Посвящается Р.К. =) Пусть солнце всегда Вам улыбается!
— Херовый психолог — это не только ценный
жизненный опыт, но и масса новых
психологических травм.
— А хороший психолог?
— А про хороших психологов историй
не пишут.
(я)
— А мы напишем.
(тоже я)
Вот уже четверть часа я бегаю вокруг мужика, который в оранжевой буддийской тоге сидит в позе лотоса на берегу реки. Я ору, размахиваю руками и уже перешла на ненормативную лексику, а он знай себе сидит с умиротворенным лицом Будды и наблюдает за течением.
Нет, вы не подумайте, я даже не в Индии. Для того чтобы увидеть подобные глюки, достаточно лишь выбрать хорошего психолога и закрыть глаза. Дальше подсознание всё сделает за вас. Я вот, например, попала в этот «тур», когда мы с Мирой пытались откопать ответ на вопрос «Почему у меня вечно ни на что нет сил, хотя я ж чувствую, что есть?!»
В итоге вот. Речка, красивый песчаный берег, мужик в позе лотоса и максимально вносящая дисгармонию в эту картинку — я.
Пятнадцать минут назад между мной и Мирой произошел диалог, который вроде бы пролил свет на происходящее, но ни на йоту не сдвинул мужика с места.
— Слушай, а чего он тут сидит?
— Наблюдает за течением.
— Зачем?
— Ждет.
— Чего?
— Видимо, когда мимо проплывет труп врага. — Я фыркаю, а Мира смеется. — И кто у нас труп врага? — продолжаю я. — Кажется, время. Он не просто так сидит, он хочет посмотреть, изменится ли что-то, если он вечно будет сидеть на одном месте. Чтоб само по себе. Не от его усилий, а именно само по себе.
— И как, изменится? — с интересом спрашивает Мира.
— Навряд ли. Скорее, он мумифицируется.
— Понаблюдай за этим.
Да пожалуйста. Персонажи моих новых глюков имеют между собой одно общее, но крайне неприятное качество: они способны сидеть в одной позе часами, уставившись в одну точку. И ничто, даже чувство голода их не волнует. А я из-за них в реальности ни жрать, ни работать, ни учиться не могу!
— Слушай, Мира, он так домумифицируется до горстки пыли, но мы от него ничего не добьемся.
— Ладно. В начале сеанса ты сказала, что именно в нем заключена бездна твоей энергии. Попробуй узнать, почему он не хочет ее проявлять активно.
И вот после этого я бегаю вокруг него уже четверть часа.
— …так тебя растак! — Я не выдержала, схватила мужика, энергии внутри которого хватило бы на маленькую атомную станцию, и энергично затрясла. — Ты что, мать твою, совсем рамки потерял?! Ты не оборзел ли в край, друг мой?! Пока ты тут на бережку прохлаждаешься, я там на пропитание нам зарабатываю. И мне уже надоело, слышишь?!! Верни мне щаз же доступ к энергии и интерес к жизни тоже верни! Я ра-бо-тать хочу, понимаешь?! Ты же, мать твою, часть меня! Как ты можешь мне перекрыть доступ к моей же энергии?!
«Будда» смотрит на меня смешно округлившимся глазами и от изумления даже вступает в диалог:
— Ты что, с ума сошла?
— Доступ!!!
— Да не дам я тебе доступ. Мне и здесь хорошо, с ним.
О да, я-то вижу. У него внутри есть всё, чего так не хватает мне. У него внутри — целый мир. Огромный, цветной, с кучей запахов, вкусов и впечатлений. У него внутри для меня есть тысяча возможностей научиться новому, повидать мир и стать самой собой.
— Тогда иди сам ишачь!
И тут он как-то очень проницательно усмехается и ставит меня на место:
— Сам? Я тебя, дорогуша, знаю. Сначала ты просишь тебе «чуток подмогнуть» в «одном маленьком проекте», а потом я очнусь посреди офиса, работая на двух работах, личной жизни нет, увлечений нет, отдыха нет, зато есть остеохондроз, варикоз и еще какой-нибудь «-оз» в придачу. Речку эту я больше не увижу никогда. Хорошо, если увижу городской двор. Вечером, после работы, минут на пять.
Мне становится стыдно. Чертов буддист прав: выдай он мне (себе? да какая разница!) доступ к энергии, первое, что я сделаю, — впрягусь в кучу проектов, просто от восторга, что снова это могу. Второе — убьюсь нафиг, что и произошло в прошлый раз. А этот, значит, умный, он убиваться не хочет.
— А что мне делать тогда? — спрашиваю я. — Жить-то хочется.
Он пожимает плечами и снова садится в позу лотоса.
— Пока не научишься вовремя отдыхать и заниматься чем-то, КРОМЕ работы, не приходи.
***
— А можно я пойду бомжевать?!
(с) Одно из решений,
найденных в терапии
— Когда я пришла к тебе, Мира, я надеялась наладить отношения с семьей, в которой родилась, перестать выгорать на работе, научиться общаться с людьми и впоследствии, после всех проработок, наладить личную жизнь. А получается странное: с некоторыми членами семьи оказалось дешевле вовсе не общаться, других лучше держать на расстоянии, личная жизнь мне внезапно оказалась не так уж нужна, а выгорание на работе… Я стала меньше работать! И больше выбирать… А, еще пресловутые коммуникации. Я хотела стать более приятной, милой, вежливой, ну, знаешь, чтобы меня все любили… А стала обходить за километр токсичных людей; тех, кто меня не понимает; и тех, с кем мне вовсе не по пути. Приятной я не стала. Я стала честнее… Меня, наверное, по-прежнему никто не любит, но мне на это как-то фиолетово.
— И что же тебя не устраивает?
— Мира, прикол в том, что меня всё это устраивает! Дай таблетку другого цвета, я хочу обратно, там всё было просто и понятно.
Она смеется. Она знает, что это не конец, а всего лишь начало пути.
***
— Мира, ты знаешь, благодаря тебе
я перестала читать токсичную хрень…
— Как здорово, я рада за тебя!
— …я начала ее писать.
— …?!
Отношения мужского и женского — вообще очень сложная тема. Особенно она сложная у тех, кто всеми силами ее игнорировал. Здесь вам и проблемы доверия, и махровые иллюзии, и завышенные ожидания, и цветущий, как дикая орхидея, комплекс неполноценности.
Так, в середине терапии внезапно выясняется, что тот факт, что ты девочка, совершенно никак не связан с вдалбливаемым с детства убеждением о том, что тебе «надо хотеть замуж». Внезапно ты обнаруживаешь, что девочки бывают разные, и «не таких» девочек не существует (проще говоря, любая девочка — чья-то вкусовщина, а то и вовсе ничья, своя собственная), что всю свою жизнь ты исповедовала исключительно виктимное поведение (причем даже в тех условиях, где это совершенно не диктовал сценарий) и что, если избавиться от виктимных убеждений, женщины в привычном смысле — том, который многие привыкли видеть с детства, — в тебе не останется совсем. А что ж тогда останется-то?!
Останется человек. Просто человек с кучей нереализованного потенциала, весьма смутными желаниями и вдребезги разбитыми представлениями о себе. Прошлой тебя уже не существует, ты оказалась совсем другим человеком, отнюдь не тем, что видела каждый день в зеркале, а новая еще не сформировалась. Наверное, именно на этом этапе мои менее удачливые, едва прозревшие сестры по разуму и подаются в оголтевшие феминистки, лесбиянки, чайлд-фри и прочие радикальные течения. Хотя можно просто сказать: «Мне нужно подумать. Кажется, я пока не хочу отношений. Я вообще не уверена, что когда-то их хотела» или «Да, я не хочу детей. И, пожалуй, эта мысль настолько нова, что я лучше подумаю об этом завтра».
Я тоже подумаю о том, что такое здоровая женщина, завтра. А сегодня я снова бегаю вокруг мужика в индийской тоге и меня не по-детски кроет от осознания:
— То есть, погоди, ты хочешь сказать, что состояние, в котором я валяюсь, это не просто упадок сил, это депрессия, что ли? Это не ты мне сил зажал за то, что я не знаю, чего хочу от жизни, это откат от всей предыдущей жизни?!
— Да.
Ууу, демон буддийский, краткость — сестра таланта!
— Я что, первая жила в деструктивной семье? Я что, первая преодолевала какие-то трудности? С чего бы у меня депрессия вообще?!
— Загугли. Насчет первой.
Дожили. Собственные глюки в гугл посылают.
Гуглю. И нахожу удивительнейшую статистику. Можно взлететь ракетой с самого дна. Оттуда, откуда мне и в страшном сне не снилось. Правда, таких маловато, чаще падают. Но факт остается фактом: взлететь — можно. Полетать в небе сколько-то лет тоже можно. А вот потом, после тридцати-тридцати пяти, когда всё окончательно наладится, случается «ой». Оно приходит как внезапный алкоголизм, наркомания, пресловутая депрессия, аутоиммунные заболевания, онкология, череда загадочных неудач… Потому что после сильнейшего стресса многолетних преодолений организм надо уметь перенастраивать. Гормональная система и нейронные связи — такая тонкая штука, что их нельзя успокоить валерьянкой или антидепрессантами. К ним подход нужен.
Я возвращаюсь на берег реки и тихо сажусь рядом с буддистом.
— Получается, можно пройти войну, настоящий ад — психический, физический — и не сломаться. Потому что самый сильный инстинкт человека — выживание. И пока организм заточен на выживание, человек справляется. Кто-то получше, кто-то похуже — в зависимости от типа психики, темперамента и здоровья. А когда условная «война» кончается, психика получает возможность восстановиться. И тогда она достает из дальнего угла всё, что не могла отработать, пока человек выживал… и начинается ад. Ты, может, уже забыл и не помнишь, как это было, а она помнит всё. И выбрасывает в кровь гормоны, дает сигналы мозгу, и вот, в новой, совершенно благополучной жизни, когда можно расти и развиваться дальше, ты неожиданно ложишься на пол, смотришь в потолок и задаешь вопрос: «Зачем? Ради чего?» — а ответа у тебя нет. И сил больше нет.
— Да.
Мы сидим и смотрим на переливающуюся на солнце воду. Мне впервые в жизни всё понятно.
— Слушай, а сколько нужно времени, чтобы восстановиться?
Он пожимает плечами. Тогда я задаю этот вопрос Мире.
— По-разному, — отвечает она. — В зависимости от личной истории человека.
Угу, типа психики и темперамента...
— Я полгода к тебе хожу, а результата нет.
— А ты хорошо искала?
— Я хотела учиться, работать на двух работах, больше общаться с людьми, больше успевать.
— А что ты сейчас делаешь?
— Я сплю, ем, иногда готовлю что-то новое, периодически почитываю книги. Учебу я бросила, вторую работу не потянула. Из дома выхожу редко. Правда, проекты на работе сдаю почти всегда вовремя.
— А как было, когда ты ко мне обратилась?
— Я год не спала и не могла заставить себя вовремя вымыть голову; несколько лет не могла есть, даже когда испытывала голод. Книги читать тоже не могла. Работу сдавала с опозданием. Хм. Ты хочешь сказать, что мои результаты — это тупо сон, еда, мытая голова и немного дисциплины?
— И книги. И попытки изменить направление. Всё, о чем ты думаешь. Сегодня ты принимаешь одно решение, завтра меняешь его на другое, послезавтра на третье. Какое-то время, пока ты ищешь дорогу домой, эта цепочка будет длинной, не всегда логичной. Тебя будет кидать из стороны в сторону. Ты ведь даже не знаешь, что тебе нравится, а что нет. Чего хочешь ты, а что ты привыкла хотеть, потому что тебе рассказали, что ты должна этого хотеть. Сейчас ты как ребенок, который учится ходить: невозможно сразу встать и побежать. Сначала нужно ползать, потом вставать и балансировать — сначала с опорой, потом без опоры, потом ходить. Падать и снова идти. Потом ходить медленно, потом быстро, но рано или поздно ты побежишь.
— Надо же, как я снизила планку: сплю, ем, моюсь, работаю…
— Зато регулярно.
— Да, а еще меня стало меньше тошнить от жизни. В ней появилось что-то… моё?
В это время буддист в моей голове поднимает вверх указательный палец.
— Ждите, — торжественно изрекает он. — Труп врага уже выплыл. Ожидаемое время прибытия — года два-три, не меньше.
***
«Не бойтесь того, кто отрабатывает
тысячу разных ударов. Бойтесь
того, кто тысячу раз отрабатывает
один удар».
Брюс Ли
Маски… Почти все мы носим маски. У меня годами не выходило угадать, какую маску лучше надеть для общения с тем или иным человеком, особенно если он неприятен. И как ее носить так, чтобы он не заметил, что это лишь маска? И как не перепутать маски, если ты не готов к его появлению?
Но теперь я понимаю: маски не нужны. Когда находишь себя, появляется такой шикарный внутренний стержень, что необходимость в обороне и лицемерии попросту отпадает. Ты не будешь любезничать и налаживать отношения с человеком, если он тебе неприятен или от него исходит угроза. Ты просто покажешь ему свое настоящее лицо. За ним он увидит бездну опыта и активного ресурса — и чаще всего сам предпочтет либо сохранять нейтралитет, либо больше никогда с тобой не пересекаться. Ведь тем, у кого масок миллион, человек без маски кажется опасным психом.
***
— Будда, поди сюда.
— М? — Мужик в оранжевой тоге, всё так же сидящий на берегу реки, лениво приоткрывает один глаз.
— Поди сюда и объясни мне, что это я сейчас поняла.
— Я тебя внимательно слушаю.
— Я думала, что это моя энергия — ну, та, с которой ты тут в обнимку сидишь и кайф ловишь. Я думала, что если буду делать всё правильно, возвращаться к себе, то ты вернешь мне доступ.
— И?
— Две недели назад мы с Мирой прорабатывали тему силы и слабости, а сегодня меня жахнуло. Всё это время я сильной просто притворялась — от безысходности. И когда Мира заставила меня себе признаться, что на самом деле я устала, как черт, я вдруг поняла, что я слабая — и всегда была слабая. Я всю дорогу убеждала себя, что выдержу что угодно, и пыталась прыгать выше головы. А теперь выходит, что я слабая, и всё, что я могу делать, — это уговаривать себя проползти следующий метр и не умереть. Пить лекарства, тщательно отдыхать, не шевеля даже мизинцем, и ни да упаси боже не выходить за свои лимиты, коих у меня понатыкано через каждый сантиметр… Эта полноводная река — это ведь не моя энергия, будда? И даже не твоя, ведь ты-то ненастоящий. Я ее чувствую, как свою, мне казалось, стоит к ней руку протянуть — и она моя. И я прямо сразу встану и поскачу завоевывать мир. Нужно просто стать собой… А теперь выходит… я слабая. А река не моя.
— И чья же?
— Это напоминание, фантом. Это энергия человека, который никогда уже не сбудется. Той меня, которая могла бы сбыться, если бы обстоятельства жизни сложились иначе, если бы я стояла на своем, если бы не жила ложными ценностями. Эта река никогда не станет моей. Она просто всю жизнь будет издевательски течь мимо, чтобы я не забылась окончательно и не сгинула.
— Верно.
Я присаживаюсь рядом.
— Будда, но ведь это чертовски обидно, а?
— У тебя есть выбор?
— Нет.
— Тогда давай просто посмотрим на реку, она красивая.
***
Психотерапию нужно
бросать тогда, когда счастье
от того, что ты ее бросишь,
примерно такое же,
как когда ты в нее пришел.
(Вывод)
…Но лучше все-таки сеансов
на пять пораньше.
(Второй вывод)
Я пишу тебе, Мира, потому что ты никогда этого не прочтешь. Я пишу о конце терапии, которая закончилась так, как бывает в хороших фильмах. У меня очень долго не получалось — вообще ничего. Я продолжала стучаться лбом в стенку после каждого нашего сеанса. Я ждала сил, ресурса, озарения, знака — чего угодно… но только не понимания, что всё закончилось просто потому, что этому пора было закончиться. Мне казалось, в результате сеансов я должна обрести здоровье, вдохновение, интерес к жизни, стать полной своей противоположностью, но в итоге интерес к жизни нашелся в понимании смерти. Я вдруг поняла, что если я ничего не сделаю, то однажды просто умру — и вот тогда точно уже ничего не изменить. Оказалось неважным, успею ли я хоть что-то, важно только пробовать — и, не оглядываясь, идти дальше. В этом и состоит смысл жизни. Успеть попробовать всё, к чему потянулась душа — та, настоящая, что смотрит на мир глазами ребенка, даже когда мы уже взрослые. Стала как никогда ясной фраза: «ляг и лежи в направлении цели». Иногда я могу только лежать. Иногда ползти. Если я иду, это уже мегауспех! Потому что даже если я не дойду, само действие уже говорит о том, что я справлюсь и извлеку ценный жизненный опыт. Я уйду из этой жизни не с пустыми руками — не с пустой душой. А если ждать благоприятных обстоятельств… Гарантированно дождаться можно только одного: смерти. Весь остальной план — если он вообще есть — нам не дано постичь, да и не нужно.
Я выпала в это понимание резко, в один день, хотя напряжение копилось неделями. Я дисциплинированно писала списки «на проработку» и думала, с какой стороны еще зайти, чтобы получить результат. Но внезапно оказалось, что я уже у цели. Мне не нужно никуда идти.
Я бросаю психотерапию не потому, что у меня закончились темы на проработку. Я бросаю ее потому, что вот-вот задохнусь от самой себя: мы достали из меня драгоценный ресурс, препарировали сотни проблем, но весь ресурс уходит на препарирование оставшейся тысячи проблем и… я не справляюсь. Огонь задыхается без воздуха, а воздух — это действия. Мне нужно встать — и начать планомерно менять свою жизнь, исходя из новой точки опоры: из картины, в которой я — в центре, в которой только я решаю, что со мной будет, а если вдруг по какому-то жуткому стечению обстоятельств решаю не я, то я решаю, как я это приму и что буду делать дальше. Может быть, потом, когда действия станут моим вторым именем, та оставшаяся тысяча снова станет актуальной — и я вернусь к тебе, говорить о сложном и покорять новые уровни. Но сейчас мне нужны все силы, чтобы сдвинуться с места и начать действовать. «Шагнуть с пустыми руками в пустоту». Вот только теперь, благодаря тебе, у меня есть внутренняя опора, и я уверена, что так или иначе справлюсь.
***
Всё стою и смотрю,
как ветви надо мной уходят в темноту…
Theodor Bastard — «Ветви»
— Алярм, Будда, у меня нет субъекта!
— Чего?
— Представляешь, за тридцать лет жизни я ухитрилась не отрастить субъекта — того, кто внутри меня принимает решения о настоящем, о том, чего я действительно хочу.
— Окстись, болезная, а с кем я сейчас, по-твоему, разговариваю?
Но я не слушаю его.
— Ты понимаешь?! Понимаешь, что это значит?! Это не я ошибалась каждый раз в людях и выборах: там НЕКОМУ было ошибаться! Эта тушка, в которой я живу, ошибалась по одной-единственной причине: там внутри ПУСТО!
— Свежо. Оригинально, — выдает будда, отчаявшись услышать от меня сколько-нибудь внятные объяснения.
— Понимаешь, — продолжаю возбужденно вещать я. — Я так страдала от того, что меня окружают «не те» люди и «не те» обстоятельства потому, что сама их выбирала, но выбирала-то я их, не имея внутри себя настоящего деятеля. Я не знаю ни кто я, ни что мне нравится (но думала, что знаю!!!), ни чего я хочу от этой жизни… Вот скажи, как можно выбрать хоть что-нибудь, если ты ничего о себе не знаешь? Ты всю жизнь верила, что тебе нравится синее, а тут внезапно оказалось, что красное, и это единственное, что ты знаешь о себе на настоящий момент!
— Я впечатлен.
— Правда?
— Да. Мне казалось, с этого следовало начать терапию, а не заканчивать.
Ему легко иронизировать, он-то воображаемый. А я с этим осознанием буду жить несколько месяцев…
***
Araba da qap; aral;q, aman,
Ne baqars;; anal;q?
Menim yarem m;nda yoqt;r,
D;nya ma;a qaranl;q.
Ate;im ;oq, k;l;m yoq, aman,
B;lb;l old;m, tilim yoq.
Bu d;nyan;; ;st;nde
Ah ;ekmegen k;n;m
Mystic Rose — Araba
Есть образы, о которых я никогда никому не рассказывала. Первым ко мне когда-то давно пришел образ крепко связанных за спиной рук. Когда много лет спустя руки удалось развязать, я стала видеть их изрезанными — от локтя и вниз, когда кожа свисает лентами, а кровь льется на землю ручьем. Вместе с кровью из меня утекала жизнь. И я ничего не могла с этим поделать.
Но сегодня я наконец нашла, обо что я режу руки. Вернее, об кого. Бывают люди, из которых осколки стекол торчат, как иголки из ежа. Если ты встречаешь их на жизненном пути, ты можешь захотеть эти осколки вынуть, а если не получится — уйти или остаться. Уйти или остаться — у тебя есть выбор. А что делать, если ты у такого человека родился? И всю жизнь тянешь к нему руки за… да даже не за лаской и любовью, а просто за теплом и принятием того факта, что ты уже здесь и имеешь право на жизнь, — и режешься, режешься, режешься… Едва только согреешься, как снова режешься. Бесконечно. Эти раны не заживают.
Можно, конечно, обвинить в этом «ежа». И очень хочется, но… Но правда в том, что есть не только «еж», но и тот, кто к нему тянется. Упорно, раз за разом. Наплевав на прошлый опыт и здравый смысл.
Впервые я стою с опущенными руками.
— Знаешь, я больше не буду к тебе тянуться. Не буду донимать. Прости, что не понимала раньше, что тебе это не нужно, неприятно, что ты этого не хочешь.
Осколки выпадают, и «еж» смотрит на меня с удивлением. Ему, кажется, даже полегчало.
Но я знаю: если вдруг я забудусь и подойду — они снова вырастут. И я повторяю себе снова и снова: мы же не виним шизофреников за то, что они родились шизофрениками? Разве мог человек контролировать эту болезнь, разве в его власти — быть или не быть шизофреником? Мы же не виним человека, если он рождается без руки или без ноги — это абсурд. Если бы у человека был выбор, он бы родился здоровым. Но выбора почему-то не было. Так уж гены сложились.
Я делаю шаг назад. И еще один. И еще. Мне больше нечего здесь делать. Осколки — не мои. Они принадлежат «ежу», и только он вправе ими распоряжаться. Может, это его кармическая задача, а тут я мешаюсь. У меня нет права настаивать на том, чтобы он их вынул и жил, по моему разумению, счастливо. Я могу предложить, но если мне отказали — я должна уйти. Иначе чем я отличаюсь от «ежа»? Осколки, возможно, ранят в обе стороны…
И я ухожу. Зная, что уже не вернусь. Зная, что даже если «еж» инициирует сближение сам, тянуться к нему не стоит. Можно постоять, нейтрально поулыбаться на расстоянии — против этого он не будет, но обнимашки, настоящая близость, искренность, любовь — их нужно нести куда-то в другое место. «Ежу» они не нужны, более того, они для него губительны и опасны.
Я снова прихожу на берег реки, к Будде.
— Что ж, похоже, я тут больше не нужен, — улыбается он и, не прощаясь и не предупреждая меня ни о чем, шагает в чудесную реку.
— Эй, ты… куда?
Последнее слово я договариваю во тьме. Индийский пейзаж схлопывается, исчезают и равнина, и река — и вообще мир, и даже я. О том, что я всё еще существую, я могу судить разве что по тому, что мыслю. Потому что вокруг меня — бескрайняя чернота космоса… Впервые она не пугает. И я не знаю, что из нее родится.