:
- Я всё равно для тебя напишу!
Да-а, вот так всё и было… Ту икону Михаил более чем удачно сбыл и давно уже выбросил из головы странную историю, но вот она напомнила о себе и уже совсем не казалась вздорной. От картины надо срочно избавиться, пока она не свела его с ума, решил Михаил Ильич, и даже предпринял некоторые шаги, но...
Ночью его разбудил звук льющейся воды. Спустившись в зал, он обнаружил, что мерзкий алхимик льёт красную жижу за раму картины прямо на пол, и вылилось уже изрядно, а колба всё ещё полна.
И тут полыхнуло. Пол в зале занялся сразу в нескольких местах, и стало понятно, что через миг отступать будет уже некуда. Михаил Ильич заметался по залу, схватил железного рыцаря (зачем?) и бросился к выходу. А когда он, повинуясь какому-то импульсу, обернулся, то вдруг понял, что алхимик, оказывается, похож вовсе не на Ивана Грозного, а на скрипучего старика из той проклятой деревни.
Дом сгорел дотла. Когда пожарные перестали, наконец, проливать головешки от нового возгорания, один из них подцепил тяжёлым сапогом какую-то пластину, совсем не потемневшую от гари. Пластина перевернулась и оказалась картиной с лукавым стариком, занятым какими-то опытами. Её хотели отдать хозяину, как единственную уцелевшую вещь, но не тут-то было. Погорелец тут же впал в истерику и понёс несусветное:
- Видите? Он всё-таки подписал картину! Вот оно: Евдоксий Скрябин. Её всего лишь надо было нагреть! Ах, я дурак! И эта копеечка, и время придёт! Как я сразу-то не понял? Всё сошлось в точности… Не твори зла… Ах, мальчишка, ах, негодяй! Всё сошлось…
Теперь с Михаилом Ильичом всё хорошо. У него отдельная палата с видом на тихую аллейку и благодушное настроение. Но бывают ночи, когда он разговаривает во сне с каким-то Евдоськой и от этого становится беспокойным. Он просит у него прощения, и, видимо, получает его, потому что успокаивается и произносит:
- А ты напиши для меня оберег.
И уже окончательно засыпая, бормочет:
- И чтобы не сотворить зла...
По картине Андрея Шишкина "Алхимик"
На Конкурс - "Вернисаж 50" http://proza.ru/2021/10/06/520 Фонда Великий Странник Молодым