Последние денечки августа были особенно трепетными, так не хотелось уезжать из родной деревни. Ведь я еще не насмотрелась, не все запомнила из деревенской жизни, что оставлю в своем сердце на долгие месяцы расставания, до следующего лета.
А пока, не теряя времени, я с сестренкой и с бабушкой Пашей пошли на сарай, на котором весь август спали на сеновале. Бабуля повязала нам на головы платочки и, перекрестив на сон грядущий, велела незамедлительно лечь спать. Постель на сене была такой мягкой, что мы, недолго думая, нырнули в нее и, зарывшись в ватных одеялах, прижались друг к дружке - теплее ведь! Бабушка, еще раз взглянув на нас - угомонились ли? - вернулась в дом.
Я, лежа на сеновале, каждый раз разглядывала наш сарай. В Карелии в заонежских домах - сарай и скотный двор пристроены прямо к дому, то есть с сеней можно было сразу войти в эту пристройку. На нижнем этаже находился скотный двор - с отдельным коровником и отсеками для овец и лошади. А на верхнем - лари для муки и круп, старый ткацкий станок (ткали половики), разный инвентарь и - необъятный сеновал! Сена было так много, что, казалось, отступи в сторону - и провалишься, не успев "охнуть". Его душистый запах вперемешку с цветочным опьянял...
Глядя на высоченную крышу без потолка, где по закрепленным перекладинам каждое утро прогуливались наш петух Петя и две его курочки - "пеструшка" и "белянка", я давала себе слово, что прибью тапком этого крикуна-Петю.
Вот и ворота, открыв которые сразу увидишь взвоз для спуска. По этому взвозу лошадь, запряженная в телегу или сани и груженная сеном, заезжала на сарай и разворачивалась там. Сено вываливалось, и лошадь уже порожняком благополучно возвращалась по взвозу вниз. Да, такое даже в кино не увидишь!
И так, подумав о разном, помечтав немного, я засыпала. А утром очень рано наш петух со своей семейкой уже "цокали" по ступенькам сарая, и их "ко-ко-ко" не предвещало ничего хорошего. Петя, залетев на шесток, горланил и кукарекал что есть мочи, пока не был отправлен восвояси бабушкой.
А бабушка Паша уже вовсю раскатывала тесто кружочками для калиток. И надо же мне было зайти в фатеру* попить. Мне, полусонной, тут же был вручен чугунок с горячей отварной картошкой и велено было толочь ее толкушкой на пюре. Это была мУка! Но, сделав свое дело, я убежала обратно на сеновал досыпАть "священные" минуты.
День прошел, как обычно : с сестренкой по очереди мыли посуду, подметали некрашеные полы в доме, ходили на колодец за водой, играли "в магазин" в нашем заулке за поленницей дров, плели веночки из цветов, сидели на старой шершавой изгороди и пели "во все горло" песни, которые доносились из открытого на день сарая.
Вечера уже становились прохладными и влажными, лесной воздух крепчал и был острее прежнего. Бабушка накрыла на стол, предварительно пристрожив нас, своих внучек :
- бУде остужАться*.
Поставили пыхтевший самовар. И стали вечЕрять. От керосиновой лампы мерцал неяркий огонек, и мне, впечатлительному ребенку, всегда хотелось увидеть тени, которые время от времени плясали по стенам. Я сидела за длинным столом у раскрытого окна и уже собиралась закрыть его. Как вдруг мое внимание привлекло темное пятно, движущееся от ручья, параллельно нашему дому. Приглядевшись, я увидела, что метрах в пятидесяти от дома шел не торопясь, вразвалку...медведь!
После моего лепета : "Ой, там медведь..." - все ринулись к окну и замерли, кроме моего дяди. Тот, выскочив в сени и схватив из "охотничьего шкафа" ружье, на ходу стал засовывать в ружье патрон. Тихонько, на цыпочках он подкрался к углу дома и, прицелившись в сторону медведя, выстрелил в воздух...
Нам показалось, что гром прогремел прямо над нашими головами. Затем дядя вернулся в дом, быстро закрыв на засов входную дверь.
А в это время медведь, напуганный выстрелом, встал на задние лапы во весь свой чудовищно огромный рост и, раскачиваясь из стороны в сторону, с поднятыми вверх передними лапами стал так рычать и извергать медвежьи "проклятия", что у меня от ужаса и страха волосы на голове "встали стОйма" и все внутри похолодело.
Мне показалось, что этот звериный рык длился вечность, введя в ужас не только нас, но и всю природу - она как будто замерла. Птицы притихли и уже не чирикали, а трава как убитая полегла на землю. Медведь, видимо поняв, что уже достаточно напугал нас и доходчиво объяснил, кто в лесу хозяин, не спеша опустился на лапы и очень плавно, как по волнам, как в замедленном кадре, стал убегать в сторону леса и вскоре совсем исчез.
В эту ночь моя бабушка не спала совсем. В одной сорочке, с распущенными волосами, босиком, она простояла в горнице около икон с горящей лампадкой до утра. Причитая и читая молитвы, бабушка все просила кого-то "защитить нас всех" и "отвести от беды".
После этого случая медведь больше ни разу не заходил в нашу деревню, во всяком случае при нас. Но воспоминания о нем всегда возвращают меня к одной мысли - какая мощь, сила и величие были в его рыке, рычании, огромном росте. И, видимо, поэтому моя память запечатлела на всю жизнь того медведя - бесспорного властелина карельского леса. Леса, в котором вековые ели и молоденькие деревца росли в полном согласии и мире. Где звери и птицы, схоронившись под лесным шатром, царствовали, жили и выживали. А лес щедро одаривал все живое - роскошными малинниками, черничниками, брусникой, клюквой, ярко-желтой морошкой, рассыпанными по болотам, и, конечно, грибами.
И мы, все живущие на этой земле, понимаем, что не все на земле пройдет, уйдет, мИнется, а что-то очень важное останется в душе каждого, и это что-то - родина.
*фатЕра - дом;
*остужАться - лентяйничать.