АРИНА БРАГИ. ЛЮБОВЬ И ВОЙНА В ЛЕТО ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЕГО.
«Февраль летит к концу, и в воздухе, и особенно, когда ветер с юга и солнечный день, пахнет весной, снег с земли сошел весь, на северной стороне оврагов и балок начинает зеленеть трава. Это признак тому, что скоро придет «золотая» пора года – весна»
Из письма мужа жене, 23 февраля 1952 года.
Дрезден, группа советских войск в Германии.
Страшные новости обрушивались. Их вал нарастал. И произошло то невозможное в современном мире, что сидит в генетическим коде всякого на этой земле. Что входит с нелепым бабушкиным «Только бы не было войны», и, непонятным приезжему, обилием булочных на каждом углу мегаполиса, и полустертым шрифтом - словно из старых книг – «Эта сторона улицы опасна при обстреле» - белым по светло голубому неприметным в ярости ядовито-красных реклам Невского проспекта.
Волчьи глаза депрессии глянули на Алису из темноты и мутного тройного зеркала. Алиса потянулась к мобильнику и ошалела от боли в висках. Попробовала вдохнуть, зубы сжались, ребра замкнуло и грудную клетку не расширило. Потом – резко – воздух ворвался внутрь, и тело стало лёгким и не принадлежало больше ей. Сердце колотилось так, словно не билось совсем. Она впилась ногтями в запястье - пульса не было - она взвыла и шлепнула ладонью по глазам.
Ударил свет лазера - бил из завитушек тяжкого комода впихнутого бабкой меж двух высоких питерских окон – за ними снежное поле Невы. Алиса надавила плечом на боковую стенку бюро и дернула на себя ребристую кованную петлю замка. Верхний перекошенный ящик сдвинулся и нехотя показал нутро - так оскаливается человек в непривычной улыбке. Зеленый луч шел из-под лоскутков трофейного панбархата из бабкиной шкатулки. Алиса открыла крышку жестянки с полустертым рисунком космей. Пьянящий аромат сандала и табака поднялся от связки любовных писем из молодости бабки.
Алисе дерзко улыбнулись сероглазая красавица и ее любовник бравый лейтенант.
На фото пятьдесят третьего года - молодой ДиКаприо. Но у двадцатисемилетнего деда Вани брови гуще, скулы выше и переносица по-боксерски сломана - боевое ранение. Под Кёнигсбергом в сорок пятом, тот же снаряд оставил юному водителю танка еще и «живой» осколок под левым соском. Рубчик шрама прикрыт орденской планкой на кителе. Осколок удалят в шестидесятом в дальневосточном госпитале, а сейчас лейтенант служит в группе советских войск в Германии, и в свободное время тоскует в разлуке с молодой женой Томой. Его взгляд обращен вовнутрь, туда, где под осколком обитает его любимая. Молодые губы вспухли и жаждут ее поцелуев. Любимая рядом - за спиной лейтенанта ее цветной портрет. Ваня увеличил маленькое фото из письма своей умницы. В фотоателье старого города – ехать трамваем через Эльбу, мимо руин и Цвингера – старый мастер-немец бережно подсветил губы и серые глаза «примы фрау». Ваня приветствует молодую жену и по утрам, и отходя ко сну.
Тома сейчас далеко в крымском пыльном городке. Там, где встретил ее Ваня позапрошлым ноябрем. В концертном зале дома офицеров он увидел спортивную девушку с густой каштановой гривой в платье тёмно-синего панбархата. Она сидела в середине пустого ряда вместе с крашенной блондинкой и полковником медслужбы.
Ваня как развернулся спиной к сцене двумя рядами впереди них, да так и просидел первое отделение смотря лишь в лицо незнакомке: она смеялась остроумному номеру, и он улыбался ее смеху, она хлопала, и он бил в ладони. Она застыла - «Місяць на небі, зіроньки сяють, тихо по морю човен пливе» - и под кителем у него стало так спокойно, словно спала пелена. И он душой увидел ее всю. Значит полюбил. И незнакомка почему-то это заметила, и спутники ее заметили, а строгий полковник как-то размяк и нежно приобнял блондинку.
В антракте Ваня подошел к ним в буфете, пояснил, что впервые в Симферополе в отпуске и случайно заглянул на праздничный концерт, увидев афишу. Девушка улыбнулась: «Тома, а это мои сестра и зять, у них маленький ребенок остался дома с бабушкой». Полковник оказался нежным отцом и вскоре убежал к дочке, попросил нового знакомого проводить девушек после концерта. Антракт затянулся, они выпили по бокальчику крымского каберне из граненых стаканов, и решили уйти и побродить по набережной Салгира, а потом лейтенант довел сестер до ворот их дома на маленькой улочке частных застроек. Каждый день приходил Ваня, провожал и встречал Тому из института и понравился ее строгой матери. Через месяц Ваня и Тома расписались, а под новый год он вернулся на службу в Германию. Из письма 31 января 1951:
- "Когда я читаю твои письма передо мной всплывает чудесный образ твой. Я ощущаю близость твоего дыхания, нежный запах твоих волос и теплоту твоих ласковых рук. Ты бы только знала, как хотеться в это время крепко обнять и нежно поцеловать тебя".
Сейчас 27 июля 1953 года. Дрезден, группа советских войск в Германии. На фото Иван пишет любимой первое письмо после нынешнего возвращения к службе, он - вновь вдали от любимой. Сейчас в тихо комнате, где он живет с тремя товарищами - лейтенанты ушли в клуб в кино. Фильм этот Ваня и Тома смотрели вместе две недели назад.
- «Решил в одиночестве погрустить о том, что нет тебя рядом и помечтать. Поставил на стол твой портрет и решил с тобой «поговорить», но «ты» молчишь, не хочешь со мной «разговаривать» и мне волей – неволей пришлось взять лист бумаги и все свои мысленные грусти переложить на него».
По листку в клеточку полетел его крупный почерк: "Милый друг - родная моя», и добавил по-польски, - «Томусенька», - и перо замерло.
Ваня вспомнил как хороша Тома в жарком споре. И понял вдруг, что не обнять ее сейчас.
- «Прошел первый день после отпуска, как будто все знакомо, не произошло особых изменений за мое отсутствие, а каким трудным показался мне этот день, все еще не верю, что в этот вечер не обойму и не поцелую я тебя, а как хочется сделать это, хочется пошутить, посмеяться с тобой, даже поспорить по пустякам, ведь в эти моменты ты бывала особенно хороша. НО УВЫ! Родина нам приказала, ради общественных благополучий, временно расстаться! Несмотря на то, что мы очень любим друг друга, что мы очень молоды оба, ибо так нужно!
Иван долго вглядывается в родное лицо – в ее дерзкие с хитринкой глаза, чувственный наклон головы, слегка растрепанные прядки у виска – так, что у сердца начинает пульсировать кёнигсбергский осколок.
- «Милая Голубка, просто обидно, что радиотехника так слабо развита. Ты помнишь рассказ Толстого «Марсианин», как они при помощи «теллевизерных» установок могли прекрасно смотреть друг на друга и одновременно разговаривать на любое расстояние. Было бы просто здорово, если бы такая техника присутствовала в настоящее время, Правда? Ну а коль ее не существует будем ежедневно писать друг другу письма."
Страстно мечтает молодой муж о чудесном «теллевизере»! Для звонка по телефону он должен был промчаться на мотоцикле по ночному автобану от Дрездена до Лейпцига, дать телеграмму жене и ждать, когда она прибежит на главпочтамт. Он вспомнил, как услышав голос любимой в трубке, он, боевой офицер, разволновался так, что позабыл все слова заранее набросанного «планчика».
Он останавливается. Нельзя говорить о страшном, о том, как близка война. Июньские бунты прокатились не только в Восточном, но и в Западном секторах. В восточном – советские танки стреляли поверх голов, и люди попали под гусеницы, а в западном - полиция разгоняла толпу дубинками и водометами. В западном протестовали из-за укорочения часов работы магазинов, в восточном - голодном - против повышения цен на мясо и сахар. «Мармеладные» бунты выявили трагедию разделенного народа.
Оккупационные войска, и восточные советские, и западные американские, замерли в боевой готовности. К счастью, послевоенная Европа убоялась тогда новой бойни.
- «Новостей особых нет, немцы после провокационных демонстраций опомнились, что делали преступление прежде всего против самих себя и против Германии в целом, сейчас практически жизнь у них идет нормально. Погода стоит хорошая, правда сегодня ночью была сильнейшая гроза, наши некоторые ребята думали, что началась война, такие сильные были громовые удары.»
Июльская гроза в Дрездене семьдесят лет назад! Раскаты грома разбудили товарищей и его, молодого пацана-ветерана. Дед в неполные двадцать закончил войну под Кенигсбергом и получил Орден Красной Звезды.
- "Тов. И.Н.Г. в боях при прорыве обороны противника и в штурме города Кенигсберг проявил мужество и отвагу. В районе Кальген 6.04.45 г на поле боя отремонтировал одну подбитую СУ-76 и устранил неисправности у второй СУ-76, которые снова встали в строй и при помощи этих машин эвакуировал застрявшую СУ. В районе Шенбуш 8.04.45 устранил на поле боя на одной СУ течь бензина и заменил коробку передач. 9 апреля 45 г. Тов. И.Н.Г. под ураганным огнем противника вывел СУ-76, на которой был убит экипаж. Кроме того, им эвакуированы из-под огня противника две колесные машины. Тов. И.Н.Г. достоин награждения правительственной наградой орденом «Красная Звезда». Строки Приказа 13 апреля 1945 года.
Ваня полюбил Германию. Тамара приехала к нему в рождество пятьдесят третьего, когда офицерских жен пустили к мужьям. Ваня и Тома катались на пароходике по Эльбе до самой Саксонской Швейцарии, неприлично хихикали в музее гигиены у прозрачной женщины, полюбили сардельки с темным пивом, одевались в одинаковые вельветовые куртки на молнии, любили духи «Запах прелого сена» и милые открытки со свинками в красных ленточках. Всю жизнь Ваня и Тома вспоминали свою волшебную страну Германию, медовый месяц, сгоревшую шаль на лампе ночника и рождение дочки.
В девяносто восьмом, в последний год своей жизни, Ваня, теперь Иван Николаевич, приводил в порядок фотографии. После его ухода Тома, теперь Тамара Ивановна, нашла старое фото. На обороте все тем же его крупным каллиграфическим почерком была сделана свежая надпись:
- «На память Тамаре Ивановне! От Томы и Вани. 1998."
Алиса берет это фото, где молодой дедушка Ваня сидит и тоскует о своей любимой, а с отретушированного портрета на стене за его спиной смотрит Тома.
И ток пробегает по телу их внучки:
- «Он, старый и уже больной, прожив трудную жизнь, тосковал и любил ту, волшебную, юную и прекрасную Тому далекого 1953 года.»
- «Человеку не нужен космос. Человеку нужен человек.»
Алиса смотрит и в ее взгляде на фотографию начинает рождаться мир, и скрипит его перо, и шуршит бумага, и звенит чернильница. И Алиса становится соучастницей этого мира. И сквозь депрессию, сквозь грязь и непонимание в ее душе рождается что-то такое, что искупает и ошибки, и страдания, и боль. Та самя любовью, к которой она всегда стремилась. И все это у нее тоже будет!
Не растратить бы энергию боли взросления!
24 февраля 2022