Род Шевелёвых, предков моих по материнской линии, идёт от Егора, прапрадеда моего, о котором ничего не известно, кроме имени.
О его детях, в том числе и моём прадеде Петре Егоровиче, известно со слов моей мамы Александры Леонидовны (в девичестве Мешковой), а ей об этом рассказывала её мама, Анна Петровна Мешкова (в девичестве Шевелёва) и другие близкие родственники.
Наиболее достоверными считаю сведения из воспоминаний Леонида Леонидовича Мешкова, среднего сына Анны Петровны, которые основаны на рассказах бабушки Пелагеи (родной сестры его деда Петра Егоровича), которые он записал в конце 1940-х гг., когда после школы поступал в институт и некоторое время жил у неё в Новосибирске.
Леонид:
«О своих далёких предках я знаю совсем немного, по кратким рассказам моих родителей и наших родственников. Теперь уже некого спросить о прошлом, их давно нет в живых. А когда они были живы, мы (молодые) не интересовались прошлым».
Александра:
«Чего я не знаю, откуда они, Шевелёвы, приехали? Думаю, они приехали из тех мест, где реки Дон и Чал(ка). Строились они на пустом месте или нет? Мама никогда про это не рассказывала».
Леонид:
«По родственной линии моей мамы Анны Петровны сведений немного. Мой прадед был коренным жителем Сибири. Подтверждением этого является разговор прадеда о том, как группой из нескольких конных повозок (обозом) он ездил на ярмарку в г. Ирбит для продажи пшеницы, овса, а там покупал ткани, предметы домашнего обихода. Поездка длилась по нескольку месяцев в зимнее время. Когда прадед оказался в Сибири, мне неизвестно.
Но я недавно узнал, что о селении Бугры упоминается в каких-то записях во второй половине 18-го века; тогда из близлежащего селения Большое Кривощёково часть людей переселилась на место, где расположены Бугры. К этому времени на месте будущих Бугров уже проживали семейства с фамилиями Шевелёвы, Томиловы, Редровы, Чистяковы, Кочергины и др. [2, c. 8]. Следует предположить, что эти люди жили там задолго до упоминания о Буграх. А мой прадед – Егор Шевелёв».
Александра:
«Моя мама Анна Петровна Шевелёва говорила, что они были чалдоны. Я думаю, что чалдоны – коренное население Сибири. Занимались хлебопашеством, имели помногу скота. А хлеб возили далеко, чуть не до Урала. Продавали пшеницу на чай, керосин, ситец, а то и просто на деньги. Когда Новониколаевск расстроился, появились купцы, стали продавать купцам».
Леонид:
«У прадеда была большая семья: Матвей (1864 г.р.), Пётр (1866 г.р., мой дедушка), Пелагея (1868 г.р.), Ефим (?), Степан (1876), и Пелагея незрячая (?). Ефим погиб в первую мировую войну (по слухам, он был застрелен при попытке к бегству из плена).
У дедушки Ефима был сын Алексей, который жил также недалеко от своих родичей».
Александра:
«Пять детей было у Егора: три сына и две дочери. Старшего сына звали Матвей, среднего – Степан и младшего – Пётр. Две дочери Егора носили одинаковое имя – Пелагея. Одна из них была слепая. Их так и называли: Пелагея и Пелагея слепая».
(Александра считала своего деда Петра Егоровича младшим из братьев. О том, что у деда был ещё один брат Ефим, она не упоминает. Леонид о Ефиме слышал из рассказов Пелагеи Егоровны и даже знал его сына Алексея. Анна Петровна по какой-то причине не поддерживала с ними родственных отношений. Однажды Леонид слышал, как жена Алексея Ефимовича громко возмущалась в сторону Анны Петровны: «Почему она не хочет знать нас, ведь мы ей родня!» Причина такого отношения Леониду не известна - В.Т.).
МАТВЕЙ ЕГОРОВИЧ
Леонид:
«У Матвея Егоровича была самая большая семья среди своих братьев и сестёр. Дети от первого брака: Андрей, Василий, Пелагея, Мария; от второго брака Анна (моя крёстная), Иван и Павел.
Андрей Матвеевич (1896 г.р.) – его дети: Клавдия (1922 г.р.), Владимир (1925 г.р.), Александра (1928 г.р.). Жена – Вера Ивановна (Кузнецова).
Василий Матвеевич (рано умер от болезни лёгких) – его дети: Мария (умерла в отрочестве), Александра (1924 г.р.), Анатолий (1926 г.р.), Владимир (1929 г.р.). Жена Наталья Ефимовна (Быкова).
Мария Матвеевна - дети: Валентина и Владимир. Муж Пётр Ермолаев.
Пелагея Матвеевна - дети: Вера и Николай. Муж Григорий Антипьев.
Анна Матвеевна - её семью не знаю.
Иван Матвеевич: холост, погиб на фронтах Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.; его имя на Монументе Славы в г. Новосибирске (см. комм. 1 – В.Т.).
У Павла Матвеевича детей не было, жена Роза. В годы войны 1941–45 гг. работал на оборонном заводе. Погиб в 1958 году, на проезжей части улицы, пытаясь остановить автомашину, чтобы доехать до своего дома.
Многих внуков дедушки Матвея я хорошо знал; с некоторыми мы учились в одной школе. Мама поддерживала отношения с Пелагеей Матвеевной, в замужестве Антипьевой».
Александра:
«Дед Матвей был простой мужик. Где-то на сборне все кричат, и дед Матвей – тоже. Его спрашивают: «Дед, а ты чё кричишь?» - «Да чё люди, то и я!». Речь шла о покосах, кажется.
У него покосов было много, так как на каждый «рот» давали долю, а детей у него было много. Землю и луга делили на паи. Кто победнее, тем отводили на дальнем поле вначале. Затем договорились часть пашни отводить на дальнем поле, а часть – на ближнем. У нашей семьи тоже было два поля: ближнее и дальнее.
Дед Матвей был очень бедный. У него были единственные стёганые штаны, которые он носил и зимой, и летом, а втоки были до колен. Шапка заплатанная, ухом вперёд. Первая жена его умерла. Он говорил: «Лучше погореть, чем овдоветь. На четверых-то кто пойдёт?» Дуня была незамужней, пошла на четверых, да ему ещё четверых подарила: Филиппа, Ивана, Анну, Павла.
(По словам Александры, Филипп утонул в детском возрасте – В.Т.).
В родне её считали неумехой. Рассказывали, она собралась кроить рубаху мужу, а тому нужно было идти куда-то. Дуня ему говорит: «Постой, Матвей, я на тебе ворот вырежу».
Мы звали её бабушка Авдотья. Умерла она после войны, когда её младший сын Паша, ровесник мне (с 1922 года рождения), женился. Сам дед Матвей умер, не дожив до коллективизации, которая проводилась в Буграх с 1928 года. Она одна детей поднимала.
Маме моей Паша был сродный (двоюродный) брат, а звал её тётя Нюра, двадцать лет разницы в возрасте. В детстве мы были очень дружны. Он из лучин делал мне всякую кукольную мебель, лопатки. Его звали моим женихом. Кончилась наша дружба, когда мы в школу пошли. Баба Дуня привела сына в школу и говорит учительнице: «Ты на него не реви – он грамотенный!» Правда, учился он плохо, еле закончил три или четыре класса. Павел погиб в возрасте 36 лет. Шёл с работы домой ночью через поле, на него наехала машина. Тогда от кладбища до Башни чистое поле было, ни огонька».
Леонид:
«Братья Матвей, Пётр и Степан жили практически одним двором, их дома и постройки стояли рядом».
Александра:
«Дома братьев Петра и Степана стояли в одном дворе, дом деда Матвея также стоял рядом (от нас с правой стороны), но заходили в него через калитку с улицы. Дед Матвей дом свой продал Пичуговым, а сам с семьей поселился на Бугринских выселках».
(Адрес «Н-сиб. обл., Кировский р-н, с. Бугры, Бугринские выселки, дом 15» указан в донесении о безвозвратных потерях как домашний адрес Ивана Матвеевича Шевелёва. Там же - кому направить похоронку: «Мать Шевелёва Евдокия Алексеевна» - В.Т.).
Леонид:
«Дом, в котором жили Пичуговы, ранее принадлежал Матвею Егоровичу. Видимо, этот дом был продан Пичуговым или достался по какой-то причине. Я предполагаю, но не утверждаю, что тут не обошлось без обыденного, в уже советское время, безобразия. Пичугова В.П. была слишком активной общественницей и даже каким-то чиновником в районном совете. Её стиль был - для какой-то цели нагонять страх на обычных людей топаньем ногами и истеричным криком. Перед войной в 30-е годы Пичугова торговала в квасном киоске, обманывая покупателей в цене, недоливах, добавлением в напитки воды и другими мошенствами.
Но точно причина потери дома Матвеем Егоровичем мне не известна. Семья Матвея Егоровича стала жить в маленькой избушке на краю Бугров возле берёзовой рощи».
Виктор:
«Вот рядом жили Пичуговы. Тоже потом ходила такая (несчастная). Мать говорила: «Дааа, а как ты раньше ходила по дворам, в красной косынке, описывала, кто и сколько зерна должен, докладывала, у кого есть зерно, - и всё выгребали. А сейчас ходишь, прибедняешься».
Александра:
«Все три брата Шевелёвых: и дед Степан, и Матвей, и Пётр были маленького роста. Матвей был меньше всех, но звали его «большак», потому что старший. Мама рассказывала, что самым ленивым и хитрым был дед Степан. Как на поле поедут – он уж в избушке. Поговорить мастак, а эти – молчуны».
СТЕПАН ЕГОРОВИЧ
Степан - младший сын Егора Шевелёва. Год рождения можно предположить на основании свидетельства о смерти, где сказано, что гр. Шевелёв Степан Егорович умер 20 февраля 1962 года в возрасте 86 лет. Если возраст указан верно, то год рождения 1875 или 1876.
По воспоминаниям других моих родственников, Степан Егорович участвовал в русско-японской войне 1904-1905 гг. и в Первой мировой (германской) войне 1914-1915 гг. Участие Степана Егоровича в русско-японской войне под большим вопросом. В списках, которые предлагает Интернет, фамилии Шевелёв нет. Ещё, согласно семейной легенде, известной Антону Нелидову, правнуку Степана Егоровича, а также моему дяде Виктору Леонидовичу Мешкову, Степан Егорович был награждён Георгиевским крестом. Подтверждения этому в Интернете я не нашла.
Участие Степана Егоровича Шевелёва в Первой мировой войне подтверждается сведениями из Интернета (см. комм. 2). Он был ранен в декабре 1914 года, находился на излечении в госпитале примерно до апреля 1915 года.
Леонид:
«Когда я, бывало, разговаривал с дедом Степаном, то он никогда о своей былой военной службе не говорил, и от других родственников я не слышал об участии Степана ни в русско-японской войне 1904-1905 гг., ни в первой мировой. А тут ещё и такая необычная штука: «Георгиевский крест». Думаю, это из области фантазий».
Александра:
«Помню, как дед Степан рассказывал: «Дикари ить мы были, дикари преж-то были. Ить вот, паря, какая охота была на улицу поглядеть. А окольницы-то были затянуты бычьим пузырём. Не в чё обуться-то было, а поглядеть охота. Головёшку возьмёшь, да и прожгёшь дырку-то, да подзатыльника и получишь.
А в загнётке-то головёшку всегда можно было взять, серянок-то мало было. Топили по-чёрному – дым-то не на улицу идёт, а всё вниз, всё вниз. Стены скоблили раз в год, к Пасхе, и только понизу: до сих пор биленько, а остальное чёрно. К Христову дню только мыли бабы, половицы голиком тёрли.
Дичь, паря, была! Какая дичь! В крыше дыру сделают и думают, дым туда пойдёт. А мы-то забьёмся на печи, тулупами, дерюгами укроемся. А печи-то топили кизяками, где ж дров взять».
Поить скотину гоняли на прорубь. Бедная скотинка - и лошадь, и корова идут пить ледяную воду!
Дед Степан отвечал: «Пойло, како-то пойло? Вон на плорубе, и пусть пьют на плорубе!»
У деда Степана первая жена была порченая, не знаю уж, как её звали. Мама рассказывала: «Станем у двери мы с подружкой, смотрим на неё, а она рта не раскрывает, а будто говорит: «Набежали, роски косматые!» Кто такие роски – не знаю. В горницу не проходили, так как в горницу не пускали.
Бабка Матрёна приходилась ей матерью. Она была почти слепая, но очень добрая старушка. Когда её дочь умерла, дед Степан не бросил свою тёщу, она жила в его доме до самой своей смерти.
После неё у него жила его сестра, слепая Пелагея, пока её не сдали в инвалидный дом. Это было, когда умерла вторая жена Степана, Анна. Детей у них с Анной не было.
Когда мама уходила на базар, она звала бабушку Матрёну. «С ребятишками-то я посижу, куда от вас девашься!» У мамы с папой нас тогда было трое детей. Она много нам рассказывала, но я ничего не помню. Она умерла намного раньше коллективизации. В 1928 году стали в Буграх коммуну создавать».
(Возможно, в памяти Александры далёкие образы Матрёны и Пелагеи незрячей слились в один. «Клавдия Степановна рассказывала, что её бабушка Матрёна была заядлой рыбачкой, дома всегда было много рыбы, которую та ловила в "корчажки", расставленные вдоль берега Тулы. Летом рыбу сушили, а зимой размачивали и готовили. Дочь Матрёны, первую жену Степана Егоровича, звали Федосьей Васильевной, и умерла она от тифа, когда её дочери Клавдии было 7 лет. Это примерно 1919 год» - сообщил мне Антон Нелидов, правнук Степана Егоровича. В его семейном архиве сохранилось свидетельство о рождении Клавдии Шевелёвой, а в доме - деревянная прялка его прапрабабушки Матрёны. - В.Т.)
Леонид:
«У Степана Егоровича была одна дочь Клавдия Степановна (1911–1992), по мужу Быкова. С ней моя мама поддерживала наиболее тесное родство.
Её муж Быков Василий Григорьевич (1904–1992) работал шофёром. У них было трое детей: Юрий, Виктор, Антонина. В этой семье лидером был отец, очень работящий, пытливый, и как глава семьи, и как человек. Степан Егорович жил в их семье до своей смерти в 1962 году».
Александра:
«Мама звала отца тятей, а мать – мамой. Тётя Клава звала отца своего, Степана Егоровича, тятечкой. Как с тятечкой поссорится, так к нам с кроватью идёт. Ночь ночует, утром – домой. Сколько-то времени пройдёт - смотришь, опять кровать несёт. Дома наши рядом тогда стояли. А у нас где ставить? Горница заколоченная – топить нечем. Все в одной избе».
Леонид:
«Дом деда Степана в 1947 г. разобрали и перевезли на усадьбу Василия Григорьевича Быкова, мужа Клавдии Степановны (они поженились в 1932 г.; в 1933 г. родился их сын Юрий). После женитьбы Быковы некоторое время жили у деда Степана».
Александра:
«Дом Степана стоял по улице Западной очень близко от моста через Тулу. Со временем река подмыла берег, образовался овраг. Чтобы дом сохранить, его разобрали и перевезли к Быковым. Дед Степан жил у тёти Клавы Быковой до самой смерти».
СЁСТРЫ ПЕЛАГЕИ
Александра:
«Дедушкина сестра Пелагея Егоровна (старшая) была замужем, жили зажиточно, пчёл держали. Она иногда нам чашечку мёда приносила. Их раскулачили, а дом разорили. Но в Нарым не сослали - они успели схорониться. Лаврентий, муж её, в городе - видно, были там у него какие знакомые или приятели. Пелагея не знаю, где пряталась, но помню, как она прибежала к нам с иконами – всё, что она спасла от разорения, это иконы - и мама эти иконы в кладовку поставила. Когда она забрала их – не помню.
У неё была незрячая сестра, тоже Пелагея. Видно, другого имени не нашлось. Оспа унесла её зрение, когда она была ещё младенцем. И она у дедушки Степана жила. Когда ему стало совсем плохо, он сдал её в дом инвалидов. Один раз оттуда что-то вроде письма пришло – какая-то нянечка писала: «Мы живём хорошо, в уборную ходим по верёвке».
У той Пелагеи, которая зрячая, своих детей не было. В дети они взяли Ванечку, который потом стал крёстным у Лёни (брата), красивый парень. Ваня жил в Новосибирске, женился, семья была. Когда он умер – не знаю. Фамилию их не помню, может, Антипьевы?
В городе жила Анна, дочь деда Матвея. Она говорила, что с Ванечкой где-то встречалась. Но точно я не знаю».
Леонид:
«Пелагея (старшая) прожила около 96 лет. Её муж Лаврентий Денисович (фамилию не помню) рано умер. Умер и их приёмный сын Иван. Эту бабушку Пелагею я хорошо помню, она жила в Новосибирске. Последние годы жизни она провела в доме престарелых, что находился в деревне Матвеевка (по направлению к Бердску)».
(Леонид помнит фотографию Ивана, на которой тот выглядел вполне взрослым мужчиной; на обороте фото стояла дата смерти – 1935 г. Леонид даже видел мужа Пелагеи Егоровны (до войны), но в 1947 году, когда он квартировал у бабушки Пелагеи, она жила одна – В.Т.)
Леонид: «В мою бытность я знал дедушку Степана, у которого жила и младшая Пелагея, которую звали «нянькой», т.к. будучи слепой из-за перенесённой оспы в возрасте полутора лет, она нянчила некоторых детей у родственников».
Виктор:
«Про Пелагею незрячую я только помню, как она сидит на крылечке и греется на солнышке. Когда дом деда Степана перевозили к Быковым, он был в доме уже один».
ПЁТР ЕГОРОВИЧ
Леонид:
«Мой дедушка Пётр Егорович Шевелёв и бабушка Екатерина Никитична (в девичестве Половникова) жили, как моя мама говорила, в «старой избе», а потом построили новый, по тем временам большой, дом».
Александра:
«Дом, в котором мы жили, построил мой дед Пётр Егорович. А где же их старый дом стоял? Сыновья Егора жили в отдельных домах. Про деда Егора я ничего не знаю, и где стоял тот старый дом - тоже не знаю».
(По словам Леонида, «старая изба» стояла в северной, верхней части огорода. Он слышал об этом от старших родственников – В.Т.)
Леонид:
«В начале 1900-х гг. дед Пётр решил построить дом. Для этого в течение нескольких лет в зимнее время он рубил и привозил бревна из соснового леса, расположенного на правом берегу реки Оби. Дом строили наёмные рабочие – плотники. Въехал дед с семьёй в новый дом в 1907 году.
В этом доме мы все выросли, а папа и мама закончили свою жизнь».
Александра:
«Я спрашивала маму: «Зачем такие большие окна в доме?» – «Отец хотел, чтобы света было много». Причём на одной стороне три окна было. Потом уже папа заделал одно окно, нам тут кровать поставили с сестрой. В огород было два окна, и два окна к деду Степану в огород».
Леонид:
«Брёвна для дома дедушка возил на одной лошади; когда она состарилась, то последние два года бродила по двору (находилась как бы на заслуженном отдыхе).
Мама рассказывала, что в последний день лошадь подходила несколько раз к кухонному окну дома, потом отошла недалеко, упала и испустила дух. Дедушка вырыл яму во дворе и похоронил своего трудягу. Дедушка Пётр умел ценить труд не только людей, но и животных».
Александра:
«Наш дед Пётр был очень сильный, хотя и маленького роста. Ходил на кулачные бои. На рынке однажды поборол здоровенного силача. Вышел тот и обратился к народу: «Есть борцы?» Дед из-за телеги вынырнул: «Есть!» У бабушки душа упала: «Убьёт! В два раза выше и толще его». Дед как снизу поддал тому борцу, так и перевернул его. Сколько лет тогда было деду – не знаю».
Леонид:
«Некоторые представления о жизни моих дедушки и бабушки я знал из отрывочных воспоминаний моей мамы. Дедушка в семье был лидер, но с бабушкой они жили достаточно дружно. Дедушка уважительно относился к бабушке, и она платила ему тем же. Он звал ее «Микитишна». У бабушки часто болела голова. Так дедушка шутливо говорил: «Почему у тебя, Микитишна, голова болит? У меня никогда ничего не болит».
Александра:
«А как дед Пётр в бане мылся? Парился в рукавицах и в шапке. Выходил на снег, если зимой, и обливался холодной водой. Потом снова парился, снова обливался, одевался и шёл домой. В сенях выпивал литровую кружку холодного квасу и сидел, пока сосульки не настынут на бороде, тогда заходил в избу».
Леонид:
«У них была баня. Дедушка заготавливал веники, любил париться. У бани предбанник имел только три стены, где дедушка обливался холодной водой из ведра, в котором в зимнее время сверху даже образовывался лед. Кстати, в этой бане мылись.
Баня имела конструкцию «по-чёрному», т.е. печь, обложенная бутовым булыжником, топилась так, что дым был в бане и выходил оттуда через дымовое отверстие. Возле горящих дров устанавливались ёмкости с водой. После нагрева воды дрова в печь не добавляли. И далее нужно было успеть помыться всей семьёй, чтобы камни не успели остынуть. Зимой особенно трудно было это сделать. Да и подготовить такую баню, находясь в отравляющем дыму, было почти подвигом».
Александра:
«Ездил за 200 км продавать зерно. Говорил, на Ирбит. Месяца по два ездили. Как отмолотятся, дорога санная установится, соберётся целый обоз, дед один на двух-трёх санях. Везёт оттуда деньги. Никто на них никогда не нападал, никакие бродяги. Если возвращался в пост, то вёз полные сани рыбы. Приезжали, лечили простуду в бане и спиртным. Бутылку выпьет – как за себя забросит. Что пили – не знаю. Наверное, самогон. За дровами, за сеном съездит – надо с устаточку выпить шкалик или чекушечку.
Когда провели железную дорогу, приехал и говорит: «Чугунка, паря, чугунка-то задымила! Амбары-те, амбары-те поехали!»
Леонид:
«Вели они небольшое зерновое хозяйство, в котором были ломовые лошади, дойные коровы, водились и куры. Бабушка отличалась деловой домовитостью. Дедушка обладал твердым характером, был горяч в работе, справедлив в делах и с людьми, был экономным хозяином».
Александра:
«Наш дед Пётр был очень экономный. Продаст хлеб, а деньги складывал. Когда мы сарай-пристройку перестраивали, нашли пачку денег: керенки, николаевки. Мы ими играли в детстве, а куда потом девались – не знаю. В смутное время деньги мешками привозили, миллионами считали.
Дед Пётр деньги положит, а бабушка Екатерина Никитична спросит: «Ты чего девчонкам сарпинки на платья не купил?» - «Есть у них!» Бабушка пойдёт, наберёт яиц, сдаст в «потребиловку», купит сарпинки».
Леонид:
«У них было две дочери: Вера (1900 г.р.) и Анна (1902 г.р., 21 сентября по новому стилю), моя мама. Тётя Вера была крупного телосложения, рано начала принимать участие в хозяйственных делах, и, видимо, поэтому её не отдали учиться в церковно-приходскую школу. По рассказам мамы, тётя Вера очень хотела учиться. Мама была худенькой, с малорослой фигурой, и её послали в школу, которую она закончила успешно».
Александра:
«Две дочери у них были: Вера – старшая и Анна, моя мама, младшая. Мама родилась в 1902 году, а Вера была года на два старше, точно не знаю.
Вера была неграмотной, а мама училась в нашей школе в Буграх. Отец её говорил: «Нюшечка пусть в школу ходит». - «А Вера, она же старшая?» - «А кто престь (то есть, прясть) будет?»
Мама рассказывала, что Вера была очень крепкая, в отца, выносливая и работящая. Дедушка Пётр был очень крутой вязать снопы, вязал очень быстро. И Вера тоже. А бабушка была нездоровая, в поле не ездила.
В 1919 году был повальный тиф. Сначала дед заболел и умер, потом заболели бабушка и моя мама. Бабушка умерла через месяц после деда, а мама была без сознания, в тифу, и мать не хоронила. Болела месяца два, не знала, кто за ней ухаживал. Может, Вера?»
Леонид:
«Мой дедушка Петр умер в 1919 г. от тифа. Через две недели умерла и бабушка тоже от тифа. Моя мама в это же время заболела тифом, но выжила. Какое участие принимала (и принимала ли?) тетя Вера в похоронах неизвестно. Верх-Тула отстоит от Бугров примерно на 15 – 20 км».
(Думаю, вряд ли семья мужа Веры могла разрешить ей уехать, если все жили в страхе перед этим мором. В Новосибирске была организована даже особая комиссия по борьбе с тифом: ЧКтиф.
Возможно, за Анной Петровной ухаживала бабушка Матрёна, тёща Степана Егоровича. Дома братьев стояли рядом, в одной ограде. Дочь Матрёны Федосья, первая жена Степана, тоже в 1919 г. умерла от тифа – В.Т.)
Александра:
«Когда родители мамы умерли от тифа, ей было 16 лет, а Вера, старшая сестра, была замужем, жила в Верх-Туле.
У её свёкра был большой дом, двухэтажный. Семья была большая, пять детей, из них три сына. Все жили вместе. Вера была младшей снохой. Каждая сноха по недельно стряпала. Вере пришлось стряпать, когда она только родила ребёнка. Простыла, надсадилась, но ни одна сноха заменять её не хотела.
Мужа Веры звали Илья, а фамилию не знаю. Папа говорил, что он служил где-то… теперь это милиция называется, а тогда не знаю, как называлось. И он к нам приходил, когда Веры уже не было. Я чуть-чуть его помню, он в синей шинели стоял у двери. Приглашала его мама или нет, но она была очень недовольна, потому что он не защитил Веру вовремя».
Леонид:
«Тётя Вера вышла замуж, вскоре у неё родился ребёнок, но он умер, а за ним – и сама тётя Вера. Похоронили её не на третий день, как принято у христиан, а на второй. И мама предполагала, что её сестра была в коме, и её похоронили живой. Мама часто входила в тяжёлые переживания по этому поводу».
Александра:
«Вера умерла в день церковного праздника, на «Введень’е» – Введение во храм Пресвятой Богородицы - 4 декабря 1924 года.
Мама говорила, что Вера была моей крёстной матерью. А крёстным был дядя Василий, старший брат папы. Веру Петровну я никогда не видела, не помню её. Потому называла своей крёстной жену дяди Василия – Анастасию Максимовну.
А ребёнок Веры умер. Он простыл, то ли дифтерит, то ли ещё что. Девочка была. Мне кажется, после Веры она умерла, но я точно не помню.
Мама рассказывала, что когда Веру замуж выдали, приезжал бабушкин брат Аполлон. Говорил: «Сестра, что ты наделала, куда ты дочь отдала? Худые люди! Худые!» Вот худые и угробили её.
У Аполлона был сын Павел, маме он двоюродным братом приходился, и он иногда к нам заезжал. Что я запомнила о нём, так то, что он в разговоре, что бы ни говорил, добавлял: «Ничё не доспешь!». То есть, ничего не поделаешь.
Мама не любила про это говорить. Она вообще ничего не рассказывала. Если бы я этого Павла не видела, то ничего бы и не знала про это. Она не любила, а мы, бестолочи, ничего не расспрашивали».
Комментарии
1. Информация о Шевелёве Иване Матвеевиче:
а) Новосибирская Книга Памяти:
ШЕВЕЛЕВ ИВАН МАТВЕЕВИЧ, рядовой. Род. В 1918 (1920) в г. Новосибирске. Призван Железнодорожным РВК. 258 сд. Похоронен на станции Котлубань (балка Хуторная) Городищенского р-на Волгоградской области.
б) Сайт
Сайт «Память народа 1941-1945» https://pamyat-naroda.su/loss/62739693
Шевелев Иван Матвеевич, р. 1918, Новосибирская обл., Кировский район, с. Бугры. Призван Кагановичским РВК г. Новосибирск. 258 сд. Красноармеец. Убит 18.09.1942. Место первичного захоронения: Сталинградская обл., Городищенский р-н, Самофаловский с/с, ст. Котлубань, 4 км, бал. Хуторная. (ЦАМО, ф.58, оп. 818883, д.1929; ЦАМО. Ф.58, оп. 977525. Ед. хр. 246).
2. Сведения об участии С. Е. Шевелёва в первой мировой войне:
а) Портал «Памяти героев Великой войны 1914-1918» https://gwar.mil.ru/heroes/
1. Шевелев Степан Егорович (ранен/контужен), Место рождения: Томская губ., Томский уезд, Бугринская вол., Место службы: 138-й пехотный Болховский полк, ефрейтор, Дата события: 12.12.1914. (Именные списки потерь)
2. Шевелев Степан Егорович (болен), Место рождения: Томская губ., Томский уезд, п. Бугры, Место службы: 138-й пехотный Болховский полк, ефрейтор, Дата события: 17.04.1915. (Картотека потерь).
3. Шевелев Степан Егорович (ранен/контужен), Выбыл: 11.12.1914, Место рождения: Томская губ., Томский уезд, н.п. Богров, Место службы: 138-й пехотный Болховский полк, ефрейтор. (Картотека потерь)
б) Сайт «Первая мировая война, 1914–1918 гг.» https://1914.svrt.ru
Документ «Именной список №1005 убитым, раненым и без вести пропавшим солдатам», страница16067:
Шевелев Степ.Ег. Томская губ. Томский у. Бугринской. Ефрейтор. Ранен 12 авг.1914.
Фото: Предположительно, дом по адресу ул.Западная, 17, где жила семья Василия Матвеевича Шевелёва. Фото из архива А.А.Нелидова.
Продолжение: Рассказы о Буграх. Анна Петровна. Ч.1 http://proza.ru/2022/02/24/1320