Чекушка

В понедельник Козлов принёс в офис чекушку водки. Запечатанную. Прям с утра. Поставил на подоконник и объявил:
— На общественные нужды!
— В смысле? — Куницына округлила на него глаза — Какие ещё такие нужды?
— Ну мало ли какие — пожал плечами Козлов, за глаза именуемый в коллективе «козликом» (на полноценного «козла» по мнению большинства он недотягивал — ни, пардон, харизмы, ни хари. Всё мелкое — мордочка, рост, характер) — Пандемия же! Может, кому руки понадобится обработать!
— А если внутренности понадобится обработать? — живо поинтересовался из своего угла Саврук.
— Да твои внутренности ни одна зараза не возьмёт! — скривила губы Куницына — наобрабатывался уже!
— Молчи, женщина. Твоим мнением забыл поинтересоваться. Не твой продукт. Сиди и не умничай — без особой злости огрызнулся Саврук — Я ж так спросил, мне нельзя — лечусь. Я за общественность болею.
Куницына красноречиво хмыкнула. «Понятно. Лечится он. Подшился что ли?»
— Да пожалста — «козлик» был само радушие и щедрость — Если надо.
«Как-то странно это всё» — подумал Семёнов, оторвав глаза от экрана с разложенной «косынкой» и покосившись на бутылочку — «Может, клиент презентнул, а козлику «в ломы» одному пить? Что это за клиент, интересно, и за что такую фигню можно презентовать? За то, что заявление в ЖЭК ему помогли написать?»
Дискуссия на этом закончилась и вязкая сонная офисная жизнь продолжилась без всплесков и колыханий.
Во вторник в офис заявилась Вероника.
«Ну и какого хрена она припёрлась?» — задумчиво разглядывая коллегу, размышлял Семёнов — «Дежурства у неё сегодня нет. Дел у неё сейчас нет. Клиентов тоже как-то не наблюдается. Выгулять какую-нибудь кофточку новую решила?. Или скучно стало дома сидеть? А у нас тут прям офигенное веселье». И он невольно покосился на подоконник.
«Что-то сегодня Семёнов на меня всё глаза косит? Ну а что — я сегодня прям красоточка. Не зря вчера полдня в салоне провела и денюжек там оставила немерено».
Ближе к обеду Вероника, в очередной раз заметив затуманенный взгляд Семёнова в её сторону, решила проследить, так сказать, точное направление и обнаружила позади себя конечную точку притяжения — скромную чекушечку водки на подоконнике.
— Едрит твою, дура! — выругалась про себя Ника — Навоображала черти что! Забыла, какой основной инстинкт у русских мужиков! Будь они хоть трижды интеллигентными!
— А это чья? — поинтересовалась она у коллег.
— А это, барышня, козли…., ой, простите…  Юрий Алексеич нам для гигиенических процедур предоставил, так сказать, из соображений гуманности от щедрот своих. Заботится о коллективе — Саврук с удовольствием воспользовался возможностью проявить своё красноречие.
— И что с процедурами?
— С проце… дурами как-то не заладилось. Гигиена и без них, видимо, у всех на высоте!
«Вот клоун доморощенный. Сейчас пока фонтан не иссякнет, так и будет извергать тут …» — Семёнова аж передернуло.  Но, к его удивлению, фонтан раздумал извергаться и даже никакой ряби на поверхности больше не проявлялось.
В среду после обеда в офисе оставались только Семёнов и Козлов….
«Тоска какая! Ещё только середина недели! Выпить что ли уже эту чекушку! Сходить в магазин на углу, какую-нить закусь купить, да хоть сала кусок и хлеб. С Юриком «раздавить» пузырёк. Хотя…. Что там пить-то? Да на двоих! Тогда уж бутылку покупать нужно. А как домой-то потом идти? Распилит же жена на мелкие щепочки! Я ж бесполезный офисный ленивец, который только жрет, копейки жалкие и то до дома донести не может — по пути пропивает! Дождаться, когда Юрик слиняет с работы? И чуть-чуть, просто чтоб «доминанту перебить»? Чтоб с тоски не сдохнуть. ... Ага, а завтра Козлик объявит, что жидкость для обработки от заразы употребил накануне Семёнов. А больше никого в офисе не было! Куницына заявит: «Да он вообще скрытый алкоголик! Сидит тут такой… типа интеллигент в восьмом поколении. Вечно на всех свысока смотрит, брезгует с нами, плебеями, в дискуссии вступать, а на самом деле — алкаш!» Что ж так хреново-то на душе!!!!».
В четверг Семёнов весь день мотался по судам и только ближе к вечеру заглянул в контору, чтобы забрать кое-какие бумаги. И застал идиллическую картину. В офисе было тихо и пусто. Только Саврук сидел у подоконника лицом к приоткрытому окну и задумчиво курил. Легкий дымок, причудливо изгибаясь, свиваясь в спирали, уплывал за окно. Предзакатное солнце просвечивало сквозь голые ветви старых тополей. Его лучи отражались от стекла чекушки, стоящей в углу подоконника, зажигая искры. Почему-то вспомнились строчки «Февраль. Достать чернил и плакать». С настроением совпало только «февраль» и «плакать». Почему «плакать»? А черт его знает. Может, потому что исход зимы всегда всколыхивает в душе смутное томление. А может, потому что от спины штатного балагура веяло какой-то безнадёгой. «Почему он всегда так меня раздражает? Вечно ему нужно быть в центре внимания! Может, потому что я сам хочу быть в центре внимания?» — кольнула неприятная мысль — «Надо обдумать».
Саврук, наконец, обернулся и вяло махнул рукой. Семёнов махнул в ответ. Вытащил из ящика стола папку с бумагами и поспешил выйти.
Пятница… Как много в этом слове для сердца русского… Впрочем, это раньше. Раньше другие люди были. Всё другое… Точно бы уже распечатали чекушку, сбегали в магазин, ещё прикупили её, родимой, да закуси какой-нибудь, потом ещё б пару раз сгоняли в магазин самых молодых…. Веселье, разговоры (от мелкого — как свечи в двигателе поменять — до споров о судьбах страны), байки, анекдоты. Взрывы хохота. А то и песни могли затянуть…. Вот вроде что хорошего в пьянках-то? А ведь было какое-то единение что ли, интересны были друг другу, и всё нараспашку. И жизнь как будто бурлила и кипела, и служебные романы случались…. А сейчас каждый как в своей раковине живет. Ну да, бывает, общий разговор кто-нибудь затеет, «свои пять копеек» каждый норовит вставить, только вот не слушает никто друг друга. Да и что это за разговоры-то? Пустопорожние. Так, зубоскальство одно.
Народ потихоньку стал расходиться по домам. Семёнов тоже решил, что хватит уже, как говорится, «работу работать», «уик-энд» как-никак. И тихонько «слинял» из конторы. Уже до дому дошёл и вспомнил, что хотел в выходные дома подготовиться к понедельничному процессу, а бумаги забыл в офисе. Опять возвращаться. Да что ж это память такая дырявая стала! «Здравствуй, старческий склероз»? Рановато вроде.
… По тёмному пустому коридору он подошёл к двери офиса. Полоска света внизу. Открыто. Никого вроде не видно… Какое-то шевеление там, за  дальним столом. Торчит вроде каблук. Подошёл... «Картина маслом». На полу сидит Куницына, всё лицо в потеках туши, в руке — почти выпитая чекушка. Посмотрела затуманенным взглядом, скривила рот — то ли опять заплакать собралась, то ли улыбнуться, то ли и то, и другое одновременно, издала какой-то звук неопределенный. Семёнов присел рядом.
— И что мне теперь делать? Что стряслось-то, Куницына?
— У меня имя вообще-то есть.
— Прости, Светлана Алек…. Светка, ну, выкладывай уже.
Похлюпав носом, сбивчиво, со всхлипываниями, выложила Света свою печаль. Банально всё. Узнала, что у мужа любовница «завелась». Догадывалась-то давно, а теперь прислали добрые люди информацию, не стали держать в себе, поделились.
— Что мне делать? Куда идти? Не могу я домой! — выдавила она сквозь рыдания.
— Так…. Сиди здесь. Я быстро. Просто посиди.
И Сергей Павлович … ой, а я не сказала что ли имя-отчество Семёнова? Ну вот, сказала. Вернулся он действительно очень быстро с пакетом. Стал выкладывать на стол хлеб, нарезку мясную всякую, яблоки с мандаринами. Ну и беленькую. Стопочки из тумбочки достал.
— Я уже не смогу, наверно. Просто не влезет больше. Я ж вообще водку не пью.
— Да я не тебе. Это чтоб разговаривать на одном языке. Ну, давай уже за стол садись. Если хочешь поматериться там или ещё как душу облегчить — давай, валяй. Я готов — и Сергей «махнул» первую.
— Вот Вы какой, Сергей Павлович, а я считала Вас заносчивым, прям не подойди. А Вы такой … заботливый.
— Давай на «ты», можно без брудершафта и без поцелуев. Расслабься, Светусь, я тоже тебя недолюбливал.
— Ага, Курицыной называл.
— А ты откуда ….?
— Слышала. Да так и есть. Курица я и есть. Всю жизнь вокруг него, муженька. Всё ради него. Мне что ли нужна эта дача, на которой я, как проклятая, пашу? Да по мне эти деньги, которые мы вбухали в неё, лучше было бы потратить на путешествия, уже б полмира объездили. Я ведь всё тащу на себе — бригаду нанимаю, чтоб веранду доделать, материалы достаю. И деньги свои, между прочим, трачу. У него всё отговорки — трудности, видите ли на работе. Теперь понятно, куда все его деньги засасывало, и его самого — как в чёрную дыру…
Палыч молча «закидывал» в себя стопарик за стопариком, пытаясь отключиться от этого льющегося из Светки бесконечного мутного потока. «Похоже, я переоценил свои силы. Мне мало этого дерьма дома было что ли?». Он чувствовал, как внутри как будто что-то набухает, какой-то чёрный ком. Ком стремительно стал расти, даже дышать стало трудно, он уже не помещался в груди. Что потом произошло, Сергей сам не понял, он вдруг услышал свой крик:
— Зачем???? Какого хрена ты это делаешь? Я тебя что ли просил тащить чего ты там на себя взвалила? Что ты меня этим бесконечно тыкаешь? Зачем мне твои жертвы? Чтоб себя куском дымящейся вины ощущать???
— Так ради тебя же!!!! — взвизгнула Светка.
И от этого пронзительного звука, они оба вдруг как будто вынырнули из какого-то кошмара и уставились друг на друга изумленными глазами.
— Ты с кем сейчас разговаривал? На кого орал-то?
— Похоже, с женой! А ты со своим, похоже. Даааа. Ошибочка у Льва Николаевича вышла. Несчастные семьи все, как «под копирку».
— Прости меня, Серёжа. «Понесло» меня. Не нужно было…
— Подожди. Слушай, мы с тобой, типа, по разные стороны баррикад. Мы воюем — ну, у тебя там свои бои местного значения, у меня — свои. Но по сути-то одно и то же. Мы вот палим из пушек, гранатами швыряемся, чтобы нас услышали, а что там, на той стороне, толком-то понять не можем. В нас «летит», мы отбиваемся. А сейчас мы ж с тобой можем попытаться «белый флаг» выкинуть и поговорить спокойно, как представители воюющих сторон, решивших заключить перемирие….
Интересный вышел разговор…. Да что там разговор! Целый спектакль разыграли. Сергей изображал мужа Светланы, лежащего на диване. Лежать пришлось на сдвинутых стульях, но это не помешало вжиться в роль, Станиславский не подкопался бы (хотя, по правде говоря, и вживаться-то не нужно было — себя играл). Светка бегала вокруг и старательно «пилила мужа». Потом они поменялись ролями. Оба давились смехом, но реплики звучали вполне правдоподобно….
— Знаешь, мне неприятно это признавать, но я ж Кольку, мужа своего, даже не пыталась понять. Я мужчину в нем давно перестала видеть. Получается, и себя изводила зазря — вроде как ради него, а на самом-то деле доказать хотела «смотри, как я стараюсь, а ты, гадёныш, не ценишь». Ну бессмыслица какая-то! Зачем изводить-то друг друга?
— Светусь— Сергей разлил по стопкам остатки водки и очистил последний мандарин — у меня ж такая же хрень. Сидишь в своём коконе из обид и уже ничего и никого не видишь.
Он достал телефон и включил его. Света тоже полезла в сумочку за своим.
— Ого! Одиннадцатый час! У меня шестнадцать пропущенных! От жены. Хорошо, что мы с тобой порепетировали. Кажется, мне предстоит серьезный «разбор полётов».
— Я свой тоже выключила. Вообще разбить его хотела, когда сообщение получила...  А у меня двенадцать пропущенных. От муженька.
— А ты говоришь, всё внимание в ту чёрную дыру! Ну что, по домам? Вызываю такси.
«До чего ж удивительные повороты в жизни бывают» — думал Семёнов, подъезжая к дому — «если бы мне вчера, кто-то сказал, что Кури... Куницына поможет мозги перезагрузить, я б подумал — бред полный. А оно-то вон как! Да. не зря Юрик чекушку принёс!»