Хорошо когда тебе семнадцать лет. А ты остаёшься один на один с миром, каждый день раскрывающим тебе неведомое.
Но ты не просто так себе, ты при деле.
Сейчас ты молодой помощник бурильщика и едешь туда, где предстоит работать всё лето, и даже осень прихватить по первому снегу. Но уж тогда ты оставишь своих товарищей по кувалде, чтобы возвратясь в большой город, обнаружить своих сверстников сильно другими: парни те окрепли телом, а девчата совсем уже невесты – на них так и хочется смотреть.
Но сегодня ты и не парень, и не пацан. Ты просто будущий рабочий человек. Но это когда привезёт тебя на место грузовик, разбитый тяжёлыми дорогами.
Сейчас же машина с десятком пассажиров в своём кузове уже покинула незнакомый тебе городок. Остались позади пыльные его улицы; река стальных рельсов, пересекающая городскую окраину; запах полусгоревших углей; глухое рокотание маневрового локомотива; лязг вагонных сцепок.
Ничего этого уже нет. А есть вольный ветер с полей, и остающиеся позади редкие деревушки колхозной действительности.
И вот она, последняя деревня на пути в тайгу, к подножью горной страны этого мира. Деревня та неожиданно патриархальна. Сплошное прясло из жердей окружает её. Вездесущие мальчишки оседлали жерди и, заметив издали городскую машину, весело открывают ворота. Мы въезжаем и медленно движемся по луговине поскотины. Девки в ситцевых платьицах, с косынками на головах и граблями через плечо возвращаются с сенокоса. Они весело смотрят на проезжающих. А мы кричим им что-такое, от чего они беззлобно хлещут граблями по борту машины, мол оставайтесь, а уж мы тут вам покажем что к чему.
Мы бы и остались, да вот дела…
Конечно, мы болтуны. Останавливаемся у сельпо и совершаем там покупки, специально для нас припасённые продавщицей с расчётом на существенную прибыль. Буровики – это тебе не деревенские жмоты. Ужинаем мы кружком прямо у колеса. Меню известно всякому путешественнику из наших – здесь повторяться нет нужды.
Здесь нас и застаёт деревенская ночь. Укладываемся в спальных мешках прямо в кузове, и вечеряем не долго. Окружающая нас безмятежность испаряет любое желание о чём-либо не только говорить, но и грезить. Только лишь глянул на звёзды, и незаметно засыпаешь.
Утром водитель не спешит заняться автомобилем, а тебе не лежится в жарком коконе постели. Ты встаёшь и в поисках себе занятия замечаешь у заплота близкой усадьбы на брёвнышке покуривающего дедка.
Сажусь рядом и долго молчим, оба глядя в никуда. Пока мы так сидим - на крыльце дома напротив появляется молодец в одних только семейных трусах. Он зажигает свой табачок и, пару раз курнув, молвит в никуда голосом нетерпеливого достоинства:
-Лизка, ты чё, однако шибко хозяйкой стала? Хотел залезть, а тебя нету.
И снова тишь, только чувствуется как где-то рядом струйки парного молока ещё быстрее ниспадают в наполняемое ведёрко, а невидимая мне Лизка стыдливо улыбается своему счастью и уже с полным ведром встаёт от табурета. А коровушка её поворачивает свою голову да поощрительно и лизнёт молодую эту хозяйку своим шершавым языком.
-Молодые! Нонче оженились - с лёгкой укоризной к себе изрекает дедок и умолкает кажется что насовсем.
Фыркула наша машина, и я уж с нетерпением бегу занять своё место. Всё так же неспешно грузовик выезжает от домов на луговину. Деревенские мальчишки обгоняют нас и уже растворяют воротца в прясле.
Выезжаем. Деревенская жизнь остаётся позади. А мы начинаем углубляться в лес. Кажется что он нескончаем. И только извилистая колея дороги настырно прорезает его прямо по живому. Высокие деревья с поразительным терпением допускает такое посягательство на свои тайны. Впрочем, которые мало занимают пришельцев, которые с удовлетворением, после долгого здесь пути, обнаруживают наконец что лес неожиданно распахнулся, допустив в себе пустырь с рядом цистерн вонючей субстанции горюче-смазочных материалов.
Ещё немного и совсем ещё юный посёлок принимает приезжих. Все дома его излучают желтый свет только что начавшейся радости жить; они словно прорастают из ворохов свежей щепы, так что местная трава едва пробивается к свету, наполненному запахом янтарной смолы. Обычное засранство всех новосёлов моей родины.
Машина останавливается у дома с вывеской «Кафе» и пришельцы дружной гурьбой заваливаются в обеденный зал. Собственно, их два. За просторным залом с новенькими столиками и тюлевыми занавесками на окнах, за перегородкой замечен зал другой, поменьше.
Работницы кафе тут же заступают дорогу вошедшим. Они жестами приглашают их расположиться в дальнем углу большого зала и просят не шуметь.
-На тебе сошёлся клином белый свет - доносится из-за перегородки сильный голос запевшего мужчины
- На тебе сошёлся клином белый свет – повторяет он ещё раз.
Неожиданно его поддерживает слаженных хор сочувствующих мужиков: - На тебе сошёлся клином белый свет!
-Буровые мастера. Гуляют. День рождения у Михалыча – многозначительно шепчет нам одна из работниц.
Но пропал за поворотом санный след
Я бы мог бы побежать за поворот
Я бы мог бы только гордость не дает
Сто дождей пройдет над миром сто порош
И однажды ты услышишь и придешь.
Сколько зим ты тихо скажешь сколько лет
На тебе сошелся клином белый свет
Так поют о чём-то своём матёрые буровые мастера – одни, посреди тайги.
И хорошо, что тебе всего-то лишь семнадцать лет, и слова эти о том, что на ком-то свет клином сошелся - в твоём сердечке на этом только и обрывают свой смысл.
Что уж тут поделаешь если к этому сроку тебе уже есть кому и так сказать.
20.02.2022 10:53