Бой.(Про Юльку)
Выходила Юлька из Демидова ранним утром. Солнце едва осветило колокольню местной церкви.
Разбудив Кольку, она строго наказывала слушаться тётю Полю во всём, помогать ей. И если вдруг мать вернётся из тюрьмы в Демидов, передать ей, что она, Юлька, ушла в Ярцево, чтобы оттуда уехать на восток. А когда война закончится, то она вернётся в родной городок. Ещё Юлька наказала не болтать лишнего ни о себе, ни о ней. Кто знает, что может случиться, если вдруг немцы придут в Демидов, а уж о том, что Колька был пионером, строго настрого приказала молчать.
Идти было легко. День отдыха прибавил сил. И погода способствовала переходу. Северо-западный ветерок нагнал тучки. Они почти целиком закрывали небо, не давая солнцу осветить землю. Ветерок и тучки снизили жару, а дождя пока не было.
Удивило и насторожило другое. По дороге на Духовщину шло совсем немного беженцев. Основная часть Витебского потока в Демидове отворачивала на Смоленск. Зато метров на двести впереди на Духовщину шагала рота солдат. Это придавало Юльке надежды и уверенности в правильности выбранного пути.
Сбоку на лошади ехал командир роты, молодой ещё парень, перепоясанный портупеей, с кобурой и офицерской сумкой на боку, с лихо заломленной пилоткой и торчащими из-под неё кудрявыми, русыми волосами.
Всё это Юлька успела разглядеть, когда отдыхала у дороги, а рота проходила мимо. Сзади роты двигались три повозки с тяжёлыми пулемётами Максима, с уложенными аккуратно зелёными ящиками, вероятно с патронами. Они пылили, разбивая колёсами и копытами лошадей, толстый слой серой дорожной земли, перемолотой десятками и сотнями ног, ранее прошагавших здесь, до состояния лёгкой взвеси, поднимающейся в воздух от любого соприкосновения с ней.
Эта пыль, попади на неё хороший дождь, моментально могла бы стать непролазной грязью, прилипающей к ногам и колёсам телег. Но дождя не было, а после роты пыль висела в воздухе серым маревом, заслоняя впереди горизонт и дорогу, оседая слоями на листах придорожных деревьев и кустарников.
Юлька потому и шла чуть на отдалении от роты, чтобы дорожная пыль хотя бы самую малость могла осесть.
В большом селе рота остановилась на привал. Бойцы составляли в пирамиды винтовки с примкнутыми штыками. У колодцев толпились группы красноармейцев, поочерёдно достающих полные вёдра воды, разливая её в котелки и фляжки, омывая ею усталые лица, руки, а кто-то и ноги, уже освобождённые от обмоток и военных ботинок.
Напившись вдоволь, отходили к своим вещам, скруткам шинелей и вещевым мешкам. Развязывали узлы и доставали сухой паёк, замачивали в воде, принесённой с собой в котелках сухари и галеты, вскрывали банки с тушёнкой.
Юлька устроилась неподалёку от площади, где разместилась рота. Дождалась, когда солдаты напьются, и тоже подняла для себя ведро с водой. Омыла от пыли лицо и руки напилась вдоволь холодной водицы и устроилась под старыми липами перекусить.
В послеполуденной тишине было слышно, как стрекочут в траве кузнечики, переговариваются невдалеке бойцы, бряцая амуницией и оружием, как местные пацаны, собравшись вокруг них, что-то выпрашивают или выменивают.
С пригорка было видно, вдалеке колхозники копнят сено. Женщины в белых платочках сгребают и носят копны, а редкие мужики забрасывают вилами копны на стога и готовят большие скирды.
Вдруг в тишину вмешались какой-то странный отдалённый гул и грохот, словно на большом отдалении гремела гроза.
Командир роты, видимо также расслышавший эти звуки, подал команду строиться. Красноармейцы в течение нескольких минут привели обмундирование и снаряжение в порядок и построились повзводно на площади. Рота начала движение в сторону Духовщины.
Юлька, наскоро собрав вещи, тронулась вслед за ротой. Следом вышло из села ещё несколько человек.
…Сколько они прошли? Может быть пять-семь километров. Дорога огибала небольшой лесистый мысок, когда раздался характерный треск мотоциклетов. Из-за мыска выскочила группа из трёх-четырёх мотоциклов и почти сразу открыла огонь из пулемётов, установленных на колясках, по шагающей роте. Несколько человек упало в дорожную пыль, остальные кинулись в лес, под защиту деревьев.
Командир роты, привстав на стременах, что-то кричал, пытался отдавать команды, но следующая пулемётная очередь свалила его вместе с конём на землю.
И всё-таки кто-то из оставшихся командиров попытался организовать сопротивление фашистам. Сначала зазвучали редкие, ответные выстрелы. Потом застучал пулемёт Максим, а разрозненные выстрелы стали сливаться в залпы.
Один из водителей мотоцикла свалился, сражённый пулей, а сам мотоцикл, неуклюже вильнув, завалился на бок. Остальные мотоциклы начали разворачиваться и помчались обратно за мысок.
Юлька, шедшая на небольшом отдалении за ротой, после первых пулемётных очередей успела спрятаться за ствол дерева и оттуда наблюдала за разворачивающейся картиной боя.
Сначала из-за лесочка выполз один серо-зелёный бронетранспортёр, потом второй. Между ними сновали мотоциклы с коляской и сыпали пулемётным огнём по лесу. Впереди в поле выехало несколько машин с пехотой. Немецкие солдаты сноровисто выскакивали из кузовов, устанавливали за машинами миномёты, и, буквально, через несколько минут первые мины засвистели в воздухе и захлопали подрывами в лесочке.
В ответ звучали нестройные залпы винтовок и короткие очереди станкового пулемёта.
Спустя несколько минут изнутри леса тоже стали раздаваться выстрелы, послышался стрёкот мотоциклов и пулемётно-винтовочная пальба в вперемешку с нечастыми автоматными очередями.
Юлька забилась в небольшую впадину в земле за стволом поваленной сосны, прикрыла голову руками, прислушиваясь к звукам боя. Изредка где-то по верху посвистывали пули, а один раз пуля попала в поваленный ствол, вышибив из него кусочек щепы.
Звуки боя, происходившего в сотне метров от Юльки, постепенно стали меняться. Почти перестали доноситься завывания и хлопки от разрывов мин, реже сделался треск винтовочных выстрелов, и перестал строчить максим. Зато из глубины леска чаще слышались пулемётные очереди, словно цекотание швейной машинки, короткие автоматные очереди и треск мотоциклетных моторов.
Чуть приподняв голову, Юлька глянула, что там, впереди, происходит. Несколько наших бойцов выбежали в желтеющее поле ржи в надежде укрыться среди высоких стеблей хлеба. Выстрелы нашей пехоты почти смолкли, но и очереди немецких пулемётов сделались значительно реже и короче.
Мимо пробежали два наших солдата. Юлька заметила, как у одного из них размоталась обмотка, и он, наклоняясь неловко, старался её поддерживать.
Отголоски боя почти стихли. По полю сновали немецкие мотоциклы, разыскивая прячущихся бойцов и сгоняя их к дороге.
Послышался гул приближающегося мотоцикла. Юлька попыталась максимально вжаться в землю, в надежде, что немцы её не заметят. Не вышло.
Мотоцикл остановился. Вылезший из люльки немец закурил сигарету и направился к поваленному дереву. Сердце у Юльки сжалось, и показалось, что вот ещё чуть-чуть и он её расстреляет.
Немец остановился в трёх-четырёх шагах от дерева.
-Ком цу мир (подойди ко мне)! – крикнул он.
Юлька, хорошо знавшая немецкий по школе, поняла, что от неё хотят, но от испуга ещё сильнее вжалась в землю.
-Ком, ком! – раздражённо прокричал он. Переступил через дерево, схватил Юльку за волосы и принялся отрывать от земли.
Немец тащил её за волосы к мотоциклу. Юльку начала колотить мелкая дрожь.
-Ханс, хир ист медхен (Ганс, здесь девка)! – прокричал он напарнику. – Вир верден инс амюсьер (вот уж позабавимся)!
Он подтащил Юльку к мотоциклу, отодвинул пулемёт в сторону и, держа за волосы, заставил прилечь грудью на люльку.
Напарник вылез из-за руля, обошёл переднее колесо, попутно распуская ремень и расстёгивая ширинку.
-Гут, Дитрих. Их бин дер эрсте (хорошо, Дитрих. Я первый), - ухмыляясь, хохотнул он и закинул подол Юлькиного платья ей на голову, затем пинками раздвинул её ноги и рванул трусы.
Немец принялся больно колотить ладонью по ягодицам, а потом, плюнув на пальцы, потёр ей вход во влагалище. Вдруг Юлька почувствовала, как что-то большое и твёрдое вошло в неё сзади. Резкая боль охватила низ живота, а из глаз полились слёзы обиды и ненависти.
Через несколько минут ритмичных движений Ганс радостно захрюкал и напоследок со всей силы воткнул в Юльку своё причинное место.
Затем с Юлькой занимался Дитрих. Он несколько раз пристраивался к Юльке и два раза больно ударил по лицу за непонимание.
Кое-как удовлетворившись, он усмехнулся и проговорил:
-Дизе руссишен шлямпен виссен нихтс (эти русские шлюшки ничего не умеют).
-Их бин нах хаузе геганген! Шнель! (Пошла домой! Быстро!) – прокричал Ганс.
Они устроились в мотоцикле и, хохоча, поехали к своим.
Юлька до темноты просидела на поваленном дереве не в силах унять мелкую дрожь, колотившую тело. Она видела, как невдалеке в сторону Демидова по дороге двигалась немецкая колонна. Впереди ехали мотоциклы, за ними несколько бронетранспортёров, а следом грузовики с прицепленными пушками. В кузовах сидели фашисты, громко горланили, смеялись, пели под звуки губных гармошек.
Много было грузовиков, может быть с полсотни. Позднее, ближе к вечеру, тоже в сторону Демидова, немцы погнали остатки роты, тех, кому в дневном бою посчастливилось выжить.
Отыскав в лесу небольшой ручеёк, Юлька отмыла от крови ноги, переодела порванное бельё. На ночь решила остаться тут же, на краю перелеска.
Кое-как пересидев короткую ночь, временами впадая в неспокойную дрёму и отрывочный сон, она с первыми лучами солнца выбралась на дорогу и побрела, разбитая и униженная, в сторону Духовщины.
У мыска, где вчера начинался бой, лежало несколько трупов красноармейцев. Это было всё, что осталось от вчерашнего скоротечного сражения. Боя, неравного и несправедливого.
Юлька посмотрела на лица этих людей, ещё вчера, в полдень, живых и здоровых, радовавшихся воде из колодца, разговаривавших между собой и с местными пацанами, и вот теперь обращённых в ничто.
Она шла за ними, как за защитниками, в надежде, что они, случись какая неприятная неожиданность, спасут, сберегут её. А вышло так, что они не только не смогли защитить её, но и сами сейчас повергнуты в прах, а она, хоть и унижена, опозорена, оскорблена, но жива. И это она смотрит на них сверху вниз и сочувствует их матерям и жёнам, понимая, что они уже никогда не вернутся к родным и близким.