Серёжка учился в 5 классе обычной Ленинградской школы.
Как думают сегодняшние молодые люди и, как стараются представить это по телевизору, что детство всех послевоенных ленинградских детей проходило под каждодневные воспоминания взрослых о войне и страшных годах блокады города.
Но на самом-то деле в Серёгиной семье, хотя мама мальчика пережила дни блокады, голодала, а отец провоевал все годы войны, об этом никогда не говорили.
Конечно Серёга знал, что отец был ранен на фронте, он видел этот ужасный шрам на запястье у отца, размером в железный рубль. Сергей так же знал, что отец был на войне контужен разорвавшимся рядом снарядом и его даже выкапывали из под накрывшей взрывом земли. Мальчик часто разглядывал военные награды отца, хранившиеся в буфете в деревянной шкатулке.
- Папа, а к нам сегодня в школу приходил Дектярёв, отец Тамарки Дектярёвой из нашего класса. Он герой войны. У него много разных медалей и орденов. Только, конечно, папочка, у тебя же наград на много больше. Почему ты не придёшь в школу и не расскажешь о войне?
А вот, Дегтярёв рассказывал нам, что он один, подбил в бою 6 немецких танков. Правда, когда Вовка Петраков спросил, какую песню они пели перед тем боем, Дегтярёв сказал, что он, как всегда, перед боем пел со всеми солдатами песню "Двадцать второго июня,Ровно в четыре часа." И именно, благодаря такой песни, ему удалось в том бою подбить одному 8 танков.
Папа, я не стал переспрашивать, почему вначале было 6, а после песни уже 8. А вот Вовка Петраков спросил. Но ему учительница сказала, чтобы он не задавал глупых вопросов.
А потом Дегтярёва повели в школьную столовую. Я видел, что он там ел обед, а потом ещё взял с собой несколько пирожков с капустой.
А правда, что на войне было так здорово воевать, как рассказывал Дегтярёв?
Отец ответил не вдруг, он помолчал некоторое время, решая с чего начать. С одной стороны, Серёга был ещё мал, но с другой, нельзя же было допускать, чтобы такие Дегтярёвы врали детям. Ведь они же хуже врагов, они воспитывают в детях уверенность в том, что убивать и умирать, это легко.
- Понимаешь, сынок, война, это не сказка, где фея может прилететь и оживить убитого солдата. На фронте убивают навсегда. Война это не песни перед боем. Война, это совсем некрасиво. Война - это вши, запах пота, мочи и гнилого человеческого мяса. Война - это когда может наступить такой день, за которым ничего не будет дальше...
А Дегтярёвы всегда были и будут. Ты уже большой, сам должен думать.
Серёга не всё понял из сказанного отцом, но он знал, когда у отца ходят желваки на скулах, лучше вопросов ему не задавать.
Серёгин отец работал шофёром на грузовике с белой бочкой, на которой было написано слово "МОЛОКО". Он ездил по совхозам и колхозам ленинградской области, забирал молоко и привозил его в Ленинград на молочный завод. Иногда папа брал Серёгу с собой и он весь день проводил в кабине автомобиля. Ему нравился этот запах бензина, машинного масла. А когда они приезжали в колхоз за молоком, там мальчика угощали вкусными сливками и он ими запивал купленную отцом в сельском магазине булочку с изюмом.
Однажды, когда они с отцом проезжали мимо деревни под названием Кобрино, тот сказал:
- А вот здесь, сынок, меня в войну ранило. Как раз у того холма. Пойдём-ка, я тебе покажу.
Отец остановил машину на обочине дороги, и они пошли по полю изрезанному канавами глубиной в рост взрослого человека. Отец объяснял, что это были немецкие окопы. Один окоп заканчивался большой, четырёхугольной, ровной формы, глубокой ямой. Отец остановился на краю этой ямы. Сергей взглянул в лицо отца, ожидая, что тот сейчас начнёт что-то рассказывать. Но отец стоял и молча шевелил губами, словно с кем-то разговаривал. И тут Серёга, в первый раз в своей жизни, увидел у отца на глазах слёзы. Мальчик ждал, когда отец решит вернуться назад к машине. Но тут папа заговорил:
- Вот, сынок, это то самое место, тот самый блиндаж, та самая немецкая землянка. Случилось это со мной 28 января 1944 года, когда мы освобождали эту деревню от фашистских оккупантов. Я со своим командиром, лейтенантом Соломоном Коганом, первыми подошли сюда. Лейтенант приказал, чтобы я распахнул и придержал, сбитую из грубых досок дверь, прикрывающую вход в землянку, а он даст туда очередь из автомата, на случай, если там ещё прячутся немцы. Я так и сделал; стоя лицом к входу, держал дверь открытой, стараясь отодвинуться как можно больше в сторону, чтобы лейтенант, стреляя, не задел случайно меня. Раздалась автоматная очередь. Мне словно кипятком ошпарило руку. Дальше, всё помню, как в замедленном кино. Автоматная очередь брызгала пулями из тёмной глубины землянки. Я вижу, как отпущенная мной дверь закрывается. По ней, сползает на землю мой командир. Я кинулся к нему. Хватаюсь за шинель, чтобы оттащить его в сторону от двери. Моя левая рука не держит. Боли не чувствую, но вижу, что из рукава моей шинели на снег капает кровь. Тут подбежали наши солдаты. Убитого лейтенанта оттащили от двери. Кто-то бросил в глубину землянки гранату. Один солдат перетянул мне ремнём руку, чтобы остановить бьющую из раны кровь. Потом уже подошли санитары, наскоро перевязали мне рану и отправили на санитарной машине, вместе с другими ранеными, в Ленинград, в госпиталь.
Да, сынок, здесь это и случилось. Но нам нужно ехать дальше.
Уже сидя в кабине машины я спросил:
- Папа, а долго ты пробыл в госпитале? Тебе было очень больно?
- Больно?- отец улыбнувшись продолжил- Это же была война, не было никаких лекарств. И хотя мне повезло, что пуля прошла навылет и кость была не задета, рана нагноилась и не заживала. Первые дни в госпитале мне делали перевязки. Но рана лишь покрывалась плёнкой под которой был гной. Врач разрывал рану и оставлял её без повязки. Он считал, что так лучше. Но лучше не становилось. Наступил уже конец марта, а рана не заживала. Проблема, была ещё, что очень хотелось есть. Пайки в госпитале были тогда мизерные и мы пили много воды, чтобы заглушить постоянный голод. От воды опухали. И это тоже не способствовала заживлению раны. В палате, кроме меня, было ещё много раненных. Не поверишь, но в это холодное время года, появились в палате мухи. Они были жирные, лезущие везде. В одно из очередных посещений, врач сказал ободряюще, что мне повезло, у меня появились добровольные санитары. Я увидел, что в ране ползают маленькие белые червячки — личинки навозных мух. Они, как объяснил доктор, выедали появляющийся гной. Конечно само сознание, что в тебе ползают черви, было ужасным. Я чувствовал их шевеление. Но рана действительно стала быстро затягиваться.
После излечения в госпитале, я опять попал на фронт, но уже шофёром. Было ещё много боёв. Была и контузия. А закончил я войну в Варшаве.
Серёга тогда подумал, какой же папа у него смелый и столько пережил. А отец Дегтярёвой Тамарки, просто врун.
П.С.
Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа
Киев бомбили, нам объявили
Что началася война.
Война началась на рассвете
Чтоб больше народу убить.
Спали родители, спали их дети
Когда стали Киев бомбить.
Врагов шли большие лавины,
Их не было сил удержать,
Как в земли вступили родной Украины
То стали людей убивать…
Песня написанная в 1941 году.
Музыка Ежи Петербургского, слова Бориса Ковынева