Эйфория – это тот случай, когда мужик пьянеет не с водки, а с воздуха! Даже если он пыльный, со смогом, или с ароматом из соседнего двора... И всё потому, что вдруг объявляется Она. Волшебница! Кротко глянет, мужик цепенеет, и как homo sapiens заканчивает свою циничную жизнь. Всем улыбатся, пишет стихи и без фольклора лезет в бутылку. Но вообще-то в этом случае полагается подвиг. – Где вражеская амбразура? Где пулемёт?
Вот и у меня та же история, мозги набекрень. Шарахаюсь по Израилю с идиотской улыбкой и мурлычу русскую попсу. Тут кланяюсь ортодоксам, там облизываю глазами девиц, а ночью лежу стиснув в напряжении зубы. Просыпаюсь на животе и понимаю особенно – эйфория не насморк. Но предисловие к этому было житейским.
Дочка уехала в Израиль. Давно уже. Прижилась. Дослужилась в армии до важного чина и заприглашала в гости к себе: – Хочу картошку с нашего огорода, хочу ржаного хлеба. Соскучилась. Жду.
Я покумекал и стылой зимой отправился в тёплую страну Израиль… Дочь встречала в военной форме, берет под погоном, автомат на плече, смеётся – разоружиться не успела.
Быть с оружием в порту не пристало даже офицеру, и мы скоренько уселись в её служебный Хендай… Так явился я в Израиль под охраной автоматчика в казённом авто.
Впечатления разные… На Голанских высотах снег, а внизу апельсиновые рощи... Синее море ласкает глаз, тёплый ветерок задувает в кабину, а я не согреюсь от домашних морозов... За городишком Кацрин насторожило минное поле от военных времён. Рядом. Шагни и там. Но дочь за рулём сидела спокойно, успокоился и я.
Приехал, огляделся. В подъезде автоматом включается свет, на полу каменные плиты, в окно лезет ливанский кедр и жёсткая экономия воды. Надо привыкать.
Примелькался, кланялся всем – Шалом! – И мне с улыбкой. – Привет! – Разговоры всякие, особенно в памяти – не забираться в толпу и не оставлять без надзора сумку, полиция может её расстрелять. Причём курят все безбожно, как не знают, что яд сигареты может лошадь убить... А целомудрие воплощают не женщины, отнюдь. Ортодоксы! В чёрных шляпах, в чёрных костюмах шествуют по жаре, и никаких легкомысленных улыбок. Монументы! Ну, а если встречал адекватных, опрятных стариков, то это были мои соотечественники.
Так и жил в самодостаточной благости, но интернет внёс коррективы. Началось с того, что без задней мысли и дальних прицелов влез я в писательскую хунту. Приняли, никого не стошнило, а кое-кто даже глазки мне строил. Особенно мамзель из Саратова. Оказалась та самая, которая!.. И ничтоже сумняжеся присылать стала фото в выгодных ракурсах. Тут она стоит, тут сидит, тут смотрит на луну, тут греется на солнце, а тут с блюдом обалденных пирожков. Такого напора я вынести не смог и от эйфории меня понесло.
А она методично продолжает жилы тянуть. Обнажает душу, соблазняет пляжными фото, но вебку не включает. И это понятно! Первое впечатление как фотография в досье, оно навсегда. И предстать не абы как надо, а выложить козыри, даже если их нет. Женщина!
Тихой сапой я довёл мамзель до экстаза, и её прорвало как чирей. Всхлипнула: – Морщинки у меня под глазами. – Так и мою лысину кудри не греют! – парировал я, и она предстала. В тонированных очках предстала комсомолкой осьмнадцати с половиной лет, а что сыну её двадцать я напрочь забыл. Не навязчиво призналась, что дома двери скрипят, а на даче не вскопаны грядки. Что Волга есть недалече, там и рыба водится, и рыбаки. Ну, а случись что сподоблюсь, с пирожками будет встречать.
Блин, с рыбалки и надо начинать! А пирожки как червячки – я на них клюнул. Всё! Решено! Домой, в Россию... Дочка пыталась урезонить, да где уж там. Мысль одна. В глушь! В Саратов!
Душа просит подвига, нтересно, на что там рыба клюёт?
И вот рандеву свершилось. Были пирожки, слова, улыбки, признания. Всё было у нас. Мы наслаждались друг другом и понимали, что эйфория – это как хмельная рюмка с похмельем потом. Надо смотреть в глаза, слушать сердце, ломать голову, и пулемёт тут не причём совершенно.