День Святого Патрика

Перевощиков Александр
               
                День Святого Патрика
               
                Луис

  Мы жили с Таней на Рокавей-бич бульваре. Место тихое и без афроамериканцев. Последние живут дальше на побережье, на Фа-Рокавей бич (Far Rockaway Beach). Всё это - побережье Квинса.
Хауз-оунера (владельца дома) звали Джон. С ним меня познакомил Толя (ныне талантливый и успешный кинорежиссёр в Москве), приятель по Гнесинке.
Торговались по цене за жильё мы с Джоном недолго. За двести пятьдесят долларов в месяц вселились в приличную, без особых изысков, студию. Студия была на втором этаже. Дом старый. Как сказал Джон, дому почти сто лет. И этот возраст традиционной щитовой американской постройки мы скоро почувствовали. Весной, когда заштормило и задули ветры с океана, дом заскрипел и зашатался. Но все его обитатели спали спокойно. Они все уже привыкли к этому скрипу стен, кроме нас. Со временем привыкли и мы с Таней. Сосед, итальянец, убедил нас, что этот дом проскрипит ещё сто лет. Через пару месяцев, когда с хозяином мы уже «зазнакомились», и Джони зачастил к нам «на кофе», я уболтал его снизить плату ещё на пятьдесят долларов. Джону так нравилось у нас бывать, что он без колебаний согласился.
Место было чудное, пятьсот шагов до океана. На берегу - променад: деревянный настил-дорожка в несколько километров и шириною метров пять. Местные американцы здесь бегают, катаются на велосипедах и просто гуляют.
Раз в день, на своём трёхколёсном скутере прокатывался по променаду и присматривал за порядком один и тот же немолодой полицейский. Коп был с виду не так уж обычен и прост. На голове он носил рыжий парик, хитро приклеенный к макушке головы. Коп был очень похож на героя Джорджа Бэйли из сериала «Полицейская академия» - капитана Харриса, с той только разницей, что «наш» был лысый, в парике, и очень походил на клоуна. Когда ветер с океана догонял копа со спины, парик взлетал вверх и вставал над лысиной грибком. Коп привычным и ловким движением ловил парик, удерживая одной рукой руль скутера, пришлёпывал его на голове и продолжал движение.
 Ни у кого, кроме нас, это зрелище смеха не вызывало. Местные этого, как-бы, не замечали, привыкли. Природа американского юмора - тема отдельная. Вообще, американцы, как выяснилось, больше сосредоточены на себе, и какой парик носит местный коп, никого не интересует.
 По променаду удобно было пройтись до дома, где жил Толя с подругой Даной.  Их хозяина, где они снимали жильё, так же, как и нашего, звали Джон. Он занимался винным бизнесом и много работал. Жену его звали Луис, у них было двое детей: Дилан и Кол. Дана работала у Луис «беби-ситером». Когда Дана брала выходной, её подменяла Таня. Сама же Луис детьми почти не занималась. Она работала в офисе авиакомпании в Нью-Йорке и... искала себя.
               
                Дилан и Кол.

Дети - они везде дети, и у всех мамы и папы чем-то похожи. Американские дети отличаются тем, что степень дозволенности у них больше, чем, к примеру, скажем, у наших советских детей. Модель американского воспитания детей отличается. На протяжении многих лет эта модель формировалась на основе педагогических и медицинских экспериментов. Вдруг американские ученые  решили, что аппендикс - это лишний орган у человека, и в США принимается решение вместе с обрезанием, а это уже в клиниках делалось, ребёнку надо удалять ещё и аппендикс. Однако, эксперимент показал, что у таких детей через годы иммунная система почти не работает. Тогда правительство решает отказаться от удаления аппендикса. Обрезание же на иммунитет не повлияло. А так как секс в жизни американцев занимает чуть ли не первое место наряду с финансовым вопросом, то эту "заботу" о подрастающем поколении, независимо от вероисповедания, решили оставить.
 Дилану было два года от роду. Колу-год. Дана окрестила Кола «Колькой» и воспитывала его по-нашему, по-советски. Парень уже делал первые шаги и пытался что-то говорить. Как и другие детки, а в этом возрасте все детки похожи, он сбрасывал предметы со столов и полок на пол. Того и гляди, что-нибудь в рот сунет. Глаз да глаз! Но Кол уже с первых дней знакомства с «нашими бебиситерами» знал, что значит по–русски: «В угол!»  И где этот угол находится, если что.
 Эту линию воспитания американских детей Дана передала и Тане, но последняя была более лояльна к Кольке и Дилану, так как уже имела опыт воспитания детишек в России.
 Колька был похож на свою ирландскую мать, этакий простак, но хулиган.
 Дилан был полной противоположностью Кольке. В нём чётко была обозначена отцовская еврейская линия. Он долго не говорил. Молчал, глядя в телевизор, где всегда ему ставили популярную детскую программу «Сезами стрит». Как ни странно, программа эта положительно влияла на развитие ребёнка. В ней он усмотрел самое важное для своей будущей жизни. И первыми словами его были отнюдь не «мама» и «папа». Он начал говорить не слова, он начал сразу считать: "one, тwo, three", и так далее до десяти, что вызвало бурный восторг его отца-бизнесмена.
 На втором этаже дома, перед лестницей, в дверном проёме детской комнаты, была установлена деревянная решетка, чтобы дети не смогли выйти и скатиться по лестнице вниз. Луис проходила мимо этой решётки каждый день после работы, держа в руках пакет чипсов, книгу и бутылку «Кока-колы». Спальная у них с Джоном была на третьем этаже. Проходя мимо "зоопарка" с детьми, она обязательно на детские крики: «Мами-Мами», останавливалась у решетки, и с материнской заботой совала им в рот чипсы через решётку, давала отхлебнуть из бутылки газированный американский напиток и шла на третий этаж почивать. Большего общения с детьми в будни она себе не позволяла.
 Этот недостаток общения с мамой особенно сильно переживал старший Дилан. Абсолютно спокойный с «няньками», он закатывал неожиданные истерики маме. Однажды, в воскресный день, когда Луис с Даной и Диланом поехали на шопинг, он решил маме отомстить. Ребенок закатил истерику с катанием по полу прямо в магазине. Луис не обратила на это внимания. Тогда незадачливый продавец обратился к маме: «Мэм, уймите вашего ребёнка!». На что Луис, обидевшись, заявила:
- Сэр, во-первых, я не «мэм», а мадам, а во-вторых,- Луис таких вещей не прощала,- парень, ты только что потерял клиента!
  Нет, в чувстве юмора Луис нельзя было отказать, она в каких-то обстоятельствах была вполне адекватна.
  Как-то раз она поехала к косметологу и удалила себе на лбу бородавку. Возвращаясь с забинтованным лбом, она встретила на улице чёрного, попрошайку. Он прицепился к Луис, стал просить квотер, как обычно это происходит на улицах Нью-Йорка. Луис, чтобы как-то отцепиться от назойливого клиента, говорит:
- Вчера стреляли в меня у полицейского департамента, не слышал? - и показывает пальцем на бинт на месте удаленной бородавки.
- Нет,не слышал,- говорит блэк.
- Одного уже поймали, а вот второй, вроде как, на тебя похож…
  Попрошайку как ветром сдуло.

  Луис приехала некогда из Ирландии. Она покинула Родину рано, когда ей было лет шестнадцать. Так на Западе бывает часто, когда родные чада самостоятельно, чтобы не быть обузой родителям, уходят по миру искать счастья, встречаются с родителями через годы, а то и совсем не встречаются.
  Луис почти нашла своё счастье, уехала в Америку, встретила Джона, вышла рано замуж, родила двоих мальчишек. Они жили в своём доме на берегу океана, имели достаток. С мамой она созванивалась. Звала её в Америку, очень хотела увидеть маму, папы уже не было. Мама прилетела из Белфаста. Позвонила дочке. Просила не встречать, сама не маленькая. Доеду. Луис радовалась, накупила подарков. Наконец-то, через долгие годы, мама увидит своих внуков. Но через пару дней мама позвонила из аэропорта Кеннеди и сказала, что улетает.
- Как же так?!- изумилась Луис, выронив тарелку из рук.- Мы ждём тебя.
- Не успела , милая, так замоталась по магазинам в Манхеттене, что обо всём забыла. Не провожай и не грусти. Твоя мама.
  Больше Луис маме не звонила.
  Казалось бы, что ещё нужно для осуществления американской мечты? Всё есть. Любящий толерантный муж, семья, дети, дом на берегу океана, работа.
  И тут перед ней, как это бывает у американских подростков и молодых женщин, встал традиционный вопрос: «А кто она?» и «Зачем она тут, на Земле? И почему ничего прогрессивного с ней не происходит?».
  Сбывшаяся американская мечта отошла на второй план и далее. Вопрос этот, отнюдь не риторический, задают себе всегда почти все эмигранты, сохранившие в себе хотя бы какую-то рефлексию. Некоторые, не найдя ответа, заканчивают суицидом. Вот и у Луис он обозначился, как-то особенно остро.
 Луис работала клерком в авиакомпании. Этого ей было недостаточно, она от жизни хотела большего. Поиски истины и своей исключительной роли на этом свете, не давали Луис покоя ни днём, ни ночью. К ответу на этот экзистенциальный вопрос она привлекала мужа. Виноват во всех «несчастьях» жены был, конечно, он.  Джон, будучи наполовину евреем, пытался напомнить жене о роли матери, приводил примеры из Торы, словом, пытался опустить Луис с небес на землю, но тщетно.
 Луис была протестанткой и довольно экзальтированной особой. Она протестовала каждый день. Протестовала по поводу и без. На этой почве с мужем часто у них возникали скандалы. Джонни в этих случаях всегда молчал, проявляя чудеса толерантности. Луис не стеснялась ни детей, ни бебиситеров. Пару раз, в присутствии Тани, она бросала в мужа буханкой хлеба. Джон всякий раз уворачивался, страдала только посуда и хлеб. Почему всякий раз в качестве «протеста» использовалась буханка кошерного белого хлеба, оставалось загадкой.
 Джон был истинным демократом, посещал иногда синагогу, но без фанатизма и чем-то напоминал своей интеллигентностью советского инженера. Он любил жену. Ведь Луис подарила ему двух очаровательных детишек. Однако, Луис видела себя общественным деятелем (и уж никак не мамашей-сиделкой и не клерком в авиакомпании).
 Рыжая ирландская кровь кипела, и пары её не давали покоя душе. Она была ярым борцом за экологию, хотела приносить пользу обществу и всей планете. Но охватить всё сразу и глобально, она не могла. Луис решила начать с малого. С самого малого. Она решила собирать мусор у полицейского участка и на общественной парковке автомобилей, что находилась недалеко от их дома. 
 Каждое утро перед работой она, оставив детей на попечительство сиделки, думая исключительно об экологии планеты, шла к полицейскому департаменту собирать мусор. Вечером после работы в авиакомпании она шла убирать ещё и на парковке. Её не устраивало то качество, какое оставляет после себя мусоросборочная машина. На детей времени не оставалось совсем
 Эта волонтёрская деятельность уже не удивляла Джона. Намёки на то, что, мол,"лучше бы детьми занялась, чем дурью маяться" уже не помогали. «Пусть хоть чем занимается,- говорил Джон,- лишь бы не страдала».
 Но о детях Луис, всё же, не забывала. Матерью она себя также ощущала. Очередная истерика её была отмечена особой заботой о будущем любимых чад.
 Это напомнило мне эпизод из фильма «Блондинка за углом», когда героиня Татьяны Догилевой, скорбя о ещё не родившемся и, даже ещё не зачатом ребёнке, говорит будущему отцу (герою Андрея Миронова):
- Вот, у нас родится мальчик, он будет самый умный, самый красивый ребёнок.., всё у него будет - и языки, и музыка, и фигурное…, и шмотки, потому что это тоже очень-очень важно, устроим его в спецшколу для гениев, будет учиться лучше всех…, потом отдадим его в институт. Я ещё не выбрала в какой, но в самый-самый лучший. Дедуля наш возгордится страшно, я от радости с ума сойду. А потом весь их курс на практику отправят.., и вдруг оттуда сообщат, что пожар страшный случился, он тушить бросился. А крыша рухнула. И там наш мальчик геройски погиб. - (Истерика, слёзы.)
- Да-а, - отвечает герой Андрея Миронова, обнимая подругу, - мне б такое и в голову не пришло…

  Примерно то же самое говорит Луис своему Джонни, но важен финал. Луис, обладая демократическим, ирландско-пуританским менталитетом, произносит:
- Вот будем мы воспитывать, растить, учить... Вырастут наши детки и станут.... геями, ах- а-а-а!(Истерика, слёзы).
- Да-а, - отвечает Джон, обнимая жену, - мне б такое и в голову не пришло…
Луис с мужем ходили к психологу, чтобы он разъяснил, как ей дальше жить и вести себя в семье.  По сути, семейные скрепы рушились.
Как-то, после очередного посещения психолога, Луис получила новые "вводные инструкции".
На следующий день весь дом был обклеен бумажками розового и голубого цвета. На розовых были написаны её пожелания. На голубых - призывы к совершенству Луис от Джона. Так попросил сделать психолог.  Джон, к примеру, писал так: "Мне нравится, когда ты улыбаешься, когда занимаешься детьми". В другой записке он писал: «Мне хотелось бы, чтобы ты чаще бывала дома, чаще виделась с детьми, готовила иногда». Она писала: «Мне нравится, что ты умеешь меня терпеть». И в другой записке: «Я хочу, чтобы ты ходил со мной к полицейскому участку убирать мусор».
 Психолог советовал Луис хотя бы один раз в месяц с супругом проводить уикенд в отеле на Манхэттене, в целях укрепления брака, словом, как-то менять обстановку. Супруги решили сделать это в ближайшие выходные. Об этом она предупредила Дану, что на следующий уикенд они с Джоном собираются отъехать. Дана посетовала Тане, что мол, теперь и ночи с детьми придётся ей сидеть.
 По настоянию психолога Луис, хотя бы один день в неделю должна была проводить дома с детьми и мужем, собирать по воскресеньям семейный стол, готовить, хотя бы раз в месяц, обед, варить суп. То есть, говоря по-нашему, психолог склонял её вести нормальный "советский образ жизни"!
 Луис сильно озадачилась. Ведь они с Джоном всегда питались в ресторане, а в выходные заказывали доставку готовой еды на дом. Дом прибирали две черные женщины. Но кухарки у них не было. Не позволял семейный бюджет. Она не предполагала, что ей когда-либо предстоит прикинуть на себя роль кухарки. В планы светлого будущего Луис это не вписывалось. Психолог её разочаровал и опечалил. Но бросить его посещать она не могла. В церкви она утешения не искала давно, и ходила туда только в праздник - День святого Патрика. В таком состоянии неразрешимых проблем Таня и застала её, сидящей у окна с видом на океан. Перед Луис лежала поваренная книга.
- Отчего ты в печали, Луис? Что случилось? - завязала Таня разговор.
- Ах, Таня, я готовлюсь к завтрашнему дню. А сегодня у меня не получился суп. Я решила приготовить любимый суп Джона. Я сделала всё так, как написано в этой книге. Добавила все ингредиенты, всё как написано, но суп не получился. Не могу понять. Там, чего-то, точно не хватает. В ресторане, где мы его пробовали, был не такой вкус. Я точно помню. А этот есть невозможно, что же мне делать? Чего-то не хватает…
Таня взяла пробу супа.
- Соли.
Когда эмоции Луис по случаю открытия соли в области кулинарии минут через пять утихли, она с надеждой на спасение обратилась к Тане,
- У меня завтра трудный день, Таня. Психолог сказал, что я должна провести весь день с детьми. Вы с Алексом никуда отъехать не собираетесь? Дана взяла выходной. Я хочу попросить тебя подстраховать меня на всякий случай. Я постараюсь быть с детьми до вечера, конечно, но мало ли что… Если будут проблемы я пришлю за тобой машину. Можно?
Машина пришла за Таней в одиннадцать утра. Пару часов с детьми она, все-таки, продержалась.
 

               
                Типи

 У Джона и Луис была огромная собака неведомой породы. Что-то среднее между "сенбернаром" и "самоедом". Не старая. Лохматая, по кличке Типи. Эта псина, с виду очень грозная и неприступная, была совсем не злая, на редкость умная и хитрая, как американская внешняя политика, существующая по принципу "не пойман-не вор". Сытая и довольная, она, изображая огромный континент в океане, весь день лежала на крыльце перед входом в дом, создавая неудобства для прохода, и храпела так, что содрогались гипсокартонные стены дома. На чужих, на гостей она вообще никакого внимания не обращала.  Можно было её просто перешагнуть и войти в дом. Изредка она лениво поднималась попить воды, перекусить из лоханки собачьего корма, и снова ложилась на крыльцо храпеть и вонять. 
 Такой она была, как только машина Джона скрывалась из виду. Стоило под вечер в конце улицы заурчать знакомому звуку мотора, как с собакой начинало происходить что-то невообразимое. Она вдруг оживала, начинала дико лаять, как-будто в неё вселился бес. Типи кидалась на забор, пугая обалдевших прохожих с внешней стороны двора. Псина давала понять подъезжающему к дому хозяину, что у неё дом под контролем, что муха, мля, не проскочит, вот какая я надёга.
 Воняла собака жутко. Летом жара под сорок. Как-то я, придя встретить Таню после работы и, перешагивая на крыльце через "континент", полной грудью вдохнул восходящие  к небу миазмы. Пожалев животное, я предложил Луис псину, элементарно, помыть:
- А что, у вас шикарный большой двор. Намылим на бэк-ярде шампунем, шлангом смоем несколько раз и готово. И собаке хорошо. Её ведь никогда не мыли?
- Что ты, Алекс, - возмутилась Луис - это невозможно: шампунь попадёт в почву, затем испарится в атмосферу и это будет экологическая катастрофа.
На этом забота моя о Типи закончилось.
 Когда Джон выходил из машины, преданная Типи старалась сбить его с ног. Сильная, килограммов восемьдесят живого веса, она галопом мчалась за дом, и там начинался невидимый для хозяина бой. Создавалось впечатление, что там Типи кого-то рвёт на части. Заодно она там успевала "сделать по-крупному". Процесс проходил так же с остервенением, с лаем, будто она поймала какого-то врага и закапывает его по уши в землю. Весь задний двор был в собачьем дерьме. Джони просто не успевал за её оптимизмом. Но любил её и всё прощал. Он был настоящим демократом. Эта его демократия, как и любовь к жизни, одинаково распространялась и на жену, и на детей, и на русских эмигрантов, и на собаку.
               
                День святого Патрика.

Патрик не был св. мучеником, как Андрей Первозванный и некоторые авторы даже утверждают, что у него нет права на собственный крест. Его не распяли, и за Христа он не страдал. Происхождение диагонального креста ясно не до конца. Согласно одной из версий, он был просто взят с герба Фицджеральдов, согласно другой — символика основана на кресте Ордена Подвязки, повёрнутом на 45 градусов. На флаге Соединённого королевства Британии объединены три креста: красный крест - Георгия(Англии), Андреевский голубой - (Шотландии) и косой, или диагональный красный - крест Святого Патрика. Культурный и религиозный праздник -   День святого Патрика отмечается ежегодно 17 марта.
Этот день символизирует принятие христианства в Ирландии, а также в США является праздником культурного наследия Ирландии в целом. Торжества в День святого Патрика обычно включают парады и фестивали, исполнение танцев кейли и ношение зелёной одежды или трилистников. Христиане в этот день также посещают церковные службы. В этот день смягчаются ограничения, связанные с постом, и разрешается употребление алкоголя.
На Рокавей-бич ирландские традиции свято чтут потомки тех, кто некогда в 18-19 веке осваивал эти края. Рокавей (англ. Rockaway) — полуостров на юге Куинса. Полуостров представляет собой протяжённую косу шириной около полутора километров. С севера Рокавей омывается водами бухты Джамейка, с запада — залива Рокавей, с юга — Атлантическим океаном. Вследствие низкого расположения, полуостров подвержен регулярным наводнениям.
На полуострове расположено несколько районов Куинса, самый густонаселённый из которых — Фар-Рокавей. Центральная улица - Рокавей бич бульвар.
               
                I

 На бульваре наступила весна. Океан задышал. В марте случился шторм века, как писали газеты и трещало телевидение. Шторм сбросил в океан несколько машин с прибрежной парковки. Весь променад  разворотило гигантскими волнами. Водой по колено залило весь городок. Но на велосипеде до работы вполне можно было добраться.  Жители Рокавей-бич этому особенно не удивлялись. Это бывает. Вся Америка по-разному периодически переживает смерчи, ураганы. Но День Святого Патрика катаклизмы не отменят никогда. Даже если весь бульвар, всю центральную улицу полуострова зальёт водой.
 Ранним утром 17 марта все дороги у полицейского департамента были вычищены. Народ с бульвара, как-будто, куда-то исчез. Часов в девять мы услышали гром барабанов из дальнего восточного конца улицы. К барабанам присоединились звуки волынок, шум праздничной колонны приближался к нашему перекрёстку. Народ высыпал из домов, чтобы приветствовать участников праздника и присоединиться к шествию.
 Процессия растянулась на многие сотни метров. Праздничную колонну возглавляли почётные старцы в зелёных мундирах с аристократической внешностью. Это были потомки тех самых ирландцев, бежавших от английского владычества пару сотен лет тому назад. Впереди колонны шёл очень высокий, худой, похожий на гусака, дядька. Он нёс герб своего древнего рода, где присутствовал и красный крест св. Патрика.
 Где-то, среди участников, в гуще флажков и ярких ленточек, затерялась и наша Луис. Это был её личный праздник. Звучали волынки. Флейты и барабаны. Девчонки, ученицы местного колледжа, в киверах и аксельбантах, в коротких зелёных юбках с жёлтыми и розовыми клиньями, украшали и без того яркое зрелище, лихо отплясывая ирландский степ. Красочное представление, развернувшееся на Рокавей-бич бульваре, являло собой цвет и единение местного населения. Этот праздник возник как-то внезапно посреди весны. Для нас, неискушенных русских, это было культурным шоком, и напоминало Первомайскую демонстрацию в СССР, но под Флагом Святого Патрика. Красиво, помпезно. Душевно.

 Колонна направлялась в храм. Туда и вела дорога. Это вдохновляло и обнадёживало, что эта яркая и шумная колонна, так же помпезно, через два-три часа вернётся более одухотворённой после мессы в честь св. Патрика.
 Мы с Таней стояли на тротуаре и провожали колонну на святое дело. Люди на тротуаре приветствовали идущих и аплодировали.
 Желающие присоединиться, пристраивались в хвост колонны. Когда исчез «хвост», унося за собой звуки волынок, барабанов и духового оркестра, на бульваре наступила немая пауза.
 Но окружающее пространство, сам воздух вокруг, требовал какого-то продолжения. И это почувствовали не только мы. Ребёнок, держащий за руку свою маму, стал её теребить: «А ещё?» Никому не хотелось уходить с улицы. Мы стали ждать, прогуливаясь от перекрёстка с бульваром, где был наш дом, до океана и обратно на бульвар, обмениваясь впечатлениями от увиденного. «Всё- таки это здорово. Такой народный объединяющий праздник. И какой дух свободы и демократии! Оказывается, перед праздником они постились, совсем уж умилялись мы. Как хорошо, что мы стали невольными участниками этого замечательного праздника. В какое замечательное место мы попали. Люди такие замечательные, красивые, благородные, преступности нет….
 Но через два часа колонна не вернулась. Не вернулась она и через три часа. Вечер опускался на Рокавей-бич бульвар. Мы подошли к нашему дому. Навстречу нам шёл наш хауз-оунер - Джон. Он поинтересовался, чего мы торчим на улице, темнеет. Я ответил, что мы ждём колонну и поделились полученными эмоциями.
 – А вернутся далеко не все, - ответил Джон. Он что-то знал, о чём не догадывались мы.   
Окна нашей студии выходили прямо на бульвар, и мы решили, что запросто увидим всё, не выходя из дома.
Мы пили с Таней и Джоном кофе, когда за окном зазвучала полицейская сирена. Джон спустился на улицу. Оказалось, в соседнем доме напротив, полицейские выследили драгдилера и вот, настал момент истины. Повязали парня без стрельбы. Да, это тоже было зрелище, да ещё в такой день. День св. Патрика! Мы не хотели омрачать ощущение от праздника и ждали колонну. Праздник-то ещё не закончился!? И до конца дня ещё уйма времени.
  Ещё через час заскрипели тормоза автомобиля на перекрёстке. Я высунулся в окно. Там, под фонарями, две машины, чуть было не попали в аварию. Двое мужчин, один, чёрный (ехал на Фа-Раковей), не уступил дорогу латинскому парню. Завязалась перепалка. Чёрный был поздоровей и толкнул латиноса так, что тот чуть не упал. Латинос обиделся и под визг подруги: «Только не это!», достал из-под сидения свой «кольт».
Таня, испугавшись, отогнала меня от зрелища и закрыла окно.
Мы прислушивались. Если Латинос начнёт стрелять, то как пройдёт колонна? А там Луис. Пойдут люди, а тут война? Неудобно как-то. Успокоил нас Джон.
- Всё будет нормально,- он допил кофе и ушёл. За окном появилась полицейская машина и через пять минут стало тихо.
  Видимо Джон и вызвал полицию.
  Колонна не появлялась. 
Полиция разобралась с "боевиками". Пистолет отобрали, повязали обоих. Машины с перекрёстка убрали и там стало пусто и тихо, осталась только одна лужа на обочине.
Уже смеркалось. Сидим вдвоём на кухне, скучаем.
И вдруг, за окном, под шум океанского прибоя, мы слышим истошный женский крик. Я высунулся из окна: «Что? Опять? Кто? Кого? Где?» На этот раз на бульваре, в луже морской воды, оставшейся от последнего шторма, две молодые, симпатичные и пьяные блондинки, в сапогах-«казаках» на босу ногу, разодравши платья до трусиков, вцепившись в волосы, пытались утопить друг друга в этой самой морской луже. Одна блондинка, более трезвая, сидя верхом на подруге, лупила её снятым сапогом по лицу. Двое парней поодаль наблюдали за происходящим, неторопливо потягивая из банок пиво. Звуки шлепков сапога по фейсу и визги барышень эхом разносились по бульвару между зданий на фоне океанского прибоя, напоминая крик чаек, набросившихся на косяк рыбы.
- Не пущу,- сказала Таня.
- Да я, собственно, и не собирался никуда идти. Нужна мне «чужая свадьба»!
 Мы стали наблюдать. Ведь должна пройти колонна от костёла. А тут такое!!!
Подошли ещё четверо парней с открытыми коробками пива в руках. Объединившись и подбирая лоскуты девичьего рваного платья, весёлая компания, завывая песни, двинулась вверх по бульвару.
  Мы начали соображать, что это и есть остатки праздничной колонны. Джон ведь предупреждал: "Дойдут не все".
Прошло минут десять и на бульваре появились ещё группы "весёлых" людей. Все шумели и пытались петь. Пили пиво и мочились они тут же на дороге, не стесняясь. Это впечатляло. Ещё через полчаса весь бульвар на всю его длину был завален банками и бутылками, мусором и праздничной мишурой. Как тут не вспомнить наших родных алкашей. Похоже, но с бОльшим и организованным размахом!
Так это было на Рокавей бич бульваре, о Манхеттене сказать ничего не могу - не видел.
 А к утру следующего дня проехала спецтехника и весь бульвар был чист. Культура! Это Патрик, в этот день всё можно, это вам не какой-нибудь Валентин или Холувин - день святых,а по сути,праздник сатаны! Патрик - это весна!



1992.new-york